Клуб "Преступление и наказание"

Начинаю публикацию книги, которую я упомянул в viewtopic.php?t=134

К сожалению, полным отсканированным текстом я пока не располагаю и буду выкладывать то, что есть.
--------------------------------------------------------------------------------------
Часть I

Глава 1
Странная встреча. Бегство к морю. Добрый самаритянин. Фрэнк и его обновки

Двадцать лет назад, одним прекрасным сентябрьским вечером, я не спеша возвращался с охоты домой по Хэмпширской дороге, обсаженной деревьями. Предвкушая ждавший меня добрый обед, я чувствовал себя абсолютно довольным, так как весьма славно провел время. Промахивался я сегодня редко, дичи было предостаточно, собаки меня не подводили.
Мне было тридцать, я был холост — я и по сю пору не женат — и жил с достаточным штатом мужской и женской прислуги в уединенной старинной усадьбе из красного кирпича. Этот дом передавался по наследству в моей семье уже на протяжении нескольких поколений.
Был седьмой час. Лучи заходящего солнца, пробивающиеся между стволами высоких, деревьев, чертили замысловатый узор света и тени на пыльном проселке. Воцарилась вечерняя тишина; ее нарушал только щебет невидимых птиц. Единственной одушевленной приметой пейзажа была одинокая фигурка — паренек, шедший в сотне ярдов впереди меня. Я двигался быстрее и вскорости догнал его; и тут он со мной заговорил.
Замедлив шаг, я ответил ему, и мы пошли рядом, в темпе, приемлемом для ребенка. Говорил он сдержанно, хотя и не выглядел особо застенчивым или смущенным; казалось, он рад моему обществу на пустынной дороге. Ему на вид было лет тринадцать; располагающий к себе, изящно сложенный голубоглазый подросток, с маленькими ручками и ножками, волосы у него были светлые, короткие и вьющиеся. Одет он был в норфолкский жакет из твида, в изящную зашнурованную обувь и белую соломенную шляпу. Я заметил, что вся его одежда, хоть и почти новая, запылена и покрыта следами дорожной грязи. Манеры у него оказались вежливые и непринужденные; и вообще он мне понравился, а его речь свидетельствовала о некоторой образованности. Во всех отношениях — маленький джентльмен.
— У тебя усталый вид, — заметил я.
— Я и вправду устал. Сегодня я прошел пятнадцать миль.
— Долгий путь для маленького мальчика... Куда же ты направляешься?
— В Саутгемптон. Хочу добраться до моря, — ответил он с некоторым колебанием.
— В самом деле? — Я был сильно удивлен, ведь мы были в двадцати милях от города. — И ты предполагаешь проделать весь этот путь пешком? — вырвалось у меня не без ехидства.
— Ну а как же, ведь на проезд у меня не хватит, — заметил он, слегка покраснев.
Скорее всего, он сбежал из школы. Но это не мое дело; более того, я был почти уверен, что на свете не сыщется такого шкипера, который взял бы на борт столь субтильного и тощего мальчонку, а посему бегство было для него способом повидаться с приятелями.
— Сколько же тебе лет? На мой взгляд, для моряка ты слабоват.
— Мне скоро пятнадцать, и я сильнее, чем кажусь. Я ему не поверил. Он не выглядел на свои лета.
— Но в любом случае сегодня тебе далеко не уйти. Что же ты будешь есть и где собираешься ночевать? — спросил я.
— Немного денег у меня есть. Куплю хлеба и сыру в первом же кабачке по дороге. Спать же буду в стогу сена, как и прошлой ночью, — храбро сообщил он.
Мне стало смешно, но решимость ребенка не могла не вызвать восхищения.
— Подозреваю, что ты удрал из школы. А ты не думал, что твои родители рассердятся или встревожатся, если узнают?
Он посмотрел мне в лицо и добавил, слегка запинаясь:
— Я круглый сирота. У меня нет ни отца, ни матери, и из школы я не убегал.
— Ну, значит, сбежал от друзей или родственников.
— У меня нет ни тех, ни других.
У него внезапно сел голос, а глаза наполнились слезами. Он быстро вытер лицо.
— Но где-то же ты жил до сих пор. Расскажи-ка мне о себе поподробнее и не бойся. Я тебе не наврежу. Наоборот, я смог бы помочь тебе и в дальнейшем, если ты на это решишься.
Он было заколебался, но заговорил:
— Мой отец был армейский офицер; они с мамой вместе умерли в Индии пять лет назад. Меня послали в школу под Лондоном. Полгода назад я узнал, что деньги, оставленные на мою учебу, закончились; некие люди взяли меня из школы, с ними я и прожил до позавчерашнего дня. Мне не хочется говорить, как их зовут и где они живут. Не знаю, почему они содержали меня, ведь им за это никто не платил. Пока они меня не забрали из школы, я вообще их никогда раньше не видел и не слышал о них. Относились ко мне до последнего времени неплохо, но, когда я отказался сделать для них кое-что, меня больно наказали и сообщили, что если я не соглашусь, то они выгонят меня из дому. Я стоял на своем; и через несколько дней меня и вправду выставили. Ну вот, два дня назад я покинул этот дом и решил добраться до Портсмута и уйти в море.
История казалась мне уж очень неправдоподобной. Но подросток говорил твердо и без колебаний; некие нотки в голосе заставляли верить ему. Я внимательно наблюдал за ним и задавал неожиданные вопросы, пытаясь поймать его на противоречиях; но мальчик не смущался и стоял на своем, ни разу не сбился даже в мелочах и вежливо, но твердо отказался назвать причины, побудившие его оставить своих благодетелей. Он заметил, что ему не верят. Гордо подняв голову, чуть зардевшись, он сказал:
— Я не лжец. Вам я сказал только правду. Я не сделал ничего дурного.
Лицо у него и вправду было искреннее; взгляд честных голубых глаз встретился с моим, так что я невольно подумал, что история эта, пожалуй, правдива. Если это так, то он заслуживает сострадания: такой юный, нежный, благовоспитанный мальчик выброшен в мир один в поисках самостоятельного пропитания. В любом случае тут крылась какая-то загадка, и я ощутил интерес к ребенку. А потому я решил взять его с собой, накормить обедом и оставить ночевать.
Я сказал:
— Хорошо, в любом случае ты сможешь пообедать со мной, и ночлег тебе будет обеспечен. А утром я посмотрю, что смогу для тебя сделать.
Грустное лицо мальчика просияло, он кинул на меня благодарный взгляд и простодушно воскликнул:
— Ой, спасибо! Большое спасибо! Вы так добры, так добры!
— Значит, решено. Пойдем побыстрее, ладно? Мой дом уже рядом.
Мы пошли бодрее. Мальчик повел себя более доверчиво — он рассказал, что окрещен Фрэнсисом, и из денег у него есть только шестипенсовик, а в стогу прошлой ночью он спал плохо и мало. Мы вскоре дошли до ворот моего имения и вступили на длинную широкую аллею, ведущую к дому. Дом с первого взгляда восхитил Фрэнка; несомненно, мальчик обладал определенным чувством прекрасного.
— О, какой чудный старинный дом, какая роскошная лужайка!
Меня тронуло его безыскусное восхищение. Я действительно гордился элегантной старинной усадьбой, ее асимметричным фронтоном, угловыми башенками, полукруглыми, глубоко утопленными французскими окнами, тяжелой дубовой дверью, которая хранила следы прикосновений всех поколений моей семьи.
Мы прошли в прихожую, где нас ожидал мой камердинер Уилсон, готовый принять мое ружье. Он был отличным слугой, повсюду сопровождал меня и хорошо применился ко всем моим привычкам, иной раз, скажем, весьма причудливым. Так что, когда я велел ему препроводить моего запыленного спутника в ванную, вымыть его и ухаживать за ним, Уилсон не выказал удивления. Я тоже отправился к себе, принял ванну, переоделся и затем проследовал в гостиную, где и встретился с мальчиком, которого ввел Уилсон.
Фрэнк — так я мысленно назвал его — выглядел свежим после купания, по его одежде и обуви прошлись щеткой. Вскоре позвали обедать, мы вошли в столовую и сели за круглый стол, который стоял в уютной нише в глубине старой, обшитой панелями комнаты. Фрэнк огляделся, слегка удивленный темным великолепием старомодной мебели и серебром сервировки. Мне кажется, его не сильно впечатлила торжественная наружность моего дворецкого. Разумеется, он был слишком хорошо воспитан для открытого восхищения и еще слаб от голода; словом, он воздал должное главным образом обеду. Я налил ему бокал шампанского, которое он выпил с удовольствием, словно бы пробуя впервые, и под его живительным влиянием парнишка разговорился. Я обнаружил, что он хорошо образован, складно говорит и легко откликается на юмор — черта, нечастая у мальчишек его возраста. Но вскорости он стал клевать носом — усталость взяла свое, и к концу обеда глаза его слипались. Я велел ему идти спать, что он с удовольствием и сделал, рассыпаясь в благодарностях за мою доброту.
Закурив сигару, я уселся в мягкое кресло, чтобы обдумать ситуацию: она странно волновала меня. Так или иначе, я не мог отделаться от мысли, что рассказ мальчика — правда. Я думал о хрупкости ребенка, которая делала его совершенно непригодным для грубой жизни простого матроса. И, докурив, я наконец решил оставить Фрэнка в доме на несколько дней, приодеть его и затем попытаться определить к делу, более подходящему к его способностям, чем карабкание по мачтам. Приведя свои мысли в порядок, я закурил вторую сигару, выпил бокал виски со льдом и направился спать. Я и сам устал, целый день бродя по жнивью.
На следующий день Фрэнк появился к завтраку с виду весьма окрепшим. Его щеки, столь бледные накануне, порозовели, а из глаз исчезла усталость.
Он приветствовал меня с улыбкой и в ответ на мои расспросы сообщил, что беспробудно спал до самого утра и теперь полностью пришел в себя.
Когда завтрак подошел к концу и моя горничная Эллен, прислуживавшая за столом, вышла из комнаты, я зажег сигару и, обратясь к мальчику, произнес:
— Что же, Фрэнк, давай поговорим. Для начала скажу тебе, что верю всему, что ты рассказал о себе.
— О, я так рад, что вы верите мне, — воскликнул мальчик, стискивая руки.
Я продолжал:
— Хотя я должен заметить, что это все выглядит весьма необычно: ты говоришь, что люди, тебе незнакомые, забирают тебя к себе домой, полгода держат тебя у себя совершенно бесплатно и затем внезапно изгоняют.
— Это очень странно. Но тем не менее все было так, как я рассказал вам, — ответил Фрэнк. Затем, на миг запнувшись, мальчик добавил, чуть покраснев: — Я думаю, что теперь понимаю, почему они взяли меня к себе.
Это последнее замечание тогда не произвело на меня ни малейшего впечатления, но впоследствии я его вспоминал. Я продолжил:
— Ты меня заинтересовал. Мне кажется, что ты не горишь желанием стать моряком. Думаю, что тебе лучше побыть несколько дней здесь. Тебя приоденут, и затем я предприму некоторые усилия и обеспечу тебя какими-нибудь занятиями на берегу.
Он пристально поглядел на меня, словно бы не понимая моих слов. Затем лицо Фрэнка оживилось, а глаза увлажнились.
— Ах! — вскричал мальчик. — Вы так добры ко мне; я не знаю, как вас и благодарить. Что до меня, то я буду счастлив остаться здесь на несколько дней! Я и вправду не хочу идти в море. Мне ненавистна сама мысль об этом. Но когда меня выгнали, моей единственной мыслью было убраться от них как можно дальше. Вот почему я подумал о море. О, еще раз спасибо за то, что вы избавите меня от столь ужасной доли! Я сделаю все, что вы пожелаете. Я хотел бы навсегда остаться с вами. У меня ведь нет ни единого друга, я так одинок, — добавил он с легким рыданием.
Слезы потекли по его щекам. По своей природе я несколько сентиментален и к тому же все время ощущал странное расположение к бедняжке, но тут окончательно проникся к нему всем сердцем. Я сказал себе, что для начала оставлю его в доме. Он будет составлять мне компанию, пока я здесь, — а затем, через некоторое время, я отправлю его в школу, чтобы положить начало его карьере, и нет причин, по которым я не мог бы так поступить. Я состоятелен, и нет никого, кто имел бы право на вопросы и вмешательство в мои дела.
— Что же, Фрэнк, ты можешь остаться со мной навсегда, если пожелаешь, — проговорил я.
Его лицо просияло, и, подбежав ко мне, он схватил мою руку, целуя ее в порыве благодарности вновь и вновь, пока от его горячности я не смутился до такой степени, что приказал ему отойти и сесть на место.
Если я что-то решил, я это сразу же и выполняю. А потому я позвонил служанке, которую послал за Уилсоном. Когда тот явился, я сообщил, что мастер Фрэнк остается со мной, и приказал запрячь дог-карт. Он должен был отвезти мальчика в ближайший к нам город — Винчестер, — снять мерки для некоторых предметов туалета и купить ему верхнюю одежду, рубахи, башмаки и все необходимое для полного гардероба юного джентльмена. Мой вышколенный слуга без единого замечания важно кивнул и покинул комнату. Вскоре он вернулся, доложив, что дог-карт ждет у дверей. Я вручил ему солидную сумму на предстоящие расходы, затем передал Фрэнка на его попечение, и они удалились. Как только они ушли, я достал ружье, пошел на псарню за собаками и отправился пострелять «птичек» и, поскольку охота задалась, так и провел весь день, придя домой как раз вовремя, чтобы переодеться к обеду.
Когда я появился в столовой, Фрэнк уже ждал меня, весьма элегантный в своей хорошенько вычищенной одежде, чистой рубашке с большим отложным воротником и узким галстуком; на нем были лакированные башмаки, и я вновь отметил изящество его ступней. Во время обеда он был очень оживлен и совсем по-мальчишески доволен своими одежками и другими вещами, которые купил для него Уилсон. Он без конца рассказывал мне про покупки и как они ели ланч в кондитерской.
Словом, он выглядел довольным этим днем, проведенным в городе, и не забывал благодарить меня. После обеда мы поиграли в дротики; мальчик проявил изрядную сноровку в игре. В десять часов я отослал его в постель.

Глава 2
Робкий мальчик. Заданный урок. Нерадивый ученик. Загадочная порка. Угроза розги. Наказание. Бледная попка Фрэнсиса. Порют ли мужчины девушек.

Прошло две недели. Фрэнк больше не вспоминал о своей прошлой жизни и выглядел абсолютно счастливым. Он настолько привык к дому, как если бы всегда жил со мной в Оукхерсте, но при этом он не дерзил и никогда не позволял себе лишнего. К этому времени у меня уже определилось мнение относительно характера и склонностей подростка. Он оказался доверчив и абсолютно правдив, обладал тонкой натурой и, по-видимому, обожал меня, а потому всегда предпочитал быть в моем обществе, как в доме, так и вовне его. Всегда печалился, когда я уезжал на обеды или вечера к соседям. Но никогда не сопровождал меня на охоте — говорил, что не вынесет вида убитых птичек. Я полагал, что с его стороны это слабость и глупость, и часто поддразнивал мальчика за такое слюнтяйство. Было странно, что мальчик, у которого хватило мужества для побега к морю, боится взглянуть на подстреленную куропатку. Я оказался совершенно прав в том, что Фрэнк совсем не годился в моряки.
У него оказалась масса достоинств. Я привязался к мальчишке и никогда не сожалел, что взял его под свою опеку. Конечно, он не был безупречен. Он был ленив, вспыльчив и своенравен. Иногда проявлял непослушание и до некоторой степени был склонен обходиться с прислугой — особенно с женской — в повелительной и высокомерной манере. Эту особенность я соотнес с первыми десятью годами его жизни, проведенными в Индии и с принятыми там обычаями обращения с туземными слугами.
Дни летели быстро и без особенных событий. Я ходил на охоту и иной раз проводил вечер в городе. Все шло своим чередом до конца октября, когда я решил отослать Фрэнка в школу к началу нового года. Не то чтобы хотелось отделаться от него, но у меня имелось давнее обязательство перед двумя приятелями — отправиться вместе на яхте в круиз по Средиземному морю. Мы готовились отплыть в начале января. Я не сказал Фрэнку, что собираюсь отправить его учиться, так как знал, что сама мысль об этом сделает его несчастным, но мне вовсе не хотелось позволять ему слоняться по дому. В последнее время я много думал о его будущем и был удивлен собственной беспечностью, с которой позволял ему беспрепятственно бегать по всей усадьбе, как это он делал до сих пор. Я помнил старое присловье о «дурной голове, рукам покоя не дающей» и потому решил задавать ему уроки, которые обеспечили бы занятость мальчика на некоторую часть дня. Сразу же отыскались кое-какие из моих старых учебников, и, когда мальчик пришел на ланч, я сказал ему, что в будущем хотел бы, чтобы он занимался по нескольку часов, и известил его также, что буду задавать различные уроки и задания. Когда я буду вечером дома, то стану их проверять.
Он выглядел удивленным и явно удрученным, когда слушал мои заявления, но сказал, что будет учить любой заданный мною урок.
На следующее утро перед охотой я отметил разнообразные задачки и отправил Фрэнка в библиотеку их решать, заявив, что проверю все уроки по возвращении, и запретив выходить, пока он все не сделает. Я устроил большую охоту с гончими и не возвращался до семи вечера, но, отобедав и закурив сигару, велел Фрэнку принести бумаги и книги. Я проэкзаменовал его и просмотрел упражнения, обнаружив, что он честно выполнил все свои задания. Затем мы поболтали, поиграли в дротики, пока ему не пришло время отправляться в постель.
Некоторое время все шло довольно гладко, пока я не стал замечать, что его раздражает навязанная ему рутина занятий. Он сделался небрежен в написании упражнений и подготовке уроков настолько, что мне пришлось выбранить его. По этому случаю он покаялся, обещая быть более прилежным, но через несколько дней небрежность и лень воспряли, и под конец он стал решительно непослушным. Посему я сделал вывод о необходимости принятия строгих мер, так как не считал позволительным для мальчика быть предоставленным самому себе. Я в общем-то сторонник дисциплины и убежден в действенности телесных наказаний; кроме того, полагаю, что всем мальчикам требуется периодическая порка. В Итоне меня самого частенько драли, и, я уверен, наказание пошло мне на пользу. Итак, однажды вечером, обнаружив, что мальчишка весь день особенно ленился, я довольно резко сказал ему:
— Последнее время ты исключительно невнимателен к своим занятиям, а сегодня не предпринял ни малейшей попытки выучить уроки. Я очень сердит. Если ты не приложишь большего усердия, то мне придется тебя выдрать.
Он вздрогнул от испуга, очень покраснел и, внимательно глядя на меня, произнес:
— О, мне очень жаль, что я рассердил вас. Знаю, что очень ленив последнее время, но в будущем я наверстаю. Правда, наверстаю. О, я надеюсь, вы никогда не выпорете меня.
— Это зависит от того, как ты себя поведешь. Если будешь упрямиться и не учить уроки, обязательно отхлещу тебя березовой розгой, — ответил я.
Фрэнк содрогнулся и крепко сцепил пальцы в замок. Опустил глаза, побагровел и после минутной заминки ответил, понизив голос:
— Нет, меня никогда не наказывали, только миссис... — он удержал имя, вертевшееся на кончике языка, — одна из дам, в том доме, где я жил, шлепала меня три раза, пытаясь принудить меня сделать то, от чего я отказался. Я вам говорил, что со мной плохо обошлись.
Я засмеялся:
— В самом деле? Это удивительно. Я думал, ты более стоек. Позволить дамам себя отшлепать! Ты говоришь, что тебе более четырнадцати лет?
Фрэнк зарделся еще ярче. Тяжко заерзав на стуле, он произнес заикаясь:
— О-о, вы... не поняли. Я-а... не мог... помочь... себе. Там... бы-ыли две... дамы. Я-а... не-е... — Он запнулся и стиснул руки. Вид у него был чрезвычайно растерянный и несчастный.
Я невольно ухмыльнулся:
— Не будем больше об этом. — Взял книгу и принялся читать.
Мальчик тоже было обратился к страницам своей книжки, но я заметил, что он словно бы ощущал некую неловкость. Через некоторое время он пробормотал мне «спокойной ночи» и ушел спать.
Мастер Фрэнк был крепко испуган моей угрозой порки. Очевидно, он и в мыслях не имел, что я смогу так с ним обойтись. Несколько дней спустя я обратил внимание, что мальчик смотрит на меня с некой робостью во взгляде, но порой его страх, казалось, проходил и Фрэнк снова причинял неприятности. В нем развивалось своенравие, и его характер оказался весьма прихотлив. Он бывал то оживлен и разговорчив, то сумрачен и угнетен; частенько мальчик проявлял непослушание, а иногда давал волю порывам страстей. Я не мог понять, что это на него находило. Его поведение утомляло и раздражало меня. Хотя он всегда извинялся после того, как вел себя дурно, было видно, что ему необходимо вкусить розги, приведшей бы его в чувство. И я решил выпороть его в следующий раз, когда он каким-либо образом провинится.
Он получил порку на следующей же неделе.
У него был прекрасный почерк — лучше моего. Однажды утром мне понадобился список некой рукописи. Я вручил ему ее, попросив сделать точную копию как можно быстрее, так как хотелось бы отправить ее после полудня. Работа была недолгая, и я велел ему сделать ее в течение часа.
К концу этого срока я пришел в библиотеку в ожидании обнаружить его с уже готовой копией. Но в комнате мальчишки не было, за работу он даже и не принимался; я увидел лежащую на столе рукопись рядом с большим стандартным листом бумаги. Тогда я ужасно разозлился и решил наказать его сразу, как только он появится. Розги у меня не было, но в саду при доме росло несколько берез. Я пошел и вырезал достаточное количество длинных, сочных и молодых прутьев и вскоре изготовил из них первоклассную розгу. Когда взмахнул ею в воздухе, чтобы проверить ее гибкость, то сказал про себя: «Ах, мастер Фрэнсис! Это сделает вашей попке больно». Я вернулся в библиотеку, положил розгу в выдвижной ящик и взялся за увлекший меня роман, удобно расположившись в мягком кресле перед огнем.
Где-то через час Фрэнк вошел в комнату. Я отложил книгу и встал со стула.
— Ты почему не скопировал рукопись? — строго спросил я, глядя ему прямо в лицо.
— Ой, я не озаботился, — ответил он легкомысленно.
Я изумился, так как раньше он никогда не отвечал мне столь дерзко.
— Ты сознательно меня ослушался и отвечаешь мне совершенно неподобающим образом. Ну так я тебя выдеру, — заявил я сердито, вынимая из ящика розгу и сунув ее мальчишке под нос. Он дернулся при ее виде, словно желая отпрянуть, и очень-очень испугался; лицо его покраснело, и весь он затрясся.
— Ой, пожалуйста, не секите меня! Ради Бога, не порите меня! — Он разразился слезами, простирая ко мне руки самым умоляющим жестом.
— Снимай штаны и ложись в углу дивана. Поперек, — холодно сказал я.
— Ой! Ой! Ой! — захныкал он. — Я знаю, что заслуживаю этого, но не бейте меня. Накажите меня другим способом.
— Я тебя накажу именно так, и не иначе. А ну сейчас же снимай штаны! Не думал, что ты трус.
— Я не трус, — всхлипывал он. — Я боли не боюсь. Могу ее терпеть. Но мне стыдно снимать штаны перед вами.
— Без глупостей! Когда женщина тебя шлепала, ты позволил ей снять с себя штаны; для мальчишки более стыдно снять штаны перед бабой, чем перед мужчиной! Сейчас же расстегивайся! И поживее!
— О, не заставляйте меня снимать штаны, — повторил он умоляюще снова.
Я потерял терпение.
— Если ты сейчас же не послушаешься меня, то я пошлю за Уилсоном и велю ему стянуть с тебя штаны и держать во время порки! — заорал я.
— О-о! Не делайте этого! Не делайте!— возопил он с ужасом в голосе и с гримасой страха на лице. — Я сниму штаны.
Он отвернулся в сторону, трясущимися пальцами ослабил подтяжки и расстегнул брюки, позволив поставить себя на колени, и затем улегся на диван поперек, так что руки его касались пола, а носки обуви — другой стороны дивана, сложившись, таким образом, крючком кверху попкой, в самой удобной для порки позе. Я не понимал, почему было столько шума из-за спущенных штанов. Это казалось полной нелепицей.
Стоя рядом с углом дивана, я закатал манжету рубашки, затем, поддернув «хвост» его сорочки, обнажил задницу, и, как только сделал это, парнишка издал глухое рыдание и закрыл красное лицо руками. Дрожь прошла по его телу.
—Что же, покажи, как храбро ты можешь получать порку. Не пытайся встать с дивана или закрыться руками, — сказал я, поднимая розгу и заставив ее просвистеть над обреченной попой. Плоть побледнела от ужаса перед грядущей поркой.
Я провел на ней всего восемь полосок. Удары были не столь уж увесисты, но они сильно татуировали его зад и сделали его ярко-красным. У Фрэнка оказалась нежная кожа. Мальчик вздрагивал от каждого удара, дергал бедрами из стороны в сторону, вопил от боли, и слезы струями лились по его щекам; но он стиснул зубы и ни разу не завизжал, а также не сделал ни единой попытки прикрыться руками.
Он действительно отважно принял наказание, учитывая, что впервые причащался розге. Он явно не трус. Я велел ему подняться, поправить одежду и идти к себе. Он встал, отведя взор, держа одной рукой брюки, а другой утирая слезы. Затем, через мгновение, он застегнулся и вышел, всхлипывая, с носовым платком около носа.
Я убрал розгу и выехал по соседству отдать несколько визитов. Опять мы не виделись с Фрэнком до обеда, и, когда он усаживался на место, то застенчиво посмотрел на меня, и густая краска залила его лицо. Поскольку дворецкого в это время не было в комнате, то я сказал шутливо:
— Что же, Фрэнк, думаю, у тебя снизу и сзади кое-что болит. Но что это ты зарделся, юный осел? Не ты первый. Многих мальчиков порют от случая к случаю. Им это требуется. И ничего, что это случилось с тобой.
Фрэнк слегка вздрогнул.
— Правда? — спросил он с некоторым сомнением. Затем принялся за еду.
Было невозможно не посмеяться, но поскольку он казался слабеньким и разбитым, то я налил ему вина. Когда трапеза закончилась и я, закурив, пересел в мягкое кресло, он подошел и уселся рядом как обычно, но молча. Я болтал с Фрэнком и подшучивал над ним, пока он вновь не заулыбался и не разговорился. По характеру он не бука и не держал на меня обиды.
После короткой паузы он внезапно спросил меня, раскрасневшись вновь:
— Как вы думаете, а девочек часто наказывают?
— Не так часто, как следовало бы, — ответил я, смеясь, — но многие девочки получают порку от матери или гувернантки.
— А вы знаете какую-нибудь девочку, хоть раз высеченную мужчиной?— был следующий вопрос.
— Нет, я не знаю такой девочки. Это, пожалуй, считается необычным. Хотя, несомненно, некоторые отцы секут дочерей.
Казалось, мой ответ полностью его удовлетворил. Фрэнк умолк, сидя перед камином в глубокой задумчивости. Он не был склонен к беседе и рано лег спать.

Мне, конечно, можно поставить в вину то, что я публикую в "Лит. опытах" не свое произведение, в то время, как в правилах раздела ясно написано: "Тексты публикуются их авторами. Публикация чужих текстов запрещена." Но:
1. Автор сего текста неизвестен и вряд ли он смог бы сам опубликовать здесь свой текст.
2. А где его публиковать?

Поэтому, пользуясь своим правом толкования правил, я толкую их в том смысле, что данный случай является исключением, ибо процитированный выше пункт правил раздела направлен на то, чтобы здесь не публиковались тексты, уже имеющиеся в Интернете на других ресурсах и, тем более, не публиковались без ведома автора. Данный случай под описанные критерии не подходит.

И еще. Исходный печатный текст, с которого я сканировал, полон простых русских слов, предельно конкретно описывающих как половые органы, так и некие процессы с их участием. Мне показалось, что подобная "терминология" совершенно не стыкуется с романтическим стилем повествования и я позволил себе произвести некоторое редактирование и замены. Если где что пропустил - пишите, исправлю.

Эта книга "Мы с Фрэнком" в оригинальном переводе издавалась серии "Красных фонарей"
http://www.mdk-arbat.ru/bookcard_all4.a ... C%FB%20%F1

Н.Н.Волкова, переводчик, на фоне классического викторианского стиля наполнила сверх всякой меры роман гнусной и непринятой на этом форуме лексикой, что после обрабоки Президентом вполне может занять место именно на этой ветке.
Остается поблагодарить уважаемого Президента за ту огромную работу, корторую он провел по выверке и изъятию ... слов из неплохого тематического произведения и фактически сделал его читаемым.
Поверьте, я читал оригинал и мне есть, с чем сравнивать.

_________________
С наилучшими пожеланиями