Клуб "Преступление и наказание"

Крамольные стихи

Анна проснулась от громкого стука в дверь. Муж был на работе. Женщина накинула платок на плечи и пошла открывать. На пороге стояла Люба: "Анна Францевна, Мария Павловна просит вас немедленно прийти к ней!" - сказала пришедшая.
-Зачем? Ведь уже 23.00 часа. Я спала. – Спросила женщина.
- Хозяйка сказала, чтобы вы пришли и как можно скорей. Вы же знаете ей лучше не перечить.- Ответила Люба.
- Хорошо, только оденусь и приду. - сказала Анна и закрыла дверь флигеля.
Зачем я ей вдруг понадобилась? - Подумала женщина. Но не смогла ответить на этот вопрос. Анна посмотрела в зеркало. Фарфоровая куколка, так ее когда-то назвал поручик Граховский. Белокожая, со светлыми волосами, маленького роста, со стройной фигурой, с тонкими как у пианистки пальцами на руках, во внешности Анны и вправду было что-то кукольное. В ее 24 года ей с легкостью можно было дать 17. Граховский, Граховский, как же он ее любил... Но она выбрала другого - Мамонтова Федора Евстафовича, главного инженера на мануфактурной фабрике. Мамонтов казался надежным, умным, солидным в отличие от ветреного Граховского. Да и отец Анны Франц Карлович Берг профессор географии одобрил ее выбор. Федор получал хорошее жалование и был перспективным инженером. А что Марксом увлекался, так кто из интеллигентов не увлекался идеями "старика Карла" после 1905 года? Но все изменилось после того как на фабрике где работал Мамонтов, произошла стачка, в результате которой рабочие подрались с полицией. После стало известно, что к забастовке коллектив подбивал главный инженер. Федора, конечно, уволили, а потом и в порядке административного производства сослали в небольшой купеческий городок на Волге, под гласный надзор. Анна поехала с ним.Так семья Мамонтовых оказалась в Поволжье. Сначала дела у них шли даже неплохо, муж нашел работу в местном железнодорожном депо, но потом поссорился с руководством, а когда вечером возвращался домой, его избили неизвестные, и мужчина попал в больницу. Так Анна фактически без копейки денег оказалась с больным мужем на руках, и за комнату нечем было платить. Вот тогда ее буквально спасла Мария Павловна Белкова, богатая вдова купца Афанасия Белкова который считался чуть ли не самым удачливым на Волге. Мария Павловна как раз искала для своей четырнадцатилетней дочки Иры женщину которая научит девочку как вести себя в обществе, как поддерживать светскую беседу , этикету. Купчихе порекомендовали Анну. Купчиха сразу обозначила, что ей нужно: "Ты Аннушка, сделай так, чтобы Ирка моя нигде "в грязь лицом не ударила", даже при царском дворе. А ты женщина образованная. Отец профессор, в Петербурге, в Москве жила. С умными людьми общалась. Я не хочу, чтобы дочь моя всю жизнь, как и я, в этой "дыре" прожила. Другой ей жизни хочу- красивой. Думаю ей в Петербурге мужа найти. А что, денег муж мой покойный немало оставил, сынок мой, Андрей, слава богу, дело торговое понимает. А сейчас всем деньги правят, может Ирку за аристократа выдам. А что, их благородных, у которых за душой кроме герба поеденного мышами ничего нет, хоть "пруд пруди",а я за дочь хорошее приданое дам!" - рассказала о своих планах Марья Павловна. У Белкиной было трое детей: старший сын - Андрей 25 лет уже женатый и жил отдельно, именно он занимался делами семьи. Ира 14 лет отроду, и Максим 12 лет. С Ириной у Анны отношения сложились хорошие, девочка была смышленая, начитанная, многим интересовалась, они подружились. Марья Павловна пустила Анну с мужем жить во флигель, который стоял в ее большом дворе, рядом с двухэтажным купеческим домом. Белкина взяла Федора ночным сторожем в один из своих магазинов. Но предупредила Мамонтовых: чтобы никакой революционной крамолы, а то выгоню!
Анна Францевна вошла в хозяйский дом и направилась в кабинет Белкиной думая, что хозяйка там, как услышала крики, доносящиеся из гостиной. Мамонтова направилась туда и увидела следующую картину: на диване сидела кухарка Фатима, у нее на коленях со спущенными штанами лежал Максим, а рядом стояла горничная Люба и крепко хлестала ребенка по голому заду пучком розог.
-Маменька, простите. Довеку не буду такие стихи рассказывать. – Вопил мальчик.
Рядом с диваном стояла заплаканная Ира и считала удары. А в кресле сидела Марья Павловна, пила чай и совершено не обращала внимания на крики и просьбы сына. Ирина отсчитала 25 ударов, Максима отпустили, он вскочил на ноги и натянул штаны.
-Аннушка, тебе наверное интересно. Что тут происходит? – Сказала Белкина, сделав вид, что только заметила Мамонтову.
-Да.- Ответила Анна, не понимая, зачем ее позвали на экзекуцию. Но какое-то нехорошее предчувствие уже зародилось в ее душе.
-Максимка, сынок, продекламируй стихи, которые ты Любе читал. Я приказываю. –Распорядилась Белкина.

А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда — всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли, и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
Начал рассказывать мальчик.
-И второй, страшный.- Сказала Мать.
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь — и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож
И горе для тебя! —твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.
-Знаешь, что это за стишки Аннушка?- Спросила Белкина.
-Да. Это стихи Лермонтова. Первый это выдержка из стихотворения "На смерть поэта", а второй - "Предсказание".- Ответила Мамонтова, начиная понимать, зачем ее вызвали поздним вечером.
-А откуда Максим знает эти стихи? Думаю, в гимназии их не учат, и вообще они цензурой запрещены. - Смотря на Анну в упор, спросила купчиха.
-Я дала Ирине книгу, она опубликована в Германии, там эти стихи не подлежат цензуре.- Ответила Мамонтова. Анна очень испугалась: если бы Белкина выгнала ее с мужем из флигеля и лишила работы, то она даже не представляла, что делать.
-Я ведь тебя сударыня предупреждала - никакой крамолы. А ты книжку со стихами такими дочке моей дала читать. А у той дуры ума хватила книгу брату дать. А Максим Любе, чистой душе, решил эти "грязные" стихи продекламировать.- Строго сказала Мария Павловна.
-Да какие они "грязные", это Лермонтова стихи, их весь свет Петербурга знает. Вы же сами мне поручили обучить Ирину так, чтобы она могла высшем свете общаться и "не ударить в грязь лицом". А для этого нужно знать и кое-что из того, что запрещено цензурой.- Ответила Анна.
-Ты, Аннушка, это брось, я за свою жизнь много красивых речей слышала, когда люди оправдываются, только сути это не меняет. Максим, целуй маме ручку, благодари за науку и иди спать.- Распорядилась купчиха.
Мальчик все выполнил и ушел в свою комнату. Белкина продолжила говорить: "Ирка и Максим по 25 "горячих" за эти стихи получили. Теперь твоя очередь, раздевайся". Анна такого оборота не ожидала, она побледнела и так растерялась, что не знала, даже, что ответить.
-Ну чего ты медлишь? Люба, Фатима разденьте Анну Францевну. - Сказала Белкина.
-Не трогайте меня.- Истерически закричала Анна. Но кухарка и горничная, совершено не обращая внимания на крики и слабое сопротивление женщины, принялись выполнять приказ хозяйки. Вскоре на Мамонтовой осталась только нижняя рубашка.
Фатима приказала Анне лечь на диван, оказавшись полураздетой, молодая женщина потеряла всякую волю к сопротивлению и подчинилась. Горничная между тем связала Анне Францевне руки, татарка крепко обхватила лодыжки Мамонтовой. А меня никогда прежде не секли, наверное это ужасно больно! - Подумала Анна. В этот момент Люба задрала ее рубашку и принялась стегать розгами. Аня даже себе не представляла, насколько это больно! У нее возникло впечатление, что ее обнаженное тело жгут огнем. Женщина кричала, плакала, молила о пощаде. Но купчиха не сбавила ни одного удара, не смотря на просьбы Иры, которая опустилась перед Белкиной на колени и просила не сечь Аню. Мамонтова получила ровно 25 "горячих".
-Оденься, приведи себя в порядок и зайди ко мне в кабинет.- Приказала Белкина Анне.
Анна Францевна подчинилась и, когда немного пришла в себя после порки, то направилась к Марии Павловне.
-Обидно голубушка? - Спросила купчиха.
-Очень.
- Знаю, саму не раз и розгами и вожжами "потчевали". И от родителей доставалось, и от мужа, и от свекрухи. Ты на меня зла не держи, я к тебе как к дочери привязалась. Потому и наказала по-матерински. Другую бы за подобную книжку с крамольными стихами изгнала, а тебя не могу. Но если ты Ирке еще раз подобную литературу дашь почитать, выгоню из флигеля и работы лишу. Поняла?
- Поняла.
- Иди с богом.
Поезд набирал ход, за окном уже стемнело. Анна рассматривала золотой крестик, который перед отъездом вручила ей Мария Павловна.
-Что ты там рассматриваешь, как будто нательных крестов никогда не видела.- Недовольно пробурчал Федор, откусывая кусок мяса от ножки курицы.
- Не знаю, мне грустно. Много добра от нее видела. Может зря мы уехали, тебе место механика на теплоходе предлагали. А что нас ждет в Петербурге?- Сказала женщина.
-Добра много видела? А розги? Забыла как тебя розгочами "угостили" ни за что? Моя ссылка закончилась, а товарищи найдут мне дело. - закричал Мамонтов.
-Вот твоих товарищей я и боюсь. А Белкина, да, высекла меня. Я ей все простила. Но добра все равно от нее мы видели больше чем обид. И не кричи.- Спокойно ответила Анна.
-А я не простил и никогда не прощу. И тебе не прощу, что ты меня остановила и не дала убить этого тирана в юбке и ее холуек. - Зло сказал муж.
-Тогда зачем курицу ешь? Она Белкиной принадлежала, а жарила ее Фатима нам в дорогу.- Парировала жена.
Мамонтов вскочил и выскочил из купе. Но перед этим громко сказав: "Все равно сочтусь с этой купчихой. Время таких как она все равно уходит". А Анна Францевна подумала, что ей нравилось в маленьком городке на Волге, нравились люди, пусть простые, но какие-то настоящие не такие как в столице. Но это все уже было в прошлом.

Согласен

Похоже что автор kin.

Фатима Абдурахмановна Ахмедова не понимала гяурское увлечение крамольными стихами. Лишь одно стихотворение запало ей в душу, и она любила повторять его, сидя звездной поволжской ночью на крыше сакли, которую, уезжая, ей как представителю угнетаемого царским режимом народа построил Федор Евстафович Мамонтов, инженер:
«И к этой мысли я привык,
Мой крест несу я без роптанья:
То иль другое наказанье?
Не все ль одно. Я жизнь постиг;
Судьбе, как турок иль татарин,
За все я ровно благодарен;
У бога счастья не прошу
И молча зло переношу.
Быть может, небеса Востока
Меня с ученьем их пророка
Невольно сблизили. Притом
И жизнь всечасно кочевая,
Труды, заботы ночь и днем,
Все, размышлению мешая,
Приводит в первобытный вид
Больную душу: сердце спит,
Простора нет воображенью...
И нет работы голове...
Зато лежишь в густой траве
И дремлешь под широкой тенью
Чинар иль виноградных лоз,
Кругом белеются палатки;
Казачьи тощие лошадки
Стоят рядком повеся нос;
У медных пушек спит прислуга.
Едва дымятся фитили;
Попарно цепь стоит вдали;
Штыки горят под солнцем юга.
Вот разговор о старине
В палатке ближней слышен мне;
Как при Ермолове ходили
В Чечню, в Аварию, к горам;
Как там дрались, как мы их били,
Как доставалося и нам;
И вижу я неподалеку
У речки, следуя пророку,
Мирной татарин свой намаз
Творит, не подымая глаз;
А вот кружком сидят другие.
Люблю я цвет их желтых лиц,
Подобный цвету ноговиц,
Их шапки, рукава худые,
Их темный и лукавый взор
И их гортанный разговор.
Чу - дальний выстрел. Прожужжала
Шальная пуля... славный звук...
Вот крик - и снова все вокруг
Затихло... Но жара уж спала,
Ведут коней на водопой,
Зашевелилася пехота;
Вот проскакал один, другой!
Шум, говор. Где вторая рота?
Что, вьючить? - что же капитан?
Повозки выдвигайте живо!
"Савельич!" - "Ой ли!" - "Дай огниво!"
Подъем ударил барабан -
Гудит музыка полковая;
Между колоннами въезжая,
Звенят орудья. Генерал
Вперед со свитой поскакал...
Рассыпались в широком поле,
Как пчелы, с гиком казаки;
Уж показалися значки
Там на опушке - два, и боле.
А вот в чалме один мюрид
В черкеске красной ездит важно,
Конь светло-серый весь кипит,
Он машет, кличет - где отважный?
Кто выдет с ним на смертный бой!..
Сейчас, смотрите: в шапке черной
Казак пустился гребенской;
Винтовку выхватил проворно,
Уж близко... выстрел... легкий дым...
Эй вы, станичники, за ним...
Что? ранен!.. - Ничего, безделка... -
И завязалась перестрелка...
Но в этих сшибах удалых
Забавы много, толку мало;
Прохладным вечером, бывало,
Мы любовалися на них...»
Мария Павловна Белкина периодически ловила ее за этим занятием и порола, так как не слышала в этих стихах достаточной почтительности к православию, народности и самодержавию. Фатима Абдурахмановна, со своей стороны, принимала порку с пониманием и благодарностью, так как чувствовала, что это все для ее же пользы, и жизнь вокруг правильная и настоящая.