ГОЛУБИ
Середина октября, до чего же она различается дома и здесь! Дома сейчас промозглое ненастье и слякоть, пронизывающий западный ветер, дожди обрывают с веток последние остатки недавнего нарядного убранства. Здесь же – милейшая пора, начало золотой осени, клумбы еще пестрят цветами, и только-только краснеют клены. Южная Германия! На тротуарах ни окурка, скамейки чистенькие, пьяные бандерлоги отсутствуют как класс, все вокруг ухоженно и уютно: Ordnung muß sein!*
Луиза-Франциска щебечет что-то об истории этих мест. История, несомненно, славная и богатая, как у всех средневековых немецких городов, но Васильев сейчас совершенно не настроен внимать рассказчице, ему и так хорошо, блаженная расслабуха. Это порой просто необходимо: отдохнуть от безалаберного родного менталитета, попав внутрь идеально отрегулированного механизма, где все идет своим положенным чередом.
Утром сам Ханс-Петер фон Бетке провел для него экскурсию по основному производству их фамильной фирмы. Фирмы, которую корпорация Васильева вот-вот приобретет к взаимной выгоде. Бизнесы – это ведь тоже товар, причем самый дорогой и требующий от покупателя предельной внимательности и ответственности. Чтобы потом не пришлось кусать локти, подсчитывая внезапные огромные убытки.
В деловой среде этот процесс называется «слияния и поглощения». Но чего больше в данном случае, слияния или поглощения, Васильев затруднился бы ответить. С одной стороны, конечно же, поглощение, так как российская корпорация собирается купить контрольный пакет акций фирмы фон Бетке. С другой стороны, пожалуй что и слияние, так как вслед за сделкой обязательно пойдут инвестиции в развитие и ассимиляцию немецкого бизнеса, чтобы достичь, любимая фраза Дмитрия Ивановича, председателя Совета директоров, синергетических эффектов. От компании фон Бетке ожидают того же, чего и обычно от приобретаемых западных бизнесов: новых производственных технологий, эффективных схем менеджмента, налаженных европейских каналов сбыта, короче, того, что емко называется по-английски best practice, то есть «передовой опыт». И Васильев, тоже член Совета директоров и одновременно правая рука Дмитрия Ивановича, приехал сюда, чтобы дать, наконец, отмашку на осуществление сделки. Председатель ждет его последнего слова.
Для производства фон Бетке само слово «производство» уже не вполне и годилось: то была самая настоящая суперхайтековская лаборатория, напоминавшая кадры из научно-фантастических фильмов двадцати-тридцатилетней давности. Просторные, стерильные и очень светлые помещения, редкие сосредоточенные работники профессорского вида и в белоснежных халатах, везде аппаратура, аппаратура и еще раз аппаратура. Здесь даже невольно понижаешь голос и вообще чувствуешь себя почти как в храме. Храме во имя прогресса технократической цивилизации.
Их средневековая готическая архитектура тоже ведь всегда устремлена ввысь, к Богу: эти рвущиеся вверх шпили, стрельчатые своды как бы выражают единый порыв, попытку оторваться от всего земного и бренного, воспарить. Васильев, наконец, прислушался к Луизе-Франциске, старшей дочери Ханса-Петера. Они как раз вышли на площадь перед главным городским собором. Голубоглазая красавица и умница Луиза-Франциска, кажется, архитектор по образованию, вдохновенно излагала долгую историю его возведения, к которому был причастен и кто-то из далеких предков фон Бетке. До чего же мелодичный тембр у нее – будто лютня звучит!
- Обратите внимание, мистер Васильев, кровля собора просто сверкает! А знаете, почему?
Васильев, разумеется, не знал.
- Я была пару раз в России, в Санкт-Петербурге. Это очень красивый город, но, извините меня, на крыши страшно смотреть! Особенно когда поднимаешься на колоннаду того собора, немного напоминающего римский собор святого Петра, кажется, он называется Исаакиевским?
Васильев кивнул.
- И это отнюдь не только потому, что в Санкт-Петербурге высокая влажность, и металл быстрее окисляется! Еще птицы! Ваши памятники, простите меня, просто загажены ими! Я даже слышала от друзей анекдот про бронзовую статую вашего великого поэта, которой до чертиков надоели постоянно гадящие на нее голуби! А мы эту проблему успешно решили! Именно мы, фирма моего отца! Там наверху натянута специальная тонкая металлическая сетка с датчиками! Стоит голубю сесть, как включается ток – и все!
Васильев остановился, как вкопанный. Это очередное технологическое достижение будущих партнеров больно резануло его по нервам. Когда-то давно, в детстве, он был юннатом, юным натуралистом, и вместе с другом Сашкой ухаживал за школьной голубятней, даже мастерил для птиц кормушки. А здесь стоит голубю сесть – и все! Живодерство! Что-то они явно переборщили со своим хваленым орднунгом!
Луиза-Франциска не уловила перемены в настроении гостя и продолжала хвастаться изобретением отцовской фирмы. Оказывается, скоро все ценные немецкие крыши будут оборудованы этой эффективной системой. Осталось только решить вопрос с утилизацией тушек – вводить для этого отдельные штатные единицы накладно.
____
Вечером радушные фон Бетке пригласили Васильева к себе домой, в старинный и тоже, конечно же, фамильный, особняк, насквозь пропитанный аристократическим духом.
«Прикупить что-нибудь подобное для супруги? Ей наверняка понравится».
Васильев, Ханс-Петер и его жена Хильда расположились на увитой плющом террасе и неспешно вели отвлеченные разговоры, благо по основному вопросу всё и всем вроде бы было понятно. Васильев не стал поднимать скользкую тему птицеборческих ноу-хау: в конце концов, у каждого свои заскоки. Кому-то важнее, чтобы памятники блестели.
Он никогда не испытывал стыда за свой английский, но оба немца владели международным языком просто в совершенстве, словно кембриджские словесники. Хильда выглядела немного старше мужа; строгая и чопорная, она сидела настолько прямо, будто проглотила деревянный портновский метр, но в целом была весьма приветлива и отзывчива.
Беседа крутилась вокруг газпромовского трубопровода «Норд-Стрим», благодаря которому Германия надеялась кардинально изменить свой топливный баланс и выключить через десять лет все атомные электростанции. Россиянин Васильев сомневался в разумности для немцев такого решительного шага, поскольку был уверен, что немецкая атомная энергетика представляет собой образец надежности. Ведь аварии типа фукусимской в Германии в принципе невозможны: ни цунами, ни землетрясений здесь не бывает. Однако Ханс-Петер настаивал на целесообразности проекта и шутил, что немцы уважают «Газпром» больше, чем соотечественники.
Но наибольшее впечатление на Васильева произвели младшие фон Бетке, Анна-Мария и Людвиг. Девочке было двенадцать: белокурая, тоже голубоглазая, куколка в пышном детском вечернем платье. Мальчик на год младше, в застегнутом на все пуговицы костюмчике-тройке, лакированных туфлях и с геометрически выверенным пробором на голове. И вот эти потрясающие дети еще и прислуживали взрослым – подавали кофе и пирожные! Такая традиция! Васильев даже не осмелился предположить, что услышал бы от двух своих отпрысков – пусть немного старше – на просьбу поухаживать за родителями и их гостями. А тут это в порядке вещей!
Девочка выглядела настолько восхитительно сказочно, что у Васильева вдруг всплыло в памяти стихотворение Гейне про прекрасную коварную Лорелею, которое он давным-давно учил в школе, и, когда Анна-Мария в очередной раз подошла к нему с блюдом кремовых пирожных, продекламировал оттуда две строфы:
«Die schönste Jungfrau sitzet
Dort oben wunderbar,
Ihr goldnes Geschmeide blitzet,
Sie kämmt ihr goldenes Haar.
Sie kämmt es mit goldenem Kamme
Und singt ein Lied dabei;
Das hat eine wundersame,
Gewaltige Melodei»**
Девочка, улыбнувшись, застенчиво подняла глаза и на мгновение пересеклась с Васильевым взглядами. Поднос в ее руке дрогнул, и два кремовых пирожных смачно шлепнулись гостю на брюки.
- Oje! Herr Vasiliev, Entschuldigung! ***– Хильда фон Бетке в расстройстве перешла на родной язык. Потом скороговоркой добавила в адрес дочери еще что-то - Васильев с его весьма смутными воспоминаниями о немецком не смог разобрать - и быстро вышла вместе с нею.
- Ерунда! – сказал Васильев по-немецки, вытирая салфеткой крем. – «И это все Лорелея сделала пеньем своим!»****
- Вы неплохо говорите по-немецки! – обрадовался Ханс-Петер.
- Увольте, почти не говорю, только обрывки в голове остались со школьных уроков. А «Лорелея» была любимым стихотворением учительницы, поэтому мы все его и вызубрили. Ваша прелестная дочь напомнила мне эту легендарную златовласку с берегов Рейна. Когда Анна-Мария вырастет, многие рыбаки будут счастливы сложить свои паруса и весла к ее ногам!
Ханс-Петер самодовольно ухмыльнулся, и в этот момент раздался странный глухой звук, а вслед за ним сдавленный, похоже, девичий, крик. Людвиг как-то весь сразу скуксился, а его отец изменился в лице, посуровел. Звук и крик повторились.
- Пойдемте, мой друг! – Ханс-Петер вскочил из кресла. – Такое безобразие нельзя спускать!
Он буквально втащил Васильева в соседнюю комнату, где тот увидел жуткую картину. Анна-Мария стояла, низко нагнувшись и обхватив руками лодыжки, с задранным на спину платьем и спущенным бельем. Еще не сформировавшиеся бледные детские ягодицы были пересечены двумя кошмарного вида синюшными полосами. Девочка дрожала и всхлипывала. Хильда фон Бетке широко размахнулась и нанесла ей по-видимому специально предназначенной для этого тростью третий сильный удар. В присутствии отца и гостя Анна-Мария не посмела кричать – только чуть пискнула и едва не свалилась.
Ханс-Петер по-английски – чтобы гость все понимал – принялся выговаривать дочери за недостойное поведение. Его отнюдь не столько расстроила оплошность с пирожными, сколько то, что Анна-Мария не сумела удержаться от крика во время наказания. Ханс-Петер пылал праведным гневом и объяснял дочери, что настоящий фон Бетке должен стоически переносить заслуженное. Сказал, что нарочно привел херра Васильева: чтобы Анна-Мария устыдилась, собралась с силами и приняла оставшееся наказание насколько возможно достойно, не распуская соплей!
- Ja, mein Vater!***** – прошептала девочка.
Мать ударила ее в четвертый раз. Гибкая палка обвила ягодицы и с чавкающим звуком впечаталась в бедро. Анна-Мария выдержала и это, но Васильев больше не мог смотреть и выскочил обратно на террасу.
Вскоре вслед за ним вышел и Ханс-Петер. Извинился за незапланированное втягивание в семейный воспитательный процесс, и сказал, что дочь должна запомнить этот урок навсегда.
Потом к ним присоединилась и Хильда. Осознав, наконец, какое удручающее впечатление произвела на гостя только что случившаяся сцена, старшие фон Бетке попытались сгладить ситуацию и завели разговор о недавно вышедшей кинокартине «Фауст» российского режиссера Сокурова, в которой снимались в основном немецкие актеры. Ханс-Петер и Хильда очень высоко оценили фильм, сказали, что, на их памяти, это одна из лучших экранизаций бессмертного творения Гете. Однако у Васильева совершенно пропало настроение к беседе, он отмалчивался и искал предлога удалиться.
_____
Вернувшись в гостиницу, Васильев почувствовал острое желание хорошенько вымыться под горячим душем. Затем он проглотил стопку коньяка и набрал номер Дмитрия Ивановича. Сказал, что сделку по приобретению контрольного пакета акций фирмы фон Бетке придется отменить. Мол, вскрылись неожиданные негативные обстоятельства, practice на поверку оказался далеко не best, и он, Васильев, теперь не видит возможности для эффективной ассимиляции немецкого бизнеса и, самое главное, синергетических эффектов. На вопрос удивленного Дмитрия Ивановича, что же все-таки случилось, Васильев на мгновение задумался, а потом ответил кратко и загадочно:
- Голуби!
_____________________________
* «Должен быть порядок!» (нем.)
** «Там девушка, песнь распевая,
Сидит на вершине крутой,
Одежда на ней золотая,
И гребень в руке – золотой.
И кос ее золото вьется,
И чешет их гребнем она,
И песня волшебная льется,
Неведомой силы полна»
(перевод с нем. В.В. Левика)
*** «О боже! Господин Васильев, простите!» (нем.)
**** Последние две строки из вышеупомянутого стихотворения Г. Гейне в переводе В.В. Левика.
***** «Да, мой отец!» (нем.)
|
. Квазар продолжает демонстрировать разносторонность своего творчества. Впрочем, если бы рассказ был анонимный, я бы все равно догадался, ибо на форуме Квазар, насколько я знаю, самый немецкоговорящий, а людей, пишущих на таком уровне, не так много 
.
Тем более, и про голубей правда.