Клуб "Преступление и наказание"

Честно говоря, сам не знаю, что думать по поводу этого рассказика.


В ФУТБОЛ ИГРАЮТ НАСТОЯЩИЕ МУЖЧИНЫ


Ну почему все всегда получается именно таким образом? Почему я должен видеть тебя здесь? Тебя, которую я так нежно люблю. Здесь на относительно просторном уголке сада между деревьями, который просто не мог не быть оборудован под футбольное поле. Здесь же находятся мои лучшие друзья, настоящие мужики, но меньше всего на свете я хотел, чтоб ты с ними познакомилась.
А теперь уже поздно что-то менять, можно только сожалеть о случившемся, но эти сожаления будут бессмысленны. Они собрались играть в футбол, значит, они будут играть в футбол. Твоя судьба быть вратаркой – или как это называется, если вратарь - женщина? Голкипершей, что ли. Нет, голкиперша – это жена голкипера.
Правила неумолимы – если играет женщина, ей нельзя быть в одежде. Ты слушаешь все это и по мере того, как смысл доходит до тебя, твое лицо хмурится, а глаза начинают бегать в разные стороны от беспощадно суровых лиц мужиков. Ты стоишь на коленях и начинаешь хныкать, прячешь лицо в ладонях и просишь тебя отпустить. Тогда капитан привычным движением бьет тебя наотмашь по щеке. Ты пригибаешься и закрываешь лицо руками.
Затем ты встаешь и, опустив глаза, начинаешь одну за другой расстегивать пуговицы на своей блузке. Между бортами блузки выглядывает маленький пупок. На тебе сегодня нет того кружевного лифчика, и когда ты снимаешь блузку, - взгляд твой в этот момент бегает куда-то вверх и вправо, подальше от злых лиц - миру открываются твои небольшие груди, с розоватыми кружочками сосков. Ты вечно немножко комплексуешь по поводу их размера, а я говорю, что ты у меня такая стройная, дойки тебе не к чему. Ты стягиваешь вниз деловую юбку, отбрасываешь ее на траву вслед за блузкой. Как же ты красива в одних белых трусиках и как неизъяснимо больно мне смотреть на это. Ты складываешь руки на груди, прикрываясь. Мужики видят, что сама ты раздеваться не продолжишь. Двое подходят к тебе – ты в этот момент зажмуриваешься - и резким движением стягивают с тебя белье, открывая промежность, поросшую темными волосами. При этом в выражениях их лиц нет даже оттенка похотливости, только суровая решимость. Хорошие у меня друзья все-таки.
Почему я не могу ничего сделать? Ведь мне хочется вырваться из этой словно бы клетки и убить их всех. Тех, кого считал лучшими друзьями. Да нет, на самом деле. Это они себя считают моими лучшими друзьями. Если б я действительно оказался сейчас рядом с тобой, я бы взял ту железную трубу и молотил бы их. Каждого в висок, так, чтоб мозги через глаза вытекали. Впрочем, я понимаю, что когда я говорю так, это лишь попытка оправдаться, попытка спрятаться от своей беспомощности. И мне, в сущности, ничего не остается, кроме как смотреть.
Ты покорно приподнимаешь ноги одну за другой, и парни вынимают из-под них твои трусики. Туфли ты тоже должна снять – мы же все-таки в футбол играем, правила должны выполняться. Их сбросить тебе уже легче.
Капитан хватает тебя за запястье, отводит к воротам и ставит в них.
- Стой прямо, что ты как глиста согнулась? - он ставит тебя в воротах как надо, не забывая при этом облапать грудь.
Начинается игра. Команда у них хорошая, я надеюсь, до твоих ворот мячи будут долетать нечасто. Я гляжу на тебя, как ты морщишь личико, и вдруг понимаю, кого ты мне напоминаешь своими нежными чертами – американскую школьницу Саманту Смит, ту, что написала письмо Андропову, ездила в СССР, а потом разбилась на самолете. Если б я мог, я бы обволок тебя одеялом своей воли и не дал бы никому из них даже заметить тебя. Если б я только мог, я бы…
Слышь, 647-й, че ты на бабу таращишься? Не мужик что ли? Смотри игру, болей за своих, ёпта. И не хрен рыпаться.
Я всего лишен, даже возможности мыслями своими быть с тобой… Потому что команда, в которую ты попала – это, конечно же, не свои.
А наши получают преимущество, борьба идет возле твоих ворот. Ты жмешься к краю, неловко растопырив руки.
- Бери мяч, дура! – ревет капитан. Ты от этого крика только сжимаешься, и Борька ловко загоняет мяч в ворота.
Если бы вратарь был мужик, его бы коротко обругали мудаком и на этом разговор бы кончился.
В общем-то, я с самого начала знал, что до этого непременно дойдет, что именно ради этого все и происходит. Но надежда – существо чрезвычайно живучее и я продолжал верить, что, возможно, все обойдется. Зря.
На краю поля стоит высокий и широкий пень, точнее чурбак для колки дров. Капитан и Борька берут тебя один за левую, другой за правую руку, расходятся в стороны и ведут тебя к нему. Я начинаю глупо надеяться, что они будут бить тебя несильно, что они пощадят твою худобу. Но вот тебя ставят коленями на пенек – на высоту примерно метра от земли. Игроки становятся в кольцо вокруг, их лица безмятежно суровы. Наказание будет проводить капитан.
Моя надежда тает. Ну неужели же они не видят, какая ты нежная, ласковая, добрая, хорошая… неужели во всем мире только один я могу это видеть?
Капитан одной рукой давит твою спину, другой дергает за низ живота, заставляя опереться руками на край пня. Теперь ты как бы стоишь на четвереньках и твои ягодицы самоотверженно выпячены. Капитан берет свою бамбуковую палку, размахивается и наносит первый удар.
- Ах! – полувскрикиваешь-полувсхлипываешь ты.
После второго удара ты начинаешь хныкать, после третьего - тихонько кричать. На лицах игроков не дергается ни единый мускул. Капитан сосредоточенно поднимает и опускает руку с палкой, поворачиваясь всем корпусом, нанося удары от плеча или даже от поясницы. Я начинаю дергаться, я начинаю биться в той оболочке, в которую меня загнали. Но все напрасно – оболочка безгранично твердая.
А удары сыплются один за другим. Ты семенишь коленями, то ли пытаясь уйти от палки, то ли пытаясь избежать впивающихся в тело щепок пня. Голова твоя мотается вверх-вниз при каждом ударе. Лицо сжимается, глаза зажмурены, мелькает вдоль щеки один локон волос, выскочивший из узла на затылке. Еще несколько выбившихся локонов мелькают спереди, то падая на глаза, то отскакивая назад. На тыльной стороне шеи появляются милые морщинки, когда ты запрокидываешь голову назад. Ты кричишь и даже твои крики прекрасны.
Число ударов перевалило за два десятка. Капитан видит, как изогнулась твоя спина. Он перестает бить и возвращает твое тело в нужное положение. Ты шмыгаешь носом. Капитан вновь берет палку и снова бьет, теперь намного сильнее. Твои ягодицы покрываются красными полосами. С каждым новым ударом ты кричишь все громче, все жалобнее. Теперь уже ты дергаешь не только головой, но и передней частью туловища. Между розовыми синяками остались лишь узенькие полоски неповрежденной кожи.
Твое наказание подходит к концу.
И только в тот самый момент, когда капитан наносит последний удар, я, наконец-то, теряю сознание.

И я не знаю, что думать .

Никто не знает, что думать.
Рассказ, напрочь отбивающий оную способность?

_________________
Memento doloris

Действительно необычный рассказ.

Ситуация, как мне кажется, заведомо невозможная, надуманная, в тематических рассказах такую обычно беззастенчиво смакуют - всё равно такого не бывает, не стыдно посмаковать немножко .

А в данном случае автор концентрируется на переживаниях и эмоциях зрителя (рассказчика), не забывая, впрочем, и о деталях тематических.

У Стругацких в "ОЗ" на детском рисунке был изображён любимый учитель с банкой варенья - автор соединил вместе предметы своей любви. По тому же рецепту,видимо,и этот рассказ написан-женское обнажение с последующей поркой и футбол