Клуб "Преступление и наказание"

Amazing)

36.

Крис покачал головой.
— Я не мастак рассказывать истории, Иста. И леди вперед. Тебя же что-то гложет?
Иста заерзала на его коленях.
— С чего ты так решил?
Она тут же почувствовала, как напряглось его плечо и ускорился пульс. Хромой криво усмехнулся. Так, что в хищном оскале блеснули зубы.
— Когда директор интерната был не в духе, он тоже махал тростью с особенным пылом.
— Ты провинился!
— Не спорю. Но и тебя что-то сильно беспокоит.
— Только тайна Стю и то, что ты не можешь ничего узнать. Столько лет прошло, а Стю так и не обмолвилась, что же произошло тогда.
Крис глубоко вздохнул. Голос его звучал глухо.
— Ты же толком не объяснила, что искать. Расскажи мне, что тебя так мучает.
Иста помрачнела. Стиснула пальцами его руку.
— Опять не слушаешься прямого приказа? Или уходишь от ответа?
Крис снова покачал головой.
— Мне нечего скрывать. Я расскажу. Но дай отдышаться.
Иста опустила голову на плечо Криса, и он с жадностью вдохнул исходящий от ее волос запах. Она немного подумала, разглядывая свечной огонек, а потом заговорила.

— Когда-то, особняк на Сиреневой знал каждый житель Шортенбирга. Наш папа возглавлял Министерство Магии и был одним из самых уважаемых представителей высшего света. Я родилась в сложный для семьи период — когда решался вопрос назначения отца. Говорят, что мама очень тяжело переносила беременность и даже чуть не умерла. Но потом все наладилось. Отец получил желанную должность, мать долгожданное признание и положение в обществе, а я — самую красивую в мире детскую комнату, множество игрушек и собственных слуг.
Вокруг меня всегда были люди. Прислуга ухаживала за моим гардеробом и подавала самые вкусные блюда. Лучшие педагоги учили меня музыке и танцам, наукам и искусству. И, конечно же, магию мне с пеленок преподавали, только отлично вышколенные волшебнорожденные учителя. Мама с головой окунулась в светскую жизнь, а папа наступательно укреплял свое положение в Министерстве. Я имела все и ничего одновременно. Иногда я с завистью смотрела на детей прислуги. Они вместе играли, родители собственноручно учили их своему ремеслу. Только я была никому не нужна!
Иста резко вскинулась и с тревогой посмотрела Крису в глаза:
— Ты же понимаешь, меня правда?
Он кивнул, осторожно обнял ее. Она снова устроила свою голову на его плече.
— Мне было два года, когда родилась Элси. Это было счастливое время для нашей семьи. Мать закатывала приемы дважды в неделю. У нас собирался весь свет. Отец закончил чистку в министерстве, разобравшись со всеми своими недоброжелателями и отблагодарив друзей. Элси родилась вовремя. Да, она всегда умела правильно выбрать момент и сделать так, чтобы всем было хорошо. В день ее рождения в небо взлетели красочные салюты, в саду накрыли длинный стол, и любой горожанин мог войти к нам, чтобы получить большущий кусок торта и выпить розового вина за счастье новорожденной.
Иста вдруг почувствовала, что ей стало жарко и сильно захотелось пить. Она поискала глазами кувшин. Крис быстро догадался, что ей нужно, подал воду и помог напиться.
— Ты думаешь, я не любила Элси?
Крис отрицательно качнул головой, забрал у нее кувшин и крепко обнял. Иста затихла у него на груди, а потом продолжила.
Я любила свою маленькую сестричку. Как ее было не любить? Она родилась красавицей! Никогда не плакала и не шалила. Была такой же эффектной, как мама и обладала тонким, проницательным умом отца. Все любили Элси, Крис. Ты бы тоже полюбил, если бы вы познакомились. И я души в ней не чаяла. Но ее было слишком много в моей маленькой жизни! Если мне делали замечание, то обязательно прибавляли, что я должна подавать Элси хороший пример. Мои успехи считались чем-то обыденным, ведь я была старше, а ее непременно подчеркивались, так как она была младше, а уже такая умница.
Однажды мне подарили котенка. Он был таким милым и игривым, Крис! Ночью я брала его из корзинки и укладывала спать на своей подушке. Он любил меня, бегал за мной по всему дому и я была счастлива. А потом у котенка обнаружили блох. Это, конечно же, мерзко, я понимаю. Но его можно было искупать в специальном растворе или вывести блох с помощью магии. Но папе было некогда, а мама устроила скандал - побоялась, что наш дом превратиться в хлев. Она велела слугам немедленно унести котенка из дома и никто не посмел ее ослушаться, Крис! Я плакала несколько дней. В конце концов у мамы разболелась голова и меня на неделю лишили сладкого. За капризы. И запретили вспоминать про котенка. С Элси мама никогда не была такой строгой.
Когда у мамы было хорошее настроение, она шутила, что со мной все было сложно с самого начала: шаткое положение семьи, сложная беременность, тяжелые роды. А вот Элси — наш ангелок и с ней пришло все самое хорошее в наш дом. Как же меня ранили такие шутки! Когда я вела себя плохо, мама могла не разговаривать со мной несколько дней. Сколько бы я не плакала, она все равно не обращала на меня внимания. Только Элси могла уговорить ее простить меня. И тогда мама говорила, что я должна быть сильной, независимой и умной. Как Элси.
Иста задрожала, Крис ласково погладил ее по спине.
— И чем старше мы становились, тем больше я замечала разницу, как к нам относились. Думаю, что меня в детстве вообще понимала только Стю. Она ведь тоже родилась в этом доме. Ты знал, Крис?
— Нет! — удивился Хромой.
Да, она родилась примерно через год после Элси. У нашего управляющего. И так как мы все были ровесниками, то с детства дружили. Стю была простой и веселой. Она никогда не выделяла ни меня ни Элси и была верной подругой каждой из нас. Но у Элси и так было много друзей, а у меня была только Стю. Ей можно было доверить любую тайну и если попросить никому не говорить, то она молчала. И никогда такого не было, чтобы Стю проболталась. Она не робела перед нашим богатством, не льстила и не подлизывалась. Но самое главное — Стю видела, что родители любят Элси больше чем меня!
Крис недоверчиво хмыкнул.
— А вы, девочки, случаем, не преувеличиваете?
— О нет, Крис, поверь мне, это замечали многие, но признать — смелости хватало только у Стю! Ей вообще многое сходило с рук. Она всегда умудрялась ладить, как с девчонками своего положения, так и с детьми высшего света. Стю часто сопровождала нас на разные праздники. Могла веселиться сама и веселить других. Наш отец высоко ценил своего управляющего и очень много хорошего сделал для Стю. Папа не раз спасал ее от скандалов, когда она крутила романы с кавалерами. Стю умела нравиться мужчинам, и они всегда были от нее без ума. Выгодная у нее была позиция. С одной стороны — доступная девушка из прислуги. С другой — манеры, внешность и протекция уважаемой семьи. У Стю было все, что только могла пожелать себе молодая девушка! Даже странно, почему папа так хорошо к ней относился… Тебе не надоело это слушать, Крис?
— Нет. Я готов слушать твой голос бесконечно. Рассказывай.
Стю была самой смелой и раскованной из нас. Когда мы выросли, мама регулярно давала балы, стараясь привлечь молодых людей из наиболее уважаемых семей Шортенбирга. Ах, Крис, знал бы ты, как это было скучно — мамины балы! А Стю папа дал денег на собственное дело, и она открыла Кафешечку. Хватки ей было не занимать и ее заведение вмиг стало популярным. А уж когда Стю начала закатывать свои вечеринки — и подавно. Танцы у Стю были лучшими в городе и туда стремился попасть каждый, кто хоть что-то понимал в развлечениях. И конечно же, мы были ее самыми любимыми и почетными гостями. Пока она не познакомилась с этим смазливым торгашом. А Элси со своей бледной молью.

Арти, пожалуйста, пиши продолжение! Мы должны узнать, чем это закончится. А потом можно будет издать) я, кстати, рисую теперь иллюстрации - так что, можно будет дополнить картинками.

Спасибо, что не бросаете Сказку .... чем дальше, тем больше нравится

37.

Голос Исты осекся, и она судорожно сглотнула собравшийся в горле теплый комок слез. Хромой чуть поменял позу и только собрался утешить свою хозяйку, как она дерзко улыбнулась.

— Ах, семнадцать лет назад мне было двадцать пять лет! Мама мечтала удачно выдать меня замуж, папа молчал, а я хотела только одного — наслаждаться жизнью. Элси в свои двадцать три, казалось, вообще ни о чем не переживала. Конечно, вокруг нее вечно мотался рой ухажеров, а она делала вид, что ее никто не интересует. Сестричка тогда читала книги и мечтала сделать магическое открытие. Что-то там про усовершенствование формулы Чернобурой или вроде того. А вот мы со Стю придумывали просто отвязные вечеринки! Ты думаешь откуда в баре Кафешечки столько оригинальных коктейлей? Это мы тогда учились смешивать напитки и смотрели, как барышни становились смелее после пары глотков, а мужчины щедро расплачивались за угощение, даже не подозревая, что им предложили не просто ром с гранатовым соком. А как-то раз к нам нагрянула полиция — парни что-то там не поделили, но обвинений предъявлено не было. Зато Стю радушной хозяйкой предложила молодым офицерам по чашке отменного чая и кокосовые пирожные. Смена заканчивалась, и они не отказались. Да… парни в форме, после душистого чая умеют сделать вечер приятным!

Иста игриво провела пальцем по груди Криса и расслабленно улыбнулась.

— Талю Ойстраху тогда стукнуло вроде бы тридцать семь. Самое время было сделать хорошую партию и обзавестись наследником. Его бизнес процветал, сам он был человеком состоятельным, уважаемым и выглядел весьма недурно. Поговаривали, что он сох по какой-то деревенской девчонке, которая предпочла ему другого, но это вряд ли. В городе все слишком хорошо знали, кто такой Ойстрах. Да за него сам бургомистр отдал бы свою дочь, благослови его Роника Чернобурая девочкой, а не той жирной прыщавой жабой, что он называет своим наследником. Нет, Талю бы не отказало ни одно семейство Шортенбирга. Что уж говорить об окрестностях. Скорее всего он просто сколачивал состояние и не торопился связывать себя обязательствами. Мужчины вообще плохо понимают, зачем нужна семья.

Крис бросил на Исту короткий взгляд из-под опущенных бровей, но остался нем, как глухая стена.

— В тот первый вечер Ойстрах умело делал вид, что не понимает о ком шепчутся молодые девицы и не замечает их жадных, любопытных взглядов. Чем скромнее он себя вел, тем сильнее распалял фантазии девочек на выданье. Что поделать, Таль был чертовски хорош! Стю лично поднесла ему брют, а потом навязалась на танец. Кто бы мог подумать: он и она! Таль хоть и не обучался магии, но мог позволить себе лицензию любого уровня. А она, несмотря на манеры великосветской леди, была всего лишь дочерью управляющего! Ее уровень — пирожки с салом, да пиво, Крис! Разве это было справедливо, что мужчина его положения увлекся такой, как Стю?

Крис разомкнул объятия и убрал руки за голову. Взгляд его был тусклым и усталым. Он отвел глаза и не ответил ничего вразумительного. Иста поняла его по-своему.

— Вот и я тогда подумала так же! Ну, поиграет, даст денег и бросит. Хотя все же было непонятно, если Ойстрах хотел только интрижки, зачем было крутить с ней вот так, у всех на виду? Когда они танцевали, Крис, он смотрел на нее такими глазами, словно она была ярчайшей звездной, спустившейся с ночного неба! Ты бы слышал, как она смеялась, когда он кружил ее по залу! Это было похоже на сумасшествие. Я тогда поспешила найти Элси, чтобы спросить, может она что-то знает о намерениях Таля, но буквально с ног сбилась, в поисках сестры! А когда нашла ее, в дальнем углу зала, она была не одна, Крис!

Иста вздернула подбородок и сузила глаза. А потом сморщила нос, словно хотела чихнуть. Хромой закрыл глаза.

— Элси никогда не грустила от одиночества. У нее всегда была любовь родителей, уважение слуг, множество близких друзей и галантных поклонников. Но она же принимала это все за естественное и никогда не ценила! Еще никому из мужчин не удавалось привлечь ее внимание, и я была уверена, что эта серая мышь выйдет замуж только когда папа купит ей именитого жениха. Крис, а она в тот вечер уединилась с тупицей Арани и слушала его идиотский бред об Источнике Силы! Бред человека, которому никогда не суждено было стать волшебником. Ведь у него не было денег на обучение или лицензию! Он же влюбил в себя Элси только ради наших денег!

Хромой вздрогнул. Так резко, что Иста чуть не слетела с его колен. Не размыкая век Крис нервно вспахал пятерней свои волосы и снова устроил руки на затылке.

— Не обращай внимания, — голос его просел, — продолжай.

Иста, увлекшись воспоминаниями не смотрела на своего собеседника. Ее взгляд был направлен прямо, на противоположную стену, где в свете свечей мрачно поблескивали цепи, кандалы и зажимы.

— Как ты понял, это был худший из вечеров, что мы дали у Стю. Она впервые отказалась обсуждать со мной своего очередного кавалера. Все смеялась, отшучивалась и отводила глаза. Зачем она это делала, Крис? Стю была моей лучшей подругой! А тем вечером она вела себя так, словно у них с Элси была одна тайна на двоих. Ты не представляешь, как мне было больно! И тогда, и потом. Ведь Таль и Арани начали приходить каждый раз, когда мы собирались повеселиться. Конечно, как они могли догадаться, что им тут не рады, и Стю приглашает Таля исключительно ради девиц. А Элси… Я не знаю, зачем понадобился Элси этот чудак! Может в качестве развлечения. Да, мужчины порой бывают очень странными и непонятливыми.
А ведь я так и знала, что они все испортят, Крис! И пыталась предотвратить катастрофу. Я так хотела, чтобы все было как прежде! Чтобы всем было весело и хорошо. Я понимала, что если Элси влюбится в Арани, он погубит ее! Я делала все, чтобы спасти ситуацию. Это я сказала папе, что Элси бегает на вечеринки к Стю, чтобы встречаться с каким-то нищебродом. Папа пришел в ярость, ты представляешь, Крис? Конечно, он ведь тогда первый раз увидел, что на самом деле представляет из себя его младшая дочь! И это я открыла ему глаза. Я первая заговорила о чести семьи и о недопустимости позорного мезальянса.

Хромой скрипнул зубами, пальцы хрустнули, сжавшись в кулаки. Он решительно пересадил Исту на лавку и встал, прижавшись лбом к стене.

— Что с тобой?

— Рубцы ноют. Больно сидеть. Но я слушаю тебя, Иста. И что было дальше?

— А Элси, как была эгоисткой, так ей и оставалась! Ей было плевать на нас, на всю нашу семью, на наши чувства. Когда папа запретил вечеринки у Стю и запер Элси под замок, знаешь, что она сделала, Крис? Она сбежала! Ты не поверишь, у этого проходимца хватило наглости проникать ночью в наш дом, чтобы окончательно вскружить глупышке голову! Он окончательно влюбил ее, уговорил сбежать и выкрал Элси прямо из ее комнаты! Скорее всего Арани надеялся, что отец сжалится над своей любимицей и после клятв у ног Роники Чернобурой ему позволят влиться в нашу семью. Но этого не произошло, Крис!

— Ну еще бы! — еле слышно прошептал Хромой и до стона закусил губу.

Опять на самом интересном месте!

38.

Иста щелкнула пальцами и в воздухе, рядом с ее рукой, повис изящный тонкий мундштук. Она затянулась. Тонкий сладковатый аромат поплыл по пыточной. Иста задумчиво коснулась пальцами губ. Каждое следующее слово отдавало такой горечью, что у Хромого сводило скулы.

— Арани с Элси заключили брак, и она больше не приходила в наш дом. Папа злился, ссорился с мамой, но в конце концов мы все это вынесли. Вместе. Как одна семья. Главное ведь было показать всему обществу, что мы не одобряем таких поступков, как связь с оборванцами! И я всячески поддерживала отца в том, что честь семьи дороже всего, а Элси этого не ценила. Она не подумала о том, что у папы могут быть неприятности на работе, а маму может хватить удар! Но я постоянно была рядом, заботилась о родителях и справедливость наконец-то восторжествовала. Они любили меня, Крис! Любили.
Я старалась не упускать из вида ни Элси, ни Стю. Частенько забегала в Кафешечку, мы обменивались новостями. Кажется, что Ойстрах после скандала стал обходить заведение Стю дальней дорогой. А может просто получив свое, разочаровался в ней. Откуда мне знать, я не сую нос в чужие дела. А за сестрой приглядывала просто, чтобы знать, как у нее идут дела. А шли они неважно. Первые года-два им с трудом хватало на жизнь. А потом, Элси, тихонько, чтобы никто не узнал, отнесла старьевщику свои наряды. Еще через несколько недель настала очередь ювелирных украшений. Я подумала, что они решили уехать из Шортенбирга, но все оказалось куда хуже! Арани на эти деньги пошел учиться магии!
Следующие три года она жила на то, что давала уроки! Моя сестра, Крис, унизилась до того, что стала давать черни уроки, ты представляешь? А это тупое животное, ее муж, все время и все силы посвящал занятиям и романтическим идеям Элси — что-то там сделать с формулой Чернобурой! Ты хоть немного представляешь себе, как все это было убого? Он дома-то бывал раз в несколько месяцев! Я хотела ей помочь, Крис. Правда! Однажды я пришла в ее жилище, тайком от папы и мамы, чтобы поговорить. Я думала, что она обрадуется мне и раскается в том, что сделала. Но, Крис, она не раскаивалась!
Элси светилась от гордости и счастья, сообщив мне что любит эту моль, и у них будет ребенок! Зачем ей вообще понадобилось тогда рожать? Да еще от такого, как Арани? Я ничего ей не ответила и ушла. Меня тошнило почти всю дорогу до дома. Тошнило от запаха ее жилища, от убогости ее существования, от того, как фальшиво она пыталась казаться счастливой. Словно я не видела, как огрубели ее руки, какой худой и бледной она была. Зачем она лгала мне, Крис? Лучше бы сразу призналась, что жалеет о своем поступке и хочет домой. Папа простил бы ее. Мы бы все простили ее, если бы она об этом попросила.

Крис медленно повернул в ее сторону голову. Встал вполоборота, прижался плечом к стене и скрестил на груди руки.

— Ты считаешь меня жестокой, Крис?

— Нет. Я понимаю, почему ты стала такой.

— Какой? — вскинулась Иста, отложив в сторону мундштук.

— Ранимой. Рассказывай дальше. Ты больше никогда не видела свою сестру?

— Видела. Один раз, — Иста вспыхнула, словно вспомнила нечто постыдное и зачастила, — Она пришла перед самыми родами. Сказала, что чувствует себя очень плохо. А на врача у нее нет денег. Попросила помочь, когда придет время малышу появиться на свет. Поддержать ее силы. Крис, ты представляешь? Пойти к ней, в ту лачугу! Дышать этим смрадом нищеты! Помочь родиться на свет ребенку Арани! Это он во всем виноват! Это из-за него все так вышло. Я попыталась ей объяснить. А она начала его защищать. Она говорила, что они любят друг друга. У него все получится. И они счастливы. Просто именно сейчас его нельзя отрывать от занятий. Она сама родит. Ей нужен небольшой запас силы. На всякий случай.

Иста всхлипнула. Она низко наклонила голову и несколько мгновений рассматривала свои ладони. А когда на них упали первые слезы — дрожащие пальцы согнулись, словно когти хищной птицы. Ноздри затрепетали, а по нежной белой шее пошли красные пятна.

— Я рассердилась на ее упрямство. И прогнала ее, Крис. Сказала, что она сама отреклась от дома и семьи, когда выбрала Арани, а не нас. И поэтому у нее нет права обращаться к нам. Крис, я не хотела ее смерти! Клянусь, я не знала, что так получится. Я была уверена, что Элси и сама отлично справится с родами. А к нам пришла, только чтобы заручиться поддержкой семьи для ребенка. Прощупать почву: примем ли мы их. Но разве так просят, Крис? Она должна была раскаяться! Признать все свои ошибки! Согласиться с тем, что была неправа. Арани — бездарный ублюдок! Но она этого не сделала, Крис.

Хромой смотрел на свою хозяйку немигающим взглядом. А она плакала и кусала губы. Совсем как он недавно. Крис тяжело вздохнул.

— И что случилось потом? Чего ты так боишься?

Иста подняла на него глаза и отчеканила с болью:

— На прощанье Элси произнесла странную фразу: «Что ж, тогда я поговорю со Стю. Она мне тоже, как сестра». Ведь в этом что-то есть, да, Крис? Не могла же она на самом деле считать сестрой ее! Я думаю, что Элси поплакалась Стю. А ведь я так и не рассказала папе и маме, что Элси к нам приходила и просила помощи. Мы встретились тайком, никто не знал. И не знает до сих пор. Значит Стю никому не сказала, что я отказала сестре в помощи и она умерла по моей вине. Почему не сказала, Крис? И ведет себя так, словно мы действительно подруги, словно она не осуждает меня за смерть Элси! Почему, Крис?

Крис промолчал.

— Мне страшно, Крис! Понимаешь? Страшно! Я каждый день жду, что она заговорит со мной об Элси и обвинит в ее смерти. Почему она молчит и мучает меня этим, если знает, что это я ее убила? Почему притворяется моей подругой, чего она выжидает, Крис, скажи? Ведь она что-то знает! И поэтому тянет. Она же чего-то хочет от меня, да? Она знает, что я ревновала Элси к родителям. Думает, что я специально все так сделала. Но нет, Крис! Я любила ее, любила, слышишь? Я правда любила Элси и не хотела, чтобы она умерла. Клянусь тебе, я не хотела! Да скажи ты, хоть что-нибудь, ну, пожалуйста, только не молчи!

Хромой медленно, в раскачку, подошел к своей хозяйке. Сел рядом и крепко обнял ее.

— Успокойся. Никто тебя не обвинит. Ты не виновата, Иста. Обещаю тебе, я все разузнаю. Только успокойся.

Иста громко рыдала на его плече. А Крис смотрел, как клубится тонкий дымок из ее трубки и от этого сладковатого аромата у него першило в горле. Сколько Хромому пришлось утешать плачущую, пока она не выплакала все свои страхи, он не считал. Наконец Иста затихла. Крис осторожно отстранился, подал ей воды, потом напился сам.

— Ты не виновата! — тихо повторил он.

Иста уже взяла себя в руки. Она смочила в воде белый кружевной платочек и тщательно вытерла лицо и руки. Попыталась улыбнуться.

— Ну что, теперь твоя очередь. Ты же обещал!

Крис потер переносицу, немного потеребил пряжку своего ремня и прочистил горло.
Иста, уставшая от слез и переживаний, словно зачарованная слушала его историю.

А дальше?

39.

Когда дому Рэндлов понадобилась новая прачка, никто и не сомневался, что эта работа достанется Лапушке Буш. При рождении, родители нарекли ее Милой, но вся деревня предпочитала называть девочку Лапушкой. Такой уж милой и очаровательной она родилась. Выросла Мила веселой, стройной, с яркими как лепестки тюльпана губами и нежным взглядом невинной горлицы. Лапушка обладала кротким нравом, неутомимостью и трудолюбием. На поле она жала быстрее многих. А в птичнике никогда не пропускала гнезда и всегда знала, где искать свежие яйца. Матильда Рэндл, благосклонно качнула головой, и уже к обеду Лапушка Буш перебралась на новое место работы.

После тяжелого крестьянского труда, жизнь в господском доме казалась Миле прекрасной. Каждое утро семейство Рэндлов получало стопку отлично выстиранного, идеально отутюженного и аккуратно сложенного ароматного белья. Природная застенчивость не позволяла Миле ходить вечерами на танцы. Поэтому парням, желающим познакомиться со скромной и благочестивой девушкой, приходилось хорошенько поломать голову, чтобы найти предлог для посещения усадьбы Вульфа Рэндла. Хозяин дома был строг, статен и угрюм. Иметь с ним дело (не то что заводить знакомство) желающих было мало.

Неизвестно к чему счастью, Вульф Рэндл дома бывал редко. Его молодая жена в одиночку умело вела хозяйство, пока муж, годившийся ей в отцы, пребывал в постоянных разъездах. Все это мало интересовало Милу Буш. Но однажды, вернувшись из очередной долгой поездки, хозяин лично зашел в маленькую прачечную. Он бросил к ногам Лапушки узелок с грязным бельем, а сверху монету, с ее месячное жалование. И приказал держать язык за зубами. А чистое белье отнести в его личную спальню. Приказы хозяина были короткими, голос злым, движения ленивыми. А принесенные рубашки — перепачканными кровью.

Мила отстирала все тщательно и быстро. Отгладила и заштопала, а потом незаметно проскользнула в спальню Вульфа и оставила стопку свежих рубашек на кровати. Вульф неслышно зашел следом и замер в дверном проеме, словно зверь, подстерегающий жертву. Лапушка смутилась, покраснела, застыла перед ним, не смея попросить освободить ей проход. Вульф долго наблюдал за тем, как девушка заливалась краской, потом побледнела и на ее ресницах набухли слезы. Рэндл шумно вдохнул, словно от нее пахла чем-то аппетитным, а он был голоден, одобрительно кивнул и шагнул в комнату, оставив дверь открытой.

Мила Буш бежала от хозяйской спальни, по длинному, узкому коридору, всхлипывая и подвывая от животного ужаса. Если бы ее спросили, чего она так испугалась, девушка не смогла бы ответить. Но комната Вульфа, его хищный взгляд и тяжелое дыхание пугали ее до дрожи и ночных кошмаров. А в тот день, убегая от него первый раз, не видя ничего перед собой, Буш чуть не налетела на свою хозяйку. Едва успев остановиться, Мила, не поднимая заплаканных глаз, тут же присела в реверансе и торопливо извинилась за неуклюжесть. Матильда Рэндл так спешила в комнату мужа, что почти не обратила внимания на вид своей прачки. Лишь нервно дернула плечом и приказала передать прислуге, чтобы никто не посмел тревожить хозяина в ближайшие часы.

Так и повелось. Вульф приезжал из своих долгих поездок. Заносил Лапушке окровавленные, а иногда и изрядно порванные рубашки, давал деньги и пугал ее своим молчанием и долгим голодным взглядом. Каким-то необъяснимым, звериным чутьем, Вульф всегда знал, когда прачка принесет ему свежее белье. Он загромождал собой дверной проем и наслаждался ее стыдом и покорностью. Мила не знала, почему ей было так стыдно заходить в хозяйскую спальню. Ведь ничего дурного она даже и не помышляла! Напротив, ей было неприятно находиться в этой комнате и хотелось поскорее сбежать. Что она и делала каждый раз, когда Вульф освобождал ей путь.

Это длилось год, может полтора. Лапушке Буш исполнилось девятнадцать, и она уже получила несколько предложений руки и сердца. Девушка и сама почувствовала сладкое томление, что пришла пора, связать себя брачными узами, нарожать кучу ребятишек и познать вкус семейного счастья. Так бы все и случилось. Но однажды Вульф не просто занес в прачечную узел с грязным бельем. Он плотно закрыл за собой дверь и опустил щеколду. Подошел нестерпимо близко, крепко взял девушку за подбородок, заставил поднять голову и посмотреть ему в глаза. Мила вырывалась, кричала и плакала, однако Вульф все равно надругался над ней. А потом оставил на столе привычную плату.

Спустя четыре месяца беременная прачка неминуемо стала предметом насмешек деревенской толпы. Все ждали, что хозяйка усадьбы с позором прогонит загулявшую девушку, но вышло иначе. Матильда долго хлестала Милу Буш по щекам, требуя, чтобы та назвала отца ребенка, но девушка отказалась. Допрос перенесли на следующий день, но утром, хозяйка словно забыла про образовавшуюся в ее доме проблему и перестала замечать свою прачку. С чем это было связано никто не знал, а спрашивать побоялись. Тем более, что и хозяин не придал особого значения этому событию. Никто ничего не забыл, но Милу оставили в покое.

Лапушка Буш оказалась очень нежной и заботливой матерью. Она родила сына в срок и назвала его Кристофером. Рос он улыбчивым и щекастым. У каждого, кто входил в усадьбу Рэндлов, ребенок прачки вызывал искреннюю улыбку. Мальчишка получился и вправду симпатичным. Так же, в мать, он бы очень тихим, скромным и трудолюбивым. С удовольствием таскал в прачечную воду. Не отказывался нащипать лучины для кухонной плиты. Криса любили. Любопытный народ хотел знать, кто же его отец, но все же мальчишку не обижали.

Прошло шесть лет. Над Милой уже никто не подшучивал по поводу неожиданного приплода. Все видели, что мужского внимания она избегала. Ни с кем не шутила и не флиртовала. Работала все так же споро и ловко. Может и отстали бы от нее. Вот только на свою шестую весну Крис сильно порыжел. Нет, не выцвел на ярком весеннем солнце. И не испачкал волосы в краске для тканей. Просто он стал рыжим. А таких в усадьбе не было. Точнее почти не было. Единственным обладателем ярко-огненной шевелюры в доме был только его хозяин — Вульф Рэндл. Прислуга до времени прикусила языки.

У четы Рэндлов не было детей. Вульф женился поздно, на молодой и здоровой девушке. Бастардов до брака он не имел. И за десять лет семейной жизни наследником так и не обзавелся. Это единственное, что омрачало их семейную жизнь. Все остальное Матильду Рэндл устраивало. Муж был строг, но пылок. Молчалив, но жаден до плотских утех. Она любила Вульфа и добровольно подчинялась любой его прихоти. Никто не посмел ей донести о мальчишке прачки. Она сама увидела и все поняла, когда Крис бежал через двор с чистыми полотенцами для кухни.

Не зря муж доверял супруге свое имение. Матильда была женщиной спокойной, рассудительной и думающей. Она не стала устраивать скандал. Еще год она наблюдала за мужем и прачкой. Один раз даже унизилась до того, что встала за дверями и слушала, что происходило в прачечной, пока мальчишку отослали на кухню, а Вульф Рэндл вошел к Лапушке Буш. Мила научилась не кричать и не плакать в такие моменты. Она отрешенно отворачивалась к стене, позволяя насильнику делать свое дело. Абсолютная тишина, вот что поразило Матильду Рэндл. Мужа она знала не таким. Это ее напугало.

Выждав, когда Вульф уедет в особо длительную поездку, Матильда обнаружила у себя пропажу очень крупной суммы. В показаниях было сказано, что монеты лежали в коричневом кожаном кошельке, расшитом цветным бисером. Перевернув вверх дном весь дом, кошелек был обнаружен в личных вещах прачки. Особо рассуждать тут было не о чем. Рыжеволосый мальчишка отправился в приют, дабы не нести наказание вместе с матерью, а Милу Буш, по прозвищу Лапушка, отправили в тюрьму. Там ей предстояло либо оправдаться, либо усугубить свою вину отказом раскаяться в содеянном.

А ведь начиналось все с ангелочков с эклерами.
Арти, ты невероятно непредсказуемый автор, только не бросай теперь!

40.

Шортенбиргский приют казался Крису самым худшим местом на земле. Воспитатели были равнодушными, распорядок слишком суровым, наказания часто несправедливыми и чрезмерными. Крис притих и затаился. В то время он не ощущал, как живет, как растет, как взрослеет. Все его существо стремилось только к тому, чтобы стать прозрачным и незаметным. И ему это почти удалось. Крис мог неделями не попадать в поле зрение воспитателей. Ему начинало казаться, что он не просто тень, а имеет кровь и плоть. Он начинал улыбаться по утрам и с интересом заглядывать в книжки. Но тогда в его жизни появлялся Красавчик Саймон.

Крис не понимал за что все так любят и уважают этого грубияна. Саймон, по мнению Криса, всем был обязан своей свите. Красавчику всегда подсказывали на уроках, давали списать и частенько выполняли за него домашние задания. Свора в любой момент была готова вступиться за своего главаря. Неудивительно, что Саймон был таким наглым. А хорошее отношение воспитателей Малыш объяснял себе лизоблюдством Красавчика и откровенным подхалимажем. Крису казалось, что только он видит насквозь гнилую и подлую натуру Красавчика. Тем сложнее Крису было отвечать свой урок, общаться с другими мальчиками и подчиняться воспитателям. Саймон находил Криса каждый раз, когда тот начинал оттаивать и подавать признаки жизни. Находил и травил. До тех пор, пока снова не загонял Кристофера в его скорлупу.

День, когда Малыш Кристофер покидал приют должен был стать самым счастливым в его жизни. Все шло к этому. Саймон давным-давно покинул их обитель. Его свора распалась. Воспитатели стали добрее, а наказания реже. Крис научился общаться и ладить с мальчишками, хотя и не подпускал никого к себе слишком близко и в любой момент готов был снова замкнуться в своей раковине. Но все равно. Его жизнь наладилась! Он лишь ждал того дня, когда можно будет покинуть эти стены и вернуться домой. К матери. В том, что она ждала его Крис не сомневался ни минуты. Он понимал, что ей либо не сказали где он, либо не пускали в приют. Но теперь это было неважно. Совсем скоро они снова обнимут друг друга.

Слова директора выбили из Кристофера дух посильнее чем, самая суровая порка. Мальчишка сидел оглушенный ужасной новостью и не мог перестать плакать. Директор поморщился, дважды тряхнул письмом, которое пришло через пару месяцев после поступления Кристофера и наконец отдал парню казенную бумагу. Строчки расплывались перед глазами и Крис не мог самостоятельно прочесть то, что было там написано. Но какое это теперь имело значение, если директор и так уже сообщил, что его мать, Мила Буш, под тяжестью обвинений и из-за страха перед неотвратимостью сурового, но справедливого наказания, наложила на себя руки.

Кристофер брел по улицам Шортенбирга, сжимая в мокрой от пота и слез руке мятый листок, похоронивший все его надежды, планы и мечты. На него никто не обращал внимания. Никто его не пожалел и не утешил. Если же прохожие и спотыкались об плачущего мальчишку, то давали подзатыльник или осыпали цветистой бранью. Крис не знал куда ему теперь идти и чем заниматься. Он остановился у булочной, вдохнул запах свежей выпечки и сглотнул слюну.

— Ну, чего встал? — словно хлыстом подстегнул его крик осанистого булочника.

— А что я должен делать? — недоуменно пожал плечами Крис.

Булочник недовольно повел бровями и указал жилистой рукой на стоящую рядом телегу.

— Разгружай муку. Плата, как всем, если к концу работы будешь стоять на ногах.

Жизнь в приюте научила Криса подчиняться властно отданным распоряжениям. И теперь, когда за него быстро решили какую работу он должен выполнять и даже пообещали оплату, у парня не возникло каких-либо сомнений, что делать. Пытаясь скрыть волнение, Крис чуть поджал губы, убрал смятый листок глубоко за пазуху и торопливо, боясь, что булочник передумает, по примеру других, закатал рукава рубахи. Булочник хмыкнул, одобрительно кивнул новому работнику и больше не сказал ему ни слова. Лишь время от времени, продолжал отдавать приказы и иногда ругался на не слишком расторопных работяг.

Крис и еще несколько парней снимали с телеги большие, тяжелые мешки, а потом сносили их по крутой лестнице в громадный сухой подвал. К концу разгрузки Крис стоял на ногах с трудом. Перед глазами расцветали разноцветные кольца. В горе першило от мучной пыли. Руки тряслись и проливали воду, которую подавала для умывания пышная дочка булочника. Пекарь расплатился, дав каждому из работников по большому круглому хлебцу, горсти изюма и неполной кружке молока. От последнего все отказались и забрав свою плату поспешили покинуть булочную. Крис растерялся и остался неловко топтаться во дворе, у выхода.

— Тебе мало? Считаешь, что работал больше и лучше остальных? — пекарь скрестил руки на груди.

Крис замотал головой, не зная, что ответить.

— Тебе некуда идти? — догадался булочник.

Крис опустил голову, что выглядело, как несмелый кивок.

— А ну зайди в пекарню, подумаем.

В жаркой, с большим окном пекарне, булочник поскреб сильными пальцами мясистый подбородок и начал выяснять, кто такой Крис, откуда он и как попал в приют. Получив развернутые ответы, ударил тяжелой рукой по столу:

— Мне все равно. Работай честно и никогда не пожалеешь о том, что остался у меня. Ешь сколько хочешь. Одежду я дам.

Крис ощутил, как загорелись его щеки. Он поблагодарил пекаря жарко и искренне, восхваляя небеса и Ронику Чернобурую за удачу. Голова слегка закружилась, а грудь распирало от теплого печного воздуха. За многие годы с Крисом впервые разговаривали на равных и проявили неподдельное участие к его жизни. Это тронуло юношу. Глубоко в душе, он был уверен, что до конца своих дней будет честно работать на этого замечательного человека, оказавшего ему помощь в самый сложный день его жизни.

Булочник снисходительно выслушал своего нового работника и деловито добавил:

— Подъем в четыре. И сразу же разжигаешь печь. Потом приносишь воду.

— Да, хозяин, я все понял — бодро отрапортовал Крис, стараясь подавить слезы благодарности и тоски по усопшей матери.

О заработной плате в тот день они не договорились. И позже спросить Крис не осмелился. Когда же, спустя несколько месяцев, он наконец, решился заговорить об оплате, булочник решительно указал на дверь, пояснив, что уговор дороже денег. И раз Крис остался за еду и крышу, то так и будет. А если нет, то улица ждет своего бродягу. Ночь была пуржистой, с колючим снегом и режущим ветром. И Крис проглотил это унижение. Проглотил вместе с обидой, отчаяньем и горьким комком слез. Вопреки ожиданиям Криса, булочник не изменил к мальчишке своего отношения. Все что интересовало пекаря — это сорт муки, качество дрожжей, да беспрекословное подчинение каждого в доме. Жизнь у булочника была теплой, сытной, но тяжелой. В случае ошибок, любых неточностей или недостаточной поворотливости, благодетель не скупился на ругань и удары скалкой. Среди горожан пекарь слыл человеком незлым и справедливым.

После такого прошлого, здесь у каждого должен быть хеппи-енд и светлое будущее.

41.

Наступила весна. Снова прилетели ласточки. Рыжая кошка принесла пятерых котят. Под окнами расцвели розы и жасмин. Солнце жарило, как печь перед высадкой хлеба. В один такой день в пекарню заехал владелец Мясной Лавки. Прикупив несколько корзин хлеба, он попросил Криса донести покупки до телеги. Набив трубку табаком, мясник затянулся и поинтересовался:

— Сколько тебе лет, парень?

— Почти семнадцать, — пропыхтел Крис, увязывая корзины.

— Ты так и думаешь всю жизнь провести в пекарне? — выпустил душистое колечко в небо мясник.

Крис закончил с поклажей и недоуменно посмотрел на собеседника. Тот не торопясь проверил узлы, потом, намотав вожжи на кулак, сдерживая лошадь, предложил:

— Переходи ко мне. Крышей и едой я тебя обеспечу. По жалованью договоримся, не обижу. Мне нужен сильный и толковый парень. Научишься рубить мясо — перейдешь в коптильню. Освоишься там, значит поставлю старшим по цеху. Если мясной дух тебе более по нраву, чем выпечка, то буду ждать тебя до заката.

Новость об уходе своего помощника булочник принял равнодушно. Это немного разозлило Криса. Он собрался объяснить свой поступок. Но булочник не стал слушать, отмахнулся:

— Назад не приму. Ты это понимаешь?

— Да.

— Ну ступай тогда. Не растеряй удачу.

Следующие несколько месяцев Крис учился обращаться с топором и рубить мясо. Потом ему вручили тесак и повели на бойню. Руки дрожали, Крис промахивался мимо артерии и не мог быстро обескровить тушу. Его тошнило. По ночам снились черные глаза телят и мокрые шкуры. Понадобилось несколько месяцев упорного труда и несколько крепких затрещин, чтобы Крис научился перерезать глотки одним плавным, длинным движением. Именно тогда у его глаз залегли резкие, глубокие морщины. Чтобы справиться с тошнотой, Крис научился кривить губы, что отвлекало от дурноты. Игривые телята перестали вызывать у него улыбку.

Однажды хозяин Мясной Лавки рассердился на работников за то, что те пересушили окорок и оставил всех без ужина. Крис, не вовремя подвернувшийся под руку, почему-то тоже попал в опалу. Не придав дурному настроению хозяина особого значения, Крис, которому отказали на кухне в ужине, взял без разрешения колбасу. И попался. Ему бы промолчать в своей обычной манере. Но хозяин, перебравший с джином, не только полез с кулаками, но и назвал Криса рыжим выродком. Парень не сдержался и впервые провел тогда ночь в шортенбиргской тюрьме. А мясник оказался человеком залопамятным.

Суд в городской ратуше был коротким. В чем там разбираться? Уважаемый горожанин приютил сироту. Позаботился. А тот ответил черной неблагодарностью. У судьи даже очки запотели от возмущения, когда он выносил приговор. Рыжий хмурился, попытался что-то объяснить, но быстро сдался и лишь зло скрипнул зубами. А потом и вовсе отказался отвечать на вопросы. Насупился и все заседание просидел молча. Для судьи это была удобная ситуация, чтобы не затягивать дело и заняться действительно важными городскими вопросами. Услышав слово «каторга», парнишка вздрогнул и с удивлением посмотрел на судью. Но тот, поправив парик, тут же уткнулся носом в какие-то бумаги. Из городской ратуши Криса отправили в тюрьму. А потом на каторгу.

Рытье каналов — это последнее, о чем Крис имел представление. Каторжан поднимали задолго до рассвета, потом гнали словно скот к месту работу. Там они рыли землю. Так, что к концу смены у Криса перед глазами начинала клубиться жирная, липкая, как нагар чернота. Жесткий режим, тяжелый труд и жестокое обращение быстро превратили Криса в звереныша. Народ на каторге умирал часто. Но молодой и сильный организм Криса сопротивлялся смерти упорно и отчаянно. Его мышцы окрепли, он стал выше и тверже. Тоска и апатия, согнувшие его плечи, искали выхода. Но он ни в чем не находил покоя и удовлетворения.

Да и не знал Крис толком чего он хочет. Разве что умереть. Но та, что с косой, каждый раз приходила в барак не за ним. Странное дело, Крис никогда не болел. И даже после драк восстанавливался достаточно быстро. При каждой стычке Рыжий издавал короткий радостный смешок, что сбивало противника с толку. И каждый раз дрался, как последний. В какой-то момент Крис просто перестал бояться умереть. Это и помогло парнишке выжить. То, как он не дорожил своей жизнью пугало и восхищало одновременно. Крис научился смотреть на людей дерзко и властно. Бить первым, без выяснения отношений. Отвечать насмешливо и нахально даже с ножом у горла.

К двадцати годам Криса начали называть Рыжим Волком. Эта кличка шла ему и очень льстила самолюбию. Он огрубел, начал сутулиться, голос зазвучал хрипло и уверенно. Друзьями Рыжий не обзавелся. И не стал собирать вокруг себя стаю. Хотя люди тянулись к нему. Но Крис намеренно уклонялся от любых более или менее близких отношений. Это придавало ему угрюмости, но в тоже время вызывало уважение. Крис перестал лезть в чужие драки и разборки, лишь ревностно охранял свои личные границы, на сколько это возможно было при такой жизни. И ни за что бы на свете он не признался, что подражает манере поведения Красавчика Саймона.

Это озарение пришло Рыжему Волку однажды ночью, когда он поймал себя на том, что в его речи частенько начали проскальзывать словечки и интонации Красавчика. Перед тем как ударить, Крис начал прищуриваться, как Саймон. И если хотел, чтобы его слова прожги до самого сердца, то говорил с тем же убийственным спокойствием и холодной усмешкой. Крис видел, что люди реагировали на него так же, как в свое время приютские мальчишки на Красавчика. Крис радовался этому и ненавидел в себе это. Но еще больше он ненавидел Саймона. За то, что тот сделал его таким.

Однажды утром, вместо работы, Криса отправили к начальнику. В кабинете, кроме коменданта, находился высокий и кряжистый, как дуб, мужчина в дорогом плаще и с серебряными пряжками на туфлях.

— Этот что ли? Молод больно, — прожевал он губами, словно ему больно открыть рот, чтобы сказать внятно.

Начальник внимательно посмотрел на Криса.

— Этот. И хорошо, что молод. Дольше прослужит. Берешь?

Мужчина встал. Смахнул с рукава несуществующую соринку и пробубнил:

— Беру. Пришли его к обеду.

И проигнорировав нахмурено-удивленный взгляд каторжанина вышел из кабинета.

Крис остался стоять на месте, переминаясь с ноги на ногу и делая вид, что ему скучно. Так всегда делал Саймон, когда не понимал, что происходит.

Начальник шумно отхлебнул из мутного стакана дымящийся чай и распорядился:

— Значит так. Пойдешь к нашему бухгалтеру конюхом.

— Я не умею с лошадьми.

— Не перебивать! Научишься. А не сможешь — получишь плетей и тогда у тебя точно все получится. Понял?

— Да.

— За побег — смерть. Помнишь это?

— Помню.

Начальник еще раз громко отхлебнул чай.

— Ты толковый парень, Крис. И для тебя это неплохой шанс немного улучшить свое положение до освобождения. Не упусти удачу. Не подведешь?

Крис с ненавистью посмотрел на лоснящиеся щеки начальника. «Совсем как у того булочника», — отметил Крис про себя. Вслух он ничего не сказал, только кивнул.

— Ступай в барак, собери вещи. И помни: один малейший проступок, и ты подохнешь у порочного столба.

Губы Криса дернулись, не то в усмешке, не то от ярости, совсем как у Саймона, когда его ругали за проступки перед тем как высечь. Начальник нетерпеливо махнул рукой, и Рыжий Волк тут же вышел из кабинета.

42.

Конюшня каторжного бухгалтера потрясла Рыжего Волка, как только он вошел под ее черепичную крышу. Добротные светлые бревна, аккуратно проконопаченные мхом, чистые стойла и окна, волнительный запах сена и кожи. Еще больше он удивился, когда его отвели в закуток конюха. Печь, стол и топчан с тюфяком, набитым сеном. Побеленные стены сначала даже вызвали отторжение своей чистотой. Потом ему показали где хранится сбруя и вся экипировка для лошадей, рассказали, что от него требуется. С Рыжим давно никто не разговаривал так просто и доброжелательно. Это нервировало Волка.

От домашнего уклада каторжного бухгалтера за версту разило добротностью и дисциплиной. Все было продумано до тонкостей и мелочей. Каждый слуга знал свое место и обязанности. Люди служили охотно, выглядели спокойными и сытыми. Даже гончие псы не рвали глотки даром и встречали любого на псарне деловитым, коротким рыком. Кухонный кот был образцом лени и безмятежности. Ни одна из лошадей не имела серьезного норова, и каждая добровольно брала трензель, ниже опуская голову, чтобы конюху было удобнее поправлять оголовье уздечки.

Чем спокойнее и уравновешеннее была жизнь Рыжего Волка, тем больше его это раздражало. Что с ним происходило, он не понимал. К лошадям и псам Крис был равнодушен, но ухаживал и делал свою работу добросовестно. Никто из слуг не лез к нему в душу и сам он предпочитал свободное время проводить в своей конуре. Никто на него не кричал, не оскорблял, не требовал невозможного. Его не хвалили особо, но и не перегружали работой. Все это вызывало в душе Криса тревожную тоску. Он не верил, что так бывает и каждую минуту ждал подвоха. «Хоть бы скорее что-нибудь случилось, я устал от ожидания» — подумал Крис однажды ночью. Но ничего не случилось. Следующее утро было теплым и солнечным, как и множество других.

Потребовалось несколько недель, чтобы страх, что все хорошее быстро закончится, перестал терзать Рыжего Волка. Обильная сытная пища, равномерный не слишком тяжелый труд и отсутствие издевательств сделали свое дело. Волк пусть не полностью, но все же угомонился и научился хоть немного радоваться своему житью. Ему нравилось слушать, как лошади хрустят овсом, трепать их пышные гривы и намывать лоснящиеся бока своих подопечных. Постепенно жизнь стала казаться ему более живой, чем раньше. А потом на конюшне появилась Грессит. Белокожая шатенка с карими лисьими глазами вбежала в денник ранним утром, бросилась на шею игреневой кобыле и замерла, уткнувшись ей в шею.

Кобыла радостно заржала, смачно захрустела предложенным яблоком, а потом долго фыркала, обнюхивая стройную фигурку молодой девушки. Волк смущенно прочистил горло. Девушка тут же обернулась.

— Привет. Я Грессит. Это моя лошадь.

Крис тут же поклонился дочери хозяина. Про Грессит он слышал и отчасти был обязан ей освобождением от рытья каналов. Бывшего конюха уволили за лопнувшую подпругу. Дочь бухгалтера тогда свалилась с игреневой и чуть не разбилась насмерть.

— Я…

Как представиться он не знал. Крисом его давно не звали. Волком чаще называли на каторге. Слуги обращались по кличке — Рыжий. Грессит рассмеялась высоким переливчатым смехом.

— Ты Волчонок Кристофер, верно?

Крис смутился так, что стук сердца забарабанил в ушах, а щекам стало жарко. Это вызвало еще один приступ мелодичного девичьего смеха.

— Я так переживала за свою Птичку! Но мне каждый день рассказывали, что папа взял нового конюха. Он весьма хорош и моя Птичка всем довольна.

Перед глазами Криса поплыл туман, а смех Грессит растекался в нем, как звонкие потоки горного ручейка.

— Ну? И что мы стоим? Седлай же! — юная хозяйка весело шлепнула кобылу по шее и Крис бросился за недоуздком и щетками.

Этот день окончательно поселил покой в душе Рыжего Волка. Они с Грессит несколько часов скакали по ближайшим окрестностям. Отпускали лошадей пастись и любовались луговыми цветами. Где-то вдали, за деревьями, блеяли козы и гремел колокольчик. По кустам шастали зайцы, маленький ежик, ворчливо фыркая перебежал им дорогу. Каждый раз у Криса сбивалось дыхание, когда он складывал руки, чтобы подсадить свою хозяйку в седло. И боялся, что она заметит волнительную дрожь, ведь ему приходилось невольно касаться ее теплой ноги, обтянутой тонкой кожей изящного сапожка.

Они вернулись домой на закате. Ее щеки раскраснелись от удовольствия, а лисьи глаза были наполнены тягучей истомой.

— Ну же, не горбься, выпрямись! Почему ты такой зажатый? — смеялась Грессит, легонько касаясь стеком Волчьего плеча. И по его телу пробегали солнечные искры. Рыжий невольно закусывал губу и с трудом подавлял стон удовольствия. Она была волшебной! Все что Грессит делала, говорила, смелась, даже то, как она дышала, казалось ему невероятно красивым и нежным. Они въехали в леваду маховой рысью, не отрывая друг от друга взгляда. Рыжий Волк поторопился соскочить первым, чтобы помочь ей и еще раз ощутить тепло ее тела. Она легко соскользнула с седла и поблагодарила его с такой застенчивой лаской, что Крис моментально расплавился в горниле заходящего солнца.

Ее отец, всегда безукоризненно спокойный, велел содрать с конюха рубаху, привязать к столбу и принести с конюшни тяжелый кнут. Слуги двигались слаженно и молча. Крис, оглушенный и ничего не понимающий, не сопротивляясь позволил прижать себя к гладкому дереву и стянуть веревкой руки.

— Папочка, папочка! Но почему, зачем, папочка? — тонко и жалобно плакала Грессит.

— Кто позволил вам покидать дом? Тебе еще рано садиться в седло! Он оставил конюшню, никого не предупредив.

— Папочка, ну, пожалуйста, не надо! Это я ему приказала. Не наказывай его, я прошу тебя, папа!

Чуть повернув голову, Крис смотрел, как хозяин обнимал плачущую дочь и указывал кому-то рукой.

— Дать этому паршивцу полдюжины. И так, чтобы он напрочь забыл, как оставлять свои обязанности.

Крис не напугался и не рассердился. Он с жадным упоением наблюдал за тем, как прекрасная Грессит плачет и умоляет отца пощадить его. Никто еще так не жалел Рыжего Волка. Никто не плакал над ним и не умолял ради него другого человека. Крис не видел, кто из работников взял кнут, не почувствовал замаха. Он впился в карий лисий взгляд, полный слез и ужаса, и наслаждался тем, как она кричала, выгнувшись в руках отца:

— Неееет! Не надо! Пааа-аа-паа!

Волка словно молнией поразило. Не кнут — ее крик ударил его и дошел до самого сердца. Он готов был стоять так и терпеть все что угодно, лишь бы видеть, что кому-то нужен, что кто-то страдает и плачет по нему.

— Папа, пожалуйста, останови это! Я умоляю тебя. Я обещаю тебе. Все что хочешь. Только останови! Это я виновата, я!

Крис не ощутил боли. Его переполняло такое счастье, что хотелось поднять лицо к небу и завыть во всю глотку от нахлынувших чувств.

— Довольно! — махнул хозяин рукой, и погладил плачущую Грессит по щеке, вытирая ей слезы — Пойдем домой, моя девочка, тебе нужно отдохнуть.

Рыжего отвязали. Он поднял с земли рубаху и спотыкаясь побрел в конюшню.

Вечерние сумерки покрыли его спину росой и свернулись клубком в углах маленькой коморки, под тихое лошадиное ржание.

Это была ночь мечтаний и золотых снов. Волк то проваливался в легкую дрему, то грезил наяву. Единственный удар, который он получил, горел через всю спину, но вызывал блаженную улыбку. Перед рассветом, неслышно, словно лесной зверек, Грессит проскользнула в его логово и нежными, прохладными касаниями остудила рубец. Потом она что-то втерла ему в спину и велела лежать не двигаясь. И он лежал. И никакая сила не заставила бы его сдвинуться с места, пока холодные пальчики Грессит поправляли на его спине целебную примочку.

Не бросай, не бросай, не бросай! Супер классно)