Клуб "Преступление и наказание"

8.

Несколько минут спустя, Лиза, наконец-то, позволила своей воспитательнице в очередной раз - уже который по счету за сегодняшний день! - вытереть слезы со своего лица, высморкать и вообще привести себя в порядок. Теперь, после всей этой душещипательной и «слезной лирики», можно было поговорить и о серьезных вещах.*

- Итак, Лиза, - миссис Мэйбл взяла инициативу в свои руки. – Ты теперь в курсе интриг, которые вертелись вокруг твоего побега. И мне кажется, что их результат тебе понравился.

- Я... – Лиза смутилась. – Я не думала, что ты так ко мне относишься.

- Разве я открыла тебе что-то новое? – миссис Мэйбл произнесла эти слова несколько укоризненным тоном. – Я ведь всегда говорила тебе, что люблю тебя и позабочусь о тебе. Я просто сдержала свое обещание. Прости, я действительно не посвящала тебя в подробности всего происходящего. Но ведь и ты, со своей стороны, тоже была со мною не вполне откровенна. Поэтому мне и Дику пришлось действовать в твоих интересах вовсе без твоего ведома. Но если бы ты доверяла мне хоть чуточку больше, все обошлось бы без таких недоразумений.

- Я боялась признаться в том, что я сбежала из приюта, - кажется, Лиза полностью раскаивается в своем недоверии. – Я прочла то место, в дневнике, где ты говоришь, что сегодня все решится и я, наверное, буду этим недовольна. Я подумала, что меня предали. Я сбежала, потому что просто... испугалась!

- Ты никому не доверяла, - Эллона говорит это, просто констатируя факт.

- Да, и мне очень-очень стыдно! – кажется, девочка вовсе не шутит. – Ты только-только взяла меня под свою защиту, наверняка, спешила, чтобы обрадовать меня... А я... Так тебя огорчила!

- Когда три четверти часа назад я не обнаружила тебя в этом кабинете, а в холле не нашла твоей куртки и сапог, мне стало гораздо хуже! – миссис Мэйбл укоризненно покачала головой. – Знаешь, мне все-таки хочется, чтобы ты подобных сюрпризов мне больше не устраивала!

- Обещаю! – девочка поднялась с дивана, неловко оправила платье и встала почти вплотную к своей Старшей.

Теперь взрослая собеседница вынуждена была смотреть на нее снизу вверх и почти в упор. Лиза стала очень серьезной. Она коротко поклонилась, дав понять, что сейчас скажет нечто важное. Казалось, что она нашла для себя достойную альтернативу вставанию на колени, которое Эллона попыталась ей запретить.

Девочка немного помолчала, собираясь с мыслями. Видно было, как она судорожно сглотнула, пытаясь справиться с волнением. И, наконец, заявила самым торжественным и выспренним тоном, опять, в который уже раз перейдя «на Вы», наверное, для пущей убедительности.

- Миссис Мэйбл! – сказала она. – Я знаю, что совершила много дурного. Заставила Вас переживать и волноваться из-за моих глупостей и ошибок. Поэтому я прошу Вас наказать меня. Так сурово, как только возможно. По-настоящему, без жалости. И потом, если можете... простите меня!

- Лиза, давай без этих торжественностей, и «на ты», отныне и навсегда, хорошо? – Эллона снова «сняла» дистанцию. – Я для тебя просто Элли. Мне очень нравится, как ты это мне говоришь, поверь, мне приятно такое обращение. Договорились?

- Хорошо, - девочка выдохнула с явным облегчением. – Но...

- Насчет наказания, - продолжила Эллона, - пойми, Лиза, я готова тебя простить безо всякого такого, как ты выразилась, «сурового».

Нет, кажется, здесь все серьезно, и девочка вовсе не шутит! Вместо того, чтобы обрадоваться, юная беглянка отрицательно покачала головой.

- Лиза, я же знаю, - голос Эллоны Мэйбл настойчив, - что ты... В общем, я не хочу, чтобы ты считала меня кем-то вроде тех, кто тебя избил в приюте. Я не такая. И я вовсе не желаю, чтобы ты страдала от моих рук. Я хочу, чтобы в нашем доме ты была счастлива. Чтобы ты полностью доверяла мне и не вздрагивала от ужаса, когда я буду поблизости.

- В Вашем... прости, в твоем присутствии, - смущенно поправилась девочка, - я никогда не буду дрожать от страха. А насчет наказания... От твоей руки это все будет совсем иначе. Я прошу тебя быть со мною суровой в этот раз. Просто потому, что я это заслужила. И в дальнейшем, я прошу тебя со мною не церемониться, и держать меня в строгости. Просто, так будет... правильно!

- И чем же я буду лучше тех, кто обошелся с тобою так жестоко? – Эллона явно не согласна с этим ее настойчивым требованием. – Лучше тех, из-за кого ты оказалась там, на дороге, в Рождественскую ночь, где я, слава Тебе, Господи, успела тебя подобрать?

В голосе ее воспитательницы прозвучали грустные ноты. Однако, девочку эта грусть вовсе не впечатлила.

- Ты спасла меня, а они меня чуть не убили, - она посмотрела своей Старшей прямо в глаза, чуть ли не с вызовом. – Для меня это отличие весьма, знаешь ли, существенно.

Девочка даже как-то многозначительно усмехнулась в конце этой фразы. Однако адресат этого мимического жеста как-то отрицательно покачала головою в ответ.

- Ты тоже спасла мне жизнь, - тихо возразила миссис Мэйбл, - так что мы квиты. И думать не смей о том, что ты мне чем-то обязана! Поверь, ты своим появлением сделала для меня ничуть не меньше. И я счастлива, что могу заняться твоим воспитанием.

- Из-за того, что у вас с мужем не было своих детей, да? – голос девочки чуть дрогнул. – Ты решила, что я послана тебе Небом?

- А разве это не так? – миссис Мэйбл взяла свою воспитанницу за руку и коснулась ее губами.

Лиза, смутившись, опустила свои голубые глаза. А ее воспитательница как-то мягко взяла ее ладонь в свои пальцы и нежно-нежно погладила. А потом, чуть усмехнувшись, продолжила.

- А насчет нас с Джоном, - сказала она, – не все так просто. Мы ведь с ним женаты всего два с небольшим года. Нас обвенчал армейский капеллан на базе в Герате, в тот краткий перерыв между боевыми выходами, когда капитан морской пехоты Джон Мэйбл ради нашей «военно-полевой» свадьбы получил коротенький отпуск. Не только он, но и я тогда, откровенно говоря, была все время по уши занята всеми этими военными заботами. Операции, обработка на «первичке», перевязки... Война есть война, даже если ее никто и не объявлял официально. Знаешь, фанатики-исламисты не признают ни запретных методов войны, ни религиозных праздников. И в борьбе с этими ***** (censored) существами действенно только одно. Аккуратное точечное уничтожение самых «отмороженных» деятелей и их ближайшего окружения. А также ликвидация их опорных баз и всего, что связано с «героиновыми караванами», всего того, с чего эти «воины Аллаха» кормятся. Вот этим, жестоким и опасным делом занимались Джон и его ребята из Первой роты морской пехоты там, в афганских горах.

- Твой муж он что, попал к тебе на лечение, да? – вежливо спросила Лиза. И уточнила:
- Ну, в эту вашу... больницу?

- В госпиталь, - улыбнулась ее визави, - у военных это называется именно так.

Она как-то внезапно, в некоторой неловкости, остановилась, замолчала... А потом, внезапно решившись, взяла девочку за руки и снова усадила рядом с собою на диван. И начала рассказывать то, о чем двенадцатилетней девочке, возможно, и не следует знать. Но миссис Эллону Мэйбл отчего-то совершенно перестал смущать столь юный возраст ее собеседницы.

- Да, это был красивый и... аморальный роман, – сказала она. – Роман между медиком и пациентом, в нарушение всех этических норм госпитального общения. Впрочем, там, на войне, ханжей куда меньше, чем в обыденной жизни. Так что, на наши «игры в прятки» от начальства, все, кто знал о нас, в том числе то самое начальство, от которого мы как бы скрывали свои отношения, смотрели с улыбкой и по-доброму. Ты знаешь, Джон относился с уважением к моим религиозным заморочкам. И даже иногда посещал службы, чтобы меня не обижать. Сам он, хотя и был крещен во младенчестве, относился к церкви весьма прохладно. Но делал все так, чтобы меня не смущать. Впрочем, на самом-то деле, мы не были столь уж религиозны. Я даже позволила ему, - здесь, в этом месте она и впрямь, смущенно улыбнулась – все то, что нужно мужчине от его возлюбленной, где-то за два месяца до свадьбы.

Лиза как-то понимающе, но почему-то без малейшего смущения, кивнула, в знак понимания. Эллона Мэйбл чуть удивленно покачала головою.

- Лиза, тебя не шокирует наш разговор? – она обозначила на лице смущенную улыбку. – Все-таки, я говорю с тобою почти по-взрослому...

- Нет, - улыбнулась ей в ответ Лиза, – ты все обозначила очень корректно. И потом, сразу видно, что ты не ханжа, а искренне верующая. Может быть, когда-нибудь тебе удастся и меня... убедить.

- Я постараюсь! – миссис Мэйбл со значением подмигнула ей. А потом вздохнула:
- Ты знаешь, я ведь серьезно думала выходить за Джона девственницей. И он, кстати, относился к этому моему желанию с полным одобрением, и не настаивал на... интиме. В чем-то он также старомоден, как и я. Но однажды, он прилетел к нам на санитарном вертолете. И не один, а в компании своих бойцов. Вернее, сопровождая «борт» с ранеными, четырьмя ребятами из своей группы. С ним были трое «тяжелых» и один «на ногах». И тот парень, кто был чуть более здоров, чем все остальные - ну, не считая Джона, на котором, слава Тебе, Господи, не было ни одной царапины!.. Так вот, он рассказал мне, что они, пятеро, это все, что осталось от всей их группы. А было ведь там у них человек пятнадцать! И я тогда поняла, что счастье с ним, с моим Джоном, мне дороже, чем наличие бумаг о браке или даже о том, что некий священник исполнил над нами обряд...

- Я понимаю, - сдержанно улыбнулась Лиза.

- Кстати, когда я исповедовала этот грех нашему капеллану, ну тому самому, что потом нас же и обвенчал, он просто махнул рукой и даже не стал накладывать на меня серьезной епитимии. Отец Генри тогда сказал, дескать, все равно вы поженитесь, только не тяните с этим делом слишком долго. И потом еще добавил, эдак лукаво усмехнувшись: «Сподобь своего благоверного в кои-то веки пойти к причастию!» И я честно привела Джона к нему на исповедь и причастие за пару дней до свадьбы!

- Хороший у вас был капеллан! – улыбнулась Лиза. – Добрый!

- Добрый, - подтвердила миссис Мэйбл и как-то помрачнела лицом. – Вот только погиб он страшно. Как мученик. Он был в колонне, которую разгромили боевики-исламисты, в кабине одной из машин. Отца Генри захватили во время налета банда этих афганских ублюдков. Я уж и не помню, кто именно это был, пуштуны, узбеки или таджики... На нем была форма нашей морской пехоты, такая камуфляжная. И под ней эта смешная черная рубашка с белой колораткой!** Он всегда выглядел весьма забавно. А его улыбка... Она всегда, любого, даже неверующего, заставляла улыбаться в ответ! Вот только оружия он никогда не носил. Считал, что Божье слово сильнее пули. И всегда требовал от наших – миссис Мэйбл особым образом выделила это слово! – чтобы они щадили жизнь и имущество местных жителей, не все из которых, по его словам, отъявленные мерзавцы...

Эллона Мэйбл прикусила губу и следующую фразу произнесла то ли со смешком, то ли с другим звуком, несколько похожим то ли на сдержанный, прерывистый вздох, то ли на всхлип.

- Ты не поверишь, Лиза, - сказала она, отведя свой взгляд в сторону, - но в том городке, на рыночной площади которого его пытали, ни один из этих «добрых муслимов» за него не вступился. Ни один! Джон и его ребята смогли через несколько дней отбить у боевиков его тело. Знаешь, Лиза, в его кулаке был зажат крестик... Он молился и верил. Верил до самого конца...

Она замолчала и еще раз, вздохнула этим странным, прерывистым вздохом.

- Жалко, - тихо произнесла Лиза, просто, чтобы хоть что-то сказать и заполнить таким нейтральным звуком возникшую паузу. Она не рискнула додумать, а уж тем более высказать мысль о том, что тот самый Бог, в доброте которого убеждена ее Старшая, поступил не лучшим образом, когда так и не пришел на помощь такому хорошему человеку. Просто постаралась изобразить на лице грусть и сочувствие. Вполне искренне.

- Да, - продолжила, наконец, Элли. Она вернула взгляд своей воспитаннице. Странно, но сейчас в ее глазах почему-то не было слез, – очень жаль... Ты знаешь, я плакала, когда его отпевали перед тем, как отправить в закрытом гробу, на его родину, в Вермонт. И я даже не возразила Джону, когда он поклялся отомстить его убийцам. Кажется, он потом долго выискивал этих тварей, собирал по крупицам сведения о тех, кто совершил такое.

- Он пропал без вести, когда ушел мстить, да? – Лиза произнесла это с явным сочувствием к своей Старшей.

- Не знаю... – пожала плечами Эллона Мэйбл. – Наверное, кого-то из этого «списка вендеттты» он успел уничтожить раньше. Он мне отчего-то не рассказывал о том, как обстоит дело с исполнением той клятвы. А я, как ты понимаешь, не очень-то и настаивала. Но через полгода Джон... сам пропал без вести.

- И ты... – Лиза вновь сочувственно вздохнула. – С тех самых пор не получала никаких вестей о нем, да?

- Видишь ли, Лиза, - тихо ответила Эллона Мэйбл, - как раз тогда, через каких-то пару дней после разгрома его группы, в Женеве подписали соглашение, по которому наши войска ушли из Афганистана. И командование фактически уклонилось от поиска наших парней, тех, что остались в плену у афганских боевиков. А в тот день, когда я тебя спасла... Впрочем, ты читала мой дневник, и знаешь, что мне официально отказали в продолжении поисков.

- Да, - отозвалась Лиза, - я читала.

- Я ведь действительно была в отчаянии, - миссис Мэйбл серьезно смотрит на нее. – Мне казалось, что моя жизнь закончилась. И у меня от моего Джона не осталось даже ребенка, и мне больше не знать счастья быть рядом с близким человеком. Ты послана мне в утешение. Ну, так скажи мне, Лиза, как же я могу столь жестоко обойтись с девочкой, которая меня спасла?

- Я дрянь, миссис Мэйбл, - тихо ответила ей Лиза. – Я лгунья и воровка. А еще я оскорбляла Вас... Прости, оскорбляла тебя в своих мыслях. Я называла тебя Предательницей...

- Твоя ложь была вынужденной, - миссис Мэйбл явно не согласна со столь жесткой оценкой. – Ты не имела повода мне доверять. А кража... Господи, Лиза, ну что ты там могла у меня украсть?

- Деньги, - Лиза вынула из кармана те злополучные пятьдесят баксов в четырех купюрах и протянула их своей воспитательнице. – Я украла их из твоего стола.

- Считай, что я сама отдала их тебе на карманные расходы. – Эллона Мэйбл подмигнула своей воспитаннице. – Возьми их. Так просто будет правильно. А насчет твоих мыслей... Ты не позволила себе ни единого дурного слова. Ты сама призналась в том, что легко и просто могла скрыть. Так что, я готова выслушать и принять твои извинения.

Она жестом заставила свою воспитанницу положить эти деньги обратно.

- Спасибо! - ответила Лиза. – Но... мне все равно очень стыдно. Пожалуйста, накажи меня. Накажи так, как здесь, у вас, принято.

- Здесь? – миссис Мэйбл весьма удивленно посмотрела на нее. Лиза кивнула ей в ответ, и ее взрослая собеседница понимающе улыбнулась и со значением протянула:
– А-а-а! Я все поняла! Ты имеешь в виду тот закон, про который говорил Дик! Ну, тот, который дозволяет наказывать детей телесно, в кругу семьи.

Лиза смущенно кивнула. Ее собеседница снова улыбнулась и мягко провела пальцами по ее щеке.

- Послушай, Лиза, - сказала она почти серьезным тоном. – Все обстоит вовсе не так уж сурово, как ты себе вообразила. Да, у нас действительно принято телесно наказывать мальчиков и девочек, вплоть до их совершеннолетия. Но поверь мне, Лиза, по-настоящему суровые методы, которыми воспитывали юных леди и джентльменов, фактически закончились на нашем поколении. Сейчас детей наказывают скорее символически. И то, что сделали с тобою там, в приюте, у любого нормального человека вызывает оторопь и возмущение. Просто потому, что это крайне жестоко, особенно по современным меркам! Да, в нашем штате родителям дозволено наказывать детей телесно, но без излишней строгости и при обязательном соблюдении некоторых забавных формальностей.

- Каких? – заинтересовалась девочка.

- Родители, желающие применять к своим детям телесные наказания, обязаны устроить нечто вроде «предупредительного» уголка.

- И что это за уголок? – Лиза все больше интересуется этим вопросом.

- Место, где на стене должны быть вывешены орудия предполагаемого наказания или их образцы, - охотно проинформировала ее воспитательница. И добавила с весьма многозначительной улыбкой:
- А также телефоны полиции и социальной службы.

- А это еще зачем? – Лиза крайне удивлена столь серьезными требованиями к оформлению этого... э-э-э... странного места.

- Таковы требования закона, - поясняет Эллона Мэйбл. - Чтобы ребенок сам мог предотвратить дурное и несправедливое обращение с ним, родители обязаны дать ему возможность позвонить властям. Если ребенок считает, что его собираются наказать незаслуженно или жестоко, он вправе позвонить, например, в полицию. Там зафиксируют его обращение, попросят позвать к телефону того, кто собирается его наказать, и объявят официальный запрет.

Сказав все это, Эллона улыбнулась и пояснила:
- Сегодня судья заставил меня расписаться в куче уведомлении о том, что я проинформирована, насчет моих прав и обязанностей. Я кое-что запомнила, в том числе и это. Кстати, он категорически рекомендовал мне воздерживаться от излишней строгости в общении с тобой, учитывать тот факт, что тебе необходимо время на адаптацию. И вообще советовал мне быть с тобою максимально тактичной и доброжелательной! Вот так!

- А что будет, если родитель не послушается запрета от полиции? – Лиза весьма удивлена всем, что рассказала ее Старшая. И ей сейчас, откровенно говоря, подобные странности семейных отношений кажутся скорее забавными, чем обременительными.

- Ребенок вправе снова пожаловаться, и тогда родителей оштрафуют за нарушение наложенного запрета.

- И что, неужели кто-то жалуется? – Лиза произнесла эти слова весьма скептическим тоном. Ей, если честно, было немножко смешно, но она сдержала себя и даже не улыбнулась.

- Ты знаешь, - миссис Мэйбл сделала небольшую паузу, как будто на секунду задумавшись, - Дик ни разу мне об этом не говорил. Думаю, если бы такие случаи были, он обязательно поведал бы о них. А так... Увы, я не в курсе. Но, если хочешь, мы с тобою можем навести справки!

Она чуть-чуть отстранила девочку от себя и подарила ей еще одну мягкую улыбку.

- Честно говоря, - сказала она, – в нашей округе достаточно мягкие нравы. И если ребенка наказывают, то он точно знает, что это за дело, и никогда не противится воле родителей.

- Я не стану противиться твоей воле, - Лиза вроде бы и улыбается ей в ответ, вот только по глазам ее видно, что она сейчас вовсе не шутит. – И я хочу, чтобы ты наказывала меня так, как тебя саму наказывали твои родители.

- Лиза, девочка моя! – Эллона выразила свое несогласие. - Я не уверена... в том, что это хорошая идея. Все-таки к нам относились куда как строже, чем принято сейчас.

- Элли, я не трусиха! – ее воспитанница настойчива. – И я точно знаю, что полчаса назад, когда я только что вернулась с улицы, ты вначале порадовалась тому, что я так быстро нашлась. А потом... Ты ведь захотела меня отхлестать за все мои выкрутасы! Там, в холле... Ты ведь тогда еле сдержалась! И ты тогда была готова наказать меня безо всякой жалости!

- Ну, зачем ты так? – миссис Мэйбл огорченно покачала головою. – То, что я рассердилась на тебя, вовсе не делает мне чести, - она на секунду смутилась и даже на секунду отвела свой взгляд в сторону. Впрочем, она, почти что сразу же вернула свой взгляд воспитаннице. – И это ни в коем случае не говорит о том, что я была права в этом своем гневе.

- А я считаю, что ты права. И меня следует наказать точно так, как ты тогда захотела. А ты тогда...

Лиза недоговорила, но ее собеседница как-то уж очень смущенно отреагировала на ее слова, покраснев и опустив очи долу. Девочка усмехнулась.

- Вот видишь! – сказала она. – Ты действительно рассердилась! И ты права!

- Не говори глупостей! – ее визави уже явно не в восторге от того, что девочка догадалась об этом ее желании. – Нельзя так поступать с детьми. Да и со взрослыми... тем более!

- Ты вправе так со мною поступить! И только ты! – в очередной раз, со всей серьезностью, повторила эту странную максиму ее воспитанница.

Лиза говорила все это вполне себе серьезным тоном, но миссис Мэйбл, похоже, воспринимала эти ее слова почти как издевательство. Она даже отвернулась, впрочем, почти сразу же взяла себя в руки и вернула воспитаннице свое внимание.

- Хорошо, Лиза, - сказала она как бы примиряющим тоном. – Я накажу тебя, и достаточно строго. Вот только... – она сделала небольшую паузу и... как-то весьма лукаво улыбнулась, явно задумав нечто весьма интересное! – Вот только нам с тобою следует соблюсти все необходимые формальности. Не сердись, но я обязана хотя бы с минимальным уважением отнестись к тому, что мне целый час талдычил мировой судья, причем, не далее как сегодня утром!

- Хорошо! – кивнула, как-то смущенно улыбнувшись, Лиза. – А... что надо делать?

- Ну, если ты не боишься... – Эллона по-прежнему вежливо улыбается, как-бы все еще намекая на общую необязательность предлагаемого. – Тогда... Пожалуйста, Лиза, принеси из кухни моток шпагата! Из шкафа, того, что висит на стене, справа от стола. Верхняя полка, справа.

- Слушаюсь! – Лиза как-то даже просияв лицом, мигом упорхнула за дверь. И буквально через секунду раздался приглушенный топот ее ног по направлению вниз по лестнице (девочка была обута в домашнюю обувь, нечто вроде коротких вязаных носков с подшитой снизу кожаной подошвой. Обычная домашняя обувь в этих местах!). И пока девочка не вернулась обратно, Эллона смогла перевести свой дух, отойти от смущения и чуть-чуть, ну, хотя бы самую малость, успокоиться. И когда ее воспитанница появилась вновь, держа в руках большую бобину джутового шпагата (вот уж, щедрость, так щедрость!), миссис Мэйбл была уже готова перевести любое предложение на эту весьма скользкую и щекотливую тему в полусерьезное русло, надеясь разными двусмысленностями смягчить ситуацию и выгадать еще немного времени для принятия окончательного решения.

- Вот то, что ты просила! – сказала девочка.

- Очень хорошо! – миссис Мэйбл жестом предложила девочке подойти к столу, и сразу же сама встала-поднялась с дивана и шагнула в том же направлении. Отложила в сторону папку с бумагами по опеке и взяла в свои руки пучок прутьев, принесенных воспитанницей из ее последнего «побега».

Лиза смутилась и, опустив, в волнении, глаза, начала нервно теребить «хвостик» шпагата. Миссис Мэйбл как-то мягко и с пониманием улыбнулась.

- Нет-нет, Лиза, не бойся, я тебя не ударю. Ну, во всяком случае, ничем из того, что ты принесла, - добавила она. – Эти прутья нужны вовсе не для наказания одной милой и решительной девочки, а совсем для другого!

- А для чего же они еще могут пригодиться? – Лиза уже справилась со своим волнением и даже попыталась слегка пошутить по этому поводу:

Ужель пучок лозы
Негож для егозы?

- Совершенно верно, они действительно никуда не годятся! – со знанием дела произнесла ее воспитательница. – Но ты не волнуйся, даже этому, крайне неудачному экземпляру, мы обязательно найдем применение!

- Какое? – спросила Лиза.

- Пустим эти прутья на образцы, - ответила ее взрослая собеседница. – На образцы самых строгих орудий наказания. То, что можно будет использовать, мы приготовим по этим образцам. Но то, что ты принесла... в общем, это применять, я думаю, вовсе не стоит. Они с почками и вообще, излишне сучковаты. Эти прутья просто опасны для твой кожи, уж ты мне поверь! И хотя бы по этой причине они – Слава Тебе, Господи! – никогда не будут применяться иначе как... ну... для устрашения, что ли...

Эллона опять как-то многозначительно и лукаво улыбнулась и подмигнула своей воспитаннице.

- Страшно? – спросила она. – Боишься?

- В смысле? – голос девочки звучит несколько удивленно, едва ли не обескураженно. Как будто откровенный намек на некое «мягкое обхождение» с нею, который сейчас прозвучал в речах ее Старшей ее вовсе даже и не радует. – Чего я должна бояться?

- Ну как же! – Эллона снова ей улыбнулась, причем весьма многозначительно. А потом, со всей возможной ироничной серьезностью, пояснила:
- Если верить тем инструкциям, за которые мировой судья заставил меня сегодня расписаться, эти образцы должны висеть в «предупредительном уголке», прежде всего для тебя. В виде примера того, что я могу к тебе применить. Чтобы ты устрашилась грядущего или возможного наказания. Естественно, в «наказательных» целях такие прутья применять нельзя.

- Отчего же? – Лиза всем видом показывала, будто и вовсе ничего и не боится. Во всяком случае, как говорится, «здесь и сейчас».

- Прут это предмет одноразовый, - уточнила искушенная в этих специфических делах молодая женщина. – И его хранят вовсе не висящим на стене, а совсем иначе. Так что... Все то, что ты принесла, будет служить образцами длины и толщины для тех розог, что будут к тебе применяться. И то, что мы с тобою сейчас приготовим, будет просто висеть на гвоздиках. Прямо перед очаровательным носиком одной отважной девочки!

Она, с улыбкой, легонько коснулась носика Лизы, и девочка улыбнулась ей в ответ.

- Ага... ты их повесишь за шпагат? – сообразила Лиза.

«Странно, неужели мою девочку это все так уж... увлекает? – подумала Эллона. – И ведь... Она же не боится! Вот нисколечко не боится! Чудеса, да и только!»

А вслух сказала:
- Совершенно верно.

Она кивнула своей воспитаннице и жестом предложила ей подойти поближе. Ну, чтобы помочь ей в приготовлении этих самых образцов.

Когда чуть оробевшая девочка несмело приблизилась, Эллона ободряюще подмигнула ей, и Лиза, на секунду смутившись, опустила очи долу.

И все-таки ее воспитанница потрясающий ребенок! В следующую секунду девочка справилась с волнением, сглотнула комок в горле и с улыбкой протянула ей ту самую бобину со шпагатом.

«Что и говорить, страшновато все-таки готовить розги для себя любимой! Даже если точно знаешь, что именно эти прутья предназначены, как говорится, только и исключительно для твоих глаз, и никогда не коснутся твоего тела! Ну, хотя бы из соображений гигиены, обычного здравого смысла и безопасности! - отчего-то подумалось ее Старшей. – Но она... просто молодчина! И все же... Господи, неужели она все еще считает себя настолько уж виновной в том, что случилось? Бедное ты мое, отважное сердечко!»

Но вслух она предпочла не говорить ничего. Просто делать вместе с этой чудной девочкой то, что они вместе решили. Как будто все это весьма странное занятие, совместное приготовление орудий наказания, это просто такое нормальное повседневное «домашнее рукоделие». Как будто они вместе с Лизой всю дорогу этим регулярно занимаются, и в этом нет ничего такого... странного!

Эллона Мэйбл снова извлекла из кармана джинсов тот странный складной нож с рукояткой из желтого пластика. Лиза отчего-то подумала, что эта рукоять, наверняка, должна светиться в темноте.

- Что это? – спросила несколько удивленная девочка. Столь странный, совершенно непривычный предмет, притягивал ее взор.

- Мой армейский нож, - охотно пояснила Эллона. В этот раз она позволила себе быть куда откровеннее, чем в прошлый раз. – Он верой и правдой служил мне во время той самой военной кампании, где мы познакомились с Джоном. Там, далеко на востоке.

Молодая женщина продемонстрировала своей воспитаннице сей странный предмет, дав его девочке в руки «на посмотреть», естественно, в сложенном виде. На желтой пластиковой рукояти красным было обозначено слово «Rescue».***

А потом обладательница этого странного предмета, забрав нож у девочки, снова, как и в прошлый раз, коротким движением ногтя большого пальца «выщелкнула» вперед утопленную в желтый пластик металлическую пластинку-рычаг, потом нажала на нее тем же пальцем. Из рукояти сбоку, со звонким, ярким щелчком серебряной молнией выскочил-открылся тот самый клинок, зубастый и со странным крюком на самом кончике, вместо острия.

- Какой... странный нож! – Лиза произнесла эти слова с каким-то уважительно-восхищенным выражением в своем голосе. – А этот крюк, на конце, он что... для потрошения?

Девочка хотела сказать что-то еще, такое же, про всякие предполагаемые кошмары, связанные с применением этого странного орудия, но все же застеснялась. Впрочем, миссис Мэйбл понимающе кивнула головой.

- Все так говорят, - ответила она и поднесла то самый крюк поближе, чтобы девочка могла его осмотреть. – На самом деле, этот крюк используется исключительно в мирных целях.

- Ой, а он, кажется, заточен! – удивилась Лиза. – А зачем это?

- Это стропорез, - пояснила миссис Мэйбл, а потом наглядно продемонстрировала его специфические возможности, отмотав с бобины, которую Лиза держала в руках, изрядный кусок шпагата, и чуть-чуть зацепив ее в нужном месте указанным крюком. Тонкая джутовая веревка распалась на две части, легко и почти что без усилий.

- Супер! – отозвалась о действии этого инструмента Лиза. – А это только для веревочек? Или его можно использовать для чего-нибудь еще?

- Для многого, - со знанием дела отозвалась ее Старшая. – И для ремней безопасности, и для строп... Но чаще всего, я применяла его для разрезания одежды на раненых, когда служила в госпиталях. Это называлось «работать на первичке». Ну, это первичная обработка раненых, прибывших с очередным медицинским «бортом». В смысле, прием и распределение наших ребят, которых доставили на санитарном вертолете, - пояснила она, и девочка серьезно кивнула ей в ответ. – Нужно было осмотреть их, по возможности «открыть» доступ к ранам и ожогам, распределить их по категориям, направить к спецам, и вообще оказать помощь всем, кому еще можно облегчить страдания. Этот нож спас жизни... Ну не знаю... Возможно, дюжине наших ребят. Он иногда выручал меня в случаях, когда нужно было работать быстро и без колебаний.

- Так ты хирург? - с восхищением в голосе спросила Лиза.

- По специальности, я врач-анестезиолог, - ответила с многозначительной усмешкой миссис Мэйбл. – Основной моей обязанностью там, на войне, - она как-то по-особому выделила это слово, - было сделать так, чтобы наши ребята - которых привезли из Кандагара, Баграма или Кундуза, где шли бои с этими зверями-горцами - нормально заснули до первого разреза и без проблем проснулись. Живыми и не «овощами» - уже после того как каждого из них «зашьют». И чтобы боль от того, что наш хирург, Чарли Уотсворт, ковыряется у них там, внутри, их, по возможности, не коснулась.

- Прости, - голос Лизы дрогнул. – Я не знала, что ты... спасала людей от боли.

- Смешно, да? – как-то почти серьезно улыбнулась миссис Мэйбл и, мягко приподняв лицо девочки за подбородок, заставила Лизу посмотреть ей прямо в глаза. – Но ты не волнуйся. Я не такая уж нежная там, изнутри себя. И если будет нужно... В общем, если ты действительно хочешь, чтобы я наказала тебя, я справлюсь. Не забывай, я действительно сердилась на тебя. Совсем недолго, но вполне искренне. И я действительно, на какую-то секунду захотела принять из твоих рук те самые прутья, что ты принесла, и крепко высечь тебя, прямо там, в холле!

- Я знаю, - Лиза тоже откровенна, и явно не собирается показывать трусость своей Старшей. – Я потому и попросила тебя... об этом!

- Ты смелая! – ее воспитательница мягко провела пальцами по щеке отважной девочки и как-то одобрительно подмигнула. Лиза враз смутилась и в очередной раз залилась краской. – А ведь ты только что была готова отказаться, от сомнительной чести получить розги из моих рук, вовсе не из трусости, скорее из деликатности. Дескать, та, чья профессия защищать людей от боли, постесняется ее причинять. Так?

Лиза промолчала, всем своим видом показывая, что в общем и целом согласна с этой несколько высокопарной тирадой. Миссис Мэйбл как-то тяжело вздохнула и похлопала свою воспитанницу по плечу.

- Я искренне рада этой твоей тактичности, но... – она как-то странно покачала головой и грустно улыбнулась своей воспитаннице. - В общем, я не настолько чувствительна, как ты себе вообразила. Понимаешь, Лиза, там, на войне, специализация медика штука весьма неоднозначная. Помимо своих прямых обязанностей, нужно быть готовой выполнять любую «околохирургическую» работу. И этот вот нож, - она снова эффектно продемонстрировала девочке хитро загнутый клинок. Зубьями серрейтера**** он напоминал пасть какого-то хищного зверя, - был мне помощником отнюдь не в подготовке анестезии, а именно на «первичке», когда я помогала раненым, которых наши только-только приняли от «ангелов»*****, и их срочно нужно было обрабатывать. Знаешь, не всегда получается сходу определить, кого из них можно, а кого нельзя сразу обкалывать анестетиками. Иногда с них приходилось не просто снимать одежду и бинты, присохшие к ранам или ожогам. Иногда все это приходилось снимать с них вместе с кожей. Или же «вырезать» налипшие клочки из одежды и потом располосовывать ее, чтобы освободить человека от всей этих вонючих и липких от грязи, «камуфляжных» тряпок, пропитанных кровью и гноем...

- Кошмар... – прошептала в ужасе Лиза. – И ты все это видела...

- Я все это делала, моя дорогая! – жестко сказала Эллона Мэйбл. – Так что ты уж поверь, моя маленькая чувствительная девочка, мне случалось причинять людям боль. И очень сильную!

- Это была другая боль! – Лиза мотнула головой выражая свое несогласие. – И ты ее причиняла вынужденно!

- Зато сейчас, взяв в руки прут, я буду причинять ее целенаправленно и по своему желанию, - с какой-то горечью усмехнулась ее Старшая, а потом...

Отложив в сторону нож, Эллона взяла из того «набора», что Лиза наломала для себя любимой во время этого своего «побега», пять самых тонких прутьев, подровняла их по кончикам, так, чтобы ни один относительно других не выступал дальше, чем на полдюйма. После этого она перехватила розгу шпагатом ближе к комлям, и обмотала тонкой веревкой наподобие рукояти, оставив в самом конце петельку для того, чтобы сей «образец» можно было повесить на стену. А потом, подрезала пучок, подровняв комли, Серрейтер хищно вгрызался в дерево, перерезая прутья с толстой стороны.

Закончив изготовление столь... э-э-э... специфического предмета, миссис Мэйбл переложила нож в левую руку и взяв полученную розгу правой, поудобнее так, половчее несколько раз взмахнула ею по воздуху, так, что прутья со свистом рассекали воздух. Лиза как завороженная наблюдала за этим действом. Миссис Мэйбл, отметив для себя это прелюбопытнейшее выражение, одновременно страха и интереса на лице своей девочки, весьма откровенно усмехнулась, в очередной раз, вогнав свою воспитанницу в краску смущения.

- Страшно? – спросила она.

- Страшно, - честно ответила Лиза,

- Не бойся, я же обещала, что эти прутья тебя не коснутся, - многозначительно произнесла миссис Мэйбл. – И остальные, те, что ты принесла, тоже. Они так и останутся образцами.

- Но ведь ты... – Лиза на секунду замолчала, судорожно сглотнув. – Ты же согласилась!

- Мы не будем торопиться, - сказала ее Старшая как можно более мягким и примирительным тоном. – Я сама приготовлю розги для твоей нежной кожи. А ты мне в этом поможешь, опять-таки своими руками. Ну, если конечно, ты сама того пожелаешь и не передумаешь!

- Я не передумаю, - Лиза, как могла, твердо - ну, так ей самой показалось! – взглянула в глаза своей воспитательницы.

- Не спеши! – миссис Мэйбл, вновь воспользовавшись крюком-стропорезом отделила от бобины, которую держала ее воспитанница, нужное количество шпагата и быстро проделала все нужные операции с прутьями потолще. На протяжении всех ее действий по изготовлению второй розги, в три прута, девочка упрямо молчала, упорно делая вид, что ни капельки не боится. Хотя, на самом деле, при каждом пробном взмахе орудия наказания, так просто и незамысловато изготовленного прямо у нее на глазах, сердечко юной беглянки – вернее, уже трижды беглянки! – чуть не замирало от страха. Но после этого сразу же следовало какое-то странное, сладкое предвкушение, эдакое послевкусие тех жгуче-свистящих звуков, что она слышала. Как будто предстоящая боль – а Лиза для себя уже точно все решила, что она добьется от своей Старшей образцовой строгости! – может оказаться не только болью...

Впрочем, и сама изготовительница розог тоже предпочитала сугубо молча наслаждаться этим своеобразным спектаклем ожидания. Да-да, ей отчего-то было приятно наблюдать волнение на лице своей воспитанницы. Она уже решила, что исполнит ее просьбу. Вот только несколько иначе, чем она ожидает. Эффектно и символично. С применением к этой отважной девочке точно той самой степени строгости, какую она сама пожелает.

Да, все это будет строго, эффектно и, наверняка, оригинально.

Эллина усмехнулась этой своей мысли – внешне это все выглядело даже слегка зловеще! Ну, в сочетании со свистом розги в три прута, которую миссис Мэйбл, опробовав «на хлест», выложила на стол рядом с предыдущей, уже готовой.

Кстати, из принесенного Лизой запаса лоз остался всего один экземпляр. Прут подлиннее остальных и несколько потолще в комле. Напоминавший хлыст жокея. Во всяком случае, девочка себе почему-то этот предмет представляла себе именно таким. Ну, по картинкам из книжек. Реального хлыста она, естественно, никогда не видела. Но была почти что уверена, что он должен, просто обязан выглядеть примерно так.

Эллона, похоже, то ли угадала эту ее фантазию, или же просто решила немножко соригинальничать.

Во всяком случае, она аккуратно отмотала, отмерила и отрезала нужное количество веревки. А потом как-то по-хитрому, но в то же время наскоро, оплела толстую часть одиночного прута, намотав поверх лозы нечто вроде рукоятки, эффектно «затянув» веревку. И точно так же, как и на предыдущих экземплярах своего «рукоделия», завязала на конце петельку, ну, для подвешивания этого «образца» на стену.

Снова сделав несколько эффектных взмахов по воздуху - этот прут свистел особенно резко и страшно! - миссис Мэйбл, положила его на стол, а потом, наконец-то, сложила свой странный нож и убрала его в карман.

Потом Эллона порывшись на полке под столешницей своего письменного стола, вынула сравнительно толстую, явно «старинную» линейку длиной почти что в два фута, с дырочкой, явно вполне-вполне подходящей для подвешивания этого очередного предмета, из числа предназначенных для «внушения и наставления».

- Это... тоже образец? - спросила Лиза.

- В общем-то, нет, - как-то снова весьма многозначительно усмехнулась Эллона Мэйбл. – Ты знаешь, этот... образец... - Она многозначительно взмахнула по воздуху и им. И закончила свою мысль:
- Вполне-вполне может прогуляться по твоим...

Эллона недоговорила, но Лиза все поняла и смущенно улыбнулась.

Миссис Мэйбл вздохнула и покачала головою.

- Все это неплохо, в смысле, вполне себе приемлемо, - сказала она, глядя, как бы в задумчивости, на весь этот странный набор «разного и хлесткого». А потом добавила:
- Ну что же, стоит добавить к этому нечто... кожаное и традиционное!

Она на секунду задумалась, затем жестом приказала Лизе положить бобину шпагата, которую девочка все еще держала в руках, на стол, ко всему остальному. Она подошла к платяному шкафу-купе, сдвинула вбок его зеркальную стенку-дверь, сняла с боковой длинной скобы, толстый, но довольно узкий кожаный ремень из черной кожи. Придирчиво осмотрела его и, молчаливым жестом подозвав к себе свою визави, протянула его подошедшей девочке.

- Как он тебе? – спросила она, как бы всерьез, у своей воспитанницы. – Думаешь, для строгого наказания сойдет?

- Не знаю... – тихо ответила растерянная девочка. – Меня ремнем... – она на секунду запнулась, но потом, справившись с волнением, продолжила:
- Никогда не наказывали...

- А вот меня в детстве несколько раз стегали почти то таким же, - как-то доверительно, и одновременно с тем иронично сообщила ей Старшая. – И очень, знаешь ли, больно!

Лиза промолчала, просто вздохнула и опустила свои глаза явно в некотором смущении. Эллона вручила ей этот очередной «образец» из категории «применимо непосредственно», и продолжила свои рассуждения, явно желая запугать свою воспитанницу. Впрочем, Лиза это все прекрасно поняла, и явно собиралась выдержать весь этот моральный прессинг.

- Кстати, - миссис Мэйбл как-то по-особому улыбнулась – нам с тобою следует предусмотреть и более мягкий вариант. Как тебе этот экземпляр?

С этими словами она сняла с той же скобы ремень гораздо тоньше и шире, действительно, куда более мягкий и куда легче, чем предыдущий. Лиза тоже оценила его наощупь, отметив тисненые узоры на коричневой коже.

- Лиза! – распорядилась миссис Мэйбл – Пожалуйста, отнеси их туда же на стол!

Девочка беспрекословно подчинилась, хотя при этом непроизвольно вздрогнула всем телом, наверняка, представив на секунду, что весь этот «болевой арсенал» предназначен исключительно для нее любимой. И, действительно, может быть в любую минуту употреблен ее воспитательницей, так сказать, «по прямому назначению». В смысле, для того самого телесного наказания, которого она, Лиза, сейчас так упрямо добивается. И ведь не факт, что не пожалеет, не факт!

И все-таки она шагнула к столу и положила обе кожаные полосы с пряжками, черную гладкую и коричневую узорную, в комплект к всему остальному, подобного же «наказательного рода».

Миссис Мэйбл, исподволь наблюдая за девочкой, одобрительно улыбнулась и, задвинув на место створку шкафа, вернулась обратно к столу. А потом... снова обняла девочку и прижала ее к себе.

Лиза обхватила ее за талию обеими руками и буквально вжалась ей в грудь, чуть-чуть отвернув свое лицо. Воспитательница все же почувствовала на одежде некую сырость. Но промолчала и дала этому противоречивому ребенку успокоиться, просто поглаживая девочку по спине.





*Автор неоднократно уже читал в комментах, дескать, все описываемое им это сплошные «сахар и сопли». Ну, что тут поделаешь... В чем-то критики правы, а в чем-то...

Ай, ладно, поясню. Дело в том, что у массы «дорогих россиян», в силу самых разных обстоятельств исторического плана, напрочь «вырублены» многие нормальные человеческие свойства, такие как чувствительность, рефлексия и сопереживание. Это такое наследие довольно мерзкого прошлого и результат не менее уродливого настоящего. В «этой стране», откровенно говоря, в рефлексах большинства населения как не было, так и нет места нормальным, естественным человеческим чувствам. Злобной издевке место есть, а нормальному человеческому отношению людей друг к другу, несколько отличающемуся от обычного общения «зеков» и «вертухаев» в сталинском лагере, в их поведении, места, увы, иной раз и не находится. Когда трупы считают десятками миллионов – вернее, рассматривают десятки миллионов как статистическую погрешность, и считают (sic!!!) что это нормально! – это несколько... загрубляет чувства. Так уж вышло. Сорри.

Уважаемым Читателям не стоит воспринимать эти слова как оскорбление. Это просто факты. Неприятные, но что уж тут поделаешь...

Так вот, насчет «сахара и соплей» по ходу этого текста. В данном конкретном случае все обстоит примерно так, как и написано. Дело в том, что американцы, особенно жители американской глубинки, действительно, религиозны и удивительно сентиментальны. И любой грамотный психолог может пробить их «на слезу» безо всяких проблем. В том числе и с криминальными намерениями. Правда, если те, кто расчувствовался, узнают, что собеседник, на самом-то деле, решил их обворовать-обмануть, или же просто прикололся... В общем, такому ворюге-шутнику придется бегать, долго и очень быстро. «Реднеки» ребята чувствительные, аж до душещипательной слезы, но порою весьма... э-э-э... грубоватые! Что делать, у каждого своя специфика! Опять-таки, сорри!


**Колоратка – слово это предположительно пришло в Русский язык через Польшу. А в польский язык это понятие пришло от фр. collerette — «воротничок», изначально от лат. collum — «шея». Еще этот предмет одеяния называется римский воротник (у французов col romain, у англичан Roman Collar). Иногда ее называют «католическим галстуком». Сие неверно, поскольку колоратку носят и протестантские священники, а с 90-х годов надевают и некоторые православные. Представляет собой жёсткий белый воротничок с подшитой к нему манишкой, застёгивающийся сзади и надевающийся под сутану. Также надевается под темную, так называемую «пасторскую» рубашку». В этом случае, колоратка это жесткая, иногда пластиковая белая вставка в воротничок-стойку такой сравнительно обыкновенной однотонной, чаще черной рубашки. Символизирует э-э-э… рабский ошейник. Подчеркивает тот факт, что священник образец смирения. И не какой-то там «особый» персонаж, а простой Раб Божий, пример для подражания мирянам.

***Спасать, спасение – перевод с англ. Этим словом в англоязычных странах обозначают предметы, предназначенные для спасателей-парамедиков. Ну, в смысле, тех, кто служит в спасательных подразделениях и в службе скорой помощи. – прим. Автора.

****Серрейтер, в другой транскрипции серрейтор – специфически отточенные «зубья» на некоторых клинках, обычно предназначенных для «emergency» случаев, связанных с необходимостью быстрого, в одно движение, разрезания волокнистого или текстильного материала, когда важны сам факт разреза и быстрота, а аккуратность принципиального значения не имеет. Используется в большинстве «rescue knife», «спасательных ножей», для перерезания строп, ремней безопасности, канатов и прочего подобного – прим. Автора.

*****«Ангелы» - одно из сленговых обозначений военных парамедиков. Аллюзии к тому факту, что они летают на санитарных вертолетах, а также к тому весьма грустному обстоятельству, что отнюдь не всех, кого они сопровождают, удается довезти к месту назначения, то есть в госпиталь, живыми...

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Здорово, что ты снова пишешь..

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

9.

- Ну, и в чем же ты себя обвиняешь? – мягко спросила свою воспитанницу миссис Эллона Мэйбл. – В краже?

Девочка утвердительно кивнула головой.

Сейчас они уже находились в спальне самой Лизы. Девочка никак не могла успокоиться, и даже затеяла очередную порцию разговоров о предполагаемом искуплении ее проступков, прямо в постели, когда Старшая уже укладывала ее спать. После всего, что они успели обсудить несколько ранее, в кабинете, расположенном там, на втором этаже этого дома.

- Но те самые деньги, что ты взяла из моего стола… я ведь действительно, - Эллона снова выделила это слово, - специально их отложила. Я и вправду, хотела выдать их тебе, на карманные расходы!

Лиза отрицательно покачала головой и посмотрела на свою Старшую весьма укоризненно… Да так, что молодая женщина смутилась и отвела свой взгляд в сторону.

- Элли, ты очень добрая и хорошая, - сказала эта странная девочка. – Но не надо так шутить. Ты же все правильно поняла. Ты же знаешь, что я взяла деньги из твоего стола без спросу. И уже неважно, что именно ты с ними хотела делать.

- И все-таки... - Эллона попыталась как-то вяло протестовать, но девочка снова позволила себе настаивать на своей правоте.

- Элли, ты ведь не оправдываешь меня, спасая от полиции, - Лиза, опершись на локоть, привстала и посмотрела на свою визави весьма серьезным взглядом. - Ты выясняешь, в чем я реально виновата. Я признаю свою вину. Да, ты не сердишься на меня… но это, как раз, не имеет никакого значения. Я воровка. И я обокрала свою благодетельницу.

- Тогда ты считала, что я тебя предала, - напомнила Эллона. – И в этом, правда, есть моя вина. Я допустила ошибку, которая спровоцировала тебя на эту глупость. Так что, я тоже не без греха - по этому самому поводу! Не было бы моей ошибки - ты вела бы себя совсем иначе.

- И все же, я виновата, - Лиза по-прежнему испытывала странное желание исповедаться перед своей Старшей. – Я хочу, чтобы ты меня наказала за это. Элли, ведь за кражу, не важно, денег или какой-нибудь вещи, пусть и предназначенных для тебя, твои родители поступили бы с тобою очень даже строго!

- Это правда, - Эллона чуть смутилась, однако тут же придумала для своей воспитанницы новое оправдание:
- Но ведь я обязана учесть то, что ты их мне вернула и то, что ты сама мне во всем призналась.

- Ты вправе учесть все это, и даже можешь меня пожалеть. Но я хочу, чтобы все было честно.

- В смысле? – Эллона смотрела ей прямо в глаза и понимала, что слово «честно» для этой девочки сейчас звучит как синоним слова «больно». И ее воспитанница… именно сейчас она ничего не боится. Сейчас Лиза желает доказать своей Старшей, что она, беглянка, достойна всего того, что та для нее сделала. И ей, взрослой женщине, остается, в такой ситуации, только принять это выражение любви и уважения и… по возможности, чуть-чуть смягчить ту боль, которую эта девочка сама определила себе, как своеобразную плату или воздаяние за право быть ее, Эллоны, воспитанницей.

- Я хочу, чтобы ты меня воспитывала точно так, как воспитывали тебя твои родители, - Лиза произнесла это очень серьезно, и Эллона отчего-то искренне обрадовалась этим ее словам. Странно, ведь ей не хотелось для этой девочки ничего такого, что могло бы ее обидеть. – Я знаю, у тебя не может получиться то же самое... ну, в точности! Но в основном... В основном ты ведь можешь сделать так, чтобы я выросла такой же, как и ты! Такой же... честной, доброй и смелой! Такой же... хорошей! – добавила Лиза, чуть смутившись.

- Но неужели мне так уж нужно поступать с тобою сурово? – Эллона в свою очередь смутилась. Вообще-то она не считала, что все обстоит так уж фатально и Лиза - по ее вине! - обречена на некие страдания. В конце концов, степень этих возможных страданий целиком и полностью в руках ее Старшей, в руках Эллоны Мэйбл! А она вовсе не собирается быть жестокой, вовсе нет!

Впрочем, немного строгости этой милой девочке совсем не повредит. А уж по ходу наказания, она, как Старшая, постарается обставить все именно так, чтобы строгость была достаточно умеренной и почти что дружелюбной!

- Я виновата, - кажется, девочка действительно, полна раскаяния. Ее Старшей это, как ни странно, это было очень даже приятно! Но в то же время, все это и накладывало на нее, как на воспитательницу, огромную ответственность. За то, чтобы бесконечная преданность этой девочки не была оскорблена с ее, Эллоны, стороны, ни холодностью, ни жестокостью.

И ведь ей, наверняка, придется, все же, в итоге причинять боль этой милой девочке. Но делать это нужно будет очень аккуратно, так, чтобы Лиза почувствовала, что это делается с любовью, а вовсе не от злости или раздражения.

Впрочем… в голове молодой женщины понемногу проявлялась идея, как все это можно обыграть - достаточно красиво и символично! В смысле, так чтобы эта самая боль была принята ее воспитанницей без малейшей обиды и с пониманием. И так, чтобы ей самой не было так уж страшно и стыдно все это делать.

Стыдно?

Глядя в глаза своей воспитанницы, Эллона почувствовала, что где-то там, в глубине ее собственной души, сейчас происходит нечто странное.

Во-первых, ей, почему-то, захотелось исполнить просьбу Лизы. Причем, максимально точно, в жесткой и эффектной форме. Точно так, как она себе уже представила.

Во-вторых, Эллона теперь точно знала, что получит от этого жестокого действа какое-то необъяснимое удовольствие - почти что насладится особой властью над этим доверчивым ребенком, тем, что будет до слез и криков хлестать эту бедную девочку, так доверчиво обратившуюся к ней за суровым наказанием.

И в-третьих, она очень четко ощутила - где-то там, внутри себя - что это удовольствие относится к разряду запретных, даже недопустимых. И это чувство власти над девочкой, наслаждение ее покорностью и готовностью терпеть страдания от руки своей воспитательницы...

Да-да, ведь все это будет освящено благой целью. Воспитанием приютской девчонки, чувствующей ее, Эллоны, условное нравственное превосходство. Желающей пройти ту самую жесткую школу, что прошла сама миссис Мэйбл. Ведь розги будут применены ею не просто так, для причинения боли одной отважной девочке, но как некий, чуть ли не сакральный, символ власти Воспитателя, наставляющего и исправляющего. Лиза уверена, что боль будет ей полезна. Она очень хочет получить наказание и прощение за свои провинности...

И все же...

Господи, ну кого же она Эллона Мэйбл, хочет обмануть? Эту девочку? Да не надо ее обманывать. Она будет счастлива этому особому, лично от нее, наказанию, которое, похоже, кажется ей приобщением к неким прежним старинным обычаям и обрядам. Ей хочется этой особой ритуальной боли, как символа очищения. Ей, глупышке, кажется, будто эта самая боль будет причинена ей почти что... красиво...

Но уж кого-кого, а себя-то всей этой «красивостью» и «ритуальностью» не обмануть! И она, Эллона Мэйбл, медик, врач анестезиолог, сделает все это «ритуальное» и «эффектное» вовсе не для нее, а для самой себя. Просто, чтобы усладить это гнусное нечто. Ту часть ее Души, которая всего несколько часов тому назад - там, в холле! - требовала исхлестать этого отважного ребенка только что принесенными прутьями. И ведь Лиза бы тогда… совершенно покорно стерпела бы даже такое насилие!

Вот только… как она, Эллона Мэйбл, смогла бы, после такой жестокости, смотреть в глаза этой восторженной девочке? Той, что сейчас считает ее, свою Старшую, образцом Справедливости?

Все-таки, есть в этом нечто постыдное. И вовсе не для девочки, которая будет счастлива, отдаться этой странной власти своей Старшей. Именно для нее, для миссис Эллоны Мэйбл, в этом раскладе, есть некий… нравственный огрех, искажение, ошибка… Все это постыдно – и даже на грани бесчестия! - именно для нее самой.

Просто потому, что она, Старшая, в ответе за все и вся. За судьбу этой девочки, что так странно возникла, «нарисовалась» в ее жизни. И за то, чтобы все, что она делает, свершилось именно во благо этой самой девочки Лизы, а вовсе не для тайного удовольствия ее Старшей, миссис Эллоны Мэйбл. А ее, Эллоны, собственные желания глубоко вторичны, или даже находятся в гораздо большем отдалении от явной необходимости для этого ребенка, для правильности того, что следует сделать.

- Я принимаю твое признание, - произнесла Старшая, после неловкого молчания - после небольшой паузы-размышления о том, что, почти что с неизбежностью, будет дальше. – И я склонна трактовать его как обстоятельство, смягчающее твою вину.

- Спасибо! – кажется, ее воспитанница была теперь искренне благодарна ей. И девочка тут же улыбнулась ей, как-то грустно и понимающе. – Но, Элли, по меркам твоего детства я заслужила розги. Ведь тебя бы твои родители за что-то подобное непременно бы наказали?

- Да, наказали бы, - ответила Эллона. – Но стоит ли нам с тобою делать то же самое? Зачем?

- Я хотела, чтобы ты воспитывала меня так же, как воспитывали тебя, - Лиза не постеснялась в очередной раз повторить уже высказанное. И Эллона, тоже в очередной раз, с пониманием кивнула головою.

- Это довольно строго! – она все еще как-бы пыталась отговорить эту отважную девочку от почти уже принятого ею решения. – Почему ты хочешь, чтобы все было именно так?

- Так тебе привычно и понятно, - просто и почти логично заметила Лиза. – И ты справишься со мною… наверное…

Она недоговорила, но Эллона все сразу поняла и опять подняла и приняла в объятия эту девочку. Лиза прижалась к ней и снова замолчала, ни говоря ни слова и не отпуская свою старшую. Впрочем, примерно через минуту, Эллона коротко поцеловав ее в ушко – при этом Лиза смущенно ойкнула! – отстранила от себя свою воспитанницу, чтобы подытожить этот разговор.

- Я накажу тебя, - сказала она. – Но я все-таки оставлю за собою право быть к тебе чуточку помягче. Ты ведь не обидишься?

- Нет, не обижусь! – улыбнулась Лиза. – Я тебе верю!

Она, подчиняясь аккуратным, но весьма настойчивым действиям своей Старшей, улеглась обратно в постель. Миссис Эллона Мэйбл поправила на ней одеяло, потом улыбнулась ей, и девочка смущенно отвела свой взгляд.

- Я знаю… что за ложь в детстве тебе доставались розги, - сказала Лиза, - и если я солгу тебе...

Она смущенно покраснела и недоговорила.

- Ты из-за этого решила, что тебя следует наказывать именно так строго? – уточнила Эллона.

- Не только, - кажется, эта девочка и впрямь серьезна. – Просто я знаю, что ты вправе это делать.

- Хорошо, - сказала Элли, - я согласна. Мы сделаем все в точности так, как ты сказала. Но вот насчет всего остального…

Она многозначительно покачала головою и, сделав секундную паузу, продолжила:
- Пожалуйста, Лиза, доверься мне. Раз уж ты настаиваешь на строгости, - это слово миссис Эллона Мэйбл выделила явным своим неудовольствием, - позволь уж мне, взрослой, решать, где проходит грань этой самой строгости.

- Хорошо, Элли! – улыбнулась ее воспитанница. - Я тебе полностью доверяю!

- Спасибо, моя дорогая! – вполне искренне отозвалась Эллона. И сразу же добавила, несколько неожиданно:
- Кстати, Лиза, ты ведь мне кое-что обещала.

- Ты про… - девочка смутилась.

Естественно, она все поняла. Сразу же и совершенно точно.

- Да-да! – Эллона Мэйбл была настойчива. – Ты все правильно поняла. Ты обещала попросить прощения у Него. Пожалуйста, сделай это!

- Хорошо, я попробую, - Лиза явно была не в восторге от необходимости реализовать эту идею. Но обещание, данное своей Старшей, ее ко многому обязывало. И к этому в частности.

Девочка вздохнула и, сложив руки, как будто для молитвы – даром, что полусидела в своей постели, опершись спиной на подушку! – начала импровизировать.

- Господи! – произнесла она чуть ироничным тоном голоса своего. – Я признаю, что была неправа. Я… Что-то не так?

Этот вопрос девочка адресовала Старшей, которая и лицом своим, и жестами только что выразила явное неодобрение. Ну, по поводу столь неуважительного обращения к Высшей Силе.

- Совсем не так! – Эллона, несомненно, огорчилась этой ее эскападой. Она отрицательно покачала головой, недвусмысленно обозначив собственное неудовольствие тем, что сейчас увидела и услышала.

- Прости! – ее воспитанница, кажется, и сама была не в восторге от того, что только что сделала. – Я просто не знаю, как правильно обратиться к Нему.

Лиза, как могла, обозначила это слово уважительной интонацией.

- Ты говоришь по-латыни, - добавила она. - Ну, когда ты молишься, - уточнила девочка. – А я могу что-то такое высказать только на простом английском языке.

- Не ерничай, Лиза! – Эллона Мэйбл высказала это очень мягким тоном, вовсе не ругая и не осуждая ее за явную дерзость. – Дело ведь вовсе не в латыни! Ты просто хочешь сделать так, чтобы я от тебя отстала и больше уже не сердилась. Но ведь я и не сержусь на тебя! Я просто хочу, чтобы ты искренне попросила прощения. Да-да, просто вот так вот, искренне и честно! От всего сердца, своими словами, как получится!

- Но ты же знаешь… - девочка, не договорив, снова тяжело вздохнула.

- Лиза, я все понимаю, - сказала ее Старшая, а после… изящным движением соскользнула с края ее постели, куда присела незадолго до этого, и опустилась на колени прямо возле изголовья постели своей воспитанницы.

Лиза чуть было не выскочила из-под одеяла – ну, чтобы просто поднять ее из этого положения! Однако миссис Эллона Мэйбл одним четким мимическим жестом – отрицательным движением головы! – пресекла все эти условные оправдательные поползновения со стороны своей воспитанницы. Напротив, это она молча заставила Лизу подвинуться-наклониться вперед, поправила за ней подушку и сразу же уложила девочку в постель как положено. В смысле, в положение «лежа». Потом она снова прикрыла ее одеялом, натянув его своей воспитаннице – почти, что по самые плечи.

- Элли, прости меня…

Лиза высвободила свои руки и потянулась, чтобы обнять свою Старшую. Эллона не стала противиться этому ее движению навстречу. Она даже ответила на эту ее ласку, но потом все же заставила свою воспитанницу разжать пальцы, а после этого обозначила свое отношение к ней, коротко поцеловав ее руки – каждую отдельным поцелуем.

Лиза смутилась от такого знака внимания, но все поняла. Она молча кивнула, легла на постель снова и постаралась расслабиться. Эллона еще раз погладила-поправила на ней одеяло и улыбнулась.

- Я не сержусь, Лиза! – сказала она. – Я понимаю, что убедить тебя в том, что Господь вовсе не такой мерзавец, как это тебе внушили там, в приюте, за столь короткое время - всего-то за один день нашего с тобою честного общения по душам! - у меня вряд ли получится. Увы, я не всесильна. И даже не питаю иллюзий насчет моих способностей убеждать кого-нибудь – особенно тебя! Сейчас я просто прошу тебя… Попроси у Него прощения. Не пытайся сочинить какую-то новую эффектную молитву. Не в молитве дело, не в тонкостях словесных формулировок твоих прошений.

- А в чем? – Лиза расстроилась. - Ну, не могу я у него просить прощения! Ведь я…

Девочка уже чуть не плакала.

- Ты просто не хочешь Ему поверить, - тихим голосом отозвалась на эту фразу ее Старшая. И сразу же добавила кое-что значимое:
- И ты боишься… все время боишься, а вдруг Он не захочет тебя простить…

- Он… злой и жестокий, - отозвалась Лиза. Впрочем, на этот раз сие высказывание она произнесла не столь агрессивным тоном, как прежде.

- А вот я верю Ему! – улыбнулась Эллона Мэйбл. – Скажи мне, Лиза, разве я плохая? Злая и жестокая?

- Это ты… - Лиза снова вздохнула и отвела свой взгляд куда-то в сторону.

- Он выше меня, - Эллона улыбнулась ей еще раз. – И Он лучше меня! Поверь!

- Я верю тебе! – Лиза особо выделила это самое местоимение. Ну, просто упорствуя в своем мнении.

- Тогда поверь мне еще и в этом! – Эллона нагнулась и снова поцеловала руку своей воспитанницы, окончательно ее смутив. Потом выпрямилась и закончила свою мысль:
- Пожалуйста, попроси у Него прощения! Ради меня!

- Хорошо, - Лиза уже была согласна. Хотя, вряд ли изменила свое мнение. – Ты… послушаешь? Ну, как я это сделаю?

Ей захотелось как бы «отчитаться» перед своей Старшей. Дескать, «Вот, посмотри, твоя просьба исполнена! Все в порядке. В смысле, я старалась. А получилось… Ну уж как получилось! Вот!»

Но ее визави отрицательно покачала головою. И даже погрозила девочке пальцем.

- Нет-нет, Лиза! – сказала она, снова многозначительно улыбаясь своей воспитаннице. – Я хочу, чтобы ты говорила с Ним сама! Это твой личный разговор! И ты должна его начать сама. Наедине и без шуток!

- Хорошо, - Лиза снова вздохнула. – Я попробую…

- Обещаешь? – кажется, ее Старшая была искренне рада именно такой реакции девочки. Естественной и… неоднозначной.

- Обещаю, - ответила Лиза.

- Тогда спокойной ночи! – Эллона поцеловала свою воспитанницу в щечку и снова поправила на ней одеяло. – Все, отдыхай! Я тоже уже ложусь… там, у себя, наверху!

- Спокойной ночи, Элли! – Лиза улыбнулась ей.

Миссис Мэйбл, махнув рукой, вышла, не забыв щелкнуть выключателем на стене и погасить свет в ее комнате. Девочка осталась в темноте и одна… Вернее, наедине со своей проблемой морального свойства.

Конечно же, поутру она могла бы и соврать. Сказать, что помолилась и извинилась. Что никакого внятного и понятного ответа на ее обращение не последовало, а значит, по умолчанию, все нормально. И все обошлось безо всяких штрафов и прочих наказаний Свыше.

Никто ведь не проверит. Ну, чтобы так… объективно.

Но ведь… Элли, чувствительная ко всякой и всяческой фальши, наверняка заподозрит неладное. Лиза вряд ли сумеет теперь солгать ей без видимых последствий – ну, как тогда, про «амнезию». Обязательно смутится, покраснеет, потупит очи долу… А ее воспитательница…

Нет, она ее не накажет за эту самую ложь. За отказ общаться с Богом, столь любезным ее сердцу, она ее, Лизу, не ударит, да и ругать тоже ни в коем случае не станет. Вот только выражение лица ее будет…

Огорченное… Обиженное…

От которого стыдно… Стыдно до невозможности, до слез, до рева…

Стыднее, чем если бы миссис Эллона Мэйбл ее, Лизу, на самом бы деле отхлестала ремнем… или даже выстегала бы прутом - подобным тем, что висят в «воспитательном уголке» своеобразными образцами.

Девочка и впрямь, едва не разревелась, представив себе, как ее Старшая будет огорчена очередным враньем своей воспитанницы. И ведь даже если она, Лиза, сама попросит высечь ее, наглую лгунью, за столь пакостное поведение, миссис Мэйбл не согласится ее наказать. И она продолжит эти свои моральные увещевания снова и снова. До тех самых пор, пока точно не будет уверена в том, что все-таки добилась своего! Похоже, для нее это дело принципа!

- Господи, и что же мне теперь делать? – пробормотала она.

Произнеся это, девочка сразу же замолчала, осеклась, сообразив, что именно она сейчас сказала. А после усмехнулась, коротко и зло. Как же все-таки может прозвучать-отозваться, казалось бы, обычная и всем привычная фигура речи! В ее особой ситуации.

Несколько минут подряд Лиза ворочалась с боку на бок, то пытаясь договориться с Ее Величеством Совестью - про себя и серьезно! – то пытаясь отогнать ее от себя куда подальше.

Ничего не получалось. В итоге, Лиза, разнервничавшись до состояния «сна ни в одном глазу», по-тихому выскользнула из своей спальни и посетила… э-э-э… пикантное заведение, тихонько, чтобы не побеспокоить свою Старшую, отворив соответствующую дверь под лестницей, ведущей наверх, на второй этаж. Потом она зашла на кухню и выпила полстакана воды. Тихонько прошла по холлу обратно в свою комнату, обратив внимание на то, что свет в доме уже погашен, а из всех звуков слышен только шум сосен на ветру – и даже этот сопроводительный аккомпанемент полуночи ощущается лишь фоном, подчеркивающим общую тишину.

Войдя к себе, Лиза притворила за собою дверь, потом бросилась в постель и снова прикрылась одеялом по самый подбородок. Нет, в доме сейчас было вовсе не холодно, и этот ее поход по темному дому в одной ночной рубашке из числа вещей своей Старшей – из серии «сильно на вырост»! – в общем-то, не заставил ее так уж мерзнуть. Сейчас она дрожала под одеялом вовсе не от холода. Нет, ее била странная дрожь нервного происхождения. Четко подтверждая тот неоспоримый факт, что беглая приютская девчонка, обретшая дом и покровительницу, сейчас отчаянно трусит.

И все-таки она решилась. Отчаянным усилием воли перестала, прекратила стучать-и-лязгать зубами, выбивая эту непроизвольную «дробь», определенно свидетельствующую о нервном напряжении. Перевернулась навзничь, прикрыла свои глаза и… наконец-то позволила себе обратиться к той самой темной пустоте, дальше которой ничего духовно-субъектного для нее сейчас не просматривалось.

- Господи! – сказала она, то ли про себя, то ли даже вслух. – Я не знаю Тебя. В смысле, я не знаю, кто Ты есть… и есть ли Ты где-то на самом деле.

Первая часть ее выступления вышла искренней, честной и даже эффектной. По-своему, конечно. Впрочем, никаких беспокоящих знаков в ответ не последовало, и тогда девочка приободрилась.

- Я никогда Тебя не видела, - продолжила Лиза свой молитвенно-извинительный спич. – И я не слышала Твоих слов. Уж извини, - добавила она.

Лиза снова помедлила, собралась с мыслями и перешла к главному и жесткому. В смысле к обличениям, каковые все еще не были высказаны ею полностью. Просто потому, что девочка пыталась себя сдерживать, уважая религиозные чувства своей воспитательницы. Однако теперь… Ей отчего-то захотелось выговориться. Пускай это будет даже такой «диалог с пустотой», темной и безмолвной, не удостаивающей ее никаким внятным ответом. Даже если она просто выскажет все то, что у нее наболело там, внутри… Это не будет для нее, для Лизы, вовсе бессмысленным, отнюдь нет! Просто, ей станет легче! Возможно…

- Я была в приюте, - сообщила Лиза. Потом смутилась, поправилась и продолжила:
- Ну… Ты в курсе… Если Ты есть, конечно же… Так вот, там Тебя прославляли… как существо, исполненное злобы и жестокости, по отношению к нам, людям. Говорили, что Ты желаешь убить всякого, кто Тебе не по нраву. Тех, кто для Тебя грешники… А грешники для Тебя все! Да и прочих… Ты тоже не жалуешь. Так мне сказали.

Лиза снова сделала паузу, а потом продолжила, все более распаляясь и смелея. А что? С нее хотели честности и откровенности, дескать, это главное условие истинного диалога с Богом? Так вот же вам, нате! Получайте!

- Я – грешница! – заявила Лиза, почти громким голосом, как будто бы она хотела надавить на незримого своего Собеседника эдаким акустическим способом. – И я Тебя возненавидела! Ты знаешь это, да! Если Ты есть… Да, Ты знаешь… Ты должен… Ты обязан знать, что я тогда говорила – там, в классе! Те слова, за которые меня стегали от твоего имени! Да, все это было сказано мною… от души! И, если бы Ты меня убил, прямо там… Ну, за те мои слова… Я приняла бы это как обычную Твою реакцию на человека. На обычного человека, из плоти и крови, слабого и… грешного!

Лиза перевела дух. Девочка даже оглянулась-прислушалась - не разбудила ли она, не побеспокоила ли свою Старшую излишне громким эмоциональным выступлением? Да еще и на столь щепетильную тему.

Нет, вроде бы все спокойно. И миссис Эллона Мэйбл вовсе не спешит к ней на выручку, в страхе от того, что ее воспитанница могла огрести проблем на Дороге Сна. Лиза сделала глубокий вдох, потом медленный, «длинный» выдох, успокоилась и продолжила.

- Да, я тоже человек! – заявила она. – Я… такая как есть, грешница, не стану спорить. И я Тебя реально ненавидела. Поэтому я убежала от тех… тварей, которые поклонялись Тебе! Да! Они для меня не люди! Ничтожества! Вот уж воистину, «рабыни божии»… Твои рабыни! Так они о себе говорят! И Ты с ними… ни разу не спорил! А значит… Они действовали от Твоего имени и в Твоих интересах! И стегали они меня… именно как Твои прислужницы!

Крайнюю фразу Лиза произнесла со слезами в голосе и тоже на повышенных тонах. И снова притихла, стыдясь столь явного выражения своих обид. Тех самых, которые пыталась изжить у нее миссис Эллона Мэйбл.

Кстати, о ней… О ее, Лизы, Старшей тоже следовало произнести несколько слов. Хотя бы для объяснения причин того, что девочка, так ненавидящая Надмирное Существо, все же вынуждена извиняться – пускай даже так, глупо, грубо и нелепо!

- Я… должна была погибнуть, - сказала девочка после очередной короткой паузы. И далее… слезы, которые были, так сказать, у нее «на подходе», несколько выступили, почти до состояния «немного кап-кап». – Замерзнуть там, на дороге. Просто потому, что никто не стал бы меня подбирать, чтобы подвезти… Просто некуда мне было ехать. Понимаешь? Некуда! Но меня спасла… Элли. Моя Элли! – зачем-то уточнила она. – И она говорит… Да, она считает, что это все подстроил Ты. Чтобы дать ей надежду и еще… чтобы спасти меня. Так сказать, «два дела в одном!»

Она усмехнулась со слезами на глазах. И заявила несколько неожиданное. То, что никак уж не вытекало из прежних ее бунтовщических речей. То, о чем попросила ее молодая женщина, принявшая на себя труды и хлопоты по ее, Лизы, воспитанию.

- Если она права… Если это все и вправду исполнил над нами именно Ты, то… Спасибо! Возможно, я была неправа. Прости меня... Если можешь.

Так сказала Лиза Лир, наказанная богохульница, беглянка, и… воровка – да-да, именно воровка, пускай и оправданная одной молодой женщиной, пострадавшей от ее деяний! Кстати, оправданная более чем условно…

Странно, но слез в ее глазах стало больше. То ли от того, что припомнила ту, кто ее спас, то ли… отпустило.

Лиза хлюпнула носом, пытаясь облегчить дыхание. Что-то у нее все-же получилось. И она продолжила снова. О ней же, об Эллоне Мэйбл.

- Ты знаешь… - сказала девочка, и ее голос звучал теперь куда как мягче, чем прежде! – Элли… она хорошая. Она самая хорошая из всех, кто был в моей жизни… ну, после Мамы… - добавила она сконфуженным голосом. – И она, в смысле, Элли, отчего-то любит Тебя. Как-то по-особому, изнутри своего сердца. Сегодня я это ощутила. И это было…

Лиза хотела сказать «Здорово!» - причем, произнести это слово она собиралась с особым выражением! И… не смогла. Она только «подумала» это самое слово, как бы «про себя», совершенно беззвучно – даже губы не шевельнулись! А высказать его не получилось вовсе.

Иногда слезы бывают очень некстати…

На этот раз, ей пришлось подняться с постели – ну, чтобы добраться до своего носового платка. Девочка высморкалась и снова легла – отложив сие тканое сопле-слезовытирательное средство на тумбочку. Вдруг… пригодится? В смысле, еще раз.

А после… Лиза продолжила этот свой странный разговор с темнотой. Девочка уже справилась со своими слезами и она уже почти не чувствовала позывов такого «внутренне-трогательного» рода. Тех, что способствую таким… эксцессам чувств.

- Я… никогда такого не чувствовала, - сказала она вслух, но очень тихо. – Но она… действительно Тебя любит. И она меня попросила, да… Сама бы я не стала, Ты знаешь! Элли хочет… очень хочет, чтобы я у Тебя попросила прощения! Я люблю ее. И я ей… верю. Ей, не Тебе… Ты уж извини! Ой… прости…

Девочка почувствовала, что говорит сейчас что-то не то. Она встряхнула головою и продолжила, компенсируя быстротой речи свою неуверенность в правильности произносимого.

- Блин, душа! Я даже не знаю, как тебе это все сказать… по-честному! – заявила она, чуть ли не обиженным тоном. Даром, что адресат ее обращения как бы и вовсе не реагировал на ее речи. В смысле не реагировал гневом и обидами на высказанное. В отличие от нее самой. – Короче, Элли считает, что Ты хороший! И я… должна с Тобою помириться. И попросить у Тебя прощения.

Девочка сделала еще одну короткую паузу. И завершила свое выступление подытоживающим рефреном. В смысле, повтором уже сказанного ею.

- Так вот, я прошу у Тебя прощения, - сказала она. – Я хочу, чтобы ты меня услышал. Иначе… зачем это все, ведь так?

Лиза вздохнула и снова повторила. В третий раз и снова очень быстро. Как будто боялась, что передумает. Что попросту испугается это повторить.

- Пожалуйста, если для тебя важна ее любовь… любовь моей Элли… Прости меня. Она этого хочет. Ради нее прости. Если можешь…

Лиза перевела дух. Вроде бы, просьба ее Старшей, миссис Эллоны Мэйбл была выполнена. Можно, как говорится, и расслабиться. И даже отсыпаться. Но странное ощущение какой-то незавершенности разговора ее на отпускала. Поэтому девочка прикрыла свои глаза и настроилась на эту самую темноту, живую и ждущую слов, открытую, так сказать, перед нею сугубо на прием.

Там по-прежнему было как-то… пусто. Но при этом, Лиза уже не колебалась – в части того, готовы ли ее выслушать и есть ли в том хоть какой-нибудь смысл. Она высказала все то, что в эти секунды пришло ей в голову. Но… безмолвно, про себя, так сказать, «изнутри».

«Если Ты обиделся на то, что я тогда сказала, то… Ты ведь помнишь о том, что меня отхлестали за мои… слова о Тебе? Так вот, я не знаю цену вопроса, сколько боли полагается за то, что я тогда сказала. Если Ты считаешь, что меня наказали недостаточно, прими в оплату своих обид ту самую боль, которую я получу завтра».

Высказав это, Лиза вздохнула и досказала остальное, пояснив свою мысль – все также молча, про себя, стесняясь произнести это вслух.

«Элли… она добрая, она не хотела… не хочет… Но я уговорила ее завтра наказать меня. Розгами, без жалости. За кражу. Это Твоя заповедь, «Не укради!», ведь так? Я нарушила ее и пожелала ответить за это деяние. Так будет правильно… наверное. Элли простила мне то, что я от нее убегала… Два раза! Простила мои дурные мысли о ней… Она добрая и щедрая, да… Но я попросила ее мне помочь… Вот так вот, болью… Она согласилась и завтра выдерет меня. Так что, если тебе показалось мало того, что мне выдали в приюте, если цена вопроса Твоего прощения выше - тогда прими эту боль. Я думаю, этого хватит, чтобы Ты счел себя отомщенным. Просто, если Ты меня простишь, Элли сразу же это почувствует, ну раз уж она любит Тебя. И ей будет приятно. Дай знак, что Ты меня простил. Или мне, или ей, не важно. Обозначь, что Ты простил меня. Пожалуйста».

Лиза сделала еще одну паузу, снова открыла глаза и огляделась вокруг. Ее глаза различали сквозь темноту комнаты рельеф окружающих предметов, чуть-чуть освещенных краешком Луны, светящим в окно. Но никаких знаков – ни звуков, ни бликов, ни теней! – она не заметила.

И тогда Лиза решила воззвать к Его Совести.

Забавно, вот никто и никогда не задумывался, есть ли у Бога Совесть? Вопрос такой… неудобный и даже в чем-то… еретический!

«Послушай, - сказала она, прикрыв глаза и снова всматриваясь в темную пустоту. – Пожалуйста, дай мне хоть какой-нибудь знак! Ну, что Тебе стоит, а? Если Ты можешь все… Ну сделай же для меня такую малость! Пожалуйста!»

Немного «помолчав», девочка продолжила увещевание своего упрямого Адресата-Собеседника, почти всерьез пытаясь Его взять «на слабО»!

«Ну, пожалуйста, дай мне знак, хотя бы маленький! – попросила она изнутри себя самым льстивым тоном. – А я попробую в Тебя поверить! Я постараюсь, правда-правда! Обещаю!»

Произнеся всю эту восхитительно наглую тираду в адрес Божества, Лиза широко раскрыла свои глаза и замерла, напряженно вслушиваясь.

Ждать пришлось недолго, наверное, даже меньше, чем полминуты. Где-то издалека, со стороны шоссе, донесся протяжный гудок большегрузного трейлера-автопоезда. И Лизе даже показалось, будто бы в окне чуть-чуть промелькнул-показался отдаленный отблеск его фар.

- Спасибо! – сказала она вслух. А потом с чистой совестью повернулась на бочок и уснула.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

10.

Сон Лизы о Море и Спасении

Море и ветер…

Странно-ласковый ветер налетает с моря, донося эту неописуемую смесь легкой прохлады и свежести. Кажется, даже капельки брызг от волн, разбивающихся о каменный берег, тоже долетают до ее лица.

Лиза повернулась и некоторое время наблюдала за тем, как набегают на берег барашки волн. Вода прокатывается вглубь, закрывая-заполняя собою темно-серую, почти что черную гальку. А потом отступает, даже не откатываясь назад, просто исчезая в мокрых камнях, просачиваясь между ними.

Кажется, это зрелище она видела впервые в жизни. Когда Мама была жива, они несколько раз переезжали из города в город. Сент-Луис, Чикаго, Миннеаполис… Но моря - в смысле, настоящего моря! - Лиза не видела ни разу. Правда, один раз мама возила девочку во Флориду. Но там все было совсем и вовсе по-другому. Как говорится, лето-море-солнце-пляж. В смысле, песчаные отмели, переполненные голыми людьми, в стиле много-мяса-пригорело, бросающихся бегом то в воду, а то совсем обратно. Разнообразнейшая атрибутика в стиле «водного спорта для абы кого». В смысле катания на водных лыжах, гонки на многоместных надувных лодках… и тому подобных предметах для плавания в сравнительно безопасных водах. А еще надувные «горки», выдающиеся в море, с трамплином, на котором подскакивает и неизбежно падает в воду тот самый персонаж, который рискнет по ним съехать с высоты трехэтажного дома.

Наверное, это было весело… для кого-то. Но Лизе все это «столпотворение на солнцепеке» отчего-то совсем не понравилось. Правда, она старалась всячески улыбаться Маме, дескать, все хорошо, здорово и замечательно! И Мама-Энн ей даже как бы верила. Однако обе они с явным облегчением вздохнули, когда распланированный недельный отпуск наконец-то подошел к концу. Просто обе они устали от этих однообразных и утомительных толпарей-филистеров, празднующих праздно… и однообразно.

Здесь все было совсем иначе. Никаких пляжников - ни голых, ни полуголых, ни даже одетых. Хотя бы потому, что не было никакого пляжа. И никаких признаков жилья – во всяком случае, поблизости.

В общем, чувствовалось, что в этом самом месте не было ни одной живой души - из числа людей, разумеется! – на мили вокруг. Никого, кроме самой Лизы.

А было… море.

Настоящее море.

То, которое она, Лиза, видела в своих мечтах.

Когда-то, особенно после того самого неудачного вояжа в Майами – тогда ей было всего семь лет, но обиду от «ненатуральности» моря, она тогда накрепко запомнила! – Лиза действительно хотела оказаться на подобном морском берегу и… одна. Да-да! Так, чтобы только она одна и… Море!

И вот, наконец-то, сбылось-свершилось! Упустит ли она свой шанс?

Лиза подошла к кромке прибоя – той, которую четко обозначила темная мокрая галька, дальше которой волны не прокатывались. Девочка присела на корточки, вытянула руку в сторону набегавшей волны и подождала, когда прибой лизнет ее белым пенным барашком, как игривый щенок языком. Потом еще… и еще раз. Вода показалась ей почти что теплой. Да и ветер был почти что ласковый, а вовсе не студеный норд-ост.

Девочка счастливо рассмеялась. Наконец-то сбываются ее мечты!

Лиза отошла на пару шагов назад и оглянулась-осмотрелась кругом. Позади нее был пологий песчаный спуск между двумя нагромождениями серых скал – скорее даже просто больших камней, размером в человеческий рост. Эти камни явно оторвались и упали от настоящих скал, испещренных трещинами горных выходов, которые громоздились гораздо выше и поодаль. Стена – не стена, а так, каменная гряда, а посередине которой спуск – поначалу крутой-крутой, однако, чем ниже, тем более пологий, вверху, скорее, каменистый, а в самом низу песчаный.

«Как будто церемониальная дорога!» - пронеслось в голове у девочки. Впрочем, прикинув крутизну склона в самом начале этого высотного феерического спуска, она усмехнулась. Пожалуй, для торжественного выхода к морю какого-нибудь султана, фараона, императора или даже простого короля этот маршрут никак не подходил. Ибо навернется с косогора тот самый монарх, который рискнет здесь спускаться для уединенного купания в этом месте.

Между прочим, к вопросу о купании.

Лиза усмехнулась и снова огляделась по сторонам.

Ни-ко-го!

Похоже, это странное уединенное место самой судьбой предназначено… ну, или приспособлено природой именно для ее, Лизы, встречи с Морем.

Настоящей встречи. Один на один, в точности так, как она, Лиза о том когда-то мечтала.

Решено! Лиза отступила еще немного назад от кромки воды, отодвинулась в сторону. Дальше нашла удобный камень - белый и плоский – и уселась на нем, чтобы разуться. Ну, хотя бы для начала.

Как странно! На ногах у нее в этот раз какие-то странные сандалии в римском стиле – в смысле, похожие на то, что носили, если верить картинкам из учебника истории, римские легионеры. Впрочем… ее пальцы совершенно спокойно выполнили работу по расстегиванию пряжек на ремешках как будто нечто совершенно привычное – а ведь сама Лиза как-то не припомнит, чтобы ей доводилось носить подобную обувь хоть когда-нибудь!

Между прочим, эти сандалии смотрелись на ее ногах просто замечательно! Лиза даже усмехнулась. Да, Элли припасла ей классную обновку!

Элли?

Девочка на секунду задумалась. Это имя, которое всплыло у нее в мыслях-воспоминаниях, отчего-то показалось ей очень знакомым. Что-то светлое и очень-очень близкое для нее…

Вспомнила! Элли, наверное, ее мама?

Нет. Маму звали иначе. И ее, Лизы, Мама-Энн уже умерла…

Тогда кто же она ей, эта самая Элли? Сестра? Подруга?

Сейчас Лиза затруднилась с ответом. Она точно помнила, что эта женщина связана с нею чем-то важным. Что Элли обещала всегда быть с нею рядом. И если ее сейчас здесь нет…

Значит, она куда-то отлучилась… ненадолго. И скоро вернется!

И сразу же вопрос. Разрешит ли она купаться в незнакомом месте?

И логичный на него ответ. Разумеется, нет!

А ведь ей, Лизе, так хочется… окунуться!

Одной. Именно здесь и сейчас. Пока никто не видит. Даже… Элли!

Да, один-на-один с Морем.

Лиза оглянулась, еще раз и снова – как-то даже воровато! Нет, ее Старшей на горизонте пока не видать…

Ха! Наконец-то она точно обозначила одним словом, кем именно является для нее Элли!

Очень хорошо! Однако, имеет смысл воспользоваться тем, что эта самая Старшая в отлучке и сделать то, о чем она, Лиза, давно мечтала!

Да, запретить ей такое деяние здесь и сейчас некому, а значит…

Можно-можно-можно!!!

Да-да, и по-быстрому, пока Старшая не видит!

Пальцы сами нащупали пуговки спереди на платье – на ней короткий сарафан, длиной до колена, из мягкой хлопчатой ткани, там, от ворота вниз, их, пуговиц, как раз пять штук! – и потом, заведя руки накрест за голову через плечи, сняла-стащила сие одеяние, сбросив его с себя, вывернутым почти наизнанку. Впрочем, тут же привела его в порядок – в смысле, вывернула обратно и разложила на камне.

Странно… Этот сарафан… совершенно непривычного покроя. Кажется, такой стиль называется «сафари». И цвет одежды… как у пыли тропических пустынь – такой светлой и… липнущей ко всему.

Да уж… Платье цвета «хаки» и солдатские сандалии… Кажется, они называются калиги. Все, в общем-то, просто и удобно, вот только… Прежде такой одежды Лиза, вроде бы, никогда не носила!

Интересно, интересно… Элли явно позаботилась насчет общего стиля и удобства одежды своей девочки. Вот только зачем она выбрала для нее именно такой… «милитаризированный» стиль?

Хотя, с учетом того, что у ее Старшей за плечами несколько лет военной службы…

Ха! Вот еще одна подробность биографии! Правда не самой Лизы, а той женщины, которая сейчас ее воспитывает. Она это вспомнила!

Кстати, вот что странно… Что это такое случилось у Лизы с ее, Лизы, памятью? Точно, какая-то странная амнезия. И вовсе не та, про которую она солгала своей Старшей, а самая что ни на есть реальная!

И что самое забавное, это самое «невспоминание», саму девочку ничуть сейчас не беспокоит! Куда более важно для нее то, что ей сегодня, сейчас необходимо успеть… Да, успеть как следует выкупаться до возвращения Элли, вернее, миссис Эллоны Мэйбл!

Лиза оглядела себя. Сейчас на ней из всей ее одежды остались лишь одни трикотажные трусики и майка на бретельках, под которой чуточку обозначилась подростковая грудь… Вернее, нечто весьма условно на нее похожее. Соответственно, Элли, наверняка, считает, что бюстгальтер девочке носить пока что рановато. Просто потому, что в двенадцать лет, в этом смысле, все только начинается!

Кстати, ее, Лизы, белье, выглядит весьма оригинально, даже стильно – не белое, а такого… телесного цвета. Однако, оно вовсе даже не купальное! Так что…

Да, имеет смысл поплавать голышом!

Лиза, рассмеялась и, встав с камня, на котором восседала, ступив ногами на гальку, стянула с себя оставшуюся одежду. А потом…

Нет, не побежала навстречу белым грядам барашков-волн. Аккуратно, не торопясь, пошла вперед по крупной гальке, стараясь не оступиться. Идти было очень неудобно, и она поначалу пожалела о том, что сняла свои сандалии – те самые, «римские-солдатские». Впрочем, возвращаться за обувью она, естественно, не стала. Лиза упрямо двинулась вперед, к тому самому месту, где темным была обозначена линия прибоя. Потом шагнула в воду, поморщилась – под пяткой оказалась островатая грань крупного камня – однако, продолжила шагать… Аккуратно ступая, вброд, не поднимая ног высоко, все вперед и вперед…

Правой…

Левой…

Еще…

Еще…

Вот уже вода доходит ей до щиколоток… Теперь и до колена. А дальше…

Левая нога Лизы нащупала пустоту. Вернее, провалилась туда, прямо в нее.

Нет, девочка не упала, просто вся оказалась в воде, по самую макушку!

Однако, это ее не смутило и даже не слишком-то напугало. Недаром когда-то в детском бассейне она получила весьма престижный для ее возраста то ли титул, то ли звание «бронзовой рыбки»! До «серебряной» или «золотой» ей всегда не хватало пресловутой «техники». Всегда чуть-чуть, самую малость.

Однако держалась на воде Лиза лучше всех, с этим никто и никогда не спорил!

Вот и теперь, оказавшись погруженной в морскую стихию, девочка отнюдь не сплоховала, нет! Юная купальщица быстро освоилась в воде и огляделась вокруг. На берегу по-прежнему не было никого, а значит… Плавай сколько хочешь! Красота!

Море в этот раз и вправду совсем другое. Вода… в меру прохладная, однако не холодная, нет! Именно в такой воде приятно вот так вот… плыть, плыть и плыть, все дальше и дальше от берега. Туда, где Море. Большое. Настоящее. То, о котором ты всегда мечтала.

Плыла она долго, пока не устала. Тогда Лиза постаралась вытянуть-расслабить тело и лечь на спину, чтобы отдохнуть. Первое у нее получилось. А вот со вторым возникли проблемы…

Трудно сказать, что же это было. Внезапный приступ паники, острый укол жутковатого коктейля, состоящего из страха и противной слабости, в пропорции примерно пятьдесят на пятьдесят. А может быть, это была просто странная нервная реакция организма на воду, которая здесь, поодаль от берега, оказалась прохладнее – причем, гораздо холоднее, чем в Майами или же в детском бассейне. Просто, чем больше она пыталась расслабиться, тем меньше она ощущала свои же собственные мышцы как нечто значимое для противостояния водной стихии. Это была… даже не усталость. Девочка просто оказалась почти что скованной каким-то нервным спазмом. В том смысле, что нервы в ее теле отчего-то вовсе не желали передавать мышцам необходимые сигналы. Или же, возможно, сами мышцы почему-то категорически отказывались подчиняться вышеуказанным сигналам. И Лиза позволила себе совершить нечто естественное и глупое, из того, что возможно было сделать в ее положении. Лиза просто запаниковала. Попыталась развернуться и… начала судорожно барахтаться, имитируя подобие плавательных движений – такими… короткими рывками конечностей. Так она пыталась продвинуться в направлении берега. Бесполезно. Вернее, почти бесполезно. Она почти не двигалась и кромка прибоя, от которой она начала сегодняшние свои «водные процедуры», теперь казалась ей бесконечно далекой. И силы, вроде как, были почти что на исходе. И тогда…

Лиза показала свой отчаянный характер. Бросилась вперед, как на штурм, «через не могу». И сразу же… О, чудо! Ей почти удалось восстановить контроль над руками! Теперь она делала ими резкие и сильные гребки. Вот только ноги… Левую ногу внезапно свело до эдакой корявой неподвижности в толще воды. Как будто именно в нее сейчас перешел весь этот приступ нервного бессилия – тот, который «вырубил» ее несколько секунд тому назад. При этом, правую ногу тоже прихватило – но ею как раз удавалось совершать какие-то странные судорожные, почти символические движения. Однако, такое неадекватное движение в воде скорее мешало, разворачивая девочку в сторону от берега, заставляя плыть по странной траектории, весьма далекой от оптимальной.

А потом левую ногу пронзила мучительная боль. Как будто что-то острое изнутри разрывало мышцы и связки. Лиза взвыла и тут же захлебнулась соленой водой, которая на этот раз показалась ей не просто холодной, но ощутимо опасной «на ощущения всем телом». Скорее даже, смертельно опасной…

Девочка судорожным движением попыталась одновременно и рвануться вперед, и вытянуть шею, чтобы выставить голову над водой. Это ей удалось, но ее сразу же обратным движением неумолимо потянуло лицом вниз и прямо, едва-едва успела захлопнуть рот, чтобы не наглотаться соленой воды еще один раз!

И все-таки, она не сдавалась! Превозмогая боль, на одних только руках девочка пыталась выплыть… В смысле, просто добраться до мелководья – туда, где можно будет встать на ноги, отдышаться и в общем-целом привести себя в порядок.

Вынырнув из очередной волны, Лиза попыталась визуально оценить дистанцию до своей цели. Нет, до берега было еще далеко. Слишком далеко. То ли пятьдесят… А то ли все семьдесят ярдов. В общем-то, немного, сущие пустяки для «бронзовой рыбки»! Но, увы, кажется не в этот раз…

Впрочем… что-то изменилось, как минимум визуально. Лиза заметила, что там, на самом верху каменисто-песчаного спуска, на фоне синего неба, появилась чья-то фигура. Этот некто явно заметил судорожно барахтающуюся девочку и уже начал спускаться вниз.

Значит… Ее, Лизу, еще могут спасти!

Боль, которая сводила ей ноги, делая невозможным, недопустимым их движение на сгибание-разгибание-взмах там, в воде… Кажется, она утихла. Возможно, все это действительно, было нечто такое, неопределенно-нервное. Странного непредсказуемого рода – то, что может нахлынуть совершенно неожиданно, как говорится, на ровном месте… И также может внезапно растаять, исчезнуть без следа, стоит только появиться хоть чему-то обнадеживающему там, на горизонте событий или же где-то еще на не слишком-то внятной, но зато вполне себе ощутимой границе, отделяющей знаемое, известное и привычное от ожидаемого и неведомого!

Вот только сил, достаточных для того, чтобы добраться до этого самого… призрака надежды на спасение, кажется, уже не осталось вовсе. Их съели та самая боль и паника, через которую она прошла в предыдущие минуты отчаяния.

Нахлынула слабость. Ватными руками, которые все слабее реагировали на ее желание двигаться вперед, девочка пыталась грести к избранной ею цели. Вернее, в направлении той самой фигуры, которая, кажется, была уже на самой середине спуска и уже почти готова была устремиться по нижней его части, пологой и песчаной, к самой воде!

Нет… Он, конечно же, не успеет, но все же…

Лиза потянулась к этому самому незнакомцу-на-склоне, единственной своей надежде на спасение и крикнула ему: «Помоги!!!» То ли вслух, то ли просто изнутри самоё себя. Так, будто бы действительно, в его власти было помочь ей преодолеть те самые десятки ярдов водного морского пространства, которые отделяли ее от берега. Как будто бы он был… всесилен…

Нет… Все это уже бесполезно…

Руки… они просто перестали ее слушаться. Вот уже и голову над поверхностью не удержать.

Но ведь есть еще… Последний шанс!

Вдохнуть воздуха… побольше, там, оказавшись на стыке между двумя волнами. И замереть эдаким… «поплавком». В надежде на то, что удастся продержаться еще немного!

Она попыталась. Судорожно вдохнула, накоротке, а потом…

Волна ударила ей в лицо. И сразу же… накрыла с головой, погрузила в воду. То ли воздуха для условного зависания на поверхности воды оказалось слишком мало, то ли действительно, пучина морская имеет свойство подчинять себе и заглатывать неосторожных пловцов…

Кажется, Лиза теперь погружалась в синюю толщу воды, медленно и бессильно. Туда, где нет даже отчаяния. Только холод и синева.

Ее качнуло и девочка последним осознанным движением вытянулась вверх – туда, где было светлее. Наверное, там находилось Небо – виднелось светлым, там, над или за поверхностью воды. То самое Небо, к которому ей, похоже, взывать уже не было никакого смысла.

«Прости…» - прошептала Лиза. То ли этому Небу, то ли Тому, кто на нем. То ли… своей Старшей. Той, которую она, увы, не дождалась и не послушалась.

Внезапно… Что-то толкнуло ее в бок!

Лиза от неожиданности выдохнула весь воздух – весь тот запас, что оставлся у нее в груди который она успела втянуть в себя прямо перед тем, как попыталась сыграть в «поплавок»! А дальше… Она отчаянно забила и руками, и ногами, в окружении воздушных пузырей, так сказать, собственного же производства! И задела пальцами нечто… гладкое, упругое и плоское! Дальше она ухватилась за это самое «нечто» - уж как смогла! – и ее тут же сразу подхватило снизу, подставившись и толкнув в обратном направлении, что-то неизвестное, но весьма объемное – и столь же гладкое и упругое, как прежний объект ее агрессивного тактильного внимания!

Лиза отчетливо поняла-сообразила, что это, наверняка, какое-то морское существо, возможно опасное! Тюлень, морской котик или даже…

Акула?!

Нет! Конечно же, это оказалась вовсе не акула.

Дельфин. Просто дельфин.

И вот теперь, уцепившись за его верхний плавник, почти что восседая на нем верхом, девочка вынырнула-вылетела на поверхность воды, широко раскрыла глаза и сразу же отчаянно вдохнула морской воздух. Ах, как это было прекрасно!

А вот что же было дальше… Отчего-то она почти что не запомнила. Наверное, тот самый дельфин в несколько секунд домчал ее до берега, где уже теряющую сознание Лизу подхватили сильные мужские руки...

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Сон о море и о спасении...
Красиво.

Я этим летом плавала с дельфинами, осуществила давнюю мечту. Поразилась тому, какая у них кожа, даже не с чем сравнить...
Она сияющая, очень прохладная, гладкая и одновременно будто бы бархатистая, а их глаза...
Кажется, что на тебя смотрит очень умный ребенок. В одной из лекций, наша чудесная учёный нейролингвист, Татьяна Черниговская, рассказывала о встрече с буддийскими монахами, и эта встреча была посвящена определению сознания.
Так вот, помню, она сказала, что такой взгляд она видела только у Делай Ламы. И у дельфинов.
И объяснить его невозможно..
Нужно увидеть.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

11.

Сон Лизы о Море и Спасении

Очнулась девочка от собственного кашля. Она лежала вниз лицом на мужском колене, сплевывая, отхаркивая морскую воду. И чья-то ладонь ощутимо-сурово хлопала ее по спине, помогая ее организму в ходе этого освободительного действа.

Наконец, кашель перестал-прекратился и она на судорожном вдохе произнесла-воскликнула: «Хватит!» Ей тут же отпустили и сразу же помогли подняться.

Когда она, встав на ноги, подняла свои глаза, то увидела перед собою странного мужчину, в джинсовой одежде и странной повязке на голове – кажется, она называется «бандана» - из шелкового зеленого платка, концы которого у ее визави свисали со спины до пояса. Это Лиза увидела просто потому, что за мгновение до этого ее взгляда, мужчина поспешно отвернулся, наверняка для того, чтобы не стеснять девочку лицезрением ее наготы.

- Спа... сибо... – уже на выдохе, и очень искренне, произнесла Лиза. Прозвучало это несколько двусмысленно – неясно было, благодарит ли девочка этого самого мужчину за спасение или же за эту демонстративную молчаливую тактичность.

Мужчина, тем временем, окончательно повернулся к ней спиною и присел на корточки. Оказывается, у его ног помещался средних размеров туристический рюкзак, в котором ему отчего-то позарез захотелось порыться, вот именно сейчас!

Впрочем, он довольно быстро нашел то, что искал. И сразу же подал Лизе этот самый предмет – протянул его из-за спины, по-прежнему тактично не глядя на девочку. В руке его оказалось обычное полотенце – махровое, аккуратно-компактно сложенное, свернутое в тугой рулон и перевязанное. Лиза, смущаясь, приняла сей купальный аксессуар и, дернув-распустив шнурок, развернула его.

- Вытирайся, - мягко сказал ее собеседник-спаситель, по-прежнему не оборачиваясь в сторону девочки.

Лиза в ответ только и пробормотала неопределенно что-то вроде «А-г-г-г-а-а-а!» - стуча зубами, то ли от холода, то ли от пережитого ею потрясения. Ее знобило, и налетевший ветер уже не казался ей, мокрой и продрогшей, таким уж... ласковым и приятно-прохладным, как всего лишь несколько минут тому назад.

Пока она вытиралась, ее спаситель, все еще не глядя на собеседницу, извлек из своего рюкзака – вернее, отсоединил от его боковины – и развернул клетчатый шотландский плед. А потом, опять-таки не глядя, протянул его дрожащей девочке.

- Набрось его, - сказал он. – Ты быстро согреешься и тогда уж сможешь одеться. Давай!

Лиза не заставила себя упрашивать слишком долго и буквально исполнила его просьбу, накинув шотландскую шерсть прямо на голое тело. Она согрелась почти сразу же. И отчего-то улыбнулась, представив себя, так, на секундочку, эдаким шотландским горцем.

- Спасибо! – искренне сказала она. – Вы меня просто спасли!

- Ну... допустим, спас тебя не столько я, сколько Джампер! – как-то странно ответил ее собеседник. И тут же заметил эдаким... нравоучительным тоном:
- А тебе неплохо было бы одеться. Просто, чтобы не смущаться и чувствовать себя более или менее приемлемо. Я пройду вперед, а ты пока что приведешь себя в порядок.

Сказав это, мужчина действительно прошел вперед, подойдя к кромке прибоя, и там уже, стоя почти на грани между морем и сушей, с каким-то явным напряжением посмотрел вдаль. Туда, где среди белых барашков волн мелькал плавник дельфина – похоже, того самого, который доставил Лизу к этому самому берегу каких-то пять минут назад... или даже и того меньше.

Лиза вновь не заставила себя упрашивать. Она последовала данной ей настоятельной рекомендации и подошла к тому самому камню, где оставила свою одежду перед, так сказать, своим эпическим заплывом

Пока девочка приводила себя в порядок, одевалась и сушила волосы выданным ей полотенцем, взрослый собеседник – и по совместительству спаситель! – все так же стоял там, у границы прибоя. Он не отрываясь и не отвлекаясь на всякие мелочи все смотрел вдаль и иногда делал странные жесты руками, как будто посылал резвящемуся в бухте морскому млекопитающему какие-то знаки. Когда Лиза была готова к полноценному общению, она многозначительно кашлянула и тем самым обратила на себя внимание.

- Ты... в порядке? – по-прежнему не оборачиваясь, спросил этот странный субъект в зеленой бандане.

- Да, спасибо! – вежливо ответила девочка. И добавила:
- Вы… очень добры и тактичны. Хорошо, что Вы оказались именно здесь.

- Ну... хоть в чем-то я оказался «тактичным», - ответствовал – именно так! – ее собеседник. Он обернулся к ней и уточнил:
- А насчет «спасибо», скажи это лучше ему!

Он указал на резвящегося поодаль дельфина.

- Вы, наверное, дрессировщик? – спросила Лиза. Она присмотрелась к собеседнику и отметила для себя, что одет он как-то непривычно, скорее даже странно. Джинсовый костюм такого, старого, «ковбойского» стиля дополняли роскошные ковбойские сапоги. Шелковый платок на голове незнакомца (название «бандана» этому занятному головному убору, на самом деле, вряд ли подходило!) то казался просто гладким, такого... глубокого и в то же время яркого оттенка зеленого света, а то переливался, отсвечивая на солнце муаровыми оттенками по зеленому. Глаза ее собеседника, когда он к ней обернулся, были... то ли серые, то ли зеленые, не поймешь. А в аккуратно подстриженной, почти седой бороде пряталась странная, то ли чуточку ироничная, то ли просто добрая улыбка.

Лиза снова подумала, что, наверное, именно так может выглядеть артист «морского цирка», выступающий с дельфинами, морскими котиками, тюленями и прочими млекопитающими Мирового Океана. Такой персонаж запросто привлечет к себе внимание «почтеннейшей публики» и в каком-нибудь Океанариуме или ином «морском шоу».

- Как хорошо, что Вы с Вашим дельфином оказались именно здесь! – искренне восхитилась она. – Вы спасли меня! Без Вас и Вашего дельфина я бы точно не выплыла!

- Ты действительно несколько переоценила свои силы! – как-то очень уж наставительным тоном произнес ее визави. И добавил:
- Кстати, насчет Джампера. Пожалуйста, не обижай его всякими глупыми предположениями. Он вовсе не «мой». Ну, в том смысле, что он вовсе не моя собственность... в обычном смысле этого слова. И он совсем не цирковое животное. Джампер… он просто мой друг. И ему очень приятно было спасти одну маленькую глупую девочку, которая вообразила, будто может переплыть море. Я просто сказал ему, что ты в опасности, и он с удовольствием тебе помог.

- Вы что, понимаете язык дельфинов? – удивилась Лиза.

- Ну, понимаю же я язык людей! – улыбнулся ее визави. – Чем все остальные разумные существа хуже?

- А дельфины действительно разумны? – заинтересовалась Лиза. – Я думала...

- Ой, девочка! – усмехнулся этот загадочный персонаж, только «кажущийся» дрессировщиком. – Радуйся тому, что у Джампера хорошее чувство юмора и немалый опыт общения с людьми! А то бы...

- Вы серьезно? – опешила Лиза. – Ваш дельфин может обидеться?

- А чем же он хуже других мыслящих и чувственных существ? – удивился ее странный собеседник. – Вполне мог бы! Но только не на тебя. Ты ему нравишься!

- Правда? – теперь уже настала очередь Лизы выражать свое удивление.

- Правда, - кивнул он головой со всей возможной серьезностью. И добавил:
- Кстати, я думаю, тебе стоит его поблагодарить. Джамперу будет очень приятно.

- Но он же... там! – Лиза показала неопределенно, примерно в направлении акватории, где дельфин только что исполнил красивое сальто, намекнув на то, что ей теперь вовсе не хочется просто так вот плыть «по воле волн» и даже без спасательного круга!

- Ну, хорошо, я провожу тебя! – произнес этот странный... персонаж – то ли сумасшедший ученый из калифорнийского сериала, то ли и вправду, «отставной козы дрессировщик»… Пардон, тренер какого-то загадочного дельфинария!

Он взял ее за руку и... не то, чтобы заставил шагнуть в воду. Просто придал ей этим пожатием уверенность сделать это.

Они вдвоем дошли до места, где Лизе было уже почти по пояс. Вся нижняя часть ее платья, естественно, вымокла, да не просто вымокла, она теперь уже стелилась-надувалась по поверхности воды, однако, Лизу это уже вовсе не смущало. Ну, еще бы! Ведь ей было обещано знакомство с неким особым дельфином, да еще и ее личным спасателем! С тем, кто был то ли просто ручным существом, то ли настоящим другом этого загадочного мужчины в ковбойском костюме и с зеленым, муарового шелка, платком на голове.

Друг-спасатель приплыл сразу. Выставил из воды свою огромную голову – прямо макушкой, вернее, круглым углублением-отверстием дыхальца. Потом поднял голову выше, так, что стали видны его глаза и длинный... нос-пасть Посмотрел на нее каким-то веселым – именно это слово! – взглядом. А потом...
На Лизу изнутри обрушился целый ворох странных ощущений. Ни тепло, ни свежая прохлада... Нечто иное, то, что суть и одно, и другое, и... третье, четвертое, пятое... в добавок, многое-многое другое, причем, одновременно и сразу.

И еще... было это странное ощущение мягких вибраций... откуда-то из области сердца. От нее, от Лизы... ему в ответ. И казалось, что... ее собеседник по этому «внутреннему» общению всецело одобряет и поддерживает такие эмоции своей визави. Что он с нею полностью и безоговорочно согласен.

И Лиза сказала «Спасибо!», одновременно и своим голосом и этими странными «вибрациями изнутри». И ей показалось, что ее китообразный собеседник остался доволен этим.

- Молодец! – одобрительно произнес тот, кто все еще держал ее за руку. И добавил нечто... странное:
- А теперь... Ты можешь его обнять!

Он отпустил руку Лизы и девочка, наклонившись к самой воде, прижалась к упругой коже, обхватив-обняв голову этого загадочного морского существа и даже... позволила себе коснуться ее губами. Ему, Джамперу, это, несомненно, понравилось, а сама Лиза была в полном восторге от таких... необычных впечатлений. Она на несколько секунд замерла так, обняв своего нового друга, а потом с сожалением его отпустила. Дельфин как-то очень аккуратно скользнул в сторону и почти бесшумно ушел под воду. А вынырнув уже чуть ли не в сотне метров, на глубине акватории, показал им двоим очередной эффектный трюк – прыжок с вращением всего своего тела вокруг линии нос-хвост и исчезновением в пучинах морских волн почти без всплеска, как будто Джампер и впрямь был артистом морского цирка!

- Красиво! – прошептала Лиза и, взглянув на того, кто стоял с нею рядом в воде, сказала: - Спасибо Вам!

- Мне приятна твоя благодарность, - отозвался он, по-прежнему с этой своей мягкой, чуть-чуть ироничной улыбкой в бороде. – И я ее с удовольствием принимаю!

- Я Вас... обидела? – Лиза смутилась. – Простите, я не хотела.

- Не знаю, не знаю! – ирония в словах ее собеседника становилась все заметнее. Однако он высказал и кое-что вполне разумное и логичное! – Давай-ка вернемся на берег. Мне кажется, нам с тобою есть о чем поговорить!

Лиза озадаченно покачала головой, но ничего не сказала ему в ответ.

Они вышли на берег, и там, на суше, ветер снова-сызнова набросился на Лизу, холодя ее тело под платьем, вымокшем почти что до пояса снизу, а также на ее груди.

Надо отметить, что собеседника, похоже, факт наличия на его теле промокшей одежды нисколько не обеспокоил. В отличие от самой Лизы.

- Придется разбить здесь бивуак! – улыбаясь, заметил этот ее товарищ по принятию своеобразных морских процедур. – Сушить твою одежду и приводить тебя в порядок!

- А это... надолго? – Лиза забеспокоилась. – Вообще-то, ко мне должны прийти... Или это я должна уходить... отсюда!

- Не волнуйся! – сказал ее взрослый собеседник. – Твое время... В общем, у тебя его достаточно!

И Лиза не рискнула уточнять, что он имеет в виду.

Далее, инициатор привала сего снова-сызнова подал ей клетчатый плед, а потом отвернулся, присел на корточки и занялся своим рюкзаком. Лиза в этот самый раз не стала раздеваться, а просто, как могла, отжала воду с подола своего платья и, задрав-подняв его повыше, сняла трусики и обмотала бедра полотенцем, тем самым, которое все еще лежало на камне. Снятое белье она отжала и разложила просушиться, несколько в стороне. Девочка закуталась в плед, присела на нагретый солнечными лучами большой плоский камень и теперь уже почувствовала себя почти уютно.

Пока она проделывала все эти манипуляции со своей одеждой, ее странный, но тактичный спутник, по-прежнему сидя к ней спиною, достал из рюкзака нечто вроде походной газовой горелки - такой небольшого размера, с рамочной сеткой-держалкой для посуды. Он расположил ее, в аккурат меж двух камней, на которых можно было бы с удобством присесть, подключил к сему замысловатому устройству портативный газовый баллон, который он достал из того же рюкзака, и разжег огонь. А потом задал ей несколько странный вопрос:
- Лиза, ты кофе будешь?

- Нет уж, спасибо! – ответствовала девочка на это предложение. На секунду ей вспомнился омерзительный вид того «кофе», который в приюте варили из некоего «кофейного» порошка, весьма загадочно-мексиканского происхождения, и разбавляли потом не менее странной субстанцией, отдаленно напоминавшей снятое молоко. Отвратнейший вкус этого приютского пойла припомнился ей со всей ясностью и во всех, так сказать, органолептических подробностях!

Приютского!

В голове вихрем-кинокадрами пронеслись воспоминания этих трех недель. Приют... Отвратительная экзекуция... Побег... И спасение ее, беглянки, отставным армейским врачом, Эллоной Мэйбл...

Вот только... Все это случилось совсем недавно, однако зимой, а вовсе не летом. И было то все совсем не здесь.

Так где же она... сейчас? И что это здесь вообще происходит?

И еще. Где сейчас находится… Элли?

- Ты задаешь себе правильные вопросы, - отозвался на ее мысли тот, кто уже поставил на огонь нечто вроде кофейника и даже откуда-то припас к нему две чашки. – И я очень рад тому, что ты это все... вспомнила. Ты очень сильная. Тебе осталось привести в порядок свои нервы. А для этого, откровенно говоря, лучше кофе ничего еще не придумали!

И вот же самый миг, как только он произнес эти самые слова, тот самый кофейник, который он буквально только что поставил на огонь, как-то странно просвистел-пропел красивую мелодическую фразу. Его владелец, живо снял сей кофейный агрегат с огня и тут же налил из него нечто... совершенно невероятное. В смысле, горячее и ароматное, причем запах его ни капельки не напоминал то самое «грешное пойло» приютского розливу, которое только что примерещилось девочке.

Да, этот странный «дрессировщик в зеленой бандане» налил сей «быстровскипевший» напиток в те самые чашки. Одну из них он протянул Лизе.

- Я... не пью кофе! Сказала же... – буркнула его юная «сокофейница» И добавила довольно жестким, почти агрессивным тоном:
- И я требую объяснений. Где это я сейчас… нахожусь? И что здесь вообще происходит!

- Безобразие! – как-то преувеличенно насмешливо произнес ее визави. – И кофе-то она не пьет, и меня совсем не любит и даже не уважает, а временами еще и ненавидит! И вообще, эта девочка не доверяет никому на свете! Никому, ну… кроме одной милой молодой женщины, отставного военного медика. Ах, нет! – добавил он, усмехнувшись. – С некоторых пор, в этот избранный круг входит один полицейский офицер, помощник шерифа. Кстати, очень даже приличный и в высшей степени приятный молодой человек!

- Это Вы?! – девочка была в шоке. – Но это значит, что...

- Лиза, ты звала Меня, - напомнил ее собеседник. – И Я решил прийти.

- Неужели все это... – Лиза потрясенно покачала головой. – Обычный сон?

- Сон, в который Я пришел, никак уж не может быть обычным, - наставительно произнес Тот, кто не так давно помогал в ее, Лизы, спасении. – Это... скорее реальность, Лиза. Особенная реальность... Довольно тесно связанная с твоей. Например, в твоем мире живет Джампер, тот самый, который с сегодняшнего дня стал твоим другом. Да ты сама все понимаешь, просто тебе хочется... немножко поиграть в недоверие ко мне. Кстати, напрасно.

- Я... – Лиза смущенно опустила глаза. – Я верю... Вам.

- Можно «на ты», - усмехнулся ее Собеседник и снова-сызнова протянув ей чашку, добавил:
- Между прочим, это тот самый «латтэ», который предпочитает твоя Элли. Вот только я предлагаю тебе напиток, приготовленный моими руками. И поверь, то, что я сейчас приготовил это куда как лучше, чем тот его вариант, что ты можешь отведать в той самой забегаловке, у Баддингера, уж ты мне поверь!

- Хорошо! - Лиза протянула руку и взяла предложенную ей чашку. Ее визави с одобрением улыбнулся и наполнил из кофейника другую чашку, для себя. Однако, в его чашке кофе оказался вовсе без молочной «шапочки», что девочку на этот раз уже и не удивило.

Напиток оказался и вправду, изумительно вкусным. Яркий кофейный вкус чуть смягчался сливками. А сахару было ровно столько, чтобы не испортить общее впечатление. Да, в этот раз Лиза оценила, что значит настоящий кофе!

- Я рад, что тебе понравилось, - отозвался на ее эмоции тот, кто приготовил сей чудный напиток. – Думаю, теперь мы вполне можем перейти «на ты», - как-то даже удовлетворенно заметил ее визави, сделав глоток их своей чашки. – Как ты думаешь?

- А это не будет слишком нагло с моей стороны? – встречным вопросом ответила Лиза.

- Если там, в доме Элли ты была искренней, то ничуть, - в тон ей ответил ее взрослый – скорее уж весьма и весьма взрослый! – собеседник. – Ты сказала, что хочешь поверить мне и ждешь знака. Такой знак тебе сойдет? Теперь ты веришь?

- Да, - отозвалась девочка, - я верю.

И тут же спросила:
- Скажите, а все, что сейчас случилось... ну... мое спасение Джампером... Это тоже Вы подстроили? Вам захотелось, чтобы у него был еще один друг?

-Ни в коем случае! – горячо запротестовал тот, кто сугубо честен. Просто потому, что Ему нет никакой нужды лгать! – Ты была совершенно свободна в своих поступках. Ну... в том, плыть тебе или не плыть... И во всем остальном тоже! Я просто решил по возможности исполнить твою... просьбу. В принципе, ты ведь могла и не заплывать так далеко! Так что, ты импровизировала в этом... пространстве. А вместе с тобой, импровизировал и я! Впрочем, лично я рад тому, что теперь у Джампера есть еще один друг среди обычных людей. Ему приятно... Впрочем, не стану скрывать, мне это тоже очень приятно!

- Я тоже рада! – Лиза несколькими глотками допила кофе, а потом спросила о том, что ее особенно интересовало:
- Скажите, а как я могу Вас называть?

- Ты пытаешься быть вежливой из-за того, что чувствуешь свою вину? – вздохнул Вопрошаемый. – Поверь, это излишне. Со мною вообще очень сложно поссориться. Боюсь, тебе это просто не под силу!

Лиза вздохнула с облегчением и ее собеседник тут же улыбнулся.

- Иногда меня зовут Авва, - сказал Он. – Если хочешь, ты можешь называть меня именно так. «Авва» значит «отец». Ну и, в некотором роде, все обстоит именно так. Хорошо?

- Хорошо, Авва! – ответила девочка.

- Там, в доме Элли, ты обращалась ко мне «на ты», - напомнил ее визави. – Мне понравилось. Я буду рад, если ты продолжишь примерно так же.

- Да, Авва, - сказала Лиза. И добавила:
- Прости меня! Элли была права, Ты сделал как лучше для всех. Спасибо за чудо!

- Лиза, - как-то серьезно сказал ее собеседник, - я должен тебя огорчить. Не было никакого чуда. Я просто свел воедино несколько вероятностей. Так, чтобы они начали работать оптимальным образом для нескольких хороших людей. И так, чтобы они же дали шанс исправиться некоторым людям из числа тех, кто много хуже. Я не пытался преодолеть или же отменить свойственное каждому из тех, кто был связан этими незримыми нитями возможностей делать добро. Поэтому, в том, что я сделал, нет ничего по-настоящему чудесного, необычного или невозможного в принципе. Я не отменял чью-то смерть и не дал кому-то жизнь вместо смерти.

- А это не одно и то же? – удивилась Лиза.

- Конечно же нет, - ответил ей Авва со всей серьезностью. И уточнил:
- Смотри. Если просто отменить смерть человека, он всего-навсего останется в живых. Но вряд ли будет этому по-настоящему счастлив. Но если изменить самые обстоятельства его смерти и задать ему иные возможности, иные варианты его дальнейшей жизни, он будет меньше страдать, а возможно, будет счастлив.

- Но разве ты не отменил смерть, когда свел на одной дороге меня и Элли? – удивилась Лиза.

- Я не менял ни ее, ни тебя, - ответил ее собеседник. – Я дал вам шанс изменить друг друга. Да, я хотел этого. Но я не заставлял вас в точности и беспрекословно исполнить мою волю. Элли могла в расстроенных чувствах промчаться мимо человека, попытавшегося укрыться от зимнего ветра, привалившись к стволу большой сосны. А ты и вовсе могла дождаться Элли, когда она вернулась из суда и... убить ее. Убить за предательство. Или же... просто сжечь ее дом, в отместку за все те обиды, которые сама себе же и придумала.

- Авва! Что ты такое говоришь! – Лиза была в ужасе. – Я не могла... Никак не могла убить Элли! Да и она... никогда бы не оставила человека замерзать на улице! Она не такая!

- Ну... Я видел всякое! – возразил ей Авва. – И мне порой случалось обращать «минус» в «плюс», делать отъявленного мерзавца героем. Между прочим, обратную, негативную эволюцию люди вполне охотно проделывают сами. И часто даже с удовольствием.

- Зачем ты так! – Лиза вздохнула. – Не все ведь... такие.

- Ага! – усмехнулся Авва. – Как называть Бога убийцей и истязателем, так это нормально, а как услышать о том, что человек может сам по себе совершить нечто мерзкое, это ужасно!

- Если ты все еще сердишься, - со всей серьезностью напомнила Лиза, - тебе не составит труда узнать, что Элли собирается меня высечь за все мои грехи. Она, вообще-то, говорила, что не сердится на меня, но я... упросила ее. Если хочешь – считай это наказанием мне за все... богохульства. Впрочем, - добавила она, - если ты считаешь это недостаточным, накажи меня сам. Прямо сейчас.

- Лиза, я не причиняю людям боль, - сказал Авва, глядя на нее очень серьезно. – Мне это вовсе не нравится. И я никого никогда не наказывал, что бы ты сама об этом не думала. Иногда я просто не вмешиваюсь. И тогда... люди сами по себе начинают вести себя наихудшим образом. Например, в твоей приютской истории я просто-напросто перестал сдерживать. И тебя, и ту приютскую дамочку, что вещала о моей склонности к садизму в мелких и крупных масштабах. Она начала. Ты продолжила. И все завертелось... не лучшим образом. Хотя могло обернуться вовсе иначе.

- Но ведь я тогда говорила против нее! – не сдавалась Лиза.

- Вот уж не заметил! – Авва даже как-то сокрушенно покачал своей головой. – Ты в тот день просто с раздражением повторила ее же тезисы, снабдив их комментарием в стиле, «Вот, поглядите, какого нелепого кумира для поклонения вы все себе избрали!» Знаешь, если бы я не знал, какая ты на самом деле, не знал твою истинную, внутреннюю суть, я бы сказал, что вы с нею прямо два сапога пара!

- А кто я, Авва? – тихо спросила Лиза. – Кто я там, изнутри самоё себя? Скажи мне. Только честно.

- Ты одна из моих дочерей. Тех, кто живет там, в обычном мире, и делает моё Дело!

Он подчеркнул это слово, сделал паузу и продолжил.

- Именно поэтому, - сказал Он,- я не собираюсь тебя отговаривать или мешать тебе. Даже в той самой вашей... странной затее. В смысле, если ты всерьез считаешь, что это самое «наказание» пойдет вам обеим на пользу, я... просто не стану вам мешать. Даже если не считаю это все, всю вашу «болевую затею» чем-то необходимым. Да, ты вправе делать то, что ты считаешь нужным.

- И огребать последствия неправильных решений, да? – девочка закончила его недосказанную мысль.

- Если вы затеете нечто, что может повредить тебе, я вмешаюсь, - серьезным тоном пообещал ей Авва. – Ну... вмешался же я сегодня, когда ты начала делать глупости с этим твоим «заплывом»!

- Спасибо! – снова сказала Лиза.

- Не стоит благодарностей, - чуть иронично отозвался Авва. – Просто не делай явных глупостей и у меня не прибавится новых поводов для беспокойства.

- Я постараюсь! – улыбнулась Лиза. А потом спросила:
- Авва, а ты можешь... рассказать немного подробнее о том, кто же я такая?

- Прости, нет, - ответил ей Тот, Кто не любит торопить события. – Кое-что ты должна вспомнить сама.

- А те... – Лиза, кажется, начинает о чем-то догадываться. – Те миры, где я бывала когда-то во сне, это...

- Вот видишь! – улыбнулся Авва. – Ты уже начала кое-что припоминать!

- Это было давно, - вздохнула девочка.

- Но ведь это... было! – как-то очень настойчиво обратил ее внимание Авва. – И очень хорошо, что ты все это не забыла!

- Я думала, это просто сны, - сказала Лиза. – Странные сны.

- Пожалуй, я могу кое-что тебе подсказать, - Авва подмигнул ей. – Наверное, так будет честно. Думаю, в одну из ближайших ночей, ты просто снова увидишь сон… Один из тех, снов, которые ты когда-то видела… уже давно. На самом деле, все куда как интереснее, ведь это связано с одной из жизней, которые ты когда-то прожила в телесной форме, в одном из плотных миров. И тогда ты многое поймешь. Ну, а потом… Ты снова вернешься в свой нынешний мир, туда, где живет Элли. Но ты сохранишь увиденное в памяти, осмыслишь все это… И тогда тебе все станет ясно.

- Хорошо, - сказала Лиза. - Я согласна.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Всё та же, старая как мир, история "хороший" царь и "плохие" бояре.
Так не бывает, рыба всегда гниёт с головы, всегда.
Жаль девочку, во второй раз иллюзии ломаются намного больнее.

Рыба то рыба.
А вот, допустим, откуда гниет коралл?

В данном случае речь, всё-таки, о рыбе

Ну как по мне, это спорно.
Вы бы развили свою мысль, может станет понятней идея. Кто в роли рыбы тут - Бог? Или власть в облике человека? Только про дельфина не надо, я погуглила, что он млекопитающее.

Если я начну развивать свою мысль, на меня начнутся нападки религиозных фанатиков, а оно мне надо?
С другой стороны, если коралл начинает гнить с "хвоста" "голова" сгниёт чуть позже, но неизбежно. Разницы практически никакой.
Примерно так