Клуб "Преступление и наказание"

– Айви Эйлин Ровена Анжелика Хэдли.

Чарльз присвистнул.

– Анжелика! Какая прелесть! Я не слышал этого имени наверное тысячу лет.

– Ты выглядишь на хорошие тридцать пять, – усмехнулась Айви, – Мы забыли самое главное – сделать ставки. Прости.

Она забрала из его рук карты, сгребла оставшиеся со стола и снова перетасовала колоду.

– Это фунт, – показала она на красные фишки, – Зеленые – пять, синие – десять. Тебе подходит?

– Вполне, – Чарльз разложил пластиковые кружочки в стопки и распределил их поровну. Одну красную фишку он положил на край стола.

Айви выложила две своих красных рядом и снова раздала карты.

– Уравниваю, – Чарльз остался доволен выпавшими валетом и девяткой бубен. Вторая его красная фишка легла к остальным трем.

– Пропускаю.

Айви сняла одну карту с колоды, и выложила три подряд.

Король бубен, дама пик и король пик. Ожидаемые стрит или флеш были маловероятны, но Чарльз все равно поставил пятерку. Айви подняла до десяти. Что она блефует, он понял сразу, и согласился на ее ставку. Девятка пик, оказавшаяся на столе следующей, гарантировала ему две пары.

– Оставим как есть, – Чарльз решил быть снисходительным, – И ты тоже можешь задавать мне вопросы.

– Спасибо, ты очень любезен. И как же твое полное имя? – Айви выложила последнюю карту, туз бубен.

– Чарльз Ноа Хэмиш Третий.

– Третий? Серьезно? – спросила она с теми же интонациями, с какими он задался этим вопросом, увидев свое новое имя в первый раз.

Айви открыла свои карты: бесполезные валет и семерку крестей, встала из-за стола и сделала книксен.

– Граф, князь, может, герцог? – полы ее пальто коснулись пола, лежащие беспорядочными волнами золотистые волосы упали на лицо – поклон вышел изящным, словно она делала его до этого миллион раз, – У меня ничего, а у тебя?

– Две пары, но это неважно, – Чарльз не мог отвести от нее глаз.

– Еще как важно, – Айви придвинула ему выигранные фишки, – Продолжим?

– Разумеется. У меня еще столько вопросов. Где ты выросла?

– Я родилась в Ирландии, в Вексфорде, но училась в закрытой частной школе на острове, название которого вряд ли что-то тебе скажет.

– Ты была примерной ученицей?

– Я была тихоней. Много читала, буквально не вылезала из книг.

– А сейчас?

– Сейчас вылезаю, – Айви улыбнулась, – Но иногда предпочла бы не. Моя очередь. Расскажи про какой-нибудь неловкий момент?

– Однажды мне пришлось танцевать в смирительной рубашке, – Чарльз брякнул первое, что пришло в голову.

– Психиатрические недели в Макдональдсе?

– Весьма точное определение. Правда, было очень неловко, – он вдруг понял, что не может ей сказать, что дело происходило на сцене концертного комплекса в Берси, а смирительная рубашка была от Жана-Поля Готье, – А у тебя?

– Я украла помаду из учительской сумочки. Меня поймали, конечно. Было очень стыдно.

– Тебя наказали?

– Да, – Айви опустила глаза, на щеках проступил румянец, – Лишили сладкого на неделю и заставили сто раз написать “Я больше не буду воровать”. А тебя?

– Мне дали премию, – Чарльз усмехнулся.

– Только не говори, что ты танцор кордебалета!

– Почему? Ты была бы разочарована?

– Возможно. Я была уверена, что ты агент ЦРУ под прикрытием.

– Никчемный, ты хочешь сказать, агент, раз его смогла раскусить… – он запнулся.

– Дурочка? – Айви смотрела на него с любопытством.

– Нет, – он смутился, словно, сняв слово с его языка, она уличила его в чем-то постыдном .

Это сравнение неожиданно разозлило его. Какого черта, она заставляет его лгать, оправдываясь, будто он пятиклассник? Закололо кончики пальцев, заломило плечи, гнев заискрил слабыми разрядами электрического тока. Как никогда стало очевидно, что пришло время поведать этой юной особе, что он думает о ее манерах, словесных формулировках и поведении.

Сначала вытряхнуть ее из этого дурацкого пальто, вручить перочинный нож и отправить в сад, срезать несколько подходящих прутьев. Конечно, она бы не справилась с первого раза.

– Никуда не годится, – он бы придирчиво оценивал каждый, – Этот слишком короткий. Этот недостаточно хлесткий. Этот вообще сухой. Плюс десять, юная леди. Попробуйте еще раз.

– А это что за кривульки? Добавить вам еще десять за нежелание стараться? Нет? Ну что за хмурый взгляд, всего ведь десять, не двадцать! Надеюсь, вы цените мою снисходительность?

– Этот хорош, – от хищного свиста прута она бы вздрогнула. На ее лице все еще дерзкое выражение, но за длинными ресницами суженных от досады глаз уже прячется понимание, что это не игры, что все серьезно.

За пониманием придет страх.

– А эти нет. Плюс десять, Айви. Как полагаете, поможет ли вам сделать следующую попытку более удачной, если мы отправим вас на улицу, избавив от джинсов, а возможно и трусиков? Как вы меня назвали? Надо сказать, у вас богатый лексикон. А такая приличная девочка с виду…

– Матерь Божья, Айви! Что я скажу своему бедному садовнику? Что стая неизвестных науке плодожорок зверско изничтожила самые лучшие кусты и деревья?

Он, разумеется, не очень-то бы расчитывал, на ее испуг, и, возможно, ему пришлось бы приложить не мало усилий, чтобы не расхохотаться, когда взбешенная Айви принесет целую охапку, будто она девочка из сказки, которую послали за хворостом.

– Что значит, подавитесь? Я не хочу давиться. Я хочу научить вас манерам – как мы видим, имеющиеся у вас грубоваты для такой нежной барышни, как вы.

В этой охапке непременно бы нашлась еще пара подходящих прутьев, из которых вышли бы отличные розги.

– Раздевайтесь, Айви…

Скрип отодвигаемого стула вернул его в действительность.

– Это ты со мной делаешь? – он не узнал свой голос.

Айви положила свои карты на стол, хотя они еще не доиграли, скинула пальто и подошла к нему.

– Да, – она положила руки ему на плечи, – Тебе нравится?

Чарльз кивнул. В этот раз солгать он не смог.

Крутяк!

I tried so hard
and got so far
but in the end
it doesnt even matter
i had to fall
to lose it all
but in the end
it doesnt even matter

– Совсем не обязательно портить твой чудесный сад и расстраивать строгого садовника, – правая рука Айви потянулась к пряжке на его поясе.

Звяканье металла, шелест выделанной кожи, медленно скользящей по джинсовой ткани, как сонная змея по осеннему мху. Чарльз не шелохнулся, пока Айви вынимала ремень.

– Жестковат, – она сложила его вдвое и похлопала по раскрытой ладони, – Но для твоих целей в самый раз. Ты ведь хотел научить меня манерам?

“Яблочко, яблочко…”, – голос старательного поросенка из сна бессмысленно прозвучал в голове и тут же замолк или растаял, словно от жаркого дыхания волка, разгоряченного предвкушением приятной охоты.

Чарльз смотрел на Айви, на дерзкую ее ухмылку, вопрошающий взгляд, требующий немедленного ответа, ожидая, что очередная порция коктейля смешанного из раздражения, злости, ярости и гнева впрыснется в кровоток, рождая новую волну желания, но этого не происходило. Не порыв, не случайное побуждение, не всплеск адреналина, не извращенная, вызывающая стыд прихоть. В грудной клетке росло и набирало силу совсем другое чувство: простое, спокойное ощущение правильности происходящего и осознание, что теперь он по какой-то пока не известной причине имеет полное, неотъемлемое право.

– Да, – ответил он.

– Да, – эхом отозвалась Айви.

– Раздевайся, – его интонации стали такими сухими, что черкни спичкой – займется пожар.

– Уверен? – она смотрела на него все еще сверху вниз, с огромным интересом, будто видела в первый раз. Микки-Маус с ее футболки дурацко улыбался.

– Ладно, – она сочла молчание за ответ.

За эту бесцеремонную проверку он спросит с нее отдельно. Позже.

Айви отодвинулась, сделав пару шагов назад и положила ремень на столик рядом со своими раскрытыми картами. Зацепив носком за пятку, она стянула тяжелый ботинок и пнула его в сторону. Второй немедленно полетел за ним.

Чарльз поморщился от грохота.

– Я ожидал чуть больше смущения.

– Я очень смущена, – Айви сунула руку в карман, вытащила оттуда презерватив в блестящей черной обертке с цветным изображением джокера и кинула его поверх рассыпанных покерных фишек.

Ее пальцы неторопливо расстегнули золоченую пуговицу и молнию, от легкого движения бедер джинсы упали вниз. Айви вышла из них, как Афродита из морской пены.

– Хочешь сам? – она приспустила резинку кружевных трусиков, – Или я? С чуть большим смущением.

– Где ты, говоришь, училась? – Чарльз поднялся.

– В закрытой частной школе для девочек. На таком же закрытом частном острове. Манерам нас учили, конечно, но я в тот день болела…

– Встань тут, – он взял ее за плечо и отвел к дивану, – Значит, на закрытом частном острове. Как же до него добираться – на закрытом частном вертолете?

– На пароме. Обычном. Машина заезжает в грузовой трюм с одной стороны, а потом выезжает с другой.

В ее интонациях что-то изменилось, словно забавная история на полпути перестала быть смешной.

Чарльз вернулся к игральному столику, сделал пару глотков виски из подмерзшего стакана и взял сложенный Айви вдвое ремень. Он никогда не бил женщин, хотя воющая или хохочущая спятившей гиеной, или визжащая в истерике темпераментная Изадора часто напрашивалась на пару хороших затрещин. Сейчас же он собирался отхлестать Айви, просто потому что мог. Для ее блага. Для своего удовольствия.

Она так и стояла, где он ей сказал, не сдвинулась ни на дюйм. Взгляд в никуда, руки нервно сцеплены за спиной, слишком растеряна для девочки, самой начавшей эту игру.

– Кому-то сегодня придется поплакать, – сочувствие в его голосе не было наигранным.

Он собирался наказать ее жестко, без снисхождения. Ни слезы, ни мольбы, никакие просьбы не тронули бы его. Вода мокрая, небо синее, Айви ждет отменная порка.

– Я больше не буду, – она произнесла это очень тихо, почти шепотом, и Чарльзу было все равно от неловкости ли это за прочтенные его мысли или просто от страха.

– Приятно слышать, – он сложил ремень вдвое, как она несколькими минутами ранее.

– Жестковат, – пробный удар пришелся на обнаженные бедра, – Но для моих целей в самый раз.

Айви не шелохнулась, только прикусила нижнюю губу и крепче сцепила руки за спиной. На не загорелой коже зарозовела короткая полоса.

– Может быть, ты еще что-то хочешь сказать мне, пока мы не начали? – ремень хлестнул с другой стороны. Айви даже не попыталась увернуться.

– Да. Нет. Пожалуйста, я… – она подняла голову, и теперь смотрела снизу вверх.

Он не утонул в ее глазах, он провалился, как белый кролик в вырытую Алисой нору, как глупый поросенок в распахнутую пасть волка. Реальность дрогнула, поплыла волнами телевизионных помех, сердце колотилось, в ушах звенело.

– Как? Как ты это делаешь? – Чарльз выпустил из рук ремень и вцепился пальцами в ее плечи.

– Отвечай! – он рявкнул так, что она вздрогнула, – Как ты это делаешь?

– Я не знаю. Правда не знаю. Просто словами.

– Зачем? – он с трудом сдерживал желание встряхнуть ее посильнее, – Зачем тебе это?

– Потому что я так хочу, – она говорила твердо, – Потому что это про власть…

– Чью власть? Мою над тобой, – Чарльз усмехнулся, – Или это все же про твою власть надо мной?

– Неважно. И это про любовь. Такая форма любви, понимаешь?

Он понимал. Очень хорошо понимал про любовь, гораздо больше чем про власть. Чарльз снова видел ее такой, как утром: бледной, измученной, с сизыми тенями, которые сейчас стали еще темнее. Он чувствовал, насколько хрупки плечи стиснутые его руками – от пальцев позже, без всякого сомнения, расплывутся синяки. В горле вдруг заскребло, от вылившейся из сердца нежности.

– Господи, – он обнял ее, прижал к себе так сильно, как мог, – Девочка моя.

Нежность лилась теперь через край, словно хотела собраться внутри него в океан.

– Айви, я ведь могу любить тебя другими способами…

– Разумеется, ты можешь, – все ее тело напряглось, и она вывернулась из его объятий, – Прости, я очень задержалась тут. Мне нужно идти.

– Куда?!

– Много дел. Прости, что сразу не сказала.

Она улыбалась вежливо, чуть отстранено, будто только что встретила его на светском рауте, а не стояла тут перед ним в дурацкой футболке с Микки-Маусом и одних трусах. Лицо ее застыло, глаза смотрели мимо – механическая фарфоровая кукла у которой вот-вот кончится завод.

– Пожалуйста, не уходи, – он не знал, что сказать, что сделать, – Останься. Тебе нужно отдохнуть. Мы поиграем в карты, выпьем еще виски. Или хочешь, я уложу тебя в кровать, укрою одеялом и просто посижу рядом. Айви, пожалуйста.

– В следующий раз, ладно? – она натянула джинсы, потом ботинки.

– Давай я хотя бы тебя отвезу!

– Не нужно, я вызову такси.

– Айви, ну в самом деле. К черту карты, виски и одеяло! У меня есть весь Гарри Поттер, закажем пиццу и… Ты ведь говорила, что он настоящее чудо.

– Гарри Поттер? – Айви застыла посреди комнаты.

От ее взгляда Чарльз заледенел, изнутри и снаружи, словно его окунули в жидкий азот. Задень Айви его плечом проходя мимо, он бы упал и разбился на тысячи стеклянных осколков.

– Мальчик, который не знал, что за особенная сила живет в нем, над которым издевались до его одиннадцати лет, а потом в день рождения прилетел великан и спас его? Это сказка, Чарльз, – она надела пальто, – Чудес не бывает.

Дверь за ней хлопнула так, что старое зеркало в прихожей спрыгнуло с гвоздя, но осталось целым.

Заледенел изнутри и разбился на мириады осколков.
От собственного бессилия.

Спичками все-таки чИркают, черкают на бумаге, какие-нибудь пару строк или каракули.

За Чарльза обидно - поманили и обломали.

да, да, я тоже эту песенку вспомнила, пока читала).

Буду ждать продолжение, 13.
Не режьте по живому только.

кусок от 9 октября очень сильный. В нем, как в "Касабланке" нарисована картина, допускающая самые разные прочтения. Я очень ценю, когда такое получается. Когда в одном полотне один зритель (читатель) видит одно, другой - совершенно другое, даже противоположное.
А поросеночек, конечно, попал... яблоко в рот уже засунул, скоро сам пойдет в печку. Захочет ли Айви его спасти от самоуничтожения?