Клуб "Преступление и наказание"

УРОДЫ

- Мне нужна девчонка.
- Что, Чикиту уже забил? – прищурилась Мамаша.
- Не твое дело.
- Ты, Лоренцо, совсем безбашенный и сам же от этого потеряешь – прогоришь или прибьют тебя.
- Типун тебе на язык. Чикита жива-здорова. Но мне нужна еще одна девчонка.
- Так бы сразу и сказал. А то выделываешься тут.
Лоренцо промолчал, в упор глядя на Мамашу. Его тяжелый взгляд мало кто мог вынести. Но смутить Мамашу вряд ли сумел бы и вдруг воскресший Святой Себастьян, весь нашпигованный языческими стрелами. Чего только ни повидала она на своем веку.
- Есть парочка отличных уродов: один – фокусник, другой - мастак жонглировать огненными шарами.
Лоренцо развернулся и зашагал прочь.
- Погоди, не психуй, есть одна девка. Цыган, тащи сюда белую!
Через минуту Цыган приволок блондинку совершенно нормального роста и телосложения. Она упиралась и выглядела испуганной. Цыган больно щипал ее и скалился гнусной рожей с черными от постоянного жевания какой-то дряни зубами.
- Гляди, Лоренцо, других сейчас нет. Глухонемая, Сордомута. Мы недавно подобрали ее в Тичино – родители, видать, померли.
- Что она умеет?
- Ничего. Будешь с ней просто спать – крошка аппетитная! – Мамаша осклабилась, Цыган заржал, блондинка протестующее замычала, как если бы расслышала, о чем речь.
Лоренцо подошел и, ухватив девушку за волосы, дернул набок. Глухонемая застонала, но не отвела взгляда. Лоренцо понял, что она ему нравится. И многоопытная Мамаша тотчас же заметила это.
- Почем?
Мамаша назвала цену - как за нормального урода.
- Она же ничему не обучена, сама говоришь.
- Ты и обучишь, Лоренцо. Или в венецианском борделе мне за нее никак не меньше дадут.
Лоренцо уже сообразил, какое применение найдет новенькой, однако поторговаться сам бог велел. Впрочем, бесполезно. Подвинуть Мамашу не удалось ни на полшага. Ее нюх бывалого продавца был безошибочным: клиент заглотил приманку и теперь приобретет желаемое за полную цену. Лоренцо, в принципе, тоже был готов потратиться. С покупкой Чикиты его сборы существенно подросли, и еще одна девчонка так и напрашивалась. А Глухонемая выглядела многообещающе.
- Заезжай через месяц, циркач, ты помнишь: нам нужно провернуть еще одно дельце!

***
Их повозки были замечены задолго до торговой площади. Городские мальчишки бежали вслед и восторженно вопили:
- Уроды! Цирк приехал!
Один из сорванцов швырнул камнем в управлявшего первой повозкой акробата Мо; тот ловко уклонился и сделал вид, что собирается спрыгнуть с козел и задать хулигану трепку. Мальчишки с криками бросились врассыпную.
На площади их уже ждали. И народ потихоньку подтягивался еще: не так много развлечений было у горожан. Бродячие артисты да все более редкие нынче публичные казни.
Первым из повозки выпрыгнул Арлекин. Он прошелся кривоногим колесом и приветственно загорланил:
- А вот и мы! Встречайте нас!
Мы к вам явились в этот раз!
Синьор Лоренцо и уроды
Спешат порадовать всех вас!
- А Чикита где? Чикиту давай! – заорали из толпы.
Лилипутка тут же высунула свою миловидную мордочку.
Толпа довольно загалдела.
В накрахмаленных пышных юбках Чикита выпрыгнула на мостовую и принялась потешно отплясывать, высоко задирая маленькие ножки и демонстрируя публике свои кружевные панталончики. Позже подобный танец назовут канканом.
- Ах, бесстыжая! – радовались ремесленники, торговцы, заезжие крестьяне и прочий собравшийся люд. – Сейчас тебе покажут!
Чикита не обращала внимания и выкрикивала в толпу задорные дразнилки:
- Эй, башмачник, опять налакался? Не твою ли шляпу ослик доедает? Эй, тетушка с красными лентами, не вороти нос, гляди, какие на мне славные кружавчики! Подними-ка свои юбки и покажи, есть ли у тебя такие!
На мандолине ей аккомпанировал навеки грустный Пьеро.
Из второй повозки на мостовую спрыгнул Лоренцо. И вокруг сразу же стало тише. Лоренцо был худощав, высок и широкоплеч и, на фоне своих малорослых артистов, казался настоящим гигантом. Его левую скулу наискось перечеркивал глубокий шрам то ли от ножа, то ли от сабли, из-за чего вся мимика выглядела зловещей. Вдобавок в руках у Лоренцо был неизменный кнут.
Продолжая наигрывать бодрую мелодию, Пьеро одновременно затянул жалобную бормоталку: «Мы мелкие уроды, смешные и нескладные, синьор усердно лупит нас, чтоб было неповадно! С нахальными лентяями – поймет любой дурак! – не стоит церемониться: нас нужно только так!»
Кнут щелкнул в воздухе над головой Лоренцо. Чикита продолжала отплясывать, словно не замечая угрозы. И следующие удары посыпались прямо на нее.
Со стороны казалось поистине удивительным, как лилипутке удается держаться под жестокими укусами страшного кнута. Среди зрителей послышались охи и ахи – сопереживали даже лукавые кумушки, только что призывавшие кару за Чикитино бесстыдство. Однако более искушенный наблюдатель заметил бы, что Лоренцо хитрит: в последний миг «снимает» удары едва заметным обратным движением кисти. Поэтому танцовщице прилетало более или менее терпимо, а то и совсем слабо. Чикита вовсю дурачилась и храбрилась, пытаясь увернуться от вездесущего кнута. Этот номер всегда шел на «ура»: торговцы и покупатели окончательно побросали свои дела и присоединились к зрительской толпе.
Наконец, Лоренцо надоело, и он хлестнул по-настоящему. Чикита тоже непритворно взвизгнула и, спасаясь, прыгнула в повозку. Пора выступать другим.
Два кривеньких, но мощных торсами близнеца Бо и Мо встали по разным углам площадки; к ним на плечи вскарабкались Арлекин и Пьеро. Арлекин швырнул лассо точно на шею Пьеро и натянул – тот лишь просунул под петлю руки, чтобы не задохнуться. Жонглер и канатоходец Жак будто взбежал по акробату и Арлекину и оказался на импровизированном тросе. Последним с охапкой глиняных тарелочек выскочил негритенок Лоло и принялся швырять их Жаку. Длинноногий, но с по-детски коротеньким туловищем Жак, умело балансируя, перехватывал их и ловко кидал обратно. Между ними двумя словно бы вытянулась струя из мелькавших предметов. Потом Жак словил все тарелочки, выстроил из них колонну на голове и принялся откалывать коленца, каждый раз каким-то чудом удерживая равновесие. Публика зашлась в восторженных криках.
Затем два брата демонстрировали удивительные возможности своих скрюченных тел, то катаясь по арене колобком, то показывая никому другому не доступные акробатические фигуры. В заключение они в шутку подрались, вызвав у аудитории здоровый гогот:
- Вот ведь уроды!
Еще были веселые – живот от смеха надорвешь! - сценки в исполнении Арлекина, Пьеро, Чикиты и Лоло. Наибольшим успехом пользовались охота на африканскую обезьяну и исторические эпизоды из жизни коварных отравителей и развратников рода Борджа. Черномазый Лоло в одной набедренной повязке, ухая и лупя себя ручонками в грудь, был чрезвычайно убедителен в роли хитрой обезьяны, порой вызывая у публики просто гомерический хохот. Чикита талантливо играла коварную Лукрецию Борджа, а Арлекин – ее не менее гнусно прославленного братца Чезаре. На потеху раздухарившейся толпе они вдвоем азартно закалывали очередного мужа Лукреции в лице Пьеро.
- Сумасшедший! - вполголоса жаловался Пьеро на Арлекина. – Мне всякий раз кажется, что ты в самом деле убьешь меня!
- Захочу – и убью! – соглашался Арлекин со своей навечно приклеенной ухмылкой, пока они с Чикитой оттаскивали «жертву» в сторону. Но это он так шутил, конечно. Арлекин был вполне добродушным малым; просто, в отличие от остальных, он родился артистом и иногда застревал в роли.
Некогда они разыгрывали и более злободневные сценки, например, в Кремоне – про склонного к чревоблудию герцога соседней Пьяченцы. Но после того как однажды им едва удалось унести из Пьяченцы ноги, с политикой было решено покончить: себе дороже.
И вот, настал черед последнего номера. Публика уже расслабилась – нужно взять ее за жабры и хорошенько встряхнуть, чтобы монеты легко посыпались в подставленный берет.
На сцене снова появился Лоренцо – на этот раз с Глухонемой. В толпе раздались удивленные возгласы: эту артистку прежде не видели, и она разительно отличалась от остальной труппы. Позднее кому-нибудь наверняка пришла бы на ум аналогия с Белоснежкой и семью гномами, однако в ту пору братьев Гримм еще и в проекте не было.
Глухонемая прислонилась спиной к высокому дощатому борту повозки и распростерла руки в стороны. Лоренцо сбросил с себя камзол, и все увидели малиновый бархатный пояс с метательными ножами.
- Ну зачем Лоренцо купил эту Сордомуту? – вполголоса спрашивала Чикита, осторожно выглядывая из соседней повозки. – Небось целую кучу флоринов за нее отвалил! И только ради того, чтобы эта девка торчала столбом! Он ведь легко мог сделать этот номер и со мной!
Чикита ревновала Глухонемую к Лоренцо с самого ее появления, и все это прекрасно понимали.
- Всё дело в том, - отвечал Жак, сам безответно влюбленный в Чикиту, - что точность метания сильно зависит от высоты. Удобнее всего - примерно на уровне своих глаз. А если метать под углом вниз, как это пришлось бы делать с тобой, шанс промахнуться куда выше. Так что, лучше радуйся! И потом, неужели тебе недостаточно его кнута?
Жак умышленно кривил душой. Для опытного метателя разность уровней, разумеется, не могла стать серьезной проблемой. Но не мог же он сказать Чиките правду: дело в том, что Глухонемая нормального роста и красивая. Зрителям не жалко маленьких уродов, с которыми они никогда не станут себя отождествлять. В лучшем случае, посмеются. А вот когда на волоске от смерти красавица, совсем по-другому! Даже самое заскорузлое сердце может дрогнуть!
Первый нож вонзился в доску возле левого уха. Глухонемая зажмурилась. Лоренцо запрещал ей это, но она ничего не могла с собой поделать. Когда тяжелый нож летит тебе прямо в лицо. . . Мамаша не соврала: она никогда раньше не работала актрисой или циркачкой. Оба родителя померли в течение полугода, а добрый дядюшка Альбрехт сначала всласть позабавился с безропотной племяшкой, а потом при первом же удобном случае сбагрил нахлебницу с рук, продав сомнительным проходимцам откуда-то с юга.
Возле правой щеки, над темечком, по обеим сторонам шеи, в подмышках – всю девку обрисовал-обтыкал клинками! Публика восторгалась умелым и рисковым метателем. Хорошие представления у этого выжиги Лоренцо! И поахать, и повеселиться – всё тебе сразу! Умеет, собака, потрафить простому народу! Обо всех печалях и хлопотах забываешь! Держи монету!
Быстро выяснилось, что когда заработанное собирает белокурая милашка, только что выступавшая в роли жертвы, даже последний скряга не зажмется, хотя бы медяк отвалит.

***
Снаружи проливной дождь. Все семеро жмутся друг к другу в повозке. Могли бы и выйти – укрыться от дождя есть где – однако никто не хочет, в тесной повозке им гораздо уютнее. Даже туповатые близнецы Бо и Мо, которые до сих пор уверены, что родились смертельно больными, и Лекарь с Мамашей, не покладая рук, спасали их, отчего-то не горят желанием увидеться лишний раз со своими благодетелями.
- Может, Лоренцо вернет им эту ужасную Сордомуту? – высказывает робкую надежду ревнивица Чикита.
- Как же, держи карман шире! – ответствует Арлекин. – Скорее еще кого-нибудь купит или просто по своим контрабандным делишкам к Мамаше заехал. Мы ведь в Верчелли путь нынче держим? В прошлый раз тоже везли туда груз втихаря. Две или три повозки у бродячих артистов – кому какое дело?
- Да не такая она и ужасная, эта Сордомута, - осмеливается вставить Пьеро. – Рук не распускает, жратву хорошо готовит.
- Да ты не втюрился ли в эту белую? Гляди, Лоренцо тебя наизнанку вывернет! – не может успокоиться Чикита.
Маленький Лоло притаился в самом углу и дрожит. Все свое детство он провел у Мамаши в клетке, где невозможно было выпрямиться в полный рост. К тому же его постоянно держали на грани голодного обморока – чтобы медленнее рос. С тех пор Лоло, невзирая на насмешки товарищей, хватает свой кусок еды и всегда прячется с ним: инстинктивно боится, что отнимут. Забавная обезьянка.
У остальных истории ничуть не краше. Кого-то продали или бросили собственные родители, кого-то походя умыкнули. Кроме урожденной лилипутки Чикиты, все они прошли через руки Лекаря. Всех годами держали в специальных глиняных сосудах, деформирующих мягкие детские тела. Близнецам и Жаку и вовсе ломали кости и опять же сажали в вылепленные Цыганом горшки, чтобы срастание шло по намеченной Лекарем схеме. Всех регулярно опаивали усыпляющими отварами и заставляли принимать какую-то дурманящую горькую гадость, чтобы время летело быстрее, и боль не так терзала. Возможно, от этих снадобий близнецы и поглупели. Постоянные страдания, наполненный кошмарами долгий тяжелый сон, вечно сосущий голод, невозможность даже пошевелиться наполняли их детство и заставляли вспоминать минувшее с неизбывным страхом. Арлекину и Пьеро Лекарь изрезал лица своим любимым кривым турецким кинжалом, и с тех пор первому не требовалась смеющаяся маска, а второму – плачущая.
- Когда-нибудь я убью Лекаря, - просто сказал Жак.
- А Мамашу? А Цыгана? – насмешливо продолжил Арлекин.
Жак промолчал, и от этого его угроза показалась еще весомей.
- Я боюсь! – прошептала Чикита. – Когда же мы, наконец, тронемся отсюда?
Пьеро взял мандолину и тихо затянул тоскливую мелодию.
Арлекин по привычке отвесил ему подзатыльника:
- Умолкни, без тебя тошно!
Снаружи послышался оклик Лоренцо. Арлекин не ошибся: до Верчелли у них будет еще одна повозка. Кучеры по козлам! И хотя дождь и не собирался прекращаться, близнецы и Пьеро полезли наружу с явным облегчением. Чем дальше от Мамаши с ее присными умельцами, тем лучше!
Чикита с грустью смотрела в щель, как насквозь промокшие Лоренцо с Глухонемой забираются во вторую повозку, но утешала себя тем, что, по крайней мере, обошлось без появления новой соперницы.

***
День не задался с раннего утра. Лоренцо, самостоятельно отогнавший контрабандный груз по одному ему известному адресу, вернулся в порванном камзоле, злой и нетрезвый. Что-то там у него не сложилось. А в пьяном виде Лоренцо был очень вспыльчив, иногда просто зверел, и бедным артистам доставалось на полную катушку.
Первой влетело Чиките: кнут кусал ее так, что даже через одежду было нестерпимо больно. Лилипутка позабыла про свои обычные дразнилки и под гогот зрителей удрала со сцены раньше положенного. У остальных дело тоже не заладилось. Лоло с Жаком расколошматили чуть не половину глиняных тарелочек – а ведь только вчера уехали от Цыгана сотоварищи, неужели придется возвращаться? Пьеро, пытаясь в одной из сценок оттолкнуть навязчивого Арлекина, случайно угодил тому куда не надо, и вечно смеющийся мешком свалился ему под ноги, угробив разыгрываемый сюжет.
- Вот же уроды! – зрителям всё равно нравилось, может быть, даже не меньше, чем когда представление шло нормально. Но Лоренцо только сатанел с каждым новым промахом и вполголоса костерил свою труппу на чём свет стоит. Слава богу, у него хватило ума отказаться от последнего номера с метанием ножей – не в той форме был сейчас хозяин бродячего цирка.
- Недоброе чую! – непонятно кому жаловался Пьеро. Остальные угрюмо молчали: и так понятно, что ничего хорошего ждать не приходится.
Ближе к вечеру, на постоялом дворе на самой окраине Верчелли, где они сняли две комнатенки, состоялось недолгое разбирательство. Виновными во всех сегодняшних неудачах были признаны, разумеется, маленькие артисты.
- Буду учить вас, уроды! Совсем от рук отбились! – провозгласил Лоренцо, напившийся уже до такой степени, что едва держался на ногах.
На потеху другим постояльцам он выстроил всех у забора, велел раздеться, а сам взялся за кнут.
- Всыпь, всыпь им, поганцам! – орали из разных окон. Еще одно представление - и на сей раз дармовое! Голые уроды выглядели комично и без всяких своих ужимок. А сейчас еще и визжать будут! – Лупи обормотов!
И Лоренцо лупил. Кнут хищно свистел налево и направо, каждым ударом оставляя на покорно подставленных телах новые отметины. Кое-где уже появилась кровь. Уроды молча стояли, упершись руками в забор и склонив головы, чтобы ненароком не убил. Все они, кроме Чикиты, перетерпели за свою неказистую жизнь столько отчаянной боли, что какая-то порка не могла их смутить. А менее привычную Чикиту намеренно поставили в самую серёдку – туда прилетало реже всего.
Уроды хорошо знали по прежнему опыту, что им бы следовало громко раскаиваться и умолять Лоренцо о пощаде – тогда, глядишь, он смилостивится и отправится надираться вином окончательно в стельку. Однако в этот раз никому из них почему-то не хотелось унижаться. Уроды терпели молча, и кнут терзал их, всё больше напитываясь кровью.
- Запорю! – орал взбешенный Лоренцо. – Еще и кнут мне испакостили!
И тут вдобавок случился резонанс: энергия удара сложилась с общей едва заметной подачей наказуемых вперед – и шаткий забор рухнул. Уроды повалились вместе с ним; только Чикита устояла на ногах. Лоренцо зарычал диким зверем от нового разочарования – теперь еще и хозяину таверны за забор платить – и вложил в следующий замах всю свою пьяную силу. Жалкое тельце лилипутки перечеркнула рваная кровавая полоса, и Чикита, вся в синяках еще с дневного представления, заверещала так, что кое у кого заложило уши:
- Я больше не хочу! Я больше не могу! Убейте меня!
Из дома выбежала Глухонемая, бросилась к кнутобойце, схватила его за руки, стала трясти и мычать, глядя прямо в глаза. Лоренцо попытался ее отшвырнуть, но не тут-то было: Глухонемая вцепилась в него изо всех сил.
- Ладно! – сдался Лоренцо. – Кышь, уроды! А ты, дурища, становись вместо них!
Маленькие артисты разбежались, похватав одежки. Жак быстро утащил в сторону рыдающую Чикиту.
Глухонемая отпустила Лоренцо, и он резко оттолкнул ее. Теперь она стояла в одиночестве посреди двора и не знала, что делать.
- Разденьте ее!
Бо и Мо подскочили с двух сторон и быстро и ловко заголили новую жертву. Из окон тут же раздались изумленные возгласы и скабрезные шуточки: в обнаженном виде Глухонемая оказалась еще красивей. А такой молочно-белой кожи здесь давненько не видывали!
Частично протрезвевший Лоренцо, собственноручно выставивший на позор свою любовницу, уже и сам был не рад, но прекратить начатое не видел возможности – в таком случае его бы засмеяли, а ничего худшего этот человек вообразить себе не мог.
Кнут загулял по Глухонемой. Она просто стояла, стыдливо прикрывая ладонями груди, и даже не пыталась уклониться. Лоренцо приказал ей повернуться спиной, но девушка не поняла, и ему пришлось самому обойти вокруг нее, чтобы поменьше попадать спереди.
Поначалу Лоренцо бил вполсилы, но, как всегда при явной непокорности, быстро распалился и перестал жалеть. Удары посыпались так часто, насколько это было возможно при широком замахе коричневой кожаной змеей. Никто уже не комментировал: одни жадно пялились на трепещущее под кнутом сладкое голое тело, сочащееся тоненькими кровавыми дорожками по стройным ногам, другие с нарастающей тревогой ждали, чем всё закончится.
Глухонемая исключительно стойко терпела и застонала всего лишь раз – когда случайно попало по шее, к счастью, почти на излете. После этого она повернулась к палачу лицом и с вызовом опустила руки, как бы подставляя и грудь.
- Паршивая сука! – хрипло выругался Лоренцо, плюнул, отбросил вконец испорченный кровью кнут и, не оглядываясь, ушел. Практически одновременно солнце окончательно село за горизонт, и сгустились сумерки.

***
Глухонемая лежала на куче тряпья в их с Лоренцо повозке и дрожала мелкой дрожью. В темноте сзади к ней прильнула, обхватив маленькими ручонками, Чикита и как могла утешала. Бормотала ласковые слова, гладила по израненной коже.
- Синьор Лоренцо хороший! Только когда выпьет лучше держаться от него подальше! А ты его еще больше разозлила – вот и досталось!
- Ничего, Сордомута, заживет! – поддержал дотоле молчавший в углу Жак. – Когда все уснут, приходи к нам – намажем тебя специальной мазью! Быстрее пройдет!
- Одна вонь от этой твоей мази, а толку почти никакого!
Глухонемая не слышала их, но прекрасно понимала, что о ней в кои-то веки заботятся, вроде бы перестали, наконец, считать чужой. Ей очень хотелось, чтобы эти нежданные минуты сочувствия и солидарности тянулись сколь возможно долго. А к жестокой порке было не привыкать: в детстве истеричная мамаша лупила неудавшуюся дочь чем под руку попадалось. То ли пыталась таким образом разбудить в ней способность слышать и говорить, то ли просто вымещала накопившуюся досаду.
Внезапно снаружи заржал старый мерин Престо, полог откинулся, и в свете коптящей масляной лампы возникла недовольная физиономия Лоренцо.
- Ах, вот ты где! И что здесь забыли уроды?
Чикита с визгом выскочила из повозки. Лоренцо, глумясь, подставил ей ножку, и лилипутка, стукнувшись о колесо, упала наземь.
- Вылезайте!
Глухонемая и Жак высунулись вместе.
Чикита лежала, где упала, не шевелясь. Охваченный жутким предчувствием, Жак бросился к ней и сразу же понял, что любимой больше нет на этом свете. Виском об кованый обод колеса. Хотя бы в смерти она не мучилась.
Жак медленно поднялся, подошел к хмельному, все еще не понимающему, что произошло, Лоренцо и, внезапно выхватив у того из широкого пояса метательный нож, одним махом всадил его в чужое сердце.
Лоренцо рухнул, как подкошенный, а сверху с тихим воем повалилась Глухонемая. Она уже успела полюбить его, так как больше любить ей было попросту некого.
Жак опустился перед Чикитой на колени и истово молился за упокой ее души.
Старый мерин Престо скорбно ржал и тряс головой. Его более молодой и менее чуткий коллега Виво проснулся и тоже заволновался.

***
Той же ночью, оставив хозяину постоялого двора за молчание все обнаруженные деньги, они покинули негостеприимный Верчелли. На высоком берегу реки при свете самодельных факелов вырыли рядом две могилы и похоронили в них Лоренцо и маленькую артистку. Жак плакал и просил прощения у всех, хотя никто и не помышлял обвинять его. Такова жизнь, и они, уроды, давно свыклись с тем, что ничего хорошего от этой подлой паскуды не дождешься. Даже Глухонемая подошла к Жаку и, будучи гораздо выше, неловко погладила его по голове, пытаясь успокоить. Расчувствовавшийся Жак в ответ поцеловал ей руку.
- Мы будем вместе работать дальше! – сказал он, наконец.
Возражавших не нашлось, так как ничего другого им не оставалось.
- Мы отправимся в Геную, заработаем по пути денег и уплывем на корабле в Америку!
- Правильно! – поддержал Арлекин. – Я слышал, в Америке золота куры не клюют! Мы разбогатеем, как испанские доны, а потом вернемся и купим каждому по постоялому двору! А Сордомуту выдадим замуж за дворянина!
- А мне? – спросил негритенок Лоло.
- А у тебя рожа черная, к тебе посетители не пойдут! Поэтому мы наведаемся к Мамаше и накупим тебе уродов для цирка: станешь Лолоренцо!
Лоло удовлетворенно кивнул: такая перспектива его вполне устраивала.
- А как мы найдем в Америке золото? – поинтересовался дотошный Пьеро.
Его успокоили, объяснили, что золото там везде. На крайний случай, придется победить какого-нибудь глупого местного герцога. Тамошние армии, говорят, совсем никудышные: разбегаются в панике от одного вида лошадей. А у них есть целых две: Престо и Виво!
Впервые в своей жизни они чувствовали себя свободными!
К сожалению, радужным планам было не суждено сбыться. На первой же остановке, в Палестро, всё пошло далеко не так, как задумывалось. Без колоритных Лоренцо и Чикиты представление получилось чуть не вдвое короче и не таким привлекательным для зрителей. Денег им накидали мало, и то больше из-за жалобной улыбки Глухонемой, которой теперь оставалось только собирать монету и вообще быть на подхвате.
Еще хуже вышло в Алессандрии. Там сразу заподозрили неладное, кто-то из знакомых Лоренцо стал настойчиво допытываться, где он сам, и артистам пришлось бежать. Наконец, в маленьком городке у самого подножия Лигурийских Апеннин их просто побили по окончании представления и прогнали, не заплатив ни гроша. Не было больше грозного Лоренцо со зловещим шрамом поперек скулы и двухметровым кнутом.
В итоге, чтобы перевалить через горы и добраться до Генуи, не сдохнув по пути с голоду, им пришлось продать старого Престо и одну из повозок. А чтобы оставшемуся Виво было чуть легче тянуть поклажу вверх по склону, они по очереди вылезали и брели рядом. По ночам Бо и Мо всё чаще плакали от боли, а Жак скрежетал зубами – та успокоительная дрянь, которую Лоренцо приобретал в логове Мамаши и регулярно давал им, закончилась; взять же новую было негде.
А до Америки с ее золотом буквально под ногами всё еще бесконечно далеко.

***
Холодной ночью на перевале, за которым следовал спуск на юг, к морю, Жак разбудил Глухонемую, знаками велел ей одеться и соблюдать тишину. Потом стиснул за запястье и потащил прочь из лагеря. Светила полная луна.
Когда дорога ощутимо пошла вниз, Жак остановился и легонько подтолкнул девушку вперед: дальше ступай сама. Однако Глухонемая не желала уходить. Она опустилась на одно колено, чтобы по привычке, когда не понимала, что от нее хотят, заглянуть в глаза. Жак смутился. Вытащил из кармана последние монеты, оставшиеся от продажи Престо, и сунул ей в ладонь. Глухонемая пыталась отказаться, но он настоял:
- Это тебе за Чикиту!
Девушка всё равно не хотела уходить.
- Как же тебе объяснить? – опечалился Жак. – Понимаешь, тебе лучше оставить нас, - для пущей убедительности он красноречиво провел ребром ладони по шее. – Близнецы сходят с ума от страданий и считают тебя главной причиной. Дескать, с твоим появлением у нас всё испортилось, а раньше-то было хорошо. Это неправда, но я не смогу защитить тебя, если они окончательно потеряют голову. И никто из нас не сможет: они самые сильные и всегда заодно. - Жак умолчал, что не только близнецы, но и все остальные в последнее время косо поглядывают на Глухонемую. Ненужная нахлебница. И вдобавок красивая. Не пора ли продать ее?
Девушка, наконец, поняла. На ее щеках блеснули слезы, и она вдруг крепко обняла Жака и поцеловала его. Тот едва не взвыл от счастья и тоски одновременно. Прежде чем он решился на ответ, Глухонемая выпрямилась и торопливо зашагала в сторону Генуи, на ходу вытирая слезы. Жак глядел ей вслед до тех пор, пока бледный силуэт окончательно не растаял в неверном лунном свете.
В лагере его уже поджидали.
- Почем продал Сордомуту? – сразу взял быка за рога Арлекин. – Чай, нехило деньжат огреб? А с нами поделиться?
- Она сама сбежала, - Жак развел руками. – Я искал, но не нашел.
- Врешь! – просто сказал Пьеро. – Зачем ты врешь нам, таким же, как ты?
- Потому что я не такой, как вы, уроды! – прокричал Жак и бросился наутек. В отличие от остальных он был длинноног и наверняка бы оставил преследователей позади, но, на свою беду, споткнулся о корень торчавшей рядом сосны и зарылся носом в землю. Два брата-акробата тотчас же оседлали его и, не мешкая, задушили той самой веревкой, на которой канатоходец выделывал свои трюки.
Денег при нем не оказалось ни медяка. Арлекин и Пьеро сконфуженно уставились друг на друга. Вот же незадача! Неужели ошиблись? И куда в таком случае подевалась Сордомута?
- У него нет денег, - подтвердил очевидное туповатый Бо. – Что дальше?
- Поделом ему! – заявил Пьеро. – Не пырнул бы сгоряча хозяина, не знали бы бед!
- Я так больше не могу! – зашелся в истерике Лоло. – Мы скоро перебьем друг дружку или помрем с голодухи! Я не хочу в Америку! Мне холодно! Я хочу быть обезьяной, и чтобы меня кормили! Давайте вернемся к Мамаше! Она нас кому-нибудь пристроит!
- Малый дельно говорит, - согласился Мо. – Куда нам, кособоким, в Америку? А добрый Лекарь даст средство, чтобы не хрипеть от боли!
- А Цыган налепит новых тарелочек взамен тех, которые расколотил недотепа Жак!
- А как же наше золото? - Арлекин был явно не рад такому повороту.
- Да пошел ты со своим золотом! Пройдоха Жак специально сочинил эту басню, чтобы облапошить нас!
- Неужели опять к Мамаше хотите? – не сдавался Арлекин. Он помнил про недавние мутные проблемы с контрабандным товаром, из-за которых, собственно, и заварилась вся кутерьма. Вдруг и Мамаша потерпела через это ущерб и свалит всё на них?
- К ней, родной, к ней! – Пьеро отвесил ему подзатыльника. – Попрошу доброго Лекаря, чтобы нам с тобой рожи перекроил: тебе нарисовал глупую, а мне – умную. Давно пора поменяться ролями!
Арлекин понял, что лучше не рыпаться: себе дороже выйдет. Да и, по-любому, в Америке с этим сбродом делать нечего. А у Мамаши хотя бы жрать дают. И бьют не каждый день.
- Обезьяна прав: дальше так нельзя, сами не потянем, сдохнем!
- Как пить дать, сдохнем!
- Баста! Возвращаемся! – хором решили за всех близнецы.
Не дожидаясь рассвета, уроды развернули Виво мордой на север и потащились обратно, на поиски своих благодетелей, которых в народе прозвали «компрачикос».

Рассказ с последнего Олимпа (соседний ресурс) на тему "Я больше не могу".

Вполне яркий текст.

Бросилось, правда, в глаза упоминание о воскресшем Себастьяне. Прямой ошибки в формулировке нет, конечно, но определенное ощущение создается .
На самом деле Себастьян не умер от стрел в тот раз, все ранения были несмертельными (это, кстати, художники не всегда учитывают и рисуют ему попадание в жизненно важные органы). Умер он позже от побивания камнями.

Один и тот же автор выиграл конкурс на ПиНе с позитивненьким рассказом, и конкурс на Соколах с мрачноватым. Случайность или действительно большинство на ПиНе любит позитив, а на Соколах негатив?

Просто тема на соколах была такая, мрачноватая: "Я больше не могу".