Клуб "Преступление и наказание"

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Да, мальчики, смейтесь смейтесь.
Неделя любви к булочкам - и джинсы не застегнуть.
(Горестно вздыхает).

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

- Отец?!

Девочка была в шоке. Настолько, что сразу же осеклась и не стала длить своих расспросов, во уточнение. Впрочем, ее Старшая все поняла. Миссис Эллона Мэйбл опять положила руки свои на плечи своей воспитанницы, дальше побарабанила по ним пальцами, затребовав в свое распоряжение взгляд девочки. Сочувственный взгляд.

- Я… очень рада, что мы с тобою чувствуем многие вещи почти что одинаково, - сказала она. - Да… Когда мне приходилось раздеваться, я ощущала это… очень тяжело. Такое… неприятное чувство беспомощности и… неправильности всего того, что происходит.

- Раздеваться?! – Лиза почти что возмутилась. – Догола? Но… зачем? Зачем… именно так?

Ее Старшая смутилась.

- Видишь ли, Лиза… Секут именно по оголенной… коже. По заду, бедрам или же… по спине. Да, так больнее и… стыднее. Считается, что стыд от такого обнажения, это тоже часть наказания, - пояснила она. И, смущенно добавила, как бы извиняясь перед своей воспитанницей:
- Прости…

Девочка покраснела.

- Элли, я не оспариваю… Я понимаю, что так нужно… наверное.

Лиза сделала паузу и попыталась улыбнуться своей Старшей. Вышло… не очень. Но ее визави оценила старания своей воспитанницы и тоже улыбнулась ей эдакой смущенной улыбкой. Смущенной пониманием. Взаимным.

Тогда девочка осмелела и позволила себе высказать некоторое… суждение. Такого… критического плана. Едва ли полностью корректное.

- Когда будет нужно, я позволю тебе заголить меня. Ну, или даже полностью раздеть… Могу раздеться сама, если ты скажешь, что нужно сделать именно так. Если ты считаешь, что так будет правильно. Ну… Все-таки, ты женщина… И ты меня любишь. Поэтому, мне нет причины тебя стесняться.

Лиза сделала паузу, покачала головой, а потом, решившись, продолжила… неприятным.

- Но твой отец… Если уж так надо было тебя наказывать… именно так… Ну, непременно без одежды на теле… Отчего же твоя мама не могла этого делать?

- Наказывать детей… это у нас считалось мужской обязанностью, - со вздохом пояснила ее воспитательница. – Отец, дед или же дядя… В общем, старший мужчина в доме брал на себя эту… функцию, добровольно. Ну… просто так было принято! У нас говорили: «Папа – наказывает, а мама – жалеет!» Так и поступали…

Сей краткий спич миссис Эллона Мэйбл произнесла почти в извиняющемся тоне, явно оправдывая своих родителей. Однако же ее воспитанница отчего-то захотела высказать в их адрес полный комплект порицаний.

- И все-таки, твоя мама… Она могла бы попросить… Ведь раздеваться донага перед мужчиной… даже перед отцом… Это неправильно! – воскликнула она. – И потом… Ты могла бы просто ложиться и… заголять себя там, сзади, сама! А так… Элли, то, что они делали с тобою тогда, это просто… ужасно!

- Лиза!

Миссис Эллона Мэйбл недовольно покачала головой и девочка опустила глаза в смущении от собственной резкости в суждениях. Наверняка, совершенно неуместной.

- Если я… позволила себе лишнее, - сказала она, - если я оскорбила твоих родителей, память твоей мамы… Ударь меня! По лицу, прямо сейчас! Пожалуйста!

Лиза прикрыла глаза и подняла лицо… в направлении предполагаемого удара. Конечно же, она немедленно получила то, что ей причиталось - по мнению ее, Лизы, Старшей. Эллона коротко обозначила на ее лице поцелуи - на правой щеке, на левой и снова на правой. Потом молодая женщина взяла лицо девочки в свои ладони и странно сыграла пальцами по ее вискам. Лиза тут же снова открыла свои глаза и виновато улыбнулась ей в ответ. А та, кто сейчас обозначила на лице девочки такую ласку, убрала свои руки с ее лица и снова высказала ей нечто… неожиданное.

- На том, чтобы сечь меня без одежды, настояла… моя мама, - миссис Эллона Мэйбл сообщила эту новость своей воспитаннице почти спокойным голосом, но… Господи Ты, Боже мой! Какое напряжение скрывалось за этим ее кажущимся спокойствием!

После короткой паузы, оставившей девочку в полном замешательстве, Эллона продолжила.

- Мама считала, - сказала она, - что наказание для ребенка должно быть максимально неприятным. Чтобы впредь совершать проступки было неповадно. Она считала, что так выйдет гуманнее. В конечном итоге. Согласись, Лиза, в этом ведь есть определенная логика!

Сказав это, молодая женщина обозначила эдакую риторическую паузу. Лиза вздохнула, однако не рискнула спрашивать и уточнять подробности. Впрочем, ее Старшая сама продолжила свои рассказы-пояснения, причем не менее шокирующими подробностями из времен своего детства.

- Ты знаешь, Лиза, - сказала она, - мне не в чем упрекнуть моего отца. Он… всегда отворачивался, даже поворачивался ко мне спиной, когда приказывал мне раздеваться. Но я…

Миссис Эллона Мэйбл вздохнула.

- Господи! Как же я боялась, что он, в один из таких моментов, внезапно повернется ко мне и… усмехнется, увидев, как я неловко стою, полуголая, согнувшись… или в какой-то иной некрасивой позе!

Лиза вздрогнула.

- Хуже было, - продолжила свой рассказ Эллона, - только когда он меня сек и я… Тогда уж я боялась, что отец посмеется над тем, как я неловко дергаюсь под его ударами.

Лиза посмотрела на свою Старшую с явным состраданием. Однако девочка не посмела комментировать сказанное, справедливо полагая, что это далеко не конец откровений, которым сейчас предавалась ее воспитательница. И не ошиблась.

- Пониаешь, Лиза, - продолжила молодая женщина, сделав еще одну паузу, - мой отец имеет одну особенность речи и поведения. Когда ему приходится с кем-нибудь спорить, у него включаются в голосе странные интонации. Жесткие, насмешливые… При этом, в споре он всегда подает аргументы совершенно рассудительно, без запальчивости, не поддаваясь на доводы, эмоции или провокации собеседника. Его насмешки по ходу таких разговоров… это нечто! И вот, когда приходило время меня наказывать, он всегда переходил именно на этот свой… насмешливый тон. И я боялась, что он посмеется надо мной, над моими… неловкостями. Ну… по ходу наказания. Лиза, милая! Если бы это произошло… Если бы мой отец позволил себе такую насмешку… над тем, что я слишком долго раздеваюсь, над тем, что я не в тему вскрикнула или же дернулась, повернулась как-то некрасиво, нелепо во время сечения… не важно! Я бы, наверное, умерла, прямо там же, на месте!

- Элли, нет! – воскликнула Лиза. – Только не это!

Девочка порывисто обняла ее, обхватила свою Старшую, как будто могла защитить ее сейчас от тех самых страхов былого времени. Миссис Эллона Мэйбл ответила на ее объятие и потом несколько раз коснулась губами ее Лизы, правого ушка и шейки. Потом она отстранила девочку и добавила странный вывод. Нелогичный и непонятный без дополнительных разъяснений, каковые явно предполагались…

- Я уверена, - сказала она, - моему отцу было неприятно делать это все… со мною. Оттого он и срывался на такой… неприятный тон. Вовсе не специально, нет… Правда, поняла это я очень поздно, в тот самый день, когда он наказывал меня в последний раз.

- Расскажешь?

Лиза даже не попросила. Она просто обозначила голосом возможность услышать. И готовность помочь своей Старшей… принять былое

- Мне уже было шестнадцать лет, - начала Эллона. – И мне… Знаешь, однажды мне просто надоело бояться всего этого. Тогда я решила положить конец всем этим болезненным и мучительным экзекуциям. Решила, что вылежу розги в последний раз… Ну… все, что отец выдаст мне. А потом я… оденусь, встану перед ним и скажу: «Хватит! Довольно! Я запрещаю меня сечь!»

На этом месте молодая женщина обозначила паузу усмешкой. Горькой и откровенной.

- Ты сказала, - мягко-утвердительно промолвила Лиза. – И тогда он…

- Я не сказала, - улыбка миссис Эллоны Мэйбл стала еще горше. – Нет-нет, моя девочка, я вовсе не струсила! Просто… он успел это сделать первым.

- В смысле? – удивилась ее воспитанница.

- Когда я уже оделась и даже… высморкалась… Знаешь, произносить патетические речи о свободе от родительских наказаний в зареванном виде и с соплями на лице, это не самая хорошая идея! – внезапно заметила ее Старшая и Лиза кивнула в знак полного своего согласия с нею. – Так вот, отец, как обычно, осведомился, готова ли я – в смысле, оделась ли уже и привела ли себя в порядок. Услышав мое невнятное «Да» - я как раз собиралась с мыслями, как мне выступить поэффектнее! – он повернулся ко мне лицом, положил мне руки на плечи… вот так…

Миссис Эллона Мэйбл положила на плечи своей воспитанницы пальцы – как она это делала обычно! – и пояснила:
- Это его жест… Да, Лиза, я использую его манеры… некоторые… когда общаюсь с тобою. Ничего?

Она вопросительно посмотрела на свою визави. Вместо ответа, девочка повернула-наклонила свою голову чуть набок и ласково потерлась щекой об ее руку.

- Спасибо! – смущенно улыбнулась ее Старшая. И продолжила:
- Так вот… Мой отец… Он вот так вот обозначал свое главенство… Почти владычество надо мною… А потом заявил: «Ну, все, Элли! Сегодня… В общем, это был последний раз. Довольно уже наказывать тебя, как маленькую! Ведь так?» И мне… оставалось только кивнуть ему в ответ. Говорить я уже не могла.

- Он читал твой дневник! – уверенным голосом произнесла ее воспитанница. – Наверняка читал! Скорее всего, ты описывала там… Ну, что ты намереваешься сделать. Я… почему-то так думаю, - смущенно добавила она.

- Ты знаешь… - задумчиво произнесла ее Старшая, - я тоже так думаю. Впрочем, когда-то такое считалось в порядке вещей. Во времена моего детства, - подчеркнула она. – С другой стороны, отец ни разу не воспользовался знаниями о тех моих записях. Ну, о других… разных случаях, о которых я там упоминала. Возможно, он даже покрывал меня… Тогда тем более… жалко.

Миссис Эллона Мэйбл вздохнула.

- Жалко, что он тебя опередил? – уточнила Лиза.

- Жалко, что он тогда меня… так и не обнял, - ответила ее Старшая. – В те годы считалось правильным держать дистанцию с детьми. Особенно отцу. Поэтому он… так и не смог, не сумел перейти через эти условности. Зря…

- Он… хотел как лучше. Как правильно, - попыталась оправдать ее отца двенадцатилетняя девочка. И сразу же уточнила:
- Ну… как ему казалось.

- Да, конечно! – ответила ее взрослая визави.

Молодая женщина улыбнулась своей воспитаннице такой… грустной улыбкой.

- В чем-то он мне помог тогда, этой своей… сдержанностью, - продолжила она. – Ночью, когда я уже легла спать… Да-да, лежала я на животе, ты уж не удивляйся! – усмехнулась она и Лиза смутилась. – Мама, конечно же, смазала мне… там. И зудело уже не так сильно. Но все же… Так вот, в ту самую ночь, лежа в своей постели, я дала себе несколько клятв. И первой из них я постановила для себя следующее. Если у меня родятся девочки, я никогда не доверю их наказывать мужу… Да и любому другому мужчине тоже!

- Хорошая клятва! Правильная! – улыбнулась девочка. – Думаю, твои дочери оценят твой жест!

- Оценят? Ну, это вряд ли. Скорее всего, мои дочери будут уверены в том, что мой порядок воспитания, он естественный, обычный и единственно возможный. Для них, - возразила ее Старшая и, улыбнувшись, добавила:
- Наверное, оно и к лучшему!

- Конечно! – легко согласилась с нею Лиза. – А… вторая твоя клятва, она о чем? Ну, если не секрет!

- Я поклялась, что если я буду наказывать моих детей… ну, телесно… Да, я решила, что в этом случае мои дети, по ходу наказания, получат только боль, - услышала она в ответ. - Одну только боль, этого будет вполне достаточно! Никаких унижений и обид! Ни в коем случае! И что я… трижды подумаю, прежде чем причинить эту боль моим детям. И еще… прежде чем наказывать ребенка, я постараюсь получить его понимание и… согласие на это. Насколько это будет возможно.

- Блеск! – восхитилась юная собеседница. – Ты очень добрая! И… правильная!

Миссис Эллона Мэйбл вздохнула, на секунду прикрыла глаза, а потом посмотрела на свою воспитанницу очень серьезно.

- Элли! – встревожилась девочка. – Что-то не так?

- Была еще одна… клятва, - ответила ее Старшая. – Я решила для себя, что я добьюсь того, чтобы мои дети полностью мне доверяли. Я добьюсь… я сделаю так, чтобы они шли ко мне без страха. И чтобы они сами рассказывали мне обо всех своих проблемах и… проступках. Даже зная о том, что им, скорее всего, придется терпеть боль от моих рук. Я решила, что у меня не будет дистанции, по отношению к детям. И что я… обниму ребенка, который повинится мне, даже если предполагаю применить к нему розги или ремень. А если моё дитя воспротивится телесному наказанию, скажет свое решительное «Нет!»… Тогда я просто отступлюсь, не позволю себе принуждать ребенка к такому… силой. Если ребенок сопротивляется наказанию, не готов его принять… Тогда я обязана убедить его в том, что мое решение справедливо. Не будет обид и унижения. Их не должно быть… А боль… окажется, пускай и весьма неприятной, но вполне терпимой. И дитя мое будет точно знать, что его, без сомнения, любят. И наказание не станет для него таким… мучением. Скорее уж, поводом к примирению со мною и взаимному нашему уважению. Вот… Как-то так.

Лиза прерывисто вздохнула, а потом… взяла свою Старшую за руку и молча одарила ее поцелуем. Миссис Эллона Мэйбл смутилась, а юная воспитанница, подняв на нее свой взгляд, высказала нечто странное.

- Элли, я напоминаю, что ты вправе ударить меня… Если то, о чем я тебя спрошу, прозвучит как оскорбление в твой адрес… или не только в твой… Если ты сочтешь себя оскорбленной… Ударь меня, я не обижусь.

- Лиза… ты вправе задавать мне вопросы, - ответила миссис Эллона Мэйбл. – Любые! – подчеркнула она. – Я прошу, не стесняйся и не бойся меня!

- Хорошо, - тихо сказала девочка и, чуточку помедлив, задала ей тот самый свой вопрос:
- Элли, ты ее простила? Ну… свою маму? – уточнила она.

Миссис Эллона Мэйбл изменилась в лице. Она резко отвернулась от своей собеседницы, явно скрывая слезы. Однако, девочка и не думала отступаться от своей цели. Она живо соскользнула на пол, на колени, схватила свою Старшую за руки и, потянув к себе, заставила принять свое внимание.

- Ударь меня! - потребовала она. – Бей, но говори, не молчи! Пожалуйста!

Трудно сказать, сколько сил потребовалось адресату этого обращения, чтобы удержаться от выплеска рыданий… Однако, миссис Эллона Мэйбл устояла. Она не сломалась, не разревелась… В общем, показала тот самый упрямый характер, которым всегда восхищалась ее воспитанница.

Да, на глазах у молодой женщины блестели слезы, когда она вернула свой взгляд девочке – однако, не более того! Эллона буквально закаменела лицом своим, подавила слезный спазм и, окончательно овладев собой, дала своей воспитаннице исчерпывающие объяснения по весьма щекотливому вопросу, так внезапно заинтересовавшему ее.

- Я… говорила с нею, - произнесла она спокойным голосом. Слишком спокойным, чтобы это могло показаться естественным. – С моей матерью, - уточнила она, снова преувеличенно вежливым и серьезным тоном, изъясняя как бы весьма значимую подробность. – Месяца полтора тому назад. Там… у нее на могиле.

Здесь Эллона Мэйбл взглядом обозначила вопрос, дескать, стоит ли ей продолжать. Ее собеседница в ответ кивнула и сразу же получила требуемое, в словесной форме и жестко. Очень жестко.

- Я говорила долго, - сказала ее Старшая. – Было, знаешь ли, что высказать… моей родительнице, за все годы, да… На повышенных тонах… А потом и со слезами, куда же без них. В итоге… я рухнула на колени, в грязь и свежевыпавший снег. И все говорила-выговаривала, все свои обидки, времен детства моего… золотого и патриархального.

Девочка не рискнула отвечать или же уточнять что-либо, она просто коротким пожатием рук Старшей обозначила ей свое участие.

- И правда… грех было не воспользоваться случаем, когда тебя не заткнут, не пристыдят и не дадут тебе оплеуху только за то, что ты посмела выразить свое недовольство!

Так сказала миссис Эллона Мэйбл. И сказала это все весьма горячо, на эмоциях.

- Элли! – юная собеседница позволила это обращение, в таком… не то, чтобы укоряющем, скорее уж сочувственном тоне. – Она… Она твоя мама! Ты же любишь… любила ее! И она… уже умерла! Прости ее! Пожалуйста!

Она на секунду замолчала, а потом добавила:
- Я знаю, каково это… когда мама уходит… насовсем, туда… Это всегда плохо! И это очень… очень больно! И потом, когда плохо, ты думаешь: была бы мама жива, с ней можно было бы поговорить… обо всем. Именно с ней.

- Я при жизни ее так и не решилась поговорить обо всем том, что меня мучило, - услышала она в ответ. – Поэтому, увы, мне пришлось выговориться вот так вот… post mortem. Но… в общем, это пошло мне на пользу.

Миссис Эллона Мэйбл грустно улыбнулась своей воспитаннице.

- Не волнуйся, Лиза, - тихо и со значением сказала она. – Я простила ее… за все, что она мне недодала в детстве. По итогам всех этих моих слез, соплей и дурных воспоминаний… Слава Тебе, Господи, никто этого не видел! Да, в результате этого своего кладбищенского монолога, я все же вышла на позитив. Я простила мою мать и… пообещала ей, что постараюсь не допускать ее ошибок, когда мне доведется быть в роли… воспитателя.

Молодая женщина покачала головой.

- Да-да, моя дорогая! – произнесла она. – Я так и сказала… там и тогда. Ну и… Господь тут же дал мне прекрасную возможность насладиться этой самой… ролью! Правда, весело?

- Да… более чем… - согласилась Лиза.

А дальше…

Девочка прикрыла свои глаза, взяла свою Старшую за правую руку и приложила ее раскрытую ладонь к своей щеке.

- Теперь бей, - закончила она.

Эллона вздохнула и, естественно, вместо пощечины просто погладила по щеке свою воспитанницу.

- Присядь рядом, - распорядилась она и девочка не посмела ослушаться. Старшая тут же снова прижала ее к себе и Лиза, разумеется, ответила ей встречным объятием.

И все-таки… она рискнула пойти еще дальше. И задала еще один вопрос, тихо-тихо, снизу, прижавшись лицом к рубашке своей Старшей.

- Элли, тебе стало легче? – спросила она. И сразу же уточнила:
- Ну… там, на кладбище… Когда ты простила свою маму?

Эллона задумалась и ответила где-то через полминуты напряженного молчания. Ответила серьезным голосом и без улыбки – снова отстранив от себя свою воспитанницу на расстояние фирменного жеста своего отца. В смысле, положив руки ей на плечи.

- Лиза! – сказала она. – Я почувствовала настоящее облегчение… только сейчас. Когда ты… именно ты заставила меня рассказать все это. И я смогла оценить блестящую иронию Творца!

- О чем ты, Элли? – Лиза смутилась.

- О том, что я идиотка, - ответила ее Старшая. – Господи… Ну, как же я могла так… Осуждать мою мать и при этом готовиться истязать тебя за те вещи, которые вовсе не видятся мне чем-то значимым… Да практически ни за что! Просто отдавая дань тем самым идиотским правилам, по которым когда-то лупцевали в детстве меня саму!

Миссис Эллона Мэйбл встала-поднялась, опершись на плечи своей воспитанницы – вернее, оттолкнувшись от них! Она в волнении заходила по комнате, прямо между камином и оставшейся на диване девочкой.

- Идиотка! Тупая и жестокосердная идиотка! – восклицала она. – Вчера я приговорила тебя к истязанию! Точно зная, что в этом нет никакой принципиальной необходимости, просто соблюдая традиции! Как будто я и вправду, обязана все делать в точности так, как было заведено во времена моего детства, и не могу проявить ни капли самостоятельности, здравого смысла или же милосердия к тебе, к той, кто дана мне Творцом во утешение!

Эллона остановилась, заслонив очаг, и посмотрела на свою воспитанницу огорченно и с явным сочувствием.

- Лиза! – сказала она. – Я… не знаю, что на меня нашло. Вспомни, сегодня поутру ты, вместе со мною, готовила розги... Я сделала тебя соучастницей этого… мероприятия. Как будто это такая веселая игра! Или форма рукоделия! И еще шутила по этому поводу… И ты… улыбалась, ни секунды не дав мне понять всю неуместность такого юмора! Хотя, наверняка, сердце твое дрожало от страха, ведь все это делалось исключительно для того, чтобы потом причинить тебе боль! Ты удивительно храбрая девочка! И ты, похоже, воистину любишь меня, раз совершенно не подала виду насчет оскорбительности такого идиотского ритуала! Спасибо тебе, моя дорогая! Однако теперь…

Молодая женщина шагнула назад, а потом неожиданно опустилась на колени пред своей воспитанницей, все еще сидевшей на диване.

- Лиза! – заявила она со всей серьезностью. – Мы ведь можем все исправить!

- В смысле? – удивилась девочка.

- Ты помнишь, что и как именно я сказала вчера? – спросила ее Старшая. – Ну, когда я приговаривала тебя… к розгам?

Крайнее слово она на сей раз произнесла в крайнем смущении.

- Да, - ответила Лиза. – Я просила наказать меня примерно так, как наказывали в детстве тебя саму. Ты сказала, что постараешься исполнить мою просьбу как можно ближе к тому, что было… как это было у тебя.

- Да, я имела в виду… полное обнажение тела, - подтвердила ее Старшая. - А также то, что… больно тебе от этого будет по-настоящему - уточнила ее взрослая собеседница. – Но я сделала тогда одну важную оговорку. О том, что наказание это будет исполнено мною, только если одна милая девочка утвердит его для себя… прямо перед тем, как мы начнем. Все хорошенько обдумает и… заявит об этом вслух. В общем, если ты не станешь просить меня о том, чтобы я исполнила это наказание… реализовала эту боль на твоем теле, а напротив, скажешь, что не желаешь для себя ничего подобного, то…

Здесь она улыбнулась и подмигнула своей воспитаннице.

- Это самый простой выход из нашей дурацкой ситуации! – заявила молодая женщина. – Ты отказываешь мне в утверждении моего вчерашнего приговора и я… Снимаю с повестки дня вопрос о розгах. Назначаю тебе вовсе иное наказание. Ну… что-нибудь совершенно символическое и вовсе необременительное для твоей персоны. И мы с тобой оставляем всю эту дурацкую историю в далеком историческом прошлом. Ну, как тебе мой план, Лиза?

- Блеск! – улыбнулась девочка. – Вот только…

Она потянула руку Эллоны к своим губам и обозначила на ней свой поцелуй.

- Я утверждаю приговор, - просто сказала Лиза.

- Я… ничего не слышала! – молниеносно отреагировала на ее демарш молодая женщина. – Повтори!

- Я утверждаю твой вчерашний приговор, - подтвердила девочка. И добавила четко и недвусмысленно:
- И я прошу тебя приступить к его исполнению прямо сейчас, немедленно.

- Объясни, - потребовала ее Старшая.

- Я хочу… оплатить счет, - охотно ответила ее воспитанница. – Не тебе, а… туда!

Лиза указала наверх – в смысле, в неопределенное пространство горних сфер – глазами и пальцем одновременно. И взрослая ее собеседница потупила очи долу, поскольку прекрасно поняла намек.

- Да, я считаю, что могу… что я обязана заплатить… в моральном смысле, – в устах бывшей беглой воспитанницы Принстаунского приюта это прозвучало и бредово, и понятно. Совершенно понятно! – За то, что я обрела и дом, и… тебя… здесь.

Миссис Эллона Мэйбл в свою очередь потянула девочку за руку и вернула поцелуй… особого рода. Имеющий смыслом своим скорее благословение, чем ласку.

- Обязательство Высокого Долга?

Она не спрашивала. Она просто выражала понимание и… одобрение. Со своей стороны.

- Да, - ответила девочка, не уточняя, впрочем, смысла термина, только что услышанного ею. Ибо все было более чем ясно.

- Тогда… я не буду спорить, - сказала ее Старшая. – Прости… - добавила она тихо.

- За что? - искренне удивилась Лиза. – За что ты просишь у меня прощения?

- За то, что я теперь не смогу тебя пощадить, - глухим голосом ответила ей воспитательница. – Прости, но обязательства, которые ты на себя приняла… Они не оставляют мне выбора. Теперь, даже если тебе будет нестерпимо больно, если мне захочется облегчить твои страдания… Я уже не смогу смягчить удары. И выдам тебе все и строго. Безжалостно. Тебе будет больно, очень больно, моя бедная девочка. Мне очень жаль…

- Я знаю, Элли! – Лиза кивнула в знак понимания и смущенно улыбнулась. – Я как раз хотела тебя… попросить! Сделай именно так!

А потом… Двенадцатилетняя девочка взяла на себя инициативу продолжения решенного ими. Встала-поднялась с дивана, прошла к напольной вазе, вынула оттуда один из прутьев, с утра приготовленных ими вместе с Эллоной, еще до все этих ее… метаний и тревог.

Сделав это, девочка покраснела личиком, в полном смущении, потупила очи долу и, вернувшись к своей коленопреклоненной воспитательнице, протянула ей свою руку.

- Встань, Элли! – сказала она. И молодая женщина поднялась, опираясь на рукопожатие своей воспитанницы.

- Лиза… - адресат ее красноречивого жеста попыталась смущенно возразить, но девочка покачала головой, обозначив тем самым свою непреклонность. И тогда миссис Эллона Мэйбл предпочла замолчать. Из уважения к отваге своей воспитанницы.

- Я… прошу тебя исполнить приговор, - сказала Лиза и протянула ей прут. – Пожалуйста, Элли!

Миссис Эллона Мэйбл приняла у воспитанницы орудие наказания и несколько мгновений неловко вертела его в своих руках – как бы даже не зная, как с ним теперь поступить… и вообще, не очень-то представляя, что же ей делать дальше. Впрочем, она все же справилась с волнением и, отступив назад, отложила взятый ею у девочки прут на диван.

- Элли… - растерянно произнесла Лиза, но ее Старшая обозначила рукой своей отрицающий жест – дескать, молчи, мне виднее, что и как с тобою делать!

Девочка смущенно кивнула в знак согласия и замерла в ожидании распоряжений со стороны воспитательницы. Каковые незамедлительно и последовали.

- Не стой столбом, иди сюда! – приказала ее Старшая. – Ко мне! Быстрее! – добавила она, раскрывая ей свои объятия.

Девочка не посмела ослушаться, шагнула к ней и, естественно, была обнята-прижата к ее груди. Крепко и искренне.

- Почему? – спросила Лиза тихо-тихо.

- Потому что… ты первая, на кого распространяются мои клятвы, - ответила миссис Эллона Мэйбл.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Эротишно)

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

14.

Сколько они стояли, вот так вот, обнявшись, - минуту, две, три… Бог Весть! Ни сама Лиза, ни та, кто взяла-приняла на себя при странных обстоятельствах обязательства по ее, Лизы, воспитанию, так и не дали себе труда взглянуть по этому поводу на часы, стоявшие, между прочим, на самом видном месте – на каминной полке. Им обеим это было вовсе не нужно.

И в то же самое время… обе они прекрасно понимали, что их связывает не только взаимная нежность, но и то самое, жесткое, даже жестокое решение, которое Старшая из них имела неосторожность принять, а младшая – утвердить для себя.

Да, они прекрасно понимали и чувствовали суть всего предстоящего. А потому, отстранились друг от друга – сразу и одновременно, с сожалением и пониманием друг друга. Полным и безоговорочным.

- И что же мне теперь делать? – устало спросила молодая женщина. – Как мне теперь наказывать тебя? Ту, кого я люблю? Ту, кто знает мои тайны и… единственная, на всем белом свете, понимает меня?

- А твой муж… Джон? – смутилась Лиза. – Ты ему про это не рассказывала?

- Я не хотела, чтобы он об этом знал, - ответила ей Эллона. – Ты – совсем другое дело! Тебя задели… все эти призраки из моего детства. И ты имеешь полное право знать об этом все. Но… только ты!

- Я… понимаю, - сдержанно отозвалась девочка. – Не бойся, Элли! Когда твой муж вернется… я ничего ему не скажу. Твои секреты – они только твои!

- Наши! Это наши с тобою секреты! – наставительно произнесла ее взрослая собеседница. – Не забывай, моя девочка, они теперь у нас с тобою общие! И, между прочим, - добавила она, - ты так успешно забалтываешь проблему… А ведь она от этого вовсе никуда не исчезает! И я действительно, не знаю, как мне теперь поступить… с тобой!

- Хочешь… я поклянусь тебе, что я не обижусь?

Лиза хотела что-то еще добавить к сказанному – ну, что-то оптимистичное, почти веселое, она даже изготовила лицо свое к некоему подобию улыбки в поддержку тональности своего обращения-выступления перед-в-сторону своей Старшей… И замолчала, поняв всю неуместность подобного… скоморошества-и-фиглярства.

- Ты… или обидишься на меня, или же нет, - ответила ее воспитательница. – Как угадаешь? Вот только что я тебя обнимала… А через несколько минут… ты будешь лежать, вся в слезах… с соплями в носу… И всего одной только мыслью в голове: «Зачем она со мною… так?»

- Наверное… - Лиза вынуждена была согласиться со своей Старшей. Просто потому, что та уже имела подобного рода болевой опыт. Однако девочка попыталась все же смягчить ситуацию и добавила:
- Но ведь никто же не помешает тебе потом… снова обнять меня, простить и все объяснить?

- Никто, - согласилась ее собеседница. – Вот только что из случившегося ты запомнишь, а что забудешь? Мои ласки и объятия… до и после сечения? Или же… те самые мысли обо мне… о моей жестокости, подстегиваемые болью? Хотя…

Миссис Эллона Мэйбл вздохнула. Едва ли не обреченно.

- Знаешь, Лиза… Все справедливо, - промолвила она. – Тот, Кто нас с тобою свел на одной зимней дороге… Он все знал. И все предусмотрел. То, что ты почувствуешь неодолимое желание подражать мне и моему… занятному детскому опыту – как символу твоей связи со мною. Что ты, образно выражаясь, захочешь оказаться на моем месте, почувствовать то, что чувствовала я… когда была такой же девчонкой, безбашенной и жаждущей понимания и… справедливости! И то, что мне придется примерить на себя условную роль моей матери… отдающей дитя для безжалостного наказания. И даже… роль моего отца, это самое наказание применяющего. Что я буду поступать с тобою в точности так, как это он со мною делал тогда… годы тому назад!

Миссис Эллона Мэйбл покачала головой.

- Господи… - обратилась она, то ли к Высшей Сути, то ли к себе самой. – Как же Ты изящно преподал мне урок… понимания моих родителей!

- Ну… все же, ты женщина! – теперь Лиза все-таки позволила себе ободряюще улыбнуться своей Старшей. – И у нас с тобою будет все иначе!

- Да как сказать! – нахмурилась миссис Эллона Мэйбл. – Вряд ли мы с тобою откроем в таких делах что-нибудь новое! – ее Старшая позволила себе многозначительный жест в условном направлении задней части тела своей воспитанницы. И та отчетливо обозначила лицом свое смущение.

А ее Старшая, снова вздохнув, завершила свою мысль.

- Зато теперь, - сказала она, - я понимаю, почему мой отец вел себя со мною так… резко. Так, похоже, действительно легче, чем после… обнимашек. Во всяком случае, тому, кто берет на себя обязанность наказывать свое дитя…

Эллона Мэйбл покачала головою и, внезапно, задала девочке очень неудобный вопрос.

- Лиза, ты хочешь, чтобы я тебя удочерила? Говори быстро, да или нет?

- Нет, - машинально ответила Лиза и, внезапно, густо покраснела, поняв, что ответ прозвучал более чем… нетактично. Она попыталась смягчить ситуацию, и уже было открыла рот, чтобы хоть как-то оправдаться, дать хотя бы какое-то объяснение со своей стороны. Однако ее Старшая коротким жестом приказала ей молчать.

- Ты сказала. Я услышала, - сказала миссис Эллона Мэйбл. – Я… откуда-то знала, каким именно будет твой ответ. Не спрашивай про источник моего знания… Я только хотела удостовериться в том, что правильно чувствую тебя, вот и все.

- Это… плохо, да? – встревожилась Лиза. – Прости, я понимаю, это звучит глупо… Конечно, каждая приютская девчонка должна искать себе маму… Или ту, кто ее заменит! Но… я ведь знаю, я точно знаю, что моя мама умерла! А ты…

Девочка смотрела на нее так, будто Эллона, вот прямо сейчас, собиралась бросить ее, как говорится, одну и в чистом поле… Ну, или как будто ее Старшая и вправду сейчас выразила желание вернуть свою воспитанницу обратно в приют.

- Ты просто моя Элли! – сказала она с искренним чувством огорчения от возможной обиды со стороны молодой женщины за ее, Лизы, предполагаемую неблагодарность. – И я тебя люблю, очень люблю! Но… не так, как маму, а совсем-совсем по-другому! Но Элли… Я ведь и правда, люблю тебя!

У девочки на глазах выступили слезы от бессилия всех этих попыток вырваться из словесно-логической ловушки, в которую она угодила так внезапно, причем с подачи той самой женщины, которой она только что признавалась в своей любви. И ее Старшая все это прекрасно поняла.

Миссис Эллона Мэйбл «фирменным» отцовским жестом – пальцы на плечи своей собеседницы и далее коротко «Трам-тарарам!» - вернула себе внимание расстроенного ребенка.

- Прости меня за такую резкость, - сказала она. – Я просто пыталась понять суть наших с тобою отношений. Видишь ли, моя девочка… По всему выходит, что я для тебя помощница, защитница… В точности то, что обозначается словом «опекун». Однако то, что я чувствую к тебе… Далеко от того, что связывает обычного опекуна и ребенка, оказавшегося у него в подчинении… ребенка, с которым теперь надо установить контакт для надлежащего его воспитания. Мне… хорошо, когда ты рядом со мною. Это такое… невероятное чувство единства с тобою. Странное чувство… Невероятное, удивительно приятное! Я люблю тебя, моя дорогая! И я… очень боюсь, что это ощущение единства с твоей душой… Я боюсь, что оно может исчезнуть. И мне будет больно от такого разрыва! И я не знаю, хватит ли всех моих сил… всех моих объятий для того, чтобы вернуть хотя бы что-то из нашего с тобою единения! Того, которое ты станешь числить по категории «былое».

Лиза всхлипнула и отчаянно замотала головой в безмолвном отрицании ее слов. А миссис Эллона Мэйбл мягко погладила ее по плечам своими ладонями – несколько раз подряд, движениями в стороны – успокаивая свою воспитанницу и снова привлекая ее внимание к разговору.

- Лиза, ты мне очень дорога, - сказала она. – И я боюсь… отчаянно боюсь того, что боль от моей руки все разрушит! И в то же самое время, я дала слово тебя наказать. Глупость, конечно же! Но я… именно я ее совершила. В то же время, ты… приняла на себя Обязательство Высокого Долга. Зачем ты это сделала… Уже не важно. Я знаю, что такое обязательство ты не можешь не исполнить… со своей стороны. Естественно, ты вовсе не пожелала воспользоваться лазейкой, которую я оставила на случай, если ты передумаешь. А это значит, что я уже никак не могу отказаться от того, чтобы наказать тебя… в точности так, как мы с тобою решили. Прости…

- Не бойся, Элли! – Лиза смотрела на нее теперь с явным состраданием. Две слезинки на щеках девочки смотрелись безумно трогательно. – Я… От тебя я все стерплю, обещаю! И я на тебя не обижусь!

- Тогда… мне остается только восхищаться тобою!

Ее Старшая улыбнулась – ну, наконец-то!

Ну, а потом… Миссис Эллона Мэйбл убрала руки с плеч своей воспитанницы. Она взяла девочку за руку и потянула за собой. Подвела к тому месту, где на полу сиротливо лежало-валялось то самое пальто, сиротское и приютское.

- Подними его, - приказала она и Лиза, торопливо кивнув, немедленно исполнила это ее распоряжение. Дрожащими руками она развернула сей предмет былого приютского своего одеяния и застыла, вопросительно глядя на свою Старшую – мол, что же с ним теперь делать дальше?

- Возьми его за воротник, - подсказала ей Элли. – Левой рукой! – зачем-то уточнила она.

- Так? – Лиза взялась, как ей было только что приказано, но все-таки предпочла уточнить.

- Примерно так! – кивнула Эллона. – Только держи крепче. Как можно крепче!

Девока кивнула ей в ответ и узрела… нечто совершенно неожиданное. Миссис Эллона Мэйбл вынула из кармана свой нож – тот самый, армейский и медицинский! – выбросила ногтем большого пальца вперед металлическую пластину-клавишу и, нажав на нее, звонким щелчком раскрыла изогнутый клинок-стропорез, лезвие которого ощерилось хищными зубами серрейтера. Выполнив это эффектное действие, молодая женщина переложила сей предмет, острый и резучий, в левую руку. А потом… развернула его рукояткой вперед и протянула девочке.

- Этим клинком, не так давно, я располосовала на мелкие ошметки ту самую скакалку, которой тебя стегали там, в Принстаунском приюте, - напомнила она. А потом заявила нечто… невозможное, даже немыслимое!

- Теперь, - сказала она, - я хочу, чтобы им воспользовалась ты. Действуй!

Сказав это, миссис Эллона Мэйбл свободной рукой подхватила рукав приютской верхней одежды и… дернула, с силой натянула, недвусмысленно предлагая его к отрезанию. Да-да, предлагая его вместе со средством проведения этой своеобразной… операции!

Складной нож армейского медика оказался неожиданно тяжелым. Внутри его толстой рукоятки, между металлическими пластинами, помещались, с двух сторон, два подпружиненных клинка - один из них, зубчатый и жуткий, уже был готов к применению. Впрочем, шершавый пластик рукояти оказался очень приятным на ощупь – каким-то теплым. И даже его специфический цвет – ярко-желтого, «кислотного» оттенка, наверняка для того, чтобы не потерялся среди опавшей листвы или на песке! – нисколько не раздражал. А слово «Rescue» [«спасение»], написанное оранжево-красным на той стороне, с которой был «раскрыт-выпущен» этот самый клинок, четко обозначало его благородную миссию!

Да, ей, бывшей приютской девчонке доверили особый нож. Тот самый нож, прошедший с ее Старшей пески и горы Афганской кампании, выручавший ее… Нож, служивший верой и правдой, в самых разных ситуациях военного противостояния - в той самой вечной борьбе медика за жизни бойцов, которых врач обязан спасти!

- Смелее! Давай, клади клинок на рукав… корневой частью, у самой рукоятки! – подсказывала ей Эллона, законная владелица ножа. – Так, теперь… дави сверху, и тяни нож «на себя», сразу и одновременно! Аккуратно! – добавила она. – Как бы перепиливай, но только движением «на себя»! Давай! Режь!

Лиза не заставила себя упрашивать и одним движением распорола растянутый рукав былой своей верхней одежды сверху, чуть не до середины. А после, еще двумя такими же в точности режущими ударами - в стиле сверху и «на себя», потягом - отчекрыжила рукав. Напрочь и вчистую.

- Браво! – воскликнула ее Старшая и уточнила с эдакой интонацией подстегивающего интереса, на грани провокации… или даже за гранью таковой:
- Еще?

- Да! – восхищенно выдохнула ее воспитанница. И была немедленно поощрена предоставленным ей почетным правом отрезания от приютского пальто второго рукава. Причем, на этот раз у нее вышло еще лучше!

- Прекрасно, моя дорогая! – восхищенно заявила ее воспитательница. – А теперь… Давай-ка повернем это… набок! И попробуем разрезать это все поперек! Сможешь?

- Да, Элли! – без колебаний заявила девочка.

Вдвоем с Эллоной они развернули, заявленным образом, предмет приютского одеяния - уже порядком изуродованный предыдущими актами торжественно-волевого разрезания! - опять натянули ткань, и тогда Лиза снова попыталась исполнить очередную серию резов. Именно серию, поскольку протяженность тканевого пространства - которое зубастый rescue-knife [«спасательный клинок»], должен был преодолеть теперь - оказалась куда как более серьезной. Им обеим пришлось несколько раз перехватывать разрезаемый материал. При этом, в не слишком-то умелых руках двенадцатилетней девчонки, все это прошло, скажем прямо, не без проблем - увы и ах! В общем и целом, Лиза довольно-таки порядочно накосячила. Но, следуя советам своей Старшей, подбадриваемая ею, девочка все-таки справилась с этой сложной задачей. В итоге, приютское пальто, стараниями беглянки и ее опекуна, превратилось в резаное месиво неопрятных лоскутов, торчащих во все стороны нитками. Сей набор обрезков - в стиле «текстильный утиль» – теперь валялся на полу, у них под ногами, будучи, так сказать, поверженным в прах!

- Блестяще! – подытожила их разрушительную деятельность хозяйка дома сего. – Теперь гореть все это будет гораздо ярче и быстрее!

- Гореть? Сейчас?! – с удивлением и восторгом в голосе воскликнула ее воспитанница. – Но я думала…

- Вообще-то, это была твоя идея! – напомнила ей миссис Эллона Мэйбл. – Я просто чуточку ее доработала. Довела, так сказать, до ума!

Она усмехнулась и подмигнула своей девочке.

- Ну, ты сама подумай, зачем нам ждать еще до завтра и устраивать костер непременно на заднем дворе? Ведь сделать все это здесь и сейчас гораздо проще и… нагляднее! Разве нет? Особенно, если воспользоваться бензином!

Миссис Эллона Мэйбл красивым жестом обратила внимание своей воспитанницы на то, что в углу гостиной были выставлены в походную готовность совок и веник. Там же была бутылка из-под виски – как теперь выяснилось, вовсе не пустая, а совсем даже напротив, наполненная вполне себе огнеопасным содержимым, куда покруче пресловутой «огненной воды»!

- Мы сожжем твою прежнюю одежду. Сегодня же. Сейчас. Вернее, сразу же после того, как я тебя… переодену в домашнее. В смысле, сразу же после того, как…

На этом месте, миссис Эллона Мэйбл смущенно замолчала и заменила точное пояснение предстоящего простым кивком головы. Впрочем, Лиза все прекрасно поняла и немедленно кивнула ей в ответ, в знак полного согласия с предложением своей Старшей.

- Спасибо, - тихо сказала она, дополняя свой жест. – Да… Так будет правильно!

- Ну… тогда будь так любезна, вернуть мой нож и… Давай-ка, снимай этот… блейзер! – потребовала Эллона. И пояснила, с многозначительной улыбкой на лице:
- Я тоже, знаешь ли, хочу приложить определенные усилия к уничтожению прежнего твоего… гардероба!

- Конечно, Элли! – воскликнула девочка. – Вот, бери!

Она вернула молодой женщине нож – хватило ума развернуть руку так, чтобы клинок смотрел несколько в сторону относительно адресата этого жеста. Кстати, законной владелицей этого клинка движение сие было воспринято с сугубым одобрением.

После этого девочка живо расстегнула и сняла тот самый пиджак-блейзер, отдала его своей Старшей - на вытянутой руке, так, будто бы он оказался загрязнен чем-то таким… немыслимо едким и противным, что очень хотелось держать от себя как можно дальше.

Миссис Эллона Мэйбл с пониманием кивнула ей и сразу же, жестом приказала ей крепко взяться за левую плечевую часть этого одеяния. Сама же она натянула сей предмет в другую сторону и несколькими движениями зубастого клинка распорола блейзер, прямо от воротника и сверху вниз, почти что точно, напополам и вдоль.

- Класс! – искренне восхитилась Лиза. И тут же поинтересовалась у нее:
- А… юбку? Ее, наверное, тоже?

- Ее ты тоже хотела бы уничтожить? – поинтересовалась ее Старшая. – Но зачем? Она и так сгорит! Без проблем!

- Я хочу ее разрезать! – твердо заявила ее воспитанница. – Именно так! В лохмотья! Чтобы… ничего… Да! Именно! Чтобы ничего от нее не осталось!

Миссис Эллона Мэйбл пожала плечами.

- Лично я не вижу в этом особого смысла. Но если ты действительно хочешь именно так…

- Хочу! – решительно произнесла девочка и умоляюще посмотрела на нее:
- Пожалуйста, Элли!

- Ну, если ты так уж настаиваешь… Тогда…

Молодая женщина помедлила, а потом сделала эдакое суровое лицо и приказала своей воспитаннице, причем, самым жестким тоном голоса своего:
- Снимай свою юбку! Живо!

- Конечно, Элли!

Девочка, естественно, вовсе не купилась на этот ее трюк! Она с улыбкой облегчения на лице расстегнула боковую застежку и… буквально сорвала с себя указанное одеяние, разоблачившись снизу. А после этого она снова протянула снятую юбку в сторону своей Старшей.

- Ты или я? – уточнила адресат ее молчаливого жеста.

- Я… если ты не против! – последовал ответ.

Миссис Эллона Мэйбл протянула ей нож.

- Юбку в левую руку! – скомандовала она. – Да, вот так, натянем… Режь теперь ее, движением «на себя» и вниз. Ту половину, которая ближе к тебе, изнутри, чуточку наклонив нож туда… Вторую разрежем позже. Давай!

Девочка не заставила себя упрашивать и немедленно выполнила эти ее распоряжения. В результате, ткань с треском расползлась- разлохматилась и, наконец, сей несчастный предмет приютской формы одежды все-таки развалился, превратившись в эдакое… полотнище, неаккуратно разлохматившееся по бокам.

- Хорошо! Теперь вторую сторону, точно так же! – распорядилась миссис Эллона Мэйбл.

- Сейчас…

Это слово Лиза пробормотала тихо, почти что беззвучно – одни губы шевелились! - но ее Старшая все поняла. А потом девочка с азартом принялась за порученное дело. На этот раз все вышло чуточку сложнее – возможно, она сейчас просто занервничала… Ну, или просто взялась как-то неудобно. Но в итоге юбка все-таки окончательно развалилась на две части.

- Voilà!* - воскликнула молодая женщина, швыряя свою половинку изодранного одеяния к другим подобным обрывкам одежды своей воспитанницы.

Лиза последовала ее примеру и сразу же после этого вздохнула с облегчением, явным и значимым. Тогда ее воспитательница протянула руку за ножом и девочка с коротким уважительным поклоном вернула его законной владелице.

Молодая женщина коротким движением – предварительно нажав на клавишу - сложила клинок в рукоятку, потом вернула клавишу-рычаг обратно вглубь ярко-желтой пластиковой накладки и отправила складной нож снова в карман своих домашних джинсов.

- Лиза, давай уж мы не станем располосовывать на части твое белье, - предложила она своей воспитаннице. – Оно и так сгорит в камине без проблем и быстро. Так что теперь тебе просто…

Миссис Эллона Мэйбл смутилась и оборвала свою речь. Она посерьезнела лицом своим и снова возложила руки ей на плечи.

- Придется снять и все остальное, - сказала она, окинув взглядом свою визави.

Лиза была теперь одета, так сказать, négligé **. В смысле, на ней, из всех исходных одеяний приютского образца, сверху оставалась только белая блузка - с форменным фиолетовым галстуком под воротничком - длиною своей доходящая до уровня чуть выше середины бедер. Ниже… были видны только серые приютские гольфы, выступавшие над голенищами ее полусапог. Между этими элементами одеяния – в принципе, допустимыми для обозрения досужей публикой! – была только голая кожа. Просто потому, что колготок в приютской форме для девочек создатели амуниции сей изначально вовсе не предусмотрели. И в этом полураздетом виде девочка казалась настолько трогательной и беззащитной, что молодая женщина отвела свой взгляд в сторону и с трудом подавила тяжелый вздох.

- Лиза… - миссис Эллона Мэйбл смутилась и недоговорила, но девочка ободряюще улыбнулась ей. И сама обратилась к своей воспитательнице, снимая, тем самым, общую неловкость этой, несколько… пикантной ситуации.

- Элли, ты ведь в тот раз меня раздевала? – спросила она, имея в виду их первую встречу. В смысле… самую первую. И получив молчаливый ответ, в виде кивка головы от своей Старшей, продолжила:
- Я… могу попросить тебя об одном одолжении?

- Слушаю тебя, - воспитательница, в принципе, догадалась, о чем именно пойдет сейчас речь... и не ошиблась в своих ожиданиях.

- Пожалуйста, освободи меня от этой одежды… сама, - попросила Лиза. И добавила:
- Так же, как тогда… В ту ночь, когда ты подобрала меня там, на дороге.

- Ну… между прочим, не так уж много осталось на тебе этой самой… одежды! – вздохнула молодая женщина. – Хорошо, моя дорогая… Я это сделаю. Вот только… Ради Всего Святого, не зажимайся! Иначе, мне будет… неудобно!

Она, по-прежнему смущенно – все еще пряча свой взгляд от девочки, обратившейся к ней со столь странной просьбой - взялась за ее галстук. Сняла его, небрежно бросила вниз… а после уж коснулась пальцами верхней пуговки блузки своей воспитанницы…

Закончив с расстегиванием нынешнего верхнего одеяния девочки, воспитательница раздвинула блузку по ее плечам в стороны, аккуратно стащила с нее, сей предмет одеяния – сзади, вдоль спины и вниз – при этом, Лиза сама активно помогала ей, своими же руками. После чего, молодая женщина швырнула снятую блузку в общую кучу прочей ее одежды – ненужной им обеим и предназначенной к некоему… «каминному аутодафе».

Далее, миссис Эллона Мэйбл опустилась перед смущенной девочкой на колени, расстегнула застежки-молнии на ее полусапожках и стащила с ног своей воспитанницы эту казенную приютскую обувь. Отбросила их туда же, в кучу - и один, и другой. Ту же последовательность действий она проделала с ее гольфами. И, наконец-то, стянула с Лизы трусики – до середины бедер, а потом и дальше вниз - заставив девочку выйти из них.

Завершив эти хлопоты по раздеванию своей воспитанницы, так сказать, «снизу», миссис Эллона Мэйбл поднялась-вышла из коленопреклоненного состояния и жестом своим предложила девочке поднять руки. После чего, без проблем, стянула со смущенной воспитанницы белую майку, обнажив девочку полностью. Естественно, сей финальный предмет одеяния тоже оказался там же, в общей куче.

- Ну… вот, в принципе, и все. Ты готова, - как то неопределенно произнесла молодая женщина. И сразу же уточнила:
- А ты… готова?

- Не знаю… - Лиза как-то зябко вздрогнула, подернула плечами. И ее Старшая не придумала ничего лучше, чем обнять руками, прижать ее к себе. Впрочем, Лизе, в тот самый миг, нужно было от нее именно это…

- Тебе… холодно? – миссис Эллона Мэйбл задала своей воспитаннице этот вопрос на ушко – тихо-тихо, чуть нагнувшись сверху.

- Не знаю… Нет, наверное! – ответила ей Лиза, произнеся эти слова как бы в сторону – почти что про себя, но все же так, что она их ясно услышала. – Просто… странно как-то. Когда ты меня обнимаешь… Вот сейчас вот… Да, все просто, понятно и… спокойно. Ты – самая лучшая. Твои руки обнимают меня и защищают сейчас… от всего на свете, что может меня обидеть! Но уже скоро…

Она замолчала, смутившись своей откровенностью.

- Уже скоро эти же самые руки причинят тебе боль, - взрослая собеседница завершила ее недосказанную мысль.

Лиза вздохнула и, вместо ответа, прижалась лицом своим к ее груди. Эллона мягко погладила спину своей девочки, а потом, низко наклонившись, поцеловала ее в обнаженное плечо.

- Лиза, милая моя… - сказала она. – Давай уже начнем. Знаешь, если мы промедлим еще, хотя бы пять минут… Я боюсь, у меня тогда уже совсем не хватит духу сделать все то, что мы с тобою решили.

- Хорошо, Элли!

Девочка отстранилась от нее. Она отступила на полшага-шаг и предстала глазам молодой женщины… так сказать, в полностью разоблаченном виде. Чем заставила свою Старшую на секунду отвести взгляд в сторону.

Впрочем, миссис Эллона Мэйбл быстро собралась с духом, взяла себя в руки – образно выражаясь! – и подала руку своей воспитаннице – а вот это реально, непосредственно и вполне однозначно! Тем самым, она весьма недвусмысленно предложила ей пройти, так сказать, к месту исполнения ее, Лизы, наказания.

Девочка не сопротивлялась ей, и шагнула, вместе со своей Старшей, ближе к камину – но так, что до него оставалось не менее трех ярдов. Когда они оказались там, Эллона совершенно неожиданно опустилась на колени. Она сразу же потянула свою воспитанницу за собою – приведя… вернее, поставив ее в то же самое положение, но развернув при этом Лизу относительно себя на девяносто градусов, головой в левую сторону. В смысле… так, чтобы девочка оказалась на ковре, расстеленном на полу перед камином. На ковре, имитирующем шкуру-шерсть какого-то загадочного животного - то ли мамонта, то ли пещерного медведя.

Впрочем… мохнатая-шерстистая поверхность сия была удивительно приятной на ощупь. Лиза это хорошо знала, поскольку она… Ну, в общем, несколько раз устраивалась на ней, как говорится, «на прилечь». Чтобы ощутить себя… Да-да, именно так, как чувствовала себя сама миссис Эллона Мэйбл… тогда, во времена ее, Эллоны, детства.

Как-то вечером ее Старшая, вопреки обыкновению, чуточку разоткровенничалась и рассказала ей, как во времена своего детства она любила поваляться на нем перед камином. Тогда, по ее словам, там пылал огонь… в точности так же, как и сейчас!

Лиза даже улыбнулась эти своим… мыслям.

Да-да! Вот Вы, дорогой Читатель… вряд ли бы поддались подобной эмоции. А эта девочка… Она смогла улыбнуться! Именно… здесь и сейчас!

И не надо над ней смеяться по этому поводу… Просто потому что…

Она в своем праве!

- А почему же не на скамье? – спросила Лиза. – Было бы как-то… аутентичнее, что ли…

Девочка блеснула знанием такого… занятно-заковыристого слова - так сказать, с претензией на интеллектуальность и осведомленность. И снова улыбнулась своей Старшей - обозначив свое личное знание такого рода… а также смелость.

Личную. Свою.

Да… Именно свою смелость. Это важно.

- Ну… зато вот так вот выходит и проще, и удобнее и даже в чем-то… символичнее! – миссис Эллона Мэйбл приняла игру и отозвалась ей в тон. И сразу же поинтересовалась:
- Насчет символичного… тебе ведь все ясно, да?

- Камин в гостиной… это символ домашнего очага, - ответила Лиза. - Ты решила… очистить меня. Вот так вот, введя свою… беглянку… В смысле, меня… Да, ввести меня в круг тех, кто связан с твоим домом… и с тобою.

- Глупо все это выглядит, да? – вздохнула ее Старшая. – Прости, наверное, это действительно, странная… даже вовсе дурацкая затея. Разумеется, то, что я сейчас буду делать с тобою… наверняка, тебе совсем не понравится! И… знаешь, Лиза, вот если ты, все-таки, выскажешь мне сейчас свое твердое «Нет!», мы можем, в принципе, обойтись и без…

- Нет! – как-то резко, на выдохе, произнесла ее воспитанница. И, смутившись лицом своим, пояснила:
- Прости… Я не в том смысле. Ты просто сейчас облекаешь мои желания… в красивую форму, не более того! Но… Ты же знаешь, я все это решила сама, и только поставила тебя перед фактом. И уже потом… Я сама тебя попросила… Ну, обо всем, об этом. Так что… Элли, тебе нечего стесняться!

- Я твоя Старшая! – напомнила ей миссис Эллона Мэйбл. - И не только потому, что так решил судья… который назначил меня твои опекуном и дал мне право тебя наказывать - в том числе и вот так вот, телесно! Я… тоже решила все сама! И знаешь, моя дорогая… По-моему, ты слишком много на себя берешь, в этом нашем… общем раскладе! Мало ли, что ты там себе придумала - по этому-то поводу! Как бы ты высоко ни ставила свои мысли и желания, но… отвечаю за тебя лично я! И… только я!

Лиза развернулась к ней – только плечами, оставшись коленями своими в прежней позиции, на девяносто градусов к направлению, обозначенному телом ее воспитательницы. Взяла ее за руку и откровенно улыбнулась своей Старшей.

- Элли, дорогая моя, я все знаю и все понимаю! - сказала она. – Ты просто… решила сыграть для меня новую Сказку. Немножко такую… жутковатую... Ну, просто, чтобы я чуточку испугалась! Но не сильно, а так, самую малость! И еще… с отголосками из твоих детских воспоминаний. И это все происходит... в точности так, как я того хотела! Не по форме, нет… По смыслу. Спасибо тебе!

- Да… это Сказка, - откликнулась ее Старшая. – Но я… В общем, я играю ее не только для тебя одной. Для себя тоже. Пускай это будет новая Сказка… Действительно, другая! Просто…

Она смущенно вздохнула.

- Мне просто хочется, чтобы в этой Сказке тебе было по-настоящему хорошо! – сказала она. – И я… попробую… Да, я сделаю для этого все, что смогу! Обещаю! – закончила она свою… несколько странную мысль.

Хм… Для всякого нормального… и скажем так, постороннего субъекта, подобное заявление – да еще и высказанное, определенно, в неком патетически-возвышенном тоне обещания чего-то благого и позитивного! – прозвучало бы, как минимум, необычно… если уж не издевательски! Ну, с учетом его, высказывания, контекста – в смысле, точного знания ими обеими обо всем им предстоящем…

Но адресат этих слов восприняла их вовсе не так, как ощущает их – те самые слова, жуткие по сути! - этот самый, некий посторонний, а вовсе даже… иначе! В том самом смысле, который связывал их сейчас особенными – совершенно особенными! – отношениями, и пониманием вовсе другого уровня и рода, совершенно выходящим за пределы обыденного мышления людей – обычных и нормальных.

Так бывает.





*Вот так! – пер. с фр.

**Небрежно – условный и традиционный пер. с фр. Буквально это обозначение старинного ночного одеяния, эдакого среднего между ночной рубашкой и халатом. Допускалось для выходов перед домашними, однако, к примеру, для приема гостей – кроме самых-самых близких друзей! - считалось вопиюще неприличным

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

15.

Лиза кивнула в ответ, улыбнулась несколько растерянно и задала ей вопрос – логичный и, несколько… глупый.

- Мне… лечь, да?

- Конечно! – кивнула в ответ ее Старшая. И добавила:
- Я… помогу!

Она действительно помогла своей воспитаннице принять нужную позицию – там, на ковре, перед камином. Ну… в том смысле, что аккуратно уложила девочку вниз лицом – так, как посчитала нужным, в стиле: руками вперед, ноги сдвинуты вместе, вытянулись и… Ну, и прочее!

- Да… вот так вот, пожалуйста! – говорила она, при этом, очень странным тоном голоса своего – таким мягким и твердым, в одно и то же время… И даже ободряющим – как будто, миссис Эллона Мэйбл наставляла сейчас артистку, перед выходом на сцену. Ну… или же спортсменку, перед каким-то ответственным выступлением.

Впрочем, примерно так все и было сейчас… в каком-то смысле!

- Руки… - продолжала ее Старшая, - лучше подложи их под голову… Да-да, под подбородок, вот так вот лучше будет! Ножки… сдвинь, да, вот так! – она мягко провела пальцами своей правой руки от ее спины и… вниз, почти до коленок!

Да… именно так она сказала – в порядке инструкций от Старшей. Ну, а потом добавила, многозначительно и с некоторым смущением в голосе:
- А теперь… Лиза, пожалуйста… Попробуй полностью расслабиться! Не только там… - она обозначила некой особой интонацией то самое место… целевого воздействия. Впрочем, девочка, кажется, все-все поняла, и даже коротко кивнула головой ей в ответ! – Расслабь все тело, да. Не зажимайся, пожалуйста, нигде! Я прошу тебя!

- Это… так важно, да? – лежащая на ковре воспитанница смущенно улыбнулась ей.

Девочка взглянула на свою Старшую - так деятельно распоряжавшуюся ее укладыванием в нужную позицию, и словами, и руками, да! Посмотрела на нее… эдак искоса и снизу. И молодая женщина сразу же поняла, что ее подвластная чувствует себя сейчас очень даже неловко – ну, прежде всего, из-за того, что она вовсе не знает, как ей себя вести… И потому вынуждена требовать, чтобы миссис Эллона Мэйбл объясняла ей – вот прямо сейчас! – те вещи, которые самой воспитательнице, кажутся, в общем-то, элементарными в своей банальности… и даже самоочевидными!

Что же… она была вовсе и не прочь дать некий урок предварительных наставлений девочке своей! Вот только, как лучше обозначить это все, подать ей самым доступным способом – простым, понятным и приемлемым?

И так, чтобы девочка на нее вовсе не обиделась… Ибо у них сейчас все идет, как говорится, «на грани».

На грани понимания необходимости всего ожидаемого ими… И неприятия всего этого любым… даже условно нормальным человеком откуда-то со стороны.

На грани готовности и желания быть подвластной стороной это странной ситуации… Готовности принять эту боль… И при этом, на грани возможной обиды – между прочим, законной и обоснованной! – с той же стороны и по тому же поводу…

Как все сложно… у них!

Решение… пришло почти сразу же – ну, допустим, через краткую паузу, длиною всего лишь в пару секунд! Решение простое и странное. Нелогичное… однако, вместе с тем, единственно возможное – учитывая те необъяснимо доверительные ощущения внутренней близости, которые связывали их сейчас… Те ощущения, которые надо было укрепить.

Миссис Эллона Мэйбл скользнула вниз – всем своим телом, изящно и мгновенно! – и улеглась рядом со своей воспитанницей, обнаженной и почти уже полностью готовой ко всему предстоящему ей… «воспитательному действу»… Беспощадному, и - при взгляде со стороны! - совершенно бессмысленному… Однако, увы, неизбежному в своей необходимости, порожденной множеством тонких условностей, связавших, в Рождественскую ночь, незримыми нитями приютскую девчонку-беглянку и отставного военного медика.

Миссис Эллона Мэйбл возлегла по левую руку от девочки, навзничь, вытянувшись в полный рост на полу – вернее, на краешке того же самого ковра, где лежала ее воспитанница! – и повернув свою голову чуточку налево. Дистанция к плечам и бедрам воспитанницы примерно два дюйма – то есть, рядом, но не так, чтобы вовсе уж близко! И взгляд… спокойный, понимающий, а главное – ориентированный так, чтобы девочка смотрела на свою воспитательницу чуточку сверху.

Это сработало. Лиза успокоилась. Ее Старшая… вот она, здесь, совсем рядом! И уже ничего страшного нет и не предвидится! И ни капельки не стыдно, вот! И нет между ними никакой даже условной неловкости. Ну… почти.

- Лиза… - голос Эллоны тихий и серьезный, ибо все уже вышло за пределы любых возможных шуток. – Пойми, сейчас тебе будет больно. Придется терпеть. Я знаю, ты непременно захочешь выдержать все то, что я тебе выдам, стойко и с достоинством. По возможности молча. Я все это помню… знаю по себе! Поначалу всегда хочется показать себя этакой героиней, стоически выдерживающей боль, которой нипочем любые страдания! Это… нормально, и даже, наверное, правильно. Вот только боль от розог… она особая. Жгучая… протяженная. Прут жалит остро и… нестерпимо мучительно. И слезы при этом… они сами собою набегают на глаза, тут уж ничего не поделаешь! Их не остановить, как ни пытайся держаться! Да еще и сопли в носу… Ну, куда же без них! А потом… всхлип на вдохе, стон на выдохе… Раз, другой… И в итоге, все равно срываешься на крик, от нестерпимой боли, который рвется из груди. Крик, который не остановить…

Она вздохнула, виновато моргнула глазами и продолжила.

- Лиза, милая моя! – сказала она. – Пойми, это все уже было со мною… много раз! В этом нет ничего постыдного! Больно… это значит больно, и никак иначе! Даже если ты заорешь в голос с самого первого удара… Я не упрекну тебя! Кричи, если тебе так будет легче! Я вовсе не буду против! Не надо стесняться!

Эллона сделала короткую паузу - для обозначения внушительности высказанного. А потом перешла к главному.

- Но все же… - продолжила она. - Есть у меня к тебе несколько… советов, просьб, пожеланий… или даже требований. Ты… готова их принять?

- Да, Элли, конечно! – девочка кивнула ей в ответ со всей возможной серьезностью.

- Тогда… Первое требование мое к тебе будет следующим. Не задерживай дыхание. Ни в коем случае, - заявила ее Старшая. – Есть такой дурацкий соблазн… иллюзия, что если задержать дыхание, то удастся сдержать себя и не сорваться на крик… Глупости это все! Легче не будет, ты уж мне поверь! Зато сорвать дыхание, заработать дыхательный спазм на ровном месте, можно, как говорится, запросто и на раз! Так что… давай-ка обойдемся без проблем, хорошо?

- Хорошо, - Лиза, глядя на нее, по-прежнему обходилась без улыбки.

И еще… она обозначила лицо своим полную готовность принять иные условия от своей Старшей – также, без споров оговорок! Чем миссис Эллона Мэйбл и воспользовалась.

- Второе мое требование к тебе, - продолжила молодая женщина, глядя на девочку как бы чуточку снизу, – ты, в принципе, уже слышала. Но напомнить, все же, имеет смысл. Я хочу, чтобы ты расслабляла тело… да, после каждого удара. Да, это будет… непросто! – кивнула она головой. – Боль… она выбивает из головы какие-то мысли… сложные и связные. Все, пожалуй, кроме одной: «Когда же все это кончится?» Но ты все же… попытайся! Я тебя прошу! Пожалуйста! Поверь, тебе будет гораздо легче… терпеть все это! Удар прута по напряженной коже… чувствуется куда болезненней, уж ты мне поверь! К тому же… ты лежишь у меня здесь непривязанная, - добавила она. – Так и легче контролировать себя… и труднее!

- Элли… Не бойся! Я же обещала, что не сбегу!

Лиза попыталась улыбнуться ей, по-прежнему глядя на свою Старшую чуточку сверху. Причем взгляд ее обозначал сейчас и доверие, и благодарность за такое проявление заботы.

Странное… Возможно и вовсе даже совершенно бессмысленное… Просто…

Ее Лиза, воистину, смелая и отважная девочка, но ведь она все еще ребенок! И она – ребенок, угодивший под лозу впервые в своей жизни! – вряд ли запомнит все эти… добрые советы по минимизации боли, которые дает ей сейчас ее Старшая.

Но это важно. Для них обеих… Нет, для Лизы куда важнее!

Просто, чтобы девочка знала – та, кто будет причинять ей боль… все-таки любит ее! Что эту боль… ее можно принять, вытерпеть и даже… простить!

И лучше, если сразу… Да, потом, когда все уже закончится. Очень хочется… переключить ее именно на такое восприятие того, что будет… того, что сейчас случится между ними.

Молодая женщина… даже не подумала это сейчас как-то словесно и осмысленно – скорее уж, просто ощутила изнутри самое себя! И тогда она позволила себе улыбнуться этой отважной девочке. Не насмешливо, просто чуточку грустной улыбкой, как бы извиняясь.

- Это… все твои требования ко мне? – Лиза позволила себе ответную улыбку. А еще она добавила в свой голос нотки иронии. Просто, чтобы обозначить свою… смелость.

И только тогда Эллона вздохнула с облегчением.

Ее поняли. Правильно и точно. Она это верно поняла и почувствовала. И это радовало. На самом деле.

- Ну… на сейчас их есть еще два, - ответила она своей воспитаннице. – Но они главные. Ты готова их принять?

- Готова.

Лиза убрала с лица улыбку.

Да. Она поверила. Теперь… эта девочка точно знает, что словесная часть их общения подошла к концу. И она готова подчиниться и терпеть все обещанное ей.

- Значит, главное, что я тебе скажу, - продолжила миссис Эллона Мэйбл. – Любая боль конечна. Помни, Лиза, рано или поздно, твои страдания прекратятся. Я сделала глупость, и теперь не смогу смягчить удары… Это моя ошибка, все так! Но все равно… Все то, что я буду делать с тобой, это все обязательно завершится. Даже если тебе покажется, что мучение от моих ударов длится вечно… Это не так!

- Я… понимаю, - Лиза смутилась и тут же поинтересовалась:
- А… еще что я должна запомнить? Ну… или сделать?

- Когда все закончится, - Эллона обозначила это слово особой интонацией, - постарайся вспомнить о том, что я люблю тебя. Нет-нет Лиза! – добавила она поспешно, заметив, что девочка хочет ей возразить. – Я не прошу у тебя прощения заранее! Ты не знаешь, как ты воспримешь все это… в итоге! Возможно, ты обидишься на меня. Имей в виду, что ты имеешь на это полное право! Но все же, попробуй вспомнить о том, что я… не всегда такая, какой тебе придется меня прочувствовать сейчас! Хорошо?

- Хорошо, Элли, - Лиза помедлила немного. И тогда уже спросила… дрогнувшим голосом:
- Я… мы, - тут же поправилась она, - уже начинаем?

- Да.

Миссис Эллона Мэйбл, чуть сдвинувшись в сторону от девочки, приподнялась с ковра. При этом молодая женщина левой рукой своей оперлась рядом с левым плечом своей воспитанницы. И та, естественно, поддалась соблазну – коротко коснулась ее руки губами, чем вызвала полное смущение воспитательницы.

- Лиза… не надо. Мне и так… стыдно! - только и сумела промолвить она.

- Прости, - Лиза смутилась. – Я… мне показалось, что тебе так будет легче…

- Хочешь, чтобы я разревелась прямо сейчас? – со вздохом поинтересовалась ее Старшая.

- Нет, что ты! – откликнулась девочка, лежащая на ковре. – Плакать… это моя привилегия!

В ответ… послышался еще один тяжкий вздох. На грани всхлипа по своему звучанию.

И еще… повисшее молчание.

- Ты… очень обиделась? – тихо спросила девочка.

- Нет, - отозвалась молодая женщина, каким-то преувеличенно спокойным тоном. – Ты… абсолютно права, моя девочка! И это очень хорошо, что ты… даже сейчас имеешь отвагу и смелость шутить… надо мною. Это твое право. Я только надеюсь на то, что ты сможешь позволить себе это после… того. Смейся надо мною, сколько захочешь. Все лучше, чем плакать…

Так сказала миссис Эллона Мэйбл. А потом из прежней своей неудобной позы – в полуотрыве от пола, замерев в начале силового выхода - она вышла-поднялась в обычное положение стоя.

Дальше… все было просто и логично. До банальности. Эллона подошла к дивану и взяла прут – да-да, тот самый, который Лиза преподнесла ей с самого начала!

Девочка искоса наблюдала за этим и… сразу же поёжилась, вздрогнула. Да… Вот сейчас… Она – в смысле, ее Старшая! – подойдет ближе, встанет над нею, размахнется сверху и… будет больно…

Только бы не дернуться слишком сильно… и не закричать сразу. Иначе…

Что же это получится, а? Храбрилась, шутила… а как дошло до дела – того самого дела, о котором всю дорогу шла речь! – так сразу же и сдулась… Скисла и захныкала-заревела… Ай-яй-яй…

Лиза на секунду зажмурилась, напряглась всем телом, а после – припомнив то ли просьбу, то ли распоряжение своей Старшей – постаралась расслабиться.

Глаза девочка держала прикрытыми. Было… страшно, но Лиза сделала пару вдохов-выдохов, опустила голову на руки, коснувшись их подбородком. Пальчиками прихватила себя за предплечья – чтобы сдержать себя, не прикрыться от жалящего прута, когда станет больно!

И замерла… в ожидании первого удара – пытаясь уловить слухом своим отголоски всего… происходящего. В смысле, там… сзади и сверху.

А там… В смысле, оттуда…

Послышался странный шорох.

Лиза насторожилась и… позволила себе повернуть голову, чтобы чуточку подглядеть – искоса, налево и назад.

Миссис Эллона Мэйбл стояла перед нею… на коленях. Напротив спины своей воспитанницы… Скорее, ближе к поясу и ногам девочки – так, чтобы правая рука ее, вооруженная прутом, была как раз в удобной позиции, для его, прута, применения.

Впрочем… Все было куда как забавнее!

Этот самый прут ее Старшая сейчас взяла как-то странно. Можно сказать, накоротко.

Ну да… все верно. Дистанция… невелика – колено молодой женщины оказалось всего в паре дюймов от тела воспитанницы. Теперь даже размахнуться получится… не очень.

У девочки на глаза навернулись слезы. Ее Старшая… она все-таки нашла способ смягчить ситуацию для своей подопечной. Чтобы не нарушить данное ей слово, по поводу суровости наказания - в смысле безжалостности самих ударов по ее, Лизы, телу! – и в то же самое время, сделать так, чтобы она, Лиза, пострадала… не так уж серьезно.

Лиза повернула к ней свое лицо, на секунду прикрыла глаза и… даже не шепнула - просто обозначила движением губ одно только слово: «Спасибо!»

Ее Элли – да-да, теперь только так, отныне и навсегда, и никак иначе! – поймала взгляд своей воспитанницы, нервно сглотнула, прикусила губу и отрицательно мотнула головой.

Смысл жеста был ясен: «Молчи! Ни слова! И… отвернись, иначе я… просто не смогу!»

Лиза на секунду снова прикрыла свои глаза, в знак полного понимания всего… невысказанного.

А потом, девочка исполнила этот ее молчаливый приказ. Она отвернулась, положила голову на руки и… снова аккуратно расслабила свое тело.

Элли хотела, чтобы она, Лиза, не позабыла о том, что женщина, взявшая в руки прут, любит ее. Любит по-настоящему. Даже, несмотря на всю ту боль, которая будет выдана Лизе сегодня, сейчас… с ее стороны.

Лиза не забудет об этом. Никогда.

Эллона вздохнула с облегчением.

- Спасибо, моя милая, - произнесла она. И добавила, еле слышно:
- Прости…

А дальше…

Она взмахнула прутом…

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

16.

Ночник едва рассеивал темноту в комнате – Элли настояла на том, чтобы
ее воспитанница провела эту ночь «со светом на столике». И, в общем-то, понятно, почему.

Несколькими минутами ранее, уложив девочку в постель – естественно, проверив, перед эти, как у нее все обстоит… там, сзади – Эллона поправила на ней одеяло. И вышла из комнаты, ушла по каким-то своим делам, которые непременно надо было исполнить, вот прямо сейчас, невзирая на позднее время! Правда, она пообещала чуточку позже вернуться – проведать ее, перед тем, как ляжет спать.

Ну что же, Лиза… Она вовсе даже и не против того, чтобы ее Старшая – ее Элли! – еще раз навестила свою… воспитанницу.

Или подопечную…

Или…

Вот не далее как сегодня, Элли испрашивала ее, Лизы, мнения. Насчет того, желает ли она, чтобы ее, Лизу, удочерили. И чтобы сей акт, привязывающий юридическими узами, формального вида и семейного содержания, свершил над ней ни кто-нибудь, а именно она, миссис Эллона Мэйбл, своей собственной персоной. Лиза тогда ответила ей отказом – внезапным, категорическим и… совершенно неожиданным для нее самой! Ну а потом… она и сама же ужасно переживала, не обиделась ли на нее эта удивительная женщина. Та, чьими заботами - разного рода, в том числе, болевого, и жгучего! – одна приютская девчонка, нынче вечером, была все-таки посвящена в законные жительницы дома сего! С присвоением этой самой девчонке некого особого статуса, обозначающего связь ее с хозяйкой дома - близкую-близкую связь, в высшей степени доверительного рода!

Статус сей, не был выражен сколь-нибудь формально - даже не был обозначен в точных словесных терминах! - но оставался, при этом, в виде чего-то значимого - подразумеваемого и вполне ощутимого… Причем, откровенно говоря, ощутимого, теперь уже, куда в большей мере, чем когда-либо прежде! И не только там… пониже и сзади…

Это все далось нелегко… Ей, Лизе… Да и, в общем-то, им обеим…

Конечно же, Элли постаралась сделать все, что от нее зависело, чтобы произошедшее… случилось как можно мягче и легче – для нее, для Лизы. Для той девчонки, которая несколько дней подряд упорно добивалась исполнения над собою столь сурового ритуала. Ну, а добившись требуемого, уже не могла отказаться… Да, можно сказать, что Лиза была вынуждена пройти через такое… болевое испытание.

Вынуждена?

Да. Именно так.

Однако, вовсе не та женщина, что отмахивала прутом – жестко, хлестко и без снисхождения, в точности так, как и обещала! – принуждала Лизу ко всему тому, что… случилось.
Можно сказать, что вынудили ее те самые обстоятельства ее появления в этом доме… особые и более чем неоднозначные! Ну и ее же, Лизы, последующее поведение – не всегда и не во всем адекватное, нужно это прямо признать! Последствия совпадения этих двух категорий обстоятельств ее жизни, дали именно такой… специфичный результат.

Но не только это.

Если уж совсем откровенно – для самой себя и совсем-совсем без свидетелей! – виной всему ее же собственная глупость!

Сама… Ведь сама же все себе и придумала - что надо, мол… Что непременно нужно ей самой пройти через все такое – через испытание, в чем-то подобное детским историям, случившимся когда-то с ее, Лизы, Старшей. Элли это сразу же поняла! И даже пыталась всю дорогу отговаривать свою воспитанницу от подобного болевого экстрима!

Но не поддалась Лиза на все ее уговоры. А вовсе даже наоборот - добилась от своей Старшей почти точной реализации своих же собственных фантазий, выдуманных и совершенно даже вовсе неадекватных – это теперь уж ей понятно в точности и однозначно! Хотя и с некоторым… опозданием.

Но ведь это было ей зачем-то нужно!

А зачем? Для самоуважения, что ли?

Ну и кто же ты, после всего случившегося, дорогая Лиза Лир? Просто дура?

Возможно.

Вот чего ты, собственно говоря, добилась - всей этой своей «болевой эпопеей»? Той, в которую ты, ко всему прочему, втянула свою Старшую? Да просто, схлопотала, как говорится, на свою «пятую точку» всякого… жгучего и красного. А ведь, могла бы и отказаться, от такой сомнительной чести!

Да, могла. В любую секунду могла. И даже когда Элли… скажем так… уже начала свою часть этой общей вашей с нею болевой работы – в стиле «свист-энд-хлест» - даже тогда еще можно было… Ну, к примеру, проорать по ходу дела – что-нибудь громкое и отчаянное, например: «Довольно! Хватит! Прости-и-и!!!»

Да-да, именно когда ты реально прочувствовала… на своей шкурке, нежной и непривычной – там, сзади и снизу! – прочувствовала, каково это все, жгучее и хлещущее, по ходу, так сказать, его применения! Как тонкий прут может больно жалить – в умелых и сильных руках! Могла ведь запросить пощады?

Да запросто!

И ведь уперлась, глупая гордячка! Не захотела воспользоваться такой возможностью? Ну, значит, сама дура набитая! Вернее, выстеганная…

Однако заметь - просто сама себе и без обиняков! - храбрая ты, храбрая, а все равно ведь, слабину дала! И если бы не тактичность… не искренняя доброта и чуткость твоей Старшей…

Нет! Это стыдно… Все еще стыдно.

Хотя… Чего стыдиться-то? Ведь наказание, причитавшееся тебе – в смысле, определенное и назначенное вами обеими, совместно, за все твои провинности! - было исполнено, в точности и без существенных послаблений! Да-да, твоя любимая Элли в итоге выдала тебе все, чего ты от нее так упорно добивалась! Причем, действительно, соблюдая свои же собственные обещания - почти до буквы! - насчет того, чтобы наказать тебя сурово и без жалости! А потом… простила тебя, да еще с таким видом, как будто бы сама Элли и виновата в случившемся! Как будто виновата в этом именно она, а вовсе не ты!

Да, твое наказание… оно состоялось. При всех оговорках и небольших фактических послаблениях – спасибо твоей Старшей за деятельное, с ее стороны, Милосердие к одной глупой девчонке! - ты все же прочувствовала, весьма изрядный набор болевых ощущений! Все было честно. Хотя и несколько… неоднозначно. И то, как это было…

Нет. Хватит уже!

Не надо уже о боли…

Ведь было же и другое… между вами, там и тогда. Вот только, что было потом…



…Когда прут, просвистев в воздухе, в последний раз звонко шмякнул-обжег ее, Лизы, кожу – там, сзади! – девочка издала короткий вскрик-всхлип, реагируя на очередной всплеск жгучей боли. Потом… немного отдышавшись – в паузе, обозначенной для нее экзекутором – постаралась расслабить тело снова. И только тогда произнесла уже привычное:
- Да, Элли… Продолжай…

- Это… все, - услышала она в ответ. – Лиза, мы… Мы с тобой уже закончили… Да, милая моя девочка, ты получила все… Все, что мы тогда назначили тебе, вместе!

Голос ее Старшей звучал как-то странно – эдаким недоумением, осторожным и радостным, искренним, и потому очень тихим. Как будто она сама еще не очень-то верила в то, что все это уже… закончилось.

И еще…

Там были нотки восхищения. Тем, что Лиза все-таки выдержала, дотерпела исполнение этого странного болевого мероприятия до самого конца.

В повисшей паузе раздался тихий всхлип. А может быть, просто вздох облегчения. Когда эдакий звук, обозначающий завершение страданий, издает ребенок с соплями в носу… Вот как ты определишь разницу?

Хотя… Разве могло бы такое определение иметь хоть какой-нибудь смысл, само по себе?

Никакого.

А что же имело тот самый… смысл? Прежде всего, для той зареванной девочки, которая издала этот… звук? Ну, и не только для нее…

Именно то, что сделала миссис Эллона Мэйбл – да нет, просто Элли!

Для начала, она просто убрала руку – левую руку, которой она незадолго до этого стала придерживать за плечо свою воспитанницу. Нет-нет, Элли вовсе не прижимала девочку к полу - эдаким жестким гнетом! Она, скорее, как Старшая, просто обозначала своим мягким касанием, что держит всю эту необычную ситуацию под контролем. Да, это было, пожалуй, нечто вроде особого тактильного проявления ее власти над девочкой, получавшей от нее в этот раз такое суровое наказание, не более того.

Потом Эллона отбросила прут – туда же, в ту сторону, где валялись прежние – истрепанные и разлохмаченные. Дескать, все закончилось, бояться больше нечего!

А после этого…

Молодая женщина снова легла рядом со своей воспитанницей - почти так же, как тогда, перед началом исполнения болевой части их сегодняшнего ритуала. То есть, навзничь и лицом в ее, Лизы, сторону. Вот только дистанцию она, в этот раз, обозначать вовсе не стала.

Плечом к плечу. Нога к ноге.

И глядела она теперь на свою девочку в направлении чуточку снизу и налево, по линии глаза в глаза. Да, именно так. Чуть влажные, но так и не расплаканные глаза Старшей поймали зареванный взор своей воспитанницы.

Лиза… Да, она была теперь вольна обозначить любую эмоцию, на лице своем. Например, гнев и даже ненависть к той, кто только что ее, Лизу отстегала. Девочка могла подняться и уйти… вернее, убежать, в своих обидах на реальную боль, полученную от руки этой женщины. Или… даже поднять на нее руку, ударив в отместку!

Девочка… приподнялась на руках, резко сдвинулась в ее сторону и… буквально упала лицом своим на грудь своей Старшей. Взревела… вовсе уже не стесняясь – громче, чем от самого жесткого из выданных ей сегодня ударов! - но уже с облегчением в голосе.

Уже все… Уже можно…

Да… Вот тебе! Получай! Все это… в отместку тебе - за все то, что ты сделала, вот! Терпи теперь… все эти слезы и сопли! Между прочим, выбитые твоими же усилиями, из одной несчастной и глупой девчонки! Были они на лице ее… Ну, зато теперь клетчатая домашняя рубаха одной молодой женщины окажется ими пропитана, по самое не могу… и даже по самое не балуйся! И поделом тебе, о суровая миссис Эллона Мэйбл! Терпи теперь, моя дорогая Элли!

И чем же ответила, адресат агрессии сей, на столь наглое поведение своей воспитанницы? Да просто обняла-обхватила ее руками своими – вот так вот, лежа навзничь, прямо за плечи, сплетя свои пальцы в замок со стороны спины лежащей на ней девочки. Обняла мягко и легко, не прижала – не было в том нужды. Просто потому, что девчонка лицом своим и так уж припала к груди растроганной воспитательницы - прижимаясь к ней, вытирая-стирая о мягкую ткань те самые слезы-сопли, упомянутые чуточку выше.

Что же касается слов, обращаемых к носительнице той клетчатой рубахи - одежды, исполняющей в эти самые мгновения роль импровизированной салфетки или же платка для промокания девчоночьих глаз! – то лексикон рыдающей воспитанницы не сильно обогатился. Ну… по сравнению с тем периодом, когда девочка возлежала чуть поодаль и претерпевала, так сказать, свое… болевое испытание.

Три слова… Вернее, скажем так, всего одно только имя - в уменьшительной форме своей! Ну и плюсом к нему два глагола - обозначающих обращение и текущее действие… Да-да, такое… сопле-и-слезотекущее – по внешней форме своей! Все это шло единым условно смысловым содержимым, в комплект к междометиям – всем этим ахам, вздохами и прочему… рыдательному!

«Элли… Прости… Люблю…»

Примерно так – правда, с известной вариативностью облегченно-страдательного тона. Увы и ах, маловато здесь было каких-либо изысканных интеллектуальных смыслов… Да и эмоции были… несколько однообразны…

Впрочем, той самой молодой женщине этих самых эмоций вполне хватало. Особенно, в комплекте со всем прочим - мокрым, липким и несколько горьковатым! - а что поделаешь, такова, так сказать, физиология… любви и прощения!

Но, между прочим, сама Элли теперь вовсе не была в претензиях, насчет того, чтобы завершить все это… слезное дело как-то побыстрее. Гладить по обнаженной спине девочку, так трогательно к ней прижавшуюся, жаждущую этого ее тактильного внимания – теперь выражаемого в ласковой форме, а не в виде хлестких ударов жалящего прута! – все это оказалось для нее удовольствием, ни с чем не сравнимым!

А Лиза… Вот она уж точно, это свое почетное право прореветься всласть на груди у своей Старшей – законное и выстраданное ею! - не променяла бы ни на какие коврижки – хотя бы даже и с шоколадками в придачу!

Да… Так тоже бывает!

Сколько длилось это действо – суть которого наглый девчоночий рев и покорное принятие его адресатом… Действо, занятное в трогательной мокрохлюпости своей… Может пять минут. А может десять. Или даже полную четверть часа оно заняло, в темпоральной протяженности своей… Короче, мы этого не знаем. Хотя бы потому, что они тогда совсем не следили за временем, не до того им было – им, обеим…

А мокрость на глазах имела место быть не только у воспитанницы, жаждавшей прощения и понимания от своей Старшей. Но ведь это всего лишь детали, не так ли, дорогой мой Читатель?

Наверное.

В общем, спустя какое-то время, всхлипы и вздохи стали звучать пореже, потише… ну а в какой-то миг темпоральной протяженности этой сцены они стихли совсем. Что дало адресату всех этих слов, слез и прочего – изрядно промокшей, надо честно признать! – возможность наконец-то обозначить хоть какое-то шевеление. В смысле, шевеление осмысленное, целесообразное - и в целом реализуемое в направлении смены их общей позиции. Ну, скажем, перевода ее в такую… вертикальную версию.

Она поднялась с пола на колени и перевела в это же самое положение свою воспитанницу. При этом Лиза, по ходу этого самого движения – телоподъемного и на двоих! – обхватила свою Старшую, обняла и все никак не желала ее отпустить. Так что все произошло как бы само собою. Впрочем, через пару секунд девочка все же ослабила свой хват, чем дала некоторое послабление вариативности движений адресату исходных «обнимашек» - в том числе и в части действий там… на задней части тела ее воспитанницы.

Элли скользнула рукой своей… туда, ниже… И когда ее пальцы коснулись воспаленной кожи – это сразу почувствовалось, как такая… теплая припухлость, бархатистая и чуточку шершавая, отличная от кожи, не затронутой наказанием, той, что осталась чуточку выше! – в это мгновение Лиза вздрогнула. И тогда… она снова судорожно дернулась, обняла свою Старшую – как будто искала у нее защиты… от нее же самой.

- Прости… – виновато сказала Элли. – Я, кажется, сделала тебе больно…

- Нет, не то…

Голос Лизы звучал удивлением. Она сделала короткую паузу, а потом смущенно добавила… Вернее, попросила:
- Элли, пожалуйста… Погладь мне там еще… Только… чуть-чуть! Хорошо?

- Хорошо, - Элли улыбнулась и с удовольствием исполнила ее просьбу.

Она еще раз коснулась подушечками своих пальцев той самой… высеченной кожи. Лиза судорожно вздохнула и снова обняла свою Старшую – буквально вжалась в нее спереди! Не жестко, и при этом, очень приятно…

И теперь… у Эллоны перехватило дух от удивительного ощущения нежности к своей девочке. Она так и застыла в несколько нелепой позиции – правая рука внизу-и-там, очень осторожно касалась выстеганной кожи, причем, даже не пальцами а, скорее, кончиками пальцев! Левая рука ее, при этом, обнимала девочку, ощущая обнаженную спину той, кто так доверчиво прижалась к ее груди. Там… на спине Лизы кожа буквально натянулась, и ощущалась как некий резонатор - на котором теперь отзывалось каждое ничтожное движение девочки, ее дрожь… Каждый вздох ее и даже… каждое биение ее нежного сердечка.

Да… Вот сейчас эта девочка в твоей власти – безжалостной и безраздельной! Трогательная в этой своей доверчивой покорности твоей воле… трогательная во всех смыслах - и в тактильном смысле тоже! Однако, эта твоя власть над воспитанницей, вовсе не повод ее обидеть. Именно поэтому…

Ты ее не отпустишь!

Нет-нет! Только не сейчас!

Но… О чем же это просит тебя девочка, совсем недавно претерпевшая боль от твоих рук? Шепотом… еле слышным и каким-то удивленным и стыдливым – в одно и то же время?

- Элли, пожалуйста… Еще… Погладь мне там… еще… Если можно…

Адресат этого обращения – взволнованного и более чем… неоднозначного! – не смогла ей отказать. Еще… и еще один раз провела она там – по воспаленной покрасневшей коже, снизу и сзади, ласковым движением подушечек своих пальцев… Наслаждаясь этими прикосновениями к результатам своих специфических усилий и ловя при этом дрожь тела и судорожные вздохи той, кто сейчас получала исполнение своей просьбы.

Да… Пальцами левой руки, которой она придерживала Лизу за спину, Эллона ощущала трепет девочки, прижавшейся к ней как к некой опоре – и, одновременно с тем, к источнику своего загадочного наслаждения! Впрочем, то, что ощутила при этом молодая женщина, было тоже… скажем прямо, весьма далеко от неприятного.

- Еще… Пожалуйста, сожми мне… там! – услышала Эллона сбивчивую речь девочки и… снова не сумела отказать своей девочки в исполнении желаемого ею.

Она позволила себе… несколько движений пальцами по настеганной коже. Всякий раз при этом Лиза отзывалась короткими вздохами такой… особой интонации – требовательной и ждущей! Обозначая этими звуками нечто вроде «Ну же… Ну!»

И потом, молодая женщина, решившись, прижала ей… там, снизу и сзади. Прижала во всю ладонь - не то, чтобы грубо, но властно и твердо.

Ответом ей был… хриплый стон. И еще, резкое движение рук адресата ее властного жеста. В этот раз Лиза не то, чтобы обняла ее – девочка судорожно стиснула свою Старшую, фактически повисла на ней!

И еще… она прошептала при этом только пару слов: «Спасибо… Элли!» Теперь Эллоне пришлось держать ее на весу – до тех самых пор, пока Лиза не обмякла, не расслабила напряженное тело и не позволила ей уложить себя на пол.

Молодая женщина пристроила свою воспитанницу на тот же самый ковер, набок, головой налево от себя, спиной и, соответственно, прочим… настрадавшимся – в сторону камина. Сама же она снова пристроилась рядом. Прилегла набок, лицом к девочке, оставив локоть на ковер, подперев голову ладонью левой своей руки. При этом, свободной правой рукой Эллона мягко погладила Лизу по плечу.

Ситуация была… ой, какая непростая. Девочка теперь понемногу отходила от мощного спазма, буквально пронзившего ее изнутри. И надо честно признаться, что молодой женщине такое состояние было хорошо знакомо… хотя и вовсе по другим ситуациям, не связанным с такой сильной болью…

Да уж… такое неожиданное проявление острых эмоций внутреннего интимного рода случилось более чем внезапно для нее. Однако, расхлебывать последствия такого специфического инцидента теперь предстояло именно ей, как Старшей – и ответственной за все происходящее!

И теперь ей предстояло подобрать нужные слова, объяснения, ну а потом…

А потом, то ли самой извиниться за случившееся, то ли извинить свою… подвластную. И еще вопрос, что же окажется в итоге сложнее и правильнее.

Выждав паузу – чтобы девочка немного пришла в себя – Эллона вынула из правого кармана джинсов платок. Протянула руку с ним в сторону своей воспитанницы, вытерла ей лицо и даже заставила высморкаться. Оставила платок у нее в руках, улыбнулась смущенной девочке… И только после этого рискнула продолжить общение с нею, просто чтобы задать ей несколько вопросов. Важных и… очень важных – и сейчас, и на будущее.

- Лиза, скажи, у тебя уже было… менархе?

Это был первый из них. И, надо честно признать, не слишком-то понятный для адресата такого… мудреного обращения. Именно поэтому, на лице ее воспитанницы отобразилось замешательство, помноженное на искреннее недоумение – к которому примешивалось еще и откровенное беспокойство.

Кажется, Лиза теперь пыталась сообразить, что же значит это самое непонятное словечко, а также, хорошо ли то, что его сейчас используют в разговоре с нею, или же вовсе плохо. Это было настолько очевидно, что Эллона была вынуждена выразить ей свое расположение. Не словами, а тактильно, то есть куда как более убедительно – в подобной, скажем прямо, весьма непростой ситуации! Она ласково погладила свою воспитанницу по щеке – чем обозначила свое отношение к девочке – истинное и искреннее! Лиза буквально сразу же успокоилась – вот он, авторитет Старшей, в полном его действии! – и в награду за это тут же получила возможность удовлетворить свое перепуганное любопытство.

- Менархе – это такое… научное обозначение наступления у девочки первых месячных, - услышала она разъяснение из уст молодой женщины – военного медика, между прочим! – Так это называем мы, врачи. Ну, это когда болит… там, внизу живота, внутри. И кровь… вытекает снизу, - смущенно добавила ее, Лизы, Старшая. – Обычно девочки пугаются этого. А если учесть специфику приюта, где ты была… Прости, но я вынуждена предполагать, твою недостаточную информированность об этих моментах нашего женского бытия… Не самых комфортных моментах, нужно признать, но… без них, моя дорогая, род человеческий, откровенно говоря, шансов состояться попросту бы не имел!

- Я… понимаю тебя! – лежащая на боку обнаженная девочка смущенно улыбнулась ее намекам. – У нас… Ну, там… - она интонационно обозначила место тогдашнего своего обитания и Эллона в ответ понимающе кивнула, - была сестра Сильвия. Такая… почти адекватная тетка, между прочим! Ну, в отличии от остальных… И вот, когда у одной нашей девочки это все началось… Было это чуть больше года тому назад. У девчонки с утра вся постель оказалась перемазана кровью. Подтекало… там, снизу! Все мы, конечно же, перепугались, думали, она умирает! Но сестра Сильвия быстро тогда всех угомонила – и вовсе не криком или какими-то угрозами. Просто она усадила нас всех в классе, спокойно так, и коротко объяснила, что это все нормально. И что нечто в этом роде, так или чуточку иначе – в смысле, с кровью, но у кого больше, у кого меньше! – в ближайшие год-два-три ждет каждую из нас. Что это нормальная женская проблема, гигиеническая, моральная и по самочувствию – так она выразилась! Проблема, которую нужно принять, как она есть. А потом сестра Сильвия дала нам пару советов, как себя вести в таких случаях и даже рассказала нам о прокладках – мол, за ними обращаться именно к ней, если это потребуется! Но у меня такого пока что не было.

- Год-два-три… - повторила задумчиво ее Старшая. – Да, где-то так оно и выходит. Хотя…

Молодая женщина на секунду замолчала, а после тоже улыбнулась – такой, немного смущенной улыбкой.

- Ты знаешь, у меня это случилось несколько позже, - сказала она, и девочка понимающе улыбнулась в ответ ее откровенности. – Мне было тогда уже лет пятнадцать от роду. Мама моя… уже тревожилась, мол, как там все у меня происходит… с этими, интимными делами моего организма. Но все обошлось. Хотя…

Она вздохнула, и девочка немедленно отреагировала на этот ее звук-жест. Посерьезнела лицом своим и поспешила обозначить Старшей свою поддержку – и словами, и тоном голоса своего.

- Я знаю, ты хотела осчастливить своего мужа ребенком. И ты… винишь себя в том, что у вас с ним тогда почему-то не получилось. Но… Элли, твой муж вернется! И у вас с ним будут дети! Я это чувствую!

Так сказала она. И даже позволила себе коснуться пальцами ладони своей Старшей. Коснуться… той самой руки, которая совсем недавно держала прут и наказывала ее. Без страха и даже с сочувствием к той, кто ее наказала.

Эллона сделала паузу, чтобы проглотить нервно-слезный комок в горле – возникший там вовсе не кстати! - и выровнять дыхание. Усмехнулась, эдак смущенно и еще в ироническом стиле – понятно зачем! И только потом она позволила себе отреагировать на столь прочувствованную речь.

- Спасибо тебе, моя девочка! Все-то ты у меня понимаешь!

Сказав эти две фразы, Эллона неожиданно подмигнула своей воспитаннице. И тут же задала ей очередной свой вопрос – в некотором смысле весьма коварный – просто по смыслу своему он предварял другие… Не факт, что приятные для девочки… Ой, не факт!

- Лиза, тебя все еще… не шокируют наши с тобою откровенные разговоры? Специфика тем, которые я выбираю… так внезапно? Уместность их… Ну и все такое?

- Не-а! Вот нисколечко!

Лиза откликнулась на ее обращение… почти веселым тоном голоса. И это было непонятно. Все-таки, она немыслимо отважный ребенок! Да… Эта девочка проревелась под розгами, выданными той самой женщиной, кто сейчас вызывает ее на некую…откровенность. И не просто играет в некое подобие храбрости видом своим…

Нет, она действительно вовсе не боится той, кто ее наказала. Обозначает лицом своим полное доверие к ней и…

Да, эта милая девочка сейчас вовсе не замечает хитро составленной словесной ловушки, в которую загоняет… да почти что уже загнала ее Старшая!

Но все это нужно. Именно для нее, для Лизы.

Хотя и для самой миссис Эллоны Мэйбл тоже.

- Элли, я готова говорить с тобою на любые темы и без стеснения! – девочка продолжила свое словесное следование в указанном ей направлении, не ожидая со стороны своей взрослой собеседницы никакого подвоха! – Мне ведь самой противны всякие… лицемерные речи! Мол, ты еще маленькая! Это можно обсуждать только взрослым! Надоело! И я рада… Искренне рада тому, что ты вовсе не такая!

- Я хочу, чтобы ты имела право говорить со мною как взрослая… Как равная! – Эллона произнесла эту фразу ничуть не шутя, и девочка в ответ согласно кивнула головой.

- Как взрослая – это да! – сказала она. – Я буду рада такому доверию… от тебя! А насчет равной…

Лиза взяла свою Старшую за руку и коснулась ее пальцев губами.

- Элли… я признаю твое главенство, - сказала она. И это прозвучало отнюдь не напыщенно-ярко, безо всякой патетики. – Но я желаю иметь такое… право голоса - право быть услышанной тобою. Спасибо тебе.

Девочка снова поцеловала ее руку и молодая женщина удовлетворенно кивнула головой.

Да, все шло точно по плану. Девочка повела себя предсказуемо…

Нет, не так.

Лиза вела себе предсказуемо правильно. Это внушало оптимизм.

- У меня есть к тебе предложение, - заявила Эллона. – Я хочу, чтобы мы обсуждали сложные и значимые вопросы особым порядком. Ты знаешь, что такое консилиум?

- Представь себе, знаю! – улыбнулась Лиза. – Я об этом читала. В каком-то медицинском журнале. Давно, еще до приюта. Мама… когда была жива, подрабатывала в больнице, уборщицей. Наверное, оттуда принесла. В общем, консилиум это такой… совет врачей. По поводу того, как именно лечить больного. Его созывают в особенно сложных случаях.

- Именно так! – Старшая улыбнулась ей в ответ. – Ты уж прости мне такие врачебные заморочки! В общем, если я… или ты… Одна из нас говорит, что созывает консилиум, мы отвлекаемся от всех текущих дел, устраиваемся поудобнее и обсуждаем, вместе, все тонкости возникшего вопроса. До тех пор, пока не придем с тобою к общему решению. Тому, которое устроит нас обеих.

- А почему бы нам не решать это все обычным разговором? – поинтересовалась Лиза. – Нет, я понимаю… Такой особый порядок это красиво и очень интересно. Но все же, зачем именно так?

- Ну… Чтобы настроить нас с тобою на серьезный лад, - ответила ей Эллона. – А еще, чтобы облегчить тебе возможность высказать мнение… честно, откровенно и искренне!

- А кто и когда сможет мне в этом помешать? – поинтересовалась Лиза. – Например, сейчас?

- Страх, - жестко заявила ее Старшая. – Боязнь высказать мне нечто нелицеприятное, из опасения, что ты будешь наказана мною за несогласное мнение.

И в ответ на недоумение девочки она пояснила:
- Я желаю освободить тебя от любого намека на возможность наказания за грубость, некорректное высказывание в мой адрес… И вообще, за все, что я сочту для себя неприятным. И даже за ложь. Да, ты получаешь от меня иммунитет от любого возможного наказания за проступки такого рода, совершенные тобою во время консилиума.

- То есть, на этом самом… консилиуме я могу тебе… врать, грубить и даже оскорблять тебя, да? – поинтересовалась Лиза. – И все это я могу делать совершенно безнаказанно?

- Именно так! – подтвердила ее Старшая. – Но… только там!

- А зачем это мне? Неужто, ты и впрямь думаешь, будто я только о том и мечтала, чтобы наговорить тебе всяческих гадостей, а когда ты, в праведном гневе своем, предложишь мне прогуляться за свежими розгами, еще и показать тебе язык и заявить, мол, у меня иммунитет и ты ничегошеньки за это мне сделать не сможешь?

Эти слова девочка произнесла весьма недовольным тоном – скорее даже с обидой в голосе. Однако взрослая собеседница в ответ покачала головой, отрицая ее, Лизы, протест.

- В тебе сейчас говорит желание не выглядеть в моих глазах неблагодарной, - заявила молодая женщина. - Я же хочу, чтобы ты научилась мыслить и принимать решения исходя из твоих… и только твоих собственных интересов.

- Только не в общении с тобой, - быстро откликнулась девочка. Однако ее Старшая снова отрицательно покачала головой – дескать, не спорь, решение принято, и оно пересмотру не подлежит.

Лиза в ответ просто дернула плечом, обозначив этим движением свое несогласие – мол, воля, конечно, твоя, но я все равно не принимаю такую точку зрения! А после, отчего-то, сразу же перешла к иному моменту – кстати, не менее спорному.

- Элли, - сказала она преувеличенно вежливым тоном, скорее даже с некой иронией в голосе, – я так понимаю, что ты склонна числить за мною такую провинность, как ложь, по особому разряду? Я правильно поняла тебя?

- Совершенно верно! – подтвердила ее Старшая. И далее пояснила свою точку зрения по высказанной проблеме, охотно и в подробностях:
- Я хочу, чтобы ты говорила мне правду, только правду и ничего, кроме правды! За ложь я буду тебя наказывать… возможно очень строго! И сверх любых других твоих провинностей. Извини, но я так решила.

- Хорошо, - неожиданно легко согласилась ее воспитанница, - я не стану спорить. Постараюсь обойтись без вранья… тебе. Вдруг получится?

- Да, хорошо бы! – в тон ей отозвалась Эллона и продолжила свои разъяснения по столь животрепещущему вопросу:
- Я решила, что под ложью мы будем понимать только намеренное искажение тобою истинных фактов, попытки ввести меня в заблуждение, откровенных обман с твоей стороны… Ну, примерно такое. Главное – это целенаправленное и намеренное искажение истины!

- То есть, умолчание не считается, - уточнила Лиза. И как-то хитро прищурилась.

- Не считается, - подтвердила ее Старшая. – Кроме того, я даю тебе право отказаться отвечать на мои вопросы. Без объяснения причин, - добавила она и пояснила:
- Отныне я не вправе принуждать тебя к этому силой… Да, я не стану угрожать тебе… Или стегать тебя, с целью заставить непременно отвечать на мои вопросы. Впрочем…

Молодая женщина усмехнулась.

- Я не исключаю возможности вынудить тебя к признаниям. Естественно, не силой и болью, а хитростью, - многозначительно уточнила она. – Я оставляю за собой право заставить тебя проговориться. А далее… стыдить тебя. До тех пор, пока ты не раскаешься. Это послужит тебе уроком, по части навыка использования разных мелких хитростей.

- А если я не хочу… не желаю хитрить? – спросила Лиза. И уточнила:
- С тобой?

- Тогда старайся говорить мне правду, - предложила ей Эллона. – А если не удержишься в своей правдивости… Так хотя бы повинись мне, расскажи мне сама о том, что солгала. И почему ты это сделала.

- И что тогда? – осведомилась Лиза. - Мне будет какое-то послабление?

- И даже весьма изрядное! – Эллона усмехнулась и даже подмигнула ей. – Но… отнюдь не в количестве ударов, а в том, как и чем именно я тебя накажу за такой проступок.

- Интересно-интересно… - задумчиво отозвалась на это самое предложение ее воспитанница – ну, как бы задумчиво! – А можно подробнее, ну… по этому поводу? Чем именно я имею шансы схлопотать - за лживые слова и прочее? И в каком именно количестве для меня ты такое… запланировала?

- Испугалась? – коварно-ироническим тоном спросила ее Старшая.

- Да нет! – Лиза обозначила на лице своем эдакое… выражение беспечной легкости бытия – совершенно, надо сказать, контрастное к ситуации, вплоть до пикантности! – Просто… Хочется, знаешь ли, в точности знать ценник моего… так сказать, проступка. Заранее представить себе последствия и все такое!

- За ложь, в которой я изобличу тебя сама, ты получишь от меня… розги! – заявила Элли. - Тридцать ударов. Каково это по ощущениям телесного плана… Ну, смотри. Вот сегодня ты получила от меня на два десятка больше. Думай сама, какова цена вопроса!

- Да… сурово! – констатировала факт Лиза. И сразу же уточнила:
- А если я, ну… повинюсь тебе? Поплачусь тебе в жилетку, скажу, как я сожалею о содеянном… Ну, предположим!

Она посмотрела на свою Старшую с неким особым, акцентированным интересом. Дескать, что скажешь?

- Я уложу тебя к себе на колени и… отшлепаю! – Эллона не смутилась столь адресным вниманием. – Ты получишь… Да, те же тридцать ударов, но, естественно, почувствуешь это вовсе иначе. И я полагаю, что это выйдет куда как мягче! Ты не находишь, что я права?

- Не знаю, - Лиза снова как-то странно дернула плечом – похоже, все-таки, в знак отрицания. Было видно, что она явно еще не определилась по части терминологии, допустимой и возможной для употребления.

Да, в таких случаях неопределенный жест это самое то – когда слов для обозначения отношения к ситуации, увы, не хватает. Эллона позволила себе улыбку в ее адрес – мягкую, без насмешки. И… все равно, Лиза смутилась.

Эллона отчетливо видела, что ее девочка замерла сейчас в неопределенности понимания того, что сейчас происходит между ними. Да, ее воспитанница, наверняка, уже почувствовала, что эту странную беседу – лежа у камина, причем в раскладе взрослая против девочки, и одетая против голой! – с нею ведут неспроста. Но куда сейчас ее влекут всеми этими странными разговорами, она все еще никак не может понять. Возможно, Лизу это беспокоит. А может быть, и нет… Пока что неясно.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

17.

И все-таки, теперь самое время было атаковать. А именно…

Окончательно задать некое подобие системы координат в отношениях между Старшей и подвластной ей девочкой. Так, чтобы это было безопасно для обеих.

Именно сейчас. Пользуясь ситуационным превосходством и… безграничным доверием этого ребенка.

- Лиза… помнишь, ты позвала меня?

Удар, жестокий и… в чем-то даже подлый. Девочка отреагировала на него ожидаемо – нервно взглянула на свою Старшую, с выражением эдакой досады на неприятное воспоминание. Вернее, на то, что ей внезапно напомнили о неком… неудобном обстоятельстве. Потом покраснела и уткнулась взглядом в пол.

- Я… не хотела… Не смогла выдержать, - буквально выдавила она из себя. – Прости… В следующий раз, я постараюсь стерпеть.

Быстро. Движение свободной руки к лицу воспитанницы – так, чтобы мягкое касание пальцев обозначило внимание, а не презрение. И взгляд… выражающий сочувствие, понимание и поддержку – безо всякой жалости, это важно!

Сработало. Девочка, готовая расплакаться от стыда – за то, что ни в коем случае нельзя было считать чем-то позорным, но, поди ж ты, объясни ей сейчас, что это все обстоит именно так! – буквально сглотнула слезы и ответила встречным взглядом.

Она хочет сейчас… даже не прощения за кажущуюся провинность. Скорее уж понимания и… оправдания.

Девочка это получит. И вовсе не в порядке задабривания. Просто потому, что она имеет право и на то, и на другое.

- В том, что случилось… сегодня… - Эллона выделила это слово и девочка напряженно вздрогнула, но не опустила свой взгляд – это было и здорово, и правильно, и очень даже кстати! – В этом виновата я, и только я. Впредь… Я не буду делать таких глупостей. Я больше не стану давать торжественные обещания наказать тебя так, сяк и без шансов на милосердие! Отныне я… сама буду решать вопрос смягчения наказания или полного прощения тебя досрочно, если…

Она специально оборвала фразу, подвесила ее финал и смысл в неопределенности, рассчитывая на реакцию своей воспитанницы. И не ошиблась.

- Если я… поведу себя как трусиха? – Лиза сама и четко обозначила свое видение случившегося… несколько раньше.

- Ты выдержала наказание полностью, - возразила Эллона. – Ты.. просто обратила мое внимание на то, что… В общем, ты спасла ситуацию. Прости, что я довела тебя до такого. Знай, моя девочка, ты была просто великолепна! И я… больше не позволю себе такой глупости… и такого невнимания к тебе! Прости меня!

- И ты… не сердишься на меня? Ну… за это?

Лиза покраснела. Кажется, похвала ей польстила. Хотя…

Лести как раз было высказано… ой, как мало. Скорее уж, чистая правда. К сожалению.

- Я горжусь твоей находчивостью и выдержкой! – без улыбки, серьезно заявила молодая женщина, легонько сыграв пальцами по щеке своей воспитанницы.

В ответ на эту ласку, Лиза обозначила движение губами в сторону ее руки. Не дотянулась, и сразу же улыбнулась смущенно. Вызвав такую же улыбку на лице своей Старшей.

- Но впредь, - продолжила Эллона, - мне бы очень хотелось, чтобы ты получила возможность влиять на такую… ситуацию. Со своей стороны.

- И.. как же это может быть? – удивилась Лиза. – Ведь я же…

Она недоговорила, но ее смущенная улыбка была более чем красноречива.

- Я… хочу обезопасить тебя от подобных ситуаций, - уточнила Эллона. – Чтобы ты сама обозначила мне крайний предел болевого воздействия на тебя. Запомни, если ты почувствуешь, что у нас с тобою что-то пошло не так, ты должна… Да-да, ты не вправе, ты просто обязана прокричать во весь голос одно только слово: «Прости!»

- И… что тогда будет? В смысле, как это подействует на… ситуацию?

Эти вопросы Лиза задала вполне серьезным тоном. И ее Старшая удовлетворенно кивнула головой.

Девочка верит. И это хорошо. Нужно продолжать.

- Я приостановлю твое наказание, - ответила Эллона. – Дам тебе передышку. И сама успокоюсь. А потом попробую понять, что случилось и насколько все серьезно. И здесь… Я прошу тебя не стесняться. Воспользуйся этой паузой и объясни мне, что произошло, что именно тебя заставило закричать… именно так! Забудь о стыдливости, выброси из своей головы все эти дурацкие мыслишки, в стиле: «Ах, ох, Элли сейчас подумает, будто я трусиха!» В таком раскладе нечего стесняться! Я тебя никогда не обвиню… Даже не заподозрю в чем-то подобном! Всякое может быть - мышцу свело, дыхание перехватило… Да просто стало нестерпимо больно или страшно… Скажи мне, и я приму меры.

- А если я струшу… Или просто обману тебя? – спросила Лиза.

- Значит… ты мне не доверяешь, - просто объяснила свою позицию ее Старшая. – И если я этого не поняла… тогда у меня серьезные проблемы.

- Прости… - девочка смутилась и попыталась увести разговор чуточку в сторону.

- Элли, а если ты продолжишь… наказывать меня, и я снова попрошу у тебя прощения? – уточнила она – Ну… там же и тогда, во второй раз подряд?

- Пауза в наказании будет дольше, - ответила ее Старшая. – Кроме того, для меня это станет причиной смягчить удары. И остаток твоего наказания будет не таким уж суровым. И еще, предупреждая следующий твой вопрос, я заявляю тебе, что если из уст твоих просьба о прощении прозвучит в третий раз, я немедленно прекращу наказание. Да-да! Ты будешь немедленно прощена и обласкана! - добавила она.

- А вот это… щедро! – улыбнулась Лиза.

Эллоне показалось, будто девочка хотела еще о чем-то ее спросить – что, наверняка, было связано с этим ее предложением! – но явно передумала. Возможно, застеснялась.

И тогда молодая женщина сделала еще один шаг со своей стороны ей навстречу.

- И еще одна страховка, необходимая для твоей безопасности, - сказала Эллона. – Запомни, Лиза, в любой момент твоего наказания ты можешь крикнуть: «Пощади!» Я тут же все прекращу. Немедленно. И ты будешь полностью прощена. И я даже не стану выяснять причины этой твоей просьбы! Если только ты сама потом не пожелаешь их озвучить.

- Хм… Значит, три моих просьбы о прощении будут теперь равны одной мольбе о пощаде… - задумчиво произнесла Лиза. - Но ведь я… могу и злоупотребить такой возможностью! Вот представь, что ты собралась меня выстегать… Ну, за что-то серьезное! Вот ты меня уже… раздела-разложила. Взялась за розги. И только-только собралась меня ударить, как я, такая, кричу тебе: «Пощади!» Ну… или «Прости меня, Элли!» Да, целых три раза подряд! Да еще и улыбаюсь тебе… снизу. Дескать, «Ну что, не вышло?» Вот как ты поступишь со мною тогда?

- Немедленно прощу тебя, как и обещала! – услышала она в ответ. – Даже, если я ни разу не ударила тебя! Просто… такой демарш с твоей стороны будет означать, что ты мне… не просто не доверяешь. Что ты обозначила полное неприятие моих действий! И это проблема. И ее придется урегулировать как-то иначе. Возможно, обсудить ее на консилиуме, не знаю…

Эллона сделала паузу и продолжила, чуть улыбнувшись своей воспитаннице.
- Но я точно знаю, что ты так не сделаешь, без серьезной на то причины! – добавила она. – А если такое действительно случится, то нам, возможно, придется пересмотреть саму систему наказаний, в принципе! Однако, это все вовсе не фатально, это лишь вопрос нашего общего с тобою согласия. И я надеюсь, что все проблемы такого рода мы решим с тобою вместе, самым справедливым и… милосердным образом!

- Конечно, Элли! – Лиза искренне улыбнулась ей в ответ, однако тут же добавила на лицо свое выражение недвусмысленного интереса и еще… хитрости.

- Элли, а не слишком ли ты много делаешь мне послаблений? – спросила она. – Всего-то за один вечер?

- Ровно настолько, чтобы иметь возможность договориться с тобою о некоторых дополнительных строгостях - в части нашего с тобою повседневного общения! – в тон ей отозвалась молодая женщина.

На самом деле, все опять-таки шло согласно ее первоначальному плану. Девочка задала вполне ожидаемый вопрос. И ее Старшая охотно воспользовалась этой возможностью для того, чтобы обозначить очередной свой интерес – весьма, надо сказать, практического плана!

- Я должна заранее согласиться на какие-то вещи, которые покажутся мне неприятными, да? – поинтересовалась Лиза.

- Да, - подтвердила Эллона и добавила многозначительным тоном:
- Если, конечно же, ты мне доверяешь!

- Доверяю! – Лиза обозначила своем на лице самое серьезное выражение.

– Тогда я хочу получить от тебя одно особое право, - сказала Эллона. – Я хочу, чтобы в ходе нашего повседневного общения у меня была возможность наложить запрет на подробное обсуждение каких-то вопросов, ввиду его, этого самого обсуждения, неуместности или несвоевременности. Просто обозначить мое желание прервать наш с тобою спор, так сказать, «на сейчас». Одним словом. Просто, чтобы обозначить это быстро и обойтись, при этом, без грубостей. Я сказала - ты исполнила. Без обид, просто, чтобы ты подчинилась мне… ну, хотя бы на время! Пока не закончится какая-то особая, специфическая ситуация, когда у нас нет возможности болтать! Вот, чтобы это выглядело буквально так: мною высказано одно, всего одно-единственное слово, и далее ты перестаешь спорить.

- И слово это будет… - Лиза интонационно подвесила вопрос на паузу.

- «Смирись!» - закончила ее фразу Эллона.

- Ясно! – улыбнулась Лиза. – Значит, теперь ты сможешь заткнуть меня… одним словом, произнесенным тобою! Без проволочек и споров!

- Лиза, я обещаю не злоупотреблять! – Эллона обозначила на лице своем некое… условно виноватое выражение. Дескать, я вынуждена просить о таком странном… Но так уж получилось, что мне сейчас необходимо от тебя именно такое… согласие!

Она произнесла это несколько неуверенным тоном голоса – причем, вполне искренне. Впрочем, девочка, кажется, все поняла, правильно и точно. И теперь вовсе не ощущала обиды, унижения таким вот… грубым полномочием, истребованным для повседневного общения. И даже вовсе не осуждала свою Старшую за такое… требование.

- Я согласна, Элли! – ответила ей Лиза. – Отныне я буду замолкать, если ты скажешь… вернее, прикажешь мне, мол, «Смирись!»

- Между прочим, ты можешь легко преодолеть этот мой запрет! – внезапно заявила Эллона. – Если ты заявишь мне, что созываешь консилиум… Тогда, при малейшей возможности, я поддержу тебя. Если только нас с тобой не отвлекут какие-то особые и срочные дела. Я тебе это обещаю!

- То есть, что это у нас получается? Консилиум выше твоего приказа смириться? – поинтересовалась Лиза и следующим вопросом обозначила некий особый интерес. Кстати, логичный и вполне понятный.

- И, кстати, что будет выше, этот твой приказ о смирении или же мои мольбы в стиле «Прости-пощади!», скажи на милость?

Этот свой вопрос девочка задала весьма ироничным тоном – но в голосе ее чувствовалось напряжение. Что, собственно, было и логично, и понятно!

- Мой приказ о том, что тебе следует смириться, действует только в обыденном нашем с тобою общении, - услышала она в ответ. - Лиза, я знаю, ты храбрая девочка… И ты всячески стараешься высказать мне свое доверие. Лиза, милая! Я благодарна тебе за то, что ты признаешь за мною право на ошибку… И даже на своеволие! Но я хочу дать тебе возможность противостоять мне в ситуациях, когда ты совершенно беззащитна и находишься в полной моей власти. Поэтому я даю тебе слово, что просьбы твои, о прощении или пощаде, будут приняты мною как руководство к действию. Считай, что такое обращение с твоей стороны, во время наказания, это даже не просьба - скорее приказ, обязательный к исполнению… для меня! Я так сказала. И так будет. Клянусь!

- Ты… считаешь меня беззащитной? – спросила Лиза. – А… почему?

Прежде чем ответить, Эллона сделала короткую паузу. А после этого, высказала нечто… с особой, доверительной интонацией.

- Лиза… если я определю тебе розги, то… В общем, наказывать тебя я буду обнаженной. В смысле, совсем без одежды. Вот, как сейчас. Прости…

- Ну… голая, так голая, ерунда это все! – отмахнулась Лиза – при этом, она буквально обозначила рукой эдакий пренебрежительный жест! – Почему ты считаешь меня беззащитной!

- Лиза, милая! – воскликнула ее Старшая. – Я же все это знаю! Я через все это прошла… тогда, в детстве! Да, я помню, ты не так уж и стесняешься меня… Во всяком случае, не так как я когда-то стыдилась присутствия моего отца. Однако… Я прекрасно помню эти чувства, перед наказанием и во время него! Сначала это ощущение беспомощности, когда раздеваешься, перед тем как… лечь. Ты сама открываешь свое тело, прекрасно зная, что будет с тобою дальше! Ложишься и… не знаешь, куда деть свои руки, чтобы удержаться и не унизить себя… не прикрыть себя, во время наказания! И тогда, если тебя привязывают, это решает такую проблему… Но быть привязанной к скамейке… Господи, это как бы и не легче! Ты дергаешься, и привязь держит тебя, не дает увернуться от жалящего удара! Но при этом ты совершенно не властна над собою! А тот… та, кто хлещет… в смысле, я… Ведь я недавно, совсем недавно обнимала и ласкала тебя! И теперь мои руки источник жгучей боли! И, наверняка, тебе хочется закрыть глаза, чтобы не видеть меня - ту, кто тебя истязает. Но закрыв глаза, ты отдаешь себя во власть страху! Лиза! Я поэтому и хочу сделать так, чтобы ты имела возможность меня остановить… если страх и неприязнь ко мне начнут зашкаливать!

- Элли! Посмотри мне в глаза! – потребовала Лиза.

И когда ее Старшая подчинилась, она задала странный вопрос:
- Разве я тебя боюсь? Где ты видишь… страх?

- Это я… боюсь, - вздохнула Эллона. – Боюсь, что ты… возненавидишь меня, как источник боли и унижения… Ты только что получила от меня… именно такое. И я…

Она замолчала и вопросительно посмотрела на свою воспитанницу. Предлагая ей… высказать истинное отношение к своей Старшей. К ее… предполагаемой жестокости.

- Элли, пожалуйста… положи мне руку на плечо, - тихо произнесла Лиза.

Эллона снова не посмела отказать ей в этой просьбе. Правая рука Старшей – к левому плечу воспитанницы. Мягко, расслабив пальцы… Не прижимая девочку, ни к полу, ни к себе. Просто обозначив свое внимание к той, кто лежала с нею рядом-и-напротив.

- Мне не надо больше никакой защиты! – ответила Лиза на этот ее тактильный жест. – Если рядом со мною ты… Просто прикоснись ко мне. Так, чтобы я почувствовала, что ты рядом. Этого достаточно.

Эллона в ответ только тяжело вздохнула.

- Ты… поняла, зачем я устроила тебе… этот спектакль? – спросила она.

- Ты хотела… заставить меня принять твои условия… все и сразу, - девочка произнесла эту самую фразу совершенно спокойно, как будто нечто само собой разумеющееся! – В обмен на послабления для меня. И тебе сейчас кажется, будто бы этот обмен… неравнозначный и даже несправедливый! Я получаю льготу для ситуаций, которые, в твоем понимании, могут случаться редко… и даже не факт, что они обязательно произойдут! Наверняка, ты и сама будешь, только рада тому, что меня не придется стегать лишний раз! Ну а взамен, ты приобрела право жестко управлять мною… в обыденных обстоятельствах нашего с тобою бытия – это ты, между прочим, так обычно выражаешься!

Девочка подмигнула своей Старшей, а потом добавила, кое-что, эдак шутливо. Ну… почти шутливо.

- Мне, кстати, нравятся эти твои… эффектные фразочки! – сказала она. - Можно, я буду… тырить у тебя такие словечки? Ну… время от времени?

- Тырь… в смысле, используй, я вовсе не буду против! - согласилась ее взрослая собеседница. А после, добавила смущенно и, в то же время, искренне:
- Прости…

- За что? – поинтересовалась Лиза, не забыв при этом, естественно, улыбнуться. Вопрос этот прозвучал достаточно символически, поскольку она же сама и ответила на него, сразу же и достаточно полно: – За то, что ты решила договориться о том, как вести себя со мною далее? Ты стесняешься того, что воспользовалась этой самой моей… беспомощностью и беззащитностью. Ну, пока я голая... нахожусь, можно сказать, между разными мирами и состояниями. Ну, когда я уже сняла свою прежнюю приютскую одежду, но еще не надела ту самую, домашнюю одежду, которую ты для меня приготовила.

Девочка кивнула головой в сторону журнального столика, где расположилось несколько разных предметов – в том числе и пакетов – явно предназначенных для продолжения спектакля. Эллона молча кивнула. А после этого, вздохнув, погладила девочку по плечу.

- Все так, - подтвердила она. – Да, это все часть спектакля, такого… символического рода.

Элли снова вздохнула и коснулась пальцами щеки своей подопечной.

- Прости, - сказала молодая женщина. – Когда я это все себе придумала, мне казалось, что это будет просто… красиво! А вышло все вовсе иначе - и глупо, и больно! Для тебя, - уточнила она, жестко и точно.

- Вышло… правильно, - возразила ей Лиза. – Элли, ты все сделала правильно и… красиво! Спасибо тебе!

Лиза коротким и изящным своим движением поймала-потянула руку своей Старшей за пальцы к своим губам, и обозначила на ней - на каждом пальце ее! – короткие поцелуи. Чем и привела лицо молодой женщины в ситуацию достижения очередной цветовой градации смущения. Скорее уж приятного.

- А насчет боли…

Лиза улыбнулась.

- Ты знаешь, сейчас это все забавно и даже… немного приятно! Лежать вот так вот… настеганным местом к огню… Это такие странные ощущения! Так тепло и… зудко!

- Ой, прости меня! Я… сейчас все исправлю!

Элли смутилась намеком на собственный, так сказать, непрофессионализм. И немедленно исправила ситуацию. Она живо поднялась, с уже належенного ею места, и прошла к тому самому журнальному столику, нагруженному реквизитом для продолжения спектакля – столику, уже упомянутому ранее. В числе прочего там стояла деревянная резная шкатулка. Молодая женщина открыла ее, достала оттуда мазь, небольшой развесовки-расфасовки, в каком-то странном тюбике – маленьком, светло-зеленого цвета и с непривычной формы пробкой. Потом Эллона вернулась обратно, сжимая в пальцах этот самый небольшой предмет – наверняка, лечебно-медицинского назначения! Она опустилась перед девочкой на колени и… заставила ее, мягким, но настойчивым движением рук, принять прежнее ее положение – в смысле, лицом вниз. А потом…

Элли усмехнулась, несколько смущенно, и позволила себе дать своей девочке разъяснение этого мимического жеста.

- Мы с тобою вернулись в исходную диспозицию, - словесно обозначила она истинный смысл проявления своей эмоции. - Вот только теперь пришло время… умягчать твои страдания!

- Это что, из армейских запасов? – Лиза заинтересовалась содержимым предмета, принесенного ее Старшей. – То, чем снабжали по линии правительства наших «Джи-Ай» [англ. G.I., обычная для слуха американца аббревиатура. Сокращение от government - правительство и issue - задание - солдат армии США] там… на войне?

- Лучше! – усмехнулась в ответ женщина-медик, не понаслышке знавшая суть военно-полевых раскладов, случившихся тогда и там. – Это лекарство особое… Его привозили к нам из России, с особыми оказиями. Называется «Q-17». Его нам доставляли в Афганистан, по линии… «гуманитарного военного сотрудничества», кажется, именно так это называли! Своего рода, союзническая помощь!

- Русские что… столь искусны в вопросах лекарств и лечения ран? – удивилась девочка.

- Они… во многом искусны, - ответила Элли. А потом вздохнула и добавила:
- Вот только все их таланты имеют свою оборотную сторону.

- Какую?

Лиза задала этот вопрос буквально «на автомате». Просто… она почувствовала в интонации своей Старшей странную горечь. И даже, на секунду, пожалела о том, что вообще подняла эту тему. Однако ее взрослая собеседница ответила - с очередным вздохом, тяжелым по звучанию.

- Они очень аккуратны в своих значимых действиях, - сказала Элли. – Даже слишком аккуратны и осторожны. Предпочитают никуда не лезть, без крайней на то необходимости. В частности, их Император отнюдь не поощряет каких-то чрезмерно резких движений в области геополитики. Так что… никакой иной помощи от них, там и тогда мы не получили - помимо лекарств, конечно! Даром, что война происходила, считай, рядом с их границами! Русские… вообще не склонны вмешиваться, если только не задеты интересы тех, кого они обозначают этими странными понятиями, «NASHI» и «SVOI» [Эллона произнесла звучание непривычных для американского слуха русских слов так, как уж получилось, без перевода]. Вот за этих персонажей – за тех людей, которые как-то по-особому связаны с некой загадочной сутью их странной Цивилизации! - они, русские, порвут на лоскуты любого. Однако, кого именно они имеют в виду… Это мне неведомо…

- Ну… наверное, своих сограждан, - предположила Лиза.

Вообще-то, она сказала это просто так, чтобы поддержать разговор. Однако ее Старшая восприняла ее реплику всерьез. В смысле, как повод к углублению своих воспоминаний о былом и тогдашнем.

- Ты знаешь, - задумчиво произнесла она, - я видела их… мельком. У нас с ними общался отец Генри. Ну… вопросы пожертвований для госпиталя, всей этой «гуманитарки» - нежданной, а также, откровенно говоря, не всегда и не вполне официальной! – решали через него.

- И как же они выглядели, эти… русские? – полюбопытствовала Лиза. – У нас, ну там, в приюте… Там сестры рассказывали, что русские это такие… европейского вида дикари, громадные и неопрятные! Что у них у всех поголовно длинные бороды, они ходят в шапках-треухах, в сапогах из войлока. И еще, они все время пьют какой-то свой алкоголь, который называется «vodka». А еще они все, или через одного, играют на какой-то примитивной треугольной мандолине, с тремя струнами! Кажется, она называется… «ba-la-lai-ka»!

- Про медведей забыла! – усмехнулась ее Старшая. – Так бы… был у тебя полный набор стереотипов о русских, какими их представляют в комиксах и комедиях! На самом же деле…

Молодая женщина покачала головой, вспоминая былое.

- Их было трое… - сказала она. – Водитель грузовика, чином вряд ли выше сержанта, несмотря на седые виски… Молодой офицер - по нашим меркам, кажется, капитан… Оба улыбчивые, внешне очень приятные… Выбритые и подстриженные вполне себе аккуратно. И, между прочим, они оба весьма неплохо говорили по-английски. Оба помогали нашим бойцам разгружать все те коробки и ящики, которые они доставили нам с ближайшего аэродрома. Кажется, там их ждал самолет, которым они собирались лететь обратно… Впрочем, я не уверена… В чем я точно уверена, так это в том, что свою «vodka» они у нас точно не пили, на мандолинах класса «ba-la-lai-ka» ни аккорда не играли… И даже ни одного медведя – ни белого, ни бурого! – с собою за компанию они тогда не привезли! Однако они…

Эллона сделала паузу, собралась с мыслями и продолжила.

- Они очень отличались… отличаются от нас. И даже не формой, которая у них немного не такая, как у нас, хотя и похожая. Знаешь, есть различия, которые замечаешь на фоне привычного обмундирования сослуживцев - и общий тон цвета, и специфику камуфляжа, и покрой… Хотя, все это формальности, все это не так уж важно. Просто… чувствовалось, что они другие – изнутри себя, каждый. Это никак невозможно изъяснить словами. Это можно только почувствовать – да и то, находясь почти рядом с ними. Но даже не это главное…

- А было что-то еще? – уточнила Лиза. – Ну… то, что тебя особенно в них удивило?

- Я же сказала, что на самом деле, их было трое. И главной у них была… женщина.

Произнеся это, Элли… вздрогнула, как будто очнулась – наверное, воспоминания действительно были… яркими! – и взялась за дело. В смысле, за дело, проходившее как раз по профилю ее медицинской специальности! А именно, открутила крышечку вышеупомянутого тюбика, выдавила себе на пальцы несколько капель прозрачного геля и, пристроив емкость рядом на ковре – очень… очень аккуратно! – принялась смазывать те самые красные припухлые полосы, которые она же и оставила на круглых-нижних-мягких своей воспитанницы несколько ранее. При первом ее касании кожи девочки, Лиза вздрогнула – ожидая жжения, саднения и других проявлений действия обычного антисептика. Но… это ее опасение почти сразу же сменилось удивлением, причем, вполне себе радостным.

- Слуша-а-ай… А ведь это и правда, интересная штука! – заявила она эдаким восторженным тоном голоса, с изрядными нотками удивления. – Ты знаешь… Я уже почти привыкла к зуду – там, сзади… Ну, пока мы с тобою болтали здесь лежа, о том и о сем!

На этих словах, ее взрослая собеседница – позиционированная там, сверху! - несколько… смутилась лицом своим. Почти до красноты его – в смысле, красноты лица. Но промолчала, ибо ответить на шпильку сию было ей, увы, вовсе нечем. Во всяком случае, в тот самый момент времени-и-общения!

Вместо слов, она ответила ей делом. Обозначив его двумя ступенями воздействия на кожу своей воспитанницы. Сначала тонким слоем размазала прозрачный гель по всей покрасневшей напоротой поверхности – шаг номер раз! Ну, а потом она начала аккуратнейшим образом обрабатывать поверхность каждой припухлой полоски в отдельности, распределяя по ней все ту же самую мазь-гель и размазывая по протяженности вдоль, а ежели относительно самой поверхности, то поперек – шаг номер два! Все это не торопясь, аккуратно, и при этом, предоставив возможность выговориться адресату своего лечения - не только по факту происходящего, но и по любому другому вопросу, который ей взбредет в голову.

В общем, именно по этой самой причине, девочка, лежащая вниз лицом на ковре, и подвергаемая очередному телесному воздействию - через руки своей Старшей, причем, на этот раз, несомненно, скорее уж благому и лечебному! – вовсе не замолчала. Она продолжила разговор – причем, продолжила именно в пользу той, кто работала с нею вот так вот… лекарственно и тактильно.

- Знаешь, а вот теперь… Когда ты мне смазываешь, там…

Лиза оглянулась на нее с откровенно-радостной улыбкой на лице.

- Так вот, теперь там… - она интонацией изящно обозначила то самое место, на котором сейчас располагались руки ее Старшей, - такие интересные ощущения! Никакого зуда и жжения! Легко и приятно… И так… по настоящему приятно! Честно-честно! Да, это по-настоящему волшебное средство! Ну… то, которое тогда привезла вам в госпиталь эта… женщина из России!

- Ну… привезла она тогда многое, - ответила Элли. – Не только лекарства, еще и несколько десятков комплектов инструментов и снаряжения, предназначенных для работы «на первичке». Помнишь, тот нож, которым мы с тобою орудовали сегодня, с таким наглядным результатом?

- Тот, с крюком и зубьями? Конечно же, помню! – ответила Лиза. – Но ведь там же надпись по-английски!

- Русские заказали эти ножи где-то в Европе, причем, специально для нас! – пояснила Элли. – Отец Генри мне говорил, что в тех комплектах все собирали по принципу, «Лучшее – для лучших!» У нас и вправду не было никаких нареканий, ни по лекарствам, которые они нам привезли, ни по всему остальному.

- А с этой самой женщиной из России… майором… С нею общался только ваш капеллан, да? – поинтересовалась Лиза.

- Ну, поскольку он был Старшим, именно по той самой тематике, ему пришлось решать все вопросы приемки и оформления лекарств и прочего, с полномочным представителем поставщика, - охотно пояснила ей Элли. А потом добавила с некоторым удивлением – вполне искренним:
- Постой… А ты откуда знаешь чин, в котором она тогда была? Я ведь ничего тебе про него не говорила! Как ты… угадала?

- Ты же сказала, что она была… Старшая! – ответила Лиза. – Ну, в той самой… команде по доставке, с русской стороны! – сразу же уточнила она. – Мне сразу же на язык и пришло… Старшая… Майор… Это ведь старше, чем капитан, ведь так? [Здесь игра слов. В английском языке слово «major» означает «старший»]

- Ну… да! – кивнула головой ее, Лизы, Старшая. – Совпало… Забавно так совпало! Хотя и не совсем точно!

- Ага! Значит, я все-таки ошиблась! И в чем же именно? – поинтересовалась ее подопечная.

- Видишь ли… - чуточку смутилась Элли, явно не зная, как именно следует разъяснить все это девочке, не имеющей внятного понимания специфики некоторых военных терминов. – Она не совсем майор. Ее точное звание… гвардион-майор. Кажется, оно много выше, чем обычное армейское, я точно не знаю… Во всяком случае, отец Генри произносил его с таким… уважением, что ли… Как будто бы она там, у себя, в России… едва ли не генерал!

- Женщина-генерал… Звучит забавно! – усмехнулась девочка. – А у нас такие женщины есть? Ну, в армии или же на флоте?

- Вот уж, не думаю! – ответила ее Старшая. – Во всяком случае… я о таком не слышала! Вообще ничего подобного!

- Ну, а как она выглядела? – искренне заинтересовалась Лиза. – Эта самая… как ее…

- Гвардион-майор, - подсказала ей Элли. И сразу же пояснила:
- Знаешь, вот уж, кто-кто, но именно эта женщина… Она уж точно, никак не вписывается ни в какие стереотипы - из числа мне известных! В наших книгах и фильмах, русские женщины, обычно, это либо блондинки, молодые и наглые, агрессивно отбивающие женихов-миллионеров у каких-то наших красавиц… Либо же, такие, домовитые брюнетки, супруги каких-то русских деятелей, показанных условно положительными персонажами… как и их жены. Эта категория женщин, пожалуй, показана еще более карикатурно. Они все время, чрезмерно много болтают и готовят… «borzhch». Не знаю, что это в точности такое… Говорят, нечто вроде красного супа со свеклой. Не гаспаччо, но, наверное, близко к нему…

- Прости, я не видела в кино ни тех, ни других! – откликнулась девочка.

- Ой, какие твои годы! – воскликнула ее Старшая. – Хочешь, я найду тебе такой фильм… на каком-нибудь канале? Но учти, моя дорогая! Это все вранье, от первого до последнего кадра, могу тебя в этом уверить!

- Да не стоит, я тебе верю на слово! – откликнулась Лиза.

- В общем… та женщина отличалась от всего того, что я видела в кино и на картинках, - продолжила Элли. - Ей было… лет, наверное, под пятьдесят… Или даже немного больше. Но это было заметно, скорее, по цвету ее волос. Как говорится, седина на висках. И как бы уж не ярче, чем у того пожилого сержанта-водителя. Но больше всего это ощущалось на каком-то ином уровне – не визуально, нет! Чувствовалось в ней эдакое… Старшинство. Вовсе не подавляющее своим главенством всех и вся а, скорее, готовое мудро помочь. Я понимаю, звучит это странно, но все это ощущалось именно так!

- Интересно-интересно… - задумчиво произнесла ее воспитанница. – А она… эта самая женщина… Она ничего тебе не говорила? Ну, чтобы оценить ее голос, акцент и все такое?

- Я же сказала, что все переговоры… ну и прочее… с нею вел именно отец Генри, – ответила ее Старшая. – Я заходила там… к нему, в палатку капеллана, пару раз, за этот самый визит русских. Просто, чтобы помочь. В смысле, подать-принести-унести, помыть посуду… Но когда я входила, эта женщина мне сразу же улыбалась – причем, безо всякого высокомерия, искренне, а вовсе не снисходительно! Кивала мне головой, говорила спасибо. Я слышала обрывки их разговоров… за мензурками коньяку!

- Чего-чего? – удивилась Лиза.

- Ну… отец Генри пытался напоить нашу гостью «бурбоном», но в итоге пили они то, что она же и привезла с собою во фляжке. Он говорил, что это был какой-то коньяк из Армении… Что странно, да… Ну, а поскольку этого напитка оказалось не так уж и много, вместо стаканов-рюмок я им тогда живо приспособила маленькие стеклянные мензурки – такие мерные медицинские стаканчики для дозирования жидких лекарств. Кажется, этим я очень позабавила… Ирину.

- Ее звали Ирина? – удивилась Лиза. – Не Ирен?

Звучание имени было очень… специфичным. В смысле, непривычным для слуха.

- Да… Отец Генри тогда представил нас друг другу, - ответила Элли. – Я точно запомнила, что звали ее Ирина… Ирина Воронцова! А насчет внешности ее…

Элли задумалась на секунду и продолжила.

- Такая… очень красивая женщина, хотя и, так сказать, в летах. Очень волевое лицо. Волосы у нее… темные, сильно тронутые сединой… Впрочем, об этом я тебе уже говорила. Она была подстрижена несколько старомодно – такие стрижки носили лет тридцать тому назад. Тогда женщин только-только начали всерьез допускать до серьезной службы, в основном составе армии и флота. Тогда для них разработали особый стиль прически, функциональный и эстетичный… По своему, конечно же! Он называется «women military». Ей, кстати, очень идет!

- А… твоя прическа? – осторожно поинтересовалась ее воспитанница.

- Ой, моя дорогая! Я же служила совсем недавно! – услышала она в ответ. – У нас все было уже куда как проще! Так что, мне не довелось столкнуться с такими требованиями, в части внешнего вида… Ну там, длины волос и многого другого. С тех самых пор, никаких существенных перемен моя внешность, в общем-то, не претерпела!

- Ты красивая! – улыбнулась Лиза.

- Возможно! – усмехнулась ее Старшая. – Но у меня нет главного ее отличия. Того, что впечатляло больше всего!

- Чего же? – уточнила девочка.

- Главное, что отличало нашу гостью, это взгляд… Вернее, странное ощущение от ее взгляда. Серые глаза… вроде бы доброжелательно смотрят, но такое ощущение, будто она при этом видит тебя насквозь.

Так ответила молодая женщина, а ее воспитанница обозначила свое особое мнение – по этому самому поводу.

- Ну… Ты ведь тоже можешь так! – заявила Лиза. – Мне кажется, будто ты… Ты тоже ведь порою читаешь мои мысли… И даже обгоняешь их своим разумом!

Между прочим, следует отметить, что по ходу этого самого разговора – о происхождении волшебного лекарства и о прочих… делах, тени-воспоминания которых сошли со страниц армейской части биографии владелицы Джеймсон-хауса - повествовательница этих занятных историй успела выполнить свою работу. Ну, в части обработки тех самых следов, обозначенных на нежной коже девочки именно ее, Эллоны, суровой рукой. Так сказать, облегчила зуд и жжение на задней части тела пострадавшей стороны. Причем, исполнила она все это тем самым средством, о котором они начали говорить с самого начала – плавно скатившись потом в обсуждение всяких и всяческих разностей, около и поодаль исходной темы.

Да, так тоже… бывает!

И вот теперь уже – то ли в ответ на предыдущую и очередную похвалу-комплимент, то ли просто так! - молодая женщина рассмеялась и ласково похлопала-пошлепала по тому самому месту. Месту, так сказать, приложения ее, Эллоны, медицинских усилий.

- Все, моя дорогая! – провозгласила она. – Твое лечение закончено… Во всяком случае, на сейчас! Как-нибудь потом я тебе там еще раз смажу… Перед сном, хорошо?

- Хорошо! – откликнулась ее воспитанница. И повторила это слово - несколько раз, с дополнениями, контекстуально и даже с вариативными интонациями. – Хорошо… Да… хорошо! Вот теперь очень хорошо!

- В смысле? – нахмурилась ее Старшая. – Что ты имеешь в виду?

- То, что приятно! – заявила Лиза. И сразу же уточнила:
- Когда ты гладишь меня… там! Мне нравится!

- Лиза! Нет!

Девочка так и замерла, с выражением искреннего удивления на лице своем, услышав эти слова, высказанные в достаточно резком тоне, совершенно неожиданном – для нее и сейчас!

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра