Клуб "Преступление и наказание"

Октября семнадцатого дня, утром
Легкий бриз, ясно.

На сей раз я решил позавтракать на своем законном месте в кают-компании. Тому было несколько причин.
Во-первых, я хотел ее видеть. Глупо рассчитывать, что она остановилась на мне надолго, такую не удержишь и якорной цепью, но... сколько нам суждено быть вместе - столько будем, и дай бог не потерять ни минуты.
Во-вторых, еще менее, чем вчера, хотелось наблюдать физиономии Хоупа и его присных. Пусть перемывают мои тощие кости хотя бы не в моем присутствии. В том, что перемывают уже, я не сомневался. На корабле, дрейфующем в открытом море, нет секретов, не приватности и нет уединения.
В-третьих, но не последних. Хоть я и очень боялся взглянуть в глаза Финчу, но понимал, что сделать это придется, и чем скорей, тем лучше. Предоставить Бонни отдуваться за нас обоих было бы свинством, хоть я и не сомневался, что ей Финч не скажет ни слова. Но не явиться в кают-компанию в то утро - для меня означало бы открыто признать перед командой : НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ. А то, что произошло вчера на рабочем столе, было просто очередным эпизодом в богатой приключениями жизни квартмейстера Гроган.
И все же я нервничал. Я знал, что и мне Финч ничего не сделает тоже. Не я первый, не я последний. Но именно от этой мысли становилось тошно. Вопреки здравому рассудку я хотел стать для нее именно что первым и последним, альфой и омегой, как сказал о себе тот, чье имя произносить у моих соплеменников не принято.
А значит, трусить мне нельзя.
Но моим отважным планам не суждено было осуществиться.
... Ни за что не поверю, что это была случайность. Что из всего экипажа "Решительного", насчитывающего нескольно сотен человек, по пути в кают-компанию мне попался именно Хоуп.
Да он и не пытался сделать вид, что это случайность. Стоял, широко расставив ноги в новеньких сапогах, привалившись к бухте каната, в пяти шагах от двери, к которой я направлялся. Видимо, предпочел действовать наверняка. Попытайся я пройти мимо - он бы просто заступил мне дорогу.
- Вы что-то хотели, Хоуп? - ох, как тяжело глядеть ему в глаза, я даже с близким человеком такого избегаю... Но еще решит, не дай бог, что я его боюсь.
- В точку, док, - весело ответил старший канонир. - Хотел попросить кое о чем. Вы бы вот научили меня... Ну, растолковали, как вам это удается...
- Что удается, Хоуп?
- Ну-у... конфузиться тут нечего, док, оседлать этакую лошадку мечтает каждый... Только вот не каждого она к себе подпускает... разборчива, ужас. Или какие диковинные приемы знаете? Так расскажите, негоже обделять товарищей...
Каким-то чудом мне удалось сдержаться и не ударить его. И дело даже не в том, что драться я не умею совершенно, а он выше на полголовы и тяжелее фунтов на пять... Я почувствовал, что именно этого он и добивается.
ВОТ ТОЛЬКО НЕ КАЖДОГО ОНА К СЕБЕ ПОДПУСКАЕТ...
Я посмотрел ему в глаза. Он радушно улыбался.
- Завидуете, Хоуп? - спросил я. - Боюсь, вам самому если и приходилось раздеваться в присутствии мисс Гроган, то только для других целей...

* * *

- Ну, очухался, красавец, мать твою... Глаза хоть открой...
Я честно выполнил приказ. В нескольких дюймах надо мной маячила отчего-то слегка раздвоившаяся, но все равно бесконечно милая сердцу физиономия Бонни. Разумеется, я тут же попытался сесть.
- Лежи!
- Бонни... оййй... бооольно...
- А, почувствовал наконец, несчастье мое... Ничего, пройдет, голова - она и есть голова, что ей сделается... Хорошо, ты повернуться успел вовремя... Но он-то, скотина, в висок метил...
- Какая скотина?
- Ясно какая. Хоуп. Думал, я не узнаю. Ага, держи карман шире. Явилась в кубрик, глазами зыркнула вот так, я на это мастерица... Все сразу на него указали. Будет ему теперь... по кодексу...
- Чего?
- Эх, повезло же мне с любовничком... простых вещей не знает. Кодекс Филиппса, пиратский, уложение о наказаниях...
- И у вас тоже...? - только и смог я сказать.
- А ты думал, мы без закона существуем, как дикие звери?- покачала головой моя любимая. - Нет, милый, все по предписанию. А в кодексе сказано ясно : ежели кто из команды ударит другого, то получит за это по закону Моисееву ( что есть сорок ударов плетью без одного ) по голой заднице...
Последние слова она произнесла с нескрываемой гордостью.

* * *

- Бонни, погоди... охх...
- А вы, доктор, и впрямь добрый христианин, как я погляжу, - теперь голос звучал с явной прохладцей, - живете по заповеди...
- Какой? - вяло спросил я, ожидая подвоха. Голова гудела уже чуть меньше, но все равно было несладко. Мне бы впору валяться с мокрой тряпкой на лбу, а я притащился к ней в каюту и надоедаю дурацкими просьбами. Именно это я прочел в ее глазах, когда рискнул встретиться взглядом.
- Какой-какой... Если тебя ударили по левой ягодице, подставь правую...
Я пропустил мимо ушей этот кощунственный каламбур, сейчас было не до того.
- Бонни, ну послушай. При чем тут заповеди. Пойми, я себя чувствую дамой, за честь которой мстит рыцарь... А надо бы наоборот, ты не находишь?
- Да я и сама себя могу защитить не хуже мужчины, - польщенно хмыкнула Бонни, приняв мои слова как комплимент.
- А ты обо мне подумай, милая. Не видишь разве, на что ты меня толкаешь? Если уж я сам не могу ему ответить как следует, то хоть ты меня не срами своим заступничеством.
- Да пойми же наконец, - разозлилась моя любовь, - ты тут ни при чем! Кодекс есть кодекс, один раз дашь слабину - и всё. Поверь, этих жеребцов иначе в узде не удержать. Думаешь, почему они меня поставили квартмейстером? Потому что я спала с половиной из них? Ну что ж, не с половиной, но всякое бывало, я этого от Барта не скрывала никогда, а от тебя и подавно не собираюсь. Но на должность меня выбрали не поэтому. Парни знают, что я хоть и стерва, но умная, в людях разбираюсь и всегда отличу зачинщика от человека, которого просто подбили на драку. Что я никогда никого без вины не велю привязать к мачте, никого не забью насмерть и не покалечу. Они мне доверяют, понимаешь?
... Ох, слышал, слышал я совсем недавно что-то очень похожее, и даже помню, от кого...
- Бонни, для меня это позор. Из нас двоих мужчина - я, а не ты. Дай мне разобраться с ним самому.
- Да что ты мне тут командуешь, - не выдержала Бонни, - я квартмейстер, я назначаю наказания, и даже капитан не смеет это оспорить. А ты кто такой?
- Ах да, - медленно произнес я, вставая, - простите, мисс Гроган, я забылся. Я всего лишь судовой врач и вдобавок ваш мальчик для битья. В таком случае не смею спорить. Кстати, у меня уже там все зажило, и ежели понадобятся мои услуги - посылайте за мной в любое время.
- Дурак! - крикнула она в мою удаляющуюся спину. Я вышел и притворил за собой дверь.

* * *

Я отправился к Финчу. Глупо было рассчитывать, что он вмешается. Но хоть попытаться, чтобы совесть потом не так мучила. Даже двусмысленность моего положения почти перестала меня волновать. Что уж теперь, в самом деле...
Немного потоптавшись перед дверью, я наконец решился постучать. Потом еще. Подождал, прислушиваясь. И когда уже решил, что просто не застал хозяина, изнутри послышалось нечто похожее на "войдите". Я вошел.
Барт был тяжело, основательно пьян. Не знаю, сколько кружек ему для этого понадобилось, но таким я его еще не видел. Впрочем, руки его слушались, а голос прозвучал как обычно, когда он предложил мне садиться и указал на соседнее кресло. Оставалось подчиниться. Я деликатно потупился, чтобы не пялиться на своего визави и почти пустую бутылку, украшающую стол. А сколько их уже под столом, оставалось только догадываться...
- Вы насчет Хоупа? - поинтересовался он, избавив меня от необходимости ступать на скользкую дорожку объяснений.
- Да, сэр, - обрадовался я, - я подумал, вы же капитан... вы главный на судне, - добавил я совершенно как маленький ребенок, пытающийся подкупить взрослого грубой лестью. Но ничего другого в голову не пришло.
- Видите ли... На пиратском судне капитан и квартмейстер, - (показалось или он слегка поморщился?) - имеют равные полномочия... Выпейте, - добавил он неожиданно, пододвинув мне кружку, - это нетронутая, я только что налил...
Господи, если уж он передо мной пускается в объяснения - дело дрянь... Значит, пьян мертвецки, только держится покуда...
- Благодарю, - ответил я и сделал несколько больших глотков, отрезая себе путь к отступлению. Больная голова тут же выразила свое недовольство, и весьма ощутимо. Плевать, потерпим.
- Не буду приводить вам никаких доводов в защиту кодекса, - снова заговорил Финч, - во-первых, это уже наверняка сделали за меня... другие... А во-вторых, сэр, не хочу лгать - меня самого с этого воротит. Если подчиненный - скотина, этого не исправить никакими плетьми, будь их даже не сорок, а тысяча... Да, да, не глядите на меня так, я никогда не скрывал своего мнения, но наказаниями ведаю не я. Избавить человека от подлости можно только одним способом. Из живого подлеца сделав его честным покойником. Но так я рискую остаться без экипажа, а стало быть, ничего не поделаешь...
- Вы первый человек, кто прямо сказал об этом в моем присутствии, - признался я, слегка осмелев, - но, по мне, это лишь одна сторона дела. Вы вообще когда-нибудь видели, чтобы это помогло? Не в том смысле, чтобы наказанный повинился, вынуждаемый к этому болью. А чтобы встал из-под плети лучшим человеком, чем лег под нее?
- Разумеется, нет, - невозмутимо ответил Финч, - но ведь этого и не ждут. Главное, чтобы он перестал пакостить открыто и не мозолил вам глаза, а уж что он станет творить за вашей спиной и на ком будет вымещать злость - неважно. Порка учит тщательнее прятать концы в воду, только и всего. Да зачем я вам объясняю очевидные вещи... сами небось знаете...
- Простите, сэр, - спросил я, чувствуя, что хмель окончательно развязал мне язык, и стараясь не думать о последствиях, - раз уж такое дело... можно я вас спрошу кое о чем? - и, дождавшись величественного кивка, продолжил : - Вы образованный, умный человек... не гоняетесь за острыми ощущениями, не одержимы жаждой наживы... Какого черта вы делаете среди этих людей?
- Ответ прост, - произнес Финч, подмигнув уже совсем бесцеремонно, - и вам, доктор, должно хватить всего двух слов. Младший сын.
- Понимаю, - кивнул я, отчего голова закружилась сильнее, - ваш батюшка был эсквайром?
- Угадали, доктор. И сыновьями его бог не обделил, - тут говоривший вдруг кратко, нехорошо рассмеялся, - а моя вина состоит в том, что я явился в этот дивный мир не до, а после братца Генри... Я был вторым, сэр, - добавил он, поймал мой взгляд и уже не отпускал. - Всего лишь вторым, но в этой гонке приз разыгрывается только один. Выбирать приходилось между морской и военной карьерой. Море я любил всегда... Вот только не предполагал, что в моей частной жизни оно сыграет такую большую роль... Сухопутным офицерам бывает проще. Видите ли, сэр... Когда жених и невеста не разделены сотнями морских миль, а еще лучше - квартируют так близко, что могут позволить себе встречаться хоть каждый день... - тут он прищурился, разглядывая меня в упор, - это иногда ОЧЕНЬ много значит. Примерно тогда у меня и возникли некоторые разногласия с законом... Ну, а дальше... дальше было легче. В любом деле, доктор, труден только первый шаг.
- Я сожалею, - неловко произнес я, не в силах отвести взгляд. Я уже каялся в том, что начал этот разговор. А если честно - и вообще в том, что явился. Никогда не лезь в душу власть имущим, даже они сами тебя туда приглашают. При любом раскладе не поздоровится.
- Еще не так будете сожалеть, сэр, - внезапно ответил Финч абсолютно трезвым голосом, - и не обольщайтесь, я ничего вам не простил. А теперь вон отсюда. И помоги вам бог, если попадетесь мне на глаза до завтрашнего утра.
Ошарашенный внезапной переменой в его поведении, я поспешно встал и пошел к двери, причем в течение этих бесконечных секунд взгляд капитана продолжал ощутимо буравить мою спину. И не успел я закрыть за собой дверь, как в то место, где я только что находился, со звоном ударилась пустая бутылка.


Октября восемнадцатого дня, девять утра.
Волнение 4 балла, пасмурно, мелкий дождь.

... Знаете, какой кошмар самый страшный? Тот, в котором всё видишь, всё понимаешь, но ничего не можешь сделать.
Стивенс, бывший матрос, а ныне помощник боцмана на "Разящем", перехватил меня поутру по пути в лазарет.
- Учтите, сэр, никто из ребят не знает, что я здесь, - сразу взял он быка за рога. - Не скажу, чтобы Хоупа так уж любили, но ведь, как ни крути, а всыплют ему из-за вас...
- Стивенс, и вы туда же, - вздохнул я, отпирая дверь, - просил я уже за него, да кто меня послушает?
- Я-то знаю, сэр, но команде этого не объяснишь. И так уже шепчут по углам, что женщина на корабле - дурная примета...
- Пока мисс Гроган никого особо не выделяла, на примету закрывали глаза, не так ли?
- Ну... так, сэр, - признал он, - да и парням обидно... Поймите, тут полно мужчин молодых, горячих... да и с наружностью получше вашей, не в обиду вам будь сказано, сэр...
- Ясно, - поморщился я, - и что же прикажете делать?
- Постарайтесь вести себя как можно тише, - посоветовал он, видимо, и сам понимая, что говорит глупость, - авось и пронесет...
- Капитан, насколько я понимаю, тоже не на моей стороне?
- Вроде бы других он ей прощал, да не так уж и много их было, если честно, ... иначе с чего бы ребятам злиться?
- Благодарю вас, Стивенс, - прервал я его, - вы сделали все, что могли. Будем уповать на милость божью. А теперь ступайте, пока вас не хватились.
Поспешно выпроводив его, я запер дверь лазарета на ключ. И если бы кто-нибудь удосужился заглянуть туда минутой позже, то застал бы весьма забавую картину. Вместо того чтобы заниматься делом, судовой лекарь "Решительного" стоял, привалившись к притолоке, и весь сотрясался от беззвучного хохота, постанывая, вытирая слезы, и все никак не мог остановиться.
Какая ирония. С самого начала меня никто не спрашивал. Я не просил удерживать меня на борту. Не просил Бонни делать меня своим фаворитом. И уж тем паче не просил о наказании для своего обидчика. Но общественное мнение, как известно, не ошибается. Виновен.
Все еще продолжая улыбаться, я достал из запертого шкафчика уксус и склянку с солью, приготовил чистую ветошь. Потом извлек на свет божий бутылку какого-то сомнительного пойла. Вытер глаза рукавом рубахи, криво усмехнулся своему отражению в блестящем медном подносе и, мысленно послав все к черту, отправился на верхнюю палубу.

* * *

Самое неприглядное на свете зрелище - голая мужская задница. Особенно при подобных обстоятельствах...
Привязанный к мачте Хоуп со спущенными штанами вызывал в душе такие угрызения совести, что я поспешно перевел взгляд на публику. Господи, сами же роптали против этого, а теперь глазеют, полуоткрыв рты, как малые дети в балагане Панча. Уверен, уже и ставки сделали, сколько Хоуп сумеет продержаться без крика. Скоты...
А сами-то вы лучше, сэр? Героя вон из себя вздумали корчить. Ах, какие мы благородные, сами вступаемся за ударившего нас человека. А поменяться местами с Бонни не хотели бы? Нет. Нет, никогда...
Хотели бы, сэр. И ей самой вернуть должок - чтоб в другой раз неповадно было делать игрушку из живого человека. И Хоупу тоже - голова, проклятая, болит до сих пор, удар был на совесть... Око за око, доктор. Вот теперь исповедь состоялась.
Говорят, если человека прижать основательно, он или остаётся собой, или становится собой. Черт, ну почему так?
Меня любили родители. Почти никто не обижал в детстве. И в школе, и в университете я был первым учеником. Какого черта еще мне не хватает?
Не знаю. Тот, кто сотворил меня таким, забыл это сказать.
Бонни сегодня выглядит усталой и злой. Она похожа на пуританку, механически выполняющую супружеский долг. Стиснув зубы и через силу. Хлыст взлетает ниже, чем в прошлый раз, она явно придерживает руку.
Но все-таки она не отменила своего решения. Чтобы эти дикие, необузданные люди смотрели и запоминали - так будет с каждым, кто...
Или чтобы не подумали, что она боится?
Хоуп вскрикнул после первого же удара. И больше не закрывал рта. Он выл, извивался, сыпал грязными ругательствами вперемешку с криками боли. А под конец не выдержал и расплакался, как ребенок.
Смотрите, сэр, не отворачивайтесь. Вот как вы вели бы себя, сочти она вас не игрушкой, а равным себе. Мужчиной, а не испуганным мальчиком.
Финч, единственный из всех присутствующих, сохранял полное спокойствие. Глядел как-то тускло, будто не на окружающий мир, а внутрь себя. Но когда он вдруг поднял голову - уже под занавес, - я невольно подался назад, и надеюсь, что этого не заметили остальные. Он смотрел не на Хоупа и даже не на Бонни.
Смотрел он прямо на меня.

* * *

Жертва правосудия сумела добраться до лазарета на своих ногах. У меня уже все было готово.
- Выпейте, Хоуп, - сказал я, протягивая ему бутылку, - выпейте, сколько сможете. Это в ваших же интересах.
Прикрыв глаза, он начал пить из горлышка, время от времени шумно постанывая и переводя дух. Жажда его сейчас мучила еще сильнее, чем боль, но это и к лучшему - больше захмелеет и меньше почувствует. Я терпеливо ждал, глядя в сторону. Наконец бутылка почти опустела.
- Хорошо, - кивнул я, - теперь сюда.
И невозмутимо указал своему пациенту на стол. Отвернувшись, тщательно вымыл руки в тазу, давая ему время устроиться поудобнее. Как мне следует держаться, я знал отлично. Человеку, столь на меня похожему, нужно именно такое обращение, какого я желал бы для себя самого.
Оглядев поле предстоящей деятельности, я поморщился. Мда... конечно, это не те клочья кожи и даже мышц, что были у Дженкинса... Всего лишь вздувшиеся сине-багровые полосы, местами кровоточащие... Всего лишь... Я помедлил, собираясь с духом. Это вам не флотский сержант-стоик, сэр, тут крика будет достаточно... Я начал готовить смесь из соли и уксуса.
Провести, что ли, сравнительный анализ, думал я отрешенно. Скажем, так. Английский королевский флот - пираты. Там "кошка" - тут любые подручные средства... Там бьют только по спине (если не считать юнг и младших мичманов), все же не так позорно, зато больнее... Тут не взирают ни на чин, ни на возраст... подозреваю, что и низложенного капитана могут угостить пониже спины. Там все-таки дают в зубы пулю или обрезок линя, помочь это не поможет, но так чуть легче терпеть. Тут - вряд ли, ведь крики жертвы - самая интересная часть представления. Там зрители хотя бы молчат, а перед наказанием человека призывают к мужеству... если достанет сил. Тут - ведут себя как в зверинце, тычут пальцами и выкрикивают сомнительные остроты в адрес своего товарища, как будто завтра сами не могут оказаться на его месте. Со времен Римской империи люди не изменились ни на йоту. Приходится признать - королевский флот человечнее, он щадит если не тело наказуемого, то хотя бы его гордость... Ага, сэр, любопытно, что бы вы запели тем утром, если бы карты легли иначе и ваша дюжина благополучно вас нашла... Я передернулся и запретил себе дальнейшие размышления на эту тему. Хмель уже растворился в крови пациента, пора начинать.
- Хоуп, вам понадобится все ваше мужество, - честно предупредил я. - Учтите, выпивка не всегда помогает. Потерпите?
- Что это? - напряженно спросил человек, лежащий ничком на моем столе.
- Соль с уксусом.
- Господь милосердный, - простонал он, - а может быть, бальзам там какой-нибудь... ребята рассказывали...
- Бальзам тут не поможет, - пришлось мне признаться, - слишком сильно досталось. Обещаю быть настолько бережным, насколько это возможно. Не помирать же вам в лихорадке из-за такой ерунды. Ну, начнем.
Последующие несколько минут оказались, бесспорно, самыми запоминающимися в моей жизни. Конечно, грех жаловаться тому, кто сам бы повел себя не лучше, но... Я все-таки готовился не к ампутации конечности и не к извлечению пули из живота. А тут к тому же голова трещит, спасибо вам, Хоуп, еще раз... Пронзительные крики под ухом сегодня почему-то особенно мешали работать. Под конец я уже был готов бросить дело на полдороге и заткнуть уши. Нет, так не пойдет...
- Хоуп, - попросил я, - возьмите себя в руки. Я не могу щадить вас, поймите, иначе раны загноятся, и тогда уже вам ничто не поможет. Осталось совсем немного. Ну будьте вы мужчиной, в конце концов.
- Хорошо тебе рассуждать, - выдавил Хоуп те слова, которые я рано или поздно ожидал от него услышать, - ну ничего, дай только встать на ноги, а уж я в долгу не останусь...
- Разумеется, - невозмутимо кивнул я, - когда мне надерут задницу подобным же образом, вы наверняка станете со мной нянчиться, поить джином и оказывать врачебную помощь... А теперь продолжим, с вашего позволения...
- А-а-а-а-а!

* * *

Выпроводив Хоупа, я снова запер дверь лазарета и направился по знакомому курсу. Есть еще на "Разящем" по крайней мере один человек, которому нужна моя помощь.
Когда после долгого стука и двух громких окриков ответа не последовало, я изо всех сил ударил в дверь плечом - и зашипел от боли. Тонкое дерево затрещало. Я замер, прислушиваясь.
На этот раз из глубины каюты послышались неторопливые шаги. Я стоял и терпеливо ждал.
Еще несколько секунд тишины - и дверь приоткрылась.
Матовое лицо, желваки на скулах, под глазами синева. Крепкий спиртной дух. Равнодушный взгляд.
Бонни, вот ты какая без маски. Что ж, так по крайней мере честно.
Я вошел, не испросив разрешения. Отведя ее руку, затворил дверь и повернул ключ в замке, но не вынул его из скважины. Незачем приваживать любопытных.
Взяв ее за рукав, я сделал несколько шагов в сторону углового диванчика. Надавив на плечо, усадил, как упрямого ребенка. Потом взялся за верхнюю пуговицу ее рубашки.
Я приготовился к достойному отпору, но она даже не шелохнулась.
Медленно я снимал с нее вещь за вещью, сваливая одежду грудой на полу. Заставил встать, расстегнул и стащил с ее бедер мужские кожаные штаны. С сапогами пришлось повозиться изрядно, они были точно впору, а помощи ждать не приходилось. Наконец я справился, составил их голенищами вместе, сверху положил чулки - маленькие, белые, из тонкой шерсти, изрядно выпачканные на стопах.
Больше снимать было нечего.
Даже теперь ее взгляд не оживился. Она сидела передо мной полностью обнаженная, с резко выступающими костяшками на ключицах и чреслах, с большой ссадиной поверх ребер, с двумя жуткими шрамами через левую икру, видно, раны не были обработаны и заживали как попало. На бедрах синяки, какие бывают у человека, которые двигается быстро и нервно и может с размаху налететь на угол стола или сундук. У меня самого точно такие же, девочка. Сейчас ты в этом убедишься.
Раздеться самому получилось намного быстрее. И совсем не так, как в первый раз.
Я молча сел рядом.Одной рукой обнял ее за плечи, мягко и решительно, как будто имею на это право. Другой погладил по волосам.
Ничего. Разве что верхняя губа, блестящая от пота, чуть дрогнула. Склонившись, я поцеловал круглое плечо, белое-белое, потом шло предплечье, чуть тронутое загаром, наконец кисть руки, приобретшая на солнце оттенок топленого молока. Пальцы с обкусанными ногтями вздрогнули, когда их коснулись мои губы. Я перевернул ладонь и поцеловал прямо в серединку, как тогда, на палубе. И наконец-то услышал тихий вздох.
Снова и снова покрывая ласками ее плечи, лицо, руки, я постепенно уложил Бонни навзничь. Опустился на колени, прильнул поцелуем к ее глазам, рту, шее и двинулся по пространству рая - вниз, вниз, до маленьких пальцев ног. Когда я коснулся их, Бонни заплакала. Сперва тихонько, потом громче и отчаянней, и наконец согнулась, повернувшись спиной, и протяжно завыла. Я ничего не говорил, только гладил по голове, спине, плечам, надеясь, что она почувствует то, что я хочу ей передать. Наконец дрожь в ее мышцах унялась, стоны стали реже, и я почувствовал, как крепкое упрямое тело обмякло под моими руками. Всхлипнув в последний раз, Бонни вытянулась на спине, мокрый осмысленный взгляд был как после пробуждения. Встретившись с ней глазами, я поднялся с колен.
Сел на ее ложе, потом лег рядом. Кончиками пальцев провел по губам - они разомкнулись и схватили свою добычу.
И тогда, мгновенно оказавшись над ней, я навис сверху, опираясь на локти, и ее колени сомкнулись справа и слева от моих.
Я качнулся вперед - и земля качнулась подо мной.
Быстрыми, горячими рывками стремясь навстречу друг другу, бешеным галопом мы доскакали до цели - и два наших стона слились в один, и тогда она закричала - хрипло, протяжно, как будто все ужасы, боль и тоска, накопленные за годы, вырывались из нее этим криком.
Потом, перекатившись на бок, я заглянул ей в лицо.
- Здравствуй, Бонни, - сказал я.

* * *

- Хм-хм...
- Бонни, перестань... я щекотки боюсь... ай! Да знай я, как это на тебя подействует, зарекся бы раз навсегда...
- Дурак. Не обижайся только. Все вы дураки, милый - кто больше, кто меньше... Зарекся он... В кои-то веки я обрадовалась, что живу на свете...
- Известное дело... У нас в Саламанке так и говаривали - "сoito еrgo sum"...
- Это как?
- Каламбур такой, милая... Вообще-то правильно - "cogito еrgo sum". Мыслю, следовательно, существую... А если одну букву убрать, получается...
- Чего?
- Не скажу. Сама догадайся.
- Ага, творить это не стыдишься, а вслух сказать...
- Угадала? Или латынь знаешь?
- Откуда? И английского довольно. Не женское это занятие всякий вздор иноземный запоминать.
- И то верно. Лупцевать мужчин - занятие, куда более достойное женщины, - не удержался я.
- Ну, это хоть позабавнее будет...


Октября девятнадцатого дня, два часа пополудни.
Ясно, безоблачно, легкий бриз.

... - Парус! Вижу парус!
Возглас вахтенного застал нас на квартердеке, за бухтами каната, куда мы с Бонни укрылись от чересчур любопытных взглядов и наслаждались часами внезапного отдыха, столь редко выпадающими в жизни моряка.
- Дьявол, ну наконец-то, - с чувством произнесла Бонни, всаживая нож в доски палубы.
- Что? - не понял я, но на всякий случай начал поспешно приводить себя в порядок. Что бы ни означал ее странный возглас, бездельничать явно больше не придется.
- Будет дело, - ответила Бонни лаконично.
- А для дураков, подробнее?
- Торговец идет. Пора парням размяться, а то от безделья того и гляди забалуют...
- Грабить будете? - сообразил я наконец.
- Нет, джигу плясать... Чего вытаращился, доктор? А ну марш к себе в лазарет и готовься. Сейчас начнется. Да по дороге прихвати из команды двух парней покрепче - раненых держать и песок на пол сыпать. Ну, пошел! Или особое приглашение нужно?


Октября двадцатого дня, полдень.
Волнение (примерно) 2-3 балла, бортовая качка.

- Эй, док, проснись, будь ты неладен! Еще одного приволокли.
Я помотал головой, снова вспоминая, на каком свете нахожусь.
Сон сморил меня в самый разгар врачебного священнодействия. Мои помощники уже успели усыпать настил под ногами толстым слоем песка, чтобы подошвы не скользили в крови. Ведро, полное всякой дряни, опоражнивали за борт дважды, и даже на крики облагодетельствованных мной людей я почти перестал обращать внимание. Человек ко всему привыкает, привык и я.
Маккормик, перебежчик из старой команды, укоризненно покачал головой, глядя на меня. На его красной обветренной роже было ясно написано, что он думает о некоторых сухопутных крысах, не способных продержаться без сна каких-нибудь двадцать часов. Я криво усмехнулся, потому что крыть было нечем, и кивнул, давая помощникам знак прижать к столу очередную жертву.
... Через час с небольшим, наложив повязку на культю, оставшуюся от размозженной в бою правой ноги (молоденький белокурый парнишка, то ли мичман, то ли юнга, с перекошенным от ужаса ртом), я с трудом выпрямил спину. Вытер рукавом капающий со лба пот. Снова обернулся к Маккормику:
- Ну?
Как ни странно, мой помощник выглядел слегка смущенным:
- Девица, сэр...
Я обернулся.
Даже не девица, а хмурая худенькая девочка не старше двенадцати лет. Синее шелковое платье, приколотая к белокурым волосам шляпка свисает на плечо. Правая рука придерживает юбку спереди - в том месте, где ткань насквозь пропиталась кровью. Взгляд напряженный, но не испуганный, серьезный не по летам. Рядом, поддерживая ее под локоть, стоит элегантно одетый мужчина. Лицо широкое, мужественное, совсем не похожее на лицо девочки, но судя по всему - отец.
- Вы здешний лекарь? - спросил он брезгливо.
- Да, - кивнул я, с трудом подавив соблазн ответить грязным ругательством, - прошу вас, мисс.
Девочка вопросительно посмотрела на мужчину. Короткий обмен взглядами, ясно показывающий, что эти двое при нужде поймут друг друга и без слов. Она осторожно одолела расстояние до стола, чуть припадая на правую ногу. Я усадил маленькую пациентку на стул и знаком выпроводил обоих помощников, здраво рассудив, что в подобной ситуации как-нибудь справлюсь и сам.
- Как это случилось, сэр? - обернулся я к мужчине, доставая из шкафчика все необходимое.
- Ваши скоты вломились в каюту и открыли пальбу, не потрудившись проверить, кто находится внутри, - бросил он мне, словно выговаривая нерадивому дворецкому за пятно на салфетке, - это счастье, что зацепило только ногу...
Я скрипнул зубами и мысленно поклялся отплатить ему при первой возможности.
- Прошу вас также выйти, сэр, - сказал я, не глядя на него, - осмотр предстоит деликатный.
- Какого... - начал было тот, но потом, махнув рукой, развернулся и вышел, не удостоив меня больше ни единым словом.
- Прошу прощения, мисс, - сказал я мягко, но решительно, - я должен вас осмотреть. Если будет больно, говорите.
Я осторожно отогнул шелковый подол, поднял юбки и обнажил худенькую ногу выше колена. Девочка не противилась, и это почему-то меня смущало. Словно бы позволять мужчине проделывать с собой такие вещи было ей не впервой. Нет, вздор, мало ли что может быть причиной. Может, ей так больно, что для стыдливости не осталось сил...
Наконец я добрался до раны и вздохнул с облегчением : пуля сидела прямо под кожей.
- Вам повезло, мисс. Все займет не больше пяти минут.
Ни звука в ответ. Даже во время операции это странное дитя не шелохнулось, предоставив мне ломать голову над причиной такого стоицизма. Обработав рану, я приступил к наложению повязки, для чего пришлось еще сдвинуть юбки и обнажить заднюю поверхность бедра...
О ГОСПОДИ.
Таких шрамов на теле ребенка мне еще видеть не приходилось. Тонкие, но отчетливые, разной степени давности. Старые, бледно-сизые, и поновее, розового цвета, и совсем свежие, багровые, еще не утратившие припухлости...
- Не пугайтесь, сэр, - раздался над ухом спокойный тоненький голосок, - я привыкла.

* * *

Трюм - не лучшее место для задушевных бесед.
Духота, сырость, полумрак, местами хлюпающая под ногами вода - даже на "Решительном" от нее нет спасения. Как ни конопать, за сутки обязательно набирается почти на фут, и тогда команда становится к помпам. Но сейчас здесь нет никого, кроме пленных.
Люди сидят, выбрав места посуше, латают одежду, грызут сухари и пьют разбавленный джин, выданные победителями. Некоторые спят вповалку на пустых мешках или охапках соломы. Мальчик лет пяти увлеченно запускает волчок. Молоденькая девушка расчесывает подруге длинные волосы. Бледная женщина кормит грудью младенца. Мужчины, сбившись в кучки, угрюмо переговариваются, бросая на меня напряженные взгляды. Я здесь незваный гость.
Решившись, я подошел к пожилому благообразному джентльмену, чье лицо показалось мне доброжелательнее других:
- Вы позволите, сэр?
Он молча сделал приглашающий жест, и я опустился на бочонок рядом с ним.
- Разрешите представиться: доктор Боргес, судовой врач. Я такой же пленник, как и вы, только прав имею чуть больше...
- Реджинальд Дадли, эсквайр, - с достоинством кивнул мой собеседник.
- Сказал бы, что рад знакомству, но не получается, - виновато ответил я. - Позвольте спросить, что за судно вчера попалось нашим головорезам?
- "Анн-Мари" из Бристоля, доктор. Завидев военный корабль, явно английской постройки и под английским же флагом, мы и представить себе не могли, чем обернется для нас встреча с соотечественниками...
- Английский флаг? - ошарашенно переспросил я. Да, на Финча это похоже, ему бы достало наглости...- Видите ли, я ничего не знаю - почти сутки провел в лазарете, было не до того... а тут ещё под конец...
- ... к вам заявился сэр Уолтер Джордан с падчерицей?
- Она ему не дочь?
- В каком-то смысле - даже больше, чем дочь. В самом начале путешествия мне удалось ее немного разговорить. Матушка у нее умерла два года назад, да и, судя по всему, девочка была ей только в тягость. А отчима она просто боготворит. Видели бы вы, сэр, как она ходит за ним по пятам, будто пришитая, какими глазами на него смотрит... Я такие глаза видел только в храме у истинно верующих прихожан, и то нечасто.
Я скрипнул зубами, вспомнив увиденную недавно картину, но промолчал.
- А что, этот сэр Уолтер ... он со всеми так держится?
Дадли усмехнулся:
- Что, доктор, и вам досталось на орехи? Не удивлюсь, если и перед райскими вратами этот человек начнет отчитывать святого Петра за тупость и нерасторопность... Да, его избегают даже другие пассажиры, но это его немало не заботит. И с вашим капитаном он говорил лишь чуть вежливее, чем с остальными. Сумма назначенного выкупа, как он полагает, даёт ему на это право...
- Видно, с Бонни столкнуться ему еще не довелось, - пробормотал я.
- Что, простите?
- Нет, ничего, сэр, спасибо. А где сейчас этот образец добродетели? Девочку я пока оставил в лазарете, пусть отлежится и придет в себя. Нужно сказать ему пару слов.
- Как всегда, доктор, он предпочитает уединение. Вон он, там, на носу, за грудой мешков, видите? С фонарем...
- Благодарю вас, - кивнул я, вставая. - Не хочу тешить вас пустыми надеждами, но полагаю, что пленным сохранят жизнь, таковы правила капитана...
(Я не лгал ему - подобный разговор с Бартом действительно имел место раньше, еще до того, как я попал к Бонни в фавор, а к нему в опалу.)
- Господь милостив, - дипломатично ответил Дадли. - И позвольте дать вам совет - прежде чем говорить с этим человеком, наберитесь терпения. Даже я сейчас мог без труда прочесть на вашем лице все, что вы о нем думаете...
Я криво улыбнулся:
- Ваша правда, сэр. Постараюсь держать себя в руках.
И, кивнув своему собеседнику на прощание, я решительно устремился в носовую часть трюма.

* * *

Он сидел нога на ногу, облокотившись на мешок муки, и читал тацитовы "Анналы". Четверть фолио, сафьяновый переплет.
- Мистер Джордан, позвольте вас потревожить.
Тон, которым были сказаны эти слова, совершенно не вязался с их содержанием. Измочаленный бессонной ночью, всё еще под впечатлением от увиденного в лазарете, я менее всего желал церемониться.
Легкий поворот головы:
- Ну что там еще?
Я не выдержал и пнул носком сапога мешок, на котором он сидел. В воздух взвилось белое облачко.
- Ах, это вы, доктор, - он наконец-то повернулся ко мне лицом и тут понял, что я пришел один. - Где Джейн?
- Как раз о ней я и собираюсь с вами говорить, - зло ответил я и тут же запнулся. Что я скажу ему такого, чего он сам не знает? Зачем я вообще пошел сюда? К Бонни надо было идти, пусть бы сразу вздернули этого хлыща... или нет, выкуп...
- Я видел ее рубцы, - выдавил я наконец, тушуясь под его снисходительным взглядом, - как прикажете это понимать?
- Вам нужно объяснение? - удивился он, - извольте. Человек от природы несовершенен. Ребенок не рождается ни умным, ни благонравным, ни прилежным. Для этого и существует воспитание.
То ли у меня мозг с недосыпа не желал работать, то ли непоколебимая уверенность моего собеседника в собственной правоте была так сильна, что невольно подчиняла слушателя. Какой-то магнетизм исходил от этого человека. Я даже потряс головой, чтобы избавиться от наваждения.
- Воспитание? - тупо переспросил я.
- А вы слышите о таких вещах впервые? Человек тем и отличается от дикого зверя, что обладает чувством долга перед обществом, способен к обучению и умеет владеть собой. И начать прививать подобные навыки следует как можно раньше.
- Но не настолько же рьяно, боже мой... - пробормотал я, ошеломленный его напором.
- Не настолько? - он внимательно оглядел меня с ног до головы, не пропустив ни свалявшихся космами волос, ни засаленной, местами рваной одежды, ни заскорузлых от крови рук, ни треснувшего стеклышка в очках. Видимо, удовлетворенный осмотром, он снизошел до вопроса :
- Простите, вас секли в детстве?
- Почти нет, но при чем тут...
- Оно и видно, сэр. А вот меня - регулярно, и я не стыжусь в этом признаться. И тогда я не очень-то был способен оценить необходимость таких методов. Зато теперь не испытываю к своим воспитателям ничего, кроме благодарности. Скажите, вы многого добились в жизни? Вы получили порядочное образование? Занимаете достойное место в обществе? Вы умеете стрелять, фехтовать, держаться в седле? Ах да, вы не джентльмен...
- Я обучался в Саламанке, - с отвращением ответил я, проклиная себя за то, что не удержался и вступил в этот бессмысленный спор, из которого, как я уже чувствовал, мне ни за что не выйти победителем.
- Вот как? И что вы, с вашим университетским дипломом, делаете на этой ворованной посудине?
- То есть, по-вашему, если бы на меня в детстве извели охапку лозы, я сейчас практиковал бы в приличном госпитале в Мадриде?
- Неуместная ирония, доктор. Да, именно так. Я знаю, что вы пленник на этом судне. Но если бы в свое время в вас выработали сильный характер, вы попросту не попали бы в такую переделку. Или выбрались бы из нее с честью.
- Простите, а вы что тут делаете?
- Ожидаю хорошего выкупа, который откроет мне путь к свободе. Как видите, я могу себе это позволить, я не последний человек в Лондоне. И своих денег и положения, к вашему сведению, я добился сам. Благодаря тем качествам, которых вам явно не хватает - простите мне эту откровенность.
Я молча проглотил оскорбление, сейчас было не до того.
- Но ваша падчерица - девочка, нежное создание, самой природой предназначенное для замужества и материнства... почему она должна пройти через этот ад?
- Потому что я люблю ее, доктор. И хочу, чтобы она была как можно лучше подготовлена к жизни и выработала душевные качества, необходимые настоящей леди. Я хочу, чтобы она была совершенством. Она тоже любит меня и не осуждает моих методов. Мать лишь терпела ее. Когда я вошел в эту семью, Джейн была несчастным, заброшенным, никому не нужным ребенком. Я дал ей то, чего ей так недоставало.
- Рубцы от плетки?
- В том числе и это. Лучше наказующая любовь, чем снисходительное безразличие. Впрочем, вам этого не понять. Что ж, спросите ее сами, у вас есть такая воэможность. А потом будьте любезны препроводить ее сюда. Со мной ей будет лучше, чем в обществе вашем и подобных вам людей...

* * *

... Никогда бы не подумал, что можно так вогнать человека в краску в течение пяти минут и одними лишь словами. Ей-богу, даже после моего первого близкого знакомства с письменным столом мне было легче, чем сейчас.
Но в одном этот чертов проповедник прав, мрачно думал я по пути назад в свою вотчину. Как ни крути, девочке не место среди моих полудиких собратьев. Даже если бы я и правда желал крови этого негодяя, следовало бы прежде подумать о ней...
Но, к своему удивлению, дверь лазарета я нашел неплотно притворенной, да еще вдобавок из-за нее доносились громкие голоса.
Женские...
-... как вы смеете так о нем говорить? Он самый лучший на свете отец! Где вы были, милосердная мисс, когда я пропадала одна в матушкином поместье, брошенная всеми, так что кухарка из жалости забирала меня к себе на кухню, чтобы я не плакала от страха темными вечерами в своей комнате? Когда горничная матушки дарила мне тряпичных кукол, гладила по голове и называла бедной сироткой?
- А вот это, скажешь, лучше? Да такие рубцы не у всякого матроса увидишь. А уж я в этом понимаю, можешь мне поверить...
- Эх вы, а еще большая, - теперь в голосе девочки отчетливо зазвучали знакомые мне снисходительные интонации, - отец меня очень любит. Он хочет, чтобы я стала лучше, потому и наказывает сильно! И только за дело. А потом всегда прощает и хвалит, если я хорошо держалась. Да ради него я и не такое научусь выносить. Только вам этого не понять, мисс..
- Так. Хватит. Идти сможешь? Тогда за мной.
Последние слова Бонни произнесла столь решительно, что я счел необходимым вмешаться. Тихонько отойдя в самый конец галереи, я нарочно подал голос громче, чем следовало:
- Мисс Джордан! Вы здесь?
Войдя, я застал обеих девушек уже подготовленными к появлению постороннего, а потому сразу приступил к делу:
- Мисс, почему дверь открыта? Бонни, в чем дело? Ты искала меня?
- Вот, полюбуйся, - и Бонни мотнула головой в сторону девочки, торопливо поправляющей подол.
- Да. Я именно об этом и хотел с тобой поговорить. Только давай выйдем, а мисс Джордан пусть подождет здесь...
- Вот еще. Не собираюсь я ничего скрывать. Сейчас поднимусь вместе с ней на верхнюю палубу, велю привязать к мачте этого... - она запнулась, покосившись на девочку, - этого любящего папашу и сама всыплю ему так, что он до конца дней своих не забудет. Посмотрим, что он тогда запоет о пользе воспитания... Эх, черт, жаль, что вздернуть его нельзя - выкуп обещан... Мы обязаны вернуть его живым и здоровым, это верно. Но слегка разукрасить ему задницу договором не возбраняется...
- Бонни, ты с ума сошла? - зашипел я на нее, в ужасе глядя на побелевшее как мел детское личико, - черт с ним, подумай о мисс Джордан, ведь это её ты накажешь в первую очередь! И ты еще хочешь, чтобы она на это смотрела?
- Слушай, ты, любовничек, - пугающе ласково произнесла Бонни, прищуриваясь, - до каких пор, черт возьми, ты будешь встревать не в свои дела? Я квартмейстер, я считаю этого человека виновным, и точка. Еще одно слово, и следующим после него будешь ты.
- Ты и правда сделаешь это, Бонни? - спросил я с замиранием сердца, мгновенно представив себе картину во всех подробностях.
- Сделаю, - ответила моя возлюбленная, не опуская глаз, - сделаю, не сомневайся. Хоть, может, это будет и нелегко. Так что заткнись, господин доктор, и сиди тихо. Так и быть, девочка останется здесь, - добавила она чуть помягче, выходя за дверь и берясь за ручку с внешней стороны. Дверь захлопнулась.
- Вот, я запираю на два оборота, - донесся ее голос уже снаружи, - и помоги тебе бог, если попытаешься выйти отсюда до моего возвращения...

* * *

... Да я-то, может, и не попытаюсь...
Я успел перехватить девочку, рванувшуюся было к двери с явным намерением удариться в нее всем телом, и еще раз, и еще, биться так до изнеможения, пока милосердный обморок не избавит ее от необходимости наказывать самоё себя, раз уж своего идола она не может спасти от расправы... Зажав в кулаках ее тонкие запястья, я развернул маленькую фанатичку лицом к себе.
- Мисс Джордан, - произнес я со всей строгостью, на какую был способен, - у меня к вам большая просьба. Позвольте мне спросить у вас нечто важное, очень важное. А потом можете поступать по своему разумению. По рукам?
Тяжело дыша, она снова рванулась, да так, что я еле сумел ее удержать. Видимо, отчаяние укрепило ее. И все же силы были неравны. Дернувшись еще пару раз, чтобы я не счел капитуляцию чересчур поспешной, она наконец угрюмо кивнула :
- По рукам.
Не без опаски я разжал пальцы и указал юной мисс на рундук, используемый для хранения чистого тряпья на бинты и корпию:
- Только после вас, леди.
Слава богу, она подчинилась, и я понял, что взял верный курс. Не ошибиться бы и дальше, подумал я, опускаясь на гладкую доску рядом с ней.
Единственно верный, безотказный способ - если хочешь расположить к себе женщину, попроси ее о помощи.
- Мне нужен ваш совет, мисс Джордан, - заговорил я, стараясь придать голосу доверительные интонации, - и вот в чем тут дело. Представьте себе семью, маленькую и дружную, живущую в благочестии и хранящую веру своих отцов... Все члены семьи любят друг друга и совершенно счастливы вместе. И вдруг начинается война. Сильнейший числом противник захватывает мирную страну, в которой обитает наша семья. Но это еще не самое страшное. Дело в том, что победители исповедуют иное учение, жестокое и идущее вразрез с законами божескими и человеческими...
- Языческое? - подала наконец голос девочка, не поднимая глаз.
- Э-э-э... Пусть так, мисс, - покладисто ответил я, - и вот всех членов семьи под угрозой смерти принуждают принять этот новый закон. Отец и мать, может быть, и пожертвовали бы своими жизнями, лишь бы сохранить истинную веру...
- И правильно! - перебила она меня, - я бы тоже так поступила!
- ... но у них маленькие дети, мисс Джордан... невинные малютки в самом нежном возрасте. И потому у отца нет выбора. Он подчиняется, и семья переходит в чужую веру. Но души супругов как будто при жизни уже горят в аду. Они презирают самих себя за перенесенное поругание, корят за предательство. Вдобавок муж стыдится своей жены, потому что она видела его слабость и унижение. А теперь скажите мне, мисс Джордан, как бы поступили вы на месте этой женщины?
Она шумно перевела дух и уставилась прямо мне в глаза, да таким взглядом, что я испугался. Но, к счастью, это длилось лишь несколько мгновений, а потом она снова опустила голову:
- Я бы... я бы... - повисла мучительно долгая пауза, и вдруг девочка подняла на меня растерянный и умоляющий взгляд:
- Я не знаю, сэр.
- Как вы думаете, мисс Джордан, - тихо спросил я, - может быть, ей следует собраться с духом и подумать, что она может сделать для своего мужа. Да, они подчинились силе, но, может быть, это не вина их, а беда? И стыдиться следует не столько им, сколько их поработителям? Что они с мужем живы и здоровы, по-прежнему дороги друг другу и могут попытаться сохранить свою любовь - несмотря ни на что? Не говоря - этого не было, но признав случившееся и не сбрасывая его со счетов, все-таки снова жить - и по возможности полной жизнью... Если их любовь истинна, она выдержит любое испытание - даже такое. Вы согласны со мной, мисс Джордан?
- Зачем вы мне все это рассказываете? - буркнула девочка, не поднимая глаз и усердно теребя пальцами правой руки оборки платья.
- Мисс Джордан, - ответил я со вздохом, - я всего лишь изложил вам историю моих собственных предков, живших в Испании два с лишним столетия назад. Им приходилось полагаться только на собственное мужество. А также на то, что господь в премудрости своей всех рассудит, ибо он всеведущ, и ни одно черное дело не укроется от него, когда придет день Страшного суда....
( Господи, прости мне эту ложь, добавил я мысленно, я сам не верю в то, что говорю. Порок никогда не будет наказан, и добродетель никогда не восторжествует в этом поганом мире. Но что же еще нам остается, господи, кроме как - несмотря ни на что и вопреки очевидному - надеяться, ждать и верить... )

* * *

... Да, с Хоупом определенно было проще.
Когда час спустя сэра Уолтера на руках приволокли ко мне в лазарет, я с трудом узнал его. Никто не тронул его щегольской одежды и сапог, и лицо не выглядело старше, и в волосах не прибавилось седины... Но мертвый взгляд, равнодушно скользнувший по мне, вызывал оторопь. Нет ничего тяжелее зрелища человеческого унижения.
Казалось бы, моя совесть была чиста - я приложил все усилия, чтобы оградить маленькую Джейн от этого тяжелого испытания. Сейчас, накормленная и получившая изрядную дозу успокоительного, измученная девочка дремала в трюме на офицерском тюфяке, препорученная заботам доброго мистера Дадли. Но что будет, когда она проснется... об этом я попросту старался не думать.
Скрипнув зубами и мысленно прокляв Бонни за строптивость, я приступил к жестокому лечению. Нужно было бы как-то подбодрить моего недавнего собеседника, но я не находил слов. Пробормотав обычное "потерпите", я проделал все необходимые манипуляции - в который раз содрогаясь при мысли о том, что сейчас испытывает человек, попавший ко мне в руки. Как ни странно, он почти не кричал, только тяжело, глухо стонал сквозь зубы. Видимо, душевная боль была так сильна, что притупила телесную.
И только потом, когда я, наложив последнюю повязку и убрав со стола, мыл руки в тазу, он обернулся и посмотрел на меня.
Теперь его взгляд стал чуть живее и осмысленнее, но это вовсе меня не обрадовало. Скривив бледное от боли лицо, сэр Уолтер выдержал небольшую паузу и медленно, внятно проговорил:
- Учтите, доктор, раз навсегда. Я ничего не забываю.

-----------------------------
окончание следует

_________________
Ром, мужеложство, порка и другие полезные лекарства...