Клуб "Преступление и наказание"

Глава 3
Сила розги. Вилла Сент-Джон. Недельные забавы. Шалости Фрэнка. Доклад домоправительницы. Суровая порка. Открытие. Тайна и ее чувственный эффект. Вид воспаленной попки. Приятная прогулка.

После этого все наладилось. Несколько дней Фрэнк явно смущался, часто вспыхивал, когда я смотрел на него; но время шло, и он постепенно забывал о наказании и стал столь же веселым и жизнерадостным, как до порки.
Он сделался послушен, и своенравных выходок больше не было. Когда бы мне ни случалось проверить мальчика, он учился прилежно, аккуратно выполняя задания. Убедительно чудесна сила твоя, о розга, вовремя использованная! С тех пор шла уже вторая неделя. Мне вздумалось прокатиться в город и провести несколько дней с юной дамой по имени Мод, которую я содержал на маленькой хорошенькой вилле в Сент-Джонс-Вуде. Мальчик расстроился, услышав, что я уезжаю, но обещал заниматься по три часа ежедневно, пока меня не будет. Я поручил мальчика опеке моей домоправительницы, миссис Эванс, — весьма достойной старой даме, живущей в Оукхерсте в разных должностях уже двадцать пять лет.
Затем я отбыл в Винчестер и поспел на полуденный лондонский поезд. По его прибытии я пересел со своим чемоданом в хэнсом и поехал прямо к маленькой вилле, где я был встречен поцелуями Мод, накануне извещенной письмом. Внезапный визит к даме, чьи счета вы оплачиваете, — самая большая ошибка, какую может совершить джентльмен.
Она угостила меня чаем в своей премиленькой гостиной, и мы немного поболтали. Затем она удалилась и через полчаса вернулась уже одетая — скромно, но очень мило. Она была прехорошенькая, пухленькая маленькая женщина с густыми светлыми волосами и бархатными карими глазами. Она признавалась, что я ей нравлюсь, и, я уверен, была мне более или менее верна. Мы вышли из дому и пообедали с изрядным количеством шампанского в вест-эндском ресторане, затем осчастливили своим посещением театр, легко поужинали, вернулись домой и отправились в постель.
Я провел на вилле с Мод целую неделю. Мы прелестно проводили время, гуляя целыми днями, обедая в разных ресторанах и посещая театры. Особенно я наслаждался ночами, проходившими в упоении нагими прелестями Мод. У нее были большие, круглые и твердые груди с прелестными розовыми сосками, большой, пухлый зад, ее кожа была белой, нежной и гладкой; кроме того, была просто мечтой для ёбаря, искусной во всех «науках страсти нежной».
К сожалению, мне пришлось вскоре вернуться в Оукхерст, так как я был приглашен на обед и выехал в Винчестер утренним поездом, прибыв домой около двух часов. Я удивился, что Фрэнк не встречает меня; после непродолжительного ожидания я уселся за ланч, недоумевая, что же стряслось с мальчиком и уж не приключилась ли с ним беда. Я как раз закончил ланч, когда в дверь осторожно постучали. В комнату вплыла домоправительница, миссис Эванс, величавая в своем лучшем черном шелковом платье и белом кружевном чепце, в ажурных перчатках и с золотой цепью на шее. Присев в старомодном реверансе, она сказала, что хотела бы поговорить со мной. Я любил добрую старую даму, которую знал с тех пор, как мне исполнилось пять лет. Она появилась в нашей семье в качестве няни. Отлично помню, как она шлепала меня и моих братьев и сестер, когда мы были маленькими. Я предложил ей присесть, сказав, что готов ее выслушать.
— Это по поводу мастера Фрэнсиса, — произнесла она, разглаживая складки платья.
«Так и знал», — сказал я себе.
Она была велеречивой старой дамой, наслаждавшейся звуками собственной речи; а потому ей понадобилось некоторое время для изложения всей этой истории, но я сокращу ее и приведу только основные моменты.
Во время моего отсутствия Фрэнк вел себя хорошо и не доставлял беспокойства вплоть до сегодняшнего утра, пока ему не пришло в голову устроить набег на кладовую и подкрепиться джемом и разными вкусностями. Ключница, случайно увидевшая юного мародера, возмутилась и хотела его выгнать; но уйти добром он отказался. Когда же она стала его настойчиво выпроваживать, он вышел из себя, трижды ударил ее по лицу и разрушил ей прическу. Женщина, оскорбленная и изрядно испуганная насилием со стороны мальчишки, с криками и жалобами побежала к домоправительнице. Фрэнк раскаивался и извинился перед женщиной, но ключница настаивала на том, чтобы все рассказали мне, и, таким образом, старая леди была вынуждена доложить мне о случившемся.
Мне было досадно слышать о его неджентльменском поведении, и я сильно разгневался на Фрэнка. Он заслуживал порки, и я намеревался ее осуществить. Я проследовал в библиотеку, приказав, чтобы Фрэнка прислали ко мне, как только он вернется домой.
Где-то через полчаса Фрэнк вошел в комнату и тихо приветствовал меня. Он выглядел так, словно бы ему было стыдно, — бледный, нервный, с удрученно опущенными долу глазами.
Я сказал:
— Фрэнк, мне весьма было прискорбно слышать о том, как скверно ты вел себя сегодня утром. Я не хотел бы обращать внимание на лакомства, которые ты стянул из кладовой, хотя это осмысленный поступок для мальчика твоих лет. Но мне неприятно думать, что ты настолько забылся, что ударил Джейн. Это трусливо и недостойно джентльмена. Я не подозревал, что ты способен на такое. Тебе должно быть стыдно за себя. Я намерен сурово тебя наказать. Приготовься к этому незамедлительно, — добавил я, доставая розгу.
Он испуганно посмотрел на нее, и на щеках у него выступил румянец.
— Мне стыдно, и я сожалею о своем поступке. Я так и знал, что меня накажут, — произнес он тихо. Затем, без единого слова, он спустил штаны и расположился поперек дивана, в углу.
Я задрал его рубашку и взялся за розгу, со всей злостью стал быстро, с оттяжкой, наносить удары, оставляя длинные красные рубцы по всей поверхности его белой задницы. Он извивался, корчился от боли и взвизгивал, когда жгучие удары розги падали со свистящим звуком на пухлую, упругую плоть, разрисовывая кожу полосами во всех направлениях. Но я продолжал стегать его до тех пор, пока наконец мальчишка не смог долее сдерживаться и стал пронзительно вскрикивать, одновременно прикрывая попку обеими ладонями. Я схватил его запястья одной левой, в то время как продолжал хлестать — с чуть меньшей силой, вытягивая из бедняги как чуть более громкие крики, так и жалостные призывы к пощаде и мольбы о том, чтобы стегали не так сильно. Он заплетал ноги и поджимал их под себя и затем вновь выбрасывал, мотая бедрами из стороны в сторону, и извивался от боли, на мгновение полуобернувшись ко мне так, что я увидел переднюю часть его обнаженного тела. То, что мне открылось, повергло меня в ступор, заставив вдохновенную руку опуститься, а розгу... выпасть из моего кулака. В эти секунды я увидел маленькую, с розовыми губками щелочку, затененную в верхней части слабой порослью кудрявого золотистого пуха,
ФРЭНК ОКАЗАЛСЯ ДЕВИЦЕЙ!
От поразительного и совершенно неожиданного открытия у меня голова пошла кругом. На мгновение я полностью оказался в тупике. Как только удары перестали обрушиваться на красный, исполосованный, дрожащий зад, девушка прекратила сопротивление и вытянулась на диване, жалостно всхлипывая.
Я долго смотрел на распростертое передо мной полуобнаженное тело.
Как же это я не догадался, когда впервые увидел беззащитную фигурку? Судя по широким бедрам и круглым ягодицам, это было тело девушки лет четырнадцати — пятнадцати. Как только я осознал, кого только что наказывал, неотрывно глядя на обнаженный зад и бедра молодой девушки, то я почуял, как мощно и властно встал мой член. Сколь отзывчиво и чутко сексуальное влечение и как быстро оно пробуждается!
Однако, в то время как все эти мысли и чувства проносились у меня в голове, «Фрэнк» лежала, всхлипывая на диване, и я обязан был принять решение, как вести себя с нею в дальнейшем. Колебаний я не испытывал, ибо сразу же осознал, что ни в коем случае нельзя дать ей понять, что мне известно истинное положение вещей. Без сомнения, от боли она не сообразила, что в муках выдала свой истинный пол.
Я разрешил ей подняться. Она страдальчески поднялась и очень медленно поправила одежду. Все тело «Фрэнка» дрожало от рыданий. Потоки слез струились по воспаленному лицу, губы беззвучно шевелились.
Порка — вещь суровая, особенно в этом случае. Ее зад должен бы гореть от пульсирующей боли. Мне было жаль девушку, но я ни секунды не колебался в отношении мальчишки, получившего подобный урок. В этот момент, когда она предстала передо мной снова в своем обычном облике, стриженная как мальчишка, было удивительно, насколько она естественна. Это было забавно, но я подавил искушение рассмеяться. Иначе «Фрэнк» поняла бы, что ее секрет разгадан. Я строго сказал, храня самое холодное выражение лица:
— Что же, можешь идти. Ты заслужил наказание и, видит Бог, получил его. Уверен, что ты никогда столь неджентльменски... никогда вновь не ударишь женщину.
Когда дверь за «Фрэнком» закрылась, я почувствовал облегчение. Открытие было столь внезапным, что несколько обескуражило меня. Следовало поразмыслить наедине, чтобы привести в порядок свои наблюдения и решить, что же делать с нею в дальнейшем. Мне лучше всего думается во время курения; итак, я закурил сигару и уселся в мягкое кресло. Теперь я думал обо всем, что приключилось, с тех пор как «Фрэнк» — как я по-прежнему мысленно называл ее — стала обитательницей моего дома, и в свете этого обретенного знания я понял значение многого, что ставило меня в тупик в самом начале. Теперь мне стало совершенно понятно, почему «Фрэнк» так смутилась, когда я посмеялся над ней за подчинение отшлепавшим ее дамам, и почему ей было так стыдно спустить панталоны в моем присутствии, и почему она робела предо мной, после того как я выдрал ее, и почему она всегда краснела в ответ на мои поддразнивания. Для меня стало понятно ее причудливое поведение, когда она бывала поочередно то оживленной, то угнетенной и столь подверженной вспышкам раздражения. Вне всяких сомнений, такое состояние нервного возбуждения было свойственно для начала вступления в период полового созревания и для нездоровья в первые дни месячных. Хотелось бы знать, как она ухитрялась скрыть все красноречивые признаки этого состояния от глаз женской прислуги, столь пронырливой в таких делах. Но она, бесспорно, нашла способы сокрытия своего пола, и я был убежден, что никто в доме, за исключением меня, не знает ее тайны.
Затем я задумался, почему она приняла мальчишеский облик и каковы ее цели. Откуда она взялась? Кто были те загадочные леди, которые бесплатно содержали ее? Что она отказывалась делать, несмотря на троекратное наказание? Меня мучили все эти вопросы, так как я не мог найти им сколько-нибудь удовлетворительного объяснения. Но я не сомневался, что выясню все это в свое время.
Я твердо решил оставить девочку в Оукхерсте, более того, как только она сочтет нужным открыть свою тайну, то позволю ей это сделать; и, со своей стороны, я не собирался дать ей понять, что мне все известно.
Я и предвидеть не мог, какова будет развязка этой истории. Но пока что пусть все идет, как обычно. Должен сказать, мне нравилось, что постоянно рядом со мной хорошенькая девушка в мужском платье. Пикантности ситуации добавляло то, что это никому, кроме меня, не известно. Помимо всего, было приятно осознавать возможность иногда тешить себя видом ее полуобнаженного тела; я решил драть ее в случае непослушания — пороть ее не очень сильно, только чтобы чертить розовые отметинки на белых и пухлых ягодицах прелестной маленькой попки.
Это была восхитительная мысль! Как только я предался ей, мой член стал почти как каменный. Мне всегда нравилось разглядывать женские попки, но никогда, вплоть до последнего времени, я ни одной женщины не отстегал. Я знал, что многим мужчинам в охотку пороть юных девиц, но сам до сей поры не имел ни малейшей склонности к этому. Но теперь, однако, я осознал, что подобные действия будут всегда доставлять мне удовольствие. Фактически с этой минуты я превратился в поклонника розги.
Я пробыл в библиотеке еще час, перебирая в уме детали и обдумывая планы. Я решил отписать двум своим приятелям, что обстоятельства препятствуют нашему совместному походу на яхтах. Не могу же я оставить девочку одну в доме. А по правде говоря, мне не хотелось покидать ее ни на минуту. Она неизменно была мне по душе и тогда, когда я считал ее мальчиком, а теперь я питал к ней еще более нежные чувства; не то чтобы любовь, но нечто похожее на сердечную склонность. Тем не менее я решил не причинять ей вреда и никак ее не соблазнять. Буду пороть ее, если она заслужит наказание, наслаждаясь в то же время зрелищем ее наготы, и ничего более; во всяком случае, сейчас. Но я не мог отделаться от мысли, что все это однажды закончится тем, что я ее выебу, когда она немного подрастет. Тут я вспомнил о моем сегодняшнем приглашении на обед, и поскольку дом, куда я собирался, был в нескольких милях от Оук-херста, то следовало поторопиться.
Я поспешил в комнату, оделся и выехал в брогэме, прибыв как раз вовремя. Блюда были искусно приготовлены, вина — отменные, меня принимала хорошенькая девушка, веселая и разговорчивая, и я прекрасно провел время. Представляю, что бы она подумала, узнав, что несколькими часами ранее я крепко высек голую попу представительницы ее же пола. Вернулся я домой не слишком поздно, но поскольку «Фрэнк» отправилась спать в свой обычный час, то этим вечером я ее не видел.
На следующее утро, когда я уселся за завтрак, девушки в комнате еще не было, но где-то минут через десять она появилась, немного грустная, но свежая и румяная. Она застенчиво приветствовала меня своим «доброе утро», опустив глаза и алея щеками. Теперь я смотрел на ее лицо с новым и более острым интересом, когда знал, что она — девушка. Она действительно была очень недурна, и если бы удлинить ее золотистые волосы и одеть как подобает ее полу, то была бы совершенно очаровательна. У нее было для этого все — хороший цвет лица, огромные прозрачные голубые глаза и пикантный, созданный для поцелуев розовый бутон губ. Как странно, что я ранее никогда не обращал на это внимания. Затем я пристально изучил ее фигуру, стараясь проследить женственные очертания, проступающие под покроем ее одежды. На ней была двубортная куртка, доходящая до бедер и очень эффектно скрадывающая округлости, но мне казалось, что я могу видеть едва намеченные ягодицы еще не развитой девичьей попочки.
Конечно, тогда она с легкостью сходила за мальчика, но хотелось бы знать, как долго она сможет сохранять такой облик, не вызывая подозрений. Когда девушка опускалась на свое обычное место напротив меня, я обратил внимание, что усаживается она осторожно и не всем весом тела. Было ясно, что попка была все еще чувствительна. Я жалел ее, но должен был соблюдать видимость. Кивнул ей беспечно и сказал с усмешкой:
— Кажется, что этим утром ты не можешь удобно усесться. Она быстро глянула на меня и тут же молча опустила глаза.
Мне было радостно видеть, что завтракает она с аппетитом, как обычно. Действительно, с тех пор, как она живет здесь, в Оук-херсте, она в добром здравии; кожа ее чиста и щеки румяны благодаря любви девушки к свежему воздуху и движению. Она имела обыкновение каждый день носиться наперегонки с моими собаками.
Когда завтрак подошел к концу, она подошла к очагу и встала у огня, опершись локтями на широкую, низкую каминную полку и разглядывая свою физиономию в зеркале.
— Ну, Фрэнк, попа очень болит? — весело спросил я. Продолжая стоять ко мне спиной, она обернулась и ответила с самым скорбным видом:
— Только когда я сажусь; но щипало почти всю ночь. Я спать не смог.
Внезапное желание увидеть ее попку и следы своей деятельности посетило меня в это мгновение.
— Иди же сюда и покажи мне.
Она обернулась, ярко зардевшись и поколебавшись минуту, но подумала, что лучше повиноваться. Подошла туда, где я сидел, и, повернувшись спиной, расстегнула брюки, соскользнувшие к ступням, и застыла полностью неподвижно, держа полочки рубашки таким образом, чтобы скрыть секретное местечко. Я улыбнулся и, задрав заднюю часть рубахи до самой талии, обозревал стоящую передо мной девичью фигуру, обнаженную от ляжек до лодыжек. По мере того как я смотрел на нее, мой член зашевелился и я ощутил сильное желание засунуть руку между белых округлых бедер и коснуться ее маленькой щелочки. Тем не менее я сдержался. Затем я изучил повреждения, нанесенные розгой премиленькой оформившейся попке, найдя, что кожа ее очень красна; рубцы уже начинают сходить, но пухлые, упругие ягодицы еще сплошь покрыты длинными красно-лиловыми полосами, разбегающимися и перекрещивающимися во всех направлениях. Бедняжка! Следовало бы наказать ее не так строго. Она сильно страдала.
Я очень осторожно положил руку на ее зад, воспаленный и красный. Она сжалась и шарахнулась с криком:
— Ой, не трогайте! Ужасно больно!
Затем, уже застегнувшись, она уныло произнесла:
— Ох, вы так отстегали меня...
Я действительно сожалел и пообещал себе, что никогда больше ее так сильно не высеку, даже если она сотворит нечто исключительно скверное.
Я ответил ей с улыбкой:
— Да ничего. Все следы сойдут за пару дней. — Затем добавил: — Я устрою тебе праздник. Повезу тебя гулять на весь день, сразу же после ланча. Дома обедать не будем, а останемся и закусим в отеле в Винчестере. Как тебе это?
Лицо ее просияло. Слабая улыбка тронула ее губы, и она ответила, что это все ей нравится. Затем девушка вернулась к себе в комнату, а я, отдав распоряжения конюхам, закурил и уселся читать газету.
К двум часам дня мой почтовый фаэтон, запряженный парой, подали к дверям. Затем мы с «Фрэнком» надели пальто, заняли свои места и тронулись в путь. День был холодным и безветренным, солнце сияло ярко, дороги — тверды и сухи, но не пыльные, и, пока мы медленно катились по дороге, свежий, чистый воздух наполнял наши легкие, оживляя и меня и девушку, румяня наши щеки и заставляя блестеть глаза. Девушка воспряла духом; она разговорилась и уже через короткое время хохотала и болтала как обычно, весело и беззаботно.
Когда тени стали длиннее, я повернул лошадей на Винчестер. Прибыли в город мы к шести часам и устроились в удобном старомодном отеле, где меня хорошо знали. Затем, после умывания и туалета, мы уселись за маленький вкусный обед. Я заказал бутылку бургундского испытанной марки. Налив спутнице бокал, осведомился, понравилась ли ей прогулка и ужин с вином. Она отвечала утвердительно, прямо глядя на меня, без следов смущения и краски на лице.
Мы отправились домой рысью. Уже была лунная ночь, начало одиннадцатого, когда мы достигли Оукхерста. Я отправил «Фрэнка» спать и засел в библиотеке — выпить стакан виски со льдом и тихо насладиться сигарой перед отходом ко сну.

Глава 4
Рождественские веселья. Желание выпороть. Посвящение Мод. Розга и результат ее использования. Краснеющий «трусишка». Эротические книги. Как наказывается любопытство. Взбучки и розги. Как подготовить свою жертву. Пикантная сенсация. Обнажение ягодиц. «Фрэнк» и тайна его наказания из прошлой жизни.

На следующее утро «Фрэнк» вышла к завтраку раньше меня. Когда я спустился в комнату, она радостно приветствовала меня, выглядя такой прелестной, свежей и розовой, что я ощутил желание заключить ее в свои объятия и расцеловать в алые губки. Даже одежда мальчишки ее не портила.
— Ну и каково сегодня утром? — шутливо спросил я. Вопрос заставил ее слегка покраснеть, но она с готовностью ответила, что много лучше, можно удобно сидеть, но все пока еще достаточно заметно. После завтрака, когда я определял дневное задание, то изменил всю программу обучения, сделав ее менее трудной и более приемлемой для девочки. Казалось, перемены ее обрадовали, и она радостно удалилась с книжками в библиотеку.
Итак, все шло своим чередом. Прошло еще какое-то время, и настало Рождество, когда у меня в доме как у старшего в роду собралось множество родственников обоего пола — все спальни старого дома были заполнены. «Фрэнк», которого я представил как своего юного друга, на время приехавшего ко мне в гости, быстро сделался любимцем дам. Они все говорили, что он «такой прелестный мальчик». Сдержанность и благовоспитанность стяжали «ему» популярность и у джентльменов. Никто из моих гостей не имел ни малейшего подозрения, что «мой юный друг» — девчонка.
В этот год случилось то, что обычно называется «старым добрым Рождеством» — много мороза и снега. Сельские дети пели рождественские песни и безнадзорно играли вечером в самых глухих уголках парка.
Большой парадный зал нашей усадьбы с его военными и охотничьими трофеями был украшен венками остролиста и омелы, традиционными местами для поцелуев. Я перецеловал под ними несколько хорошеньких кузин. Имелось и большое рождественское дерево перед старым добрым очагом, украшенным массивными медными изогнутыми собачками. Мы поднимали пиршественные чаши во время рождественской трапезы, ели неподражаемую индейку и сливовый пудинг и, по-моему, явно переели себе во вред. Словом, вытерпели все виды довольно скучных рождественских забав, обычных для этого времени года.
Неделя прошла довольно приятно, но я был рад, когда все закончилось и родственники разъехались по домам. Настолько я привык жить сам по себе в своем доме, что присутствие большого количества людей утомляло меня. Не будучи человеком семейным, я находил безусловно утомительными беседы на домашние темы с моими родственницами, так что не без чувства облегчения вернулся к своим обычным занятиям, днем развлекая себя охотой или стрельбой, а вечером, оставаясь дома, оживленной болтовней «Фрэнка» и ее занятными замечаниями обо всем на свете. Иногда она ленилась и временами слегка своенравничала, но никогда не совершала серьезных проступков. Хоть меня часто посещало желание полюбоваться ее задницей, я был тверд в своем решении никогда не заставлять ее спускать штаны, если она действительно не заслуживает наказания.
Я часто отправлялся в город на день-два по делам или развлечения ради, и в этих случаях останавливался у Мод, которая всегда была мне рада. И так как я сделался поклонником розги, то довольно скоро приобщил к этому и сию молодую леди. В один из своих визитов я прихватил с собой маленькую хорошенькую розгу, кокетливо перевязанную голубой лентой с бантиком. Я спрятал ее под подушку, укладываясь в постель. Мод ничего не заметила, и я быстро стиснул ее в своих объятиях. Затем началась болтовня, снова перешедшая в объятия, после чего мы уснули. Ее тяжелая, мягкая попка была прижата к моему животу, в то время как мое орудие поместилось у нее между бедер. Когда я проснулся на следующее утро, занимался рассвет и у меня вовсю стояло. Мод еще спала, но я разбудил ее, и когда она полностью проснулась, то сообщил ей, что в последнее время увлекся применением телесных наказаний. Затем, извлекши розгу из-под подушки, попросил позволить мне посечь ее.
Она села в постели и с изумлением уставилась на меня своими карими глазищами. Затем расхохоталась, приговаривая, что никогда не слышала ни о чем подобном и что она не понимает, как это можно получать удовольствие от причиняемой ей боли. Я заверил ее, что порка будет не всерьез, скорее — так, щекотка. Будучи покладистой, она вскоре согласилась и позволила похлестать ее.
Мод легла ничком, вытянувшись во весь рост. Я стянул с нее одеяло, задрал ее ночную сорочку до плеч, так что ее хорошенькое беленькое тельце совершенно оголилось. Затем я деликатно похлестал ее, пока розовый румянец не окрасил ее кожу и она не перевернулась на спинку, заявив, что с нее достаточно и что попка заболела.
Я очень сильно возбудился, и мой член был просто взбешен, и тут-то я обнял ее, лежавшую с распростертыми ногами, и выеб как никогда страстно, заставив ее выгнуться подо мною и издергаться задом с редкостной прытью. Когда все кончилось и Мод отдышалась, она со смехом заметила, улыбаясь, что раньше я никогда не проявлял такого пыла и она никогда бы не поверила, что я могу так возбудиться, всего-навсего надрав ей задницу. В свою очередь, я рассмеялся и обнял ее, объяснив при этом, что уже давным-давно известно, как усиливаются мужские страсти, сами ли мужчины порют женщину или присутствуют при подобной порке.
После этого случая, когда бы я ни проводил ночь с Мод, то всегда давал ей попробовать розги. Со временем она привыкла и обрела способность выдерживать умеренно болезненную порку. Это стало нравиться мне еще больше, когда обнаружилось, что это всегда увеличивало наслаждение от близости, которая, разумеется, следовала за поркой.
Но хотя мне и полюбилось шуточное использование розги, я постоянно ждал возможности применить ее по-настоящему. Все это, разумеется, при случае.
Однажды после обеда мы как обычно сидели у огня. Я курил, а «Фрэнк» читала, когда я сказал, так, чтобы меня могла слышать только она:
— Фрэнк, думаю, что надо отправить тебя в школу. Тебе будет хорошо среди других мальчишек и ты сможешь большему научиться, чем здесь.
Испуг появился на ее покрасневшем лице.
— Ох, — честно выдохнула она, — не отсылайте меня в школу. Я не хочу быть среди других мальчиков. Здесь, с вами, я так счастлив. Я уверен, что учусь как надо.
— Ты сможешь целыми днями играть в футбол на воздухе со своими ровесниками.
— Ой, эта игра такая грубая. Мне бы не понравилось играть в нее.
Я рассмеялся и произнес с нарочитым сарказмом:
— Ей-богу, ты как баба...
Слезы навернулись на ее глаза; она выглядела такой расстроенной, что я не стал ее больше дразнить, но вскоре она успокоилась, и мы поиграли в шахматы.
Через несколько дней после того я получил двойное удовольствие — от созерцания ее попки и наказания за грубое непослушание.
У меня большая библиотека, содержащая множество сочинений на всевозможные темы и изрядное число романов. В те времена я к тому же имел некоторые книги явственно эротического толка, с цветными иллюстрациями. Они хранились отдельно от прочих, запертые в небольшом шкафу, ключ от которого всегда был при мне.
«Фрэнк» любила чтение и изучила всю библиотеку, за исключением литературы, запрятанной под замок.
Я знал, что она совершенно невинная девушка, и намеревался оставить ее такой и впредь. Несколько раз она спрашивала меня, почему я держу эти книги под замком, и часто просила позволения их посмотреть. Но я неизменно отказывал ей, предупредив ее к тому же, чтобы она не пыталась открыть шкаф. Вне всякого сомнения, ее любопытство усилилось из-за запрета, и со своенравием, присущим ее полу, она решила посмотреть именно эти особенные книжки, хотя ей были доступны все остальные тома библиотеки.
Однажды утром я ушел на охоту, предполагая отсутствовать целый день, но моя лошадь потеряла подкову и захромала, так что я был вынужден повернуть к дому, куда и добрался к двум часам дня. Я переоделся и, съев ланч, направился в библиотеку: дверь была открыта, я заглянул внутрь и обнаружил своего «юного друга» перед запертым шкафом, пытающегося подобрать ключи из целой имевшейся у нее связки. Пару минут я понаблюдал за бесплодными усилиями, а затем вошел. Застигнутая врасплох при виде меня (девочка думала, что я сейчас далеко!), Фрэнки уронила ключи на пол, побледнела и застыла, уставившись на меня и онемев.
— Ага, негоднике Хорошо же я тебя накрыл, — воскликнул я. — Как же ты смеешь пытаться открыть шкаф, я ведь тебе категорически запретил?
Я был сердит, но в то же время и рад, что она дала мне повод оголить ее зад. Я не хотел сечь ее, полагая, что было бы более возбуждающим перегнуть ее через колено и отшлепать.
По моему лицу она могла понять, что я в гневе, и, без сомнения, ожидала порки, но поскольку была сильной духом, то не стала ныть и пробить ее отпустить. Она только бросила протестующий взгляд и, покраснев, молча застыла в ожидании своей участи.
— Драть я тебя не буду, но отшлепаю. Снимай куртку. Иди сюда,— сказал я, опустившись в кресло. «Фрэнк» по виду несколько успокоилась, услышав, что порки не будет. Девушка сразу же сняла куртку и подошла ко мне.
Я уложил ее в классической позиции для шлепания — поперек коленей. А затем стал готовить ее к экзекуции. Хочу заметить для поклонников розги, что подготовка обреченного к наказанию — всегда исключительно волнующая процедура, которую стоит по возможности растянуть. Крупная ошибка — сразу же раскладывать обнаженное тело жертвы.
Если случается, что объектом телесных наказаний выступает особа женского пола, то следует хорошенько задрать подол ее платья, затем — одну за одной — нижние юбки и в последнюю очередь — сорочку. Потом надлежит неспешно развязать ее панталоны и спустить до колен. Но сейчас я отстегнул ее подтяжки спереди и сзади, расстегнул штаны и спустил их до икр, затем осторожно задрал ее рубаху и заткнул хвост за спинку жилетки.
После этого внимательно, сполна ощущая подъем всех чувств (а также и члена), я оглядел ее прелестный задик и ножки от бедер до лодыжек, которые, казалось, сделались чуть пухлее с тех пор, когда я их видел последний раз. Не торопясь приступить к шлепанью, я сперва выговорил ей за непослушание, в то же время любуясь ее нагими прелестями. Я не смог удержаться, чтобы не приложить два-три раза свою ладонь к поверхности ее молочно-белой атласной кожи, в то же время нежно пожимая пухленькие округлости ее плоти; но я не дал воли своему желанию запустить руку между ее плотно сжатых бедер. Как сладко было касаться ее прохладной гладкой кожи, но еще более восхитительно — наблюдать, как ее лилейно-белая поверхность ярко розовеет под моими шлепками. Все это время она лежала смирно, хотя, вне всякого сомнения, со смятением в душе — перегнутая поперек моих бедер, руками касаясь пола, а средней частью туловища как раз давя на мой справный инструмент, который, я ощущал, вот-вот взорвется у меня в штанах.
Левой рукой я крепко держал ее поверх талии, а правую руку с размаху опустил на середину правой половинки ее попы, и по комнате разнесся громкий шлепок. Хотя я и не шлепал в полную силу, но красный след моей пятерни тут же отпечатался на ее белой нежной коже, и Фрэнки вздрогнула, ойкнув от боли. Вновь вверх-вниз рукой, на сей раз по левой округлости, которая тоже вмиг украсилась алыми отпечатками пальцев, и вновь девушка сжалась под ударами, и легкий стон слетел с ее губ. Я продолжал шлепать ее — звучно, но не сильно, поочередно то по левой, то по правой половинке зада; рука моя каждый раз отскакивала от ее упругой, свежей плоти. Краснота становилась все ярче, и как только боль стала нестерпимой, девушка разразилась слезами и задергалась у меня на коленях, и с каждой судорогой ее голый животик терся и давил на мое орудие, которое уже выпирало из моих брюк, как железный прут. Ее движения возбудили во мне нестерпимое вожделение; я прижимал ее к своим бедрам так, что ощущал ее корчи во всей полноте. Какое изысканное ощущение! Но вскорости я вынужден был прекратить наказание, хоть и жаждал его продолжить; судорожное прикосновение ее животика к моему хую вынудили бы меня «дать отпущение», что было бы нежелательно. К тому же я не собирался наказывать ее чересчур сурово. Я дал ей десятка два шлепков, которые она перенесла весьма стойко, хотя ее зад должен был ощутимо гореть. Она и не пыталась прикрыться руками, хотя и вскрикивала.
Я позволил встать ей с моих колен, и поскольку еще отнюдь не утомился от лицезрения ее наготы, то велел ей оседлать стул спиной ко мне, не натягивая штанов. Придерживая расстегнутые брюки одной рукой, она молча забралась на стул, устроившись, как ей было велено. И вновь я восхитился ее совершенной юной фигурой и красно-розовой попкой, столь контрастирующей с молочно-белыми бедрами. После минуты-другой наслаждения дивным зрелищем я велел ей застегнуться. Она повиновалась — с опущенной головой, с красным лицом (хоть попка была еще краснее) и со слезами на глазах, уставленных в пол.
Я отпустил ее, и она бегом покинула комнату.
Откинувшись в кресле, я чувствовал себя столь возбужденным, что отдал бы все, чтобы заполучить в этот момент женщину. В Винчестере много «дырок», причем некоторые из них совсем недурны, но тратить время на поездку в город было бы бессмысленно, поскольку ко времени прибытия все вспыхнувшие было во мне страсти уже бы угасли. А потому я откинулся в креслах, чтобы со вкусом покурить; к тому времени, как я прикончил внушительную сигару, желание мое было уже не столь острым.
В тот день я снова увидал девушку только перед обедом, за столом она сидела почти удобно, очевидно, без видимого беспокойства от шлепков. Она была скорее молчалива и подавленна в начале трапезы, но после того, как съела немного супа, кусочек рыбки, выпила бокал вина, предложенный мною, она оживилась.
Когда дворецкий покинул столовую, я задал ей несколько наводящих вопросов, и она, смущаясь, отвечала мне, что это шлепанье, которое я ей устроил, не было столь суровым, как наказание, некогда полученное от леди; она также рассказала мне, что трижды за три дня подряд подверглась наказанию толстой подметкой домашней туфли. В результате ее попа превратилась в сплошной кровоподтек, вся почернела и посинела и несколько дней не проходила. Затем, после одного или двух вопросов, «Фрэнк» поведала мне, что, хотя шлепанье и было суровым, оно по болезненности даже и рядом не стояло с теми побоями, которые я ей учинил за драку с Джейн. Она стиснула руки и, казалось, содрогнулась при одном только воспоминании.
Я пытался узнать, что же именно заставило даму отшлепать мою героиню столь сурово, но она более ничего не сказала и выглядела столь несчастной, когда я стал настаивать, что я оставил эту тему.
Затем я попросил ее взять роман, который интересовал нас обоих, и по обыкновению почитать его вслух; я любил ее слушать, так как читала она хорошо и обладала мелодичным выразительным голосом с отличной дикцией. Она взяла книгу, свернулась в кресле напротив, и уже через некоторое время мы углубились в историю, произошедшую с «Лунным камнем» Уилки Коллинза.
Она читала мне около часа, после чего я отправил ее спать.

---------------------------------------------------------------------
На этом пока все

Спасибо, книга отличная. Классика жанра. Читал в оригинале, а русский перевод вижу впервые.

Cпасибо. Ждем продолжения.