Клуб "Преступление и наказание"

СИЛА ЯРИЛЫ


. . . всего второй день плывут наши челны, а чувство такое, будто это продолжается уже целую вечность. Большой, шумный и пыльный город остался где-то там, бесконечно далеко, словно в другой вселенной. А мы плывём себе и плывём, вёсла мерно погружаются в тёмную воду, и я могу до бесконечности смотреть на оставляемые ими маленькие водовороты, которые сначала закручиваются спиральной воронкой, а потом рассасываются и сливаются опять с рябящей водной гладью.

Идёт дождь. Мелкий моросящий бесконечный дождь. Дождь, который так нелюбим мною в городе, ибо навевает тоску и уныние, медленно высасывает силы. Но здесь и он воспринимается по-другому. Как одна из священных стихий. Как лестница, неразрывно связующая воды неба и воды под нами. И я зачарованно гляжу, как соты дождевых колец принимают в себя водовороты от вёсел, гасят и поглощают их.

На мне только уже давно насквозь промокшее и оттого ставшее тяжёлым длинное льняное платье и тонкая нательная рубашка под ним. Влажная материя липнет и обволакивает, напоминает о себе при каждом движении, но это почему-то совершенно не противно и даже ни капельки не холодно. Мокрая одежда словно постоянно напоминает мне, что и я – часть той воды, которая сейчас и есть целый и единственный мир вокруг нас и для нас. А ещё мне почему-то часто вспоминается матерь Мокошь, вероятно, по созвучию: «мокрая» - «Мокошь». Смешно я, наверное, рассуждаю.

Вчера мы остановились на ночь на одном из этих скальных островов, которые зовутся шхерами, и Драгомысл увёл нас с любимым от остальных. Втроём мы бродили среди огромных замшелых валунов, и он долго рассказывал нам в спустившихся лёгких сумерках белой ночи.

Эти скалы сложены камнем, древнее которого мало что есть в мире. Два миллиарда лет! Такой запредельный срок невозможно вообразить, ибо не с чем сравнить. А до того не было и камня. Были только песок и глина, и больше ничего. В глубине жарких земных недр они расплавились, слились воедино, выкристаллизовались, чтобы стать новой сущностью, твёрдым гранитом. Драгомысл обещал, что точно так же и наши тела пройдут через испытания, в ходе которых из глины и песка наших душ выплавится-выкристаллизуется новая, истинная и сильная, сущность.

Наши босые ноги утопали во влажном щекочущем мху. Я крепко-крепко держалась за Вадима, и он то и дело приобнимал меня, так что я чувствовала, что мы с ним уже стали едины и неразрывны, и проводник Драгомысл влечёт нас за собой сквозь дремучие дебри минувших веков.

Миллион лет назад, низкий голос нашего проводника, чудилось, тоже звучал из далёкого прошлого, на эту землю с севера пришли гигантские ледники. Они медленно наползали, вымораживая всё под собой и вокруг. Они давили и крушили, превращая мир в ледяную пустыню, а потом нехотя отступали и оставляли позади себя студёные моря талых вод. И так было много раз. Но закалённый миллиарднолетний гранит выстоял перед могучим напором. Он не поддался, не обратился в каменную труху, которую ледники волокли с собою в южные земли. Только острые скалы лишились своих гребней и иззубренных кромок. Ледники пообкусывали и облизали их, отполировали, создав повсюду такие гладкие каменные лбы, что на них можно ненароком поскользнуться. А ещё ледники притащили сюда с севера эти огромные валуны и глыбы и пошвыряли их где попало, оставив каменный хаос в ожидании прихода следующей Большой Зимы.

. . .я не знаю, что ждёт нас впереди, какое испытание уготовано нам, но верю, что мы с любимым достойно выдержим его, преодолеем подобно стойкому седому граниту, выдержавшему и чудовищные ледяные толщи, и холодные морские пучины. . .


***
. . . Только сегодня, на третий день нашего пути, впервые выглянуло Солнце. И всё вокруг сразу преобразилось, заиграло летним красочным многоцветьем.

- Мир насытился радостью,- шепнула мне Лерочка.

Челны сблизились, наш вождь Володосвет поднялся во весь свой внушительный рост, старинным приветственным жестом вскинул вперёд-вверх правую руку и завёл славопеснь. Вслед за остальными гребцами я тоже опустил весло. Мы все обратились в слух. Володосвет пел про солнечный коловорот и про Ярилу, который наследовал Хорсу и скоро уступит Даждьбогу. Пел про то, что от Ярилы-Солнца ведут свою родословную исконно славянские племена. Сыны Света, сгустив огненные вихри, воплотились в пламенных вождей – победоносных воинов и вдохновенных ясновидцев, чтимых потомками. Пел о том, что испокон веков народ бережно хранил священные предания о Праотцах-Покровителях и их солнцеподобных Прародителях, в облике которых сливались воедино черты Духа и человека. Что на наших плечах лежит великая задача возрождения традиций, и что Ярило благословляет и защищает в битвах своих верных оруженосцев, поборников Света.

Это было мощно. Это было страстно. Это было убедительно. Даже накопившаяся во мне чугунная усталость будто враз улетучилась.

Я сразу припомнил, что «яр» означает силу действия, стремительное движение вверх, отождествляемое с восходящим Солнцем. И что «бояре» пошли от «ярых бойцов», а суровые скандинавские воеводы звались «ярлами».

Я также невольно поймал себя на мысли, что там, в городе, по возвращении, мне, пожалуй, будет совсем непросто снова называть Володосвета Александром Николаевичем.

И вообще, за такое короткое время это путешествие очень многое изменило во мне и моём мироощущении. Даже к Лерочке я стал относиться чуть иначе. Я смотрел на неё, босоногую и с туго заплетённой косой, примостившуюся бок о бок с Беляной на корме челна, в простецком прямом платье без единого украшения, и чувствовал, как моё сердце переполняет нежность. Это была какая-то особенная нежность, не просто к молодой любимой супруге, но нежность к её слабости и женственности, что-то глубинное и родовое, чему я даже не могу найти подходящих слов.

. . .Уже на закате мы, наконец, причалили к довольно большому и удалённому от побережья острову, который, насколько я понял, и был конечным пунктом нашего плавания среди шхер.

Поздним вечером, по завершении ужина и песнопений, все дружно поскидывали с себя одёжки и прямо с гладких прибрежных скал попрыгали купаться. Мы с Лерочкой уже привыкли, что никто в Братстве не стесняется своего тела, этого щедрого наследства, доставшегося всем ныне живущим от вереницы их предков, тоже быстро разделись донага, взялись за руки, разбежались и плюхнулись. Ещё холодная в самом начале лета ладожская вода заставила меня ахнуть, а Лерочку взвизгнуть.

Вдруг совсем рядом мы услышали заливистый и счастливый женский смех.

Миловзора! А с ней Златодан.

Смутившись, мы поплыли в сторону от них и очень скоро наткнулись на ещё одну парочку, приносящую дань богине любви Ладе.

«Давай и мы», - выдохнула мне в ухо Лерочка.

Я нащупал ногами склизский камень на дне, обхватил любимую, но не удержал равновесия, и мы с головой окунулись, изрядно нахлебавшись водицы. Высунулись, отфыркиваясь, попробовали опять, но. . .

В самом начале лета ладожская вода была ещё слишком холодная. . .
Лерочка обняла меня за шею и стала шептать ласковые успокоительные слова.

И вдруг нас мимолётно погладила чья-то тёплая и нежная рука, и мы оба услышали приятный грудной женский голос, проворковавший, что благодать Ярило-света озарит и согреет нас. И случится это совсем-совсем скоро!

Незнакомка тотчас же исчезла, оставив гадать, была ли то одна из наших спутниц или сама берегиня Лада. . .


***
. . .мы на Ярилином острове.
Сегодня весь день с самого утра братья и сёстры вершат таинства, на которые нас пока не допускают.

Поэтому мы с любимым бродим на другом конце острова, где косматые валуны раскиданы в суматошном беспорядке, будто игрушечные кубики неряшливого маленького великана. Наши босые ступни уже немного огрубели, мы смелее ступаем по опавшей хвое и даже почти не ойкаем, когда случайно подворачивается колючая сосновая шишка.

Здесь медитативно прекрасно. Здесь стихии пребывают в гармонии. Вода и небо. Лес и скалы. Шелест волн и редкие вскрики чаек.

Солнце высоко-высоко. Мы долго сидим на сглаженном древним ледником каменном выступе и глазеем в бескрайний небесно-водный простор. Мне чудится, что и простор точно так же пристально глядит на нас и в нас.

Я очень волнуюсь. Я, наверное, просто боюсь. Ведь я же трусиха. Сердечко бьётся отчаянно. Вадим видит мою слабость и постоянно ободряет меня, обнимает и целует, говорит нежную чепуху. Но я чувствую, что он и сам не в своей тарелке, так же сильно переживает накануне предстоящего неизвестного испытания. И осторожно поглаживаю его по отросшей щетине.

В какой-то момент мне словно удаётся взглянуть на нас со стороны. Я вижу двух храбрящихся трясущихся зайчишек и не могу удержаться от смеха.

- Ты чего? – с удивлением отстраняется от меня любимый.

Но я уже не могу остановиться, хохочу и хохочу. До слёз. Это нервное.

. . .Нас позвали, когда большое красное Солнце уже клонилось к закату.

Ярило, родненький, будь милостив!

Все наши сидели на коленях кругом поляны, и только вождь, Володосвет, стоял у деревянного истукана, изображавшего Ярилу.

Истукан – какое-то нехорошее слово, отталкивающее и деревянное. Но Ярило был совсем не похож на истукана. Ловкий мастер вырезал в обрубке елового ствола пышущего радостной жизненной страстью мОлодца, чья борода и взлохмаченные вихры раскинулись во все стороны, будто протуберанцы. Лик Ярилы был обращён в сторону заходящего Солнца, а между ним и Солнцем алчно пылал и трещал костёр почти в человеческий рост.

Я была так взволнованна, что не сразу обратила внимание на монотонный гул. А потом не могла сообразить, откуда он. Словно сам камень исходил звуком. Но нет, это был не камень, это наши коленопреклонённые братья и сёстры. Гудели, не размыкая губ.

Вопрос Володосвета прозвучал словно выстрел в упор:
- Готовы ли вы к таинству посвящения?

Я даже чуть отшатнулась.

И следующий выстрел:
- Один из вас будет верхним, второй – нижним. Выбирайте: кто кем!

Мучительно пытаясь вникнуть в суть вопроса, я не могла сделать выбор и с надеждой посмотрела на любимого. Вадимка сжал моё запястье и дрогнувшим голосом сказал, что нижним будет он. Я не понимала, что бы это могло значить, но почему-то сразу испытала облегчение. Что-то подсказывало мне, что нижнему возможно придётся труднее, и я была благодарна храброму мужу за то, что он рассудил так же и самоотверженно принял эту ношу на себя.

К нам подошли сзади и помогли быстро разоблачиться.

Взявшись за руки, нагие, мы стояли посреди поляны, где громоздилась плоская и гладкая гранитная глыба, украшенная выбитыми на ней солярными символами.

По знаку вождя любимый улёгся на эту глыбу спиной, а мне Володосвет велел лечь прямо на него, лицом к лицу.

Гул усилился и, как мне показалось, сменился горловым пением, ещё более тревожным и торжественным.

Внезапно в глазах Вадима промелькнуло что-то странное, он заметил нечто невидимое мне, и я инстинктивно ухватилась за него покрепче. А он в свою очередь облапил меня руками и ногами, как спеленал, и прошептал, что любит.

Я по-прежнему ничего не понимала и хотела оглянуться, чтобы увидеть, что происходит, но Вадим не позволил, впившись в мои губы поцелуем.

И в этот миг нахлынула боль!

Меня будто насквозь прожгли огнём! И тут же ещё раз! И опять! Моё тело терзают и рвут на кусочки!

Отчаянно дёрнувшись из вадимовых объятий, я сумела немного извернуться и заметить, как сильно и жутко Володосвет замахивается толстым прутом для следующего удара.
Зажмурилась – и новая пронзительная до самых кончиков нервов судорога!

ЭТО УЖАСНО!! Меня! Секут! Розгой! Я и представить не могла, что это НАСТОЛЬКО!!
БОЛЬНО!! Мамочка родная! Помоги! Мне! ВЫДЕРЖАТЬ!!

Но не тут-то было. Уже в следующую секунду я расквасилась и расплакалась навзрыд. Думала, мои бедные глаза выпрыгнут вслед за потоками слёз.

Я пыталась кричать и молить о пощаде.

Но вождь сёк так часто, что я едва успевала переводить дыхание между вонзающимися и раздирающими вдрызг вспышками боли, а Вадим с неожиданной медвежьей силой стискивал меня в объятиях и всё старался поймать губами моё изрёванное лицо, а я никак не могла дать ему понять, что он только мешает мне дышать.

Потом в какой-то момент острота восприятия чуть притупилась, боль перестала бешено вгрызаться, сменилась волновым накатом, который раз за разом стремительно накрывал меня. Помнится, я принялась то ли стонать, то ли выть, чтобы пусть так, пусть хоть чуточку сбросить нарастающие липким горячим комом страдания и телесную тоску.

Сверху меня жгли розги, снизу знойно дышало и сочилось потом тело любимого.

Ярило – жаркий бог, ой какой жаркий!

Я очень хотела воды! Я хотела воды хоть на меня, хоть в меня. Но воды не было.

Только жестоко пульсирующая боль!

Боль, которая стирает все мысли, затапливает сознание, парализует и отключает способность к сопротивлению, заставляет отдаться, отдаться целиком. . .


***
. . .я сто, нет, тысячу раз проклял тот миг, когда наитие подло обмануло меня, заставив выбрать нижнюю роль и тем самым подвергнуть мою дорогую Лерочку мучениям.

И в то же время мои чувства были безобразно противоречивыми. Находясь снизу и не имея возможности защитить, закрыть собою, я, с одной стороны, изо всех сил старался слиться с ней воедино, чтобы передать любимой хотя бы толику своей силы и принять на себя хотя бы часть её страданий. Но, с другой стороны, ловил себя на мысли, что меня по-настоящему завораживает и возбуждает происходящее. Как Лерочка конвульсивно трепещет в ритме хлёстких ударов розги, как скользят и трутся друг о друга наши обнажённые потные тела, как маленькие капельки крови выступают там, где кончик розги просёк кожу. И, стыдно сказать, когда Володосвет отбрасывал истрепавшийся прут, я ловил себя на тайной надежде, что эта розга не будет последней, и вот сейчас наш вождь возьмёт новую.

Последние удары он нанёс особенно сильно и с оттяжкой. Обмякшая к тому моменту Лерочка встрепенулась и, уткнувшись мне в шею, затряслась мелкой дрожью. Я целовал её куда попало, продолжая крепко сжимать в своих объятиях.

И только когда Володосвет остановился, в мой слух проникло пение. Уже не горловой гул, а пение. Хор братьев и сестёр приглушённо и ритмично выводил: «си-и-ла-а-яри-лы-си-и-ла-а-яри-лы-си-и-ла-а-яри-лы». Простой мотив звучал так естественно и в унисон совершаемой мистерии, что, казалось, пели не люди, а сами стихии.

Однако церемония посвящения ещё не закончилась. И в руках вождя появилось новое орудие, пучок елового лапника.

Взмах – и на этот раз Лерочка лишь едва вздрогнула. Следующим ударом досталось и по моей руке, и я с облегчением понял, что от лапника далеко не так больно, как от розги. А потом вдруг случилось это. На новые частые удары любимая внезапно стала реагировать совершенно по-другому. Заёрзала, вцепилась ногтями мне в плечи, глубоко задышала.

И вот тут до меня дошло! Ярило-свет принял нас! Теперь он с нами и помогает нам! Я отпустил тормоза и с наслаждением ответил Лерочке взаимностью. Капли крови, рождавшиеся под ударами колючего лапника, набухали и растекались по бокам и бёдрам. Совсем скоро мы буквально извивались друг на друге и были готовы вдруг забыть про всех и всё и прямо здесь, на остывающем сакральном граните, полностью отдаться любви.

Но Володосвет заметил наш порыв и снова прервал действо.
Лерочка, не скрываясь, огорчённо вздохнула.

Перекрывая хор, наш вождь зычно воспел хвалу и благодарность Яриле.
Одновременно Драгомысл медленно водил еловыми ветками по Лерочке, собирая на них кровь. А затем сунул окровавленный лапник в костровую огненную пасть.

Лапник вспыхнул, и хор тоже вспыхнул и взревел, прогремел, словно гром Перунов:
«Си-и-ла-а-Яри-лы! Си-и-ла-а-Яри-лы! Си-и-ла-а-Яри-лы!»

А когда лапник, прогорев, скукожился, напев снова спустился в приглушённую монотонность, наполненную колышущейся внутренней мощью.

. . .По-видимому, мы не с первого раза услышали, что вождь велит нам подняться.
Солнце уже почти скрылось за горизонтом. Только маленький красный сегмент ещё полыхал над границей неба и воды. Вот-вот и он сгинет в не-явь.

Новые имена, которыми нас торжественно нарекли, сразу же отскочили от памяти. Ничего страшного, нам напомнят их завтра утром.

Мы жаждали, мы алкали друг друга так, как никогда прежде, и томились в нетерпении, ожидая, что церемония посвящения в члены Братства будет, наконец, завершена, и нас оставят наедине.

Оттого и не заметили, как Володосвет приблизился к нам с двумя новыми большими еловыми лапами, которые он только что возжёг в пламени костра.

Мы завопили от страха, когда пылающие ветки разом стеганули нас ниже спин.
В тот же миг все сидевшие по кругу поляны братья и сёстры вскочили на ноги, воздели кверху руки, и хор могуче грянул:
«СИ-И-ЛА-А-ЯРИ-ЛЫ! СИ-И-ЛА-А-ЯРИ-ЛЫ! СИ-И-ЛА-А-ЯРИ-ЛЫ!».

Вождь, не останавливаясь, продолжал широко хлестать одновременно с двух рук, но нам почти не было больно, только обдавало жаром, наверное, повелитель ветров Стрибог сжалился над нами и сдувал пламя при замахе.

Но мы были пожраны другим огнём, огнём страсти! Это влилась в нас сила яростного летнего бога! Сколько-то мгновений мы с Лерочкой ещё перетерпели, лихорадочно втираясь друг в друга, но долго не выдержали. Сломя голову бросились прочь и с разбегу обрушились в тёмные ладожские воды.

На этот раз холодная водица была нам нипочём! Напротив, она, казалось, вскипела и шумно забурлила вокруг нас!


. . .что было потом? . . То ли мы самостоятельно как-то выкарабкались на берег, то ли нас, в конце концов, вытащили. Совершенно не помню. Мы были полностью выжаты, до самого дна вычерпаны и до последней частички души и тела поглощены этим путешествием в пространство, время, в глубь себя и в любовь.

идея зарисовки неплохая, но слишком уж прямолинейно

Понравилось. Несмотря ни на что. И само по себе - свежо, нечасто такие тематические зарисовки встречаются... а уж на фоне массового железнодорожного помешательства на этом конкурсе - смотрится ещё свежее.

_________________
Кошки не похожи на людей

Пожесь костерок в лесу хорошо под любыми флагами - пионерскими толкиенистскими или как в эотм рассказе под языческими. Но когда вырвавшийся на выходные из офиса бухгалтер или манагер поет славопеснь Яриле, то это уже смешно. Попытки возродить традиции о которых мы не имем ни малейшего представления... Хорошо, если героям нравится эта игра, но еще лучше если они понимают что это игра. Рассказ написан хорошо, но не воткнуло

_________________
Бисер есть? А если найду?

Хороший рассказ Хотя, на мой взгляд, несколько затянуто начало, и имена такие мне тоже не очень...
Но идея интересная, и сама тематическая сцена очень сильная. Во-первых, разнообразие какое - и розги, и лапник, да ещё огненный И поза, в которой порют героиню, весьма оригинальная.
Беру на заметочку Спасибо!

Неоднозначный такой рассказик, но уж явно не прямолинейный.

Ну, qwasar! Ну, удивил! Уверен был, что женщиной написано! (Или мне везде мерещатся женщины ) Специальный приз за многогранность!

_________________
Бисер есть? А если найду?

Уж кто бы призывал не увлекаться .

Несмотря на то, что нудно и , действительно, просится на пародию, есть и положительные моменты. Во-первых, языческие балахоны на иных верхних обоих полов смотрелись бы куда эстетичней треников, шорт и растянутых маек. Во-вторых, поза, в которой затейник-автор расположил секомую, экстравагантна и нова - и эту позу очень даже стоит "взять на заметочку" дамам, любящим в качестве бонуса к порке липнуть к потным немытым телесам . В описании ошущений Лерочки под розгой язык автора не блещет новизной, мысль "как это, оказывается, больно!!!" уже использовалась не раз в квазаровских же рассказах. Намедни мне посчастливилось посмотреть занятный тематический ролик, где верхний дотошно выпытывал у нижней эпитетов для описания её ощущений - да так ничего толком и не добился. Не пользуется ли Квазар похожим творческим методом? Впрочем, есть в рассказе и аляповатые красивости, придуманные автором самостоятельно: "медитативно-прекрасно", "мир насытился радостью", завидные познания в геологии на уровне 5-го класса средней школы ( где же воспитывались бедные Вадим и Лерочка, столь жадно внимающие этаким премудростям? ) и уж совсем дивные образчики этимологии и сравнительной лингвистики в стиле Носовского и Фоменко.

_________________
Нижняя нежная артистическая натура.

_________________
Мир и любовь это вам не хухры-мухры!

_________________
Нижняя нежная артистическая натура.