Клуб "Преступление и наказание"

Глава 16
Бег времени. Большая перемена. Фрэнсис заговорила. Разоблачение.Фрэнсис и бракосочетание. Игра губами. Начало и конец. Прощальные игры. Пути расходятся. Один.
Пропустим события последующих трех лет. Фрэнсис исполнилось уже двадцать четыре года, а мне же — около сорока. Все это время мы были в наилучших отношениях, и не могу найти ни единого облачка, омрачившего бы небеса наших отношений, хоть поклонение мужчин и настигало Фрэнсис повсюду, куда бы мы ни направлялись. Моя подруга вечно была окружена увивающимися воздыхателями везде, где бы мы ни останавливались. Тем не менее, поскольку она не допускала излишней фамильярности с собой, то не припомню случая, чтобы она позволяла себе поразвлечься флиртом. Брука же мы более никогда не видели.
Хоть Фрэнсис и оставалась мне верна, признаюсь откровенно, что я-то не был ей верен, попросту для разнообразия. Но мне не встречалось женщины с лучшей фигурой или более искушенной в любви, чем моя дорогая. Я не жил с нею постоянно, поскольку часть моей жизни проходила в Оукхерсте, к тому же раз в год я наведывался в Шотландию. Но я неизменно ездил с ней летом на морские курорты, а также каждую зиму мы проводили за границей. Побывали в Испании и Алжире, а однажды она провела полтора месяца в пароходном круизе по Средиземноморью.
Я никогда более не сек ее, но время от времени шлепал, что она неизменно принимала безо всякого ропота, за исключением тихих покрикиваний и слез на глазах после экзекуции. Нам обоим продолжало нравиться наше мирное бытие как бы давно женатой пары; и меня и ее восторгали наши совместные ночи.
Но в последнее время я тем не менее представлял себе конец всего этого. Я понимал, что рано или поздно все кончится, как только я найду это несколько утомительным. Итак, на всякий случай на имя Фрэнсис я положил деньги в различные предприятия, имеющие независимую страховку с гарантиями, по которым аккуратно платили. Таким образом, в случае разрыва наших отношений она была бы обеспечена. Наконец, это было самое меньшее, что я мог сделать для женщины, которую соблазнил и которая оставалась мне неизменно верна.
Я ничего не говорил Фрэнсис о прибереженных для нее капиталах, и она выглядела совершенно счастливой в своем крохотном домике, когда бы я ни бывал у нее. Она постоянно писала мне самые теплые письма.
Но вернемся к нашим баранам. Был конец ноября, и я как раз прибыл на станцию Черинг-Кросс после двухмесячного отсутствия, во время которого побывал в разнообразных домах своих провинциальных знакомых и за все это время не виделся с Фрэнсис и не спал ни с какой другой женщиной; соответственно, я с нетерпением предвкушал миг, когда заключу любимую в свои объятия.
Появился я на вилле к пяти часам и был радушно принят ее хозяйкой, премило выглядевшей в туалете из какой-то мягкой темной ткани, с неглубоким вырезом каре. Мы уютно устроились пред огнем, и, пока Фрэнсис возилась с чаем, я поведал ей обо всех, с кем мне довелось встречаться.
Она налила мне чашку и подала, стоя позади стула, пока я потягивал бодрящий напиток, и постоянно склонялась ко мне для поцелуев.
Наконец она взобралась ко мне на колени, и, разумеется, моя ладонь скользнула под одежки и стала играть с шелковыми волосиками ее лобка — на ней не было панталон, — в то время как ее ручка расстегнула мне штаны и освободила-таки мой член, который был достаточно крепок после двухмесячного простоя. Она нежно, подушечками пальцев подвигала туда-сюда кожицу поверх алого кончика и спросила с усмешкой:
— Я надеюсь, что он хорошо себя вел за время своего отсутствия?
— Да, — подтвердил я, сияя. — Не видишь, какой твердый?
— Ну, это ничего не доказывает! Очень легко сделать его еще тверже, но в любом случае я собираюсь смягчить его восторги.
Произнеся это, она соскользнула с колен и повернулась ко мне спиной, затем поддернула юбки до самой талии и замерла на секунду, так что я мог любоваться ее прекрасной белой попой и крутыми бедрами. Затем, приблизившись, нагнулась и, просунув руку между ног, направила мое орудие в свою тугую дырочку, в то время как мои яйца касались ее задницы, и, постепенно опускаясь, дюйм за дюймом поглощала мой член, пока ее попа не коснулась яиц. Обняв ее за талию под юбками, я сцепил руки на мягком, прохладном животе и стал неистово дергать бедрами. Фрэнсис вторила мне, поднимая и опуская задницу; и очень скоро я задрожал от сексуального возбуждения, прокладывая себе дорогу в «грот любви».
Когда все кончилось, мы удалились в спальню и привели себя в порядок; затем сошли к обеду, о пользе и удовольствии которого позаботилась Фрэнсис. Нам подали бульон, тюрбо под соусом из омара, ножки поджаренного гуся на горячее и суфле. Пили мы шерри и шампанское; был у нас и десерт с кофе и ликерами. Тем не менее меня задело, что Фрэнсис, обычно всегда оживленная, не столь разговорчива, как обычно. Я пристроился в уютное кресло для чтения ежевечерней газеты, а она взяла книгу, но я заметил, что она не так уж интересуется тем, что читает; она постоянно бросала на меня крайне озабоченные взоры. Можно было заметить, что что-то ее беспокоит, и я гадал, в чем же дело. Прошли томительные минуты, и вот она отложила книгу и, приблизившись ко мне, села по старой привычке на скамеечку около ног, положив руки мне на колени и глядя мне прямо в лицо.
— Чарли, — сказала она серьезно. — Я хочу сказать тебе кое-что очень важное.
Ее серьезность меня изумила, столь это было для нее необычно.
— Ну и что же это? — спокойно спросил я, ожидая, что мне расскажут о долгах портному или о чем-то в эдаком роде.
Но сообщение, услышанное мной, было куда как важнее, чем счета от модистки. Она начала:
— Ты знаешь, что я очень благодарна тебе за твою доброту с того самого дня, когда ты взял меня в дом, и мы всегда были друзьями. Я продолжаю тебя любить и думаю, что и ты продолжаешь питать ко мне некоторую симпатию, но я частенько подумываю, что однажды ты вздумаешь жениться, — хоть ты и не найдешь в мире женщины, которая любила бы тебя сильнее меня. Или тебе взбредет в голову покинуть меня по той или иной причине, и что же тогда станется со мною?
— О, девочка моя дорогая, — сказал я, склоняясь и даря ей поцелуй. — Если какое-либо событие из упомянутых тобой событий и произойдет, то будущее твое не должно тебя тревожить. Я уже позаботился обо всем, ты никогда не будешь нуждаться. Но для чего ты мне все это говоришь? Я никогда не женюсь и не хочу покидать тебя.
Она благодарно поцеловала меня.
— Да-а, сейчас-то ты не хочешь покидать меня, но боюсь, что со временем ты от меня устанешь. Сейчас я молода и, как ты говоришь, прекрасна. Но такой я буду не всегда.
Я ощутил, что в этих словах много правды, и ничего не сказал. И она торопливо продолжала:
— Ну, а теперь я скажу то, что потрясет и рассердит тебя, но я чувствую, что обязана не держать тебя больше в неведении касаемо того, что случилось со мною за время твоего отсутствия.
Она остановилась на мгновение, а я ломал голову, что же это происходит. Фрэнсис продолжала:
— Около шести недель тому назад, когда я сидела за чтением в любимом уголке парка, ко мне подошел оборванный бродяга и выпросил у меня «немного на хлеб, так как он голодает». Я дала ему шестипенсовик из кошелька, в котором было много мелочи. Он это заметил и, когда я собралась убрать кошелек на место, грубо вырвал его и попытался меня ограбить. Я боролась и громко кричала, и мои крики услышал джентльмен, который примчался мне на помощь и прогнал бродягу прочь. Руки у меня были все в синяках, я очень напугалась и вся тряслась; он предложил мне руку, и, когда мы вышли из парка, посадил меня в кеб и отвез домой.
Я дернулся от злости и пробурчал:
— Проклятье!
Она положила свою ручку на мою и утешающе произнесла:
— Ну, Чарли! Не надо так гневаться. Ничего плохого не случилось. Подожди, пока я не расскажу историю до конца.
— Продолжай, — проворчал я сердито.
— Я пригласила его к себе на следующий день, предложила ему чаю, и мы долго беседовали. С тех пор он посещал меня несколько раз, и я часто встречала его в парке. Он — джентльмен и неизменно относился ко мне с исключительным уважением. Он сказал, что полюбил меня. Сегодня он сделал мне предложение.
Я был совершенно захвачен врасплох и крепко рассердился.
—Черт бы его побрал! — заорал я. — Он кто? Расскажи мне все, что знаешь. Ты его что, любишь? Возможно, он пытается тебя обмануть, да и только.
— Я так не думаю, — заметила она. Затем она продолжила: — Его фамилия Маркхэм, ему лет сорок пять, он вдовец с двумя детьми. Мальчику шесть лет, а девочке — девять. Он коммерсант из Кейптауна и весьма состоятелен. Мне он нравится, но это не любовь.
Я некоторое время молчал, осмысливая столь поразительное известие. Затем я сказал:
— Ты хочешь покинуть меня и выйти замуж за Маркхэма?
— В этом вопросе меня волнуют только твои советы и пожелания. Если ты хочешь, чтобы я оставалась с тобой, так и сделаю; если ты думаешь, что я должна принять его предложение, я обвенчаюсь с ним. Теперь хорошенько обдумай все сказанное мною и затем скажи, чего же ты ждешь от меня.
Я глубоко обдумал ее рассказ. В конечном итоге я пришел к выводу, что, хоть я и не хочу сейчас расставания с Фрэнсис, тем не менее было бы дурно с моей стороны стоять на ее пути и отговаривать от замужества. Она может никогда больше не получить такого предложения, и если он богатый и порядочный человек, то это замужество — наилучший выход для нее; возможно, и для меня тоже, поскольку мне облегчалась забота о ее будущем.
Итак, подарив ей поцелуй, я сказал:
— Ну что же, любимая, мне очень жаль расставаться с тобою, но в этой ситуации, я думаю, тебе лучше принять предложение Маркхэма. Я наведу о нем справки и выясню, что он из себя представляет. Но будь уверена в своем решении, прежде чем ты окончательно примешь его предложение.
Она уселась на стул и, подперев рукой подбородок, погрузилась в глубокие раздумья. Но я предполагал, что могу угадать ее мысли. Она примет это предложение. Любая женщина жаждет замужества и собственного очага, от которого, насколько ей известно, никто ее не отлучит — как бы она себя ни вела, — даже если она утомит своего мужа.
Через несколько минут она сказала:
— Я еще не могу принять окончательное решение; хорошенько обдумаю все сегодня. Я должна завтра утром увидеться с мистером Маркхэмом и дать ему ответ.
Тут уж ничего нельзя было сказать, и мы оба сидели молчаливые и задумчивые. Мы оба были расстроены, нам было неуютно, и в итоге вскорости мы отправились в спальню. Но когда легли, тесно сплетясь ногами, мысли наши направились в сладострастное русло, и мы два раза соединились, прежде чем уснули.
На следующее утро после завтрака я спросил ее, приняла ли она окончательное решение и что собирается делать.
— Да, — севшим голосом сказала она. — Мое слово — выйти за мистера Маркхэма.
Затем, подойдя ко мне, охватила меня руками и прижала к груди в страстном объятии, в то время как слезы сбегали по ее лицу.
— О Чарли!— всхлипнула она. — Какая жуткая тоска — расставаться с тобой. О дорогой мой! О любимый мой!
Затем она добавила, пытаясь улыбнуться:
— Но, возможно, лучше мне покинуть тебя, прежде чем я стану старой, уродливой и надоем тебе.
Я был уверен в ее решимости выйти замуж за этого человека, но все же на сердце было тяжело оттого, что я покинут моей прелестью, моей возлюбленной, с которой я провел столько счастливых лет. Тем не менее меня утешала мысль, что поскольку она покидает меня по собственной воле, то я никогда не стану корить себя за разрыв с нею — а такое, возможно, могло когда-либо случиться. В одиннадцать часов Фрэнсис направилась на свидание с Маркхэмом, а я остался, чтобы написать несколько писем.
Она вернулась к ланчу в назначенный час и сообщила мне, что дело улажено и день венчания назначен, затем показала мне колечко, которое ей подарил нареченный; но вообще-то Фрэнсис не выглядела столь уж воодушевленной тем, что вскоре собирается стать «порядочной замужней женщиной», и во время еды грустно поглядывала на меня. Я весь день провел в Сити, собирая сведения о Маркхэме, и выяснил, что это человек с отменной репутацией, торговец алмазами в Кейптауне. Его считают богатым.
Мне было приятно слышать отличные отзывы о человеке, про которого я готов был думать, что он — обманщик, собирающийся просто воспользоваться Фрэнсис.
Когда мы встретились за обедом, она выглядела чуть бодрее. Я сообщил ей все, что слышал о мистере Маркхэме, и она поведала мне, что ее замужество должно состояться через месяц. Затем мы еще поговорили на эту тему, и я дал ей несколько «отеческих» советов.
Фрэнсис время от времени встречалась со своим другом и накупила столько приданого, что весь дом был завален сундуками, картонками и всеми видами дамских украшений, хоть у нее уже и был внушительный гардероб. Поскольку она собиралась вступить в брак с состоятельным господином, то я и не думал, что теперь меня заставят обеспечивать и приданое, но все же настоял на оплате расходов, хотя она этого и не желала. Она объяснила, что мистер Маркхэм снабдил ее достаточной суммой на покупки.
Все это время она была особенно нежной и внимательной ко мне, на глаза ее часто наворачивались слезы, и иногда она тихо держала мои руки в своих. Иногда днем, сидя подле меня, она могла внезапно расстегнуть мне штаны и поиграть с моим орудием, пока я не начинал ее трахать.
И действительно, денно и нощно она позволяла мне иметь ее сколь возможно чаще, пока мы не расстались.
Наконец ее туалеты были готовы, сундуки увязаны, и до замужества оставалась неделя. Венчание обещало быть тихим, и отправиться на него она должна была из отеля, в котором провела бы ночь перед церемонией.
Неделя пролетела быстро. В утро своего отъезда она проснулась рано, и очень скоро пробудился и я. Поскольку мы последний раз вместе в постели, я решил повеселиться от всей души и так долго, как это было возможно.
Целуя ее глаза, персиковые щеки, розовый, ароматный рот, я откинул одеяло и снял с себя ночную сорочку, заставив сделать то же и Фрэнсис. Комната была хорошо освещена. Теперь я играл с любимой, обнаженной женщиной на тысячу ладов, запрокидывая ее так и сяк, располагая ее по-всякому, чувствуя каждый уголок ее тела и тысячекратно пощипывая всю эту пухлую плоть. Я нашлепывал ее задницу, пока розовый румянец не расцвел на ягодичках, похлопывал ее спину, плечи, округлые бедра и изгибы ее икр, даже мягкий, нежный живот получил несколько слабых шлепков. Когда ее плоть стала полыхать и зудеть и мы оба хорошенечко возбудились, я раздвинул ее ноги и, прижавшись губами к восхитительным маленьким розовым губкам златовласой писечки, глубоко запустил язык в ее потайные недра и минуту-другую ласкал крохотную чувствительную пуговку. Фрэнсис вся затрепетала, корчась и извиваясь, и закатила глаза в сладострастном восторге. Я быстренько убрал язык, и она села, уставившись на меня. Лицо ее горело, глаза сверкали, груди мерно и глубоко вздымались.
— О-о! — воскликнула она, испустив глубокий вздох. — Как это было... Я ощущала твой язык как кусочек влажного бархата. Ну, Чарли! Почему же ты не делал мне так раньше?
Я захохотал, но ничего не ответил. Она сказала мне:
— Я сейчас сделаю это тебе.
Затем она улеглась между моими ногами и первый раз в жизни взяла мой член себе в рот, нежно покусывая его зубками, щекоча кончик бархатным язычком и двигая вверх-вниз губками кожицу, пока я не потерял разум от страсти и как раз находился на грани оргазма. Выдернув свой член из ее рта, я набросился на нее, и мы слились в тесном объятии. Моя голая грудь возлежала на ее нагих, пульсирующих грудях, мы терлись животами, губы, казалось, сплавились воедино, и мой член был в ней. Крепко вцепясь в ее ягодицы, в то время как она скрестила ноги на моей пояснице, я брал ее в опьянении страстью, сделал это дважды, не вынимая члена, заставив ее стонать, пищать и извиваться всей попой каждый раз, когда я кончал. И когда все было кончено, она лежала в моих руках почти без чувств от упоения страстью. Все ее тело дрожало. Это была грандиозная близость, и мы оба насладились ею в полную силу.
Мы поднялись, приняли ванну и сошли к завтраку. Но ни у кого не было аппетита, мы были угнетены. И хоть было и печально, мы с Фрэнсис старались не подавать виду и казаться оживленными.
Как только закончился завтрак, она ушла готовиться к отъезду и вернулась через полчаса, уже одетая и в шляпе. Как и всегда, одета она была с изысканным вкусом и выглядела очаровательно. Сейчас же подали четырехколесный кеб к воротам виллы; сундуки и картонки были вынесены и уложены на крышу экипажа. Настал момент расставания, и Фрэнсис обвилась вокруг меня, горько рыдая и страстно целуясь.
Я ощутил ком в горле, когда оторвал ее руки от моей шеи. Затем, после очень долгого поцелуя, вывел ее из дому и усадил в кеб. Она сжалась в углу, всхлипывая, с платком, прижатым к глазам. Но тут же кеб тронулся, оставив меня совершенно несчастным.
Я весь день просидел в клубе и там же пообедал, рано вернувшись домой, но, когда я вошел в столовую, где все напоминало мне о моей утраченной любви, я почувствовал себя столь печальным, что тут же покинул дом и отправился в мюзик-холл, только чтобы чем-то занять себя до вечера.
На следующее утро, проснувшись с обычным стояком, подумал о той близости, которую имел всего сутки назад. В этот момент я отдал бы все, чтобы только ее вернуть.
В этот же день, в два часа пополудни, она вышла замуж, но я не видел, как ее обвенчали. Новобрачные провели месяц в Париже, а затем отплыли в Кейптаун. Фрэнсис написала мне из Саутгемптона в день отплытия. В своем как всегда длинном письме она сообщила, что муж ее добр и хорош, но он никогда не сравнится с ее первой и единственной любовью, Чарли, которого она никогда не забудет.
Через несколько дней я передал виллу фирме аукционистов, попросив их распродать обстановку. А затем вернулся домой в Оукхерст. Сначала мне было немного грустно, но затем я вернулся к прежнему распорядку жизни.
В первый год замужества она иногда писала мне, затем переписка прервалась, и я думал, что никогда более не увижу ее и не услышу о ней. Я полагал, что она навсегда ушла из моей жизни.