Клуб "Преступление и наказание"

Искорки жизни

Их привели рано утром, когда колючее зимнее солнце только начинало подниматься над заснеженным, заледенелым лесом.
Леший и Гмыря, потертыми прикладами "маузеров" без особых церемоний втолкнули в комнату просторной "председательской" избы двух задержанных. Мальчика-подростка и молодую девушку одетых в просто немыслимые лохмотья.
Савелий Фомич одетый в чисто выстиранную заботливой хозяйкой, белую рубаху, свободно висящую поверх кальсон хмуро глянул на вошедших.
Леший, не снимая сапог, молча прошел к столу, налил из стоящей на столе бутылки стакан мутного самогона . Выпил не закусывая, как воду – даже не занюхав рукавом.
Бросил на стол изъятые у задержанных документы, кусок черного хлеба, завернутый в кусок ткани и потрепанную книжку.
Нескладный Гмыря, белея примороженными щеками еще совсем по детски округлого лица, молча отошел в угол, присел на лавку словно невзначай наведя на задержанных ствол немецкого карабина.
Леший одобрительно глянул на своего юного напарника и обратился к старосте.
- Вот забаву тебе привел. Из комендатуры когда возвращались я их возле крайней хаты срисовал, у сгоревшего коровника. Когда спросил откуда - сказали, что из Мазанки - только пришли...
Леший хитро прищурил глаз.
- С утра конечно поземка метет, но след часа два виден. Так вот – из Мазанки, бля.., никто не шел, да и не мог прийти – там с вечера финские егеря на дороге, добровольцы.
Лахтари. Они прямо из снега на Ваньку-беспалого выскочили – так он чуть в портки не наложил.
Савелий Фомич оживился:
- Егерей прислали? Финнов? Теперь этой язве партизанской точно хана. Я с финнами еще в зимнюю 39-го повоевал. Эти на своих лыжах весь лес перешерстят и всю комиссарскую сволоту вырежут!
Староста взял со стола книгу, быстро пролистал:
- Лермонтов! Читал, читал... "Бородино" - ну все правильно, французики народец хлипкий, не в пример немцу! И кто это у нас стихи любит, ага, вот и страницы вырваны... На распал таскают или жопу подтереть?
Наконец Савелий обратил внимание на замерших у стены задержанных. Под тяжелым, наполненным лютью взглядом, те сжались, а мальчишка и вовсе стал негромко всхлипывать, быстро проводя под носом замотанной в тряпки рукой.
"Жидковат..., а девка хорошо держится". Савелий вдруг улыбнулся и преувеличенно ласково обратился к вжавшимся в стену подросткам.
- Давно бродите?
Девчонка свела домиком тонкие бровки – словно обдумывая ответ, но сказала быстро:
- Давно...
- Где последний раз останавливались?
- В Сосновке.
- Это ж полсотни отсюда, да все по оврагам! Думаешь не проверим? Шалишь милая!
Как звать?
- Смирнова... Дарья...
Староста перевел тяжелый взгляд на торопливо сдернувшего шапку с русой головы мальчишку.
- Валерка Костров... Там... документы....
Глядя на него Савелий Фомич весело, но как то совсем не по человечески плотоядно оскалил зубы:
- Был Валерка, а будешь – Лерка!
Плеснув себе самогона староста повернулся к Лешему:
- Мне... на Киевской пересылке в тридцать четвертом такого же ссыкуна на неделю в камеру кинули, даже наверное мельче – мест у них, вишь не было, а я вроде как в авторитете у кума был! Зашел мальчонка ко мне Мишкой, а вышел Машкой. Я его так насобачил - ни одна девка такого не делала!
Хлебнул самогона, глубоко выдохнул и продолжил:
- Марька моя на дворе, скажи ей пусть воды нагреет, полы от крови, да дерьма оттирать.
Мальчик и девушка, стоящие у стены быстро переглянулись и Дарья на пол шага ступила вперед, немного сиплым с мороза, но приятным голосом завела "песню" которую сидящий у стола староста слышал уже не один десяток раз:
- Дяденька! Христом Богом! Не губите сирот. Мы и правда с Мазанки шли, только лесом, видели немцев на дороге. Злые они сейчас, вот мы в обход и подались. Озябли очень на ветру вот в коровнике и схоронились. С вечера побоялись в деревню идти, вдруг застрелят! Дяденька, миленький! Не губите! Не надо...
Савелий Фомич, из вышитого кисета набивая табаком трубку, не поднимая головы, ткнул трубкой в направлении девчонки.
Леший шагнул к ней и коротким, жестким ударом "под дых" впечатал ее назад в стену от которой она так неосмотрительно отошла, прокомментировав это хриплым, как карканье ворона, советом:
- На месте стой, сука, пока другого не сказали.
Стоящий рядом с упавшей, мальчишка, сразу вжался лопатками в стену, словно пытался продавить избу насквозь.
А староста словно не замечая корчащейся у стены, ловящей ртом воздух девушки, неторопливо произнес:
- Может оно и так красавица, да вот я думаю, что иначе. Ну кто сейчас по зимнику шатается да от застав хоронится? Вот то то и оно. Может сами, все расскажите?
Что бы мы вас не по злобе мучили. Легшее оно будет.
К концу тирады старосты, девушка наконец смогла разогнуться и чуть пошатываясь прижалась спиной к стене.
- Зачем же мучить? Не надо... дяденька! Не знаю я ничего...
- А кто знает? Он?!
Староста ткнул пальцем в прижавшегося к стене паренька.
- Он знает?
В ответ на такой простой и такой страшный вопрос, мальчишка открыл рот, но от страха не смог произнести ни слова, только отчаянно замотал головой.
Староста усмехнулся, а Леший наливающий себе еще пол стакана самогона, лениво заметил:
- Башкой то так не крути, раньше времени отвалится!
Вытерши губы тыльной стороной по-крестьянски широкой, волосатой ладони Леший посмотрел на Старосту и, дождавшись его кивка, чуть играя сапогами с пятки на носок, медленно подошел к дрожащей от страха и омерзения девушке:
- Чего уставилась, сука? Раздевайся давай...
Когда на пол упали платок и потертый, рваный кожух, а девушка нервно сцепила руки внизу живота, Леший весело усмехаясь взял девушку за длинные, собранные в косу волосы и потянув заставил опустится на колени:
- Совсем, что ли дура? Догола раздевайся!
Глумливо улыбнулся.
- Смелее партизанка, "За Родину!" да "За Сталина!" или ты думаешь, мы тут бабской жопы никогда не видели? Только на этом столе их столько поелозило, аж до мозолей кровавых!
Леший замолчал и, не отрывая взгляд, смотрел как Дарья дрожащими от боли и унижения руками, тянет с себя одежду. Мельком глянул на испуганного, с совершенно дикими глазами мальчишку:
- А тебе сосунок, что особое приглашение надо? Скидывай портки, пока я тебе с ногами их не открутил.
Когда раздетые подростки, прикрываясь руками, замерли у стены, Леший кивнул Гмыре:
- Тряпки их посмотри!
Пока тот, присев на корточки, прижав к животу карабин, осторожно и внимательно перебирал лежащую перед ним рванину, Леший с Фомичем убрали со стола самогон и бросили на толстую, тяжелую столешницу кусок заскорузлого почти негнущегося брезента. Деловито примотали к ножкам стола четыре куска веревки.
Леший не без удовольствия посмотрел на ладную фигурку девушки.
- Что ты там мнешься? Прошу к столу! А нет! Постой... ну ка Славко, посмотри их, что видишь?.
Забросив за спину карабин, Гмыря деловито и с отрешенным видом подошел к девушке, внимательно осмотрел девушку с головы до ног:
- Руки опусти..., теперь повернись! Присядь...
Гмыря внимательно осмотрел голову девушки, потер в руках косу, поднес ладони к носу.
Потом продела почти то же самое с мальчишкой.
Леший, щуря глаз, с усмешкой следил за действиями своего подопечного:
- А там, что же, волосы не смотришь?
Гмыря оглянулся и снова повернулся к девушке:
- Ноги раздвинь! Шире...
Леший и Фомич весело заржали, когда девушка, стекленея взглядом, медленно выполняла команды подростка.
Гмыря, словно не слыша их смеха, закончил осмотр, подошел к столу, стал просматривать документы.
Давясь от смеха Фомич взял с окна стакан, плеснул четверть, протянул Гмыре:
- Ну, Славко... и что ты там у нее увидал?
Крутя в руках стакан, словно забыв о налитом в него самогоне, Гмыря медленно ответил:
- Ремни с них резать надо, швали партизанской. Чистые падлы, вшей нет, волосы у пацана щелоком пахнут, а у девки - даже мылом. Морды золой терты, это не грязь... странствий. Они мылись два... может три дня назад. Хорошо мылись. Сытые - с таких вошь скатывается. Белье почти чистое, даже у этого (Гмыря кивнул в сторону дрожащего у стены Валерки) почти не зассаное. На мальчишке кальсоны армейские, но не случайные, а по размеру. Ноги не сбитые, они мало ходят, а подъем на ноге тертый – значит лыжи!
Документы..., ну документы у них правильные, может у них свой человек в районной комендатуре печати лепит? Только все это фуфло дядя Савва, а в книжке...:
Гмыря взял со стола снова затертый томик Лермонтова:
- В книжке на полях пометки, что за пометки? Может шифр какой?
За время его разговора девушка медленно присела у стены на корточки, обхватив руками коленки и спрятав за ними лицо.
Староста довольно улыбнулся, а Леший с довольным видом отвесил Славку легкий подзатыльник:
- Ну как Фомич? Волкодава растим!
- Ладно, ладно! Ща еще глянем как он...
Староста медленно подошел к Дарье и, намотав на руку косу, заставил девушку подняться на ноги. Глядя в наполненные отчаянием и страхом глаза весомо произнес:
- Ща мы глянем, как он... руки то заморать не боится?
С этими словами староста рывком дернул девушку к столу, сгибая и укладывая на столешницу животом.
- Наклоняйся, комсомолка! Ходунки то свои пошире расставляй, аж за ножки заведи так оно и тебе и нам полегче будет.
Пока Гмыря и Леший увлеченно вязали к ножкам стола руки и ноги девушки, затыкали ей кляпом рот, Фомич глядя в глаза Дарье неторопливо вещал :
- Да не дрожи ты так раньше времени, я скажу когда нужно..., пока мы тебя только ебсти будем! Но это для начала, сильно не радуйся - день то у нас впереди долгий! Когда мы тебя гауптману сдадим, вот любви уже не будет, он таким как ты лично матку наружу выворачивает...
Оставив распятую на столе девушку Фомич подошел к Валерке. Дыхнул ему самогоном прямо в лицо - мальчишка отшатнулся жмуря глаза. Староста быстро и профессионально связал мальчишке руки за спиной, заткнул рот, а потом перебросив веревку через потолочную балку легко вздернул еще почти детское тело подростка в воздух, на вывернутых за спину руках. Напрягая плечи и спину мальчишка, всеми силами пытался уберечь плечи от вывиха.
Фомич с интересом профессионального душегуба посмотрел на его старания.
- А ты повиси пока, да хоть посмотри, как аист детей приносит! Тебе уж никогда не придется, а ежели будешь в молчанку играть, яйца я тебе сам, лично отрежу и не вдруг, а по одному... медленно! Но если все расскажешь..., то я тебя просто – повешу. Быстро, ты даже ничего и не почувствуешь, я же не зверь. Когда со мной по-людски, то и я – по-человечески.
В сенях хлопнули двери и в комнату шагнула раскрасневшаяся с мороза, совсем молодая женщина. Староста повернулся к ней, по хозяйски уперевшись рукой прямо в ягодицы распяленной на столе девчонки.
- Марья, ты это... пока сюда не ходи, да воды на кухне нагрей. Полы мыть. Вечером. Ну что смотришь так? Допрос у нас.
Женщина быстро кивнула головой, оперлась плечом о косяк.:
- Эвон как ты ее..., весь срам на показ! А что ж не с мальчишки начал? Девка то конечно послаще будет!
Фомич, в ответ на язвительные слова хозяйки только довольно хмыкнул и взмахнув рукой с силой ударил привязанную девчонку по заду:
- Иди Марья... иди и делай, что сказано! Парней у ворот напряги, пусть воды наносят, скажи – я распорядился! Не в свои дела не лезь.
Женщина еще секунду постояла, а затем резко развернувшись вышла из дома ударив дверями так, что рядом с висящим на заведенных за спину руках мальчишкой сорвалась и упала на пол, книжная полка.
Леший кивнул головой в сторону закрывшихся дверей:
- Огонь баба!
Савелий Фомич, запустив руку между ног, выставил в прорезь кальсон свое "хозяйство", чуть встряхнул – приводя налитой кровь орган в рабочее состояние и положив ладони на бедра Даши, словно оглаживая, скользнул ладонями вверх, еще шире растягивая в стороны девичий "срам":
- Верно, что огонь..., а комсомолочку эту мы с тобой сейчас огуляем...


Леший и Фомич насиловали Дашку долго и со вкусом, по очереди, не торопясь.
Девушка, что-то мычала через забитый кляпом рот, плача беспомощно дергалась во врезавшихся в ступни и запястья веревках.
Наконец Фомич, поправляя кальсоны посмотрел на замершего в обнимку с карабином Гмырю.
- Подходи! Что сидишь там как сирота Казанская?
Славко с таким же отрешенным выражением лица отрицательно покачал головой.
Фомич весело посмотрел на Лешего:
- Эх! Молодо -- зелено! Мы пойдем покурим, на солнышко а ты занимайся. Да не бойся, у не зубов там нет!
С этими словами, Фомич сунул ноги в валенки и, накинув кожух, вместе с Лешим, вышел из дома.
Во дворе полицаи закурили, щурясь на яркое зимнее солнце и вслушиваясь в гул бомбардировщиков идущих бомбить Ленинград (этот дневной налет на город, несмотря на то, что немецкие пилоты заходили на цель со стороны солнца, бившего в прицелы защитников города, оказался настолько провальным, что бомбардировщикам пришлось сбросить свой груз на окраинах города и с набором высоты уходить от рвущих небо снарядов в сторону Выборга).
Фомич неторопливо тянул дым из своей трубки, словно мартовский кот щурясь на солнце. Леший затягивался ароматной французской сигаретой. Сплюнув на снег, густой, табачной слюной Фомич предложил:
- Пойдем на перебежчика нашего посмотрим, пока Славко партизанку пользует.
Полицаи прошли к сараю, в стене которого была выбита доска, из щели торчали по щиколотку неестественно белые, покрытые серебрящейся изморозью ступни.
Усмехаясь Леший медленно ткнул дымящейся сигареткой между ступней и пяткой. Заледеневшие ноги даже не дрогнули. Фомич рукавом обмел с белеющих ступней снег.
- Это финны меня так надоумили, наших пленных так от побегов отучали, ноги правда по колено морозили, ну и мы их конечно то же. Если сейчас шашкой ступню срубить – даже кровь не пойдет.
Теперича можно и отпускать, скажи Василю, пусть мать его позовет!
Леший с интересом посмотрел на старосту, потом покачал головой:
- А дальше то, что?
- Что дальше?
- Ну, те кого так "отучали" как они?
- А.... да передохли вроде все. И наши, и финны - до обмена пленными не дотянули. Хотя может, кто и выжил, хрен их знает!
Открыв сарай староста прошел во внутрь, чуть задержался пока глаза привыкли к сумраку и опустился на корточки возле завернутого в кожух, присыпанного соломой связанного как кукла, молодого парня с разбитым, изломанным лицом.
- Живой?
- Да... дядь Савелий..., только ног не чувствую...
- Про ноги паря забудь. Все! Нет их у тебя, да тебе они и не к чему, в общем то.
Ты у нас кто такой есть? Сапожник! Руками работаешь, а кто у нас без сапог? Опять же – сапожник, а раз сапог нет, то и ноги не к чему... Надо было тебя или совсем уж повесить, или еще и яйца отрезать – да матери спасибо скажи, отмолила. Будут ей внуки!
Так что Дурость твою, новая власть тебе прощает, а за остальное – уже никто и не спросит. Вон дружки твои - висят родимые, как деревяшки на ветру качаются, а ты – живой! Слышал бы ты как ваш Ванька-заводила верещал, когда Леший ему пальцы дробил... А за ноги извини паря, сам понимаешь, немецкий порядок, совсем уж без наказания было нельзя... Ну да ты не дрейфь, я уже с фельдшером договорился, сегодня вечером он тебе ходунки твои и отрежет, а то гангрена она ведь такая зараза - дальше пойдет.
Лежащий в соломе парень вдруг тихо и жутко завыл, а Фомич, словно не слыша его – продолжил.
- Как очухаешься, ты уж родной старайся, сапоги тачай! Сапожник - он при всякой власти нужен.

Когда Фомич и Леший зашли в хату Гмыря так и сидел опершись на винтовку.
- Ну что же ты? Мы, понимаешь на дворе жопу морозим, а он тут сопли жует!
Староста расстроено махнул рукой:
- Во молодежь пошла, ничего ей не интересно! Вот убьют тебя дурака завтра, когда гауптман нас на партизан погонит, а то и сегодня, ежели они сюда за своими заявятся - так и сдохнешь бабы не попробовав! А ведь мог и бабу и даже этого! (староста кивнул на подвешенного мальчишку) Чтоб уж совсем не обидно было...
А потом обращаясь к Лешему с усмешкой добавил:
- "Волкодава растим"! Щенок он еще, а не волкодав!
Славко, во время этой речи своего непосредственного командира сидел, как и сидел, словно разговор шел не о нем, лишь в конце быстро вскинул на старосту свои блеклые, невыразительные глаза и Савелий Фомич сразу осекся. И уже совершенно другим, не глумливым тоном добавил:
- Но ты, Леший, щенка то своего на коротком поводке все же держи, зубы у него – не по возрасту...
Отвернувшись от Гмыри Фомич с интересом уставился на подвешенного мальчишку.
Немыслимо изогнувшись подросток зацепился пальцами ног за деревянную планку оставшуюся от крепления старой полки, раскорячившись уперся пятками в стену и косяк двери снимая нагрузку с вывернутых рук.
- Ты смотри! Ловок! Прямо гимнаст... Давно так? – староста снова повернулся к Гмыре.
Тот усмехнулся:
- Как вы вышли, я даже засмотрелся – круче чем акробаты в цирке... Мешать не стал.
- И правильно! Мне даже интересно, сколько этот пионер так продержится.
С этими словами староста наконец повернулся к растянутой на столе девушке.
Стоящий рядом с ней Леший уже протягивал старосте солдатский ремень с потемневшей звездастой бляхой. У самого Лешего в руках остался такой же, но с якорем.
Староста покрутил бляхой перед расширившимися глазами девчонки.
- Батя в детстве драл? Наверно нет, а если и драл, так то он тебя гладил... Есть у нас, для таких как ты хорошая такая игра "Звезды и Якоря". Вот щас мы и посмотрим, что твоя жопа больше полюбит, звезды или якоря!
Схватив девушку за волосы, еще больше сатанея от безнаказанности, староста дохнул ей в лицо самогонным смрадом:
- Если не хочешь принимать муки лютые, скажи все и уйдешь по-тихому, ну?
С этими словами Фомич вытащил кляп изо рта Даши.
Девушка несколько раз втянула воздух ртом:
- Не партизаны мы, я все...
Закончить девушка не успела. Поморщившись, словно от зубной боли Фомич снова забил ей тряпку в рот, подтянул веревку на светловолосом девичьем затылке.
- Ты главное, как уж совсем невмоготу станет головой крути, тогда снова и поговорим.
Фомич и Леший стали по сторонам стола, расправили ремни.
Пороли девчонку сильно, с оттяжкой и не торопясь. Латунные бляхи врезались в еще не набравший женской округлости зад мокрыми, леденящими душу всплесками. После каждого удара на коже закипал кровавый прямоугольник со звездой или якорем в центре.
После десятка ударов с каждой стороны ягодицы и ляжки девушки налились темной кровью и стали распухать прямо на глазах. Дашка от этих, влипающих в тело ударов билась в веревках так, что тяжелый, дубовый стол сдвинулся почти до окна.
А когда староста, хорошенько примерившись, впечатал пряжкой между широко разведенных ягодиц, прямо по видневшимся ниже, еще не тронутым округлостям., импульс обжигающей, разрывающей боли, прямо через промежность ударил в мозг подростка ломая последние барьеры терпения, оставляя только желание смерти, как наибыстрейшего избавления от боли.
От этого удара тело Дашки выгнуло дугой, а ее отчаянный визг был слышен, даже через забитый в рот кляп, девчонка отчаянно замотала головой.
Фомич движением руки остановил примеряющегося к удару Лешего и, размотав веревку, осторожно вынул кляп изо рта девушки. Вкрадчиво и вроде как с нескрываемым сожалением произнес:
- Ну говори, говори милая... хватит в героев играть, натерпелась ведь...
Но услышал каратель совсем не то, на что имел полное право рассчитывать.
Даша несколько раз жадно втянула воздух ртом, а потом глухо, не поворачивая головы в сторону своего истязателя произнесла:
- Я не могу больше... или убейте, или... "до ветра" выведите, я сейчас... обгажусь...
Девчонка замолчала, глядя на своего мучителя мокрыми, черными от боли глазами.
- Блядь!
Фомич в сердцах повернулся в сторону Лешего:
- Вы их на парашу не водили?
Леший и Гмыря, с интересом наблюдавший порку девушки, синхронно покачали головами.
- Сами говно будете с пола отмывать? В следующий раз в вашей хате допрос чинить будем, вот тогда пусть она в говнище хоть утонет!
На секунду староста замолчал, а потом посмотрел на Гмырю:
- Чего ждешь? Отвязывай партизанку и мальчишку снимай, обоих в парашу выведите, а потом назад!
Освобожденная от веревок девушка, всхлипывая сразу скорчилась на полу, зажав ладони между ног.
Леший размотал веревку, опуская мокрого от пота и дрожащего от напряжения, мальчика на пол. Развязал стянутые за спиной руки и пинком в тощие ягодицы направил паренька в направлении входа. Витька вылетел на крыльцо быстро перебирая босыми ногами, Леший вышел следом, волоча за косу согнувшуюся девушку, прижимающую ладошки к избитым бедрам.
На улице было хотя и холодно (мороз уже давно перевалил за отметку в двадцать градусов) но безветренно. Вышедший следом Гмыря бросил им обувку.
Леший удивленно приподнял брови, а подросток невозмутимо пояснил:
- Чтоб не кашляли... старшой сказал.
Леший пожал плечами пока дети, прижимаясь к крыльцу натягивали обувь.
Пройдя мимо широкого, накрытого крышкой колодца, Леший и Гмыря, уже в сопровождении заполнивших двор весело ржущих полицаев, завели дрожащих подростков за дровяной сарай из щели которого, по-прежнему торчали белые как снег ноги. Мальчишка, чуть не зацепивший их, испуганно шарахнулся в сторону – чем вызвал новый взрыв смеха полицаев, даже невозмутимый Гмыря ухмыльнулся.
Когда присевшие за сараем узники справили нужду и их повели назад, девушка вдруг остановилась напротив колодца, медленно повернулась к Лешему:
- Воды... дайте!
Леший окинув взглядом замерших полицаев, ухмыльнулся:
- Лучше бы и не просила, ну ты девка и дура! Воды тебе? Щас будет тебе воды!
Сдвинув в сторону массивную крышку, Леший загремел ведром "журавля", потянув из черной глубины налитое ледяной влагой ведро. Поставив ведро на обледенелый край, зачерпнул из него ковшом:
- Ладони подставляй!
Даша подставила сведенные в ковшик ладони, а Леший неожиданно плеснул ей водой в лицо:
- Напилась?! Вот и ладно, а хотя...:
Обведя глазами двор он скомандовал:
- А ну ка повернись и жопу руками раздвинь! Щас мы тебе с другого бока нальем и немного говно твое смоем!
Полицаи сова заржали, подходя поближе к колодцу, совершенно забыв о стоящем чуть в стороне дрожащем от холода Витьке. Даже Гмыря, вытягивая еще совсем по детски тощую шею, пытался посмотреть на сцену "купания" Дашки.
Медленно, словно во сне, мальчик начал отступать на сторону невысокого забора в направлении выходящей к заснеженному полю околицы, за которой, через двор, метрах в трехстах, виднелась темная глубина карельского леса.
Дашка, отерев мокрое лицо, развернулась спиной к полицаю, морщась от боли захвалила ладонями распухшие ягодицы и чуть прогибаясь в спине послушно потянула их широко в стороны, оглядываясь через плечо на своего мучителя.
Когда тот поднял заледенелое ведро на уровень груди, девушка вдруг резко развернулась, охватывая его под мышками, подбивая грудью в сторону черного жерла колодца и ловко "высекла" пяткой опорную ногу врага.
Все случилось так быстро, что полицаи оцепенели, растерянно и все еще улыбаясь смотрели на пустое место, где только что творилась подлая и жестокая в своей безнаказанности забава.
Первым опомнился Гмыря, двор зазвенел от его высокого, срывающегося крика.
Мальчишка бросился к колодцу, в отчаянии перегибаясь через обледенелый край:
- Дядя Леша! Дядя Леша! Ножом ее! Ножом! Я ведро спускаю! Сука!!! Ну что же вы стоите!
Торопливо перебирая руками по обледеневшему дереву, опустили вниз слегу "журавля", туда, где из темного зева колодца неслись тяжелые, глухие всплески.
Скользя спиной и ногами по обледенелым стенам колодца, пытаясь задержаться Леший, успел набрать воздуха, когда спиной врезался в воду. Руки девченки, с неожиданно сильными пальцами попытались вцепится ему в глаза, но попали в рот, резким рывком разрывая нижнюю губу. Юная партизанка обхватила его ногами, увлекая на дно, не давая вырваться наверх, к воздуху.
Подтянув колено к груди Леший нащупал в сапоге рукоятку финского "пукко" и выхватив клинок несколько раз загнал бритвенно-острое лезвие в прижавшееся к нему, по детски легкое тело, а потом вонзив нож до упора, резко потянул его в сторону, словно пытаясь разрезать обнаженное тело противника надвое...
Руки и ноги охватившие тело полицая сразу ослабли и тот, роняя нож, отталкивая мертвую девушку от себя, рванул наверх - к воздуху, но путаясь в каких тот веревках, вновь уткнулся в словно приросшее к нему, исходящее мутной кровью, тело.
Изо рта полицая вырвался пузырь воздуха, толкаясь ногами о стены колодца он забился, в отчаянии снова рванулся наверх, но когда его скрюченная рука показалась над водой, легкие не выдержали. Леший сделал рефлекторный вдох и в его легкие хлынула вода перемешанная с кровью той, кого он совсем недавно насиловал, избивал и наконец – убил.
В тускнеющее сознание выродка последней осознанной мыслью было то, что подыхая, он насрал в штаны.

Выскочивший из дома на крики Фомич, с автоматом в руке, окинул глазами двор.
- Что?!
Один из полицаев, отвернув от колодца побледневшее лицо, растерянно выдал:
- Девка эта... мокрощелка сопливая, Лешего то... в колодец... уволокла!
- Мать твою дивизию! Да какого он ее к колодцу то тянул?!
Еще раз окинув глазами двор староста вдруг замер, а потом взревел раненым зверем.
- Мальчишка где? Уебни! Завалю!
В расхристанной на груди нательной рубахе, в перемазанных кровью и спермой кальсонах, с автоматом в руках, он был бы смешон, если бы не был так страшен в своей ярости и алкогольном угаре. Уперевшись глазами в цепочку следов уходящих за сарай к забору, староста махнул автоматом в их сторону:
- Вахмистров! Каунен! Лыжи быстро! И живьем! Только живьем сученка, кто выстрелит – лично на ремни порежу!
Полицаи, как испуганные дети, толпой метнулись к забору и на улицу.
Во дворе остались только два лучших лыжника - полицая, торопливо затягивающие крепления.
Только Славко, не обращая внимания на старосту, его автомат и суету, роняя слезы, тыкал жердью "журавля" в темную воду, жалобно скуля шептал искусанными в кровь губами: "Дядя Леша... Пожалуйста! Родненький! Дядя Леша!"


Выбежав к околице, Савелий Фомич в бинокль посмотрел на вязнущих в снегу полицаев, а потом рассмотрел уже почти подбежавшую к лесу обнаженную, почти не проваливающуюся в слабый наст фигурку. До леса мальчишке оставалось всего пол сотни метров, но перед ним был овраг. Вдруг подросток оглянулся и староста увидел его расширенные глаза и искаженное от отчаяния лицо.
Убрав бинокль от глаз староста сразу заметил причину. Отрезая беглеца от леса две фигуры в серых шинелях цвета "фельдграу", скользя по склону пересекли заснеженный овраг, вылетев с другой его стороны и замерли, отрезав мальчишке путь к отступлению.
Староста довольно усмехнулся и медленно пошел за бегущими по снегу полицаями. На секунду он представил, что через каких то пол часа он будет делать с этим сопливым ублюдком и еще он подумал, что самое страшное он будет делать с ним после того, как мальчишка расскажет все, что нужно и не будет никакой нужды сдавать его гауптману.
Витька не остановился, теперь он не бежал, но все равно шел в направлении почти сливающихся с лесом фигур. Ему было очень холодно и очень страшно. Подойдя к краю оврага он остановился, глядя на стоящих рядом финна и русского. Раскрасневшиеся от бега и довольно улыбающиеся совсем не злые лица.... Мальчишка повел стынущими плечами и, не отрывая взгляда от врагов, начал спускаться в овраг.

Первым на него, заливая все кровью из пробитой головы, свалился финн и сразу следом за ним – и его напарник. Над оврагом звонкими щелчками ударили резкие, как звон стали, в морозном воздухе, выстрелы.

Мальчишка вывернулся из-под навалившегося на него тела убитого финна, сорвал с него ребристый "Суоми", воткнул прикладом в снег и начал торопливо сдирать с трупа одежду.

Оставшиеся на заснеженном поле полицаи заметались, кто-то отчаянно завизжал:
"Снайпер! С пригорка бьет..." и почти сразу пуля ударила в кричащего. Попадав в снег, полицаи начали отползать в сторону деревни, открыв по лесу беспорядочную стрельбу.
Поднявшееся над лесом солнце слепило глаза, скрывая снайпера в сумрачном переплетении веток деревьев. Вскоре половина отряда полицаев пряталась за трупами своих товарищей, не решаясь даже поднять голову.
Староста, залегший почти у околицы, чуть приподнялся, повернувшись в сторону ближайшего дома:
- Смирнов! Падла... Слышишь меня?
- Да..., сколько же их там?
- Один, хорошо ложит, но один. СВТ у него, самозарядка. Слушай меня Смирнов! Пулемет надо, на крышу и воооон тот пригорочек почистить, там он падла – нутром чую...
Со стороны леса, в ответ злыми щелчками неслись выстрелы.
Староста помолчал, потом крикнул:
- А сученок тот из оврага не вылез?
- Вылез, Савелий Фомич, уже в лес дернул падла и лыжи уволок...
- Плохо! Ой плохо как... дымовую шашку сюда, мне выйти надо!

Наконец с чердака хаты короткими, злыми очередями заработал MG-42. Выстрелы со стороны леса сразу прекратились и оставшиеся в живых полицаи, под прикрытием пулемета, торопливо отползали в сторону деревни, скрываясь за серой завесой дымовых шашек. Ветра не было и тяжелый дым расползался густым ковром..
Стоящий за срубом староста, повернулся к своим бойцам.
- Готовьте лыжи, сейчас за дымом до леса дойдем, а там по лыжне. Дальше уже тут открытых мест и нет. Что стали? Кого через пять минут не будет... лично... как суку.
Переглядываясь и поудобнее перехватывая оружие полицаи стали торопливо расходится.

Напротив северной стороны деревни, за толстым, коряжистым деревом сидели спасенный мальчишка и снайпер, откинувший капюшон маскостюма.. Третий член их группы . Светловолосая девушка с круглым чухонским лицом, слегка раскосыми глазами и вздернутым аккуратным носиком, приникшая к снайперскому прицелу винтовки уложенную стволом на припорошенное снегом дерево.
- Это его дом?
- Да!
- Вить.... Нам надо уходить, если не уйдем в лесу они нас быстро толпой, гранатами.
- Ленка, пожалуйста! Если мы его... оставим, нам точно не уйти! И Дашка, как он ее... тварь!
- Расстояние большое.
- Ленка, ну ты же можешь!

Староста быстро взбежал на крыльцо дома. Нужно было взять запасные магазины к автомату и переодеться. Связаться с гауляйтером и финнами. Преследование могло быть долгим.

Савелий Фомич взялся за ручку двери и тут пуля, которой он не ждал, прилетела к нему.

Ннда...такого на моей памяти здесь ещё не бывало! С Лермонтовым-то всё понятно,да и с поркой тоже,очень натуралистично описано ..а вот чтобы полицаям 98ые и МГ доверили,это вы придумали,камрад!

Сильно! Не ожидал!

_________________
С наилучшими пожеланиями

Мне понравилось. Хотя на мой вкус жестко

Похоже товнач.

Писала женщина.

_________________
Бисер есть? А если найду?

_________________
Бисер есть? А если найду?

_________________
Бисер есть? А если найду?

Не,ТовНач,где вы женщин с нескрываемым интересом к вооружению видели? Может и есть такие,конечно...я не встречал!

_________________
Бисер есть? А если найду?