Клуб "Преступление и наказание"

Format C, благодарю Вас
Ох уж эти каверзные вопросы в экзаменационных билетах - жанровое своеобразие лирики N!

Ерофеев не появился и спустя пять дней, и Арина начала испытывать смутное беспокойство. Четко, по расписанию, для отвода глаз она являлась к сестринскому посту, получала свою дозу таблеток и, затолкав их языком за щеку, удалялась шаркающей походкой к себе. Пить таблетки взаправду оказалось чревато резким понижением температуры и давления - провалявшись почти без движения двое суток в постели, Арина уяснила, что слушаться врача - не ее метод. Даже если страх накрывает с головой, до неконтролируемой дрожи в конечностях и стука зубов, ей нельзя себе позволить оказаться немощной и бессильной перед врагом. То, что враг прокрался в реальность из мира ее снов - стало слишком очевидно даже для такого скептика как Ерофеев.
Но он и остальные почему-то считали, что этот враг сама Арина.

Когда она наконец пришла в себя и медленно прошлась взад-вперед по холлу отделения, ее позвал к себе в кабинет лечащий врач. Долго, делая паузы, удобные для режима монолога он мучил ее вопросами в духе: если на картине изображены табуретка, веревка и крюк, почему ваша первая ассоциация с повешенным, а не электриком, меняющим лампочку?

Арина злилась, грубила, но в меру. Ей надо было понять, что происходит. То, что ее насильно, без ее согласия положили в клинику - очевидно, как и то, что по своей воле, покинуть ту она не может. Каким-то образом здесь был замешан Ерофеев, уверивший персонал больницы, что Арина хотела покончить жизнь самоубийством - прямо в день премьеры! Ерофеев мало того, что уверил, так еще и пропал, гад, клеветник! Спрашивать же у врача, куда он делся, было глупо - медик был убежден, что Арину привез в клинику муж, то есть назвавшийся мужем Ерофеев, но отдавать ей ее же аринин смартфон решительно отказался: ваши родные наверняка уведомлены вашим супругом и смогут Вас навестить. А более ни в чьем обществе Вы пока не нуждаетесь, во избежание рецидива.

Ни книг, ни журналов, ни нормальных передач по ТВ, ни, разумеется, Интернета.
Арина, поплотнее закутавшись в свое щегольское пальтецо, которое привезли с ней, поверх дряхлой и больше на два размера больничной пижамы, бродила сколько хватало сил по дорожкам сада, в котором тут и там были понатыканы здания клиники - от неоклассических с колоннами начала двадцатого века, до скучных коробок, будто поставленных набок. По утрам дворник скреб зиму по нечесаной шерсти: она слушала уютный скрип снега и отчаянно скучала, оказавшись вне информационного пространства.

На шестой день Макс появился в конце холла. Арина, бродившая там же, и стращавшая посетителей других больных своим диковатым видом - похудевшая до выпирающих ключиц, с прозрачной бледной кожей, торчащими лохмами волос, передвигающаяся без отрыва ступней по полу - в тот момент была прямой иллюстрацией "психопаты среди нас". Она обожала так шутить - подсаживаясь ближе к визитерам и изображая, что подслушивает их незамысловатые разговоры. Или настойчиво мелькая перед глазами- от дверей палаты до выхода из отделения и обратно. В момент, когда Макс появился, она стояла к нему спиной, умильно наклонив набок голову и засунув указательный палец в рот, наблюдая как молодой человек неприятной крысиной наружности втолковывал бабуленьке в больничном халате о необходимости передачи ему бабулиной пенсии. Молодой человек не обращал на дурочку никакого внимания, Арине только того и надо было.

Макс оценил обстановку, взглядом сфотографировал "крысиного" и легко потянул Арину за рукав, - чтобы не испугалась.

Она повернулась к нему, глянув снизу вверх - как обожгла серыми яркими и абсолютно ясными глазами - и сказала "Привет."

Макс будто постарел за эти пять дней на пять лет. У него появились мешки под глазами и у самых висков внезапно ставшие заметными белые пряди. Арина встала на цыпочки, зачем-то прижалась губами к колючей щеке, хотя раньше не допускала подобных фамильярностей. Запуская новый, ранее не нужный, лишний во всей этой истории механизма, сама если о том и догадываясь, но не зная наверняка.

Макс не отстранился, глубоко вдохнув в себя аринин теплый запах - свежей воды, яблока, мыла и чего-то тревожного, ранне-весеннего.

- Одевайся.

Она дернула плечом. - Зачем?
- Надо поговорить. Мы погуляем по территории, и я верну тебя, где взял.
Хмыкнула было обиженно, но он повторил :- Арька...- тоном смертельно уставшего человека. И она подчинилась.

Сумерки уже спускались на землю и белые снежные мухи были предвестниками последней снежной бури.

Они прошли метров триста, до дальней ограды, когда Макс тихо, внятно артикулируя, произнес : - Малыш, тебе придется побыть здесь еще немного.
Аря ни о чём его не спрашивала, и он продолжил, медленно отмеряя каждое слово: - Я упустил того, кто пытался тебя убить.

Как это я прозевал? Здорово же!!

И очень хочется знать, что будет дальше.

Шантрель, я ошибаюсь или это у Вас первая остросюжетная вещь?

Экспат, спасибо!)
Впервые публикующаяся на форуме остросюжетная, да:)
Была уже одна попытка написать, на соколах даже начала публиковать, но застопорилось дело. Там нужно было очень хорошо разбираться в опреденном срезе времени и места - и я увяла:(

междустрок

Однажды она захотела клеймо. Следы еще не успели сойти - с прожилками, красииивые, - тянула, оглядываясь на него из глубины холла, из зеркала, - отпечатавшиеся пальцы, кленовым листом прилипшие к коже-стеклу. Следы еще с сессии не сошли, а уже захотела клеймо.

Его передернуло. Он был мягок и спокоен, из тех, с кем матери спокойно отпускают дочерей хоть в театр, хоть в гости с ночевкой, и беспокоятся только о том, в правильном ли белье дочери едут... Одна она знала, что скрывается за этими умными светлыми глазами, с какой нежностью он гладит веревки, как любит ее обмороки Но одно дело - царапины, синяки, рубцы - прожилки на упомянутом листе, кольца на дереве ее жизни, другое - клеймо.

- Это больно, Малыш.
- Я хочу иметь что-то навсегда. Тату стирается. Не труднее чем паспорт сменить, развод оформить, ну ты же знаешь. А я хочу навсегда.

- При желании можно и кожу пересадить, было бы это желание...
- Знаю. Просто с клеймом ты не уйдешь, оно же не только на мне, тебя привяжет.

И он сдался. Долго перед этим жалеючи смотрел - да все ее Верхние так смотрели, она уже привыкла. С виду нормальная, и находили поначалу ее нормальные, без всякой бутылочной зелени-пустоты в зрачке, без осколков, там же застрявших, но потом она отплывала от берега нормальности и заканчивалось все со всеми именно на понимании : далеко, не догонят.

Но он еще пытался.

Эскизы нашлись почти сразу: первый - очень простое, без завитушек, прямое, несгибаемое; второй - захлебнулась восторгом - состоящее не из перекладин, не завитушек, а терновых ветвей - "А".

Он, конечно, выбрал первое - перекосившись на второе. Библейское ли отозвалось в нем, или понимание того как жуткое новое в крови на истерзанной коже будет смотреться, но пришлось отказаться от терна, - жаль...