Клуб "Преступление и наказание"

Он заходит тихо, стараясь ничем не нарушить покоя небольшой комнаты, укутанную вечерней тьмой. Осторожно включает настольную лампу, покоящуюся на стоящем возле стены столе, дабы ненароком не разбудить меня ярким светом. Подходит к моей кровати. Что это, плед? Укрывает им. Садится на стул совсем рядом и...
Я не открываю глаз. Пусть думает, что сплю. Это ведь классика, разве нет? После такого всегда засыпают быстрее, будто стараются забыться сном, уйти от настоящего, где есть и боль, и обида, и стыд, и чувство вины. Я ведь не спорю! Да, действительно виновата! Да, заслужила, вполне себе заслужила, можно сказать, что он даже был снисходителен и досталось мне не так сильно, как полагается получать за подобные фортели. Но осознание этого ничуть не притупляло боли в момент наказания. Тяжесть его рук, одна из которых с силой прижимала меня к столу, (тому самому, будь он неладен, на котором стоит сейчас зажженная им лампа), а другая, с зажатым в ней кожаным ремнем, размеренно поднималась и опускалась на тело, беспардонно оголенное им в области ниже спины. Остановил ли эту руку мой взгляд? Отнюдь! Может, мои всхлипы и крики? Смешно. Он никогда не отменял назначенного им.
А теперь что? Этой самой рукой, которой он недавно меня порол, он осторожно убирает прядь волос со лба, нежно проводит пальцами по заплаканному лицу. Тяжело вздыхает.
- Девочка моя... - шепотом, вложив туда и нежность, и легкий укор, и (упрямство поначалу не дает признаться самой себе, что именно оно - самое главное, самое желанное в этой фразе, несмотря на боль и стыд) прощение. Он никогда не оставлял без наказания мои косяки. Но всегда, отдавая мне все причитающееся за их совершение, прощал их. И эти самые руки, руки моего любимого человека, опять крепко прижимали меня, но уже не к столу или дивану, а к его широкой груди, где боль стихала, стыд уходил, чувство вины испарялось.
Так происходило в большинстве случаев, но не в этот раз. То ли он злился сильнее обычного, то ли мое упрямство его довело - не знаю. Знаю лишь то, что в этот вечер он пришел позже. Никаких «Прощаю», никаких объятий и тихого, успокаивающего шепота. Ничего. Просто оставил все, как есть. Пришел гораздо позже обычного. А теперь сидит и «Девочка моя», и осторожные, воздушные прикосновения его руки. Молчу. Знаю, что глупо, знаю, что веду себя как ребенок. Но очень уж сильна обида на то, что не пришел, не утешил, как всегда...

Вот она. Осторожно, боясь разбудить ее, вхожу в комнату. Не вижу ни лица, ни позы. Стараясь не шуметь, подхожу к столу (тому самому, на котором еще недавно..), включаю лампу. Спит.
Чуть покрасневшее от пролитых слез лицо. Дрожь? Окно-то приоткрыто! Осторожно беру плед, стараясь не потревожить, укрываю ее. Спит, крепким сном спит. Это ведь классика, разве нет? После такого всегда засыпают быстрее, будто стараются забыться сном, уйти от настоящего, где есть и боль, и обида, и стыд, и чувство вины. Я ведь и хотел было сжалиться, но в последний момент здравый смысл одержал решительную победу над всеми чувствами, которые я в тот момент испытывал к ней, маленькой, вздрагивающей под жалящими ударами. Нет, девочка, даже и не проси о «медвежьей услуге», не медведь я вовсе. Да, действительно виновата! Да, заслужила, вполне себе заслужила, можно сказать, что я даже был снисходителен и досталось ей не так сильно, как полагается получать за подобные фортели. Но осознание этого ничуть не притупляло боли в момент наказания. Не той боли, которую испытывала она, нет. Душевной боли, которую за нее сполна испытал я сам. Тяжесть моих рук, одна из которых с силой прижимала её к столу, (тому самому, будь он неладен, на котором стоит сейчас зажженная мной лампа), а другая, с зажатым в ней кожаным ремнем, размеренно поднималась и опускалась на ее тело, беспардонно оголенное мной в области ниже спины (вот это была битва - всем битвам битва! Ох уж мне этот женский стыд, будь он трижды неладен! Да разве я никогда не видел ее обнаженной? Но нет же, в такие моменты всегда приходит стыд, и его она боится куда больше, чем боли и грядущих за непослушание последствий). Остановил ли мою руку ее взгляд? Отнюдь! Может, её всхлипы и крики? Пусть даже не мечтает (да, мне тоже больно, возможно, больнее чем ей). Я никогда не отменял назначенного мною (даже если больно, даже если больнее, чем ей).
А теперь что? Этой самой рукой, которой я недавно порол провинившуюся, сводившую меня с ума своими безумными, подчас опасными выходками, я осторожно убираю прядь волос у нее со лба, нежно касаюсь пальцами заплаканного лица. Тяжелый вздох, который, увы, не смог сдержать.
- Девочка моя... - шепотом, вложив туда и нежность, и легкий укор, и (упрямство поначалу не дает признаться самому себе, что именно оно - самое главное, самое желанное в этой фразе, несмотря на упрек) прощение. Она-то знала, я никогда не оставлял без наказания её косяки. Но всегда, отдавая ей все причитающееся за их совершение, прощал их. И этими самыми руками, которые еще недавно сурово (но не жестоко, отнюдь, я никогда не был к ней жесток, несмотря на строгость) пороли ее, крепко прижимал к себе, и прислушиваясь к ее дыханию, понимал, что боль стихала, стыд уходил, чувство вины испарялось. Все хорошо. Все снова хорошо.
Но не в этот раз. В этот раз она перешла черту. Напугала меня так сильно, что о примирении сразу после наказания не могло идти и речи. «Пусть подумает, пусть осознает!» - кажется, с этими мыслями я выходил из комнаты под тихие всхлипывания. Не может девочка подвергать себя такой опасности безнаказанно. В конце концов, у нее есть я! Обо мне она думала, когда шла на этот шаг?!
Но все прощается, пусть и не всегда быстро. Я пришел прощать и мириться с ней.

Он сидит. Я не вижу, но чувствую: смотрит на меня. Долго, очень долго. Хотя, какая разница? Раве имеет значение время после всего пережитого нами? Будучи упрямой от рождения, я никогда не признавала за собой вину. Только перед ним. Только, когда видела, что он действительно волнуется, ему действительно страшно за меня. Он боится меня потерять, боится, что мне причинят вред. Только в момент, когда я видела его взгляд, я признавала: да, заслуживаю. Да, принимаю, все, что сочтешь нужным.
В этот раз я не видела его, не открывала глаз. Связь была мимолетной: «Девочка моя» и его рука, осторожно коснувшаяся моего лица. Но и этого хватило. Пусть больно, пусть строго, пусть до криков и слез. Мы оба знали, что по-другому нельзя.
В момент, когда он поднимается со стула, я, не открывая глаз, нахожу его ладонь и сжимаю в своей. Молчание. Легкое движение. Сел обратно.
-Хулиганка... - мне не надо открывать глаз, чтобы увидеть его улыбку, но я открываю. Прощена. Теперь - точно прощена. И боль, и стыд -все в прошлом.
- Я люблю тебя - шепотом.
Ответом служит долгий поцелуй. Он тоже любит меня.

Благодарю автора за приятный тематический рассказ с романтическим настроением!

Тихая Спеш, спасибо за рассказ. Мысли и ощущения нижней мне понятны. Рассуждения верха, я так понимаю, тоже - мысли нижней, правильно? Тогда тоже понятно
В целом, про чувства же, про отношения... Интересно было увидеть обе позиции глазами нижней.
Спасибо, что поделились.

Возможно ли такое совпадение чувств, мыслей в паре? Наверное, о таком совпадении надо мечтать, надеяться на него...

Мне кажется, автор, вы хотели сказать об этом в заглавии, но не пришло на ум более точного устойчивого выражения, понятия. Кажется, что в названии планировалось именно такое выражение, которое звучало бы загадкой (мб, поэтической метафорой, цитатой), тогда как текст содержал бы разгадку, лирическое толкование... И жаль, если задумка была действительно такая, что этого не произошло, увы. Мб, заглавие придет позже.

Почему-то, пока читала этот рассказ, пришли на ум сразу два рассказа со специально несуразными названиями - "Глаза голубой собаки" Маркеса и "И эти губы, и глаза зеленые" Сэлинджера. Не знаю, читали ли. На всякий слшучай поясню, что общего между ними и вашим рассказом, Тихая Спеш - почти-слияние двух теней/душ, словно они преследуют друг друга, идут шаг в шаг, налагаются друг на друга. У Маркеса и Сэлинджера это наложение вызывает странное ощущение - скорее всего ощущние риска, опасения попасть не туда куда-то... У вас вроде как наоборот... Но не знаю, хорошо ли это, что интрига таким образом сворачивается.