Клуб "Преступление и наказание"

Глава 18
Разлука. История мисс Мартин. Помешательство на фотографии. Фрэнсис и гувернантка снимают друг друга. Небольшое сапфическое приключение. Излияния «соломенной вдовы». Вальс голышом. Воспоминания о бичевании. Спор и ставки. Дюжина тайных ударов. Соглядатай и финал
Прошли зима и весна. И вновь разгар лета, и я провел этот сезон в Лондоне. Фрэнсис уже год жила в своем доме, а ее интрига со мной пока не стала никому известна. Поскольку она была молода, хороша собой и довольно богата, то у нее завелось много друзей обоего пола. Она часто выезжала и иногда устраивала званые обеды; кроме того, у нее бывали «послеполуденные приемы», которые неизменно пользовались успехом. Своей славой они были обязаны — и заслуженно — самой миссис Маркхэм, гостеприимной хозяйке. Поклонников у нее было немало, разного сорта: некоторые из них — нищие авантюристы, охотники за ее капиталами, иных прельщали ее лицо и фигура. Я чувствовал почти абсолютную уверенность, что она рано или поздно выйдет замуж, но пока что никому не отдавалось явного предпочтения. Мы продолжали пребывать в дружеских отношениях, и Фрэнсис неизменно радовалась моему приходу, рассказывая обо всем, что бы ни случилось с ней, советовалась во всех делах, более того, позволяла мне трахать ее, когда бы я ни захотел. Кроме того, было известно, что ни один поклонник не был близок с ней физически, так что я предпочитал «не будить лихо» и просто наблюдать идущие вокруг меня игры. Мальчика послали в закрытую школу; но девочка оставалась в доме, обучаясь у мисс Мартин. Иногда она проявляла непослушание, и в таких случаях получала от мачехи порку в гостиной; меня всегда заботливо предупреждали о времени наказания, и я ни разу не выдал себя, стоя за занавесями. Теперь Доре исполнилось уже тринадцать с половиной лет, она чуть подросла, и ее прелестная маленькая задница стала больше и пухлее. Но она осталась жуткой трусихой, когда шла под розгу. Всегда орала, дрыгала ногами и взывала к пощаде, с первого до последнего удара. Мне нравилось это зрелище!
Лето тянулось. Фрэнсис с Дорой и мисс Мартин отправились в Истбурн, а я поехал в Норвегию на рыбалку. Особого удовольствия это мне не доставило, поскольку сезон заканчивался. Тем не менее мне показалось довольно интересно, поскольку раньше в Норвегии я не бывал. Мне нравилось ездить с места на место в коляске и восхищаться волшебным зрелищем фиордов, хоть я был разочарован синеглазыми льноволосыми норвежками. Многие из них недурны, но ничего особенного, и те из них, с кем я переспал, оказались в высшей степени холодными, громоздкими созданиями, лежавшими подо мной как бревна и еле-еле двигавшими задом в самый патетический момент.
Мы с Фрэнсис вернулись в Лондон почти в одно время, и все между нами пошло как и раньше. Она по-прежнему получала массу приглашений, но неизменно сохраняла один свободный вечер, чтобы я смог отобедать с нею и мисс Мартин. На этих обедах мы бывали неизменно оживленны и, как только кончали есть, направлялись в гостиную, где Фрэнсис садилась ко мне под бочок — пока мисс Мартин музицировала — и рассказывала, что она делала после нашей последней встречи. Она часто просила моего совета. Но все-таки я заметил, что она недоговаривает и мы уже постепенно расходимся.
Кроме того, приближалось мое сорокапятилетие, а у нее были поклонники и помоложе меня. За них бы она пошла замуж.
Я ничего ей не говорил, зная, что в свое время она мне все объяснит сама. Было заметно, что она видит во мне скорее покровителя и друга, чем любовника, хоть я и продолжал ей нравиться как мужчина. Она и мисс Мартин крепко сдружились; но я знал, что моя богиня не расскажет своей подлинной истории гувернантке, и эта дама никогда не узнает, что и сейчас у нас с Фрэнсис интрижка.
А вот мисс Мартин поведала свою историю Фрэнсис, которая и посвятила меня в нее. Вполне обыденный сюжет, безо всякой романтики. Я повторю его тут.
Гувернантка была замужняя дама. Мартин — ее девичья фамилия. Она была дочерью бедняка в Дорсетшире и в двадцать лет вышла замуж за кассира крупного банка в Плимуте, человека довольно обеспеченного. Брак оказался прескверный; супруг был склонен к азартным играм и скачкам и потратил большую сумму денег, затем запил и отвратительно обращался с нею, наконец, присвоил деньги из банка и, чтобы избежать ареста, удрал из страны, оставив ее без гроша после трех лет злосчастного брака. К счастью, детей у них не было. Отец и мать к тому времени умерли, а богатых родственников, способных ее поддержать, у мисс Мартин не было. Но поскольку она была недурно образованна и смогла раздобыть рекомендации, то стала гувернанткой, обеспечивая себя сама с тех самых пор, когда супруг покинул ее. Она даже точно не знала, жив он или нет. Фрэнсис также сообщила мне, что мисс Мартин никто, кроме ее собственного мужа, не обнимал и что она тоскует по мужской близости с тех пор, как он покинул ее.
Впоследствии обе леди решили развлечься фотографией. Для этого Фрэнсис приобрела полный набор необходимого оборудования, решив все делать сама, опираясь на помощь подруги-гувернантки. Итак, они оборудовали темную комнату для проявления снимков, и поскольку обе они были неглупые и умелые особы, то очень скоро превратились в искусных фотографов-любителей.
Они снимали друг дружку в разнообразных костюмах, привлекли и меня к съемке их в разных позах; они приобщили к этому также детей и прислугу. Дамы совершали поездки в провинцию для фотографирования живописных старых строений или чего-нибудь еще, что потрясло их воображение.
Однажды, когда помешательство на фотографии достигло своего апогея, я распивал днем свой чай с Фрэнсис в гостиной после хорошенькой близости, когда она внезапно спросила:
— Как ты думаешь, у мисс Мартин хорошая фигура? Я ответил:
— Кажется, да; но когда женщина облачается во все свои тряпки и корсет, невозможно сказать, что тут от природы, а что — искусство ее портного. Единственный способ выяснить, хороша у нее фигура или нет, — это взглянуть на нее обнаженную. Тебя я теперь часто вижу нагой и могу сказать, что у тебя самая сладкая фигура, — прибавил я, целуя ее и щупая ей задницу.
Она разулыбалась, весьма польщенная. Затем продолжила:
— Хотел бы ты увидеть нас вместе обнаженными, чтобы ты мог сравнить мое тело и тело мисс Мартин?
Я расхохотался, полагая, что она шутит.
— Мне бы очень хотелось сравнить вас, если это, конечно, возможно.
— Вполне, — был сухой ответ. — Ты завтра увидишь нас совершенно голыми. Мы собираемся сфотографироваться в таком виде, и ты можешь схорониться в привычном месте, в алькове, пока мы будем заняты делом. Разумеется, она и не подозревает, что ты здесь, и она будет вести себя совершенно непринужденно. У тебя будет возможность произвести подробный осмотр всех ее прелестей.
Мне это очень понравилось, и я откинулся на спинку кресла, хохоча от удовольствия, и, поцеловав Фрэнсис, вымолвил:
— Вот умница — придумала такое. Это чертовски забавно, и мне это страшно нравится.
— О, я так и знала, — сказала она с улыбкой. — Будь завтра здесь в четверть второго. Утром она собирается за покупками и не вернется до двух часов, а к этому времени ты уже будешь за занавесками. У нее не возникнет и тени подозрений, что ты пришел сюда в ее отсутствие.
— Ну, я не подведу. Убежден, что ее фигура не лучше, чем у тебя, — произнес я, беря Фрэнсис на руки и сажая ее верхом, приспосабливая к траху сидя.
Как только дело было сделано и она расправила свои юбочки, убежав переодеваться к обеду, я отправился в клуб. Заказал добрый обед и, пока смаковал его, думал о «живой картине», которую собираюсь увидеть завтра. Зрелище обещало быть волнующим и пикантным.
Не так уж часто мужчина получает шанс узреть порядочную женщину полностью обнаженной. Не думаю, что большинство мужей когда-либо видели своих жен абсолютно голыми. Ну, а мисс Мартин была скромницей, и никто из мужчин, кроме ее мужа, не видел ее обнаженной, — а может быть, и он тоже, — и она пребывала в совершенном неведении о том, как выглядит в глазах мужчины. Все дело принимало пикантный оборот! После обеда я сыграл несколько партий в бильярд и вернулся домой, где еще почитал и покурил на сон грядущий.
На следующий день, точно в четверть второго, я прибыл в дом и, войдя в гостиную, обнаружил Фрэнсис с камерой и фотографическими принадлежностями, в полной боевой готовности к съемкам. Мы расцеловались; затем посмотрели друг на друга и расхохотались, как школьники. После небольшой беседы мы услышали стук входной двери.
— Да вот и она, — прошептала Фрэнсис, задорно сверкая глазами. — Ну, иди прячься. Увидишь кое-что забавное.
Я засел в засаду, а она вышла. В алькове стояло мягкое кресло; я уселся и стал развлекать себя прихваченной с собой газетой. Примерно через двадцать минут открылась дверь, и вошли обе дамы, смеясь и поддевая друг друга, и сразу же начали готовить пластины. Я обратил внимание, что на них нет ничего, кроме капотов и рубашек, голые ноги обуты в бархатные шлепанцы, а длинные волосы — распущены по плечам.
Когда все было готово, Фрэнсис заправила пластину в камеру и произнесла с хохотом:
— Ну а сейчас мы сделаем по две фотографии каждой из нас в полный рост: одна анфас, другая — вид со спины. Я буду первой снимать. Разденься, пожалуйста, и займи свое место.
Весело фыркая, мисс Мартин скинула шлепанцы, стянула халат и спустила сорочку; засим, полностью нагая, заняла свое место перед камерой, застыв в грациозной позе. Она была двумя годами старше моей несравненной, на дюйм выше и гораздо более крупного телосложения. Она была, что называется, привлекательная женщина. Кожа ее была гладкой, приятного кремового оттенка, сиявшего в свете дня как полированная слоновая кость. Руки у нее были пухлыми и хорошо очерченными. Широкий, полный стан с большими, круглыми, твердыми на вид грудями, с крупными, торчащими ярко-алыми сосками, окруженными кольцами темно-оливкового цвета. Бедра ее были весьма крутые, а живот — широк и безо всяких складок. Лобок скрывала роскошнейшая поросль длинных мягких русых волос, которые покрывали верхнюю часть бедер и даже добирались до верхней части живота. Я никогда раньше не видал таких «шерстей» у англичанки. Ну что же, вид спереди быстренько сняли и, как только Фрэнсис вставила новую пластину, мисс Мартин развернулась и явила объективу (и заодно моим жадным взорам) вид со спины. Обожаю любоваться обнаженными женщинами!
Плечи мисс Мартин были тоже обширны и покаты, спина и поясница обладали изяществом очертаний. Самым лучшим местом, бесспорно, был ее зад. Как только мой взгляд заскользил по его изгибам, я невольно подумал: «Есть где лозе разгуляться!» Очень большой и очень пухлый, с широкими, полными, но упругими ягодицами, плотно сдвинутыми друг с другом. Полные бедра красивых очертаний, изящные лодыжки, узкие икры, аккуратные ступни.
Когда «задворки» гувернантки были успешно сняты на карточку, она накинула капот прямо на голое тело и заняла свое место за камерой.
Затем обнажилась Фрэнсис. Ее также сфотографировали спереди и сзади. Поскольку любимая обещала меня повеселить, мне не терпелось увидеть, что же будет далее, поскольку предполагал, что фотографирование было всего лишь прелюдией к séance (зрелище).
Началась маленькая забава. Любимая достала ленту для обмеров и, приблизясь к мисс Мартин, сказала шутливо:
— Сними-ка халат, и давай померяем друг дружку, чтобы точно выяснить, насколько ты выше и крупнее меня.
Мисс Мартин, видимо, это развеселило, и она тут же разделась. Затем обе нагие дамы измеряли свой рост: Фрэнсис оказалась пяти футов ростом, а гувернантка — пяти футов шести дюймов.
После этого, смеясь и оборачиваясь во все стороны, они стали обмерять свои кисти, бедра и икры, а также груди и талии. Пока они предавались своим играм, я смог полностью сравнить прелести и той и другой леди.
Кремовая кожа мисс Мартин была весьма привлекательна, но мне больше нравилась лилейная белизна Фрэнсис. Я предпочитал легкий пушок и золотые колечки волос вокруг местечка моего ангела густым бурым порослям вокруг щели гувернантки. У этой дамы имелись обширная грудь, тяжелый зад и в целом удачное телосложение, но Фрэнсис была лучше. И опять же, хоть мисс Мартин была и грациозная женщина, она уступала в изяществе и благородстве жестов моей возлюбленной. Обобщая сказанное, могу подтвердить, что обе дамы являли собой образцы разных типов зрелой женской красоты, но, на мой вкус, Фрэнсис выглядела более породистой, чем ее гувернантка.
Когда измерения пришли к концу, они встали лицом к лицу, созерцая свои прелести, и, казалось, белизна Фрэнсис и привлекла мисс Мартин. Она положила ладонь на грудь своей хозяйки и проговорила:
—Что за роскошная белая кожа. Хотелось бы иметь такую же.
Фрэнсис расхохоталась. Она весьма гордилась своей алебастровой белизной; но она произнесла — я так думаю, не вполне искренне:
— О, а мне кажется, что твоя еще лучше!
Затем она левой рукой обвила талию гувернантки, одновременно потискивая ее, нежно касаясь ее грудей и пощипывая большие, красные соски правой рукой, приговаривая при этом:
— Мне так нравятся твои грудки...
Гувернантка улыбнулась, чуть дрогнула, глаза ее засияли, но она ничего не сказала. Затем Фрэнсис положила ладонь на нижнюю часть живота подруги и стала играть с ее волосами, навивая длинные «локоны» на пальцы и мурлыча:
— Какие тут у тебя чудные волосики! Ничего подобного ни у одной женщины не видела.
Затем она принялась ласкать «местечко» большим пальцем. Сильная дрожь пробежала по телу женщины с головы до ног, дыхание стало неровным и беспорядочным, большие груди поднимались и опадали, лицо разрумянилось, глаза блестели нестерпимым блеском. Внезапно она обняла Фрэнсис и поцеловала ее в губы, прошептав жарким шепотом:
— О, милая миссис Маркхэм! Вы так меня возбуждаете! О, как жаль, что вы не мужчина!
Фрэнсис сжала ее в ответном объятии, и обе женщины вцепились друг в друга, тиская друг другу ягодицы, их груди притиснулись вплотную друг к другу, они терлись животами, волосы их «венериных холмов» перепутались друг с другом, пока они целовали друг друга в губы.
Бедняжка мисс Мартин, она так жаждала мужчину! Но Фрэнсис хранила ледяное спокойствие: она всего лишь забавлялась с гувернанткой, и ничего более. Отчасти из озорства, отчасти ради моего развлечения.
Через несколько минут она опрокинула свою подругу на диван и разложила ее назвничь, затем, выполняя свою миссию «мужчины», развела врозь ноги женщины и, разлепив нижние губки, исследовала розовое отверстие, проговорив с усмешкой:
— Ну вот, все почти заросло!
Затем она оседлала подругу, подведя ладони под попу последней. Женщины стали повторять движения традиционной, двуполой совокупляющейся пары. Фрэнсис двигала своей задницей вверх и вниз, отвечая каждым «мужественным» движением на «женственные» порывы гувернантки. И я видел, что дело дошло до конца: в глазах появилась поволока, и легкая дрожь пробежала по ее телу. Она была совершенно несведуща в трибадизме и тому подобных вещах. Фрэнсис, если бы захотела, могла ее просветить, но не стала. Через мгновение женщина резко поднялась. Фрэнсис оставалась холодной и собранной. Чего не скажешь о гувернантке. Она вся дрожала, раскраснелась и восклицала:
— О дорогая! Что же мы наделали! Я боюсь, что мы... неправильно, что плохо себя вели! Это очень мило, но не лезет ни в какие рамки и просто терзает меня! О! Сколько бы я дала, дабы оказаться в этот момент в руках сильного мужчины!
Я испытал большое искушение выступить вперед и предложить свои услуги.
Через секунду она продолжила:
— А что же, миссис Маркхэм, вы не очень-то по ночам жаждете мужа?
— Да не могу сказать, — последовал ответ (довольно-таки ханжеский, поскольку Фрэнсис с хитренькой улыбкой и блеском в очах глянула на занавески). Она-то знала, что «муж» вскорости вскарабкается на нее.
— Удивительно слышать это. Вы ведь, должно быть, горячего нрава.
Фрэнсис улыбнулась, ответив:
— Я думаю, и вы тоже.
—Да, — произнесла гувернантка.—К несчастью для себя, да.
— Для нас, вдов, это и вправду тяжело, — подытожила Фрэнсис со вздохом, как бы жалуясь на тягость целомудрия.
Мисс Мартин продолжала:
— Если бы знать наверняка, что я овдовела, то я бы хотела выйти замуж. Но о смерти мужа ничего не известно, да и он обещал еще вернуться. Если он и сделает это, то жить с ним я не стану. Он противный и отвратительно обращался со мной. Но, — застенчиво продолжала она после краткой паузы, — мужчина он был сильный и обычно крепко меня обнимал. Иногда он мог делать это по шесть раз за ночь! Не представляю, как это мы не завели ребенка!
— Ну, мой-то муж был другого сорта: он вообще едва умел делать это, — сказала Фрэнсис с самыми скорбными интонациями.
Как я уже говорил ранее, актриса она была первоклассная.
— О, это, наверное, так ужасно, — подытожила мисс Мартин. Затем она прибавила: — Я все удивляюсь, что же вы не выходите замуж во второй раз.
— Возможно, когда-нибудь и выйду, — был веселый ответ. Затем Фрэнсис поднялась, промолвив: — Мне теперь охота танцевать. Давай станцуем вальс. Ты будешь за «джентльмена» и должна будешь крепко меня обнимать.
Рассмеялась и мисс Мартин и, вскочив с дивана, обвила стан партнерши на манер вальсирующего «кавалера». Они стали кружиться под вальс, напеваемый Фрэнсис себе под нос. Они обе были неплохие танцорши, и это было завораживающее зрелище — две совершенно нагие женщины, скользящие в вальсе по комнате, с грудями, колышущимися в такт движениям, и с бедрами, сладострастно двигающимися одновременно с движениями икр.
Наконец, запыхавшиеся и порозовевшие, они опустились на диван. Я думал было, что на сегодня забавы завершены, но Фрэнсис их отнюдь не прекратила. Как только они перевели дух, она положила руку на задницу мисс Мартин и погладила ее, произнеся самым восхищенным тоном:
— Что за чудная у тебя задница, такая пухленькая и упругая. Я-то думала, что у меня обширный зад, но твой куда больше во всех отношениях.
Гувернантка просияла и выглядела польщенной.
— Да, у меня и верно большой зад, — заметила она не без самодовольства. — Моему мужу ужасно это нравилось.
— Да, он и впрямь достоин восхищения, — сказала Фрэнсис. — Я убеждена, что мужчинам нравится, когда у женщины огромная задница. Но этот разговор о попах навел меня на мысли о порке. Полагаю, что за время пребывания в гувернантках тебе доводилось высечь множество прелестных маленьких задиков.
— Да, и неоднократно. Я секла даже почти семнадцатилетних девиц.
Фрэнсис ухмыльнулась и спросила:
— А тебя-то часто секли в девичестве?
— Да, постоянно.
— В самом деле? — как бы удивилась Фрэнсис. — Полагаю, что в пансионе?
— Я никогда не была в пансионе. Я все выволочки получала дома. Мать умерла, когда мне исполнилось десять, и я воспитывалась и получала образование исключительно под отцовским надзором. Он был суровым и строгим, и, стоило мне ошибиться в уроках или нарушить дисциплину, он обычно раскладывал меня поперек стула, задирал юбки и пребольно сек. Так он продержал меня в страхе божьем до семнадцати лет, а иной раз он стегал меня так, что кровь выступала. Но я была сильной девчонкой, могла вынести обычную порку с достаточной стойкостью. Конечно же я вопила и корчилась, но никогда не орала благим матом, если он не сек меня до крови. Обычно он использовал полновесную розгу; не то что игрушка, которой ты порешь своих ребят.
—Что же,—подзадорила ее Фрэнсис, — игрушка это или нет, но не думаю, что ты беззвучно вынесешь двенадцать ударов ею.
— Да я уж думаю, — подтвердила со смешком мисс Мартин.
— Ставлю дюжину пар перчаток против одной, что ты не вынесешь эти двенадцать ударов в полном молчании, — со смешком сказала Фрэнсис.
— Принимаю вызов. Мне как раз нужны перчатки, и я уверена, что выиграю их. Неси свою игрушку, — заулыбалась гувернантка.
Фрэнсис направилась к шкафчику, и когда поравнялась с моим укрытием, то повернулась к шторе и задорно мне улыбнулась. Художественная натура, она-то знала, как мне по душе вид наказанной женщины, и провела бедняжку мисс Мартин так, чтобы та разрешила себя выпороть.
Взмахнув розгой в воздухе, она сказала:
— Что же, ложись, мисс Мартин. Ты можешь извиваться и дрыгать ногами, как тебе этого захочется во время порки, но, если испустишь хоть звук, ты проиграла пари.
Гувернантка распласталась на диване во весь рост, сказав тоже с усмешкой:
— Ну что же, миссис Маркхэм! Приступай. Не думай о моей подготовке к наказанию, а попросту честно выдери меня. Не бей по одному и тому же месту, а также не трогай бедра.
Поскольку край дивана был напротив моих занавесей, мне открывался прекрасный вид пухлой голой фигуры мисс Мартин, лежащей ничком: были видны округлые, выступающие над ровной поверхностью ягодицы, в то время как кремовый оттенок кожи эффектно смотрелся на фоне темно-оливкового бархата дивана. Фрэнсис встала слева от дивана, и я видел в профиль ее божественную фигуру, чудно выделявшуюся в этой комнате. Ее белая кожа сияла, ее нежные, округлые, с розовыми сосками груди быстро поднимались и опадали, улыбка тронула алые губы ее пухлого, чувственного рта, щечки чуть порозовели, а в голубых глазах сияло предвкушение порки. Ей нравилось наказывать. Ей нравилось быть властной.
Она принялась сечь. И хоть это и была всего лишь игрушка, игры разворачивались не детские. Вздымая лозу по-над головой при каждом ударе, она не спеша пролагала тропинки, изящно выгибая ручки и опуская лозу вниз с такой силой, что груди ее тряслись, а животик напрягался при каждом ударе.
Маленькая, вся в ленточках розга со свистом взлетала в воздух и с глухим шипением падала на упругую плоть ягодиц мисс Мартин. Вскоре кремовая кожа побагровела и маленькие шрамики испещрили всю поверхность широких, пухлых щечек. Жертва резко дернулась при первом ударе; боль была, очевидно, сильнее, чем она ожидала. Затем она напряглась, сжала руки, зарылась лицом в подушки и лежала совершенно смирно. Но плоть ее непроизвольно вздрагивала при каждом осином укусе розги.
Она и вправду проявила большое мужество. Ни стона, ни жалобы не слетело с ее уст, хоть порка и была нешуточной, и, когда было отсчитано двенадцать ударов, ее попа стала просто морковной и полосатой. Но она выиграла свои двенадцать пар перчаток. Думаю, что они ей обошлись недешево.
Фрэнсис отбросила розгу, и мисс Мартин встала с дивана, испустив тяжкий вздох облегчения и двумя руками сразу потирая задницу. Лицо ее прямо-таки полыхало, губы немного тряслись, глаза на мокром месте. Чуть улыбаясь, она сказала дрогнувшим голосом:
— Я выиграла пари. Но должна признаться, что кусается «игрушка» прямо на удивление. В жизни не поверила бы, что она может причинить такую боль. Я еле-еле перенесла двенадцать ударов без крика и шума.
Затем, повернув голову и пытаясь глянуть через плечо, она добавила:
— Вся задница точно исчеркана. И еще продолжает болеть. Фрэнсис посочувствовала подруге:
— Ох, бедняжечка! Я и не думала, что ты будешь все это терпеть. Я все время ожидала знака, чтобы прекратить, после каждых двух-трех ударов. Ты показала мне мужество. Убеждена, что я бы и одного удара не перенесла бы без визга.
Все это было для того, чтобы подольститься к жертве. Она продолжала:
— Тебе сейчас лучше прилечь и промыть ранки холодной водой. Я сейчас уберу камеру и позабочусь о пластинах.
Бедная мисс Мартин, с унылым лицом и потирая задницу, только и могла произнести:
— Я не смогу присесть несколько часов. Помню, обычно я втирала вазелин, чтобы облегчить боль после наказания. Я сейчас так и сделаю.
Затем она облачилась в сорочку и халат, засунула ноги в шлепанцы и вышла из комнаты. Фрэнсис, все еще полностью нагая, развалилась на диване и разразилась хохотом. Я вышел из укрытия до крайности воспламененный. Все представление было в высшей степени сладострастным, от момента, когда леди разделись догола, до момента, когда гувернантка покинула нас. Все это время член был как безумный, а сейчас просто ныл от длительного возбуждения, и я сразу же устроился поверх своей обнаженной возлюбленной и, схватив ее гибкое, зрелое тело в объятия, взял ее со страстью, удивившей нас обоих.
Когда она облачилась в свое скудное одеяние, то уселась подле меня на диване и после похвалы моему усердию сказала:
— Надеюсь, что представление тебе понравилось. Думаю, что это почти «варьете».
— Было просто великолепно, — ответил я, нежно целуя ее. — Меня ничто в жизни так не восхищало. Ты такая мудрая женщина. То, как ты обработала мисс Мартин, было вершиной искусства.
Фрэнсис веселилась от души.
— Ой, да она девственница, краса недотраханная! Сегодня днем она познала свое тело лучше, чем когда-либо за всю ее прошедшую жизнь. Слушай, скажи мне честно, что ты думаешь о ее фигуре?
— Она складная женщина, но у нее не такая хорошая фигура, как у тебя, — последовал ответ. Я знал, что делал.
Фрэнсис была польщена и поцеловала меня. Затем она заметила:
— Тем не менее у нее задница больше, я ею действительно восхищаюсь, и хотелось бы хлестать ее как можно чаще — так, как сегодня.
— Осмелюсь сказать, что ты-то сможешь, — не сдержал я улыбки. — Но абсолютно уверен, что она не позволит тебе выдрать ее снова. Ты ее хорошенечко отхлестала, и сейчас она страдает от боли.
— Да, я-то уж постаралась, — ухмыльнулась Фрэнсис, — и боюсь, что я так и не доставлю себе удовольствие коснуться еще розгой ее задницы. Но теперь тебе лучше уйти. Не хотелось бы, чтобы она разузнала о твоем присутствии при всем, что тут было. Приходи к семи часам и пообедай с нами. Но будь осторожен, не проговорись об увиденном.
Я принял это приглашение; затем мы расцеловались, и я тихо выскользнул из дому, пока мисс Мартин еще оставалась у себя — я так думаю, накладывая вазелин на попу. Было около четырех, когда я гулял по Риджент-стрит и в сторону Берлингтон-Аркейд. Затем я вернулся к себе и перекусил, и к семи вечера я уже был напротив дверей гостиной Фрэнсис в ожидании общества леди. Через пять минут они вышли, обнявшись за талии. Обе были интересно одеты, Фрэнсис была прекрасна, а мисс Мартин — почти хорошенькая. Она пожала мне руки самым сердечным образом, лицо ее не выдавало ни малейших следов волнения, глаза сверкали, а манеры были спокойны и ровны, как если бы днем ничего не произошло. Порка никак не подействовала на ее душу, хотя, вне всяких сомнений, плоть и была еще уязвлена.
Обед получился премилый, и после него мы провели славный вечерок в гостиной, обсуждая разные современные темы. Мисс Мартин говорила складно и живо откликалась, когда я обращался к ней. Часто я ловил и веселый блеск в глазах Фрэнсис, обращенных ко мне во время беседы, так что мне было весьма сложно сохранить серьезное выражение лица. Как ужаснулась бы достойная леди, если бы знала, что я видел ее — совершенно нагую и выпоротую несколькими часами ранее! Я не мог уйти к себе до полуночи.
После этого маленького происшествия я оставался еще три недели в городе, но, когда начался охотничий сезон, перебрался в Оукхерст, где и остался до конца года.

Глава 19
Фрэнсис становится миссис Гилберт. Верность жениху. Галантный заговор против гувернантки. Мисс Мартин проговорилась. Дора получает трепку. Как научить скромности юную особу. Вдохновенный наблюдатель. Свежие нивы и новые пастбища
В начале января я вернулся в Лондон и расположился в своих апартаментах. Некоторое время мы не виделись с Фрэнсис. После моего прибытия я решил начать с визита к ней, надеясь провести с нею пару приятных часов в тихом-мирном трахе, но был разочарован. У нее был «послеполуденный прием» (про который я совершенно забыл), и когда горничная ввела меня, то везде было полно посетителей обоего пола. Мисс Мартин, как обычно, пожала мне руку, приветствуя меня самыми общими словами, и я был вынужден примкнуть к болтающей толпе, словно самый обыкновенный визитер. Я бранился про себя, так как сильно жаждал близости, а Фрэнсис выглядела воплощенным соблазном — и лицом и фигурой. Она почти полностью отказалась от ношения траура и сейчас была облачена в красивое, богато отделанное кружевами полуприталенное платье для домашних приемов, и выглядела гораздо красивее всех прочих женщин в комнате.
Среди присутствующих мужчин был один, более других, казалось, уделявший внимание очаровательной хозяйке. Он все время увивался вокруг Фрэнсис, иногда склоняясь к ней для доверительного шепота, и она являла чрезвычайную любезность в обхождении с ним.
Я не был с ним знаком, но знал, что его фамилия была Гилберт. Это был высокий, интересный мужчина лет тридцати пяти, темноволосый, с висячими длинными усами — у меня-то волосы светлые и усов я не ношу.
Я выпил чашку чаю и поболтал со знакомыми, затем, увидев, что тихой беседы с Фрэнсис не получится, попрощался с хозяйкой и покинул ее — впервые без прощального поцелуя.
Зашел и на следующий день, но ее не было дома; тем не менее побеседовал с мисс Мартин и по ходу беседы задал несколько вопросов о Гилберте.
Гувернантка, полагая, что я расспрашиваю ее исключительно в качестве старого опекуна, с ходу выложила мне, что они познакомились с новым поклонником летом, будучи в Истбурне. Она со смехом добавила:
— Думаю, что он влюблен в миссис Маркхэм — постоянно посещает нас и часто посылает цветы и театральные билеты в ложу.
— А как вы думаете, она-то влюблена в него? — спросил я.
— Я не знаю, действительно ли она влюблена, но, кажется, ей льстит его общество. Он очень милый, похоже, что джентльмен, и довольно состоятелен. Миссис Маркхэм поступит глупо, если не выйдет за него замуж.
Получив все необходимые сведения от мисс Мартин, я простился с ней и пошел домой, чтобы обдумать все услышанное.
Я не ревновал и даже не был удивлен этими новостями, поскольку был почти уверен, что Фрэнсис снова выйдет замуж, но решил при первой же возможности спросить возлюбленную о ее истинных чувствах к Гилберту. ,
Такой возможности не представлялось несколько дней подряд, так как то Фрэнсис не было дома, когда я заходил, то у нее, напротив, были посетители. Тем не менее однажды днем я умудрился застать ее в одиночестве и спросил о Гилберте.
Казалось, она слегка смутилась, но поведала мне, что с тех пор, как его представили ей, он ухаживал за ней, и под конец его ухаживания сделались весьма настойчивыми.
— Ты его любишь? Не бойся, скажи мне, — произнес я, целуя ее. — Я твой «старый опекун», ты это знаешь, и желаю тебе единственно счастья.
— Да, Чарли, должна признаться, что мне приятно общество мистера Гилберта, и думаю, что он склонен на мне жениться. Если он предложит мне выйти за него, то я отвечу согласием.
Затем она добавила:
— Предполагаю, что ты удивлен?
— Да нет. Я знаю, что этот человек обожает тебя и что он, вероятно, вскорости попросит тебя стать его женой. Если ты уверена, что будешь с ним счастлива, то я с удовольствием отпущу тебя.
— Но, возможно, он никогда не сделает мне предложения.
— Тогда, будь уверена, его сделает кто-нибудь еще. Такая молодая, красивая, богатая вдова, как ты, недолго будет ожидать следующего претендента, — сказал я, усаживая ее на колени и запуская руки ей под юбки.
Она не противилась. И я с большим удовольствием уложил ее на диван, стянул с нее прелестные шелковые юбочки и трахнул ее. Казалось, ей это пришлось вполне по душе, судя по тому, как она энергично дергалась и двигала задом.
Время шло. Я редко видел Фрэнсис, но частенько встречался с мисс Мартин. От нее я узнал, что за миссис Маркхэм горячо ухаживает все тот же поклонник, и со дня на день все ждали, что место подле Фрэнсис будет занято.
Прошла еще неделя. Однажды утром я получил записку от нее с просьбой прибыть к трем часам. Я направился к ней в указанный час и обнаружил Фрэнсис весьма разрумянившейся и возбужденной. Казалось, что она хочет сообщить мне нечто важное. Она так и сделала, но сначала повела пустой разговор, выглядя при этом столь обольстительно, что я присел рядом на диван и перешел к восхищению ее тайными прелестями. Щипал ее задницу, гладил бедра и играл с волосиками на лобке. Затем, как только она заулыбалась, попытался поместить ее в позицию для сношения. Но она не позволила уложить себя на спину и стала бороться, приговаривая:
— Пожалуйста, Чарли! Не делай этого. Пусти меня; я хочу кое-что тебе сообщить.
Я тут же отпустил ее. Она уселась прямо и поправила одежды, с легкой улыбкой на лице.
— Ну, и что же ты собираешься мне сказать? — вопросил я, хотя отлично знал, что же я услышу.
— Мистер Гилберт попросил меня выйти за него, и я согласилась. Я полюбила его, и вот почему не допускаю и мысли о том, чтобы и далее позволить тебе обнимать меня. Ты знаешь, что я всегда была верна — и как возлюбленная, и как супруга. Никто другой, кроме тебя и моего первого мужа, не прикасался ко мне. И сейчас я решила хранить верность своему будущему супругу. Надеюсь, ты не сердишься на меня?
— Нет, нет, — произнес я, целуя ее по-отечески. — Нисколько. Я и права такого не имею. Знаю, что ты всегда была честна со мной. И думаю, что ты совершенно права, оставаясь верной человеку, который собирается взять тебя в жены.
Она улыбнулась и пожала мне руку. Затем я спросил: — Ты когда собираешься обвенчаться?
— В течение двух месяцев. И мне хочется, чтобы ты оказал мне любезность.
— Что же я могу сделать для тебя?
— Хочу, чтобы ты выдал меня замуж. Все думают, что ты мой опекун.
Это была действительно ошеломляющая просьба, но после краткого размышления я решил выполнить ее. И поскольку я ее оставлял, то я и должен был ее выдать. А потому я сказал:
— Хорошо, Фрэнсис. Я тебя выдам.
— О мой старый добрый Чарли! — воскликнула она, целуя меня. — Как я сейчас счастлива! Я боялась, что ты примешь все дело совершенно иначе и будешь суров и неуступчив. Такое наше расставание сделало бы меня очень несчастной. Мы ведь ладили, пока жили вместе.
— За исключением тех случаев, когда я тебя шлепал, — заметил я с улыбкой.
— Ну, этому-то я не придавала особенного значения, — произнесла она со смехом. — Но последнюю твою порку я никогда не забуду.
Затем она добавила не без сожаления:
— После замужества у меня не будет возможности использовать лозу, поскольку Дору отправляют в пансион.
— Если ты действительно захочешь использовать розгу, ты так или иначе исхитришься, — заметил я, улыбаясь.
— О, я знаю, что сделать, — сказала она полушутя. — Я возьму маленького хорошенького пажа, мальчишку лет около тринадцати; и когда он будет скверно себя вести, то стану его пороть. Хотелось бы разложить его на коленях.
— Сомневаюсь, что подросток в этом возрасте позволит тебе выпороть себя. Он наверняка сможет вцепиться тебе в волосы, — произнес я, посмеиваясь. Затем я спросил: — А у мисс Мартин будут другие обязанности?
— Да нет, пожалуй. Но я собираюсь позаботиться о ней, пока ее положение существенно не улучшится. Она славная, и я очень к ней привязалась.
Затем, хитренько глядя на меня, она продолжила:
— А знаешь ли ты, Чарли, что она обожает тебя? Она считает тебя благородным, прекрасным мужчиной. И правда, она однажды призналась мне, что жаждет твоего поцелуя.
— О, в самом деле!— фыркнул я. — Это очень мне льстит. Ну, а если она шутит?
— Не думаю. Почему бы тебе не трахнуть ее? Ты знаешь, что она отлично сложена, и в тот день, когда я ее отодрала, ты слышал ее слова, что ей хотелось бы ощутить себя в объятиях сильного мужчины. Заключи ее в свои объятия и целуй ее крепче. Я знаю, что она очень страстная, и почти уверена, что она позволит тебе это.
— Ну, — произнес я со смехом, — есть старинная поговорка: «Не целуй горничную, коль целуешь хозяйку». Но если ты не желаешь мне позволить «целовать» себя, вероятно, я могу попытаться однажды сделать это с гувернанткой. Тем не менее если она смутится, то я оставлю ее в покое. К чему мне волнения из-за постоянной связи с нею.
Фрэнсис улыбнулась.
— Обдумай все, что я тебе сказала. И приходи, когда пожелаешь. Я буду всегда рада видеть своего старого «опекуна». Но, — добавила она со смешком, — он не должен и пытаться допускать вольности по отношению к «подопечной». — И добавила: — Я теперь должна бежать переодеваться, поскольку мы с Артуром выезжаем.
Сказав это, она пожала мне руку и выскользнула из комнаты, оставив меня в довольно плачевном состоянии. Кроме всего прочего, я не мог ни на что жаловаться. Фрэнсис всегда обходилась со мной честно; и в этом случае она поступила в своей обычной искренней манере. Я поплелся в клуб, где сыграл роббер виста, затем пообедал с шампанским, и, когда я перешел к сигаре, мне уже полегчало — я почти смирился с фактом замужества Фрэнсис. Затем я принялся думать о мисс Мартин. Бывало, я склонялся к мысли об интрижке с нею; но до сей поры воздерживался от неверности по отношению к возлюбленной. Но теперь, когда между нами было все кончено, я сказал себе, что предприму попытку в отношении аппетитной гувернантки, прежде чем ее положение изменится. Личико у нее прелестное, фигура точеная — и крупная задница.
Несколько дней ничего не происходило; но я получил записку от Фрэнсис, написанную в ее лаконичном стиле. Она гласила:
«Дорогой Чарли! Меня не будет дома целый день. Приходи в три часа и спроси меня, как обычно. Мисс Мартин будет одна дома. Дерзай! Полагаю, что ты преуспеешь.
Твоя Фрэнсис. P. S. Она ничего не знает о заговоре».
Я рассмеялся и тут же решил попытать удачи. К трем часам я прибыл к ним в дом и спросил миссис Маркхэм.
Горничная сообщила мне, что хозяйки нет, но что мисс Мартин — дома. Я сказал, что хотел бы видеть ее, и был препровожден в гостиную, где обнаружил леди удобно расположившейся в мягком кресле у огня с романом в руках.
Она явно обрадовалась мне и, тепло пожав мне руку, сообщила, что сегодня она совсем одна, так как миссис Маркхэм проводит весь день вне дома. Я изобразил удивление по сему поводу, затем присел рядышком, и мы принялись беседовать. Не думаю, что она хотела бы привлечь внимание к своей фигуре, но мои глаза она привлекла, и мне подумалось, что она очень даже ничего. Она так откинулась в креслах, что четко обрисовывались округлые контуры ее роскошной попы и изгибы обширных бедер; ступни ее стояли на скамеечке, и были заметны узкие икры в черных шелковых чулках.
После нескольких обыденных замечаний мы принялись толковать о грядущем венчании миссис Маркхэм, да и о супружестве вообще. Затем мы легко и непринужденно перешли на любовную тему, и я процитировал несколько довольно эротических строф из «Предрассветных песен» Суинберна, в то же время взяв ее руку и чуть стискивая. Ответом было легкое пожатие. Продолжая держать ее ручку, я склонился и поцеловал в щеку. Мисс Мартин чуть подалась назад, но оскорбленной вовсе не выглядела, и я уселся к ее ногам и обвил ее талию левой рукой; затем, прижавшись в поцелуе к полным алым губам, запустил правую руку ей под юбки и проник чуть ниже оборки ее панталон. Она прикрыла глаза, щеки расцвели румянцем, и грудь стала волноваться, но она оставалась недвижна; таким образом, продвигаясь далее вдоль сборчатых одежд, я раскрыл вырез ее панталон и дотронулся до лобка. Она вздрогнула и испустила тихое восклицание, затем, закинув ногу на ногу, плотно сжала мою руку между своих теплых бедер, но по-прежнему молча. Подступы я одолел легко и знал, что крепость вскоре падет!
Взяв ее на руки — а была она тяжеленька, — я водрузил ее на диван и улегся сверху, затем, задрав обеими руками юбки, развязал ее панталоны и спустил их до пят. Теперь моя рука блуждала по всем ее заветным прелестям. Я гладил и мял ее здоровенный, упругий на ощупь зад, играл с густыми локонами, покрывавшими нижнюю часть живота, и наконец-то большим пальцем щекотал «очаг наслаждений». Когда она ощутила эту ласку, то задергалась и закрыла полыхающее лицо обеими руками, но лежала по-прежнему беззвучно.
Я расстегнул штаны, раздвинул ее ноги и устроился между ними; затем, поддерживая ее зад ладонями, попробовал войти. Но прежде, чем направить орудие в цель, пришлось по-настоящему разобрать густые и длинные волосы, которые полностью скрывали ее срамные губы.
Она немного поборолась, более для виду, слегка вскрикнув:
— О, не делайте этого! Что это вы? Я не хочу!
Тем не менее я проник в ее недра, она предалась мне полностью и освоилась в своем положении.
Поскольку ее не трахали более восьми лет, то дырочка сузилась и стала замечательно тесной и маленькой для женщины ее возраста.
Я брал ее с пылом, но не торопясь, и она, казалось, чувствовала это, так как она слегка дрогнула, когда мой крепкий член растворил «врата блаженства», девственно неприкосновенные столь долгое время. Но тем не менее ей нравилась близость, и она благосклонно встречала мои порывы, дергала попой с живостью и проворством, испуская тихие стоны удовольствия и крепко прижимая меня к своему животу.
Когда подоспела развязка и я направил горячую струю в ее лоно, она тихонько взвизгнула и задергалась подо мной, восклицая:
— О! О! О-оооо-ооо! — пока полностью не получила свое. Затем она лежала, вздыхая и охая, с грудью, волнующейся под моим телом, и задом, дрожащим в моих ладонях.
Я застегнул брюки, а мисс Мартин оправила свой туалет. Щеки ее прямо-таки полыхали, глаза блистали, и она выглядела совершенно довольной тем, что я с ней учинил.
Оплетя руками мою шею, она подарила мне поцелуй, пылко прошептав:
— О, как это было славно. Я уже долгие годы жажду такого. Затем она добавила более спокойно:
— Но мне следует идти и принять меры предосторожности. Я не надолго. Подожди, сейчас вернусь.
Кивнув и улыбнувшись, она покинула комнату. Я же удобно устроился в мягком кресле, чувствуя себя весьма удовлетворенным пухлявенькой гувернанткой. Она — не Фрэнсис. Но женщина страстная и доказала, что весьма похотлива.
И я решил обращаться к ней с такими делами как можно чаще.
Она вернулась где-то через четверть часа, выглядя весьма свежей и прелестной. Налила мне чашку чаю, затем мы побеседовали по душам, и она мне обещалась известить о дне, когда опять останется одна. Так все решилось к взаимному удовлетворению, я поцеловал ее, и мы расстались.
На следующее утро, когда я совершал утренний туалет, мне пришло в голову, что Фрэнсис хотела бы узнать о том, как я поимел гувернантку. Итак, в четыре я прибыл к ней и, к счастью, застал хозяйку в одиночестве. После обмена обычными приветствиями она нетерпеливо вопросила:
— Она тебе позволила это?
— Да, — был ответ. Она захохотала.
— Ну, я так и знала. Она хороша?
— Вполне. Но ты куда лучше, — ответствовал я с улыбкой и поклоном.
Она встала в позицию и присела в глубоком реверансе, а затем нырнула в кресло, смеясь от всего сердца.
Я остался тихо поболтать с нею, пока наш tete-a-tete* не был прерван вторжением визитеров, мне неизвестных. Мы пожали друг другу руки, и я отбыл, не повстречав мисс Мартин.
Прошло несколько дней, но я так и не нанес визита в Кенсингтон. Если бы я и пошел, то зря. Я знал, что Фрэнсис больше не позволит мне притронуться к себе; и также мне было известно, что мисс Мартин не позволит мне ничего, пока Фрэнсис находится в доме. Моя пышногрудая услада не имела ни малейшего понятия, что хозяйке известно об ее интрижке со мной.
Тем не менее я целыми днями ожидал весточки, что «гавань свободна». Наконец-то прибыло послание, извещающее о том, что она весь день одна и ждет встречи. Сразу же после ланча я отбыл, предвкушая провести с нею несколько часов наедине, так как вожделел ее изобильных прелестей. В половине третьего я достиг их дверей и был введен в гостиную, где и застал ее. Она прелестно выглядела, и я сразу же подарил ей нежный поцелуй, который мне возвратили ласково, с сияющими глазами и розовым румянцем на пухлых щечках.
Я усадил ее на колени и, запустив руку под юбки, распустил завязки панталон, играя с ней до тех пор, пока член мой не восстал во всей красе и в полную мощь. Затем я приподнял ее, намереваясь взять ее на диване, но она проговорила с улыбкой:
— Подожди-ка. Я кое-что сделаю вначале. Это недолго; вскорости вернусь, и тогда весь день будет наш и ничто нас не обеспокоит.
— Что же ты собираешься делать? — вопросил я.
— Собираюсь посечь Дору, — сказала она как о само собой разумеющемся, подойдя к шкафчику и доставая оттуда розгу. — Это и десяти минут не займет.
— Остановись на минуту, — попросил я. — Как же так, я-то думал, что миссис Маркхэм всегда собственноручно наказывает ее?
— Ну да. Но сегодня она торопилась и попросила меня сделать это. До сей поры я никогда ее не порола.
— И что же она натворила? — спросил я, беря розгу из ручек гувернантки и изучая безделушку будто бы впервые.
— Она вела себя с мачехой дерзко и неуважительно. Последнее время девочка отбилась от рук и позволяет себе лишнее с тех пор, как миссис Маркхэм вновь оказалась помолвленной. Однако и влетит ей сегодня! Ее мачеха велела мне хорошенько ее вздуть. И я намерена сделать это.
— Ну что за малюсенькая игрушечка! — заметил я, потрясая розгой. — Думаю, что она не шибко ей повредит.
— Ну уж нет, — со значением сказала мисс Мартин.
Вне всяких сомнений, она запомнила, какую боль причинили этой розгой ее собственному заду.
Я невольно улыбнулся, так как припомнил день, когда узрел ее саму нагой и под сенью лоз. Затем я произнес:
— Всегда очень хотелось видеть, как гувернантка сечет строптивую девчонку. Ты не позволишь мне полюбоваться наказанием? Я мог бы схорониться в алькове, и она никогда бы не узнала, что я при сем присутствовал. Ну же, Кейт (ее звали Кэтрин), — добавил я с поцелуем, — позволь же увидеть тебя за работой. Все это доставит мне большое удовольствие. Уверяю тебя, что никто никогда ничего не узнает.
Она рассмеялась; и после минутного колебания произнесла:
— Очень хорошо, дорогой. Если это и вправду доставит тебе радость, я так и сделаю — полюбуйся же на порку моей подопечной.
Я подарил ей еще один страстный поцелуй в знак благодарности.
Затем она продолжила:
— Когда миссис Маркхэм дерет девчонку, она только лишь стегает ее. Но я буду не только сечь, но и приучать ее к смирению. Ты увидишь, как строгая гувернантка наказывает грубую и нахальную девчонку.
Говоря так, она составила в ряд три стула. Затем, обратясь ко мне, сказала:
— Прячься же, а я пойду за Дорой.
Она выплыла из комнаты; я опустил розгу на стол и удалился за плотно задернутые занавеси в альков.
В скором времени гувернантка вернулась вместе с преступницей, бледной и перепуганной, хоть пока и не ревущей. Дора уже перешагнула четырнадцатилетний рубеж; она выросла, и ее спеющие груди стали почти полностью обрисовывать свои округлые контуры, но она до сих пор носила довольно короткие юбочки. Она казалась милее обычного, и ее длинные каштановые волосы почти достигали пояса. Как только я посмотрел на нее, то сразу понял, сколь прелестной женщиной она станет через несколько лет.
Гувернантка опустилась на стул и обратилась к возмутительнице спокойствия самым строгим тоном:
— Ну что же, Дора, тебе известно, что твоя мать просила меня наказать тебя самым суровым образом. И я предупреждаю тебя, что если ты не сделаешься совершенно послушной, то я буду удваивать меру твоего наказания. Сними-ка платье, корсет и панталоны, сверни вещи аккуратно и ровно разложи их на диване.
Слезы переполнили очи бедняжки и стали медленно стекать по щекам, и мгновение она колебалась, затем сняла с себя платье и изящный маленький атласный корсетик. Затем, запустив руки под юбки, развязала и спустила панталоны, упавшие к ее ногам, и переступила через изящную, обрамленную кружевами вещичку. Затем — дрожащими руками и непослушными пальчиками — она свернула одежки, сложила их на диване и застыла с потупленным взором, ожидая дальнейшего.
— А теперь возьми-ка розгу, подай ее мне с реверансом, потом скажи, в чем же ты проявила грубость, и попроси меня о любезности — задать тебе хорошенькую трепку.
Бледненькое личико Доры заалело, когда она услыхала унизительное приказание, и слезы быстрее хлынули по щекам, но она не двинулась с места.
— А ну делай сейчас же, что тебе велено. Каждое мое повторное обращение усилит твое наказание, — проговорила гувернантка, притопывая ногой.
Девочка перепугалась. Она взяла розгу и вручила ее гувернантке с реверансом, проговорив тихим дрожащим голосом:
— Я плохо себя вела. Пожалуйста, накажите меня хорошенько.
— Конечно, — сказала Кейт. — Ложись на стулья во весь рост и обнажи задницу для порки.
Дора издала придушенный всхлип, но тут же проковыляла к стульям и заняла указанную позицию, подтянув все одежки и обнажив прелестную маленькую фигуру ниже талии. Полгода я такого не видел. Ее восхитительный зад так же ослепительно белел, но стал чуть более выражен, сделавшись шире и пухлее, а ягодицы — еще больше обычного; бедра увеличились в размерах; икры приобрели свои настоящие очертания. Маленькие ступни девочки были в лакированных туфельках; она носила черные шелковые чулки, подчеркивавшие ее белейшую кожу. Полуобнаженная девочка была вполне возбуждающим зрелищем.
Член просто подпрыгнул, глаза у меня увлажнились и рот наполнился слюной, как только я уставился на прелестную попку; я от души желал сам бы ей задать порку.
Теперь мисс Мартин встала со своего места, с розгой в руке прошествовала к жертве и взглянула на «поле битвы». Затем она промолвила:
— Подтяни юбки повыше и подоткни их под себя. Девочка подтянула все одеяния как могла выше и стянула их внизу живота; затем, закрыв лицо руками, ожидала ударов. Но ее тревожные ожидания отнюдь не закончились.
Гувернантка отложила розгу и достала из кармана несколько ремешков, которыми спокойно привязала запястья и лодыжки девочки к ножкам стульев, и, поскольку ранее Дору никогда не привязывали, та перепугалась до смерти и принялась хныкать.
Теперь, когда ее достаточно надежно привязали, мисс Мартин долго рассказывала ей о ее скверном поведении, завершив все это словами:
— Сначала я тебя нашлепаю, а потом — выпорю.
Дора содрогнулась, издав подавленный стон, и ее гладкая плоть покрылась «гусиной кожей» от страха.
Гувернантка взобралась на стул, таким образом приступая к своим обязанностям по осуществлению наказания, держась исключительно прямо. Она начала шлепать, кладя удары только на правую ягодицу девчонки, стараясь не попадать на левую сторону. Шлепки были прекрасно слышны по мере того, как они медленно и последовательно падали на пухлую, упругую плоть, и каждый из них отпечатывался алым следом гувернанткиной ладони на нежной, белой коже. Дора вытерпела пару-тройку ударов довольно тихо, но затем она разражалась громким ором и вздрагивала при каждом хлопке.
Когда мисс Мартин выдала ей примерно дюжину горячих, она прекратила экзекуцию и не спеша оглядела попу «мученицы», выглядевшую достаточно потешно — одна ярко-алая ягодица, контрастирующая со снежной белизной нетронутой кожи. Затем она приступила к работе со второй, левой ягодицей, всыпав ей тоже где-то порядка дюжины ударов, что и сравняло ее по цвету с соседкой. Дора выла и все время дергала задницей, но благим матом не орала.
— Что же, мисс, а сейчас ты получишь от меня двенадцать ударов розгой, — произнесла гувернантка, берясь за розгу и заставив ее просвистеть над полыхающим задом девчонки. Та обернулась назад и уставилась с мученическим видом на экзекуторшу и на грозные прутья розги, в то время как слезы так и хлынули по ее щекам.
— Ой-й! Мисс Мартин, — заныла она самым жалостным тоном. — Пожалуйста... не секите меня! Ой-й! Пожалуйста... не порите меня-а больше! Ой-й! Мне-е хватит! За-ад горит! Ой-й! Ай-й! Уй-й!
Фиуш! Фиуш! Фиуш! Пошла потеха, каждый удар исторгал из Доры громкий пронзительный визг и заставлял ее извиваться от боли, в то время как маленькие шрамики татуировали ее алую кожу во всех направлениях. Мисс Мартин продолжила наказание спокойнее, и я понял, что она весьма искусна в применении розги. Она не слишком высоко замахивалась, просто поднимала руку от локтя и клала удары особым образом, «несильным» взмахом кулака. Она не стегала дважды по одному и тому же месту, все удары были приблизительно одинаковой силы, и никогда не позволяла концам прутьев застревать в теле наказываемой. Порка была тщательно продумана от начала до конца.
Все время порки Дора визжала, корчилась, орала и самым жалким, униженным образом выпрашивала пощады. Но ей не сократили наказание ни на единый удар. Гувернантка отбросила розгу и развязала девочкины руки-ноги, приговаривая:
— И не пытайся даже натянуть юбки или вскочить, пока не получишь разрешения.
Затем она вернулась к своему стулу и присела на него, оставив Дору лежать, вопя и дергаясь от боли, с голой, красной и исчерканной шрамами попой. Когда ее вопли перешли в хлюпанье, мисс Мартин произнесла:
— Встань и подойди ко мне. Поблагодари-ка меня за урок. Дора поднялась; лицо ее было одного цвета с попой, слезы изливались потоками из глаз, губы тряслись, и все лицо сохраняло гримасу боли. Она с трудом подошла к воспитательнице и прохныкала пресекшимся голосом:
— Спасибо... за порку... которую вы мне... устроили.
— А теперь подбери розгу, поцелуй ее и спрячь обратно в шкафчик. После оденешься и уйдешь в свою комнату.
Девочка подобрала розгу, кротко поцеловала ее и положила ее на место. Затем она натянула панталоны, надела корсет и платье и крадучись, продолжая хлюпать, вышла из комнаты.
Я вышел из убежища и одарил Кэтрин поцелуем одобрения, поскольку весьма высоко оценил то, как все было проделано. Она улыбнулась, промолвив:
— Ну теперь-то ты видел, как гувернантка может наказать противную девчонку, как морально, так и физически. Дора может вскоре позабыть про порку, но унижение, которому она подверглась — сперва выполнила приказ и сама попросила посечь себя, а затем еще и благодарила за побои и, наконец, целовала лозу, — этого ей не забыть. Она — девочка дерзкая и непослушная, но сейчас ее как следует укротили. Я уверена, что теперь ей долгое время не потребуется наказание.
— Ты все сделала отменно, — произнес я. — Последовательность, в которой были нашлепаны сначала одна ягодица, потом другая, весьма меня развлекла, и розгу ты применяешь самым искусным образом. Я и понятия не имел, что порка может осуществляться столь артистически.
Она захохотала и выглядела весьма довольной моими комплиментами.
— Это тоже своего рода искусство — нашлепать и выпороть одновременно. У меня была обширная практика, и я льщу себя надеждой, что смогу выпороть достаточно умело.
— Ты и на самом деле можешь, — заметил я. Затем я добавил: — Ну а теперь, Кейт, я хочу, чтобы ты позволила мне хорошенько обозреть твою задницу.
Она улыбнулась и чуть зарделась, но ответила без тени колебаний:
— Хорошо. Ты можешь взглянуть.
Я заставил ее лечь спиной вверх в мягком кресле; затем я закатал ее юбку, нижние юбки и сорочку до самых плеч и, развязав панталоны, позволил им упасть на пол. Затем, твердея членом, жадно обозрел грандиозную, призывную задницу, чьи упругие, высокие полушария просто звали к шлепкам. Я провел рукой по кремовым ягодицам, так и сяк сжимая их и по-всякому играя с ними, в то время как сама она с улыбкой глядела из-за плеча.
— У тебя просто великолепная задница, Кейт, — заметил я, пощипывая ее большим и указательным пальцами.
— Да, я знаю, что она у меня весьма недурна, — сказала она, обернувшись и глядя на свои ягодицы.
— Ты позволишь мне нашлепать тебя?— спросил я. Она недолго колебалась, затем произнесла:
— Да. Только не очень сильно.
— Хорошо, я не перестараюсь. Я только разрумяню эти белые щечки и сделаю им чуть-чуть больно.
Она растянулась в полный рост на стульях и напрягла мускулы задницы и бедер. Затем я принялся ее нашлепывать; и это была весьма приятная работа. Я клал шлепки довольно ощутимо, моя ладонь отскакивала от твердой, упругой плоти, и очень-очень скоро огромные белые полулуния заалели зарей и она стала дергаться от горячих ударов.
Я прекратил нашлепывание; затем, расстегнув панталоны, выпустил член, намереваясь трахнуть ее en levrette. Но узрев меня в полной боевой готовности, она удивилась и собралась подниматься. Я сказал:
— Ни с места, Кейт. Я собираюсь войти в тебя сзади.
Она выглянула из-за плеча своими огромными ореховыми глазами, широко раскрытыми от неподдельного изумления — очевидно, ее никогда не брали en levrette, — но осталась неподвижной. Схватив ее мощные бедра, я слегка развел их; затем, подведя руки под ее живот, я чуть ссутулился, толкнул член между нижними частями бедер и устремил его глубоко в дырку. Я стал неистово двигать им, и она выглядела совершенно удовлетворенной новой методой сношения. Она энергично двигала бедрами вперед-назад одновременно с моими толчками, попискивая от удовольствия, и, когда настало облегчение, она приняла струю со сладостной дрожью, неистово дергая задницей и испустив глубокий стон облегчения.
Когда все свершилось и она натянула панталоны, а я застегнул штаны, мы присели на диван.
Робко поглядывая на меня, она произнесла:
— В такой позе меня никогда не брали. Она даже ошеломила меня. Я и понятия не имела, что помимо обычного способа имеются еще и другие.
— Это может быть сделано по-всякому, и со временем я надеюсь показать тебе их все, — заметил я.
Она расхохоталась; глаза ее светились, щеки пылали. Несомненно, она была сладострастница; и мысль о будущих соитиях в причудливых позах, очевидно, доставляла ей удовольствие.
Мы недолго поболтали, затем она позвонила по поводу чая, и после того, как мы подкрепились чашкой чаю, она уселась на пол подле моих ног, спокойно расстегнула мои брюки и вытащила вялый член, который взялась обихаживать довольно искусно. Она знала правила игры! Когда она вновь привела его в готовность, то захохотала и взглянула мне в лицо глазами, сиявшими от похоти. Я произнес:
— Ну, а теперь я покажу тебе другой способ. Встань-ка ко мне спиной.
Она быстренько вскочила на ноги и встала в указанную позу, смеясь и выглядывая из-за спины.
— Распусти разрез панталон возможно шире и подбери юбки повыше талии.
Она так и сделала, и как только я узрел огромные полушария ее задницы, еще розовые от шлепков, я привлек ее на колени и насадил на восставший член, который направлял пальцами в надлежащее место, пока «оружие» полностью не поместилось в «ножны». Затем я велел ей двигаться вверх-вниз на «копье», и она именно так и поступила, а я в то же время помогал ей плавными движениями бедер. И вскоре все было кончено. Ее вновь трахнули в необычной позе, к ее забаве и удовлетворению. Она сказала, откинувшись мне на грудь:
— Это первоклассный способ, когда женщина сберегает свою одежду. Весьма удобно, платье не мнется.
— Да, — ответил я. — Это самая приемлемая позиция. Мужчина сможет брать женщину везде, в любом тихом уголке, или в железнодорожном вагоне, или же в хэнсом-кебе.
Она засмеялась и засыпала меня вопросами о различных способах совокуплений. Я предоставил ей полные описания; и когда ее любопытство было утолено, мне пора было отбывать — я был приглашен к обеду. Я подарил ей поцелуй, сообщив, что должен идти домой и переодеться. Она слезла с моих колен, где так и сидела с момента последней близости, и поправила свой разоренный туалет, сказав со смешком:
— Ну, мы провели прелестный день. Надеюсь снова встретиться, и тогда ты сможешь мне показать в деле некоторые другие позы.
Я захохотал и ответил:
— В свое время покажу тебе все.
Затем мы пожали друг другу руки, и я отбыл, чувствуя себя удовлетворенным увиденным, а также и содеянным.

Глава 20
Заключение. Дора и martinet. Вторая свадьба Фрэнсис. Сожаления. Прощание невесты. Фрэнсис — счастливая мать. «Все хорошо, что хорошо кончается»
Прошло время. На следующей неделе Фрэнсис должна была выйти замуж. Она представила меня Гилберту, и я нашел его отличным малым; к тому же он ее очень любил. Она тоже любила его, так что весьма вероятно, что брак будет удачным. Было радостно узнать, что у моей «подопечной» будет хороший муж, и я почти уверовал, что из нее получится восхитительная супруга, если он станет уважительно с нею обходиться и крепко ее трахать. За последние недели она очень часто встречалась со своим нареченным, так что я весьма приятно провел время с мисс Мартин, которой я показал на практике — согласно ее собственному желанию — все разнообразье поз, в которой мужчина берет женщину.
Дору отправили в пансион, рекомендованный мисс Мартин. Эта дама однажды поведала мне, что принципом этого заведения является строгая дисциплина и твердое убеждение в целительном действии на непослушных девчонок хорошей порки по заднице, осуществляемой самым классическим образом. Она сообщила мне также, что начальница пансиона не использует розгу, поскольку считает это орудие способным сильно повредить нежную кожу девичьих попок. Вместо нее она всегда употребляет маленькую плеточку с шестью тоненькими кожаными хвостиками — во Франции ее называют martinet, — которая сильно жалит и оставляет алые следы на попке строптивицы, — но никогда не повреждает кожу. Провинившихся секут без свидетелей и привязывают к мягким козлам во время наказания.
Гувернантка добавила, усмехаясь:
— Дора вскорости окажется на «козлах» и почувствует, на что похожа настоящая порка. Ее в жизни никогда строго не наказывали.
— Бедняжка Дора! — воскликнул я с сочувствием.
— Не жалей ее! Это ей на пользу. Ты не представляешь, какой непослушной девчонкой она была раньше.
Мы оставили эту тему и занялись любовью. В это утро я один раз отшлепал ее и трахнул дважды.
Быстро пронеслись последние дни перед свадьбой. Событий особенных не было. Настал день венчания, и я, как и обещал, сопровождал Фрэнсис. Она была само изящество. Хотя ей уже исполнилось тридцать лет, она оставалась красавицей, и я ощутил укол сожаления, что не смогу более трахать ее или щупать ее пухлую попку и твердые грудки.
На праздничном завтраке было много гостей, включая и родственников жениха; говорились обычные речи, и все шло как нельзя лучше. Фрэнсис была в отличном настроении, и, перед тем как выйти из комнаты, чтобы переодеться в дорожный наряд, она незаметно для гостей подплыла ко мне и, поцеловав, прошептала:
— Чарли, я люблю мужа и буду ему верна, но никогда не забуду твоей доброты ко мне — с самого первого дня, когда ты взял меня в дом, до самого последнего времени. Я надел ей на запястье браслет — мой свадебный подарок и, поцеловав ее в последний раз, простился с нею; затем она направилась наверх.
Вскоре она вышла, одетая по-дорожному, новобрачные сели в экипаж и, осыпанные рисом, отбыли со двора на станцию Черинг-Кросс в путешествие по Италии, где они решили провести свой медовый месяц.
И вот во второй раз любовь моя удалилась из моей жизни — теперь уже навсегда.
На следующий день в Оукхерсте я вернулся к своему существованию «сельского джентльмена».
Прошло пять лет, как были написаны эти строки, и я вновь берусь за перо, чтобы наложить последние мазки на всю картину.
Фрэнсис ныне — цветущая пышногрудая матрона тридцати пяти лет, мать двоих малюток. Они с мужем совершенно счастливы, благоденствуют и по полгода проводят в Лондоне. Я — всегда желанный гость, когда бы ни собрался их посетить. Мы с Гилбертом —: добрые приятели, и он не имеет ни малейшего представления, что я был для Фрэнсис кем-либо иным, нежели «покровителем». Она же питает ко мне почти дочерние чувства, и при встречах мы смеемся, вспоминая былое.
Мисс Мартин, покинув Фрэнсис, получила хорошее предложение от семьи, в которой она продолжала жить до тех пор, пока не узнала о смерти своего мужа в Южной Америке. Затем она вновь вышла замуж. С тех пор я ее не видел.
Приемные дети Фрэнсис от первого брака живут с родственниками своего отца, но я частенько их вижу, когда они навещают мачеху. Роберту шестнадцать, он готовится к военной службе. Доре — девятнадцать, и она выросла в роскошную юную даму, тонкую и стройную, с замечательными волосами. Она помолвлена.
Заканчивается и мой рассказ. Хотя мне пятьдесят лет, но я пребываю в добром здравии и радуюсь жизни. И все еще могу восхищаться хорошенькими женщинами.
Но часто долгими зимними вечерами, в полном одиночестве сидя после обеда в своей большой столовой, я вспоминаю «мальчишку Фрэнка», встреченного на дороге двадцать лет назад, и любящую, преданную женщину, какой он в конце концов стал.

Ну, вот и конец. Думаю, все согласятся, что повесть интересная и ей место в библиотеке.
Но, прежде, чем ее туда помещать, пожалуй, стоит, воспользоваться случаем и еще раз подредактировать. Я уверен, что пропустил кое-где различные "полупочтенные" слова, абсолютно выпадающие из стиля. Перечитывать еще раз мне, честно говоря, недосуг, поэтому буду очень благодарен всем, кто найдет время написать о замеченных недостатках "редактирования" и пропущенных словах. Можно писать прямо здесь, я сразу же и редактировать буду.

Богатый текст! Спасибо!

"Потерялся" конец 17-й главы.

_________________
Веселый зануда

_________________
С наилучшими пожеланиями

А "Грушенька" так и не появится? Хотя бы тематические отрывки. Когда то в КМ читал что там в начале романа крепостную в первый день прибытия в новый барский дом порят розгами для острастки, без провинности.

Огромное спасибо Президенту. Было приятно почитать.

_________________
... не всё читается так, как пишется...

_________________
Ром, мужеложство, порка и другие полезные лекарства...

_________________
... не всё читается так, как пишется...

Великолепно , как по мне. Ну люблю про лесбиянок и про порку.
Только бы пожестче они друг друга...

_________________
Страшно добрый пупс