Клуб "Преступление и наказание"

Дубль

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

19.

Элли подхватила-потянула ее за руки, оттащила к дивану. Там молодая женщина уселась, все так же на полу – оперлась спиной на предмет меблировки и вытянула свои ноги вперед – в смысле, в сторону камина. Девочку она усадила к себе на колени. И прижала ее к себе, боком, обняла ее, в обхват.

- Спасибо! – шепнула она ей на ушко. И коснулась его своими губами.

Лиза рассмеялась с облегчением – уже вполне себе счастливым смехом.

В ответ, Элли отстранила девочку от себя, даже приподняла и передвинула ее чуточку дальше – голым задом, чуть ли не скользом, да по своим ногам. В результате, она смогла развернуть ее к себе, почти что полностью.

- Иногда мне кажется, будто ты просто читаешь мои мысли, настолько точно ты можешь меня понимать! – заявила молодая женщина, возложив ей руки на плечи. – Ты знаешь, Лиза… Господи! Как часто я мечтала именно об этом! О том… как я говорю со своей матерью именно в таком вот тоне! И меня, при этом, не только не бьют, но ласкают… в знак одобрения моей смелости! И вот… ты сама исполнила то, что я когда-то не сумела, не смогла, не решилась… И ты дала мне шанс обыграть все это… с другой стороны!

Сказав это все, миссис Эллона Мэйбл посерьезнела своим лицом.

- Ну? И кто из нас лекарь, в большей степени? Ты или я? – поинтересовалась она.

- Ну, конечно же, ты! – подтвердила Лиза. И сразу же высказала нечто весьма неожиданное:
- Но если уж мне довелось так удачно излечить тебя… Тогда я хочу… гонорар!

- Проси! – дозволила ее Старшая.

- Не бойся! Я буду хотеть - в смысле, требовать! – по скромному! – усмехнулась Лиза. И тут же заявила:
- Элли, пожалуйста! Положи меня к себе на ножки! Ну, как бы… вдоль!

- С удовольствием! – услышала она в ответ.

После чего, молодая женщина живо развернула девочку, головой на себя – по сложной траектории, примерно на девяносто градусов по горизонтали, прямо таки снова на своих ногах, и снова на той, вернее, вокруг той самой многострадальной задней точки своей воспитанницы. В результате такого… неоднозначно вращательного движения, девочка оказалась в том самом забавном положении, которого она своей просьбой и добивалась. А именно, ногами, попой и спиною на ногах своей Старшей. По этому поводу, Лиза высказала несколько звуков: удивленное «Ой!» и еще неопределенное «Хм…». Первое было произнесено, явно по поводу растревоженной кожи… ну, там, на нижних-мягких. А второе – по поводу общих своих ощущений при попытке устраиваться… вот так вот, странно. Потом она… Сместилась всем своим телом еще несколько… вниз. Ну, в смысле, вперед. Да-да, снова по ногам молодой женщины, в сторону ее, Эллоны, щиколоток.

Далее… Лиза возлегла навзничь, аккуратно пристроившись головой своей на самой верхней части бедер своей Старшей.

- Все-таки… Нет, не то! - критически оценила она удобство такой позиции – в смысле, именно это свое возлежание сверху, и на ее ногах. – Наверное, я с тех пор сильно выросла! Теперь это все уже ощущается… как-то иначе, по другому!

- Ты хочешь сказать, что когда-то… твоя мама укладывала тебя именно так? – уточнила Элли.

- Ага! – подтвердила Лиза. – Вот только тогда я была ростом… поменьше. В смысле, гораздо меньше, чем сейчас!

- Да, сейчас ты уже почти взрослая! – согласилась с нею Элли. – У тебя уже грудь… понемногу растет. И своим телом ты…

Она недоговорила и просто вздохнула. Потом погладила свою девочку по щекам – обеими руками, причем, самыми кончиками пальцев!

Лиза улыбнулась какой-то особой… удовлетворенной улыбкой.

- Элли… - сказала девочка, устроившаяся на ногах своей Старшей в таком вот… занятном стиле. - Это неважно, что я выросла и лежать теперь, вот так вот, на ногах у тебя… На ногах у той, кого я люблю… Да, Элли, я понимаю, что это уже несколько неуместно! Но ты сейчас… гладишь меня точно так, как это делала моя мама! И ты… не представляешь себе, - добавила она, - как это здорово!

- Лиза, девочка моя…

Элли смутилась и снова вздохнула.

- Прости, что я не такая! – произнесла она через несколько секунд такого… возлежания на ней обнаженной воспитанницы.

- Да… ты другая! – подтвердила Лиза. – Но ведь я и люблю тебя совсем не так, как мою маму! А вовсе даже по-другому! И это действительно… здорово!

- В смысле… то, что я обнимаю тебя и ласкаю? – уточнила Элли. И когда ее воспитанница зажмурила свои глаза в знак согласия, добавила значимое:
- Между прочим… всего несколько минут тому назад я избила тебя. Давай уж назовем вещи своими именами. Прости… Я знаю, что твоя мама… Она ничего подобного себе никогда бы не позволила!

- Я… сама вручила тебе розги, - услышала она в ответ на сие самообвиняющее заявление. – Еще до того, как узнала, что судья дал тебе такое право, стегать меня за провинности. Это был… мой выбор! Так решила я, а вовсе не этот твой… «закон»!

Девочка сделала паузу, поглядела на свою Старшую - снизу вверх, как бы наоборот, но очень внимательно… И на этот раз совершенно без улыбки.

- Я доверила тебе себя, - продолжила она. – Доверила твоей строгости и твоему милосердию! И я ни о чем не жалею! Понимаешь?

- А ты… не думаешь, что я сегодня, сейчас… просто злоупотребляю своими правами? – скептически заметила Элли. – Прости, моя девочка, но мне кажется, что ты сейчас просто необъективна. И ты прощаешь меня… только из-за своей искренней любви и привязанности ко мне! Или благодарности ко мне, за избавление… от всей сомнительной прелести обитания в приюте!

- Да, я тебя люблю! – подтвердила ее воспитанница. – Да, я тебе благодарна. А почему бы и нет? Ну, что в этом такого… плохого, а? Нет, скажи мне, Элли!

- Я… не имею права пользоваться твоей благодарностью! - миссис Эллона Мэйбл начала было оправдываться, однако девочка снова проявила свою дерзость и позволила себе ее перебить.

- Элли, ты что же это, совсем ничего не понимаешь? – она почти что возмутилась этой ее попыткой. – Я… Да я целых три года провела в этой… гадости! Да, меня там били только один раз. Тогда, в тот самый сочельник, перед Рождеством, в прошлом году! После чего я оттуда и сбежала! Но до этого дня… Господи! Как же меня задрала эта унылая жуть! Вся эта серость существования в грязном и тесном мирке этих… дрянных святош!

Лиза сделала короткую паузу, вздохнула почти навзрыд. Закрыла глаза, откинувшись головою на тело своей Старшей и продолжила – вот так вот странно, не открывая глаз, обращаясь к адресату своей речи почти что изнутри самое себя.

- Элли! – воскликнула она. – Да эти три года… Они были просто вычеркнуты из моей жизни! Я жить, по настоящему, снова начала только… После того, как ты меня взяла к себе! Да и то… не сразу! Я почувствовала себя живой только… когда мы объяснились с тобою - там, у тебя в кабинете… Ну, после очередного моего… побега! Ну, а свободной я себя ощутила… только сейчас!

На этом месте своего монолога, Лиза открыла глаза и улыбнулась своей Старшей, глядя на нее из этой странной позиции - снизу вверх и, так сказать… наоборот, и в полной мере!

- Элли! Я… счастлива тем, что у меня теперь есть дом! И есть ты! И я рада тому, что ты занимаешься здесь… только мной, уже который день подряд! И я так рада делать все, что ты скажешь! Обычные домашние дела – подмести пол, почистить картошку… да легко!

Так сказала девочка, доверчиво возлегшая на ее ногах… Улыбнувшаяся доверительно и радостно. Улыбнувшаяся лично ей. И никому другому больше.

- Ну… а как насчет того, что в комплект внимания… с моей стороны… включены болевые эффекты? – скептически осведомилась женщина, ставшая адресатом этой самой любви, доверия и искренности… воистину детской! – Как нам быть с этим?

- А это… нормально! – последовал странный ответ снизу.

Девочка как-то почти легкомысленно улыбнулась, глядя на нее – все еще снизу вверх и, слегка, наоборот - в смысле, наблюдая свою Старшую в несколько… перевернутом виде.

- Меня теперь воспитываешь именно ты! – заявила она. – И ты… Должна была получить в свои руки ту самую Власть… что имели над тобою твои мать и отец! Ты ведь… сама это все поняла, помнишь?

- Помню…

Миссис Эллона Мэйбл окончательно смутилась. И добавила, чисто от себя:
- Прости…

- Кстати, к вопросу о прощении, - продолжила Лиза. – Я, между прочим, его от тебя так и не получила! Ты как на это смотришь? В смысле, когда ты меня, все-таки… простишь?

Крайнее слово было выделено укоризненным тоном голоса. При этом, лицо миссис Эллоны Мэйбл залилось краской.

- Сейчас… наверное! – отозвалась она на это недвусмысленное требование. – Ну… Если ты уже належалась… на мне. В смысле, на моих ногах! – внесла она незамедлительно уточнение обстоятельств места действия.

- Разумеется, нет! - фыркнула Лиза. – Я три года… Три этих долбаных года не могла себе позволить… такого! Но, ради твоего прощения я, конечно же, поднимусь!

Она изящно соскользнула в сторону – там снова встала на колени перед своей Старшей – все еще сидевшей, опершись спиною на диван. И заявила она нечто… весьма неожиданное!

- Я желаю бороться за мои права! – заявила девочка. – Желаю иметь все то, что причитается обычной девчонке… в этих краях! Да! Мне так хочется! Именно так и никак иначе!

- Я… обещаю дать тебе больше! – отозвалась на это требование миссис Эллона Мэйбл. – Все, что смогу! Все, что в детстве мне недодали – в части любви, объятий и нежности! И все другое! Все то, что будет в моих силах!

- Я так полагаю… розги в комплекте?- улыбнулась ей девочка. – Прямо пропорционально тем самым… нежностям?

- Да, - подтвердила ее Старшая. И тут же, спохватившись, сделала оговорку, ключевую и значимую:
- Но если ты против… Если ты боишься такого сурового проявления моей любви, мы ограничим их применение! Ну… например, будем использовать такое наказание исключительно через решение Консилиума!

- Не-а! – отозвалась ее воспитанница. – Я… жадная! Я хочу… все! И только от тебя одной! Да! Я же сказала, что доверяю тебе – полностью и во всем! И заметь, ты уже объявила мне сегодня кучу послаблений, из-за которых твое право меня наказывать становится более чем сомнительным! Элли, а ты точно не боишься, что я совсем отобьюсь от рук и сяду тебе на голову?

- Не боюсь! – ответила Эллона. – Просто… Я тоже тебе доверяю!

- Ну… тогда я постараюсь тебя не слишком разочаровать! – произнесла Лиза. – И попробую вести себя прилично!

Высказав такое обещание, девочка поднялась на ноги, повернулась лицом к своей Старшей и протянула ей свою руку. Элли улыбнулась ей в ответ и тоже поднялась, воспользовавшись этой ее символической помощью.

Естественно, в конце-завершении этого самого движения ее любимая озорница снова напросилась на обнимашки. В ходе которых и услышала ожидаемую ею фразу: «Я прощаю тебя, моя девочка!» Фразу сакраментальную, ожидаемую и, безусловно, ей необходимую.

Ну и, разумеется, она ответила своей Старшей фразой в таком же стиле: «И я тебя тоже прощаю, моя Элли!» Произнеся эту самую фразу, Лиза исполнила сигнатуру своего волеизъявления – поцеловала свою Старшую в плечо. Элли ответила ей поцелуем в щечку. При этом, ее правая рука непроизвольно скользнула по телу девочки, сзади-и-вниз. В смысле, туда… задев, так сказать, «запретные области» в верхней их части.

И… снова она смутилась откровенным и довольным мурчанием своей воспитанницы.

Надо сказать, что Лиза заметила эту ее реакцию и, судя по всему, решила окончательно расставить все точки над «i» - причем, непременно в свою пользу!

- Ну? Что не так? – осведомилась она, отстранившись от Эллоны, почти оттолкнув ее - и даже сделав шаг назад. – Опять… «непристойные прикосновения»? Да что же в них такого… принципиально дурного? Меня вот, например, они и вовсе не смущают. Напротив, они мне очень приятны… Хотя и вовсе не так «улетно», как тогда! Но… Я же знаю, почему все так получилось… тогда! Хотя и не прочь была бы повторить тот самый… занятный опыт! Но я по-прежнему не вижу в этих твоих прикосновениях ничего предосудительного! И хватит об этом спорить, моя дорогая Элли!

- Лиза, пойми, возможно у тебя скоро случится менархе… - начала Эллона, но девочка совершенно бесцеремонно - и даже грубо! – прервала ее очередные объяснения, причем в тоне откровенного своего и искреннего возмущения.

- Элли, меня уже задолбало это слово! Что с того, если у меня и впрямь начнется это самое… кровотечение… там! Когда-нибудь оно все равно случится, этого не избежать! Будет… ну, значит будет! Я не боюсь! Ты ведь, если надо, мне поможешь! Ведь так?

- Конечно же помогу! Но вопрос не в этом! – отозвалась Элли. – Просто ты никак не желаешь выслушать меня до конца. Впрочем, и я тоже… Когда я пытаюсь тебе объяснять «про это», я становлюсь на удивление косноязычной. Прости…

- Хорошо, Элли!

Лиза подняла руки в жесте демонстративного извинения. Слишком резко, чтобы это ее движение можно было бы считать достаточно искренним.

- Я признаю, - заявила она, - что была неправа. Что я резка, недостаточно сдержанна и совершенно не даю себе труда подумать о том, где и когда мне следует притормозить на поворотах. Ты… шлепнешь меня? Ну, за грубость?

- Не вижу в этом никакой необходимости, - ответила Элли. – Особенно, если ты все-таки дашь мне хотя бы один шанс собраться с мыслями и все тебе объяснить!

Лиза кивнула – обозначив отсутствием слов свое полное согласие с высказанным замечанием. Миссис Эллона Мэйбл тут же воспользовалась этой своей крошечной победой – шансом получить толику внимания со стороны девочки – и упрочила завоеванные позиции, положив руки на плечи своей воспитанницы. Девочка снова кивнула ей в ответ, в знак того, что она полностью удовлетворена этим покровительственным тактильным вниманием со стороны своей Старшей, тем самым подтвердив готовность слушать. Что ж, как говорится, уже хлеб! В смысле, возможность – не исключено, что единственная и неповторимая! - довести нечто значимое не только до ушей адресата, но и до уровня интеллектуального понимания. А желательно еще до осознания и принятия оного.

- Близость менархе означает небывалое до этого напряжение твоего организма, - сказала миссис Эллона Мэйбл. – Гормональный взрыв и… неадекватное восприятие внешних раздражителей. И болевых, и приятных для тела. В эти годы, когда ты из девочки превращаешься в девушку – личность с иными физическими кондициями и потребностями! – твоя чувственность… в смысле, восприятие тобою ощущений, то, что ты оцениваешь их как приятные или же вовсе неприятные, желанные и неприемлемые… Так вот, все это может сместиться… совершенно непредсказуемым образом! И от того, как и что на тебя подействует именно в это самое время, зависит твое ощущение интимных сторон обыденной жизни.

- Ну… я, в общем-то, в курсе всего такого! – кивнула Лиза. - Я же говорила тебе, что сестра Сильвия нас когда-то уже просвещала… насчет опасностей игр с этим… как ты называешь, «бутончиком». А также, с «бутончиками» друг у друга. Ты что, тоже хочешь сейчас… запретить мне такой интимный момент?

- Лиза, ты меня знаешь. Я вовсе не ханжа, - заметила ее Старшая, – хотя и стараюсь держаться Правил Католической Веры. Не всегда успешно, но кто уж из нас нынче совсем без греха… Однако же, как медик я считаю, что девочка вправе… исследовать свое собственное тело. Узнавать его сильные стороны и его слабости… В том числе и те аспекты, которые связаны с интимной стороной нашей жизни! И я прекрасно понимаю, что запрет на игры такого рода приведет… Ну, как минимум, к неискренности и лжи в умолчаниях.

Она сделала паузу и коротко пробежалась пальцами, в стиле арпеджио, по плечам своей воспитанницы – обозначая тем самым необходимость вникнуть в суть своих рассуждений. Лиза коротко кивнула головою в ответ – дескать, ясно, слушаю, пытаюсь понять, можешь двигаться дальше!

- Я хочу, - продолжила Элли, - чтобы ты держала меня в курсе твоих… интимных моментов. Нет-нет! – добавила она поспешно. - Я вовсе не требую, чтобы ты каждый раз сообщала мне о том, что позволила себе такие… игры! И уж тем более, я не прошу тебя исповедоваться в этом, как в неких грехах! Но я очень тебя прошу, если что-то будет беспокоить – ты, пожалуйста, обратись ко мне немедленно! Расскажи, что именно ты делала… что из этого получилось и при каких обстоятельствах это все происходило с тобой – все как есть и без утайки. И не стыдись! Нет в таком разговоре ничего постыдного! Я помогу тебе! Клянусь!

- Элли, я… рада твоей тактичности! – улыбнулась Лиза. – Но… если все обстоит именно так, то… Что же тебя так беспокоит, а?

- Беспокоит меня именно то, что ты… отреагировала на мои прикосновения тем самым… спазмом, - ответила ее Старшая. – Ты знаешь, Лиза… Такого со мною никогда не бывало… ну, по понятным причинам! Но я об этом читала много позднее, когда училась – в статьях по клиническим аспектам психических патологий… именно такого, интимного рода. Ты знаешь, медикам известно такое искажение интимного восприятия, называемое по-латыни алголагния… Нечто подобное, прости, я вижу в твоем случае – это возбуждение интимной сферы чувственности в случае болевого воздействия от телесного наказания.

- Ага… это значит, что раздражение там, сзади, переходит, так сказать, снизу и вперед, - уточнила для себя Лиза. А когда ее Старшая согласно кивнула, девочка задала ей на редкость разумные и, откровенно говоря, значимые вопросы:
- Это что, так уж все очень опасно? В смысле, какое вообще это имеет отношение к моей личности? Ну, перешло оно, оттуда и сюда… и перешло! Смягчило мне болевые ощущения. Те самые, которые я получила, так сказать, эксклюзивно от твоей руки! Извини, но я вовсе не вижу здесь никаких проблем – в этом самом… приятном проявлении! Или же ты… просто замечаешь их там, где для меня они вовсе не очевидны?

- Я читала, что некоторые девочки, у которых проявилась такая связь… ну, между наказанием и наслаждением… Так вот, они, иногда, проказничали нарочно – с тем, чтобы их непременно высекли, и тем самым доставили им такое своеобразное… удовольствие! - последовал ответ ее Старшей, прозвучавший в несколько смущенном тоне.

- Да уж… Неудачно там все сложилось... для их воспитания! – усмехнулась Лиза. – Ну, хорошо, хорошо… Хочешь, я поклянусь тебе, что я вовсе не стану делать таких вот… глупостей? А если ты боишься, что я тебе совру…

Девочка усмехнулась.

- А, кстати, - заметила она, - как это все… лечится? Эта самая… алго… чего-то там!

- Вариантов здесь ровно два, - отозвалась ее Старшая. – Либо полный отказ от телесного наказания…

Она сделала паузу, и продолжила только через несколько секунд напряженного ожидания, отразившегося на лице ее девочки – искреннего и весьма нетерпеливого.

- Либо же, применение этого самого наказания самым жестоким способом, - многозначительно произнесла Элли. – Так, чтобы у особы, воспринимающей такое суровое воздействие, все свербело и чесалось, как минимум неделю – в смысле, там, сзади! Говорят, в былые времена девочек, по такому поводу, лупцевали… почти, что до бесчувствия! И даже несколько раз подряд! Им, буквально, давали понюхать соли от дурноты – с едким запахом нашатырного спирта, та еще гадость, хочу тебе сказать! Потом позволяли чуточку отдышаться… Иногда поили водой… понемножку. А потом стегали вновь – и безо всякой жалости! Жуткое дело, моя дорогая!

Крайнюю фразу миссис Эллона Мэйбл выделила таким… специфическим тоном – с намеком на немыслимый ужас всего происходящего – мол, видишь, как все сурово было… тогда?

Намек был, несомненно, понят – в точности и однозначно! О чем свидетельствовал вопрос ее воспитанницы, последовавший за ним.

- Почему бы тебе не обойтись вовсе без лекарств? – осведомилась Лиза. И сразу же добавила… даже безо всякой улыбки на лице своем:
- Может, это… и не болезнь вовсе? Много ли они знают, лично обо мне, все эти твои, психологи, психиатры и прочие… моралисты?

- Лично о тебе все они, понятное дело, никакого понятия вовсе не имеют! – согласилась Элли. – Но, видишь ли, моя дорогая… Ты, наверное, сильно удивишься, однако, мнение клинических психологов те самые моралисты, из которых формируют значительную часть судейского корпуса, до сих пор не сбрасывают со счетов!

- А ты…

Лиза вздохнула, на секунду опустила свой взгляд вниз – примерно в сторону ног своей Старшей! – и только через пару мгновений она решилась продолжить все эти свои… недозволенные речи.

- Вот ты, Элли, - сказала Лиза, - ты, лично, готова, так сказать… отринуть все их мнения? Послать их всех куда подальше? И принять, что я… все-таки нормальная? Что мне… Ну просто мне понравилось все то, что ты сделала? Это сочетание боли и… всего другого…

Девочка посмотрела на свою Старшую с грустью и даже несколько укоризненно.

- Элли, ты действительно мне откажешь… в том, что доставляет мне это удовольствие? – откровенно спросила она.

Миссис Эллона Мэйбл внимательно посмотрела на свою воспитанницу. Было ясно, как Божий День, что ее девочка уже готова смириться… В смысле, принять тот факт, что никакого смягчения боли этими… особыми действиями, впредь, для нее, уже и вовсе не предвидится. Но при этом, она считает все это совершенно несправедливым, неправильным, невзирая на некую заявленную «незаконность» ее желания.

И тогда Эллона решилась.

- Мои условия будут следующие, - заявила она. – Первое и главное: ты не будешь настаивать на подобных действиях в иных обстоятельствах. В смысле, в обычной жизни, вне только что исполненного мною, в отношении тебя, телесного наказания - последствия которого я, время от времени, буду смягчать таким… особым способом.

- Принято!

Лиза кивнула ей со всей возможной серьезностью. И замерла, в ожидании продолжения.

- Второе мое условие, - продолжила Эллона. – Ты не станешь проказничать и совершать ошибки… разного рода… В смысле, специально для того, чтобы вытерпеть от меня наказание, а после него получить… этот самый знак внимания – так желаемый тобою.

На этом самом месте она откровенно смутилась и взглянула на свою воспитанницу, почти что умоляющим взглядом – дескать, не заставляй меня произносить словами точное обозначение того самого знака внимания, о котором идет речь! Мол, ты ведь и так… сама знаешь, в точности, о чем именно идет сейчас речь у нас с тобою!

Девочка отреагировала на ее неловкое смущение несколько… неожиданно. В смысле, молча. При этом лицо ее выражало недоуменный вопрос… даже ряд таких вопросов, связанных друг с другом: «И это что… Все? В смысле, это ВСЕ твои запреты? Ну, по этому поводу?»

Эллона в ответ кивнула головой - подтверждая соображения, оставшиеся в невысказанном виде, но при этом, прекрасно понятные другой стороне их странных… переговоров о будущих… особых отношениях.

И все же…

Ее воспитанница все-таки предпочла словесно уточнить кое-что недосказанное, возможно, оставшееся в умолчаниях – некие тонкости и частные моменты того самого… особого рода.

- Элли… Ты настаиваешь именно на такой формулировке твоего запрета? В смысле… не больше и не меньше?

- Да, - подтвердила ее Старшая. И коротко пояснила суть своих требований:
- Ты не станешь целенаправленно добиваться от меня… ну… этого самого. Все. Других требований к тебе, по этому поводу, у меня нет… и не будет. Обещаю!

- Я поняла, что именно ты имеешь в виду, - Лиза произнесла это со всей принципиальной серьезностью в голосе. – И я принимаю твой запрет… в точности таким, как ты мне его сейчас установила.

Сказав это, девочка кивнула головою, в знак того, что она совершает свое волеизъявление, по обсуждаемому ими вопросу, осмысленно и в надлежащей форме. А вот потом…

Потом она рассмеялась, с явным облегчением.

- Спасибо тебе, моя дорогая, моя бесценная Элли! – воскликнула она, искренне улыбнувшись своей Старшей. – Я так тебе благодарна!

- Э-э-э… Что-то не так?

Элли заметно насторожилась.

- Да нет, все так! Все просто… замечательно! – со смехом ответила Лиза. И немедленно разъяснила ей причину этой своей внезапной радости:
- Ты сейчас запретила мне проказничать… исключительно в целях получения от тебя, в смысле, через твои руки… Ну, ты сама знаешь, чего именно! А это значит, что… Проказничать по любому другому поводу мне… совершенно не воспрещается! Вот поэтому, я и говорю тебе, спасибо! Ну, за столь щедрое дозволение с твоей стороны!

- Ну, уж нет! - миссис Эллона Мэйбл вполне искренне возмутилась по поводу этого бредового заявления. – Никакого общего разрешения на проказы я тебе в принципе не давала! И я оставляю за собою право наказывать тебя за такие глупости… и наказывать очень даже строго! Так что… ой…

Она запнулась и беспомощно взглянула на торжествующую воспитанницу – сообразив, наконец-то, как несуразно и двусмысленно прозвучала произнесенная ею формулировка столь сурового запрета!

Ну, а Лиза…

Отсмеявшись, девочка снова обняла свою Старшую – порывисто и крепко! Потом Лиза отстранилась, заглянув ей в лицо чуточку снизу, в соответствии с ее, Лизы, ростом, Нужно отметить, что при этом она обозначила на своем личике весьма и весьма лукавое выражение - с легкой примесью эдакого условного смущения своей же собственной отвагой и… наглостью! Не сказать, чтобы всерьез, но и не то, чтобы только в шутку…

- Элли, ну я же вовсе не дура! – заявила она. – И я же совсем не враг… ни самой себе, ни уж, тем более, тебе, той, кого я люблю! Элли, ну не сердись ты на меня! Ведь я же просто… пошутила! Я вовсе не собираюсь делать таких глупостей, на самом-то деле!

- Очень я на это надеюсь! – провозгласила ее Старшая.

А дальше… обозначила на лице своем внушительное и суровое выражение. А после завершения этого самого мимического спектакля-внушения, она все-таки позволила себе расслабиться – ну так, самую малость!

- Ну… наконец-то! – воскликнула Лиза.- Моя Элли… Моя любимая Элли вернулась ко мне! Спасибо!

Она снова порывисто обняла ее, прижалась к своей Старшей. И молодая женщина с наслаждением обняла ее в ответ – в знак завершения целой серии этих… несколько странных моментов их особого общения. Да и просто, было очень приятно!

Но… сей чувственный антракт-перерыв тоже подошел к концу. Пришло время очередного действия того самого спектакля, который миссис Эллона Мэйбл разыгрывала для своей воспитанницы, здесь и сейчас.

Впрочем…

Давайте скажем честно, откровенно и не стесняясь - не только для нее. И для себя тоже.

Конечно же, все это странное действо было необходимо им обеим. И сейчас двенадцатилетняя девочка, тонко чувствуя желания и намерения своей Старшей, безошибочно подыгрывала ей.

Элли иногда действительно казалось, будто воспитанница просто читает ее мысли, активно включаясь в каждый ход этой домашней антрепризы. А может быть, они просто были сейчас на одной волне, весь этот вечер… И это делало их обеих по-настоящему близкими. Во всех отношениях.

И это радовало. Обеих.

Элли, не размыкая своих объятий, мягко провела ладонью по обнаженной спине своей воспитанницы.

- Тебе как… не холодно ли, а? Не пора ли тебе… одеться? – осведомилась она, задав ей эти вопросы, тихонько и на ушко. - Что скажешь, моя милая девочка?

- Ты спохватилась куда как вовремя! – так же негромко ответила ей Лиза. – Не волнуйся, ты же обо всем позаботилась заранее. Ты загодя затопила камин и прогрела комнату, так что мне очень даже уютно. Хотя… кажется, здесь уже стало чуточку прохладнее…

Девочка повела-дернула голым плечиком и оглянулась в сторону камина.

- Уп-с… - произнесла она, несколько огорченным голосом. – А дровишки-то уже того… прогорели! Почти что до угольков! Подкинем?

- Обязательно! – немедленно отреагировала ее Старшая. – Но, разумеется, прежде мы тебя оденем так, как надо!

Она мягко хлопнула Лизу ладонью по спине и только тогда отстранила ее от себя. Потом коротким жестом распорядилась, чтобы девочка, наконец-то, проследовала к своей одежде. Той, что была положена обычной домашней девочке, согласно ее статусу законной обитательницы этого самого дома. Девочка в ответ обозначила короткий поклон и подала ей свою руку – предлагая сделать это вместе. Элли вовсе не стала пренебрегать этим ее жестом доверия - добровольным и искренним! Приняв ладонь своей воспитанницы, она прошла вместе с девочкой к тому самому столику, упомянутому нами несколько ранее.

Там действительно были разложены предметы одеяния, предназначенные для создания визуального образа «правильной» девочки – специально для одной беглянки, проходящей в этот самый вечер серию ритуалов посвящения.

Да, сегодня - вот прямо сейчас! - завершалась одна глава ее жизни. И начиналась другая. Для новой части жизненного спектакля – новый образ. И, соответственно, новая одежда, как часть его. Кстати, эта одежда Лизе была уже вполне привычна.

И вот, наконец-то, девочка, с помощью Элли, полностью облачилась в то, что молодая женщина приготовила для нее заранее, начиная от белья и до того самого домашнего платья, которое носила в детстве сама миссис Эллона Мэйбл – шерстяного, в шотландскую клетку! Элли расправила на девочке надетое. Она погладила свою воспитанницу по плечам и рукам, от шеи, в стороны и вниз… и задала вопрос, подытоживавший эту часть домашнего спектакля.

- Ты… в порядке?

Вопрос прозвучал, как призыв подтвердить, что все прошло правильно. Девочка все поняла и кивнула головой.

- В полном! – подтвердила она. – Теперь я полностью «домашняя девочка», в точности такая, как ты… как мы с тобой решили! – тут же поправилась она. И задала вполне деловой вопрос:
- И что мы будем делать… дальше?

- Ты же сама сказала, подбросим дровишек! – усмехнулась Элли. – Так что… Давай, действуй! А я посмотрю!

Лиза не заставила слишком долго себя упрашивать по этому поводу. Она шагнула к камину, взяла кочергу и несколько щепок с металлического листа-поддона, на котором лежали припасенные дрова. Потом проворно расшуровала той самой кочергой угли – сделав, так сказать, игру красных отблесков на них повеселее! – подбросила туда щепки и, когда дерево занялось, аккуратно положила сверху полешко, а чуточку позже и еще одно.

- Так сгодится? – поинтересовалась девочка у своей Старшей.

Голос ее звучал откровенной гордостью за деяния, так сказать, рук своих.

- This fine! – подтвердила обоснованность ее эмоций миссис Эллона Мэйбл. – Ты правильно сообразила, как нужно действовать… Хотя, именно этому искусству я тебя вовсе не обучала! Не так уж оно и востребовано сейчас, когда внизу, в подвале, у нас работает газовый котел, нагревающий пар для отопления всех наших комнат!

- Камин ведь здесь… просто для уюта? Ведь так? – поинтересовалась Лиза.

- Что-то вроде того, - подтвердила Элли. – Такая… приятная мелочь, добавившая нашему дому романтики… в эпоху парового отопления! Но, как ты видишь, этот самый камин вполне рабочий! Так что, он нам пригодится для того, чтобы…

На этом месте своей речи, она сделала паузу, подмигнула своей воспитаннице, тем самым явно обозначив для той необходимость самой высказать требование - предполагаемое и необходимое.

Девочка, естественно, ничуть не растерялась.

- Сжечь все это! – она указала на груду одежды, лежащей поодаль – искромсанной в лоскуты несколько ранее, причем ими совместно. – Элли… пожалуйста!

- Только… действуй аккуратно, хорошо? – отозвалась ее Старшая. И добавила, немедленно, весьма многозначительным тоном:
- Кстати, нам имеет смысл воспользоваться одной «фишкой», современной… или же не очень! Возможно, ты видела нечто подобное где-нибудь на кухне!

Подойдя к стене, где располагался выключатель – сложный, на несколько кнопок! - она нажала одну из них. Зажужжал электромотор, и сразу же дымок от дров побежал-заструился вверх, в дымоход куда как более резво, чем прежде. Соответственно, пламя в камине заиграло гораздо веселее.

- Да, так гораздо лучше! – ответила Элли на немой вопрос своей воспитанницы. И тут же пояснила:
- Это дымовая вытяжка. Усиливает тягу и… поможет нам смягчить запах паленого. Гореть будет лучше! Проверено!

- Тогда… начнем!

Лиза в одним прыжок оказалась возле той самой кучи резаной одежды. И выхватив из этой груды тряпья то, что виделось ей самым легким и горючим – белье, так и оставшееся неповрежденным! – швырнула его в огонь. Пламя тут же охватило сию свежую «пищу» и начало ее пожирать.

- Хорошо! – одобрительно кивнула головой ее Старшая. – Однако…

Шагнув туда же, миссис Эллона Мэйбл взяла крупный кусок ткани - когда-то бывший частью приютского пальто, и отрезанный от него грозным «зубастым» ножом парамедика! – прошла с ним дальше, и взяла-подхватила с полу бутылку из-под виски – в ту же руку, держа бутылку за горлышко. Отвинтила пробку, спрятала ее в карман. Переложила бутылку в уже свободную руку, изготовив сосуд из-под алкоголя к применению. Потом Элли по-хитрому спрыснула неправильной формы матерчатый предмет нынешним содержимым бутылки – весьма горючим! Ну, и после всех этих манипуляций, она зашвырнула эту рваную тряпку в разгорающийся огонь – естественно, с безопасного расстояния!

Пламя полыхнуло, ярко и с каким-то бешеным весельем. И глаза обеих участниц этого торжественного действа сияли в этот миг точно так же – отражая бешеную пляску сполохов огня, всю эту яркость и… ярость!

- А мне…

Лиза смотрела на свою Старшую с восхищением и надеждой.

- Мне можно… так? Элли… пожалуйста!

Миссис Эллона Мэйбл как-то торжественно – и торжествующе! – усмехнулась и тут же проделала необходимые манипуляции с другим таким куском материи.

- Докинешь… вот отсюда? – она выдала ей тряпку, от которой исходил изрядный запах автомобильного бензина, и сразу обозначила ногой дистанцию броска сего предмета, внезапно ставшего таким… огнеопасным. - Только точно!

- Легко! – отозвалась на это ее дозволение бывшая воспитанница Принстаунского приюта. И тут же исполнила это свое обещание, зашвырнув, с указанной позиции, излохмаченное полотнище прямо в огонь.

Пых! Ярко и со вспышкой!

Да, это все смотрелось эффектно и ярко – особенно, если глядеть на все это со стороны. И, наверняка, все это было совсем небезопасно. Но обеим участницам этого представления-мистерии, почему-то, все такое… огневое и эффектное, было совершенно необходимо!

- Класс! – воскликнула девочка.

- Совершенно с тобою согласна! – торжественно – вернее, снова торжествующе! – провозгласила ее Старшая. И уточнила:
- Ну что, продолжим?

Лиза кивнула ей в ответ, и они продолжили.

А потом… еще раз… того… этого… продолжили. И еще раз… и снова… И снова… До тех самых пор, пока последняя разлохмаченная приютская тряпка не оказалась там, где ей и было самое место – а именно, в огне. По мнению тех, кто их, эти самые тряпки, туда бросал - в порядке этакого… аутодафе.

В общем… В итоге всех этих символически значимых действий, финальная вспышка озарила комнату особенно ярким всполохом. Миссис Эллона Мэйбл вынула из кармана и завинтила пробку, обозначив тем самым завершение огневой части их общего спектакля.

Далее, молодая женщина подошла к стене и поставила бутылку примерно на то же самое место, где она стояла раньше. Потом вернулась обратно. Протянула руки свои к воспитаннице, взиравшей на нее с благоговением. И только тогда миссис Эллона Мэйбл рассмеялась – радостно и с облегчением.

- Это… все? – тихим голосом спросила ее Лиза. – Теперь я… чиста перед тобою?

- Чиста! – подтвердила ее Старшая. – Ты теперь воистину чиста. Передо мною, перед законом… Ты чиста, вне всякого сомнения, моя дорогая девочка! В отличие от меня…

- Элли! О чем это ты говоришь? – нахмурилась Лиза. – Что ты имеешь в виду?

- Пустое, моя девочка! – улыбнулась в ответ ее Старшая. – Не переживай!

- Точно? – взгляд и голос девочки звучали некоторым условным недоверием.

- Точно! – улыбнулась Элли. – Я бы даже сказала, что точнее не бывает!

Она поцеловала девочку в носик – в самый его кончик! – и девочка зажмурилась от удовольствия и… почти что сразу же успокоилась.

Просто потому, что Старшей виднее.

- Время позднее, моя дорогая! – сказала миссис Эллона Мэйбл. – Одной маленькой девочке пора умываться и… баиньки!

- Конечно, Элли! – улыбнулась Лиза.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

20.

Лиза внезапно подскочила на своей постели. Ей послышалось… нечто странное. Какой-то непонятный звук. То ли дверь стукнула, когда ее прикрывали второпях и неаккуратно, то ли половица скрипнула – где-то и, почему-то, слишком резко! То ли… чьи-то шаги прозвучали внезапным звуком-тенью – там, на лестнице.

Девочка прислушалась.

Нет… Вроде бы все тихо… сейчас! В смысле, в этот самый момент времени. Значит, можно снова-заново приложить ушко-к-подушке и, как пишут в таких случаях некие литераторы - известные своим напыщенно-эпическим слогом - отдать себя во власть Морфея. Точно так же, как она, Лиза Лир, совсем недавно отдала себя во власть одной женщины… Бывшего военного медика – той, в чьей власти там, на войне, были сны особого рода и функционального назначения. Тот Морфей – с которым эта молодая женщина была, образно выражаясь, «на ты»! – облегчал страдания всех, кто оказывался в ее власти медика.

А сегодня… эта же самая женщина получила изрядную возможность реализовать себя в строго противоположной роли. «Строго» - ключевое слово. Дополняющее иное слово – «больно»…

Было больно. От первого взмаха-хлеста – который можно было отметить условным счетом «Один!», до последнего, финального… который имело смысл обозначить счетом «Пятьдесят!»

Вообще-то, когда Лиза задумала свое участие в этом спектакле-посвящении, состоявшемся не далее, как сегодня, ей казалось, что такое наказание было для ее Старшей, образно говоря, обычным-привычным – во всяком случае, во времена детства самой Эллоны Мэйбл. Н-да… Вошла вот в голову одной бывшей приютской девчонки такая… блажная идея: принять на себя, так сказать, прочувствовать на собственной коже некий образец такого же наказания, какое причиталось бы Лизе, будь она обычной девчонкой, из тех самых времен. К примеру… подругой своей Старшей или даже ее сестренкой! Да, Элли отговаривала ее от такого… эксперимента. То ли потому, что жалела, то ли потому, что точно знала специфику и тонкости того, что выбрала себе ее воспитанница. Но Лиза сама для себя все решила – по сути, и за себя, и за нее! – и добилась, чтобы та, кто приняла на себя нелегкий труд по ее, Лизы, воспитанию, исполнила все… в точности и сурово.

В общем, девочка сделала все в точности по этой их общей задумке. Казалось, будто это будет символично и даже красиво. При взгляде со стороны и объективно.

Интересно, чьей. В смысле, чей именно взгляд предполагался к наличию для такого… отстраненного созерцания затеянного ими спектакля?

Дело в том, что сторон-участников этого самого «символического расклада» оказалось ровно две. Сама миссис Эллона Мэйбл, совершавшая по ходу спектакля все эти энергичные движения хлестательного рода – болевые и наказательные. И она, Лиза Лир – так сказать, претерпевающая сторона.

Претерпевать оказалось непросто. От самого первого хлесткого касания лозы поперек ягодиц, у Лизы, на мгновение, перехватило дыхание. Она тогда… только спустя несколько мгновений ошарашенного молчания, сумела выдавить из себя нечто сдавленное, что-то вроде «А… а-а-а…» - не столько жалкое или жалобное, сколько удивленное. К счастью, ее Старшая была к девочке более чем внимательна. Она не стала продолжать до тех самых пор, пока не удостоверилась в этой ее реакции – в смысле, в том, что она, эта самая реакция, присутствует в поведении ее подопечной. И только потом, выждав паузу, длиною-протяженностью еще в несколько мгновений, Элли продолжила, обозначив, взмахом прута, очередную жгучую полосу на голом теле своей воспитанницы.

Эта боль… оказалась для Лизы совершенно непривычной. Нет, девочка никогда не была… в смысле, не чувствовала себя эдакой неженкой. Бывало, она и падала, расшибая себе локти и коленки… ну и не только! И дралась, так тоже бывало – нанося своими кулачками удары, от которых потом болели костяшки пальцев. И получала от своих противниц нечто аналогичное – по ударному стилю и последствиям. Но все это было… вовсе иное! И даже удары скакалкой по голым ногам – наказание, случившееся с нею там, в приюте! – были, по ощущениям, вовсе не такими.

Каждый хлесткий взмах прута ее воспитательницы обозначал эдакий… огненный росчерк по беззащитной коже – стыдливо обнаженной и не имеющей ни единого шанса уйти из-под удара! Особая боль, острая, молниеносная… Которая чуточку позже отзывалась зудящим послевкусием, чуть расходящимся по коже, отголоски которого оставались эдаким общим фоном для дальнейшего болевого действа. Который понемногу возрастал-усиливался – в части своеобразной чувствительной напряженности. Ну, а потом, к финальной части этого странного наказания, он, этот самый фон, почти что сравнялся в своей мучительности – тягостной и тянущейся! – с самими жгучими всплесками ощущений от хлестких прикосновений жалящего рода!

В общем, все это было очень непривычно – остро, резко и даже… обидно!

Да-да! По ходу этого своего наказания она, Лиза, ощущала все возрастающую обиду!

Причем, это была вовсе не какая-то обида на ее, Лизы, Старшую. Можно сказать, что сама Элли, обозначавшая сейчас на ее теле все эти жгучие полосы от хлестов лозы, вовсе не воспринималась девочкой как источник боли. Возможно, просто потому, что Лиза все-таки исполнила молчаливую просьбу миссис Эллоны Мэйбл – не смотреть в ее сторону во время наказания. Девочка даже прикрыла свои глаза – и не только по этой самой причине. Повод к этому был весьма банальным – Лиза, отчего-то, решила, будто так удастся удержать слезы, на которые ее пробило уже с третьего стежка по обнаженной коже. Оказалось, что все это вовсе даже бесполезно, что слезы сами собою вытекают из-под век, как бы старательно ты их ни зажмуривала. И вся эта мокрость – еще соленая и горькая, причем, в одно и то же время! – стекает все ниже. Ну, а потом она как-то сама собою размазывается по всей твоей же морде лица, так сказать. И, хотя твои руки при этом остаются формально свободными, какого-либо внятного желания реально утереть все эти слезы-сопли, почему-то не возникает.

Наверное… просто потому, что некогда. Тупо некогда тебе тереть руками мордуленцию своей зареванной личности, когда жгучие всплески – там, сзади… В общем, именно они вызывают у тебя, в это же самое время, всего одно желание – дотянуться туда, именно и в точности, это важно! Ну и… прикрыть там все… ладошками, защитить свой настеганный зад от новых жалящих прикосновений гибкого прута. Рефлексы, ти их мать, ничего же ни попишешь! Вот и приходится… преодолевать их, иначе… Будет вовсе стыдно – от того, что сама и не стерпела всего того, чего так для себя добивалась.

Лиза даже сцепила руки «в замок» - чтобы не поддаться искушению. Она спрятала лицо, прикрыла его сомкнутыми-переплетенными пальцами рук, как будто забралом – по направлению спереди и чуточку сверху.

В общем, она отгородила себя эдаким способом – «а ля страус» или как-то вроде того! - от зрительных впечатлений. Любых.

Вот только... Это все вовсе не защищало ее же от тех самых жалящих всплесков - там, на нижних-мягких. Можно сказать, что сие «забрало из пальцев» просто-напросто отгородило девочку от визуальной составляющей всего, что происходило, вокруг нее и там. Спрятало часть ее чувств и ощущений в некий условный кокон - скорее, кажущийся, чем реальный, поскольку боль от прута по-прежнему терзала ее тело.

Впрочем...

В какой-то момент времени, что-то в ее, Лизы, восприятии стало иным. Или же просто, поменялось в том самом окружающем пространстве, главным составляющим которого являлась для нее та самая молния прута - невидимая, но жгучая! Именно этих жалящих прикосновений девочка ожидала, но... пауза между ударами непривычно затянулась. Да, эта боль, ставшая для нее почти что привычной, в этот раз почему-то не коснулась ее тела - там, сзади.

И все-таки, жжение от предыдущих ударов вовсе не прекратилось. Хотя, на фоне предыдущего это было, по сути, такое облегчение!

Да… Элли явно не торопилась продолжать сечение своей воспитанницы! И, внезапно, пронеслась в голове мысль-молния: «А может быть, это уже… все?»

В смысле, может быть, ее, Лизы, наказание, уже и закончилось? Было бы… ой, как неплохо!

Лиза давно уже перестала считать удары, которые наносила ей по ходу сечения миссис Эллона Мэйбл. Нет, девочка вовсе не собиралась просить пощады у своей Старшей, вовсе нет!

Во всяком случае, не сейчас…

Но ведь можно же надеяться и на лучшее… ну, хотя бы немножко, правда?

Лиза расцепила пальцы, убрав с глаз свое импровизированное «забрало». Раздвинула руки в стороны, открыв себе какое-то подобие обзора вовне. Коротко огляделась вокруг и… уяснила себе ситуацию.

А ситуация была, прямо скажем, более чем аховая. Ее, Лизы, Старшая поднялась из коленопреклоненного положения-состояния в обычное прямоходящее, прошла в сторону высокой напольной вазы, где еще с утра вымачивались те самые прутья, которые они тогда вместе нарезали, очистили от сучков, промыли – в общем, приготовили. С шутками-прибаутками по поводу запланированного на вечер и безо всякого страха в голосах и разговорах – не правда ли, забавно? В смысле, забавно это выглядело… из нынешнего расклада.

В общем, миссис Эллона Мэйбл, вот прямо сейчас выбирала себе новое орудие наказания. Специально для продолжения наказания своей воспитанницы. Да, именно для ее, Лизы, сечения, а вовсе не для чего-то… иного. В смысле, не столь болезненного.

В общем, перерыв в болевых ощущениях намечался более чем краткий – так сказать технического характера, для замены инвентаря.

Лиза непроизвольно всхлипнула и в отчаянии снова закрыла свои голубые глаза. Нет, она вовсе не собиралась сдаваться. Хотя вот теперь-то, прочувствовав, как говорится, на собственной своей нежной шкурке всю сомнительную прелесть такого наказания, девочка уже поняла – более чем хорошо, поскольку средства убеждения оказались весьма и весьма доходчивыми! – почему Старшая отговаривала ее от этой своеобразной игры. В «наказание всерьез и по-строгому». Просто, миссис Эллона Мэйбл уж точно, много раз проходила через нечто подобное. И она была со своей воспитанницей, по этому самому поводу, совершенно честна и откровенна, без каких-либо преувеличений или попыток ее, Лизу, запугать!

Ведь все же рассказала… предупредила Лизу о том, что это будет очень даже больно! Нестерпимо больно! И все ж таки, некая юная упрямица всерьез возжелала для себя именно такого «болевого» посвящения! Решила, что так будет честнее… Если ей лично пройти через наказание, подобное тому, которое в детстве получала ее Элли. Чтобы получить моральное право честно и с достоинством надеть на себя домашнее платье – именно по окончании всей этой боли. Платье, которое когда-то носила та самая женщина, что спасла ее и приняла в этот Дом.

Символический переход из «незаконного» состояния беглянки в статус личной воспитанницы миссис Эллоны Мэйбл и законной жительницы Дома сего.

Ну… переход-то символический. А вот боль оказалась самой, что ни на есть, настоящей – неподдельной и мучительной… Однако, жаловаться и просить пощады – тоже не вариант. Вот если бы миссис Эллона Мэйбл – нет, ее любимая Элли! – если бы она сама… Да-да-да! Непременно сама бы догадалась о том, что ее подопечная давно уже все и поняла, и оценила. И готова теперь принять от нее полное и безоговорочное прощение – незамедлительно и даже вот прямо сейчас!

Однако… Нет, кажется, не будет ничего такого… со стороны ее, Лизы, Старшей. Никаких таких… послаблений…

Девочка не открывала глаз, но все-таки услышала, как Элли прошла ближе и… опустилась на колени перед воспитанницей, простертой ниц на ковре возле камина.

Да, сейчас Элли продолжит сечение, прерванное исключительно по причине объективной необходимости сменить прут. Вот сейчас… Буквально через несколько томительных мгновений, это все, жгучее и страшное, продолжится снова, жутко и больно! И Лиза не помнит… не знает, сколько там осталось этих хлестких ударов – обещанных ей и все еще не выданных! Но их будет еще много… Очень много!

Вполне достаточно, для того, чтобы снова пробить ее на слезы и сопли… И на отчаянный рев, беспомощный и постыдный!

Ведь ты же… сама добивалась всего такого… жуткого и болевого! Сама! Никто ведь к этому тебя не принуждал!

Да, никто…

Никто, кроме той странной девочки… живущей у нее внутри. Глупой и честной. Готовой всерьез страдать…

Ради чего?

Можно… Ведь все еще можно запросить пощады! Наверняка, Элли тут же все и прекратит! Поднимет с пола юную страдалицу и постарается ее утешить. И конечно же, миссис Эллона Мэйбл не станет потом упрекать ее в том, что не стерпела истребованное, не осудит девочку за трусость!

Однако та, маленькая-девочка-внутри, которая живет в Лизе… Она не простит ей такой постыдной ретирады!

Лиза снова свела руки, прикрыла ими голову спереди, чуть сдвинув лицо свое вниз, опираясь лбом на пальцы – только чтобы Элли не видела ее зареванную мордашку… И чтобы, не дай-то Бог, не смягчилась, не перешла от наказания к пониманию и прощению… вот прямо сейчас!

Да, пальцы в замок и… терпеть! Сейчас… Вот сейчас… Вот…

- Ай-я-а-а!

Вскрикнула в голос. Не удержалась.

Девочке показалось, что закричала она слишком громко. И было от чего! То ли ее кожа стала, внезапно, более чувствительной – ну, после первой части наказания! То ли миссис Эллона Мэйбл перешла к иной манере действий и стала сечь ее куда как сильнее!

Впрочем, ее Старшая по-прежнему была к ней внимательна. Это четко обозначила та самая пауза, которую она взяла, перед тем, как продолжить. Позволила девочке перевести дыхание и даже расслабить тело. Однако потом… Свистящий прут снова ожег ее кожу – там, на нижних-мягких. И снова это почувствовалось куда как более нестерпимо, чем прежде. И снова… до громкого крика. Совершенно неожиданно для той самой девочки, которая чуточку ранее приказала себе терпеть.

Да… Она хотела выдержать это… достойно. В смысле, без таких вот унизительных воплей, наверняка, пугающих ее Старшую! Отчего же теперь у нее ничего не получается – ну, по части этого самого… добровольного терпения? Ладно, хоть прикрываться не стала – там, сзади. Хотя бы от этого удержалась!

Так что же случилось, а? Неужели, ее Старшая за что-то на нее сейчас очень сильно рассердилась, и решила вот именно теперь отстегать свою воспитанницу, как говорится, всерьез и по-взрослому, то есть, без жалости и снисхождения?

Но ведь ее Элли… Она же вовсе не такая! Она не может… Нет, она ни за что не станет поступать с той, кто ее любит! Ее Элли не может быть… такой… жестокой!

Эти всплески боли, которые обозначал на ее теле новый, свежий прут, заставляли девочку вскрикивать все громче и все более жалобно. Если первая часть наказания была для нее, для Лизы, просто очень болезненной, то вторая часть казалась ей уже совершенно нестерпимой!

Но самое странное было в том, что эта самая мучительная боль стала... как бы отдельной, особой силой. Да, теперь Лизе казалось, будто эта Боль действует теперь совершенно самостоятельно, отдельно от той, кто держала сейчас в руках гибкий прут и действовала им! Боль стала для девочки некой особой сущностью, которая мучила ее сейчас сама по себе, ужасно, жестоко, бессмысленно и беспощадно!

И теперь, с той стороны жалящего прута, не было больше никого… Сам прут высекавший на ее, Лизы, теле, яркие, жгуче-зудящие полосы - отдававшиеся не менее яркими всполохами ощущений внутри ее, Лизы, эмоционального кокона, которым она снова-сызнова попыталась себя окружить – был уже не в руках конкретной личности. Он стал как бы исходной частью той новой сущности, по имени Боль…

Чуть ранее… был Дом. И была в нем комната. И в пространстве этой комнаты, неподалеку от камина, на ковре, возлежала ниц одна страдалица. Свободная от одежды, открытая… любому удару, который мог на нее обрушиться, в любой миг, с любой стороны и всякого рода – все зависело от выбора того, кто пожелает его, этот самый удар нанести.

Вернее, от выбора Той, кто имела право ее, Лизу, сечь… Той, кому сама Лиза это самое право и предоставила.

И вот теперь, этой объективной реальности как бы и вовсе уже не существовало. Лиза теперь была… в своеобразном коконе, построенном ею для себя – не столько вовне, сколько изнутри самое себя.

И этот кокон… он отстранял ее от всего, что было вовне. Вот только Боль имела Силу и Власть пробиваться сквозь него. Не разрывать, о нет! Проникать сквозь оболочку… Как будто какая-то ее составляющая была частью ее, частью Лизы…

А ведь… так и есть.

Да, теперь их было двое. Она, Лиза, и Боль.

Вернее, нет, не так. Лиза была теперь одна. Наедине с Болью. Лиза – бессильная как-либо защитить самоё себя. А Боль – беспощадная… нестерпимая…

Да-да, именно это самое слово – нестерпимая. Вовсе и именно потому, что ее, Лизы, терпение больше не имело никакого смысла. Ведь Та, кто сейчас исполняла над нею этот самый жестокий ритуал посвящения в личные воспитанницы, попросту исчезла из системы ее, Лизы, личных и чувственных координат.

Это было немыслимо! Как будто что-то – даже не «кто-то»! – сбило ту самую настройку их друг на друга – личную настройку, которую девочка уже успела оценить!

Теперь же она была совершенно одна, а ее Старшая…

Не было ее рядом – во всяком случае, на той, другой стороне прута, неторопливо высекавшего на теле девочки все новые жгучие и зудящие отметины – наверняка, красные, едва ли не с кровью! И это одиночество – без присутствия той, кого Лиза уже успела полюбить! – вот это и был настоящий кошмар. Совершенно невыносимый!

- Элли! Где ты? – закричала девочка в тот самый миг, когда волна одиночества, отчаяния и нестерпимой Боли уже почти что поглотила ее, когда Боль уже почти что затопила тот самый кокон, где не было больше… ничего. Даже самой Лизы там почти уже не было…

Кажется… именно этот самый вопль отчаяния, который она издала, как-то разбил-разорвал глухую и невидимую оболочку, запиравшую ее, Лизы, эмоции внутри и не допускавшую извне ничего, кроме Боли… Да, она сама отгородилась этим коконом от всего – для того, чтобы перетерпеть наказание так, как она считала нужным. Тогда Лизе казалось, будто именно это все так важно!

Она пока еще не открыла свои глаза и даже не отняла своих рук от головы, не разомкнула свои пальцы – все еще сцепленные для того, чтобы не поддаться соблазну прикрыть-защитить ту самую многострадальную нижнюю часть своего тела, ту, что сейчас подвергалась истязанию.

Просто… Эти резкие звуки, произнесенные с ее стороны, получили ответ – особый и значимый.

Тишину и…

Паузу в череде ударов, заставлявших ее, Лизу, кричать и плакать – здесь, лежа на ковре, на полу их общего дома!

Это было… очень важно!

И в этой самой тишине, свободной от Боли – условно, ой, как условно, поскольку зуд в настеганных прутьями ягодицах никто не облегчал, совсем даже наоборот! – в ней Лиза, наконец-то, смогла как-то внятно прислушаться к тому, что происходило теперь возле-подле нее.

Она не просто прислушалась. Сейчас девочка напряженными своими нервами ловила бесчисленное множество колебаний - не только акустических, но и каких-то иных… странных, но доступных ей в этом… несколько измененном состоянии сознания…

Или же в ее истинном, правильном состоянии? Какая она – настоящая? И когда?

Странное, непривычное, неизвестное ей до того прежде ощущение, аналог нервной дрожи. И расшифровка его сути… Шокирующая, странная…

Это ощущение от нервного напряжения - скорее даже потрясения! – от жуткого факта осознания того, что видишь перед собою. Того, что сейчас сделала… своими руками.

Эти непривычные девочке чувства… вовсе не принадлежат самой Лизе Лир. Это ощущения ее Старшей. И то, что сейчас она почувствовала - это нечто категорически неприятное.

Милая Элли сейчас почти что в шоке от увиденного. Ей сейчас страшно, жутко… и она, кажется, желает все это немедленно прекратить!

Ой, хорошо бы… чтобы все так и было-случилось…

Однако нет. Эта паническая мысль-ощущение тут же была вытеснена другой: «Надо… продолжать!» А дальше… Была некая странная смесь из двух ингредиентов: сожаления и нежности – адресованных именно ей, Лизе – оба, вместе и сразу.

Все это… Более чем странно… Неужели такое может сочетаться? Разве может такое присутствовать… сразу – в одной и той же, отдельно взятой голове?

В смысле, как могут быть слиты воедино, искреннее желание продолжить всю эту жуть истязания и… не менее искренняя нежность к его, истязания, жертве?

Оказывается, может, да еще как! И вот уже…

Она, ее Старшая, наконец-то решилась. Отбросила прут куда-то в сторону, поднялась и… снова шагнула туда же – в смысле, к вазе. Естественно, за розгой, взамен той самой, что была ею только что выброшена!

Значит, это всё… Вся эта боль сейчас продолжится?!

Элли! Не надо! Ну… ты же видишь, что я не хочу больше! Пожалуйста, услышь меня!

Естественно, девочка все это прокричала только про себя, а вовсе не вслух. Внешне же она позволила себе лишь один тяжелый вздох. А после этого, девочка продолжила напряженно… нет, не только вслушиваться. Ощущать. Это слово было не вполне точным, однако оно гораздо больше соответствовало теперешнему восприятию Лизы Лир. Вовсе не оглядываясь теперь кругом глазами, она сейчас ощущала окружающее пространство – как-то объемно и вовсе иначе, чем обычно. Своего рода «объемный слух», дополненный странным восприятием отголосков мыслей и чувств ее Старшей – той, что стала своеобразным центром концентрации ее, Лизы, внимания. Вот сейчас миссис Эллона Мэйбл подходит к той самой вазе, куда сегодня утром сама же Лиза, ободряемая улыбкой своей Старшей, поместила-окунула гибкие ивовые и ореховые прутья. Их, так сказать, в комплекте – а для задуманного ими наказания, даже и с избытком! – они вместе-вдвоем заготовили – в смысле, набрали и нарезали – в ходе вылазки в ближайшие леса-перелески сразу после завтрака.

Тогда, утром, Лиза улыбалась и шутила, по этому самому поводу, поощряемая и ободряемая молодой женщиной, взявшейся ее, Лизу, воспитывать.

Теперь же от прежней беззаботной улыбки не осталось и следа. Страх ожидания неизбежного продолжения экзекуции заставил девочку снова вздрогнуть, поежиться всем своим телом, и на мгновение сжать те самые половинки нижних-мягких, которые сейчас зудели отходящей болью, исхлестаны в первых частях этого самого болевого спектакля.

Далее, миссис Эллона Мэйбл опробовала выбранный ею прут – свист короткий, гадкий, злобный и жуткий! Девочка рефлекторно отозвалась на него очередным содроганием и последующим вздохом. Она по-прежнему не рискнула обозначить словами свое собственное отношение к происходящему. Ведь никакой надежды на то, что Элли сама догадается все это прекратить, у нее уже не осталось. Предстояло терпеть дальше. И никаких других вариантов на горизонте ее личных событий больше, увы, не просматривалось. Этим своим странным «объемным» чувствованием, девочка ощутила, как ее недогадливая Старшая обошла то самое место, где она лежала и опустилась в прежнюю свою исходную коленопреклоненную позицию, коснувшись при этом коленом левого бока своей воспитанницы. Ну а потом…

Левая рука миссис Эллоны Мэйбл опустилась на ее, Лизы, плечо. И сразу же стало спокойно.

Вот она, ее Элли, рядом. Она вернулась и больше уже никуда от нее не уйдет.

Это ее прикосновение не было жестким и грубым. Элли вовсе не прижимала свою воспитанницу к полу силой. Скорее уж, просто обозначала свое пристрастие в жизни девочки. В этих своеобразных обстоятельствах ее, Лизы, бытия, она обозначала себя этим своим касанием, как сторону властвующую и любящую.

Может ли истязающая сторона любить объект своего… жестокого внимания и действия?

Оказывается, может. И своими напряженными нервами девочка ощутила сейчас именно это!

А дальше, она услышала голос своей Старшей. Спокойный и… дополненный некими особыми нотками, обозначающими требовательность, сожаление, сочувствие… И еще гордость за то, что ее воспитанница ведет себя так, как надо.

- Лиза, - произнесла Элли, - ты меня звала. И я знаю, зачем.

Лиза очень захотела проораться, выкрикнуть в полный голос, в полный ор – возможный и невозможный! – нечто вроде: «Прости! Прости меня! Прекрати это все, Элли! Пощади… Пощади меня! Пожалуйста!»

Бог весть, как ей удалось удержаться от такого проявления эмоций. Наверное, это самое прикосновение ладони ее, Лизы, Старшей, сыграло свою роль. Однако факт – Лиза сдержалась. Не закричала, не заистерила. Вот только обозначила самые хвостики-отголоски своих весьма ярких эмоций очередным тяжелым вздохом.

Естественно, ее, Лизы, Старшая почувствовала смысл этого тревожного звука. Элли мягко погладила плечо воспитанницы, успокаивая свою девочку. Как ни странно, это сработало. Лиза снова вздохнула, но… уже не имея столь тяжкой интонации в этом звуке-эмоции.

Да, теперь она готова была выслушать. И даже понять.

Возможно.

- Лиза, я знаю, тебе сейчас очень больно, - продолжила Элли. – Ты сейчас очень хочешь, чтобы все это уже закончилось. Однако твоя гордость не позволяет тебе озвучить это твое желание и запросить пощады. Да, Лиза, я все понимаю, и я… восхищаюсь тобой!

От этой похвалы у Лизы на глазах снова выступили слезы. Нос заполнился свежей порцией мокрого хлюпа, и на мгновение даже перехватило дыхание слезным спазмом. Она даже всхлипнула. И снова рука ее Старшей - мягкая и властная, в одно и то же время! – обозначила особую близость к ней, успокоила девочку. И подвластная смогла после этого дослушать ее речь.

- Лиза, я прошу тебя потерпеть еще немного, - сказала Элли. – Это очень нужно! Ты держишься очень хорошо. Ты выдержишь, я знаю. Нужно, чтобы ты дотерпела это все до конца. Осталось… не так уж и много.

- Сколько?

Лиза в этот раз не смогла удержаться от вопроса по столь значимой для нее теме. И сама удивилась тому, что сумела задать его почти спокойным голосом. И даже никаких ноток удивления и страха в нем не прозвучало. Вроде бы.

- Осталось… всего шестнадцать, - охотно отозвалась ее Старшая. – Шестнадцать из пятидесяти. Уже немного. Правда, немного.

- Элли, я… - Лиза снова едва не сорвалась на униженную мольбу о пощаде, но смогла все-таки притормозить, остановить себя на самом начале фразы, и просто всхлипнула.

И получила в ответ целую серию новых поглаживаний-касаний, мягких и властных. И снова замолчала, затихла.

- Лиза, я все знаю, все понимаю… Потерпи. Пожалуйста. Ты сможешь. Не обижайся, но… так нужно.

Девочка, откровенно говоря, была уже не в силах с нею спорить – тем более, столь странным способом, намекая, но не рискуя просить в открытую. Просто, снова вздохнула и шепнула тихонечко: «Хорошо…»

Однако Старшая прекрасно расслышала этот ее ответ.

- Спасибо, Лиза! – произнесла Элли. – Тогда давай… продолжим!

Она убрала руку с плеча своей воспитанницы. И девочка тут же дернулась-встрепенулась. Как птица, пытающаяся… взлететь – чтобы спастись от какой-то опасности.

- Нет! – воскликнула Лиза.

Миссис Эллона Мэйбл как-то тяжело вздохнула.

- Лиза… Ты ведь обещала мне… терпеть! – напомнила она.

Голос Старшей звучал теперь мягким упреком.

- Я… - девочка рискнула на нее оглянуться – но сразу же снова спрятала свое лицо, прикрыла его пальцами, не желая, чтобы Элли видела ее в таком вот зареванном виде. Однако успела все-таки поймать сочувственный взгляд от Старшей, которая явно собиралась продолжать наказание, а также… оценить прут, который был сейчас у нее в руке!

Лиза вся содрогнулась. А потом, глубоко вздохнув, озвучила причину такой нервной своей реакции на действия воспитательницы.

- Элли, пожалуйста! – жалобным голосом произнесла она. – Не убирай свою руку! Мне так… легче! Так я чувствую… знаю, что ты со мной! Иначе мне… страшно!

- Конечно же, моя маленькая!

Эти слова миссис Эллона Мэйбл произнесла с явным облегчением в голосе.

Она даже чуточку передвинулась – по направлению к ее, Лизы, плечам, немного переступив коленями. Снова вернула руку свою на плечо девочки.

Лиза почувствовала тепло ее ладони на своей коже и замерла, наслаждаясь этим прикосновением, такой… странной лаской, с ее стороны. Но это было уже совсем-совсем по-другому. Теперь они были вместе.

Странно, ведь не может быть такого доверия к той, кто собирается ее сечь. Но девочка сейчас… ощущала себя под ее защитой.

Безумный расклад… Когда сторона, причиняющая боль, одновременно с тем защищает и ободряет.

Одна рука – защищает, так символически. Другая – причиняет боль, и вполне реально. Бред…

Лиза даже не пыталась осмыслить этого, просто приняла это все так, как оно есть. Напрягла свое тело, потом расслабилась и, прикрывая свои глаза, замерла в ожидании.

- Лиза! – услышала она.

Девочка оглянулась. Элли смотрела на нее весьма смущенным взглядом. Молодая женщина на секунду отвела свои глаза, зацепилась взглядом своим за прут – в своей же правой руке! – поиграла лозой, короткими взмахами-движениями, и… отвела прут в сторону.

- Что? – Лиза смотрела на нее с надеждой – вдруг она и вправду, передумала продолжать?

Действительность же оказалась несколько иной.

- Я… предлагаю тебе самой определить, как ты сможешь терпеть то, что я тебе выдам, - заявила ее Старшая. – Сделаем так. Я сейчас выдам тебе удар… стегну тебя, а дальше… Ты сама скажешь мне, могу ли я продолжить.

Она сделала короткую паузу и продолжила в чуточку более резком и требовательном тоне – скорее приказывая, чем предлагая!

- Лиза, ты слышишь меня? – осведомилась она. И продолжила словесно развивать сущность своего необычного предложения:
- Вот сейчас… я ударю тебя и подожду, пока ты скажешь мне, что я могу продолжить. Буквально скажешь мне: «Продолжай, Элли!» После этого, я нанесу тебе очередной удар. Ты прокричишься… Потом успокоишься и… снова позволишь мне продолжить. Я… после каждого удара, буду ждать, пока ты успокоишься и будешь в состоянии терпеть это все дальше. И вот так, каждый раз. Каждый удар по твоему телу, я буду наносить достаточно сильно, а потом ждать твоего разрешения на продолжение сегодняшнего наказания. И так… каждый раз. Перед тем, как взмахнуть прутом – я буду ожидать твоего разрешения. Лиза… Я не тороплюсь.

- А если я… не скажу? – тихо спросила девочка, лежащая ниц. – Ты все равно меня ударишь, да?

- Лиза… Я прошу тебя! – миссис Эллона Мэйбл снова тяжело вздохнула. – Давай сделаем так, как я тебе сказала. Осталось… уже немного! И сейчас… всю эту непростую ситуацию между нами, будешь контролировать именно ты! Пожалуйста, перетерпи и это… Я тебя прошу. Мы же вместе с тобою все решили! Это нужно нам обеим… И это нужно мне…

Она снова погладила Лизу по спине. Девочка отвернулась, снова спрятала лицо за сплетением пальцев. Эллона продолжила гладить детскую кожу – мягко, ласково. И примерно через минуту этого тактильного воздействия, Лиза, наконец-то, решилась отозваться вербальным способом.

- Начинай, Элли, - произнесла она… тихо и в сторону. – Я готова.

- Спасибо, моя дорогая! – так же негромко и с чувством отозвалась ее Старшая.

Она выпрямилась, выждала несколько секунд, чтобы удостовериться в готовности этой решительной девочки. А потом… левая рука молодой женщины замерла на плече ее покорной воспитанницы. Правой рукой своей миссис Эллона Мэйбл обрушила прут на уже исхлестанные ягодицы лежащей девочки, замершей в ожидании нового жалящего удара. Хлест вышел… не такой уж и сильный – прут Элли в этот раз держала «накоротко», руку она отставила несколько в сторону, вправо – не слишком-то удобным образом, но так, чтобы, по возможности, обозначить удар, перпендикулярно направлению ног возлежащей. В принципе, не очень удобно – в смысле, для серьезного замаха. Но все равно, вышло достаточно болезненно – и на коже остался яркий красный след, не столь уж параллельный предыдущим, а так, самую чуточку наискосок.

Лиза вскрикнула, издав при этом странный набор звуков, нечто вроде «Ой-а-а-а…» - на этот раз негромко, но жалобно. В ответ, та, кто вызвала в акустическом пространстве их общего дома эти отголоски страдания, снова погладила девочку по плечу и спине, успокоив ее всхлип.

Лиза замерла. Она затихла и как бы зависла в той самой паузе… продолжительность которой теперь зависела только от нее одной.

Она помолчала. Затем расслабила тело – аккуратно, как можно более полным образом! – а дальше… произнесла громко и твердо… Ну, ей, во всяком случае, так показалось.

- Продолжай, Элли!

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

21.

…Снова послышался странный шорох, извне-снаружи ее комнаты.

Лиза снова дернулась и... открыла глаза.

Сна уже… как ни в одном глазу не бывало - кажется, так иногда говорят о подобном. И внезапное красочное видение тех ее личных «болевых» подробностей прошлого вечера, сразу же прекратилось – на фоне внезапного странного ощущения нервной дрожи. Кстати, общие отголоски этих ощущений были весьма сродни всему уже испытанному ею прежде - а именно, тому, что случилось с нею сегодня вечером.

Девочка прислушалась. Да, несомненно, там за дверью… Это шаги – по первому этажу дома.

Ну… С одной стороны, шаги и… шаги! Было бы о чем волноваться!

Места здесь спокойные – во всяком случае, о каких-либо опасностях, их общий, с Элли, знакомый, офицер Шелтон, не сообщал. Дверь дома надежно заперта, а это значит, что…

Кто еще там может ходить-ступать, помимо самой миссис Эллоны Мэйбл, хозяйки дома сего? Только она там может сейчас находиться! Больше, откровенно говоря, этой ночью там гулять просто некому!

А куда именно ее Старшая сейчас направляется, прямо в ночь-за-полночь… ее ли, Лизы, это дело?

Вот именно такая странная мысль пронеслась у нее в голове. А следом еще и несколько идей - того же самого рода и тематики.

Кто есть такая сама по себе, мисс Лиза Лир? В смысле, кто она есть такая с сегодняшнего вечера – полного событий и весьма своеобразных приключений, ритуальных и, откровенно говоря, болевых, по своей сути.

Ответ на этот самый вопрос был очень даже простой. Лиза Лир суть воспитанница миссис Эллоны Мэйбл. Она посвящена именно ею в статус законной и полноправной жительницы дома сего.

Несмотря на замечательные свойства одного русского лекарства, там… на нижних-мягких, как говорится, все еще имеют место быть и красоваться следы этого самого посвящения. Они не зудят – и это очень хорошо! – но присутствуют. И, наверняка, они останутся видны еще какое-то время - возможно, до утра. Потом они, естественно, сойдут… ну, если верить заверениям самой миссис Эллоны Мэйбл – а не доверять ее суждению, по этому самому поводу, никаких оснований у Лизы нет!

Было это самое посвящение! Было! И болевое, и суровое! И был тот восхитительный запах паленой ткани - когда они вместе сжигали ее, Лизы, прежнюю, приютскую одежду! А значит, Лиза, прошедшая все такое значимое… имеет полное право знать, что сейчас творится в доме, законной обитательницей которого она является! В смысле, что именно происходит с ее, Лизы, Старшей.

Судя по тому, как ее нервы дернулись, как ее буквально подбросило на постели, сейчас происходит нечто из ряда вон выходящее! И тот факт, что миссис Эллона Мэйбл куда-то направилась в столь позднее время… требует незамедлительного расследования!

Логично? Логично!

Лиза потянулась к тумбочке, нащупала там свой мобильный телефон – тот, что Элли приобрела нынче днем, специально для нее. Нажала кнопки, высветив текущую информацию на маленьком цветном экранчике. Ого! Время-то уже за полночь! В смысле, уже четверть первого ночи! Для вечерних прогулок как-то уже поздновато… А для утреннего моциона более, чем рано.

Все это странно. Действительно, имеет смысл подняться с постели и проверить, все ли там, в порядке, с ее, Лизы, Старшей. Вдруг Элли потребуется помощь?

Лиза вернула телефон на прежнее место, а потом выскользнула из-под одеяла и в одной ночной рубашке двинулась к выходу из комнаты, стараясь, по возможности, не шуметь. Дошла… повернула ручку и, приоткрыв дверь, выскользнула наружу – бочком-бочком и в коридор. Причем, удачно – в смысле, неслышно.

А вот ее Старшая все же обозначила некий шум, закрывая, вернее, запирая за собою дверь в особую комнатку – расположенную на первом этаже, чуть в стороне – которую Лиза для себя называла «комната-для-всего-и-разного». Кажется, определенного назначения у этого помещения не было. Там, вдоль стен, располагались стеллажи и полки, со всякой всячиной хозяйственного рода. Хотя, для обычной кладовки в этой комнате, было, пожалуй, чересчур просторно. Лиза видела кладовки - в разных домах, где они жили с мамой. Там обычно было захламлено так, что некуда ногу поставить, чтобы не наступить на какую-то дребедень! А вот в этой комнате ничего подобного не было, вне специально отведенных мест ничего не валялось. Комната эта содержалась в чистоте и оставляла впечатление полупустой! Да-да, там даже можно было совершенно свободно прогуливаться, в этом самом… хозяйственном пространстве!

Или не только хозяйственном…

Вдоль одной из стен, там, слева от входа, располагалась деревянная скамейка – длинная, высотой Лизе чуть ниже колена, шириной чуть меньше фута. Когда-то Лизу забавляло наличие такого… старинного предмета меблировки - явного анахронизма, в современном-то доме!

И вот сегодня – в смысле, только сейчас! – Лиза сообразила, для чего на самом деле употреблялась эта самая скамейка всего несколько лет тому назад. Во времена детства самой миссис Эллоны Мэйбл, ее, Лизы, Старшей.

Да… откровения, услышанные девочкой в этот вечер, оставили более чем яркие впечатления в ее душе и памяти! Почти как сама церемония посвящения в законные жительницы дома сего!

Лиза неслышно шагнула в сторону той самой комнаты – вдоль по коридору, на цыпочках и крадучись! Почти как некий… сыщик-детектив! Или как шпион…

Хм… Шпионить за ее, Лизы, Старшей… Что за странная идея?

Однако именно так все и выглядит сейчас, если смотреть на эту ситуацию со стороны!

Бред… бредовенький, и даже со странностями… Хорошо хоть ее, Лизу, сейчас никто не видит! Было бы ой, как… неудобно и даже смешно!

Впрочем, это все сейчас неважно. Значение имеет только знание. В смысле, знание о том, что происходит там, за дверями комнаты, где сейчас уединилась ее, Лизы, Старшая. А вот как бы это все ей сейчас узнать?

Кстати, интересный вопрос. И, между прочим, именно она, Лиза Лир, может получить на него ответ. Ну… чисто теоретически. И если очень постарается.

Когда-то – всего-то несколько лет тому назад! – она сделала бы это все легко и просто. Во всяком случае, с мамой это у нее всегда получалось. Ну, а с Элли… Да, сейчас между ними связь почти такая же… особая, тесная и сильная. Хотя бы потому, что Лиза любит свою Старшую. А кого же ей еще любить, в этом мире пустоты и одиночества?

Имело смысл попробовать, вспомнить в действиях то, что у нее неплохо получалось тогда, три с лишним года тому назад.

Лиза прикрыла глаза и мысленно вызвала образ своей Старшей. Попыталась припомнить то самое… ощущение нервного напряжения, которое заставило ее сейчас подняться со своей постели. Совместила этот «хук»-крючок нервного ощущения с визуализацией, а потом… аккуратно «вошла» в комнату, где сейчас уединилась миссис Эллона Мэйбл, используя вызванные образы-ощущения как ситуационный след… ведущий за адресатом.

Ну как «вошла»… Вовсе не телом своим… а какой-то псевдотелесной частью, особым проявлением своей сути, действующей «изнутри».

Теперь… Она не просто «видела» то, что происходило внутри соседней комнаты. Той самой странной псевдотелесной частью своей натуры, девочка присутствовала там, могла свободно менять там угол зрения и даже могла перемещаться. Правда, воздействовать на происходящее «за стеной» у Лизы ни разу не получалось. Судя по всему, ее особые способности все же имели определенные пределы. Впрочем…

Трехлетняя пауза в их реализации тоже, наверное, должна была как-то повлиять на ситуацию. Ведь пробовать себя на столь специфическом поприще там, в приюте, у Лизы не возникало ни малейшего желания. Наверное, это было к лучшему, поскольку все эти сестры – ханжи и религиозные фанатички! – наверняка, записали бы носительницу всех этих необычных способностей и свойств в число «созданий Ада и Тьмы»! Да и значимого живого объекта, который мог бы претендовать на звание «того, за кем имеет смысл следить», ей ни разу там не встретилось.

Ну, а с другой стороны…

Да, именно здесь, в Джеймсон-хаусе, в доме миссис Эллоны Мэйбл она, Лиза, наконец-то начала вновь обретать те самые силы, которые, как ей казалось, навсегда ее оставили – в тот самый день, когда умерла ее Мама…

И теперь, новый всплеск тех самых способностей особого рода буквально заставлял-подгонял девочку – насчет того, чтобы непременно опробовать их, применить… конечно же, строго и обязательно в интересах ее, Лизы, Старшей, и никак иначе!

Итак… Лиза «вошла» - в смысле, оказалась какой-то частью самоё себя внутри этой самой кладовки. Той самой где, по какой-то неведомой ей причине, все еще хранилась та самая скамейка, на которой наказывали саму Элли, во времена ее детства.

Вот сама Лиза Лир, если бы имела даже малую толику дурных воспоминаний такого рода, она бы, первым делом, эту самую скамейку уничтожила! Изрубила бы ее в щепки, а потом… сожгла бы, там, на заднем дворе. А остатки истолкла бы в пыль и развеяла бы по ветру!

Нет! Не так!

Ветер – стихия непредсказуемая. Куда унесет всю эту пыль-грязь, никак не угадаешь! Весь этот толченый результат огненной экзекуции следует аккуратно, мелкими порциями, высыпать в унитаз – каждый раз смывая эту самую взвесь, чтобы не засорять канализацию!

Ну, а по окончании этого самого «утопления в сортире» остатков сожженной «наказательной» мебели, имеет смысл смыть еще три раза подряд – так просто, для надежности! Для борьбы с мучительными останками былых воспоминаний не придумано ничего лучше, чем уничтожение предмета, их вызывающего! Уж это Лиза знает точно! Проверено, как говорится, на себе любимой!

Надо будет потом… посоветовать Элли совершить подобное «аутодафе». И, естественно, помочь своей Старшей, в осуществлении такого… огненного-водяного уничтожения!

Да, имеет смысл дать ей именно такой совет – завтра или же послезавтра… А потом, естественно, настоять на этом – конечно же, очень аккуратно! – и проследить за тем, чтобы этот ее совет не пропал втуне.

Впрочем, довольно отвлекаться! Пора сосредоточиться на наблюдении за происходящим в этой странной комнате – за миссис Эллоной Мэйбл, ее, Лизы, Старшей!

В комнате, куда Лиза только что «вошла», было ожидаемое освещение – полусветло-полутемно, но… видно. Эдакое неяркое освещение пасмурного полудня – когда при этом окна чуточку прикрыты шторами. Не день, но и не ночь. Просто… такая специфика состояния восприятия во время этого странного «проникновения», с условным «выходом» из тела части ее, Лизы, «Я». Здесь был вовсе не важен внешний свет. Предметы, на которые Лиза смотрела в таком состоянии, были «подсвечены» чем-то иным, а вовсе не светом из окна – ведь там, за окном, была зимняя ночь!

В общем, здесь было видно все достаточно четко, правда, цвета в этом особом варианте «автономного мобильного зрения» смотрелись чуточку более блеклыми. Зато с другими составляющими картинки, с резкостью и контрастностью, все было более чем в порядке. В общем, Лиза видела все, и даже в подробностях. Видела Элли, стоящую на коленях и шепчущую какую-то молитву на языке Цицерона и Вергилия. Сменив угол зрения, наблюдала за тем, как ее Старшая осенила себя крестным знамением и произнесла твердо, отчетливо и почти что громко слова: «Mea culpa!» [«Мой грех!» - лат. Традиционная формула покаяния у католиков]. Сие чужестранное выражение было девочке уже знакомо. Кажется, оно означало некое признание своего собственного греха, вины перед Богом, к которому обращалась молящаяся. В смысле… перед тем самым «Карателем», к которому Лиза не испытывала ни малейшей симпатии, ни тогда - раньше, в приюте - ни сейчас.

Но ведь… Ее, Лизы, Старшая, верует вовсе в иного Бога! В того Бога, который Справедлив, Милосерден и преисполнен Любви… даже к такому, мягко говоря, странному существу, как человек!

Зачем же ей тогда стоять на коленях и каяться?

И, между прочим, имеет смысл как-нибудь уточнить, а в чем же именно миссис Эллона Мэйбл, считает себя виновной? Просто любопытно…

И, как бы предваряя ответ на этот весьма риторический вопрос, ее Старшая совершила ряд действий – более чем странных. Встала с колен, закинув сверху-назад скрещенные руки, стянула через голову ночную сорочку – ту, в которую она была одета – оставшись полностью обнаженной. Сложила свое ночное одеяние на скамью, стоявшую от нее слева – да-да, на ту самую скамейку! А потом взяла оттуда же нечто… стоявшее рядом с «выдвижным» фонарем, который, в реальном пространстве этой сцены подсвечивал происходящее, в стиле слегка и снизу. Это… нечто, похоже, было свернуто в такую… бухту. Сей предмет она, наверняка, положила туда несколько ранее. Ну а теперь… развернула его.

В руках у нее оказался… сложенный вдвое ремень – как раз один из тех предметов, которые они вместе с Лизой не так давно развешивали в «предупредительном уголке» - в кабинете у Элли, там, наверху! Миссис Эллона Мэйбл снова опустилась на колени – на этот раз чуточку расставив ноги, для устойчивости. Она взяла-расправила ремень из сложенного положения в полную длину. Зажала в кулачке пряжку и намотала кожаную полосу на кисть своей правой руки, оставив длинный конец-«хвост», пропустив и зафиксировав кожу ремня между большим и указательным пальцами.

Да, ремень был… тот самый, «строгий». Вроде бы мягкий, но узкий и довольно толстый. Суя по всему, оптимальный предмет - для того, что она затеяла… здесь и сейчас.

Лиза наблюдала за всеми этими многозначительными манипуляциями с тревогой и недоумением. Что это? Зачем?

Вопрос «Для кого?» смысла не имел – поскольку никакого другого объекта для нанесения хлестких ударов, кроме тела ее прекрасной воспитательницы, в комнате не было.

Однако… За что это она так… себя?

А теперь ее Старшая ответила на невысказанный вопрос своей воспитанницы – причем словами, громко, четко и вполне исчерпывающим образом.

- За мою жестокость, за несправедливость… За излишнюю боль, которую я причинила сегодня моей несчастной девочке… Да свершится воздаяние, без промедления, прямо сейчас!

Произнеся эту формулировку обвинения в свой адрес, миссис Эллона Мэйбл как-то странно отвела свою правую руку с ремнем в сторону и вниз. После этого, она провозгласила очередное «Mea culpa!» и…

С размаху ударила… захлестнув себя по спине, через левое плечо.

В это же самое мгновение, Лиза как бы переместилась в другую точку той же самой комнаты. Теперь она наблюдала эту ситуацию, находясь своей «внетелесной» сущностью позади хозяйки дома сего. И, увидев на светлой коже молодой женщины темный след-полосу, была потрясена тем, что это все… действительно происходит.

«Нет… Такое просто невозможно. Наверное, я все-таки сплю. И это мне снится. Господи! Разорви… уничтожь этот сон! Я его не хочу… Я не хочу, чтобы моей Элли было больно!»

И внутренний голос – вовсе не Бога, а совсем даже ее, Лизы, собственный голос, ехидный такой и совершенно недоверчивый, ко всему и вся! – тут же ей все и разъяснил. Причем, с явным удовольствием, и достаточно исчерпывающим образом!

«Элли считает, что наказала тебя излишне сурово. Заметь! – голос как бы несколько даже усмехнулся – там, внутри нее! – Она вовсе не думает, будто стегала тебя совсем уж… понапрасну! Просто… сочла, что дала тебе лишнего. Как там ее называл ваш с нею общий друг, Дик Шелтон? «Элли-Справедливость»? Вот она и поступает так, как, по ее мнению, будет справедливо – считает удары, которые ты излишне претерпела себе любимой, по курсу один к одному… наверное! Как там у них в Библии полагается… Око за око и зуб за зуб? Вот она и решила… пострадать за то, что выдала тебе несколько более того, чем следовало! Нежная совесть не позволяет ей оставить такое без последствий для виновной. А винит она одну себя – больше-то некого! Она же твоя Старшая – ей и отвечать! Кому же еще! Попросить у тебя прощения она просто постыдилась. А изнутри ее мучает… прямо таки печет! Вот и выплескивает она это свое раздражение строго на себя любимую! Так что… не вздумай сейчас ей хоть как-то помешать! Только хуже будет!»

Тем временем, упомянутая в этом ее внутреннем монологе хозяйка дома сего, снова взмахнула ремнем и перехлестнула себя уже через правое плечо, оставив гибким концом узкой и толстой кожаной полосы вторую темную отметину, выделяющуюся на белой коже – протянувшуюся вдоль спины, параллельно позвоночнику, доходящую до уровня лопаток.

Раздался тяжелый вздох… Потом с уст молодой женщины сорвалось очередное «Mea culpa!» После чего, она нанесла себе новый удар, в этот раз снова захлестнув себя через левое плечо, на спину. А потом опять через правое… Жестко и больно.

Лизе пришлось… терпеть. Терпеть эти резкие звуки… Когда кожаная полоса с шорохом разрезает ночной воздух – да, и саму Элли, и все, что было в комнате, девочка видела сейчас как бы подсвеченными, но тот факт, что кругом, вообще-то, ночь и темнота, никто ведь не отменял! Как в самом финале этого самого шороха-шелеста слышится звонкий шмяк – кожа по коже!

И еще… Было больно. Специфически больно. Вовсе не снаружи-на коже – та, внешняя боль была уже ей знакома, по сегодняшнему их общему ритуалу! Болело изнутри. От острого желания ворваться в эту самую комнату в обычном своем телесном обличии и прекратить это покаянное безобразие и… совершеннейшей невозможности это все сделать! Ведь Элли так… искупает свою вину – ту, которую она ощущает так остро, вину перед ней, перед Лизой! И для нее сейчас вовсе не имеет никакого значения тот факт, что сама Лиза не только не имеет к ней никаких претензий, но и весьма смутно представляет себе суть и специфику этой самой вины, может о ней только смутно догадываться!

Да, сейчас имеет значение только то, что сама Элли всерьез верит и в наличие этой самой личной своей вины перед воспитанницей, и в то, что эту вину возможно искупить только таким вот способом: бредовым и жестоким - как для той, кто сейчас предается этому покаянному самобичеванию, так и для той, кто вынуждена сейчас это все и видеть, и слышать.

В отчаянии, Лиза считала удары, которые сейчас ее Старшая продолжала наносить сама себе. После каждого хлеста кожаной полосы по спине молодой женщины, с уст ее уже срывался даже не стон - скорее всхлип-рыдание! И еще эти слова, каждый раз произносимые ею… Это покаянное признание…

Нет, никто не спорит с тем, что латынь это древний, благородный и, несомненно, красивый язык… Однако, контекст его звучания, здесь оставлял ощущение жути…

Когда счет дошел уже до двадцати трех, в голове у девочки мелькнула картинка-видение. Она, Лиза, стоит там, в комнате – не бестелесно, а реально, грубо, зримо! – располагаясь сбоку и чуточку позади коленопреклоненной. И это она, Лиза, сейчас наказывает молодую женщину - не так давно взявшую на себя обязанности по ее, Лизы, воспитанию.

Да, девочка не то, чтобы вообразила себе – скорее, увидела там, внутри себя! – как она стегает свою Старшую по ее обнаженной спине. Но делает это несколько иначе – поперек и куда как легче и мягче! – так, что на теле молодой женщины остаются только чуть припухлые следы. А вовсе не то… темное и жуткое - наверняка, в реальности красное с просинью! – вздувшееся пространство настеганной кожи, которое там сейчас проявилось в результате усилий самой хозяйки дома сего!

Да… В этом странном видении Лиза сама наносила ей все эти «удары покаяния». Нет-нет, она вовсе не пыталась этим как-то отомстить своей Старшей за те прошлые страдания - свои собственные! Еще чего! Она просто пыталась хоть как-то смягчить ситуацию, по сравнению с тем, что было перед нею в настоящей, а не придуманной реальности! Ну… Как уж могла! Своими руками, контролируя каждую толику, каждую деталь своего движения - причиняющего боль той, кто была ей дороже всех живых на этом Свете! И… со слезами на глазах.

Конечно же, в этом виртуальном раскладе Лиза тоже мучилась чувством вины - по отношению к своей Старшей. Да-да, своей вины! Вот так! Поэтому, завершив – в смысле, исполнив! - такое наказание, она аккуратно свернула ремень, положила его на полку. Ну, а потом, пройдя к знакомой ей напольной вазе – Бог весть, откуда она там взялась! – девочка-экзекутор взяла-вынула оттуда прут и, шагнув обратно, протянула его коленопреклоненной молодой женщине, хозяйке дома сего. Подала его с поклоном. А дальше… она произнесла несколько фраз, от которых миссис Эллона Мэйбл вздрогнула и не посмела ей отказать…

Между прочим, картинка эта показалась девочке куда как более справедливой, чем то, что творилось сейчас в реальности! Однако… сие визуально-звуковое марево разорвали звуки того, что происходило прямо перед нею – жестко безжалостно! Хлест-шмяк по коже, сдавленный всхлип-рыдание кающейся женщины, истязающей себя непонятно за что. И эти ужасные латинские слова, полные боли и… совершенно несправедливые, по отношению к той, кто их сейчас произносила!

Лиза едва не взревела от обиды! Едва сдержавшись от такого звукового варианта поведения, девочка наконец-то решилась действовать иначе, совершенно особым образом. Со слезами на глазах, она поймала изнутри самоё себя вопоминание-визуализацию - о той живой картинке, где ремень был у нее в руках! – и, сжав-скомкав ее, наподобие снежка, запустила сей мыслеобраз прямо в голову своей Старшей – запустила в буквальном смысле этих слов!

Кажется… она попала в цель. В том смысле, что сей объект – менее чем материальный! – не просто угодил, как говорится, по адресу - во всяком случае, визуально! Он еще и произвел вполне определенное воздействие на реальное поведение своего адресата.

Впрочем, повлиял он не сказать, чтобы всерьез и определяющее. Коленопреклоненная женщина и впрямь, сделала паузу в своем покаянном самоистязании. Она помотала головою – как бы ошарашено! – прогоняя некое непонятное наваждение.

«Неужто, она увидела все в точности так? - подумала Лиза. – Вот было бы… здорово!»

Однако, пауза оказалась не такой уж продолжительной – полминуты, не более того! Сделав несколько вдохов-выдохов, немного восстановив свое состояние и самочувствие, миссис Эллона Мэйбл произнесла очередное признание некой своей вины – почти что твердым и решительным голосом! – и сразу же продолжила истязать себя – по спине, да через плечо, чередуя, в прежнем стиле, направления ударов, наносимых ею. Лиза застонала в отчаянии от невозможности прекратить это безобразное действо, и… продолжила счет.

Это было мучительно… Но вышло, в итоге, объективно, гораздо короче, чем все предыдущие части этого болевого спектакля. Кажется, на тридцатом ударе по своему телу, миссис Эллона Мэйбл, произнеся те самые латинские слова – к этому мгновению, задолбавшие девочку почти до бешенства! - позволила себе опустить ремень, наклониться вперед, опершись руками на колени, и издать некую порцию сдавленных рыданий. Лиза, по наивности своей, сочла, что на этом самоистязание ее Старшей уже и завершилось. Увы, реальность не пожелала подстраиваться под ее идеалистические – и оптимистические! – представления о должном и допустимом. Во всяком случае, до конца и полностью.

На самом деле, миссис Эллона Мэйбл позволила себе всего лишь небольшую паузу для отдыха, минуты на полторы-две, не более того! Как только молодая женщина пришла в более или менее вменяемое состояние, она снова выпрямилась и, по-прежнему стоя на коленях, обратилась уже напрямую к Вышнему Адресату своего странного болевого покаяния.

- Если бы Джон, мой муж, был со мною… то ничего бы этого не случилось! – заявила она, с явным укором-упреком в тоне голоса своего. – Джон… Он бы просто не допустил ничего подобного! Он спас бы девочку от моей жестокости! Вмешался бы… Отговорил бы меня… Запретил бы мне это делать, мужской властью! Да он… просто остановил бы меня силой, попытайся я нарушить этот его запрет! И моя Лиза… моя девочка не пострадала бы от моих деяний! Верни мне моего Джона! Молю Тебя!

И далее… Она продолжила свой опыт самобичевания. Вот только смысл его был теперь… еще более странным – если не сказать резче. Теперь, вместо платы-воздаяния за некую вину перед Лизой, ее опекун и воспитательница, образно выражаясь, вносила этой своей болью некую предоплату – в тот же самый Небесный Банк, за участие Высших Сфер в решении ее вопроса, воистину личного и проблемного. Более чем.

***

Э-э-э… От себя, Автор добавит кое-что важное. Известно, что у Бога нет денег. В том смысле, что земные финансы это вовсе не Его епархия. Ибо нафиг оно Ему надобно – в смысле, деньги?

Впрочем, известные всем и каждому долгополые «посредники в покупке Благодати» таки берут у всех народов всевозможные дензнаки – причем, весьма охотно! Как бы вовсе не для Него… но как бы, при этом, в Его интересах! И вот, по странному и непременному стечению обстоятельств, всегда выходит, что предполагаемый интерес Божества почти всегда замещают сугубые интересы всех тех, кто существуют таки с этого… занятного бизнеса условно «духовного» рода и тематики. Совпадение, да!

Так вот. Некоторые верующие изредка начинают подозревать, что те самые дензнаки, они того… этого… В общем, до Бога никак не доходят, а таки застревают кое в чьих карманах, где-то там, совсем по дороге. И вот тогда…

Эти самые верующие… они желают заплатить Богу напрямую, минуя долгополых посредников. И платят… Прежде всего, своими эмоциями. По их логике, чем сильнее эмоция, тем… надежнее она, в виде своеобразной «валюты» такого условного… «платежа».

А что для обычных верующих может быть проще и сильнее, чем Боль? Вот и платят они… этой самой «валютой», адресуя свою Боль Небесам. Салютуя Небу своим собственным страданием. А иногда и не только своим…

Остаются вопросы.

В восторге ли Адресат от такого… подношения?

И главное… В Его ли пользу уходит тот самый… «платеж»?

А если не в Его, то… в чью?

Это вопросы. Ответы на них… пускай Уважаемые Читатели дадут сами. Каждый сам за себя. Простите, мои дорогие, но так будет правильно.

Только так.

***

Впрочем, наша юная героиня не задавалась всеми этими тонкостями понимания указанных проблем. И при этом она в точности знала: то, что сейчас совершает ее, Лизы, Старшая, это суть бредятина и дурость, основанная на суеверии, нелепом, но живучем. Да еще и опасная – прежде всего, для самой миссис Эллоны Мэйбл, молодой женщины, попавшей под обаяние – и, соответственно, под власть! – этого самого суеверия! Все это приводило девочку в состояние бешенства – и даже напополам с отчаянием.

В этот раз, Элли стегала себя еще жестче, чем до этого. Свободный конец ремня хлестал-хлопал по ее спине гораздо громче и, наверняка, куда больнее, чем прежде! И всхлипы молодой женщины, после каждого такого удара, звучали более, чем искренне. Без фальши. Без какой бы то ни было игры на публику или «на пожалейку». Ибо себя, как исполнительницу всех этих истязательных церемоний, она никак уж не могла разжалобить по этому поводу. Впрочем… как и объявленного ею Получателя этой самой «болевой валюты». За полным отсутствием необходимости в такого рода оплате… у Него.

Что же касается Лизы…

Она ревела – тихо, почти беззвучно… И горько… А еще, она завершала каждый слышимый-видимый ею хлест словесными молениями – после каждого очередного взмаха и звука! – обращенными к той самой, истязающей себя жертве. Лиза произносила шепотом одно из трех слов, избираемых ею рандомным образом из короткого списка. «Прекрати… Пощади… Довольно…» - слетало каждый раз с уст отчаявшейся девочки. Однако адресат ее мольбы ничегошеньки не слышала!

Слава Тебе, Господи, на этот раз Элли воздержалась от прежних своих восклицаний на латыни – тех самых, про некую ее вину. Господи, да какая здесь может быть вина! По счастью, продолжалось все это не так уж и долго. Десять взмахов, синхронных со стонами здесь… и со слезными мольбами там - по другую сторону запертой двери. Но Лизе, откровенно говоря, этого хватило.

В общем, по окончании этой кошмарной самоэкзекуции, миссис Эллона Мэйбл на несколько мгновений выпрямилась – по прежнему, стоя на коленях там, в кладовке, которую Лиза для себя уже именовала не иначе, как «комната для порки». При этом, глянув условно сзади… Лиза прекрасно различила жестокие результаты этого самоистязания. Темное – в реальности, наверняка, красно-синее! – пространство на спине ее Старшей. Девочку это, откровенно говоря, ужаснуло – даром, что и сама она была высечена совсем недавно и достаточно сурово! Лиза только и сумела порадоваться тому, что не дошло до более существенных повреждений, что кожа молодой женщины, ни разу не была просечена-пробита до крови.

Но в целом, это пространство исхлестанной кожи… явно требовало применения щедрой порции того самого «русского» лекарства!

Подумав об этом, Лиза – так, для начала! - внутри себя бурно порадовалась тому, что некая «гвардион-майор Ирина Воронцова» когда-то добралась до одного полевого госпиталя, расположенного где-то у подножия Афганских гор… И привезла для «союзников» их загадочной Империи это самое лекарство.

А потом…

До нее дошло.

Элли не станет тратить такое ценное лекарство на себя любимую. Как говорится, не в этот раз. Ее, Лизы, Старшая вовсе не станет к лекарственному обезболиванию тех жутких следов-полос на своей спине… Тех самых, которые оставила на ее спине та самая кожаная полоса – ох уж эти тавтологии! Именно, для большей «действенности» той самой ритуальной экзекуции, только что отыгранной, ею же, во всевозможных суровостях… на ее же собственном теле!

Да… Элли будет терпеть отходящую боль и, наверняка, в эту самую ночь не сомкнет глаз.

Это было ужасно, однако девочка в этот раз никак не могла повлиять на логику действий своей Старшей. Ведь миссис Эллона Мэйбл искренне верила в это свое… болевое суеверие. И желала претерпеть свои страдания до конца.

Девочка стиснула зубы… Она уже была готова наброситься на ту самую дверь, запертую изнутри, и… стучать в нее, колотиться с разбегу и с размаху – чтобы ее туда немедленно пустили, и чтобы дали ей возможность сделать все, что надо!

И что же ее остановило?

Адресат ее жалости - а также повод для иных чувств, в смысле, возмущения и отчаяния! – внезапно… сорвала со своей правой руки намотанную на кисть кожаную полос – с какой-то обидой или даже яростью! Отбросила ее с отвращением, как будто змею… ну или другого какого-то гада! А сразу же после этого обхватила себя руками и разрыдалась в голос, отчаянно и горько.

Все было ясно, как Божий День – хотя темнота зимней ночи никуда не делась! Чуда не случилось. К ее дому не подъехала машина… И тот самый морпех Джон Мэйбл, ее муж, он не постучался в ее… в смысле, в свой дом. Да и все ее предыдущее… покаяние… Скорее всего, оно тоже было бессмысленным. Боль – это, наверное, и впрямь валюта для оплаты каких-то чудес… Вот только отнюдь не Божественных… Такой валютой оплачивают те самые «эффекты», что числятся в компетенции инстанций, штаб-квартиры которых расположены на много-много этажей вниз – относительно Божественных Чертогов.

Осознание таких вещей… оно дорогого стоит. И еще дороже встанет, ежели дополнить его воистину потрясающей информацией о том, что сию экзекуцию, оказывается, наблюдали и знают о ней во всех ее подробностях. Шокирующая информация, что и говорить!

А это значит, что той, кто провела эти минуты в несколько «раздвоенном» состоянии – тело вне комнаты, а нечто тонкое, временно вышедшее из него – внутри того самого помещения, где происходил этот самый покаянный ритуал! – имеет смысл поскорее убраться восвояси. В смысле, вернуться в свою комнату - быстро, аккуратно и по-тихому. Во избежание скандала, ну и… просто из соображений, элементарной вежливости – раз! – и тактичности – два!

В общем… именно так Лиза и поступила. Тихо и быстро ступая босыми ножками по деревянному полу, молясь о том, чтобы не скрипнула ни одна из старых половиц – и это свершилось, вот уж воистину, чудо из чудес! – девочка пробралась обратно к себе. Притворив за собою дверь – тоже не скрипнула, ну точно, чудо! – Лиза в три шага оказалась в постели. Натянула одеяло прямо до подбородка и замерла в ожидании.

Она была почти уверена в том, что ее Старшая обязательно зайдет к ней, чтобы высказать финальную дозу покаяния непосредственно своей воспитаннице. Естественно, когда девочка уже спит – несмотря на то, что максимальная близость и доверие были уже много раз задекларированы между ними, миссис Эллона Мэйбл все же продолжает стесняться некоторых особенных аспектов своей жизни. И в чем-то ее можно понять… Особенно после сегодняшней… покаянной интермедии…

Девочка не ошиблась. Прошло вряд ли более пяти минут, с того самого момента, когда Лиза снова оказалась под одеялом, как дверь в ее комнату отворилась и миссис Эллона Мэйбл шагнула внутрь. Молодая женщина тихонько прошла к ее, Лизы, постели. Девочка прикрыла свои глаза, однако все же успела заметить, как ее, Лизы, Старшая неловко повела-поерзала плечами, опускаясь на колени перед ее постелью.

Лиза представила себе это ощущение, касания-прикосновения ткани ночной рубашки к ее исхлестанному телу, и не смогла сдержать вздоха. Впрочем, все это выглядело вполне естественно – девочка вздохнула во сне, ничего такого… настораживающего.

Элли действительно, ничего не заподозрила. Просто помолчала-поглядела в темноте на свою воспитанницу – ловко… ой, как ловко притворявшейся спящей! А потом она произнесла несколько фраз… от которых девочка едва не прервала свое притворство, едва не бросилась ей на шею!

И все-таки, Лиза себя сдержала. И только пара слезинок, сбегавших по щекам – и обновивших прежние следы своих предшественниц! – обозначили ее, Лизы, эмоции по этому поводу.

- Спаси, Господи, мою девочку от всяческого зла! – произнесла миссис Эллона Мэйбл, прочувствованным голосом, прозвучавшим где-то там, в темноте. – Защити ее… от моей жестокости и немилосердия… И ты, Лиза, девочка моя… прости меня, если можешь!

Кажется, произнесение этих слов было продолжено крестным знамением. А завершилась эта короткая и прочувствованная речь ее, Лизы, Старшей, серией поцелуев. Молодая женщина, которой в эту самую ночь, как говорится, «пробило на покаяние», несколько раз коротко коснулась своими губами щек той самой девочки, что умело притворялась спящей. И все эти поцелуи, по странному стечению обстоятельств, следовали своим маршрутом, так сказать, «по проплаканным местам», по следам тех самых соленых капель. Ну и, разумеется, миссис Эллона Мэйбл не могла не почувствовать на губах своих вкус этих самых слезных дорожек.

- Ты плакала во сне, моя дорогая девочка, - констатировала она факт, для нее несомненный, хотя и несколько ошибочный. – Ты вспоминала боль… Всю боль, что я тебе причинила. Я виновата перед тобою. Прости меня!

Произнеся эту покаянную сентенцию – на каждое слово которой у Лизы нашлось бы множество контраргументов и логического, и эмоционального плана! - миссис Эллона Мэйбл завершила серию своих торжественных извинений, поцеловав руку своей воспитанницы, которую девочка держала поверх одеяла.

Как помнят Уважаемые Читатели, в этот раз Лиза бросилась в постель вся на нервах и второпях. А потому… у нее сработал былой «приютский рефлекс» - лечь в той самой позе, которая была предписана для засыпания правилами приюта. А именно: лицом вверх, вытянувшись «в струнку», ноги вместе. И руки, при этом, вытянуты вдоль тела, непременно поверх одеяла! Как раз, для… предотвращения тех самых «игр с бутончиком», о которых не так давно заводила речь ее, Лизы, Старшая. Именно вот так вот девочки лежали в своих постелях, в общей приютской спальне-дортуаре – в такой… напряженной и, откровенно говоря, дурацкой позиции, каждую ночь, до первого сестринского обхода…

Конечно же Элли, ее Старшая, не ставила перед своей воспитанницей таких вот требований и условий – мелочных и неприятных! Однако, в стрессовой ситуации, ее, Лизы, тело само, как говорится, «на рефлексах» отработало тот самый навык, полностью и точно. Впрочем, молодая женщина, совершенно измученная этим своим личным сегодняшним «болевым покаянием», не обратила совершенно никакого внимания на некоторую неестественность позы своей подопечной. А если и отметила для себя столь странное обстоятельство, то все равно, наверняка списала его на какие-то моменты, связанные со стрессами, перенесенными девочкой за этот самый день. Еще и себя обвинила – не дай-то Бог! – в очередной-то раз. Ну, скорее всего.

Лиза чуточку приоткрыла глаза – совсем немножко, так, чтобы это со стороны было совсем незаметно! И она успела увидеть, как молодая женщина исполнила, точно в ее адрес, низкий поклон, коснувшись лбом своим края постели своей воспитанницы. Потом поднялась, прошла к двери и, развернувшись там, снова поклонилась в сторону лежащей девочки – той кому она, по ее мнению, нанесла сегодня жестокое оскорбление. И только потом миссис Эллона Мэйбл вышла из ее, Лизы, комнаты, тихонько притворив за собою дверь.

Ну? И как теперь чувствовала себя девочка, после этого ее покаянного визита?

Странно.

С одной стороны, ей было очень обидно. Не столько на саму Элли - которая, по мнению девочки, занималась в эту ночь ерундой за гранью бреда! - сколько за нее. Умом Лиза понимала условный… своего рода личный смысл деяний своей Старшей. Но при этом она напрочь отказывалась принимать бессмысленную, с ее точки зрения, логику чужого безумия.

В принципе, составляющих этой самой обиды было немало. Взять, к примеру, те самые болевые упражнения ее Старшей, направленные на восстановление некой справедливости по отношению к Лизе. Почему… Ну почему Элли не пожелала позвать ее с собою… туда? Почему не вручила своей воспитаннице ремень… и право самой определить для нее ту степень болевого воздействия, которой достойна та, кто сочла себя виновной? Ведь именно она, Лиза, здесь пострадала от ее деяний! А значит, ей надо было и решать! Ну… хотя бы в принципе.

Простая мысль о том, что ее Старшая может испытывать определенные неудобства от такого варианта – да просто может стыдиться таких своих специфических действий и переживаний! – до Лизы почему-то не доходила. Ей казалось, что обещанное доверие должно распространяться на все обстоятельства их общей жизни. Да, она мыслила сейчас как максималистка – не слишком-то задумывающаяся об интересах и специфике адресата своих размышлений.

Да, так бывает…

Во всяком случае, именно эти сумбурные размышления привели девочку к определенному решению. По большому счету… глупому. Но в этот час именно такое решение показалось девочке совершенно правильным… и более того, единственным возможным. Оставалось только дождаться утра, чтобы его реализовать. Но при этом девочка была совершенно уверена в своей безусловной правоте. Поэтому решилась действовать.

Ей предстояло жесткое противостояние. Чтобы выстоять в нем и добиться своего, ей потребуется много сил – это было очевидно ей, даже в темноте зимней ночи. А значит…

Спать… Спать… Спать… И набираться сил. Потому что, утро вечера мудренее.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

22.

Утром миссис Эллона Мэйбл улыбнулась Лизе всего один раз – когда встретила ее в коридоре. Девочка как раз шла умываться.

- Доброе утро, Элли! – обратилась воспитанница к своей Старшей, улыбнувшись ей радостно и вполне-вполне искренне.

Ну, еще бы! Она ведь вовсе не считала задуманное ею чем-то дурным или даже просто некрасивым. Лиза искренне полагала, что задумала нечто… безусловно благое и правильное. Теперь оставалось только не смазать реализацию того самого плана, который нынче ночью пришел ей в голову… и нынче утром все еще не казался ей неприемлемым.

- Доброе утро, Лиза! – услышала она в ответ.

Ответная улыбка молодой женщины прозвучала – именно это слово! – грустно. Более чем. А после этого… В общем, все и всяческие следы даже условного проявления неких веселых эмоций исчезли с ее лица. Исчезли надолго. В том числе и по вине ее воспитанницы.

Так получилось.

- Тебя пустить? – Лиза имела в виду умывание. – Или… давай вместе, хорошо?

- Нет, давай ты первая, а я потом… - Элли распахнула перед нею дверь в ванную. И девочка не стала с нею спорить.

Умываясь, она умышленно оставила дверь открытой. При этом, Лиза несколько раз, украдкой оглядывалась на свою Старшую. Миссис Эллона Мэйбл была задумчива и серьезна – как будто она сейчас размышляла над чем-то важным. Причем, судя по тому, что она несколько раз бросила в сторону Лизы взгляды такого… виноватого тона звучания – это чувствовалось именно так! – это самое важное касалось именно юной воспитанницы, прежде всего.

Кажется, намечался какой-то разговор – серьезный и значимый. И Лиза, откровенно говоря, была этому рада. Лично она к нему уже подготовилась и хотела перехватить инициативу, навязав свою повестку дня и реализовав задуманное до полной своей победы. Над кем эта победа состоится и стоит ли она того, об этом девочка, естественно, вовсе не задумывалась. Не до того ей было… всю эту ночь.

Наконец, умывшись, почистив зубы и в целом привела себя в порядок, Лиза вышла из ванной и снова улыбнулась своей Старшей, адресно и радостно – ну, как ей показалось. Эмоционального отклика не последовало. Элли коротко кивнула головой и распорядилась, чтобы девочка причесалась, заплелась и приходила на кухню через четверть часа – там как раз поспеет завтрак.

Так оно и вышло. Когда Лиза появилась на кухне, перед нею казался свежеиспеченный омлет. Были там еще подрумяненные куски хлеба, только что выпрыгнувшие из тостера, естественно, сливочное масло к ним. Ну и чашка кофе с молоком, горячего и ароматного…

Да, и все это было приготовлено только для одной персоны. В смысле, для нее, для Лизы. Просто, второго прибора на столе не наблюдалось.

- Элли, а ты что же это… совсем ничего не будешь?

Девочка смутилась.

- Нет, мне пока что не хочется, - ответила молодая женщина.

- Ты не выспалась, да? – голос девочки дрогнул.

В ответ, миссис Эллона Мэйбл промолчала. Да и о чем тут было говорить?

Ее Старшая выглядела сейчас… не ахти как. Черты лица молодой женщины заострились, а вот глаза… как это говорят… «потухли». Под глазами – круги. Словом – полный набор визуальных эффектов, обычный для внешности человека, у которого была совершенно бессонная ночь, щедро расцвеченная болью. Да-да, той самой отходящей болью на спине и плечах. Как минимум – это если не считать морального аспекта ее страданий.

У Лизы заныло под ложечкой. Господи, как же она, Элли, сейчас мучается всем этим!

И в то же самое время, девочка пришла к непонятной – скорее необъяснимой! - убежденности в то, что задуманное ею должно быть реализовано в полной мере и немедленно. То есть, не откладывая это дело на завтра-послезавтра, а сразу. В смысле, сразу после завтрака.

Итак, Лиза приступила к еде. Однако, перед этим она все-таки решила кое-что уточнить – опять-таки, строго в интересах своей взрослой собеседницы.

- Элли, может я все же оставлю тебе хрустиков?

Так Лиза называла тосты. Именно у ее Старшей, в том самом аппарате, который стоял на этой кухне, они получались свершено особенными: в меру поджаристыми снаружи и мягкими, теплыми внутри! Идеально! Вот как это у нее получается? Загадка!

- Нет, моя девочка, - услышала она в ответ. – Я не хочу.

- Ну, Элли! – Лиза добавила в свой голос пару ноток-капризок. – Давай, я тебе тоже сварю кофе! И ты поешь! По-жа-луй-ста!

Она так и произнесла это самое слово – раздельно и по слогам! В ответ миссис Эллона Мэйбл покачала головой.

- Нет-нет, Лиза, мне сейчас… не до еды, - сказала она.

- Элли, тебе плохо? – спросила Лиза.

Вопрос был, мягко говоря, идиотский. Дурное состояние миссис Эллоны Мэйбл было вполне очевидным. В смысле, видимым и понятным без каких бы то ни было переводов и комментариев.

Но… Надо же было… ну хоть что-то сказать.

- Не волнуйся, я справлюсь,- услышала она в ответ. И тон голоса, которым были сказаны эти четыре слова, не внушали никакого оптимизма. От слова совсем.

- Впрочем…

Элли отчего-то смутилась. Очень-очень. И вот это было совершенно непонятно.

- Что, Элли? – с надеждой в голосе откликнулась Лиза.

Вдруг ее Старшая передумала?

- Лиза, можно я буду смотреть на тебя? – услышала она вопрос. Более чем странный вопрос.

- А… зачем? – в недоумении спросила девочка.

Увидев, как ее Старшая прикусила губу, она поспешно исправила свою словесную оплошность.

- Да-да! – тут же воскликнула Лиза. – Пожалуйста, смотри на меня, сколько хочешь! Я вовсе не против!

- Спасибо!

В голосе молодой женщины не было слышно обычной иронии. Только странная смесь грусти и непонятной обреченности.

Бред! Так быть не должно! В смысле, такого в принципе быть не может! Но случилось. И приходится принять то, что есть.

Лиза попыталась успокоиться и продолжила свой завтрак. Аппетит у нее, правда, сразу же снизил, так сказать, свой градус. Но девочка съела все – и потому, что было очень вкусно, и по причине желания обозначить свое уважение к кулинарным стараниям своей Старшей.

В противоречие своей просьбе, Элли за эти десять минут взглянула на нее всего раза три, не более того. Все остальное время, молодая женщина старательно разглядывала на столе нечто невидимое и значимое – для нее или… Бог весть, еще для каких серьезных адресатов целей и задач!

Когда-то, в одной книжке - кажется, она называлась «Энциклопедия Всякого», и была предназначена для информирования «по верхам» людей самых самых разных возрастов и не слишком-то серьезного образования, обо всяких забавных и занятных вещах! - Лиза прочитала статью о периферийном зрении, где указывалось на то, что в некотором отношении оно куда более чувствительно, чем обычное. То есть, если потренироваться особым образом, то краешком глаза можно заметить то, что не увидишь, глядя прямо на адресата твоего внимания. В общем-то, там – в той самой статье, о зрении – говорилось, что это касается, прежде всего, движущихся объектов – тех, на которых непросто сфокусировать прямой взгляд. Впрочем, там же присутствовали некоторые намеки на то, что у такой специфической манеры глядеть на некие избранные предметы и сущности есть и иные… особые возможности.

Лиза отчего-то подумала, что ее Старшая, будучи профессиональным медиком, вполне могла освоить эту самую… манеру видеть, не вглядываясь в адресата в точности и прямо. Во всяком случае, предполагать с ее стороны подобное… ненавязчивое внимание девочке было куда приятнее, чем принять отсутствие такового.

В общем, покончив с завтраком, Лиза поднялась из-за стола, взяла тарелки, блюдца, сложила их одна в другую, в третью… Подхватила их вместе с опустевшей кофейной чашкой и отнесла их, поставила на мойку. И… была остановлена коротким жестом. Дескать, не надо, посуду помою я сама!

Элли хочет вымыть за ней посуду?! Чудеса, да и только!

Нет, миссис Эллона Мэйбл никогда не взваливала на нее все обязанности такого рода! Но вот этот жест точно обозначил желание ее Старшей снова загладить некую свою вину.

Зачем? Неужели ей было недостаточно прошлого ночного сеанса самобичевания - ну… чтобы свести к нулю все возможные счеты предполагаемых обид и недовольства?

Да уж… совершенно непонятно, что же происходит?

- Лиза, пожалуйста… Пройди в свою комнату. Побудь там… полчаса, если тебе не сложно. А потом… Зайди ко мне в кабинет. Мне нужно поговорить с тобой… серьезно.

Наверное, смысл этого спича можно было обозначить термином «распоряжение». А вот тон голоса, которым его озвучила миссис Эллона Мэйбл, ему совершенно не соответствовал. Усталость и обреченность звучали в нем. Но девочке это все равно показалось хорошим знаком. Все же преимущество… которое ой, какое не лишнее – в предстоящем деле!

- Да, Элли! Конечно же, нам есть о чем… поговорить! – ответила Лиза.

Полчаса прошли нервно и трудно. Нет, Лиза вовсе не передумала – скорее еще больше укрепилась в своей решительности действовать.

Все это было слишком неоднозначно. Даже не на грани фола. То, что Лиза собиралась провернуть, находилось совершенно вне нормальных отношений по линии «Старшая – младшая», ставших ей уже привычными. Мысль о том, что в результате их взаимное доверие может оказаться под угрозой… мелькала где-то там, на заднем плане размышлений, но так и не была востребована к осознанию.

В общем, ровно через полчаса – Лиза справилась о точном времени, взглянув на экран мобильного телефона, совсем как взрослая! – девочка подошла к двери кабинета своей Старшей, и сразу же решительно повернула ручку. Она вошла без стука, но оказавшись внутри – коротко поклонилась. Не столько извиняясь перед адресатом этого самого жеста, сколько демонстрируя себе самой, что, несмотря на задуманное, она, Лиза, по-прежнему любит и уважает хозяйку дома сего. В ответ, миссис Эллона Мэйбл, сидя за столом, кивнула ей, и жестом предложила девочке присаживаться на диван.

Лиза поступила несколько неожиданно. Девочка отрицательно покачала головой и прошла вперед. Там она встала перед столом, прямо напротив своей Старшей.

Элли взглянула на девочку с некоторым недоумением, однако не стала настаивать на исполнении своего требования – несомненно, рассчитывая на то, что причина неповиновения ее воспитанницы прояснится позднее. И в этом она, откровенно говоря, не ошиблась.

- Лиза, я хотела тебе кое-что рассказать… Кое-что неприятное… - начала молодая женщина.

Однако Лиза обозначила головой отрицание. Элли замолчала и снова удивленно и вопросительно взглянула на нее – в этот раз, ожидая от нее уже словесных объяснений. И Лиза окончательно решилась.

- Элли, ты ведь хочешь, чтобы мы с тобою говорили сейчас… откровенно? – спросила она.

- Да, Лиза, - Элли даже кивнула головой, в знак подтверждения своих слов.

- Совсем откровенно? – Лиза не столько спрашивала, сколько словесно обозначала голосом и видом своим некое… утверждение.

- Разумеется, - Элли снова кивнула ей.

- Тогда… мне нужно, чтобы ты кое-что сделала. Для меня, - многозначительно уточнила девочка.

- Все, что в моих силах.

Элли смотрела на нее очень внимательно и с некоторым недоумением. Очень уж напряженным голосом сейчас ее воспитанница произнесла свои слова.

- Ловлю тебя на слове! – немедленно отозвалась девочка и тут же высказала нечто странное:
- Элли, сними рубашку!

- Э-э-э… Что?

Миссис Эллона Мэйбл явно решила, что ослышалась. Увы и ах, это было вовсе не так!

- Элли, сними свою рубашку! – потребовала Лиза – да-да, не попросила, а именно потребовала! И еще добавила:
- Я так хочу!

- С чего бы это?

Элли смотрела на свою воспитанницу широко раскрытыми глазами, в несказанном удивлении.

- Я так хочу! – твердо заявила двенадцатилетняя девчонка. – И ты мне это обещала… только что!

- Тебе не кажется, что это несколько… некорректно, а? – с иронией поинтересовалась молодая женщина. – Знаешь, твое поведение выглядит очень странно! Может быть, ты думаешь, будто все еще не проснулась? И все вокруг подчиняется тебе? Так я вот что тебе скажу, дорогая моя! Ты сейчас находишься отнюдь не в мире твоих сладких сказочных снов, а в самой, что ни на есть, реальности! Так что… Давай-ка, просыпайся! В смысле, давай-ка начнем этот наш разговор с самого начала… и сильно по-другому! Хорошо? И, пожалуйста, без хамства! Поняла?

- Разумеется! – кивнула Лиза. И сразу же откликнулась очередной дерзостью, как будто усугубляя ситуацию, причем нарочно и даже принципиально – повторив свое требование в категорической форме:
- Элли, я требую, чтобы ты сняла свою рубашку! Немедленно!

- Лиза! – Элли повысила голос… Да что там говорить, почти что прикрикнула на нее. – Ты забываешься! Это я здесь Старшая! Это я могу приказывать тебе раздеться, переодеться… ну и так далее! У тебя же такого права в отношении меня не было, нет, и не предвидится! Во всяком случае, в обозримом будущем! И даже если я когда-нибудь впаду в полный и окончательный маразм, не факт, что именно ты будешь за мною ухаживать… на старости лет! Тебе ясно?

- Ты сама вчера сказала, что я должна действовать, прежде всего, в моих личных интересах, - напомнила ей упрямица. – Мой интерес, на сейчас, состоит в том, что бы видеть… Да, своими глазами видеть, что именно творится там… у тебя на спине!

Крайнюю фразу она обозначила весьма резким тоном, явно провоцируя молодую женщину на то, чтобы она сорвалась и… обозначила, тем самым, свою нервную реакцию на этот намек – более чем откровенный!

Бесполезно. Молодая женщина коротко усмехнулась и покачала головой.

- Я действительно так сказала тебе, Лиза, - ответила она. - Но вчера я просто купировала твой приступ излишней преданности. Вчера ты была готова наделать любых глупостей… Лишь бы я была тобой довольна. Хотя бы немного. Сегодня же…

Она вздохнула… возможно даже непритворно. Трудно сказать…

- Сегодня ты впадаешь в другую крайность, - объявила своей воспитаннице миссис Эллона Мэйбл, тоном нравоучительным и весьма спокойным. Так что Лиза на секунду смутилась, засомневалась – не приснился ли ей весь этот ночной вояж - с покаянным самобичеванием ее Старшей.

Меж тем, Элли продолжала свои поучительные увещевания.

- Когда ты действуешь в своих интересах, - сказала она, - тебе не следует забывать, что в мире живет еще много людей, помимо тебя. У них разные цели и желания, причем у каждого свои. И это тоже следует учитывать, когда ты планируешь свои действия – и в целях сохранения справедливости, и в целях безопасности. Те, кто сильнее тебя, - добавила ее Старшая, - могут свести значимость твоих интересов в ноль. И попытка спорить с ними может повлечь за собою неприятности. И чаще всего, вовсе не у них! Я уж не говорю о необходимости смирять свои желания и запросы для того, чтобы не обидеть своих близких! Это, кстати, главная аксиома! И я несколько огорчена тем фактом, что мне приходится ее объяснять именно тебе! Особенно после вчерашнего!

Крайняя фраза была произнесена эдаким намеком на то, что одной глупой девочке имеет смысл срочно притормозить. Во избежание.

Вот только старалась миссис Эллона Мэйбл совершенно напрасно. Что-что, а тормозить сейчас Лиза вовсе не собиралась. И даже наоборот.

- Не заговаривай мне зубы нравоучениями, Элли! – заявила Лиза. – Лучше сними рубашку! Иначе… мне придется принять меры!

- Интересно, какие? – молодая женщина обозначила на лице своем выражение снисходительной насмешки.

Она была уверена в своих силах, и вовсе не собиралась сдаваться в этом странном противостоянии. Однако миссис Эллона Мэйбл недооценила коварство своей воспитанницы.

- В этом телефоне, - девочка вынула свой мобильник из кармана клетчатого платья и продемонстрировала сей аппарат адресату своего шантажа, – записан номер… нашего общего друга, офицера Шелтона. Напомню тебе, что он настоятельно просил меня, - слово «просил» было выделено особо! – сообщать обо всех странных и неоднозначных моментах, которые могут произойти в нашем доме… и между нами. И я собираюсь исполнить его просьбу. Прямо сейчас.

- Валяй! – услышала она в ответ.

Слово это было произнесено спокойным… даже каким-то безразличным тоном. Вот только взгляд молодой женщины… В нем теперь проявился некий напряженный интерес. Однако никакого страха в нем не было заметно вовсе.

Лиза снова заколебалась. Такая неподдельная уверенность в себе ее Старшей совершенно сбивала с толку. Однако начатую пьесу ей хотелось доиграть до конца. И она, коротко пройдясь по записям в телефонной книжке – каковых, кстати, набралось всего две! – нажала кнопку вызова и сразу же переключила свой аппарат на «громкую связь». При этом миссис Эллона Мэйбл снова не обозначила по этому поводу на своем лице никакого беспокойства.

В динамике «кнопочного» мобильника послышались гудки вызова. На третьем из них адресат, наконец-то, отозвался.

- Алло! – зазвучал в кабинете голос помощника шерифа – искаженный, но вполне узнаваемый! – Я слушаю!

- Офицер Шелтон! Здравствуйте! – громким веселым голосом произнесла Лиза.

Вышло, пожалуй, слишком уж бодро и весело! В смысле, чересчур. Но… Именно такова была ее, Лизы, задумка.

- Ага… Это ты, Лиза? – голос молодого полицейского зазвучал обрадовано. – Элли уже купила тебе телефон? Какая она молодец!

- Офицер Шелтон! Элли здесь… рядом со мною! Телефон на «громкой связи»! Я хочу… чтобы она тоже слышала… Ну, о чем мы говорим с Вами!

- А у тебя есть ко мне какой-то серьезный разговор? – поинтересовался офицер. – И о чем же ты хотела со мною поговорить?

- У меня к Вам есть просьба… И кое-что еще! – Лиза добавила в свой голос некую нотку таинственности. У нее получилось!

- Проси! – голос молодого человека зазвучал некой заинтересованностью.

- Пожалуйста, запишите этот номер, чтобы знать, кто это Вам позвонил! Что это позвонила именно я!

- Хорошо! – откликнулся мужской голос на другом конце сотовой связи. – Сделаю! Что-нибудь еще?

- Я хочу сообщить Вам о том, что случилось вчера!

Сказав это, Лиза посмотрела на свою Старшую… эдак многозначительно!

Элли внимательнейшим образом разглядывала свои ногти – аккуратно подстриженные и подпиленные, покрытые неброским лаком. На губах у нее играла снисходительная улыбка. Лиза не могла не восхититься ее самообладанием. Кроме того… она сообразила, что осталась теперь, в этом их странном противостоянии, вовсе без козырей. Вся ее игра была рассчитана только до этого самого момента. А дальше… можно было либо импровизировать, в надежде на то, что повезет – вероятность этого, конечно же, невелика, но все-таки! Либо… капитулировать.

И… В общем, нет смысла рассуждать о том, какой именно вариант выбрала Лиза. Автор полагает, что Уважаемые Читатели все поняли сами!

- Так… с этого места, пожалуйста, в подробностях, без искажений… и, особенно желательно, чтобы Элли, на правах твоего опекуна, все это подтвердила! – деловито произнес офицер полиции.

Ну, еще бы! Ему не привыкать к тому, что, казалось бы, простые бытовые расклады превращаются в крайне неоднозначные – причем, иногда с криминальным оттенком! Увы и ах, его личный опыт весьма специфичен, и Лиза никак не может с ним спорить!

- Вчера Элли устроила мне посвящение в личные воспитанницы, - начала Лиза. – Я… снова оделась в приютскую одежду. Элли разожгла камин и… торжественно переодела меня в домашнее! А потом…

Девочка сделала паузу, протяженностью в пару секунд, как бы собираясь с духом.

- Мы с нею изрезали всю мою приютскую форму на мелкие кусочки! – продолжила Лиза. – Всю… полностью! Знаете… у нее есть особый нож, «зубастый» такой! И вот этим ножом… мы всю мою прежнюю одежду и разлохматили в лоскуты! А потом еще и сожгли ее – там, в камине! Вместе с ботинками!

- Элли… Подтверди, что по итогам Вашего огненного перформанса не случилось… возгораний, ожогов и иных неприятностей! – последовало его же, офицера, слегка озабоченная реакция на эти слова.

- Подтверждаю! – намеренно громким голосом заявила Элли. – Не волнуйся, все было четко продумано, максимально безопасно и не несло никаких вредоносных последствий!

- Девочка осталась довольна… проведенным тобою ритуалом? – Дик Шелтон задал этот вопрос неким придирчивым тоном голоса. Явно, на правах Главы Клана!

Элли в ответ пожала плечами – как будто бы он мог ее сейчас видеть!

- Пускай моя девочка… сама скажет, за себя – понравилось ей или же… как-то не совсем! – сказала она.

- Я счастлива, что Элли сделала для меня… все это! – просто ответила Лиза.

- Ну что же… Я рад за тебя! – отозвался офицер. И тут же уточнил нечто значимое:
- То есть… Вы с Элли все же выяснили ваши отношения… И ты решилась ей признаться… во всем? Так?

- Да, я призналась! – Лиза кивнула головой и смущенно улыбнулась:
- Я рассказала ей все… про себя! Ну, а она поведала мне все… остальное!

- Лиза, не мне тебя осуждать! – начал молодой человек. Начав свою мысль, он запнулся, не зная теперь, как именно ему следует подать степень своего личного участия в ее, Лизы освобождении, от власти приютских проповедниц. Но девочка сама охотно пришла ему на выручку!

– Офицер Шелтон! – воскликнула она голосом полным восхищения невидимым своим собеседником. – Элли все-все мне рассказала! Ну… о том, что Вы сделали для меня! Как Вы разговаривали с директрисой, как ее припугнули! И как устроили мою жизнь в доме Элли! И я хотела… сейчас, немедленно сказать Вам спасибо! И еще…

Она умоляюще посмотрела на свою… противницу. Элли ответила ей вопросительным взглядом – дескать, чего тебе еще надобно, странная ты моя девочка? То принимаешься меня шантажировать… невесть за чем и почему… То просишь помощи моей и поддержки. Ты уж определись, чего же ты хочешь… именно от меня!

А Лиза уже определилась. Она бросила на нее такой отчаянный взгляд, что Элли… все поняла. И в ответ просто кивнула головой. А потом высказала все то, чего потребовала от нее девочка - в этом их коротком и безмолвном диалоге.

- Выслушай ее, Дик! – сказала она. – Девочка сейчас взволнована и, наверняка, сорвется на патетику. Но я… вижу ее глаза. Она действительно, очень хочет, чтобы мы с тобой ее внимательно выслушали.

- Давай, исполним это ее желание! – предложил доброжелательный голос полицейского офицера. – Лиза, мы слушаем тебя! Говори!

Девочка благодарно кивнула своей Старшей. Смущенно улыбнулась и высказала в точности то, что собиралась сказать… согласно второму варианту завершения их странного противостояния.

- Мистер Шелтон! – заявила она. – Я хотела поблагодарить не только Вас, но и Элли! В смысле, вас обоих, сразу! Вы спасли меня вместе… И я хочу теперь сказать… спасибо Вам обоим! Вы – мой клан, мои Старшие! Вы – моя Защита! Я клянусь, отныне и до конца моей жизни, любить и уважать Вас обоих! Будьте оба моими Старшими! Учите меня, воспитывайте, приказывайте мне! А если я ослушаюсь Вас, совершу неподобающий поступок… или если Вы, по каким-нибудь причинам, просто будете мною недовольны…

Девочка сделала короткую паузу в своей прочувствованной речи, выдохнула, снова набрала в грудь побольше воздуха и решительно продолжила.

- Наказывайте меня так, как Вы сочтете нужным и правильным! Я доверяю Вам и… вручаю Вам это право! Вам двоим вместе… или порознь, неважно! Вам двоим… и более никому! Я приму от Вас любое наказание и буду за него Вам благодарна!

Произнеся эту речь – действительно, не лишенную патетики! – Лиза коротко поклонилась – хотя видеть это ее движение могла только миссис Эллона Мэйбл – которой, откровенно говоря, подобные торжественные обещания довелось уже услышать несколько ранее. Девочка замолчала, ожидая реакции взрослых на эти свои заявления.

- Элли, я считаю возможным принять обещания нашей девочки! – резюмировал ситуацию тот из адресатов, кто находился для них в ситуации мобильно-сетевого общения. – Согласен, это было высказано весьма патетично и даже щедро – в части полномочий, которые нам с тобою были предоставлены на будущее время! Но ведь мы же не станем их употреблять во зло и без надобности! Ведь так?

Вопрос это был задан голосом, выражавшим одобрение и доброжелательность – и к самой девочке, и к владелице дома сего! Лиза оценила смысл этой реплики, ее воспитательница – тоже. Она кивнула головой, как бы подтверждая точку зрения своего собеседника, высказанную им с другого конца сотовой связи.

- Все так, Дик, - сказала Элли. – Кстати, нечто подобное наша девочка мне высказала еще вчера, наедине. Так что… по итогам выходит, что я, по этому самому вопросу, уже дважды полномочное лицо! Вот так вот!

- Цени! – со смехом отозвался мистер Шелтон.

- Всенепременнейше! – в тон ему ответила миссис Эллона Мэйбл. При этом, она взглянула на свою подопечную и обратилась к ней словесно:
- Лиза, у тебя есть еще, что сказать Главе нашего Клана? Или ты уже закончила? Не смею тебя торопить, но у нас с тобою, откровенно говоря, есть еще дела! Если что, это я так просто, напоминаю!

- Элли, я… закончила этот разговор! – откликнулась Лиза. – И я в твоем распоряжении!

В голосе ее чувствовалось облегчение – Старшая явно дала ей понять, что готова к диалогу. И это радовало, да еще как!

- Дик, номер Лизы у тебя есть. Теперь ты можешь позвонить ей в любое время дня и ночи. Уточнить, все ли с ней в порядке, не обижаю ли я мою девочку… Ну и все такое! Можешь, кстати, нагрянуть к нам с инспекцией, проверишь условия ее проживания. Булочек и печенья не обещаю, но чашка хорошего кофе для тебя непременно найдется! А сейчас…

Она сделала паузу – знак своему телефонному собеседнику о необходимости завершить общение. Потом обозначила особенное выражение лица в адрес своей воспитанницы – в тех же целях. Ну и… в общем, все поняли, что именно она имеет в виду.

- Мистер Шелтон! – сказала Лиза, - Я очень рада была Вас услышать! Элли совершенно права, у нас здесь дела… много разных дел!

- У тебя там точно все в порядке? Элли тебя не обижает?

Голос помощника шерифа звучал так, что было ясно: вопросы заданы чисто для проформы, никаких серьезных замечаний, по поводу воспитания бывшей беглянки отставным военным медиком, у него, на самом деле, нет вовсе. И Лиза ответила соответствующе.

- Офицер Шелтон! Элли делает для меня все, что может… и даже, наверное, гораздо больше! Я люблю ее и еще… Я счастлива жить с нею в этом… нашем доме!

Так она сказала. А еще… коротко поклонилась своей Старшей – как бы передавая ей эстафету дальнейшего разговора с Главой Клана.

- Ну, если все обстоит именно так, то я претензий не имею! – ответил им обеим полицейский офицер. – До свидания, Элли! Пока, Лиза!

- Пока, Дик! И еще раз, спасибо! – Элли кивнула Лизе, и ее воспитанница тоже произнесла слова, обозначающие завершение телефонного прощания.

- Доброго утра Вам и хорошего дня, офицер Шелтон! – сказала девочка и только тогда нажала кнопку отбоя вызова.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

23.

Теперь молодая женщина и ее смущенная воспитанница остались… наедине друг с другом. И акустически… И физически-присутственно. На секунду между ними повисла неловкая пауза… Каковую, впрочем, миссис Эллона Мэйбл прервала, обратившись к девочке. Она просто обозначила, прежде всего для самой себя, некоторые выводы – например, в части своих собственных полномочий, подтвержденных в ходе этого телефонно-личного разговора. Голос ее звучал теперь вполне серьезно, без капли иронии.

- Значит, только что ты подтвердила мое личное право воспитывать тебя и даже наказывать… по моему личному усмотрению, - сказала она. – То есть так, как мне вздумается. Причем, без протестов с твоей стороны, без стенаний и жалоб на мою жестокость. Я права?

Она испытующе глянула на свою юную собеседницу. Девочка совершенно стушевалась, оробела и смогла в ответ только молча кивнуть головой.

- То есть… Ты сама, без малейшего принуждения с моей стороны, решила вернуться к повиновению… и даже готова принять наказание, за то, что успела наговорить мне в этом кабинете.

Миссис Эллона Мэйбл констатировала для себя некоторые факты, которые были очевидны и понятны из нынешних слов и поведения ее подопечной. Ни содержание реплик, ни голос молодой женщины не давали ни малейшего намека на наличие даже малой толики гнева или раздражения. Но Лиза все равно отреагировала на ее слова слезами.

Она попытались их скрыть, обозначив визуальную покорность воле своей Старшей тем, что положила свой телефон на внешний край стола, потом отступила на шаг и опустилась на колени – в довершение ко всему, склонив перед Старшей свою голову. Причем, в финале этого самого движения, девочка замерла, потупив очи долу, в попытке скрыть свои эмоции от владелицы дома сего – кстати, попытке безуспешной. Девочка даже зажмурилась, стараясь удержаться от плача – не хотелось казаться жалкой… И даже достойной жалости.

В ответ, молодая женщина поднялась и вышла из-за стола, обогнула его, подошла к своей воспитаннице и положила ей руку на плечо.

- Я хочу видеть твои глаза, - сказала она.

Лиза подняла лицо и взглянула на нее снизу вверх. И всхлипнула, не без того.

Элли поймала ее взгляд и вздохнула.

- Тебе сейчас стыдно. Мучительно стыдно. Как никогда в жизни. Так, что… идея вытеснить стыд обычной болью, начинает казаться вовсе не такой уж и глупой. Вдруг станет… легче? Так? Ты ведь… именно это сейчас почувствовала?

Лиза в ответ на ее слова даже кивнуть не рискнула… Просто крепко зажмурилась, обозначив тем самым свое согласие с высказанным - а заодно попытавшись загнать внутрь-обратно все эти мучительные слезы! Вышло… с точностью до наоборот – все это хлынуло наружу, по щекам, до подбородка и быстро.

Элли сочувственно вздохнула.

- Добро пожаловать в клуб, моя дорогая! – провозгласила она. – Теперь ты понимаешь, что именно я ощутила, когда уложила тебя в постель и вошла потом к себе в спальню. Меня… скрутило изнутри так, что… В общем, я даже не смогла пойти к тебе, чтобы снова тебя проведать… Пока не навестила одно… памятное место, времен моего детства.

Лиза в ответ только и сумела всхлипнуть. Ни слов… ни даже сил на то, чтобы их произнести – если бы эти самые слова нашлись! – у девочки уже не было.

Элли протянула ей руку и девочка судорожно уцепилась за нее – подобно тому, как утопающий хватается за соломинку. Впрочем, здесь опора была куда как более основательная. Молодая женщина молча подняла ее на ноги и снова подвела к дивану. Уселась сама, усадила рядом свою воспитанницу. Прижала девочку к себе и шепнула ей на ушко одно только слово: «Плачь!» То ли приказала ей, то ли просто разрешила. А потом совсем уж коротенько коснулась ее ушка своими губами, подтверждая сказанное.

Девочка тут же уткнулась в грудь своей Старшей, обозначив исполнение приказа своей Старшей серией отчаянных рыданий, куда более горьких, чем те, коими она орошала многострадальную рубаху миссис Эллоны Мэйбл не далее, как вчера вечером – ту самую рубаху, по поводу которой и разгорелась у них в этот раз перепалка с шантажом и плачем…

Спустя какое-то время, миссис Эллона Мэйбл поцелуем в щечку – соленую! - обозначила свое желание продолжить хотя бы какое-то осмысленное общение со своей воспитанницей.

- Как ты? – шепотом поинтересовалась она. – Лучше?

Адресат вопроса коротко затрясла головою, в явном отрицании такого предположения.

- Стыдно… - ответила она словесно, через несколько секунд. И тут же задала вопрос - весьма неудобный, вряд ли уместный и своевременный… хотя и, по-своему, логичный:
- Ты будешь сечь меня… прямо здесь, да?

- Нет, - коротко и тихо откликнулась Элли.

- Тогда, значит… там, в гостиной? Как вчера?

- Нет.

- А-а-а… - протянула Лиза, обозначив этим звуком некоторое… понимание ситуации.

Она отстранилась от своей Старшей, взяла ее за руки. Заглянула ей в лицо своими заплаканными глазами и высказала нечто удивительное.

- Значит, ты будешь сечь меня там… в кладовке, - заявила она почти что с уверенностью, как о деле вполне решенном. – На той же самой скамейке, где тебя наказывал твой отец. Строго и без жалости. И знаешь, что…

Лиза сделала паузу – а по окончании ее, продолжила, причем совсем не вопросительной интонацией, а вполне себе утвердительным тоном голоса своего.

- Я хочу, - сказала Лиза, - чтобы сегодня… сейчас – в смысле, отныне и до нашего с тобою общего решения! – никакие просительные слова от меня, вроде «Прости!» и «Пощади!», во внимание тобою вовсе бы не принимались. Секи меня… сколько ты решишь. Даже не объявляй мне количество ударов! И так больно, как ты сочтешь нужным! Я не прошу… не стану просить у тебя ни прощения, ни пощады! Ты сама даруешь мне и то, и другое… когда сочтешь себя достаточно отмщенной! Так будет… правильно!

- Лиза… Я благодарна тебе за такое… щедрое разрешение. Я учту твое мнение, когда буду решать… по этому поводу. Но решать, все-таки, буду я. Хорошо?

Миссис Эллона Мэйбл произнесла это свое резюме медленно, раздельными фразами, очень тихим и твердым голосом. И девочка просто кивнула ей, в знак полного согласия и замерла, ожидая дальнейших ее распоряжений.

Да, она была готова отправиться в то самое место… чтобы получить там, из рук своей Старшей, все, что ей, по ее же, Лизы, мнению, причиталось – болевого и строгого! Однако миссис Эллона Мэйбл имела, по этому самому вопросу, вовсе другое суждение. Каковое она и высказала - сразу же после того, как привела лицо подопечной в порядок своим платком.

- Лиза, - сказала она, - я знаю, ты ведь и не думала рассказывать Дику Шелтону о том, что случилось сегодня ночью.

- Да, Элли, - тихим голосом ответила Лиза. – Я не могла тебя предать.

- Зачем же ты затеяла весь этот нелепый шантаж? – с недоумением в голосе спросила ее Старшая. – Ну, если ты не была готова идти в нем… до конца? С какой целью ты пыталась меня уличить вот так вот… самым очевидным образом?

- Я хотела добиться от тебя… Чтобы ты… Чтобы ты никогда так больше не поступала! – услышала она неожиданный и… несколько странный ответ. И еще более странное дополнение к нему:
- Или… чтобы ты это делала только со мною… вместе!

- Что? - недоумение в голосе молодой женщины усилилось.

- Я хотела защитить тебя, - пояснила Лиза сказанное – причем разъяснение оказалось еще более нелепым! – Чтобы ты… не наказывала себя так, как вчера… Ну, слишком сильно!

- Лиза… твое ли это дело? – удивленно спросила у нее Элли. – Зачем это все… тебе? Это же просто… нетактично!

- Я поняла это… - лицо девочки снова залила краска стыда. – Но поняла я это только сейчас. Вот прямо сейчас, когда увидела, что ты не испугалась! Элли… я многое поняла!

- Хм… Например?

Миссис Эллона Мэйбл обозначила лицом своим живейший интерес.

- Я поняла, что ты действительно… вправе сама решать, что рассказать мне, а что оставить… недосказанным. И что нельзя… ни в коем случае нельзя принуждать тебя быть откровенной. Тем более так грубо, как поступила я… сегодня!

- Ну, в общем… право недоговаривать я признаю и за тобой, – услышала девочка в ответ. - И… в общем, я тоже обещаю воздерживаться от грубостей.

Выразив вот так вот свое согласие с мнением своей воспитанницы, Элли немедленно сделала оговорку.

- Правда… всему есть пределы, дорогая моя! – поспешно добавила она. – И если я столкнусь с ситуацией, когда потребуется мое быстрое и жесткое вмешательство… Извини, я буду импровизировать!

- Хорошо! – Лиза кивнула в знак согласия - полного, безоговорочного и даже без улыбки на лице! – Ты… можешь поступать со мною так, как сочтешь нужным. Ты имеешь на это право.

- Лиза… я бы хотела, чтобы ты тоже… не боялась рисковать… в общении со мной, - Элли с трудом подбирала слова, поскольку объясняла своей воспитаннице несколько непривычные для себя возможности - из тех, которые никак не могли быть допущены во времена ее детства. – Чтобы ты тоже… училась общаться со мною резко… К примеру, говорить мне «Нет!», сопротивляться мне! При необходимости, конечно же! – сделала она важную оговорку – и Лиза кивнула в знак понимания! – Да… Я хочу, чтобы ты поступала так, как ты сочтешь правильным и справедливым… Даже зная о возможности наказания! Поэтому…

На этом месте молодая женщина усмехнулась – не едко, не зло, а по-доброму.

- Поэтому, - продолжила она свою мысль, - я на тебя, в общем-то, не сержусь. Но я все же хочу понять, почему ты сочла возможным действовать со мною именно так, с позиции силы – более чем сомнительной!

- Элли, я хотела заставить тебя отказаться от таких жестоких мер… которые ты применила к себе нынче ночью! – честно призналась Лиза. – А как же я еще могла заставить тебя это сделать? Только угрожать, что я все расскажу Дику Шелтону, единственному человеку, который может высказать тебе свое неодобрение! Конечно же, все в итоге вышло глупо, я понимаю…

- Глупо! – подтвердила ее Старшая.

Произнеся это слово, она как-то по-особому - жестом власти, мягкой, но необоримой! – сжала кисти рук своей воспитанницы, затребовав, тем самым, к себе сугубое внимание девочки.

- Лиза, я вправе недоговаривать тебе… многое, - сказала она. – Но знай, моя дорогая, что ты, прежде всего, имеешь право задавать мне вопросы. И еще. Ты можешь просить… вежливо просить меня о том, что тебе нужно. Вежливо. Понятно?

- Д-да… - запнувшись на слоге, ответила девочка. – Понятно…

- И… что?

Вопрос ее Старшей прозвучал и откровенно, и провокационно. И еще с намеками на…

- Элли, прошу тебя… Пожалуйста, сними свою рубашку! Пожалуйста! Ради меня!

Лиза произнесла это - как выдохнула. Причем, с эдакой странной интонацией недоверия – к себе, к ситуации… В общем, к своей способности верно слышать и правильно понимать. Смысл ее реакции можно было обозначить фразой: «А что, так можно было, да?» В ответ, ее Старшая кивнула головой, молчаливо подтверждая правоту ее внезапного прозрения, дескать, «Да, можно было! Только так и только… тебе!»

Ну, а потом…

Миссис Эллона Мэйбл взялась за верхнюю пуговицу своей рубахи и расстегнула ее…

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Когда молодая женщина расстегнула полностью свое одеяние – тот самый предмет их утренних споров и даже ссор! – Лиза замерла… беспрестанно переводя свой взгляд сверху вниз и обратно - то глядя в глаза своей Старшей, то пялясь на то, что теперь открылось, и стало видно, так сказать, у нее спереди. Да, Лиза никогда еще не видела такую… красивую грудь! Элли дома не носила бюстгальтера, так что… В общем, девочке было там, на что посмотреть!

Нет, умом своим девочка вполне понимала, что выражать таким способом свое внимание к телесным достоинствам миссис Эллоны Мэйбл, было совсем неправильно! Однако, она никак не могла себя пересилить, чтобы вовсе уж не посмотреть… там.

Естественно, Элли заметила ее восхищенный взгляд. Молодая женщина усмехнулась и… тут же подмигнула своей воспитаннице.

- Вообще-то, ты собиралась смотреть на то, что у меня творится там… сзади, на спине, а вовсе не на что-то другое! – заметила она. – Так что… Давай, моя дорогая, разглядывай, охай, ахай и… возмущайся! Ты ведь именно этого хотела? Я не ошибаюсь?

- Да… Я сейчас! – откликнулась девочка.

Лиза мгновенно переместилась к своей Старшей за спину, уселась там и… замерла в ожидании, не смея прикоснуться к ее одежде – даром, что сама добивалась этого!

- Смелее! – приободрила ее миссис Эллона Мэйбл. – Рубаха на мне, знаешь ли, не в обтяжку. Так что, даже руки мне из рукавов сейчас доставать вовсе нету никакой нужды. Просто… сдвинь одежду с плеч, по моим рукам, до локтей… пониже. В общем, снимать рубашку с меня полностью совсем необязательно!

- Да-да, конечно!

Лиза взялась за клетчатую ткань. Она поступила в точном соответствии с полученными инструкциями – в очередной раз, отметив для себя, что Старшей виднее! Попыталась стащить-скатать одежду вниз-и-назад. В смысле, сзади, и по рукам вниз. Как-то так… приблизительно и в общем виде.

Получилось… не сразу и несколько неловко – Элли пару раз шумно вздохнула, почувствовав, как ткань задела воспаленную настеганную кожу. Лиза со своей стороны обозначила сей неудобный момент звуком «Ой!» - естественно, в полном смущении! Впрочем, об этом она тут же сразу и позабыла, увидев… то, что открылось ее взгляду полностью, когда рубаха, наконец-то, оказалась спущена по рукам ее Старшей ниже середины спины – попутно, сдвинутая таким образом одежда, стянула молодой женщине руки, в локтях и сзади. Де-факто, Лиза ограничила степень свободы своей воспитательницы, можно сказать, почти что связала ее, лишив возможности должным образом сопротивляться действиям одной решительной девочки… весьма чувствительной к разным телесным проблемам той самой молодой женщины, которая доверила ей себя осмотреть.

Надо отметить, что миссис Эллона Мэйбл несколько даже поднапряглась – в ожидании реакции на то, что теперь открылось глазам ее воспитанницы.

Она не ошиблась.

- Ой… - послышался сдержанный возглас – там сзади. И потом… еще прозвучало - и громче, и протяжнее, и жалостливей:
- Ой… ёй-ёй-ёй-ёй…

Пауза… И далее уже на всхлипе:
- Элли… Зачем? Почему… так? Почему именно так?

- Ты что… так и не догадалась, по какой причине я делала это… вчера? – удивилась Элли. – Мне казалось… ты все прекрасно поняла – и причины, и… обстоятельства.

- Я… знаю причину, - прозвучал ответ – там, позади. – Но почему именно так… сурово?

Далее... воспитанница обхватила-обняла ее со стороны спины - почти лишив свою Старшую любой возможности к сопротивлению. И сразу же шепнула ей, почти что на ушко - нечто очень-очень странное:
- Отчего ты мне вчера не доверилась? Если бы я тебя наказывала, я бы сделала это... не так! Мягче и... с любовью!

Элли вздрогнула. Она, внезапно, припомнила, о чем именно шла речь несколько ранее... И обозначила в мыслях своих вопрос... Много вопросов!

Но задать их она не сумела. Просто потому, что далее началось действо, содержание и подробности которого, наверное, не смогла бы в точности обозначить даже та, кто его, это самое действо, затеяла.

Лиза... коснулась ее спины губами - да-да, именно так! И это прикосновение было чуточку болезненным лишь в самую первую долю секунды. Потом… короткий миг зуда от неловкого саднящего касания сменился странным облегчением в той самой конкретной точке ее тела. Еще один поцелуй – и снова тот же самый эффект загадочного облегчения телесных страданий молодой женщины, так внезапно оказавшейся во власти своей воспитанницы!

И еще раз то же самое…

И еще…

А потом, эти самые поцелуи – чуточку колючие, в самом начале, но целительные, живительные по сути своей! – были дополнены словами. Элли… почувствовала, как там, на ее спине, безжалостно выстеганной ею же - собственноручно, в эту самую ночь! – творится заклинание. Девочка шептала какие-то слова, эти слова складывались в странно звучащие фразы… И голос ее… был другим. Казалось, будто голосом Лизы сейчас говорила какая-то неведомая сущность… Или же личность… Которая прорвалась из иных измерений – или же на мгновение сбросила маску, под которой живет и скрывается здесь, на Земли! – только чтобы помочь той, кого полюбила!

А тот язык, на котором говорила сейчас ее воспитанница… Слова неуловимо походили на латынь – звучанием, что ли… Но латинские фразы – это азы врачебного обучения! Уж они-то миссис Эллоне Мэйбл были прекрасно знакомы. А здесь… Взволнованная, вдохновенная речь девочки не поддавалась никакому внятному переводу.

Похоже, язык этот был… особый. Из тех, которые практически вышли из употребления на Земли… много сотен лет тому назад! И не хотелось даже задавать вопрос – откуда девочке известны Слова и Правила той самой Древней Речи. Хотя бы потому, что они сейчас помогали.

И когда поцелуи продолжились… Все эти ласковые интимные касания уже ощущались ею, только как сладость, даже без первичного оттенка боли.

И это чувство облегчения, которое Элли теперь испытала – после зуда и ноющей боли, особенно, когда одежда касалась воспаленной кожи! Конечно же, она могла сама… Могла еще ночью прибегнуть к помощи тех самых, известных ей чудес Русской Медицины. Но…

Не пожелала тогда смягчить последствия своего ночного экстрима. Оставила его при себе – вернее, прямо на себе! – как некий хвостик от случившегося… Весьма неприятный, хотя и терпимый. Ну… если не считать, конечно же, бессонную ночь, которая так ее вымотала. А сейчас…

А сейчас ее девочка снимала с нее это болевое напряжение, ставшее для молодой женщины уже привычным фоном ее существования, на эти несколько часов. И это было здорово!

А вопросы… те самые, которые множились и даже углублялись – пропорционально усложнению происходящего – имело смысл пока что оставить при себе.

Так она и поступила. Молчала все то время, что девочка колдовала над ее спиной. Колдовала, кажется, в буквальном смысле этого самого слова. Это само по себе было поводом к серьезному разговору… но уже после.

После того, как…

В общем, процедура эта длилась, наверное, минут пять, не меньше. После чего, руки девочки снова приобняли ее сзади, а голос Лизы обратился к своей Старшей уже по вполне насущному вопросу:
- Элли, где у тебя та… «русская мазь»? Ну… та самая?

- В столе, второй ящик сверху, - Элли сама поразилась тому, как спокойно смогла произнести эти слова… после всего, что случилось.

Вопрошавшая откликнулась на эту значимую информацию не словом, а делом – встала на ноги и проследовала к месту нахождения лекарства, необходимого ей для продолжения лечения своей Старшей. К своему удивлению, там, в ящике стола, она обнаружила целых три тюбика. Девочка выбрала из них уже начатый, остальные положила на место и вернулась обратно.

Далее она, естественно, исполнила свою мечту: дополнила уже состоявшееся «колдовское» лечение более традиционным – в смысле, медикаментозным. А именно, аккуратно смазала синяки, багровые полосы и прочее… в общем, каждое пострадавшее место на ее спине этим самым «русским эликсиром» - средством проверенным и надежным, закрепляющим успех! Тем самым, юная врачевательница обозначила перспективы достаточно быстрого излечения на самое ближайшее будущее. Что, естественно, радовало.

Закончив свою работу, врачебную и колдовскую, в одно и то же время – причем, исполненную, надо отметить, на уровне выше всяких похвал! – Лиза еще раз обняла свою Элли – по-прежнему, с той, «пострадавшей» стороны! Девочка сделала это очень аккуратно, и молодая женщина снова подумала о том, что ее воспитанницу явно, весьма мотивировало зрелище последствий той самой ночной экзекуции, которую исполнила над собой ее Старшая. Между прочим, сама миссис Эллона Мэйбл, при всей своей храбрости, так и не рискнула полюбоваться, на те самые «узоры» - наверняка, весьма эффектные! – что остались там, на ее же собственной спине, Хотя знала, что разукрасила себя там знатно!

- Я… поцеловала тебя там… тридцать раз, - услышала она. – По одному поцелую за каждый удар – из тех, которые ты нанесла себе сама из-за меня! Оставшиеся десять… пускай возместит тебе твой муж… когда вернется! Не бойся, я не стану ему рассказывать о том, что случилось этой ночью. Я просто скажу ему, что ты… вынесла его из плена… своими молитвами, и буквально на своей спине. Десятикратно. Он вряд ли поймет до конца, но… поверит, куда он денется!

Вот сейчас голос Лизы снова звучал вовсе иначе, чем обычно. Низкие обертоны и совершенно иная манера говорить, ясно давали понять, что с молодой женщиной – реципиентом всех этих лечебных процедур, в том числе и магического рода, свойства и сути! - общается сейчас некая глубинная сущность, прячущаяся где-то там, в теле, душе и личности ее воспитанницы. Этой сущности было привычно не только командовать но, скорее, повелевать! И уж, во всяком случае, изрекать при этом некие незыблемые истины – обязательные к исполнению! - для нее привычное дело!

Высказав предыдущие свои суждения – несколько странные, в устах двенадцатилетнего ребенка! – та сущность, что обозначила свое колдовское присутствие, кажется, решила отступить обратно – в глубину личности девочки, частью истинной сути которой, она была.

Освобожденная от ее присутствия девочка как-то странно вздохнула, а дальше… продолжила уже совсем другим тоном. И голос ее теперь звучал совсем иначе. Это уже и вправду был голос самой Лизы Лир, бывшей приютской девчонки, обычный и привычный.

- Элли, я прошу тебя… умоляю! Если ты решишь снова, будто в чем-то виновата передо мною… Просто скажи мне, что ты была неправа! – воскликнула Лиза, пускай и взволнованно, с интонацией на всхлипе. – Можешь даже не уточнять, в чем именно ты виновата, я все равно тебя пойму и прощу! И не мучай себя больше так… хотя бы из-за меня! Пожалуйста!

Закончила она свой взволнованный спич коротким поцелуем, сигнатурой, обозначенной в основание шеи миссис Эллоны Мэйбл. Это означало, что для них обеих только что был исполнен некий значимый ритуал. И что их отношения возвращаются к прежним и привычным. Без объяснений всего случившегося между ними.

И это следовало принять. Ну… в каком-то самом общем смысле. Поскольку вопросы, эти странные вопросы… Они оставались и требовали ответов.

И вдруг…

Короткий стук-кап обозначил себя на обнаженном плече молодой женщине. Теплый и мокрый. Слеза этой девочки, благородно и благодарно врачующей свою Старшую – отставного медика, так на минуточку, и в этом-то вся суть!

И сразу же как-то сжало в горле… и там, изнутри – куда как глубже!

Элли резко вздохнула, пытаясь избавиться от слезного спазма – оно, конечно, искренне, но очень даже некстати! Естественно, ее воспитанница этим фактом весьма обеспокоилась и попыталась прийти к ней на помощь.

- Элли, что с тобой? – с тревогой в голосе спросила она.

- Все в порядке, не волнуйся, моя дорогая девочка! – Элли все-таки смогла… сумела справиться с таким внезапным всплеском эмпатического сопереживания. И сразу же перешла на деловой тон – во всяком случае, попыталась это сделать! – Если ты там уже закончила свои упражнения на моей спине - специфические и не очень! – верни уже на место мою рубаху и предстань пред моими очами… Если тебе нетрудно!

- Нет, мне… совсем нетрудно!

Произнеся эти слова, Лиза постаралась незамедлительно исполнить первую часть ее пожелания.

У нее получилось. И даже расправляя клетчатую фланель по спине своей Старшей, девочка как-то умудрилась не потревожить ее раздраженную кожу. Когда же руки ее воспитательницы оказались свободными, и та, не спеша, начала застегивать пуговицы – спереди на рубахе – девочка вышла у нее из-за спины, встала перед нею, посмотрела с грустью сверху и… опустилась на колени перед молодой женщиной – настрадавшейся от своих же собственных рук и излеченной ее, Лизы, стараниями.

Миссис Эллона Мэйбл, в ответ на ее старания, только вздохнула и хлопнула ладонью по коже их общего дивана, справа от себя, отдав этим самым жестом распоряжение девочке занять место, определенное ей по праву.

По праву близости к той, кого эта самая девочка пыталась защитить. Как уж могла…

- Лиза, у меня есть к тебе разговор… - сказала миссис Эллона Мэйбл, взяв девочку за руки. - Так… несколько вопросов. Таких… серьезных. И одна просьба. Очень серьезная.

- Да, Элли! – откликнулась Лиза. – Все, что угодно!

- Ловлю на слове! – как-то серьезно произнесла ее Старшая. И продолжила, разъяснив девочке свою преамбулу:
- Я, помнится, позволила тебе использовать, в общении со мною, такие формы защиты, как твое молчание, в ответ на мои вопросы… И умолчание о том, что было. Право помалкивать о том, что я хочу узнать и о чем спрашиваю, и право не рассказывать подразумеваемое до тех пор, пока не будет задан конкретный и точный вопрос.

- Ты… просишь меня добровольно отказаться от этих прав? – уточнила Лиза и, не дожидаясь от нее ответа, тут же кивнула головою:
- Да, если ты хочешь этого… Разумеется, я готова от них отказаться!

- Я не прошу тебя о такой жертве! – возразила Элли. – Просто призываю тебя отказаться от таких форм защиты твоей личности… вместе со мною и одновременно.

- В смысле? – удивилась девочка. – Тебе-то зачем такая откровенность?

- Так будет честно, - провозгласила ее Старшая. – Ты открыта, и я тоже открыта, полностью и до конца. Говорим обо всем - о необычном, непростом и самом сокровенном. Без утайки. Без недоговорок. Полная откровенность. Пока что… только на сегодня. Если нам обеим это окажется приемлемо, и по силам… тогда мы распространим такую форму взаимного доверия на дальнейшее наше общение. Ты… согласна?

- Согласна! – девочка кивнула головою, подтверждая этим жестом свои слова, как значимые. – Спрашивай!

- Ночью… тебя разбудили мои шаги… Ты встала и вышла, потихоньку, из комнаты, чтобы узнать, что случилось и почему я не сплю, - Элли начала с серии утверждений, - Ты просто хотела удостовериться в том, что со мною все в порядке. Ну… и, при случае, чем-нибудь мне помочь. Так?

- Да, - ответила девочка на этот финальный вопрос, не высказывая никаких возражений против того, что было заявлено ее Старшей.

- Когда я вышла в ту комнату, - указательное местоимение, использованное миссис Эллоной Мэйбл, в ее разъяснениях, было выделено интонационно – и неспроста! – Я… заперла за собою дверь?

- Д-да… - Лиза с усилием припомнила былое:
- Та самая дверь… Да, дверь была заперта… изнутри!

- У тебя что… был фонарик? Как ты это определила?

В ответ на прозвучавшие вопросы, девочка пожала плечами, как-то неопределенно. И только после этого, она позволила себе вербализировать свои мысли - по этому самому поводу.

- Я… подергала за ручку, - припомнила она. – Дверь… даже не шелохнулась. Ты заперла ее изнутри, это точно!

- Тогда… как же ты могла узнать о том, что там происходило? –неким вкрадчивым тоном голоса своего поинтересовалась ее, Лизы, Старшая.

- Э-э-э… - Лиза замерла, в замешательстве. Вопрос был из категории, «лучше не отвечать»!

Но было уже поздно.

- Лиза, мы ведь договорились, - покачала головой миссис Эллона Мэйбл. – Без умолчаний и прочего. Я хочу знать все, в точности и без оговорок! Полностью!

- Ты… не поймешь, - ответила Лиза.

Голос ее прервался. Еще бы! Такое откровение… принять было не очень-то просто!

- Я попытаюсь, - жестко обозначила свое требование миссис Эллона Мэйбл. И добавила безапелляционным тоном:
- Говори, как есть! Лиза, ты же обещала!

- Я… была там, - ответила девочка ей чистую правду. Хотя и весьма неоднозначную. – Там, внутри… С тобою рядом. Вернее… чуточку позади тебя. И я там… все видела и слышала. Прости…

- Лиза… Ведь ты же сама сказала, что дверь была заперта изнутри, - напомнила ей миссис Эллона Мэйбл. – И ты никак не могла войти туда раньше меня. Да и вообще, я бы сразу же почувствовала твое присутствие возле меня, там, в кладовке! И, кстати, не стоит придумывать сказки про то, что ты все это услышала из-за дверей. Это место… Видишь ли, дорогая моя, оттуда не было ничего слышно, даже когда меня там наказывали и я там… орала в полный голос! Не знаю, приложил ли мой отец свои руки к тому, чтобы устроить там такую… приличную звукоизоляцию или же там все само собою так получилось… В общем, это самое «заглушенное» место во всем доме!

- Элли! – воскликнула Лиза. - Я говорю тебе правду! Я действительно, была та внутри, рядом с тобою! Но только не в теле…

Миссис Эллона Мэйбл на секунду приподняла брови – не столько в удивлении, сколько обозначив тем самым дополнительный вопрос-намек-требование. Сим жестом – понятным девочке без всякого перевода! – она отдала ей распоряжение дать подробные пояснения по поводу только что высказанного.

Лиза попыталась выполнить этот приказ. Смущаясь и краснея, она постаралась объяснить своей Старшей общую специфику своих действий и ощущений… В общем, сделала попытку, как можно более внятно объяснить, что же произошло с нею этой ночью – там, у двери и, главное, за дверью. Стоит отметить, что молодая женщина дала своей воспитаннице выговориться. Она не прерывала девочку, даже не задавала никаких наводящих или же уточняющих вопросов, просто внимательно слушала ее. И когда ее подопечная, наконец, замолчала - вот только тогда миссис Эллона Мэйбл позволила себе некоторые уточнения.

- Контрольный вопрос для уяснения ситуации, - сказала она. – Там, в комнате… которую ты называешь кладовкой – пускай так и будет! В общем, у меня там было одно видение. В нем было… нечто странное. Я видела себя… как будто со стороны. И будто не я себя стегала те самым ремнем, а именно ты со мною это делала. Да… ты, Лиза, хлестала меня по спине! Как будто наказывала меня… Ну, ты знаешь, за что! Так вот… Скажи мне, моя девочка… А что там, в этом моем видении, было дальше? Ну… после того, как ты закончила меня… наказывать?

- Я… подала тебе прут, - ответила Лиза ей чистую правду. – И попросила высечь меня за то, что я посмела поднять на тебя руку!

- Ты… это тоже видела? – поинтересовалась Элли.

- Я… это видение придумала и… послала тебе! – услышала она ответ в высшей степени странного содержания! – Я просто дала тебе понять, что я могла бы наказать тебя не так сурово… Если бы ты только тогда мне доверилась!

- Забавно! – сдержанно усмехнулась ее Старшая. И тут же она задала весьма неожиданный вопрос:
- Лиза, тебе известно значение слова «ментат»?

- Да, - призналась девочка. – Мама… когда была жива, она мне говорила, что этим словом обозначают таких как я. И мама говорила мне, что нельзя никому рассказывать об этих моих странностях. Что обычные… в смысле, нормальные люди боятся таких вот… как я. И что они даже могут меня убить…

- Себя, значит, твоя мама числила среди ненормальных, - как-то скептически произнесла Элли. А потом, вполне логично, поинтересовалась у девочки:
- Лиза, скажи мне… А почему я узнаю о твоих… особенностях только сейчас? И только после такого допроса? Почему ты не рассказала мне об этом раньше?

Лиза окончательно смутилась. Она на мгновение потупила очи долу, а потом, решившись, ответила. Честно и откровенно.

- Когда мама умерла, я утратила все мои… особые способности, - сказала она. - И я начала обретать их снова… только позавчера!

- Скажи мне точно, когда и при каких обстоятельствах это случилось? – последовал со стороны молодой женщины быстрый вопрос.

Впрочем, девочка вовсе не собиралась больше ничего скрывать от своей Старшей и охотно пояснила требуемое.

- Когда мы вернулись домой и я… бегала за прутьями, - сказала она. – Ну… теми, которые мы пустили потом на этот… «предупредительный» уголок, в твоем кабинете. Ты ведь помнишь?

- Прекрасно помню! – как-то хмуро отозвалась ее Старшая. – Я тогда как раз не слабо психовала, по этому поводу… И обрывала телефон Дику Шелтону, собираясь в очередной раз тебя искать!

- Я тогда… почувствовала твое отчаяние – там, еще за дверью! – объяснила Лиза. – А после, я ощутила твое желание меня отхлестать…

- И поэтому ты явилась в мой кабинет не с пустыми руками, а прихватив с собою те самые прутья, что я велела тебе собрать – хотя ты вполне могла бы их оставить где-нибудь там, внизу! Да хотя бы в ванной или на кухне! – закончила ее мысль Элли. – Ну, а дальше… От этого все и завертелось!

- Да… - тихим голосом ответила ей девочка.

Некоторое время они оставались в прежней позиции – в смысле, сидя рядом на диване, повернувшись лицом друг к другу, и держа друг друга за руки. А потом… Лиза прервала их молчание самым странным вопросом, который могла бы услышать от нее миссис Эллона Мэйбл.

- Элли, скажи мне честно… Ты ведь агент «Opus Dei»? [Организация католического толка, подчиненная Папскому престолу, ставящая перед собой... неоднозначные цели и... имеющая вполне однозначную негативную репутацию среди тех, кто занимается пресловутыми «паранормальными явлениями» - прим. Автора].

- Лиза… Ты с чего это взяла? – оторопело переспросила ее молодая женщина.

- Элли… Я ведь тебя не осуждаю, - Лиза была настойчива. – Ты спасла меня, я это помню. Ты заботишься обо мне. И я… готова исполнить то, что ты мне прикажешь. Но хочу точно знать, кто ты!

- Та-а-ак… - скептически протянула Элли. – Лиза, а что вообще ты знаешь об этой… организации? И с чего это ты решила, будто я с нею как-то связана?

- Мама говорила, что «Opus Dei» охотится на таких, как я, - ответила Лиза. – И я читала, в «Энциклопедии Всякого», что они наследуют… инквизиции.

- А та, в свою очередь, пытала и казнила еретиков… А также тех, кого инквизиция считала колдунами и ведьмами, - завершила недосказанное миссис Эллона Мэйбл.

- С точки зрения твоей религии… я ведьма, - тихим голосом заметила Лиза.

- Так говорила тебе твоя мама? – поинтересовалась Элли. – Вы именно поэтому… путешествовали? В смысле, переезжали с нею с места на место? Она так пыталась тебя защитить?

- Наверное! – Лиза пожала плечами и смущенно замолчала.

Миссис Эллона Мэйбл вздохнула, погладила пальцы своей подопечной – ласковым жестом, акцентировавшим ее внимание на словах, которые предполагались к произнесению.

- Лиза, я все понимаю, - сказала она. – В книгах историков инквизиция показана как нечто жуткое, жестокое и кровожадное. Как организация, которая пытала и жгла всех подряд. И перспектива столкновения с ее наследниками позитива у тебя вызвать не могла в принципе. Но запомни, моя дорогая, одну простую вещь. Члены «Opus Dei» католики. Но не все католики члены «Opus Dei». Я военный медик, а не специалист по отлову девочек, имеющих особые способности эзотерического плана. Я готова поклясться тебе на Священном Писании, что я не связана с бывшей Святой Инквизицией, именуемой ныне «Opus Dei». Я не собираюсь никому сообщать о твоих… особенностях. Даже Дику Шелтону… Если ты, конечно же, сама не пожелаешь поставить его в известность о своих талантах.

- Это… не таланты. – Лиза покачала головой. – Я чаще всего не могу контролировать то, что со мною происходит. А торжественных клятв мне не надо. Мне достаточно твоего слова. Прости, что я, на секунду, усомнилась… в тебе!

- Судя по всему, для того, чтобы твои таланты могли проявляться… рядом с тобою должен быть кто-то, кого ты любишь! И кто любит тебя! – сделала свой вывод из сказанного миссис Эллона Мэйбл. И дополнила его не менее очевидным:
- Ты испугалась, что я поведу себя как фанатичка. Не бойся, Лиза, я принимаю тебя такой, какая ты есть. И еще… Я склонна оправдать твою выходку – насчет всей этой грубости и шантажа!

- Но Элли! – попыталась протестовать, однако ее Старшая отрицательно покачала головой.

- Не спорь, моя дорогая! – сказала она. – Я так решила.

- Но мне стыдно… - Лиза попыталась высказать еще какое-то возражение морального порядка, однако миссис Эллона Мэйбл кивком головы снова обозначила отрицание ее, Лизы, претензий на право стать жертвой в очередной раз.

- Что ж… не одной тебе стыдиться сегодня, - сказала Элли. – Предлагаю разменять наш стыд обоюдно и… оставить его где-нибудь в стороне. Ну… если получится…

- Что ты имеешь в виду? – удивилась Лиза.

- То, что именно я тебя позвала сюда… в этот кабинет. Чтобы обсудить кое-что очень серьезное. С моей стороны, - многозначительно подчеркнула ее Старшая. – Но теперь у все нас с тобою стало… в общем, совсем непросто.

Произнеся эту загадочную фразу, миссис Эллона Мэйбл выпустила пальцы своей воспитанницы, чуточку отвернулась от нее, усевшись теперь прямо перпендикулярно дивану. Откинулась на него спиною и прикрыла свои глаза.

- Элли, что с тобой? – с тревогой поинтересовалась Лиза.

- Мне тоже стыдно, - последовал незамедлительный ответ.

- Так скажи мне… В чем же ты считаешь себя виноватой? – откликнулась Лиза. – И я прощу тебя… сразу же и полностью! Клянусь!

Лиза подняла пальцы правой руки в клятвенном жесте – как будто ее Старшая могла это видеть!

Однако… все-таки увидела. Миссис Эллона Мэйбл внезапно открыла свои глаза - именно в тот самый миг, буквально, как чувствовала! - и успела заметить обращенный к ней жест. Она… снова вздохнула, чуть кивнула головою, а после этого хлопнула ладонью по своему бедру – при этом, ладонь ее сразу же скользнула на диван.

Лиза прекрасно поняла это ее распоряжение. Она резко придвинулась к своей Старшей – именно вплотную, бедро к бедру. Коснулась губами плеча молодой женщины, щекой своей прижалась к клетчатой фланели, обняла ее особым образом, просунув одну свою руку ей под спину, другой же обхватив свою Старшую под грудью.

- Делаем так, - шепнула она. – Ты рассказываешь мне обо всем, что тебя мучает. А я тебя прощаю. Хорошо?

Миссис Эллона Мэйбл снова вздохнула.

- Конечно же, ты меня простишь. А куда ты, собственно, денешься? Ты же любишь меня – и склонна оправдывать все то, что я совершила. Особенно, ежели ты считаешь себя единственной компетентной судией в этом самом вопросе. Но, видишь ли, моя дорогая… Чуточку раньше, я сказала, что готова оправдать те дерзкие глупости, которыми ты пыталась заставить меня признаться в том, что именно я делала там, в кладовке, этой ночью. И у тебя все равно осталось чувство стыда. Так?

Она повернула голову набок. Лиза столкнулась с ее взглядом как никогда близко. И в серых глазах молодой женщины девочка увидела странную смесь сожаления и огорчения, да еще с нотками отчаяния – где-то там, на заднем плане, но вполне ощутимо!

Стало грустно и… больно. Элли… она то ли почувствовала это… А может быть, поняла по изменившемуся лицу своей воспитанницы. Отвернулась и прикрыла глаза.

- Прости, - сказала она. – Ты, наверное, слишком чувствительна к вещам такого рода… у тех, кого ты любишь. Было… неприятно?

- Да, - подтвердила Лиза. – Зато я теперь знаю, что ты говоришь мне чистую правду. Ты считаешь, что мое прощение ничего не изменит. И ты по прежнему будешь чувствовать себя виноватой. Но я… Все равно хочу знать, за что ты себя так винишь.

- Лиза, я бы очень хотела, чтобы ты думала обо мне лучше… В смысле, лучше, чем я того заслуживаю. Но все должно быть честно… между нами. Поэтому…

Миссис Эллона Мэйбл, наконец-то, открыла глаза, повернула голову набок и снова заглянула в глаза своей воспитанницы. И отдала ей приказ – вежливый, но твердый. Не оставляющий иных вариантов, кроме подчинения.

- Я не решилась сказать это словами. Да ты бы мне и не поверила. Решила бы, будто я шучу, или попросту возвожу на себя напраслину. В общем… я знаю, люди больше доверяют письменному изложению мыслей и чувств, так уж получилось! И, тем более, если какие-то факты изложены в личных записях – письмах близким и дневниках. Я хочу, чтобы ты сейчас уселась стол – да-да, именно туда, прямо на мое место! Открой мой дневник и читай. А я…

Миссис Эллона Мэйбл мягко отстранила от себя девочку. Встала-поднялась с дивана и прошла к выходу. В дверях молодая женщина повернулась к Лизе. Девочка обрадовалась тому, что ее Старшая позволила себе, наконец-то, грустную улыбку.

- Не хочу, чтобы мое присутствие давило тебе на психику, - сказала Элли. – Пойду… приготовлю лимонад. Чтобы было, нам с тобою, за чем поговорить. Ты ведь не будешь против?

- Конечно, не буду, Элли! - Лиза кивнула головой в знак согласия. - Ты же знаешь, я люблю… твой лимонад!

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

25.

Когда за ее Старшей закрылась дверь, девочка немедленно приступила к порученному ей делу. А именно, подошла к столу и уселась на то самое место, которое обычно занимала сама миссис Эллона Мэйбл – чтобы прочитать очередную часть ее дневника.

Устраиваясь в кресле с высокой спинкой, Лиза отчего-то подумала, что до нынешней хозяйки дома сего, за этим же столом, на этом самом месте, восседал иной домовладыка. Тот, кто весьма сурово проявлял свою власть над самой миссис Эллоной Мэйбл – тогда еще Элли Джеймсон! – во времена ее, Эллоны, детства. Эта мысль неприятно кольнула девочку изнутри. А после… наступило понимание.

Ее, самую младшую из обитателей этого дома – их здесь пока что только двое, но это не суть! – устроили на некое «Место Власти». И это означало, что некий выбор, который сейчас сделает девочка, по итогам прочтения предложенного, будет иметь свою цену… на будущее.

Да… в каком-то смысле, ей сейчас было дано право решать судьбу своей Старшей. А по большому счету, их с Лизой общую судьбу.

В этот раз Элли загнула лист на записи предыдущего дня. Сам этот день в их общей жизни был полон, как говорится, знаменательными событиями, болевыми и не очень… Вот только автор дневника обозначала их очень кратко и более чем странно.

***

Сегодня… я устроила Лизе торжественное посвящение. Кажется, моя девочка осталась всем этим вполне довольна. Даже то, что центральным действием всей этой церемонии для нее стали розги. Держалась она по ходу сечения почти героически. У меня просто нет слов, чтобы передать мое восхищение ее терпением и искренней преданностью. А вот я… поступила с нею просто ужасно. Страшно то, что я сама не ожидала, как низко я могу пасть… прикрываясь оправданиями в стиле: «Она ведь сама этого хотела! Сама всего этого добивалась! Это все просто необходимо… для ее же пользы!» И все ведь было почти что в точности так… если смотреть на ситуацию чисто формально! Особенно, если глянуть на то, что случилось между нами, ее благодарным взглядом! Ее глазами, полными восторга от того, что она принята мною официально и с церемонией… запоминающейся на всю жизнь!

Но ее точка зрения… не учитывает моих тогдашних ощущений, и того, что я чувствую сейчас. Я не знала, что можно буквально собственной своей кожей ощущать всю мерзость своего поступка! Никогда не знала, что со мною случится такое.

Нет никаких сил, терпеть всю эту грязь… внутри меня и даже снаружи! Хочется избавиться от этого ощущения… Но как это сделать? Ума не приложу!

Просить у Лизы прощения? Но она, наверняка, уже спит… А мне уже не уснуть… никак!

Бедная, бедная моя девочка! Прости меня!

***

Перед тем, как перелистнуть страницу и читать дальше, Лиза снова пробежала глазами только что прочитанные абзацы этой взволнованной исповеди. Бедняжка Элли! Она так мучилась тем, что поступила с нею сурово! И не смогла себе простить…

А Лиза, вместо того, чтобы понять ее и проявить хотя бы минимум такта, позволила себе такие глупости!

Девочка вздохнула. Ну? И что теперь ей делать? Ну, не просить же ее, свою Старшую, организовать рандеву в той самой… кладовке! С понятными действиями и результатами! Элли от одного такого предложения будет реветь, не переставая, с утра и до вечера! И неспроста. Решит, что ты над нею издеваешься. И поди, докажи ей обратное! Милости просим!

Она с грустью покачала головою и перевернула страницу. Там как раз начиналась запись, датированная сегодняшним днем. Причем стиль того, что сейчас пришлось ей читать, резко контрастировал с другими текстами, ранее записанными миссис Эллоной Мэйбл в эту самую книжицу, старой – можно сказать, старинной! – перьевой ручкой! Хотя бы потому, что написанное начиналось именно с обращения к ней, к юной читательнице.

***

Лиза! Нынче ночью… В общем, получилось, что я так толком и не уснула. Было время подумать над тем, что случилось вчера. И мысли мои, нужно честно признаться, были вовсе невеселые.

Ты знаешь, что дневники как раз и предназначены для того, чтобы записывать такие мысли – личные и потаенные от всех! – и потом… переживать, размышлять над ними, делая для себя выводы на будущее. То есть, именно по этой самой причине, они не предназначены для чужих глаз. Но именно твои глаза для меня вовсе не чужие!

Помнишь, я доверилась тебе, признала за тобою право читать любые мои дневники и письма? Понятно, ты не успела оценить этот мой жест – и уж тем более, не успела воспользоваться такой занятной возможностью.

При всем твоем неукротимом любопытстве, ты девочка тактичная. И ты вовсе не собиралась, в наглую заходить в мой кабинет - который для тебя все еще суть некий центр моей сакральной власти домовладелицы, распространяющейся, в том числе, и на твою скромную персону. В чем-то это так и есть. Именно по этой самой причине ты сейчас сидишь за моим столом… Ну… или же там, на диване - если именно там тебе удобнее!

Так вот, моя дорогая. Сейчас в твоих руках особая власть, право принять одно принципиальное решение… значимое для нас обеих. Оно только кажется простым. На самый первый взгляд. И я опасаюсь, что ты склонна именно к самому простому варианту…

Если честно, я считаю, что вероятность того, что ты примешь решение, так сказать, «в мою пользу», порядка 90 процентов с лишним. Просто потому, что… Я знаю, ты испытываешь в отношении меня нечто вроде эйфории. Восторг, обожание… Весь спектр позитивных чувств, сосредоточенных в твоей голове, в твоих мыслях… вокруг образа моей персоны. Господи, как же я это все… понимаю!

Ты искренне любишь меня. И тебе кажется, что быть со мною вместе, подчиняться мне, исполнять мои желания, учиться у меня и прочее… Ты считаешь, что это единственный правильный вариант, что иное будет означать предательство… с твоей стороны.

Нет, моя дорогая. Запомни, что я даю тебе право выбора. И я настойчиво предлагаю тебе принять решение в твою пользу. В твоих собственных интересах.

Сейчас ты думаешь, будто наши интересы совпадают. Однако… это вовсе не так.

Лиза, милая моя! Я могла бы воспользоваться твоей детской восторженностью, твоей наивной и благодарной верой в меня и… просто промолчать об изнанке вчерашних событий. Но я не хочу… Я не могу молчать об этом и тем самым совершить подлость. Нынешняя бессонная ночь и муки совести заставили меня взяться за перо.

Вчера я тебя… торжественно наказала. Так сказать, во искупление неких твоих «грехов» - тех, что ты сама за собою признала. Уверена, сейчас ты числишь то, что я с тобою делала, по разряду «позитив». Символическое очищение беглянки от былых прегрешений и принятие ее – в смысле, тебя! – в мои личные воспитанницы. Не «по закону», а так… Символически, знаково… И при этом чувствительно для тебя.

Да, милая моя девочка! Весь тот ритуал замышлялся именно так, чтобы впечатлить тебя и… привязать тебя ко мне. И мне это удалось.

Попутно… ты приняла, как должное, мое право причинять тебе боль. В таком особом… «наказательном» виде. Ты приняла это, по умолчанию, как безусловное благо для тебя. Без возмущения, без возражений и даже без проявлений недовольства. Ты сочла, что я поступила правильно, и при этом… Ты вовсе не заметила, как стала жертвой манипуляции, с моей стороны. И то, что я сумела тебя убедить в такой моей правоте… В твоих глазах это теперь оправдывает подобное на будущее… Мол, впредь я тоже могу поступать с тобою в точности так… и даже более жестоко!

Лиза, знай, что ты столкнулась с жестокой и, откровенно говоря, подлой манипуляцией. Я устроила ее… возможно, бессознательно. Не исключено, что корни всей этой дряни – той, что сидит там, во мне, где-то очень глубоко! – лежат в моем детстве, о специфике которого ты, в общем-то, уже наслышана.

Впрочем…

Все это стандартная чушь, в стиле психоаналитиков, оправдывающих любую мерзость «воспоминаниями детства»… Или просто, дурацкая болтовня ни о чем. Знаешь, мне и вправду, было бы легче списать это все на суровость моего отца, придумать на основе этого кучу дурацких объяснений. А после этого многословно рассуждать… Например, о моем подсознательном желании воспроизвести эту модель поведения на одной доверчивой девочке, оказавшейся в моей личной власти и посчитавшей для себя необходимым соответствовать тем образцам поведения и воспитания, которые были явлены ей – в смысле, тебе! – в моем лице.

Так вот, Лиза. Я не могу оправдываться чем-то подобным. Я вообще… не имею права искать себе оправдания по этому поводу. А знаешь, почему?

Я хуже моего отца. Гораздо хуже! И я не могла научиться у него именно этому – он просто не такой! Я не могу… совсем не могу его винить… хотя бы в этом! Нет, моя дорогая, это что-то мое личное. Да… именно то, что находится там, у меня внутри!

Это… начало проявляться, как только ты заговорила о наказании. Я должна была… Я просто обязана была, оборвать тебя на полуслове, на самом крошечном намеке на нечто подобное – учитывая болевой опыт моего детства! Но вместо этого, я тебя поддержала – и это было самым первым звоночком. Который я, увы, не отследила. А дальше…

Все пошло по нарастающей. Ты распаляла свое воображение – всеми этими подробностями грядущего болевого освобождения от чувства вины. Как будто бы ты и впрямь была хоть в чем-нибудь виновата! А я… можно сказать, подыгрывала тебе в открытую! Твердо и умело вела тебя к принятию нужного мне решения! Я уже тогда знала, что предстоящее будет мне… приятно. Но успокаивала себя, мол, это все будет на пользу именно тебе! Ну а я при этом… так, исполняю свои обязанности опекуна, по твоему надлежащему воспитанию, не более того!

Я должна была остановиться… но так и не сумела сделать это вовремя – до первого удара! А когда я уже начала тебя наказывать…

Знаешь, Лиза, в эти минуты я чувствовала тебя по-настоящему близкой! И когда, на двадцатом ударе прут отломался уже настолько, что для продолжения мне было необходимо его заменить, я все уже понимала. Ты, конечно же, не сказала мне ни слова, но мне-то уже было ясно – что ты хочешь все это прекратить! И сделать это – поступить с тобою правильно и милосердно! – было полностью в моей власти. Вариантов было много, как говорится, на любой вкус! Я могла, к примеру… взять свежий прут, но обозначить продолжение наказания чисто символически, не причиняя тебе никакой боли! Ну, раз уж мне так хотелось соблюсти все придуманные нами формальности того самого… посвящения. А можно было на все эти формальности наплевать и просто тебя пощадить! Остановиться, отбросить прут, поднять тебя и обнять! И ты была бы счастлива!

Но я выбрала самое дурное, что только можно было придумать. Взяла новый прут и… решила исполнить продолжение сечения в точности так, как я тогда захотела – жестче, гораздо больнее, чем первую часть! Впрочем, ты и сама это все, разумеется, и заметила, и прочувствовала!

Да… Я тогда пожелала услышать твои стоны… Я жаждала увидеть, как мои удары оставляют на твоей нежной коже следы… куда более яркие, чем в начале сечения, когда я сдерживала себя! Я возжелала увидеть, как ты судорожно дергаешься от боли и… услышать, в итоге, как ты закричишь! Да, моя милая девочка, я действительно хотела насладиться твоими криками! Когда я приступила ко второй части твоего наказания, я имела в голове своей весь этот мерзкий набор жестоких вожделений! И я их тогда вовсе не стыдилась – та самая… дурная часть моей души руководила всеми моими действиями, до тех пор, пока ты меня не позвала!

Ты выкрикнула мое имя и тем самым, наверное, спасла меня, от окончательного падения. Я тогда… почти что очнулась. Впрочем, этого хватило только на то, чтобы заставить меня несколько видоизменить твое наказание. Моя дурная составляющая как бы оказала тебе милость – и та часть моей души, которая обязана была протестовать и спасти тебя, полностью согласилась с ее мнением! В итоге, то самое наказание, по сути своей, стало для тебя еще более ужасным и унизительным!

Лиза, я манипулировала тобой, вынуждая тебя все время соглашаться с моим насилием! И так… каждый раз, после каждого удара! Я подавала это как некую… заботу о тебе. Но ведь по сути – это был еще более мерзкий поступок, с моей стороны! Однако… в те мгновения я себя совершенно успокоила – тем, что вовремя приняла соответствующие меры и довела… правильнее сказать, дотянула тебя до заранее согласованного финала. И я заставила тебя принять это, как правильное и даже милосердное деяние!

Что же именно я тогда натворила, до меня начало доходить много позже, когда я… уже завершила все задуманные мною ритуалы твоего посвящения и уложила тебя спать. И только, когда я, наконец-то, осталась одна, Ее Величество Совесть наконец-то соизволила во мне проснуться… Можешь считать, что она взяла меня за глотку и очень жестко напомнила мне, какой мерзостью я занималась в этот вечер… да и в предыдущие сутки тоже! И тогда я…

В общем, не стоит пока что об этом. Считай, что я приняла некоторые меры, для того, чтобы смягчить этот мой внутренний конфликт. Ну, а после этого… за весь остаток ночи у меня было достаточно времени, чтобы решиться поутру написать тебе все это здесь, в моем дневнике.

Итак, моя дорогая девочка, прими как данность, что…

В общем, главная моя мысль такова. С учетом всего, что ты прочитала, тебе имеет смысл полностью пересмотреть нынешнее твое восторженное отношение ко мне. Пойми, моя дорогая, что все написанное выше, о моем эмоциональном восприятии случившегося между нами, это чистая правда! Я поступила с тобою жестоко и отвратительно! Воспользовавшись твоей восторженностью и необъективностью, я психологически привязала тебя к себе. И если ты, прочитав это мое откровение, искренне возмутишься моими ужасными поступками, я это пойму.

Я вызываю тебя на честный и откровенный разговор. Предлагаю тебе пересмотреть систему отношений между нами и… если ты решишь, что я больше не вправе тебя воспитывать, если ты скажешь, что ты мне больше не доверяешь, то… Нам тогда останется только обсудить условия нашего с тобою расставания.

Ты не представляешь, как больно мне это писать… Но я приму такое твое решение.

Обратная ситуация – если ты меня простишь и скажешь свое ДА продолжению жизни со мной – таит для тебя немало проблем.

Давай начистоту, Лиза! Я просто опасна для тебя! Во всяком случае, в таких вот ситуациях – когда во мне пробуждается эта внутренняя дрянь! А когда такое случится в следующий раз и как проявится – это непредсказуемо. Но жить в доме у женщины, которая способна на такую жестокость в отношении тебя, это совершенно неоправданный риск. Именно для тебя.

Если подойти к нашей ситуации объективно – я обязана явиться к мировому судье и заявить о моей неспособности воспитывать тебя. Ну… чтобы не рассказывать ему о себе вещей куда более неприятных.

В общем… Если ты скажешь НЕТ продолжению наших с тобою отношений - мне, наверное, так и придется поступить. Для того чтобы спасти тебя от моей жестокости. Просто потому, что я не знаю, когда из меня вновь попрет вся эта мерзость, и как именно она может тебе навредить.

Ты поняла, что я прошу тебя подумать над возможностью дать мне отрицательный ответ. Именно этот вариант объективно соответствует твоим интересам. И, пожалуйста, вовсе не думай о том, как я все это переживу. Это совершенно не имеет никакого значения. Важно одно, чтобы ты была в безопасности.

Я не исключаю того, что ты не сможешь сразу же порвать со мною. Все понимаю – ты боишься показаться неблагодарной. Тогда… попытайся обдумать ограничения и запреты, которые ты пожелаешь мне установить. С однозначной санкцией за их нарушение – в виде твоего безусловного права требовать от меня немедленно отдать тебя в другую семью.

Я хочу, чтобы ты была уверена в твоем праве меня покинуть. Пускай эта запись моего признания в том, что я жестоко обращалась с тобою… будет твоей страховкой от любых моих злоупотреблений. Со своей стороны, я обещаю, что не стану уничтожать или прятать этот дневник. Я даю тебе право забрать его и… показать мои личные записи любому, кого ты сочтешь достойным твоего доверия. Любому, кто сможет тебе помочь, кто будет защищать тебя… от моих посягательств. Это сильный козырь, в игре против меня… и он теперь в твоем распоряжении.

Да, моя дорогая девочка! Я даю тебе прекрасную возможность меня… обесчестить. Если ты все-таки рискнешь остаться со мною… Тебе может понадобиться и такое… жесткое средство, против меня. Не спорь, я так хочу. Так будет правильно.

И еще раз, Лиза, я требую, чтобы ты вывела меня и мои интересы далеко за скобки твоих собственных рассуждений. Умоляю, побудь хотя бы немного эгоисткой! Так будет лучше… для тебя!

***

На этом адресованное девочке спаслание обрывалось, и более никаких записей в дневнике не было.

Н-да…

Миссис Эллона Мэйбл предоставила ей право решать. И она, судя по всему, почти не сомневалась в том варианте, который выберет ее воспитанница.

А что, у нее, у Лизы, действительно был некий… иной вариант? Нет, ну, в самом деле?

Да… Разумеется, Элли ни секунды в ней не сомневалась. Лиза ясно прочитала это в ее тексте – четкое понимание ситуации, можно сказать… обреченное понимание! Иначе, она бы не срывалась в самом конце на крик… На отчаянный крик-мольбу о том, чтобы ее воспитанница в кои-то веки проявила нечто похожее на эгоизм!

Лиза прекрасно поняла и почувствовала то, что хотела сказать ее Старшая – и словами, и между строк! Ее Элли… искренне боится навредить ей, той самой девочке, которую она взяла под свою опеку.

А что… это как-то меняет суть дела? Ну, так, на минуточку?

В смысле, меняет ли это решение Лизы? Вполне себе очевидное - для ее Старшей! - и более чем вероятное – для нее самой?

Вовсе нет. Теперь все это только придавало ей решимости действовать – причем, вполне определенным образом.

- Ты хотела, чтобы я думала только о себе? – спросила Лиза вслух. Вряд ли саму себя, скорее всего свою Старшую – ту, кто сейчас хлопотала на кухне, готовя им обеим домашний лимонад, как некий фон и своего рода «подсластитель» для их грядущего… разговора! – Не волнуйся, только о себе любимой я сейчас и думаю!

Девочка сделала короткую паузу, усмехнулась и продолжила.

- Я буду эгоисткой! – произнесла она свое решение, так же вслух – как бы утвердила его, в своей личной верховной инстанции! – Да, я все сделаю только для себя… Так как мне будет выгодно!

Высказав это все – причем, весьма раздраженным тоном голоса! – Лиза возмущенно фыркнула, обозначив, тем самым, своего рода сигнатуру собственного волеизъявления. И… выдвинула верхний ящик стола – в поисках чего-нибудь острого и пригодного для разрезания… хотя бы бумаги!

Искомое она обнаружила в том же предмете меблировки, только двумя этажами – в смысле, полками! – ниже. Армейский нож ее Старшей - тот самый, складной, с двумя «выкидными» клинками, и толстой рукояткой в желтом пластике. Лизу снова порадовала его приятная тяжесть и тактильная комфортность чуть шершавых накладок. Повернув его в ладони «медицинской» стороной к себе – так, чтобы слово «Rescue», обозначенное красным по желтому, оказалось в руке как бы сверху - Лиза поддела коротко подстриженным ногтем металлическую пластинку-клавишу и выбросила ее вперед, в рабочее положение. А после, нажав на нее, выбросила клинок, по траектории слева-сбоку-вперед. Звонкий клац-щелчок ножевого замка обозначил сие действо-угрозу – естественно, угрозу чему-то такому, с чем борется медицина! Жесткая отдача при этом заметно качнула нож в ее детской руке. Зубастый клинок выглядел эффектно и жутковато. Впрочем, приложив его к месту предполагаемой операции, девочка пришла к выводу о том, что пригодность сего инструмента, для реализации ее задумки, оставляет желать лучшего. Лиза огорченно вздохнула, но тут же вспомнила о том, что этот нож – двусторонний, а значит…

Девочка живо вернула зубастый клинок-стропорез в исходное положение – те же движения, что и прежде, только несколько в обратном порядке! А после этого… она перевернула рукоятку желтого пластика так, чтобы красная надпись легла ей в ладонь. Там, на желтом пластике, никаких особых пометок не было. Зато присутствовала аналогичная клавиша – каковой Лиза сразу же и воспользовалась! Результат же не заставил себя долго ждать. Щелчок-клац, с одновременным толчком, снова-сызнова качнувшим ее руку. И… гоп-ля-ля! Перед нею совсем другой клинок! И теперь жутковатое орудие парамедика превратилось… в нечто изящное и кинжалоподобное!

Да, именно такое оружие оказалось теперь в ее руках. Правда, в отличие от кинжалов былых времен, этот нож был заточен только с одной стороны – просто, чтобы не порезать руку, когда клинок находится там, внутри рукоятки! Это было… то, что доктор прописал! Так, кажется, говорят!

Когда-то сей предмет был специально привезен русскими, в составе особых медицинских комплектов – причем, лечебная мазь, действие которой девочке было уже знакомо, наверняка, оказалась здесь из того же набора! И вот… универсальный режущий клинок тоже пригодился!

Разрез, произведенный этой версией ножа, был исполнен вполне удовлетворительно. Не без огрехов, конечно же, но все-таки! Результат сей операции, в сложенном виде, перекочевал в ее, Лизы, карман. А сама девочка, вернув нож своей Старшей на место – естественно, в сложенном виде! – вынула из верхнего ящика стола ее раритетную авторучку – ту самую! – и принялась вносить свои собственные записи в доверенный ей дневник. Испрашивать разрешения у той, кто вела его изначально, девочка не стала – тем более что автор исходных дневниковых записей и, одновременно с тем, хозяйка дома сего, вернулась в свой кабинет когда юная писательница уже поставила крайний свой punctum [точку – лат.] в созданном ее трудами тексте и решительно захлопнула обложку книги-дневника.

Миссис Эллона Мэйбл вошла, предварительно постучавшись – проявив вежливость, даром, что вернулась в свой же кабинет! На левой руке она держала поднос с двумя высокими стаканами, в которые был налит обещанный ею домашний лимонад, любимый напиток Лизы – как бы невзрачный, в своей мутноватости, но вкуснющий! Элли поставила поднос на стол и вопросительно посмотрела на свою воспитанницу.

- Элли! Я… Да, я все уже прочитала! – откликнулась на ее невербальный знак девочка.

- И… что же ты решила? – дрогнувшим голосом спросила ее Старшая. И уточнила:
- Решила… для себя?

- Ты знаешь… это долгий разговор! – ответила ее воспитанница. – А я сейчас…

Лиза обозначила на лице своем улыбку – несколько смущенную. И пояснила ее… словесно.

- Элли, мне нужно… выйти, - девочка жестами и интонацией обозначила некий намек… на вполне определенную разновидность дискомфорта. – Ненадолго. Прости, я немножечко… разволновалась! Ты знаешь, так бывает! – смущенно пояснила она – чуточку более откровенно! – Ты ведь… не будешь против? А пока… Ты меня подождешь, ладно?

- Разумеется! – Элли, поняв и приняв все эти намеки, отвела свой взгляд в сторону и добавила смущенно:
- Прости меня! Я… совсем не подумала об этом. Конечно же, иди! Не волнуйся, я тебя подожду!

Лиза поднялась из-за стола, обозначила в адрес своей Старшей короткий поклон – не то, чтобы обязательный, но… Ей просто захотелось так выразить уважение к хозяйке дома сего, визуально доступным способом. Элли посторонилась и… отчего-то тоже коротко – буквально на мгновение! - склонила голову перед своей воспитанницей. Тем самым, выражая отношение к своей девочке, как к условно равной стороне грядущих переговоров – вне возраста и статуса. Лиза… оценила этот ее жест, но не стала уже благодарить за него. Она просто вышла за дверь и направилась вниз.

Да-да, именно в то самое место! Ведь девочка вовсе не хотела врать своей Старшей. Она, всего-навсего, не собиралась пока что ей говорить полной правды. Просто потому что… еще успеется!

Впрочем, там Лиза постаралась не задерживаться, проделав задуманное аккуратно, но быстро! Ну, а напоследок девочка все-таки… позволила себе облегчение физиологического рода, заявленное ранее – так сказать, вослед. Между прочим, вовсе не для того, чтобы выразить свое презрение или еще как-нибудь напакостить, и даже не из принципа. Просто… в этом действительно была объективная необходимость!

И потом… Она обещала – она сделала. Значит… все правильно!

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

26.

Когда Лиза вернулась в кабинет своей Старшей, миссис Эллона Мэйбл сидела на диване. На коленях у нее лежала та самая книжка, ее же собственного дневника. При этом, выражение лица молодой женщины было… весьма нервное и даже, несколько, недовольное.

Ну что же, это было вполне ожидаемо. Как говорится, без сюрпризов… психологического плана.

Завидев вошедшую, миссис Эллона Мэйбл молча хлопнула ладонью справа от себя. Лиза охотно подчинилась этому молчаливому приказу, пристроившись на диван почти что рядом с нею.

Почти – в смысле, так, чтобы между их ногами была обозначена дистанция в полфута. Девочке, почему-то, показалось, что так будет правильно.

- Ты… не только прочитала то, что я писала для тебя, но и… сподобилась там же мне ответить, - эти слова ее, Лизы, Старшая произнесла достаточно спокойным тоном, не осуждая свою воспитанницу и не гневаясь на нее, просто констатируя факт.

- Да, - Лиза не стала отрицать очевидное.

- И ты еще… кое-что сделала с моим дневником, - продолжила молодая женщина серию своих утверждений, безошибочных и точных.

- Да, - подтвердила девочка ее слова.

- И сейчас… То, что ты оттуда вырезала, находится в измельченном состоянии, где-то там… на дне канализации, - сделала ожидаемый вывод ее Старшая.

- Да, - Лиза снова произнесла это самое слово – в третий раз соглашаясь с рассуждениями и выводами хозяйки дома сего.

- Могу я задать тебе нескромный вопрос? – осведомилась миссис Эллона Мэйбл. И, не дожидаясь ее реакции, продолжила:
- Ты сделала там… свои дела… До или же после того?

- После, - честно призналась девочка, и добавила торопливо:
- Но прежде… Я смыла. И там ни одного клочка не плавало! Я проверяла!

- Как трогательно! – Элли произнесла это с легкой усмешкой – скорее грустной, чем иронической. И это настораживало! – Ты, вроде бы как проявила вопиющее неуважение к моему волеизъявлению! Но в итоге, ты все-таки срезала градус собственного твоего цинизма! Хотя бы так… самую малость!

- Я… только потом сообразила, что это выглядело некрасиво, - Лиза почему-то не оправдывалась. Она просто поясняла совершенное.

- А когда, наконец, сообразила… ты устыдилась? – уточнила молодая женщина.

- Нет, - просто ответила Лиза.

- Ну… хотя бы честно, - вздохнула ее Старшая.

Далее, миссис Эллона Мэйбл изобразила рукой своей жест, обозначающий нечто вроде: «Ладно, проехали!» - во всяком случае, Лиза поняла его именно так! А потом… молодая женщина раскрыла свой дневник на крайней записи – той самой, которую девочка внесла туда своими собственными руками несколько ранее.

- Ты хорошо подумала, когда написала здесь именно это? – осведомилась она у своей воспитанницы.

- Я все обдумала, - ответила Лиза.

- Тогда… - Элли вздохнула и протянула ей свой дневник. – Будь любезна, озвучить ту самую глупость, что ты там сегодня соизволила написать, - сказала она. – И потом, если захочешь… можешь прокомментировать, обосновать… Или же полностью отказаться от своих слов и… переиграть расклад. Еще один шанс оставить меня… Советую им воспользоваться!

Такие слова произносили уста миссис Эллоны Мэйбл. А вот взгляд ее…

В общем, смотрела она теперь прямо перед собой. Хотя, собеседница находилась от нее справа. И это говорило о многом. Вернее, обо всем…

Лиза в ответ пожала плечами. Потом приняла от Старшей дневник и, держа его перед собою, прочитала вслух то, что она же написала там ранее.

***

«Дорогая Элли! Я счастлива благодарить тебя за вчерашнее посвящение! Я говорю тебе ДА! Это значит, что я подтверждаю мой выбор! Я хочу жить с тобою, в твоем доме, по тем самым правилам, на тех самых условиях, которые ты установила мне вчера.

Я тебя люблю!»

***

Закончив чтение, девочка закрыла дневник, положила его к себе на колени и с видимым смирением стала ожидать реакцию на него своей Старшей.

- Ты еще кое-что написала там, - заметила Элли. – А именно, свое имя, фамилию и еще… забавный росчерк-сигнатуру. Ну и дату… сегодняшнюю.

Она сделала паузу, вздохнула и добавила:
- То есть, ты обозначила некую видимость… надлежащего волеизъявления, отсылающего к нашим вчерашним договоренностям.

- Почему это, «видимость»?

Эти слова девочка произнесла особым серьезным тоном голоса – четко давая понять своей Старшей, что шутки кончились.

- С точки зрения мирового судьи, который назначил меня твоим опекуном, подобное волеизъявление письменного рода, обозначенное тобой на бумаге, не считается действительным, - пояснила ей Элли свое мнение.

- Я не собираюсь показывать это судье, - отозвалась на ее замечание Лиза. – Это наши с тобою дела. Его они не касаются.

- Дерзко! – сказала Элли – опять-таки без улыбки на лице.

- Еще нет, - сказала Лиза.

- Ого! Намечается нечто более резкое?

Элли наконец-то повернула голову в ее сторону. Она с неподдельным интересом взглянула на свою воспитанницу, явно намекая на желательность продолжения спича.

- Ты хотела, чтобы я была эгоисткой и поступила так, как нужно именно мне. И еще предложила, если что, шантажировать тебя теми твоими записями… Которые я только что порвала в мелкие клочки и утопила в унитазе, - эти слова ее подопечная действительно, произнесла дерзко, и даже агрессивно! – Так вот, в моих интересах сделать так, чтобы таких бумаг - унижающих тебя, вредящих тебе! – не было в природе! И если ты снова озаботишься приготовлением чего-либо подобного, я… Найду все это, и тоже уничтожу! Клянусь!

- А вот это и впрямь прозвучало… сурово! Мощная угроза! Я прямо впечатлилась!

Миссис Эллона Мэйбл стала почти что обычной и привычной! Но только на мгновение. Потом на ее лице возникла маска… отстраненности и отчуждения. И девочка с трудом удержала внутри себя выдох разочарования.

Но Лиза не отчаивалась… Во всяком случае, пока что у нее была определенная надежда… На то, что ей, в результате всех этих споров, удастся вернуть себе ту самую Элли, которая была с нею еще вчера…

И тогда она перешла в наступление.

- Я не угрожаю тебе, - сказала она. – Я просто предупреждаю тебя о том, что я буду… драться ради того, чтобы защитить… тебя!

- Неужто, даже со мною? – в голосе ее Старшей снова-сызнова проснулся интерес.

- Да… Если придется, - тихо произнесла Лиза.

- Смутьянка! - констатировала миссис Эллона Мэйбл. И сразу же уточнила:
- Наглая и дерзкая!

- Еще беглянка, воровка и богохульница! – дополнила список обвинений сама девочка. – А в довершение комплекта – еще и ведьма! Я ничего не забыла?

- Думаю… И этого будет вполне достаточно, - откликнулась на ее фразу молодая женщина. – Для начала…

- Чтобы отпугнуть любую благонамеренную и богобоязненную семью, которая числится в списке возможных опекунов, - закончила за нее эту мысль девочка, а потом добавила с интонацией особого доверия к адресату:
- Элли, ну кому ты можешь передать… такой букет опасных сущностей? Неужели ты думаешь, будто кто-то сможет справиться со мною… помимо тебя?

- Лиза… Ты не понимаешь, - вздохнула Элли.

Она подала девочке свои руки, развернувшись в ее сторону. При этом молодая женщина всячески продолжала уклоняться от контакта глаза в глаза. Но Лиза приняла этот ее жест с энтузиазмом. Девочка схватила ее, сжала кисти рук своей Старшей, взяла их в свои пальцы… И теперь она явно уже не собиралась ее отпускать. И даже тот факт, что при этом дневник, что лежал у нее на коленях, от ее нервного движения свалился на пол, Лизу сейчас не особенно и волновал. Успеется еще его подобрать! Есть у нее сейчас дела и поважнее!

- Чего именно я не понимаю? – спросила она. – Скажи мне! Я хочу это знать!

- Я опасна для тебя, - Элли, наконец-то, позволила себе встретиться взглядом с глазами своей воспитанницы, и Лиза физически ощутила боль своей Старшей. – Как минимум потенциально!

- А я реально опасна - для тебя… и для всех вокруг! – горячо возразила ей девочка. – И только ты сможешь со мною справиться, сделать так, чтобы я никому – особенно тебе! – не навредила! Элли! Ты единственная, кому я могу довериться по-настоящему! Пожалуйста, не бросай меня!

- Лиза, я боюсь… - произнесла ее Старшая.

И вот эти слова обозначили у ее воспитанницы вовсе иное впечатление. Лиза отбросила руки молодой женщины, резко отодвинулась от нее. На глазах у девочки блеснули слезы искренней обиды.

- Я… надеялась… Я так надеялась на то, что ты другая, что ты выше всех этих религиозных заморочек! Я думала – ты понимаешь меня… И я для тебя важнее! А ты… Просто боишься меня, как ведьму, как исчатие Ада! Жалеешь, что нынче нельзя просто так сжечь меня на костре?

- Нет!

Элли сама потянулась к ней и взяла ее за руки.

- Я боюсь… вовсе не этого! – сказала она.

- А чего же ты тогда боишься? – с обидой воскликнула Лиза. – Что кто-нибудь перебежит тебе дорогу и первым донесет обо всех моих странностях… властям, мафии, или агентам той же «Opus Dei»? Этим церковникам, которые мечтают об очередной «охоте на ведьм»?

- Посмотри мне в глаза!

Отдав это приказание, миссис Эллона Мэйбл снова поймала свою воспитанницу на зрительный контакт - именно так, глаза в глаза! И на этот раз, ее девочка смотрела на свою Старшую с откровенным вызовом – можно сказать, почти что с позиции силы!

Впрочем, молодую женщину это, почему-то, вовсе не смутило.

- Лиза, я боюсь, что теперь… Ну, после того, как я осознала эти мои дурные желания… Я боюсь, что теперь я начну придираться к тебе… Чтобы найти повод к наказаниям для тебя, - эти слова она произнесла совершенно спокойным голосом и с самым серьезным видом – так, что не было никакого повода подозревать ее в желании пошутить над своей подопечной! – Когда я в прошлый раз секла тебя… я ощутила странное удовольствие от всей этой ужасной процедуры – можно сказать, я даже наслаждалась ею! Да моя девочка! Мне понравилось причинять тебе эту боль! Я прятала это под формальным прикрытием, в виде моего права тебя наказывать, в воспитательных целях… Но суть-то не в каком-то там «воспитании», а в том, что мне просто приятно было тебя истязать! И в будущем… Если только ты не покинешь меня… Я вполне способна устроить тебе… много весьма неприятных и болезненных ситуаций, чуточку замаскированных под «воспитательные» моменты, но предназначенных исключительно для ублажения моих темных, моих самых низменных чувств и фантазий! Да, моя дорогая! Я способна прикрываться «воспитательными» аспектами подобных деяний! Но… мы-то обе прекрасно будем знать, что к чему! И эта низкая ложь... все время будет отравлять наши с тобою отношения!

- То есть… поводом к тому, что ты меня высечешь… будут реальные мои дурные поступки, а настоящей причиной – это твое «темное желание» меня истязать? – Лиза позволила себе подытожить вопросом ее выступление. – И ты просто… не проявишь ко мне излишней снисходительности? Так?

- Да, - ее Старшая не стала скрывать правду. – Я… признаюсь тебе сейчас… в постыдном и дурном! И я хочу защитить тебя от таких вот проявлений моей дурной личности!

- Не надо, - Лиза отрицательно мотнула головой.

- Что значит, «не надо»? – Элли посмотрела на нее с откровенным изумлением. - И почему?

- Пожалуйста, не надо меня защищать от этого, - ответила Лиза. – Если дело только в том, что ты боишься сорваться и проявить ко мне излишнюю суровость…

Она придвинулась к ней обратно и резко сжала пальцами кисти рук своей Старшей.

- Ты подаришь мне ручку и маленький блокнот, - сказала девочка. – И я буду в него записывать все мои дурные поступки… И даже все мои дурные мысли, которые я успею передумать за день! – воскликнула она. – А потом… Каждый вечер я буду отчитываться перед тобою. Честно, откровенно, без придумок и безо всяких преувеличений. Я дам тебе поводы – сколько угодно, целую кучу, на выбор! И к тому, чтобы выдать мне все, что положено – в стиле того, как именно тебя наказывали во времена твоего детства! – и к тому, чтобы проявить милосердие!

- И в чем же оно будет выражаться? – осведомилась ее Старшая, весьма скептическим тоном.

- У тебя просто духу не хватит, выдать мне все, чего я заслуживаю, по итогам такого отчета! – Лиза произнесла это голосом, в котором звучала полная и однозначная убежденность, и без тени улыбки на лице.

- Ты не преувеличиваешь? – с сомнением уточнила Элли.

- Не веришь? А давай мы вместе с тобою посчитаем, насколько я уже успела нагрешить здесь, у тебя, за это самое утро! – потребовала девочка.

Лиза сжала кулачок и стала разгибать пальцы, обозначая позиции своего… списка.

- Утренний шантаж… это раз! Как ты его оценишь?

- Пятьдесят розог, - коротко ответила ей миссис Эллона Мэйбл.

- Ой ли? – прищурилась девочка. – Ты, часом, ничего не напутала, в своих расчетах? Не скостила мне… как бы не вдвое, а?

- Скостила, - смущенно призналась Элли. – Решила проявить к тебе то самое… милосердие. Зря?

- Не зря, - ответила Лиза. – Но… рано!

- Как скажешь, моя дорогая! – Элли наконец-то обозначила на лице своем некое подобие улыбки. Чем вдохновила свою воспитанницу улыбнуться ей в ответ и немедленно продолжить свои подсчеты.

- Следующим номером нашего списка… будет то, что я вырезала несколько страниц из твоего дневника. На сколько ударов это потянет?

Лиза рискнула задать этот самый вопрос даже с некоторой усмешкой на устах и в голосе своем. Дескать, давай-ка, поведай мне, что именно ты сделаешь… Раз уж ты решила, что можешь быть суровой… со мной! С той самой девочкой, которую ты любишь!

Ее же Старшая в ответ только пожала плечами.

- Вести дневник, - она указала на тетрадь, валявшуюся теперь на полу, - это была моя затея. Мои родители не увлекались таким эпистолярным жанром, обращенным к самой себе, так что я даже представить себе не могу, как бы они это все оценили… глядя на меня со стороны. К тому же, я сама дозволила тебе читать все это. Так сказать, спровоцировала…

Она усмехнулась и сделала паузу, короткую и многозначительную.

- В то же время, - продолжила она, всего через пару мгновений, - можно провести прямую аналогию. Если бы я уничтожила какое-то значимое письмо – из каких-то возвышенных побуждений или же просто из озорства, не суть! – мне бы вовсе не поздоровилось, так что…

Она подумала и сделала однозначный вывод.

- Сто розог. Как минимум. Именно столько я бы точно заработала!

- Значит, уже двести! – подвела Лиза промежуточный итог и сразу же продолжила:
- О’кей! И это еще не конец нашего списка! Мой визит в туалет и торжественно-циничное утопление твоего волеизъявления на дне канализации… Это сколько?

- Объективно… От сотни и выше, - вздохнула Элли и, покачав головою, попросила:
- Давай возьмем по минимуму, хорошо?

- Договорились! – искренне улыбнулась девочка и сделала свой вывод, в виде числа:
- Значит, всего… получается, триста!

- Это… все? – поинтересовалась Элли – с вежливой улыбкой на лице. Вполне искренней.

- Ну, что ты! – усмехнулась Лиза. – Это далеко не все! К примеру, моя неосторожность, при уничтожении твоих бумаг… Риск загрязнения канализации… И все такое. Короче, сколько?

- Ну… полсотни, пожалуй, в самый раз! – усмехнулась Элли. – Есть что-то еще?

- Дурные мысли о тебе, - продолжила Лиза.

- Можешь их сокрыть! – предложила Элли. – Я не настаиваю!

- Не хочу скрывать! – упрямо ответила Лиза. – Эти мысли… были!

- Тогда озвучь их, будь так любезна! – предложила ей Старшая…

- Э-э-э…

Лиза сразу же покраснела.

В прошлый раз – в смысле, когда она рассказывала о своих провинностях позавчера! – от нее не потребовали такой конкретики. Как-то обошлось без такого… неудобного момента в ее, Лизы, тогдашнем покаянии. А вот нынче и сейчас…

- Смелее! – приободрила ее Старшая. – Напоминаю тебе – ты уже призналась в том, что подумала обо мне как-то… нехорошо! Так я хочу знать подробности твоих дурных размышлений! Не бойся, за выражение этих мыслей вслух, я добавлять тебе не стану!

- Я… ругала тебя! – смущенно произнесла Лиза. – Называла… тупой дурой! И еще… глупой фанатичкой, вот! Прости… В смысле…

Она окончательно смутилась.

- Слово «прости» имеет особый смысл только, когда я тебя наказываю, - напомнила ей Старшая. – А сейчас… В общем, пока что никаких двусмысленностей нет.

Миссис Эллона Мэйбл как-то ободряюще улыбнулась и продолжила.

- Кстати, Лиза, - обратилась она к своей воспитаннице, - это все, что ты припомнила за собою? Ну, как нечто дурное и подлежащее наказанию, с моей стороны?

- Было еще кое-что, - добавила девочка, все еще смущенным голосом. – Я дерзко разговаривала с тобой.

- Знаю, - Элли кивнула головой. – Я это все прекрасно слышала. И склонна оценить эту твою провинность… в двадцать пять розог. И предыдущую, которую ты признала – тоже! Значит, за эти проступки тебе полагается пятьдесят.

- И… всего?

Голос девочки дрогнул.

- Триста… Плюс пятьдесят… Плюс еще пятьдесят… И всего выходит…

Миссис Эллона Мэйбл сделала паузу – предоставив девочке самой решить немудреную арифметическую задачку на сложение.

- Четыре… сотни, - упавшим голосом отозвалась на это предложение Лиза, легко и просто проделав в уме соответствующий расчет.

Ее Старшая особым выражением лица обозначила нечто вроде понимания и сочувствия одновременно. И при этом еще, она молча пожала плечами, дескать, ты же сама все понимаешь. Однако девочка не сразу поверила в перспективы такого наказания.

- Ты действительно выдашь мне… столько? – растерянно спросила она.

Словесная составляющая этого вопроса как бы просто уточняла очевидное. В то время, как интонационная – свидетельствовала о том, что девочка воспринимает это все как нечто невероятное. Вопрошая с недоверием, с удивлением и настороженностью: «Ты же не можешь так… со мною?»

Миссис Эллона Мэйбл в ответ утвердительно кивнула головой, дескать, «Могу!»

Вслух же она сказала:
- Я выдам тебе… все это. И сразу.

Лиза прикусила губу. Спорить было поздно. На секунду она потупила очи долу, а потом упрямо заглянула в глаза своей Старшей.

- А… когда? – спросила она.

- Ну…

Элли на мгновение задумалась – скорее, даже сделала вид! – а потом, в свою очередь задала несколько уточняющих вопросов.

- Там… сзади… у тебя все уже в порядке? Ничего не беспокоит? В смысле, вчерашнее лекарство подействовало?

- Да, - просто ответила Лиза. – Там уже… даже ничего и не видно. Точно, как ты мне сказала!

- Тогда… я выдам тебе все причитающееся прямо сейчас! – распорядилась ее Старшая. – К чему откладывать? Верно?

Лиза смутилась и снова опустила глаза, в полном замешательстве по поводу происходящего. Элли при этом вздохнула – досадливо и даже несколько нетерпеливо.

- Лиза… Ты ведь сама призналась в том, что успела набедокурить за сегодняшнее утро?

- Да, - кивнула головой Лиза.

Она снова рискнула заглянуть в глаза своей Старшей и… снова не обнаружила там никаких признаков шуток юмора на заданную тему.

- Я давила на тебя? Принуждала тебя к этим признаниям?

Эти вопросы были заданы в непривычном тоне – как будто чужим голосом, нейтральным и сухим… почти что делового звучания.

- Нет, - ответила Лиза. – Я сама хотела признаться во всем… тебе!

- Ты и призналась, - подтвердила ее Старшая. – А я оценила каждое твое… деяние. Так, как я это сочла правильным и справедливым. Будешь оспаривать? – уточнила она.

- Нет, - тихо ответила девочка. – Это… твое право!

- Значит, ты снова подтверждаешь мое право… высечь тебя розгами? Так, как я посчитаю нужным, без споров и выражения недовольства с твоей стороны?

Прежде чем ответить, Лиза сделала паузу, судорожно сглотнула и, наконец-то, решилась.

- Да, - сказала она твердым голосом. Слишком твердым.

Молодая женщина вздохнула. Потом поднялась с дивана, нагнулась и подобрала с пола тот самый дневник, о котором так часто заходила речь по ходу их нынешней беседы. Прошла к столу, положила его туда – рядом с телефоном своей воспитанницы. Вернулась обратно и, встав перед оробевшей девочкой – в шаге от нее, а не вплотную - протянула ей руку.

- Если ты действительно, все для себя решила… Тогда пойдем! – сказала она.

- Куда? – насторожилась девочка.

- Ты знаешь! - жестко обозначила намек ее Старшая. Но потом все же снизошла разъяснением к перепуганной и расстроенной девочке:
- Мы пойдем в ту самую комнату, где мы были с тобою этой ночью… Ты была снаружи, а я – внутри. Да, именно там меня и наказывали в детстве. На той самой скамейке я сейчас накажу тебя. Без одежды и привязанную. Для пущей аутентичности.

Крайнее слово этой реплики было выделено особо – Элли явно отсылала девочку к ее же, Лизы, собственным словам, высказанным накануне вечером. Девочка прекрасно это все поняла, но ей сие понимание ни на секунду не облегчило восприятия происходящего. Страх остался страхом. Однако, миссис Эллону Мэйбл это, похоже, сейчас вовсе не волновало!

- Пойдем! – она обозначила своей протянутой рукой нетерпеливый жест. Лиза откликнулась на него, протянув свою руку ей в ответ. И… вздрогнула, когда молодая женщина сжала пальцами ее кисть и потянула девочку за собой.

- В чем дело, Лиза? – осведомилась ее Старшая. – Ты хочешь заявить мне протест? Отказываешься идти со мною?

- Нет, - ответила девочка. - Я… пойду.

Миссис Эллона Мэйбл удовлетворенно кивнула ей и снова потянула девочку в сторону двери своего кабинета…

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

27.

Когда они оказались в кладовке - той самой, которая действительно использовалась в «наказательных» целях! - миссис Эллона Мэйбл жестом приказала девочке пройти дальше внутрь, а сама зачем-то вставила ключ в замочную скважину – с этой, внутренней стороны двери. Элли повернула его со щелчком, заперев замок. А потом, вынув ключ, положила его обратно в карман.

- Элли… я пришла с тобой добровольно и… Я ведь не собираюсь от тебя бежать! – тихо сказала Лиза. – Зачем же… так?

- Я же сказала – это все для аутентичности! – как-то сухо произнесла ее Старшая – снова припомнив девочке раннее-прежнее использование этого слова. А потом, чуточку смягчившись, соизволила дать ей некоторые пояснения сюжета этой самой… нынешней интермедии.

- Дверь, запертая с этой стороны, означает, что ты отрезана от внешнего мира и… находишься в полной и неограниченной моей власти. Заметь – знать это все и осознать… Это вовсе не одно и тоже. Ведь ты… почувствовала разницу - до того как ключ повернулся в замке и после того?

- Д-да… - с усилием ответила девочка.

Сейчас ей показалось, будто она спит. И ей захотелось проснуться, вырваться из этого липкого и жуткого сна. Ведь ее Старшая – на верность которой, она за эти сутки присягнула дважды! – никак не могла поступить с нею, со своей девочкой, так жестоко!

Лиза даже украдкой ущипнула себя. Сзади, в чувствительное место, на правом бедре, снизу – прямо там, где начинается ягодичная мышца! Однако… ничего от этого вовсе не изменилось. Миссис Эллона Мэйбл осталась там же, возле запертой двери. Более того, она шагнула вперед – в смысле, почти что к самой Лизе, и…

Молодая женщина нагнулась и взялась за один конец скамейки, стоявшей там, в кладовке, вдоль левой стены.

- Помоги мне! – коротко распорядилась она, и девочка послушно взялась за другой конец той же самой скамейки.

Вместе они выставили сей предмет меблировки на середину комнаты и вдоль. Лиза, за это время, успела оглядеться по сторонам и заметить некие значимые детали, связанные с продолжением этого нынешнего «болевого спектакля». К примеру, там, на полу, чуть в сторону окна - от нынешнего положения скамьи - была выставлена напольная ваза с прутьями. Да-да, та самая, вчерашняя!

Ну, это как раз никакого удивления, в общем-то, не вызывало. Где же ей еще быть?

Удивляло другое. Та самая ваза теперь стояла в точности там, где она привиделась девочке во время ночного бредового видения – того самого, в котором она подавала розги своей Старшей, сразу же после того, как наказала ее!

А может быть, Элли поставила ее туда еще вчера? Не исключено и такое…

Да, Элли, наверняка, убрала ее туда сразу же – просто, чтобы не мозолила глаза, без крайней необходимости! Все было логично. Ну… во всяком случае, именно в этой части.

Были и другие интересные моменты, четко обозначающие намерения ее, Лизы, Старшей. Например, на одной из полок лежали в ряд три мотка веревки – толстой, но гладкой. Явно предназначенные для привязывания одной девочки… глупой и отважной. Отчего-то согласившейся на главную роль этого самого… театра-на-скамье.

Н-да… Все было очень даже… серьезно!

Выпрямившись, Элли обозначила на лице своем некое воспоминание о важном. Вернее, о необходимом.

- Мы кое-что забыли, - сказала она. И, вынув ключ из кармана обратно, отдала его Лизе.

- Сходи в туалет, - распорядилась молодая женщина, видя напряженное недоумение на лице своей воспитанницы. – Я знаю, ты была там… совсем недавно. Но все равно… прошу тебя, посетить его еще раз. Просто мне так будет спокойнее.

И улыбка на лице – в тональности вопросительного смущения. Ни грамма издевательства. Визуально.

Лиза в ответ… просто кивнула головой, в знак согласия. Подошла к двери, вставила ключ в замочную скважину… А когда она его повернула - услышала сзади голос своей Старшей.

- Лиза! – окликнула ее молодая женщина.

Девочка оглянулась и вопросительно посмотрела на нее. Миссис Эллона Мэйбл была сейчас очень серьезна, и голос ее звучал интонацией грустного доверия.

- Я хочу, - сказала она, - чтобы ты вернулась…

Это прозвучало бы откровенно издевательски… Если бы не интонация.

Лиза тяжело вздохнула.

- А что, у меня есть выбор? – осведомилась она.

- Разумеется! - прежним доверительным тоном голоса ответила Элли. – Выбор есть… И у тебя сейчас много вариантов Ты сама выбираешь теперь, как именно поступить – как только ты выйдешь за дверь. Но я хочу, чтобы ты сделала правильный выбор.

Кажется, она не шутила.

- Я вернусь, - просто ответила Лиза и повернула ручку двери.

Совет ее Старшей, можно сказать, пригодился. Во всяком случае, справившись, так сказать, с «малыми насущными задачами», девочка почувствовала себя гораздо увереннее. Вымыла руки, не спеша вытерла их мягким пушистым полотенцем, вышла из ванной, прикрыв за собою дверь, и погасила свет. И, пройдя обратно, в сторону кладовки, где ее сейчас ждали, притормозила там, прямо у двери.

Нет, она вовсе не струсила. Просто… попыталась собраться с мыслями.

С одной стороны… То, как вела себя с нею ее, Лизы, Старшая, выглядело как форменное издевательство. Единственной целью которого могло быть только одно: вызвать у девочки нервный срыв – например, заставить ее униженно молить о пощаде… или же спровоцировать очередное паническое бегство.

С другой стороны… Элли за все это время даже не повысила на нее свой голос. Вела себя совершенно ровно и даже в чем-то доброжелательно. Без грубостей или каких-нибудь оскорблений. В общем, придраться не к чему.

Кроме одного момента. Весьма важного – который расставлял все по своим местам.

Накануне Лиза узнала, каково это, вытерпеть полсотни ударов – даже в несколько смягченном виде это было очень даже нелегко! Вчера она выдержала это наказание… Но ведь теперь ей предстояло получить… в восемь раз больше!

В восемь!!!

Сможет ли она, Лиза Лир, вытерпеть все это?

Нет. Наверное, и сама Элли, во времена ее детства, не выдержала бы столько! И запросила бы пощады… Или потеряла бы сознание – прямо там, на скамейке.

У Лизы не было никаких сомнений в том, что Старшая ее любит, и совершенно не желает для нее чего-то такого… по-настоящему жестокого.

Правда…

Внезапно, ей на ум пришел еще один вариант. По-своему логичный.

Элли хочет, чтобы Лиза заранее пугалась явной несоразмерности своего наказания и… Когда Элли начнет само сечение, она, Лиза, дойдет до отчаянного рева куда быстрее, чем в прошлый раз.

Но при этом, Старшая оставила за собой право пощадить ее тогда, когда ей захочется. В смысле, когда Элли посчитает нужным, по ее личным ощущениям.

Да, все верно! В прошлый раз Элли так и не решилась простить свою девочку, досрочно прекратив ее страдания. И сейчас ей… наверняка, хочется окончательно исправить то, что она искренне считает своей ошибкой. Причем… жестокой ошибкой! И тогда…

В общем, терпеть, скорее всего, придется вовсе не так уж долго! Совсем не так, как это было в прошлый раз! И тогда… сколько ударов ей назначено и подсчитано… Это все совершенно неважно! Конечно же, Элли простит ее, не отсчитав и одной десятой того, что назначила своей воспитаннице – ведь только это для нее имеет значение! Только это!

А вот такой… милосердный вариант задумки ее Старшей, полностью объяснял ту самую просьбу – насчет того, чтобы Лиза обязательно к ней вернулась! Просто… как-то технически сложно организовать торжественное прощение девочки, которая – ну так, к примеру! – сбежала от нее и заперлась – там, у себя в комнате! Или спряталась за тем же самым, полицейским иммунитетом – позвонив Дику Шелтону с жалобой на излишнюю суровость своей Старшей.

Хм… значит, не зря Элли возражала ей, когда она, Лиза, заявила, что выбора у нее нет! Варианты, как говорится, есть – и даже несколько!

Значит, Старшая ждет от нее решительности и отваги! И Лиза ее не подведет!

- Я иду, Элли! – шепнула она еле слышно. И открыла дверь.

Миссис Эллона Мэйбл, естественно, ожидала ее. Она удовлетворенно кивнула головой и жестом приказала ей снова запереть дверь изнутри. Девочка исполнила ее повеление и, шагнув в сторону своей Старшей, протянула ей ключ. Однако Элли отрицательно мотнула головой.

- Оставь пока его себе, - сказала она. – Ну… раз уж ты так и не догадалась им воспользоваться.

- В смысле? – удивилась девочка. – Что ты имеешь в виду?

- Ты ведь могла просто запереть меня снаружи, - усмехнулась ее Старшая. – Ну а потом… вступить со мною в переговоры. Мой телефон – при мне. Твой остался у меня на столе – там, в кабинете. Странно, что ты не догадалась, как можно легко и просто переиграть расклад… в твоих интересах.

- Мой интерес – быть с тобою, - спокойно напомнила Лиза.

- Даже… здесь? – уточнила Элли.

- Даже здесь, - подтвердила ее подопечная. – Ты огорчена?

- Вовсе нет, - отозвалась Элли.

Она жестом подтвердила свой приказ девочке положить ключ в карман. А когда Лиза его исполнила, поманила воспитанницу к себе.

Лиза встала перед ней вплотную. Элли положила свою руку ей на плечо.

- Ты решилась, - констатировала она очевидное, - и я этому рада. Давай начнем.

- Хорошо, - откликнулась Лиза и потянулась к пуговице клетчатого платья.

Однако Старшая коротким жестом своим ее остановила.

- Ты не обидишься… если сегодня я раздену тебя сама? – спросила у нее Элли. – Не бойся, я буду очень аккуратна! Обещаю!

- Я не боюсь, - ответила Лиза и кивнула головою, в знак согласия…

Элли и правда, старалась действовать аккуратно. Но… не получилось. Когда она снимала с Лизы то самое платье – через голову, а как же иначе! – то умудрилась зацепить ее за волосы и больно дернуть – кажется, выдернула при этом один волосок… Больно…

На вполне обоснованное «Ой!» - со стороны воспитанницы – она отреагировала… неоднозначно, но так, что стало ясно – она очень сильно нервничает, по поводу происходящего. С нее слетела та самая маска, которую она надела, для того, чтобы реализовать свою нынешнюю затею - хоть на мгновение, но все же! Элли, в замешательстве, всплеснула руками – почти что в панике от того факта, что сейчас, своими руками причинила девочке эту случайную боль.

- Лиза! Как ты? - эта фраза прозвучала с искренней тревогой за свою воспитанницу. Однако, как только девочка всем видом своим показала, что она в полном порядке и с нею не случилось ничего, что можно было бы назвать существенной проблемой, миссис Эллона Мэйбл тут же вернула на место ту самую личину нейтральной доброжелательности, которая сейчас так раздражала Лизу.

Однако спорить не имело смысла. Это наказание. И ее, Лизы, Старшая имеет право поступать с нею… даже так!

В общем, Лиза на нее не обиделась и молча показала, что Элли может продолжать. Молодая женщина сняла с нее белье и все прочее – вплоть до носочков! Она аккуратно сложила одежду своей воспитанницы в некую стопку матерчатых предметов и пристроила все снятое с девочки на одну из свободных полок. При этом вязаные домашние носки, с подшитой кожаной подошвой, каковые и Лиза, и ее Старшая носили по дому, были оставлены на полу внизу.

Освободив свою воспитанницу от одежды, Элли оглядела девочку особенно внимательным взглядом – по направлению снизу вверх, от босых ее ступней до чуточку растрепавшейся прически. Заметив этот момент – легкая такая небрежность, неопрятность! – молодая женщина поправила девочке волосы и потом положила свою руку ей на плечо.

От этого прикосновения Лиза вздрогнула. И Старшая внимательно посмотрела на нее.

- Тебе холодно? – спросила она.

- Нет, - ответила Лиза.

Она сказала сущую правду. В кладовке было достаточно тепло. Наверное, именно по этой самой причине, продукты хранились вовсе не здесь, а в особом чулане подвальной части дома сего.

- Ты боишься, - Элли произнесла эти слова не вопросительным а, скорее, утвердительным тоном.

- Да, - девочка не стала с нею спорить.

- Я понимаю, - Элли кивнула. – Но… лучший способ хоть как-то успокоить тебя - это начать. Ложись, моя дорогая девочка!

Она повернула воспитанницу в сторону скамейки – не грубо, нет! – и даже чуточку подтолкнула ее - очень мягко – обозначив девочке направление движения. Лиза послушно легла, лицом вниз и… сразу же ощутила странную прохладу деревянной плоскости – снизу, всем телом. Даже заерзала по ней – зябко стало. Естественно, ее Старшая это все заметила. Элли опустилась на колени у нее в изголовье и мягко погладила свою воспитанницу по плечу.

- Вчера было… мягче и приятнее, да? – сочувственно произнесла она. – На скамейке всегда так – поначалу прохладно… и очень нервно, в том числе и от этого. Но это, увы… не самое неприятное. Прости, но тебе лучше с этим сразу же смириться. И еще…

Молодая женщина сделала паузу, снова коротко погладила девочку по плечам и продолжила.

- Пожалуйста, чуточку приподнимись на локтях и сдвинь запястья, - распорядилась она.

Только сейчас Лиза заметила в левой руке своей Старшей один из мотков толстой веревки – из числа тех самых, припасенных ею заранее!

- Элли! Не надо! Зачем? – начала она. Но ее Старшая отрицательно мотнула головою, явно и недвусмысленно отрицая ее, Лизы, претензии на… хотя бы некое подобие свободы, в такой специфической ситуации.

- Тебе предстоит много ударов, - напомнила она. – Не упрямься. И вообще… прими, что это просто мера предосторожности, обычная при таком… суровом наказании. Смирись!

Лиза вздохнула, живо припомнив особый смысл, который, со вчерашнего вечера, для них обеих имеет это слово.

- Конечно, Элли! – ответила она. – Делай так, как надо. Так, как правильно!

- Спасибо! – сухо отреагировала на эти слова ее Старшая.

Элли аккуратно обмотала ее, Лизы, запястья. Не жестко, не туго… но крепко – как-то по-хитрому просунув концы веревки между ее рук и далее в стороны. Получилось так, что связанные руки девочки оказались теперь замотаны именно серединой веревки. Свободные концы пут, ее Старшая прикрепила к ножкам скамейки, по разные ее стороны. И теперь, руки девочки, лежащей на скамейке, оказались зафиксированы точно посередине ширины деревянной плоскости – в положении прямо перед собою, чуточку впереди лица.

«Это… чтобы легче было дышать!» - догадалась Лиза.

Девочка представила себе, как она выглядит сейчас со стороны – ой, а кому бы это все видеть, кроме двоих, кто сейчас находится здесь, так сказать, наедине друг с другом, а? – ей на ум пришло только одно слово: «Сфинкс».

В смысле, поза – та, в которой она сейчас лежала на деревянной плоскости - напоминала пресловутую «Позу Сфинкса». Тот, правда – или же, все-таки ТА, поскольку Лиза слышала, что ученые никак не могут определиться по поводу пола этого самого существа из древних легенд! – возлежал где-то там, далеко, в африканских песках, а вовсе не на деревянной скамейке, в недрах одного загадочного дома, расположенного в лесах американской глубинки. В отличие от одной девочки… которую долго отговаривали от такого странного поступка, но которая так и не согласилась толковать слово «эгоизм» в сторону своей телесной неприкосновенности. И теперь вынуждена была получать… результаты такого своего… понимания.

- Подергай руками! – потребовала Элли.

Когда же Лиза исполнила это ее повеление, молодая женщина дала ей несколько пояснений – в общем и целом подтверждавших мысли самой воспитанницы, только что мелькавшие у нее в голове, причем на ту же самую тему.

- Сейчас зафиксированы только кисти твоих рук. Ты можешь пошевелить плечами, приподняться и вздохнуть… Впрочем, если тебе станет дурно - немедленно дай мне знать об этом! Я… приму меры!

- Хорошо, - Лиза произнесла это слово без улыбки.

Теперь ее снедало беспокойство. С одной стороны, сейчас ее Старшая делала все в точности так, как если бы она и вправду желала наказать свою воспитанницу по-настоящему, сурово и безжалостно. А с другой стороны… Должна же она была, как следует «накалить обстановку», чтобы потом как следует «сыграть на контрасте» - в точности так, как она это умеет! Ну, прежде чем эффектно простить свою девочку! Именно так, и никак иначе!

Тем временем, миссис Эллона Мэйбл поднялась, взяла с полки другую веревку, снова встала на колени – уже возле ног лежащей воспитанницы - и проделала ту же операцию по связыванию-опутыванию, что ранее она же провела с руками девочки. Теперь Лиза была фактически зафиксирована с двух сторон – лежа, растянутая на деревянной скамейке. В этот раз Элли не заставила девочку дергаться, чтобы проверить, так сказать, крепость наложенных ею пут – наверняка, посчитала это излишним! Но закончив с этой частью крепления своей воспитанницы к деревянной плоскости, она снова поднялась на ноги, забрала с полки третий моток веревки и, снова встав на колени, организовала для своей девочки нечто вроде «пояса» - вокруг нее и скамейки – примотав воспитанницу за талию – в три оборота и крепко! Потом, как-то по-хитрому закрепив результаты третьей части своего «узловязательного творчества» снизу, под деревянной плоскостью, миссис Эллона Мэйбл снова поднялась на ноги и прошла в сторону напольной вазы – той самой.

Вернулась она, разумеется, уже не с пустыми руками, а вооруженная прутом – достаточно сурового вида. Привязанная девочка вздрогнула, представив себе то болевое начало, что ожидает ее сейчас от рук той самой молодой женщины, которая вчера эффективно продемонстрировала свои умения в вопросах применения розог. Да, вчера Элли сдерживала себя… и старалась сечь ее как-то помягче. Но ведь на сегодня миссис Эллона Мэйбл таких послаблений ей вовсе не обещала!

Теперь ей стало по-настоящему страшно. Но девочку все еще поддерживала…

Нет, не вера. Скорее, знание о том, что ее Элли будет к ней справедлива и милосердна. Это знание, твердое и точное, смягчало страх.

Почти.

И было еще… кое-что наглядное. В смысле, объективное и визуально доступное.

Количество прутьев в вазе… Их оставалось всего четыре штуки – если не считать тот, что уже был в руках у ее Старшей. Маловато для того, чтобы выдать одной привязанной девочке целых четыре сотни ударов по-настоящему безжалостно и больно!

Или нет?

Лиза прекрасно помнила, что в прошлый раз, на полсотни хлестких взмахов ее Старшая потратила этих прутьев целых три штуки! Так что, экстраполируя прежний опыт на нынешнюю ситуацию, можно было предположить, для себя любимой, вполне позитивный вариант дальнейшего развития событий. В смысле, не слишком жуткий. И это радовало!

Тем временем, миссис Эллона Мэйбл не только приблизилась к своей воспитаннице, но и встала рядом – по левую руку от девочки, крепко притянутой тремя веревками к плоскости деревянной скамейки. А дальше…

Молодая женщина опустилась перед нею на колени.

«Как вчера!» - подумала Лиза, в первое мгновение происходящего.

Однако…

Нет. Кое-что в их диспозиции все же поменялось. Теперь ее Старшей было куда удобнее наносить удары «не с размаху» - ну, если она действительно решила ее пощадить!

И в следующее мгновение, девочка получила вполне себе ощутимое подтверждение обоснованности своего оптимизма. Ощутимое в буквальном смысле этого слова. Миссис Эллона Мэйбл положила руку ей на плечо. И еще… взяла прут накоротко.

И все теперь было ясно. Да, она почувствует, когда Лизе станет слишком больно. Она не может этого не почувствовать… теперь.

Лиза встретилась взглядом с глазами своей Старшей – благо теперь ее лицо было куда как ближе к лицу воспитанницы. Элли чуть заметно кивнула ей. Лиза сразу же поняла намек, точно так же кивнула ей в ответ и повернулась лицом своим по направлению прямо вперед – в сторону окна. То, как мягко и приятно сжались пальцы на ее плече… Этот жест пояснил девочке, что она поступила абсолютно правильно. И еще…

То, как ласково обозначила ее Старшая свое главенство, означало ее искреннюю благодарность девочке. За то, что она запомнила ее просьбу с первого раза.

Лиза выполнила следующий пункт порядка действий, согласованного ими в прошлый раз. Попыталась расслабить тело – особенно там, снизу. У нее почти получилось. Теперь оставалось только выдержать эту томительную паузу 0 перед тем, как Элли взмахнет прутом первый раз.

Она взмахнула. Но результат этого самого движения оказался – или показался – несколько странным. Гибкий прут, взятый молодой женщиной «накоротко», пропорционально дистанции до своей цели, взвился в воздух… кажется, даже присвистнул в нем, по пути вниз, исполнив свою короткую традиционную песнь… И даже звонко стеганул по ее коже. Но вовсе не с силой, а так… на излете. Боль от этого хлесткого соприкосновения была, но… терпимая. Даже «не на застонать».

Лиза и отреагировала на нее… соответственно. Не криком и не стоном, а просто шумным вздохом – скорее удивленным, чем болезненным. Это было… более чем странно! Казалось, будто этим воистину «детским» хлестом ее Старшая только лишь примеривается к настоящей суровой части наказания!

Вот сейчас… Лиза расслабит еще раз свое тело, и Элли ударит куда как сильнее!

Наверное…

Не угадала. Второй удар показался девочке еще слабее… Возможно, по контрасту с ожидаемым. Такое… можно было терпеть… И даже, чисто теоретически, вести со своей Старшей беседы… на какие-нибудь отвлеченные темы… почти не морщась от боли и вовсе не прерывая светского общения «на покричать».

Можно… Все это можно. Но зачем? Посмеяться над Элли, которая жалеет тебя?

И Лиза просто еще раз вздохнула. И снова расслабилась, ожидая продолжения суровостей от хозяйки дома сего – суровостей весьма условных!

Третий хлест, полученный от руки и прута своей Старшей Лиза оценила… примерно на уровне второго – по той специфической «шкале боли», которую она определила для себя по этой… занятной ситуации. И сразу же, вдогонку, к пониманию того, что нынешнее наказание будет выражаться в серии вот таких вот… почти символических хлестов, пришла другая мысль. О том, что, возможно, ее Старшая и вправду решила выдать ей все четыре сотни розог. Но… при такой дозировке болевых эффектов от каждого удара – весьма аккуратной, осторожной и более чем умеренной! – никаких проблем с претерпеванием этого наказания у девочки не предвиделось. И это давало ей ощутимый – весьма ощутимый! – повод к радости. И за себя, и за нее… за ту, кто нашла способ ее, Лизу, пощадить - в то же самое время, буквально соблюдая количественную часть назначенного девочке наказания.

Ай да Элли! Ай да молодчина!

Лиза снова шумно выдохнула – маскируя свою радость – по ходу наказания совершенно неуместную. Ну, если подходить формально. К счастью, лицо ее сейчас было направлено вперед. И напряженная попытка скрыть-спрятать улыбку искреннего облегчения осталась незамеченной.

Впрочем… Элли наверняка знает о том, что именно чувствует сейчас ее подопечная. Но с другой стороны…

Лиза обязана соблюсти некие приличия. И не превращать такое наказание – действительно, более чем условное! – в полный и окончательный балаган! Видимость наказания должна быть соблюдена – в том числе, и с ее стороны.

В общем, окончание первого десятка «горячих» - скорее уж «теплых» и почти приятных! – девочке пришлось терпеть весьма своеобразным способом. А именно, поначалу удерживая себя от бессмысленного идиотского хихиканья. А после – от желания радостно выдохнуть, с благодарностью, фразу: «Спасибо, Элли!» Было, знаете ли, за что благодарить…

И в принципе, такая возможность была ей предоставлена. Выдав своей девочке первый десяток, Элли сделала паузу. Однако, приглашения к разговору с ее стороны не последовало и Лиза подумала, что имеет смысл пока что промолчать… до выяснения позиции ее Старшей – в части того, как именно следует трактовать столь оригинальное наказание!

В результате, сложилась следующая диспозиция: девочка, по-прежнему, была направлена лицом вперед… вот только глаза ей пришлось прикрыть – так легче было изобразить некую… невозмутимость настроя, держаться лицом - в смысле, без смеха и улыбок. Именно это было самое сложное!

В свою очередь, миссис Эллона Мэйбл положила свой прут прямо на голые ноги своей воспитанницы – чуть выше щиколоток! И девочка сразу же замерла тем самым местом, боясь пошевелиться - чтобы сей наказательный предмет не упал и не создал тем самым каких-либо даже условных проблем ее, Лизы, Старшей. Элли заметила, как напряглась ее подопечная, и вздохнула. Она убрала руку с плеча своей воспитанницы. Лиза, при этом, напряглась еще больше - понятно, почему! Дальше, ее Старшая сняла с полки какой-то предмет. Лиза не рискнула оглянуться, только, образно выражаясь, «навострила ушки» - так вот, судя по звукам, это, наверняка, была одна из коробок. Через пару секунд прут убрали с ее, Лизы, ног – она это почувствовала – и положили на какую-то картонную поверхность – она это услышала. Сделано это было, чтобы излишне не напрягать девочку… Или чтобы она, эта самая девочка, прочувствовала лучше…

Прочувствовала… что?

Ответ на этот вопрос оказался не столь уж однозначным. Но он был дан ей… тактильным способом и, можно сказать с трех сторон. Элли обняла ее спереди, обхватив-сжав пальцами правое плечо своей воспитанницы – сделав это, естественно левой рукой. Это было… необычно и очень приятно. А потом, Лизе, образно выражаясь, вернули долг. Чуть ранее она позволила себе целовать спину своей Старшей. Теперь целовали ее – подобным же образом, но чуточку выше, по линии плеч. В смысле, от левого плеча до правого. Короткие, легкие прикосновения губ к ее коже. Девочка замерла, наслаждаясь ощущением от этой ласки – при этом, непроизвольно считая эти самые касания… один-два-три… И так далее… вот так вот, до десяти.

Все точно. Один удар – один поцелуй. Все честно. И даже… не так уж контрастно.

Захотелось… ответить – однако, не словами, нет… И девочка, все еще не открывая глаз, поймала губами руку своей Старшей – ту, которой она ее, Лизу, сейчас обнимала.

Элли вздохнула и… сделала то, чего девочка от нее вовсе не ожидала – памятуя прежние ее рассуждения о… «недопустимых прикосновениях». Она коснулась Лизы… да-да, там, снизу. Правой рукой, нежными своими пальцами она задела те самые… «отхлестанные места». И обозначила там… Нет, вовсе не шлепок – нечто среднее между поглаживанием и прижиманием кожи пальцами… Очень мягко, совсем не грубо!

Лиза, от удивления, даже на миг задержала свое дыхание – на вдохе. И потом выдохнула – прерывисто, нервно и с наслаждением! Неужто, Элли презрела свою былую щепетильность и позволила себе то, что прежде считала для себя совершенно недопустимым - по причине предосудительности таких действий… которые она обозначала прежде, не иначе, как «непристойные прикосновения»?

От этих самых… прикосновений Лиза резко напрягла свои ноги… и там… в смысле, то самое место, где ее сейчас гладили. Потом расслабилась, и с наслаждением приняла эти самые… касания ее тела, от правой руки своей Старшей. Да, приняла их безо всяких возражений и каких-либо признаков сопротивления ее воле.

Хотя…

А как бы она смогла… сумела бы ей сопротивляться – всему такому… приятному? Даже, если бы не была сейчас крепко привязана к деревянной скамейке?

Впрочем, чего-то подобного прошлому «взрывному» спазму девочка в этот раз не испытала. И все-таки, десяток таких ласковых поглаживаний «наказанного» места оказались прекрасным способом закрепить ее, Лизы, доверие к намерениям молодой женщины, которая…

Элли на секунду коснулась ее плеча своей щекой. Потом она отпустила девочку и поднялась на ноги. Лиза прикрыла глаза и следила за происходящим вокруг исключительно посредством своего слуха. Так вот, судя по звукам, Элли обошла ее со стороны изножья, прошла, так сказать, на другую сторону. Там она сняла с полки и поставила на пол еще одну коробку.

«Это тоже… Еще одна подставка под розги! – догадалась девочка. И следующая мысль – прямо вдогонку к предыдущей, - Значит, все будет точно так же… Хорошо!»

Сей оптимистический вывод экстраполировал на текущую ситуацию позитивный опыт первого раунда этого сегодняшнего «наказания» - слово это девочка теперь мысленно ставила в кавычки. Да, теперь уже Лиза вовсе уж не сомневалась в том, что Элли сегодня устроит ей нечто специфическое, но вовсе не такое уж «болевое». И это действительно радовало, да еще как!

Тем временем, ее Старшая – судя по звукам вокруг – прошла обратно, взяла прут, снова вернулась на избранную позицию – в этот раз уже справа от жертвы своих суровых деяний! Там она встала опять на колени и коснулась ее, Лизы, правого плеча. Потом как-то странно хмыкнула и… отпустила ее.

Девочка на секунду даже обиделась. Впрочем, это мимолетное недоразумение тут же и разрешилось. Элли – опять-таки, судя по звукам! – сдвинулась налево, к ее, Лизы, ногам. А потом… она коснулась ее ног – ниже колен. Мягко погладила там свою… жертву.

Лиза все поняла. Выстегивать вторую порцию розог левой рукой ее Старшая не рискнула – наверняка, побоялась ударить свою воспитанницу как-то неконтролируемо больно! Поэтому придерживать ее за плечо Элли, увы, не смогла. Но оставлять девочку без тактильной поддержки руки своей, она тоже не захотела.

Это было… Так трогательно!

И еще…

Лиза… нет, не услышала - скорее почувствовала изнутри себя вопрос: «Можно?»

- Да!

Она рискнула нарушить их общее молчание. Протестов не последовало. Последовало напряженное ожидание – с той, главенствующей стороны.

Лиза все поняла и попыталась снова расслабить свое тело – и ноги, и выше… И тогда… ее наказание было продолжено.

Элли выхлестывала ее дальше, подобными «десятками» ударов она обозначала на ее теле аккуратно выверенные порции дозированной – и почти что приятной! – боли. А выстегав – тут же выражала тактильные извинения со своей стороны, на спине девочки и ниже – соответственно, губами и рукой. И каждую такую часть наказания Элли начинала с другой стороны – как будто и вправду хотела как-то равномерно распределить свои усилия по причинению страданий одной доверчивой девочке.

Доверчивой…

А разве могло быть как-то иначе? С ее, Лизы, стороны?

Она и вправду, доверилась. Ее рукам. Ее чувству меры. Ее пониманию Справедливости.

И получила… нечто странное.

Ожидала ли она, что Элли накажет именно так? Нет, конечно!

Желала ли она для себя чего-то более сурового, чем получила в итоге от своей Старшей? Тоже нет!

Была ли она рада тому, что Элли поступила с нею именно так? Разумеется!

Ведь это было… почти не больно! И даже наоборот!

Впрочем… Насчет этого самого «наоборот» все было странно! Хотя бы потому, что с какого-то раза Элли просто перестала делать те самые переходы с одной стороны на другую, после каждого цикла в стиле «десять-десять-десять». В итоге, молодая женщина осталась на той самой стороне, где она начинала наказывать свою воспитанницу. Наверное, так ей было удобнее. Нет, вовсе не для хлестких ударов по задней части ее тела. Скорее уж… для всего остального. Того, что – понемногу – выходило в этой ситуации на первый план…

Возможно, это была такая странная иллюзия, глюк или иное искажение восприятия… Но Лизе с каждым ударом, все более казалось, будто «хлестательная» часть этого странного действа становилась все менее жесткой и острой. А вот все эти поцелуи и прочее… ласковое – все это становилось более ярким и… желанным для нее. И в какое-то мгновение девочка почувствовала, что… вот оно, на подходе – то самое, сладкое ощущение «взрыва изнутри», которое ей довелось испытать не далее, как вчера. Лиза замерла, боясь его спугнуть, почти что закаменела всем своим телом! И молила – изнутри самоё себя, и ни разу не вслух! – только о том, чтобы Элли не прекращала гладить ее… там, сзади и сейчас! Даже… если потребное ей выйдет за пределы обозначенной «десятки» соответствующих движений рук ее, Лизы, Старшей!

Естественно, Элли… то ли поняла это все, то ли почувствовала, как напряглась девочка в ее руках! И сделала в точности то, что от нее требовалось. А на самом пике сладкой судороги, заставившей девочку замереть и дрожать мелкой дрожью, стонать и даже негромко вскрикнуть, молодая женщина аккуратно прижала ее – там, сзади-и-снизу. А когда Лиза, наконец, обмякла, отходя от случившегося, ее Старшая несколько раз коснулась губами шеи пострадавшей стороны – как бы вернув ей некий свой долг… за прежнее свое исцеление.

Когда девочка пришла в себя, она только и смогла выдержать одно только слово: «Спасибо!» Нарушив, тем самым, необъявленный мораторий на вербальное общение, которого они обе пытались придерживаться, все это время.

Впрочем, кажется миссис Эллона Мэйбл тоже была уже вовсе не против того, чтобы с нею поговорить.

- Отдохни, - сказала она, отстраняясь от девочки и обозначив свое присутствие только касанием рукой левого плеча воспитанницы. – Я хочу, чтобы ты была в порядке, прежде чем мы сейчас с тобой… продолжим.

- А… много ли осталось? – тихо спросила девочка. И добавила слова, обозначающие нечто значимое для нее:
- Осталось… нам?

- Сущие пустяки! – ее Старшая улыбнулась своей девочке – почти весело! – Каких-то полсотни розог! В точности… как в тот самый первый раз - как вчера! Правда, веселое совпадение?

- Не знаю, - вздохнула Лиза. И, естественно, поинтересовалась значимым. Для себя:
- А сейчас… будет очень больно?

Элли вздохнула и снова погладила ее по плечу.

- А сама ты, как думаешь? – поинтересовалась она.

- Не знаю, - честно призналась ей девочка. – Скорее всего, ты продолжишь, как и прежде, до… этого. Но, если ты посчитаешь, что в конце следует добавить больнее… в воспитательных целях…

Девочка осеклась… увидев, услышав и даже ощутив результат своего спича, как говорится, непосредственно и сразу. Ее Старшая… отдернула от плеча Лизы свою руку, почти отшатнулась от лежащей привязанной девочки и даже всхлипнула. Лиза потянулась вслед за нею… и только дернулась в своих путах. И тогда…

Ее Старшая повела себя так, как девочка вовсе и не ожидала. А именно: резко нагнулась к скамейке, к изголовью и… раздернула веревку. Ту самую, которой девочка была привязана к скамейке спереди. Потом нервными движениями распутала руки своей воспитанницы и отшвырнула веревку, в угол – в сторону, с отвращением и ненавистью в этом самом движении – как некую пресмыкающуюся ядовитую гадину или же иную какую-то мерзость! Потом проделала тот же самый фортель с прочими веревками – с тем же отчаянным выражением лица и очень даже нервно!

В результате, меньше чем через минуту, девочка была совершенно свободна от веревочных пут, сковывавших ее движения! Сама же Освободительница, завершив свое дело, резко отодвинулась к стене и, опершись спиной о перекрестие полок, обхватила руками колени, придвинув их к подбородку. Сжалась в эдакий упругий обиженный комок нервов и взревела – отчаянно, громко и совершенно уже не стесняясь своей воспитанницы.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

28.

Освобожденная девочка мигом поднялась-соскользнула со скамейки и через пару мгновений оказалась рядом со своей Старшей. Там она попыталась приобнять молодую женщину, впавшую в очередное свое состояние огорчения. Элли, в свою очередь, постаралась уклониться от ее объятий, повернувшись и обозначив по отношению к девочке попытки отвергнуть все ее утешения и ласки.

Не тут-то было! Лиза проявила настойчивость в достижении своих целей, а на отворот-поворот головы своей Старшей не в ее сторону, ответила коротким спичем – не столько в обиженном тоне, сколько в тональности огорчения от ее внезапного и непонятного желания отстранить свою воспитанницу от себя любимой.

- Элли, неужели ты не хочешь, чтобы я тебя обнимала? Зачем же ты тогда меня отпустила? – спросила она

Нельзя сказать, чтобы такая последовательность высказанных девочкой мыслей блистала хоть какой-нибудь логикой, но произвести необходимое впечатление у нее, в общем-то, получилось. Элли снова всхлипнула и потянула стоящую на коленях девочку к себе.

- Прости… Прости… Прости… - шептала молодая женщина, в промежутках между поцелуями, которыми она теперь щедро одаряла свою воспитанницу. – Ты не виновата… Ты ни в чем не виновата… Это все я… Дура…

- Нет, это я… Я тебя обидела! – ответила Лиза. – Это я дура! А вовсе не ты!

Она хотела добавить кое-что, насчет того, чего именно она, Лиза, заслуживает – а именно, вполне определенного наказания! - но благоразумно заткнулась. Чтобы не провоцировать. Кто его знает, может быть, именно поэтому, минут через пять ей удалось успокоить свою Старшую. Ну, как успокоить - более или менее! Лиза даже нагло залезла к ней в карман домашних джинсов, выудила оттуда носовой платок и помогла молодой женщине привести лицо в порядок. В смысле, сделать так, чтобы об этих минутах рева могли рассказать стороннему наблюдателю только чуть покрасневшие глаза… да, наверное, нос тоже – ну так, немного!

- Спасибо! – с чувством произнесла Элли, когда Лиза коротко поцеловала ее в щеку. То ли в знак завершения этой процедуры, по удалению с лица своей Старшей слез, соплей и прочего, то ли просто так, чтобы обозначить продолжение себя в ее жизни. Второе, кстати, было важнее…

- Я… обидела тебя, - констатировала факт ее девочка. – Прости!

- Нет… это я просто обиделась… просто дала волю своим нервам! - как-то невнятно объяснила причину своих горьких слез молодая женщина. И разъяснила чуточку подробнее:
- Конечно же, ты… вовсе не хотела меня задеть. Но я уже просто не выдержала… Решила, будто ты надо мною издеваешься. Поэтому сорвалась. Извини.

- И твоя обида… - Лиза вздохнула и замолчала… многозначительно. Вызывая свою Старшую на откровенность.

- Лиза, милая! Моя обида – это моя проблема! – заявила Элли.

- Но это еще и моя вина перед тобою, - возразила девочка.

- Не начинай! – нахмурилась Элли. – Имей в виду, я не сержусь! И вообще, в этот раз я вовсе не сердилась на тебя… с самого начала! Ни секунды!

- Я знаю! – кивнула в ответ Лиза. – И от этого мне еще обиднее!

Ее Старшая обозначила на лице своем особое выражение – вопросительное и, одновременно с этим, имеющее некоторые намеки на недоумение, в связи с услышанным. Это означало, что молодая женщина требует от своей воспитанницы внятных разъяснений всего высказанного.

- Мне… очень обидно, что я тебя обидела, - путано объяснила девочка. – Мне неловко… и очень стыдно!

- Присядь ко мне на колени! – распорядилась Элли. И девочка тут же поспешно исполнила это ее требование.

Естественно, она была притянута в обнимашки и осчастливлена парой… вернее, тройкой поцелуев со стороны своей Старшей – в щечку, в ушко и в шейку.

- Тебе… не больно, нет? - тихонько поинтересовалась Элли, намекая на состояние кожаных покровов своей подопечной - там, снизу.

- С чего бы это? – почти что удивилась девочка. – Ты же постаралась сделать все так, чтобы я не пострадала… и даже наоборот! Кстати… почему?

Прежде чем ответить на этот ее вопрос, миссис Эллона Мэйбл коротко вздохнула, прижала ее к себе чуточку сильнее и еще пару раз обозначила, на лице подопечной, свои поцелуи.

- Лиза, - сказала она после этого, - ты знаешь… Мне бы и в страшном сне не привиделось устроить в один день… Нет, в одно утро столько разных глупостей, за которые в детстве мне полагались бы розги. Поэтому я… оценила твои подвиги почти объективно. Ты уж прости меня!

- Я… понимаю, - как-то серьезно отозвалась ее воспитанница.

- Но сечь тебя за все это всерьез и больно – по-настоящему больно! – я никак уж не могла! – продолжила молодая женщина.

- А почему? – поинтересовалась Лиза. – Я ведь сама во всем призналась, ничего не отрицала… И я бы все поняла!

- Лиза… ты что… реально ждала от меня настоящей боли? – тихо спросила ее Старшая.

- Ждала, - призналась Лиза. – Но я думала, что ты… выдашь мне десяток-другой, по-настоящему больно, а остальное - простишь!

Элли в ответ тяжело вздохнула.

- Я провинилась перед тобой. Все, что я делала – я делала осознанно и целенаправленно. Точно зная о том, что ты меня за это накажешь, но проявишь то самое… милосердие, - пояснила Лиза. – В общем… я была готова!

- А я – нет! – жестко заявила ее Старшая. Сказала - как отрезала! – Я с самого начала хотела ограничиться символическим наказанием для тебя! Потому, что…

На этом самом месте она смущенно замолчала и зачем-то снова поцеловала ее, коротко коснувшись губами своими ушка своей воспитанницы – попытавшись этим жестом заменить слова.

Не вышло. Лиза пожелала знать. В точности и подробно.

- Говори! – шепотом потребовала она. – Потому… что?

- Я же знаю, что все это ты сделала только… ради меня! – ответила Элли. При этом она чуточку сильнее прижала к себе девочку. – Чтобы защитить меня, спасти меня, помочь мне! Я хотела вот так вот поблагодарить тебя… Поблагодарить тебя за все! Лиза, милая! Ну, разве все это было так уж плохо?

- Вовсе нет! – улыбнулась Лиза. И сразу же уточнила:
- А что, в этом было еще что-то… такое особенное? Ну, кроме притворного наказания и… некоторого удовольствия?

- Наказание твое было вовсе не притворным, а просто… символическим! – Элли почти что возмутилась. – А насчет того, что еще в этом было…

Она снова замолчала и опять обозначила руками некоторое усиление своих объятий. И не только. Лиза почувствовала – она буквально прочитала изнутри своей Старшей то, о чем молодая женщина боялась говорить, и…

Нет, не рискнула… Скорее уж, приняла на себя честь произнести невысказанное, но понятое без слов.

- Это был экзамен. На взаимное доверие. Знаешь… когда до меня дошло, что именно может значить для меня столько… целых четыре сотни ударов… У меня, если честно, задрожали коленки. Но я подумала, что ты просто хочешь довести меня до слез побыстрее… И, как только я заплачу… тогда ты меня сразу же простишь! Я тогда не сообразила, что все может быть… еще мягче и даже приятно! Но я… все равно тебе доверилась… полностью и без остатка! И я не ошиблась!

- Мой экзамен… был сложнее, - услышала она в ответ. – Речь шла не только о доверии, когда я выпустила тебя отсюда - дав тебе прекрасную возможность сбежать! Главный вопрос стоял так: могу ли я… выдержать напор изнутри самоё себя? Способна ли я удержать под контролем мою… «темную сущность».

- Но ведь ты справилась, Элли! – девочка тут же попыталась ее оправдать. – Ты не сорвалась на жестокость! Выдала мне три с половиной сотни розог, а я даже не всплакнула по этому поводу!

- Расплакалась, в итоге, я, - напомнила ей Элли. – И, между прочим, по собственной глупости. Вообразила, будто ты хотела меня обидеть!

- Элли… мне стыдно, что я довела тебя до слез! – вздохнула ее воспитанница. – И, если честно, я все еще хочу, чтобы ты меня наказала. Именно за это. И не спорь, мне это нужно.

- Я же сказала тебе уже, никаких розог! – миссис Эллона Мэйбл почти что возмутилась жестокостью ее предложения! И тут же добавила, с немалой долей смущения в голосе:
- Впрочем…

Она замолчала, отвернулась и всем видом своим попыталась выразить просьбу: «Я ничего не говорила! Забудь!» Однако Лиза, напротив, проявила к недосказанному явный интерес.

- Что ты сейчас имела в виду? – уточнила она немедленно. – Ремень или линейку?

- Ни то, ни другое. Знаешь, они висят сейчас там, в «предупредительном уголке», у меня в кабинете, - напомнила Элли. – А я… Просто не хочу тебя отпускать. Ни туда… Ни вообще.

Она снова обозначила короткое объятие – прижала девочку к себе чуточку сильнее. Лиза в ответ усмехнулась. А потом…

- У тебя такие нежные руки… - загадочным тоном произнесла она. – И они ведь… всегда при тебе!

- В смысле? – удивилась ее Старшая.

- Ты обещала меня отшлепать, если я солгу тебе, а потом сама же во всем признаюсь, - напомнила Лиза. И уточнила:
- Это такой… эксклюзивный вариант, только для наказания раскаявшейся лжицы? Или ты готова распространить его на иные мои проступки?

- Я… боюсь! – смущенно шепнула Элли. И далее, разъяснила произнесенные слова, правда несколько странным образом. – Это очень личное… Почти интимное наказание. Когда моя рука коснется твоей кожи и ощутит… тебя… Без посредника - в виде прута или чего-то подобного. Я буду чувствовать каждый удар по-особому. Да и ты… тоже! И… проблема в том, что мне это может понравиться!

- А я не вижу в этом ничего дурного… и уж тем более, опасного лично для меня! – усмехнулась Лиза. – Вот уж ты… Ты вряд ли захочешь отбить свою ладонь об мою… «пятую точку»!

- Хм… А ведь, пожалуй, ты права! – усмехнулась ее Старшая. И добавила эдаким… полусерьезным тоном:
- Я, пожалуй, соглашусь с тобой… с твоим предложением! Ты как, выдержишь шлепки от моей руки - скажем, полсотни?

- Господи! Куда же я денусь! – притворно вздохнула девочка.

А после, живо сменила свою позитуру – быстро переместила руки вперед, на пол и далее… сместила тело свое в обратном направлении. Так, чтобы оказаться лежа-и-поперек коленей молодой женщины.

Элли помогла ей устроиться поудобнее. В смысле, поудобнее в обоих смыслах – и для возлежащей… И для той, кто взяла себе привилегию и труд, вот так вот своеобразно ее наказывать. Короче, так, чтобы та самая «пятая точка» воспитанницы оказалась, в аккурат, на правом бедре ее Старшей. Да-да, прямо под ее правой рукой!

Молодая женщина вздохнула и позволила себе один специфический жест – из серии: так, на всякий случай! Чуть нагнулась налево, к голове своей будущей жертвы, и как бы оперлась на левую ладонь - причем, прямо возле лица девочки.

- Достанешь зубами? – поинтересовалась она у Лизы.

- Ну… вполне! – ответила та, демонстративно клацнув зубами над ее пальцами. И тут же, сразу, поинтересовалась:
- А… зачем это?

- Если будет слишком больно – ты просто укусишь меня! – ответила Элли. – Дашь мне понять, что…

Она осеклась под взглядом своей подопечной. Девочка искоса оглянулась в ее сторону, поймала взглядом глаза своей Старшей и отрицательно покачала головой.

- Убери руку, - потребовала она.

- Но… - Элли попыталась что-то возразить своей воспитаннице, однако та оставалась непреклонна.

- Я этого не сделаю, - твердо заявила девочка. И добавила более чем серьезным тоном голоса своего:
- К тому же… Тебе так будет просто неудобно! Так что… Пожалуйста, придержи меня за плечо… как в прошлый раз!

- Как скажешь, моя дорогая! – ответила ей Эдди.

Молодая женщина незамедлительно исполнила ее просьбу – причем, охотно и с удовольствием. Она ласково погладила свою девочку по плечу. Да еще и сдвинула левую ногу свою в сторону – чтобы девочке было чуточку удобнее лежать!

- Да... спасибо! – Лиза одобрительно откликнулась на такую явную заботу, с ее стороны. – Так… гораздо лучше!

Она поставила руки свои локтями на пол, пристроила подбородок на ладони и произнесла, эдак, серьезно – едва ли не скомандовала:
- Ты можешь уже начинать, Элли. Я готова!

- Какая ты у меня… решительная! – усмехнулась ее Старшая. А потом нагнулась к ней и шепнула – будто кто-то и впрямь мог бы услышать ее, помимо адресата:
- Я аккуратно! И легонько! По возможности!

Лиза не стала ей отвечать словами. Только вздохнула, поерзала малость всем телом, устраиваясь поудобнее и… попыталась снова расслабиться – там, сзади!

Ее Старшая сразу же поняла, что лучше сейчас воздержаться от всяческих разговоров – которые явно покажутся девочке вовсе излишними! – и сразу же перешла к делу. Она погладила… э-э-э… ту самую часть тела своей воспитанницы, которая оказалась теперь у нее под рукой – так сказать, в полной готовности. Примерилась и… звонко хлопнула по правой половинке! Лиза отреагировала на первый хлест этой части своего сурового наказания, исполненный ладонью ее Старшей, негромким «Ой…» - звуком, обозначающим в акустической своей форме, отголосок условного микса удивления и смущения!

- Это было… слишком сильно? – осведомилась Элли у своей девочки. – Прости... Я совсем позабыла о том, что уже выстегала тебя там… В смысле, по тому самому месту. Очень больно?

- Да… нет! – Лиза снова обернулась в ее сторону и постаралась улыбнуться. Вышло… так себе, но как уж получилось! – Ты же… делала это все совсем не больно! Ну… почти! – добавила она смущенно.

- Да… я контролировала каждый удар, - подтвердила ее Старшая. – Я старалась сделать так, чтобы все было… аккуратно. Чтобы мои розги не причинили тебе особых страданий! Но все-таки, я выдала тебе… три с половиной сотни! – напомнила она.

Элли коснулась девочки там, сзади – мягко, но точно обозначив то самое место, куда пришлись в этот день разнообразные проявления ее строгости.

- В общем, кожа твоя здесь… несколько раздражена, - напомнила она, - хотя и без излишнего, слишком уж заметного осаднения. Так что…

Молодая женщина смущенно улыбнулась и ласково погладила ее… там.

- Прости, я была неправа. Попробую чуточку мягче! – добавила она к своим извинениям.

Лиза не стала возражать – не в ее интересах было спорить по этому поводу! – и снова попыталась расслабиться… там. У нее получилось. И второй шлепок – уже по другой половинке! – она перенесла стойко, не высказав то самое «Ой-ай!», которое могло бы смутить ее, Лизы, Старшую. Впрочем, эффект неожиданности в этом случае уже отсутствовал. К тому же, Элли явно сдерживала себя, и акустически доступный «эффект звонкости» в этот раз тоже несколько поубавился.

В общем… было уже не так больно. Терпимо. Оставалось только надеяться на то, что Элли не станет «усиливать» то самое воздействие, которое она, Лиза, сейчас претерпевала.

Элли продолжила. Она, не торопясь, снова поочередно шлепнула свою девочку по закрасневшимся ягодицам – по одной, по другой. Все так же - чуточку больно, но не так, чтобы до слез или стона. Каждый раз, при этом, Лиза шумно вздыхала. Она старалась дышать особым образом: резкий вдох-выдох, потом снова те же два дыхательных действия, но уже протяжнее, несколько растянутые во времени. Ее Старшая внимательно следила за нюансами ее дыхания и выдавала ей очередной удар-шлепок только в самом конце такого… цикла. Шумный вдох как бы заменял, вытеснял для девочки какие-либо иные, обычные страдальческие звуки. Так что, в целом получалось более-менее прилично. В смысле – так, чтобы девочка не чувствовала, от своей Старшей, какого-либо подобия «нравственного поражения».

Наверное, при взгляде со стороны это выглядело почти как некое спортивное упражнение парного типа. Где взаимодействующие между собою спортсменки вступают в некое подобие показного противоборства… на самом деле, помогая друг другу, причем, заботясь о том, чтобы ни одна из них всерьез не пострадала.

Между прочим… в итоге четырех шлепков - в стиле «Там-сям! Там-сям!» - Элли обозначила на ее «пятой точке» пятый. Поперек ягодиц и ниже – там, где округлость зада девочки переходила в бедра - чуточку более хлесткий, чем прежние, подытоживавший эту своеобразную серию. Обозначив эти пять звонких соприкосновений, с кожей своей воспитанницы, Элли мягко погладила девочку, прямо по свежеотшлепанному месту – ласково, и так, чтобы девочка оценила такую ее заботу.

Лиза улыбнулась.

- Все в порядке? – поинтересовалась ее Старшая. – Как… терпимо? Без жалоб и прочего?

- Ага! – Лиза выдохнула это слово и даже кивнула головою, подтверждая высказанное.

- Тогда продолжим, моя дорогая! – провозгласила молодая женщина. – Терпи!

И она продолжила наказание девочки, в прежнем стиле, который она как бы придумала-ввела этой самой импровизацией. Пятерками шлепков, по условной схеме «4 + 1», с небольшой релаксационной паузой, всякий раз, после такой вот короткой серии. Лиза… к своему удивлению, начала получать, от такого занятного взаимодействия со своей Старшей, удовольствие – непривычное и даже несколько непонятное. Оно было того же рода, что она почувствовала по ходу прежнего раунда болевых эффектов - когда ее, вдобавок, целовали и гладили особым чувственным способом - но несколько иного оттенка ощущений. Девочка отметила, что у нее даже возникло странное желание, чтобы Элли шлепала ее чуточку крепче – самую малость, но все-таки, сильнее и больнее. Однако Элли по-прежнему держала себя строго в рамках придуманной ею для себя границы дозволенного – по части силы нанесения девочки тех самых шлепков. И похоже, такое соприкосновение ладони молодой женщины с кожей на заду ее воспитанницы, оказалось приятным не только для «нижней», подчиненной стороны такого общения, но и для той, кто наказывала свою девочку таким вот способом.

Да, Лиза это все чувствовала очень хорошо. И ее, такое вот проявление позитивных эмоций со стороны Старшей, вводило теперь в некое расслабленное состояние – когда уже не хотелось прерывать сию занятную процедуру, а напротив, хотелось, чтобы Элли все продолжала и продолжала… ее шлепать. Теперь, по ходу этого действа, умеренная и терпимая боль для девочки стала некой особой изысканной приправой к такому приятному ощущению единства с ее, Лизы, Старшей. И это было… здорово!

Но… Это странное и почти приятное времяпрепровождение подошло к своему завершению. Элли выдала ей финальную «пятерку» шлепков и погладила то самое отшлепанное место с особенной нежностью.

- Все, моя дорогая! – провозгласила она. – Мы закончили!

- Правда? – с деланным разочарованием в голосе спросила Лиза. – А я уж думала… что ты продолжишь!

- Нетушки! – с некоторым возмущением в голосе – естественно, тоже наигранным! – заявила ее Старшая. – Немедленно поднимайся! А не то…

- А не то… что? – с лукавой улыбкой на лице – и с хитрецой в глазах, вот что главное! – девочка оглянулась на свою Старшую.

В ответ, Элли погрозила ей пальцем. Как бы сурово.

- Ты обещала меня слушаться, моя дорогая! – заметила она. – Так что… Давай-ка, слезай с моих коленей! Нечего там… разлеживаться!

- Слушаю и повинуюсь! – откликнулась девочка.

Лиза резко, но изящно оттолкнулась от пола руками, а выпрямившись – оказалась на коленях и справа от ног молодой женщины. Элли усмехнулась и подмигнула девочке, обозначив намек, который ее воспитанница поняла точно и однозначно. Она тут же уселась к ней на ноги, позволив, естественно, себя обнять.

- Спасибо! – шепнула девочка, несколько смущенно. – Это было… здорово!

- Все для тебя, моя дорогая! – так же негромко ответила ее Старшая. – Даже… такое…

- Ты… все еще стесняешься? – с грустью в голосе, спросила Лиза.

- Да уже… почти что нет, - в голосе Элли все-таки зазвучали нотки смущения.

На мгновение, она нагнулась-коснулась губами плеча своей воспитанницы – там, сзади. Лиза в ответ… даже не усмехнулась. Девочка, выражая свое удовольствие, скорее, промурчала, нечто невнятное, но довольное.

Впрочем… спустя несколько мгновений, она вздохнула и Элли почувствовала непонятную перемену ее настроения.

- Лиза… Что случилось? – спросила она.

- Элли, я могу тебя спросить? Так, чтобы ты не обиделась? – последовали от девочки встречные вопросы.

- Конечно! – Элли даже чуть кивнула головой – хотя девочка этого и не видела.

- Скажи… А есть еще что-то, связанное с этим твоим… экзаменом? Ну… то, что ты не сказала мне?

Элли на секунду смутилась. Потом вздохнула и в итоге все же решила уточнить.

- Ты сейчас… читала мои мысли? – спросила она.

- Был такой… всплеск… от тебя! У меня внутри, - пояснила Лиза. – Очень яркий! Как будто… ты пытаешься мне что-то объяснить… почти кричишь мне… что-то… изнутри себя! Тебе хочется… но ты боишься мне сказать что-то важное, боишься высказать это вслух. Поэтому… я вслушалась и кое-что услышала.

Элли тяжело вздохнула. Девочка тут же откликнулась на этот звук-жест. Она сдвинулась чуточку в сторону от своей Старшей – голым задом, да по ногам! – просто, чтобы положить ей теперь руки на плечи!

Сделав это, девочка посмотрела молодой женщине в глаза и заявила твердо и уверенно:
- Элли, я не буду этим баловаться! Обещаю! Просто… иногда это получается само собою! Прямо… звучит у меня в голове! Или же вспыхивает картинкой… Иногда это у меня получается само собой… Но чаще… я ничего такого делать не могу! В смысле… Не могла, до того, как мы с тобою встретились… После того, как мама… ушла.

- Ты могла читать мысли у твоей мамы? – поинтересовалась Элли.

- Я их слышала… почти что постоянно, - подтвердила девочка. – И я научилась не вслушиваться, без крайней необходимости. Думаю, я и теперь научусь… наверное!

- Лиза, я… - Элли сделала паузу, а потом решительно продолжила:
- Я разрешаю тебе слушать меня… там, «изнутри»! Просто… будь аккуратна! Хорошо?

Она смутилась и закончила свою мысль чуточку неловко, но Лиза, похоже, поняла этот намек. Девочка просияла лицом и буквально рванулась к ней в объятия.

- Конечно! – шепнула она ей на ушко, близко-близко! – Я буду очень аккуратна! И я не стану тебя обижать!

Девочка поцеловала ее в щечку – будто поставила сигнатуру, подписалась под этим своим обещанием. Впрочем, Элли ей и без того верила – не могла не верить! Ну, а чтобы подтвердить это доверие к воспитаннице, молодая женщина чуточку отстранила ее от себя и постаралась объяснить то, что Лиза так хотела понять. А уж все ли значимое она пояснила – это вопрос…

- То, что мы сделали сейчас, моя девочка, это действительно, похоже на экзамен! Для тебя это стало испытанием твоей готовности довериться мне – полностью и без остатка! И ты справилась с этим испытанием! Ты справилась с ним просто блестяще! Преодолела свой страх, не поддалась испугу, когда я делала всяческие намеки – насчет моей возможной жестокости! Ты доверилась мне! И я теперь знаю, что ты понимаешь, чувствуешь меня как никто на этом свете! И ты приняла все мои странности, извинила мою кажущуюся безжалостность и сделала все так, как надо было нам обеим! Спасибо, Лиза! Я счастлива, что ты со мной!

Девочка кивнула в ответ на этот взволнованный монолог и задала вопрос, который заставил ее Старшую смутиться еще больше.

- Элли, а все-таки… в чем выражался твой экзамен? Ведь было же что-то еще… чего я пока что не знаю. Ведь так?

Молодая женщина ответила ей не сразу. Но, взяв себя в руки, она попыталась высказаться - осторожно и в то же время, по возможности, убедительно. При этом она просто попыталась заново воспроизвести прежние свои аргументы – вроде бы вариативно, но при этом, стараясь не добавлять ничего нового.

- Лиза, я же все тебе уже объяснила, - сказала она. И коротко повторила почти все то, что уже сказала ей несколько ранее. - Я обязана была удержаться от жестокости. Удержаться от соблазна причинить тебе сильную боль, чтобы не вышло… как тогда, в первый раз. В смысле, вчера.

- У тебя все получилось, - подтвердила Лиза. – Ты знаешь, во время этого наказания я только что не смеялась в голос! Ты же знаешь, Элли!

- Да… я сумела удержать мою «темную сущность» под контролем, - согласилась ее Старшая. – И меня это… очень радует!

Эти слова молодая женщина произнесла весьма значительным тоном голоса. Как бы подводя итог всей своей речи, и намекая на необходимость и целесообразность прекращения разговоров… в нежелательном для нее направлении.

Впрочем, ее воспитанница прекрасно понимала причину гордости своей Старшей, и была с нею категорически согласна – и в этом… да и в прочем… Да почти что во всем!

Кроме одного спорного момента, который миссис Эллона Мэйбл теперь пыталась спрятать в своих мыслях – нервно, весьма неумело и, откровенно говоря, по-глупому… Можно сказать, в тщетной надежде на то, что Лиза не рискнет углубляться в такие дебри отголосков ее воспоминаний.

Бесполезно. Этот самый момент – отчего-то весьма неприятный для молодой женщины! - промелькнул там, у нее внутри, такой яркой вспышкой-образом, что Лиза не могла не озвучить по этому поводу всего один вопрос – казалось бы, простой, но очень неудобный для вопрошаемой:
- Элли, скажи мне, пожалуйста… А кто такая Флоранс?

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Интрига.