Клуб "Преступление и наказание"

Прошло, полгода как Сергей побывал у своего дальнего пращура в 1871 году. Тогда там было 1 октября по старому стилю - праздник Покров.
Неприятность, которая с ним там случилась, постепенно забывалась. Первый раз его высекли. И кто? Молодая красивая женщина. Первое время, было стыдно, вспоминать, как он лежал с перед ней с оголённой задницей. Стыдно было, что он визжал как поросёнок под её розгами, и две бабы, держащие его, любовались его поротым задом.
Он краснел до ушей, когда вспоминал холодные сени и себя лежащего на лавке. Злость на своего пращура кипела в нём. Хорошо, что Дарья Ивановна вовремя остановила Аграфену, а если бы нет, что бы было? Трудно представить, что с ним потом было.
Но шло время, плохое всегда забывается со временем. Он всё чаще вспоминал Аграфену. Её образ врезался в память. Её ласковый певучий голос, и в то же время злющие розги, которыми она угощала его.
Она стала сниться ему во сне. Он лежал оголённый на лавке и ждал, когда его начнут сеч, она стояла над ним, ласково взирая на его оголённый зад.
Взмахивала прутьями, и он просыпался. Он не понимал, что с ним происходит, почему эта женщина так врезалась ему в память, и почему ему сниться один и тот же сон? Что с ним случилось?
И вот однажды он понял – ему захотелось, чтобы всё это повторилось. Он ужаснулся от этой мысли, пытался не думать, но эта женщина влекла его.
Подумать только – прошло более ста лет, её и на свете давно нет, а она влечёт его, зовёт. Может душа её не оставляет его в покое. И опять этот сон.


В БПП был переполох – отправленный путешественник в прошлое не возвращался. Прошло три дня, как он должен вернуться, но он не появлялся. Операторы направляли свои сигналы в то прошлое, куда он направился, но всё было напрасно. В чём дело? Не могли понять. Живой или мёртвый он должен вернуться. Наконец пришла догадка – он снял с себя хронометр или потерял. Так оно и случилось. Его вытащили на пятый день из 18-ого века. Он негодовал.
- Зачем вы меня вернули? Я хочу остаться там.
Он нашёл любвеобильную даму, и не хотел с ней расставаться. Эта знойная дамочка так покорила его сердце, что он согласился остаться там навсегда, снял хронометр, а через несколько дней решил посмотреть, что эта хрень показывает. И вот тут-то он попался голубчик. Его пробкой вышибло из прошлого.
Всё отправления отменили. Толпы желающих отправиться в прошлое обрывали телефоны. Когда?
Только через месяц БПП стал принимать заявки, после выяснения всех обстоятельств с недисциплинированным гражданином, которому дорога в прошлое была закрыта.
Он негодовал – там ждёт его любовь, там чистый воздух, не отравленный от ядовитых выбросов, там чистая вода, там здоровая пища и настоящая хлебная водка. А дамочка – это просто конфетка, которая влюбилась в него по уши – фрейлина Елизаветы Петровны – графиня Салтыкова, которая втайне от мужа встречается с ним.
Он рвался в офис, подрался с охранником, хотели вызвать полицию, но решили не связываться с органами правопорядка во избежание лишнего шума.
- Но вы понимаете, куда вы рвётесь? Там вас могут убить, ревнивый муж проткнёт вас шпагой. Да и сама императрица Елизавета Петровна, узнав о ваших связях с Салтыковой, как к вам отнесётся?
- Ерунда, сам Пётр Фёдорович относится ко мне с симпатией, я надеюсь на его покровительство.
- А вам известна судьба Петра Фёдоровича? Его убьёт граф Орлов. Кто будет тогда вас защищать?
- Я сам могу за себя постоять.
- Так вы упорно желаете вернуться? Я вам сочувствую, если вы не умрёте на дыбе, то вас непременно проткнут шпагой. Пишите заявление о том, что согласны остаться там навсегда, и претензий к нам не имеете.
Его отправили, а вслед за ним отправили его багаж, ибо всё сразу машина времени была отправить не в состоянии. Он истратил все свои последние деньги на подарки.
Накупил кучу женского белья, набрал всяких игрушек из интим-салона, полагая, что графиня будет от них в восторге, но главное он гордился бриллиантовыми серёжками, которые он купил у одного еврея ювелира, взяв кредит в банке, которые, разумеется, не вернёт.


Неужели бывает такая сильная любовь к женщине? Думал Сергей, вспоминая этого ненормального, пожелавшего остаться в XVIII веке. Какой силой обладают женщины так изменить судьбу мужчины, потерявшего голову от безумной любви, бросившего жену и детей ради того, чтобы навсегда остаться с любимой женщиной?
Он вспомнил Аграфену. Только один день он видел её, и она отодрала его как сидорову козу, и это оставило в душе его неизгладимый след. Он стал рабом её, и ему захотелось снова повстречаться с ней. Непреодолимое желание влекло его к этой женщине, он мечтал пасть перед ней на колени и умолять высечь его.
В конце мая Сергей подал заявку, решив, явится туда через два года после своего последнего визита, её приняли и попросили вернуться точно в срок, иначе дорога в прошлое ему будет закрыта. Он взял три дня, посчитав, что этого достаточно.
До отправления оставалась неделя, и он за это время успел накупить подарков Ивану Семёновичу и Дарье Ивановне, не забыл он и Аграфену, он решил подарить ей золотую цепочку.
Ранним утром он явился в пункт отправления в прошлое с тяжёлой спортивной сумкой, набитой подарками. Её взвесили и разрешили отправляться с ней – по новым правилам с собой можно брать поклажу, не превышающую десяти килограмм, он едва втиснулся с ней в кабину и стал ждать.
Он очутился в майский день на дороге, огляделся вокруг – никого. Та же невысыхающая лужа. Тишина, только где-то там, на реке, послышался отдалённый гудок парохода. Он ещё раз оглянулся. Где же знакомые ворота? Он узнал их с облупившийся зелёной краской, подошёл, постучал – ему отозвался озлобленный собачий лай. Подождал, снова постучал.
- Кто там?
- Это я, Сергей.
- Какой Сергей. Отозвался ему женский голос. По голосу он понял, что это не Аграфена.
- Я был у вас два года назад, я правнук Ивану Семёновичу.
Калитка заскрипела, перед ним явилась рябая баба, она внимательно разглядела его. Он вспомнил – это она держала ему ноги, когда его секла Аграфена.
- Заходи, только никого нет.
- Как? А хозяин?
- Иван Семёнович уехал на Волгу закупать икру и осетров, а Дарья Ивановна забрала детишек и уехала в Сергееву Лавру на молебен.
- Ну, кто-то в доме есть?
- Я. Ну, ты всё равно заходи, коли приехал.
Она цыкнула на собак, те попрятались в будке, рыча оттуда на незнакомца.
Они вошли в дом, рябая провела его в горницу.
- Чаю, а может водочки?
- Нет, не хочу. А где Аграфена?
- Её давно уже нет, хозяйка выгнала её – спилась баба, с мужиками спуталась, по три дня не приходила, а то и пьяненькая под забором валялась. Кому такая нужна? Вот и выгнали. А она тебе нужна? Помнишь, как она тебя прутьями по голому заду охаживала? Она мелко захихикала, показав свои гнилые зубы.
Он смерил её ледяным взглядом. Рябая испуганно сникла.
- Она сейчас живёт на Сретенке, в доходном доме угол снимает, я иногда бываю у неё, помогаю, чем могу, да что толку – спилась баба.
- Я хочу видеть её.
- Бери извозчика – он довезёт прямо к дому, если скажешь к какому. Я с тобой поеду, ты не найдёшь, только платить ты будешь.
- У меня денег ваших нету.
- Как же ты без денег приехал сюда?
- Там откуда я приехал другие деньги.
- Эвон как, другие деньги? Покажи. Она повертела перед носом тысячерублёвую бумажку, и отдала её Сергею.
- У нас не такие, а ты продай мне чего-нибудь, вон у тебя торба, какая большая. Небось, подарков привёз?
Сергей выставил на стол содержимое сумки – рябая стала копаться в привезённых вещах, что-то быстро сунула за пазуху.
- Эй-эй, так не годиться, верни.
Она неохотно вытащила платок.
- Понравился? Это плата за извозчика. Согласна?
- Да.

Долго они тряслись в пролётке по грунтовке, пока не въехали на мощеную булыжником мостовую.
- Тпр-у-у. Этот штоль дом? Спросил извозчик, натягивая поводья лошади.
- Этот, этот. Крикнула рябая. Останови.
Невзрачный деревянный дом, к которому они подъехали, был с двумя этажами. Покосившаяся дверь подъезда с облупившейся краской готова была отвалиться. Вышел какой-то мужичок в расстёгнутой до пупа рубашке с высоким картузом на голове и с гармошкой.
Не пройдя и двух шагов, он заиграл во всю улицу «Светит месяц, светит ясный…, светит полная луна…». Улица для него была мала, он шёл, и от него шарахались прохожие.
- Что у вас за праздник?
- А ты не знаешь? Воскресение.
В подъезде в нос ударил запах жареной рыбы и подгорелого лука. Они поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж.
Рябая постучала в дверь. Тишина. Она снова постучала, и снова тишина.
- Аграфена, ты дома? Это я, Ксюша. Отвори.
Не вытерпев, Ксюша, пнула дверь ногой, и она распахнулась. В нос ударил кислый запах спёртого воздуха, перегара. Маленькая комнатушка едва освещалась слабым светом от зашторенного окна. На кровати лежала Аграфена, повернувшись на живот.
- Что с тобой, Груша?
- Высекли ироды. Она приподнялась, посмотрела на гостей. – А это кто с тобой?
- Не узнаёшь, это Серёжа, помнишь, как ты его секла.
Аграфена приподнялась на локте, оглядела гостя, и улыбнулась.
- Серёженька, как ты здесь оказался? Не забыл, видишь, какой я стала? Выгнали меня, а теперь и высекли. Ой, как ягодки горят. Ксюша погляди, что у меня там.
- Срамно показывать это место при мальце.
- Ничего, я его место видела, теперь и он посмотрит.
Ксюша скинула одеяло с ног Аграфены, подняла исподницу.
- Ах. Вскрикнула она. – Кто же тебя так?
Вся часть тела пониже спины было багрово, ягодицы вспухли с засохшими кровоподтёками.
- Урядник, кровопийца, стал приставать в трактире, под юбку залез, а я его коленом между ног. Бедный аж согнулся в три погибели, а потом потащили в околоток – там и выпороли. Ой, как болит.
- Ничего, заживёт, ты бы помазала чем-нибудь. Тут тебе Дарья Ивановна велела передать пять целковых, наказывала Ивану Семёновичу не говорить – добрая она душа, пропадёт ведь совсем Аграфена.
Сергей смотрел на иссечённый зад Аграфены, и жалость к ней проникла в его сердце, что слёзы выступили на его глазах, он осторожно прикоснулся к обнажённому телу, пальчиком провёл по ягодице.
- Погладь, погладь, Серёжа – мне легче будет.
- Фу, срам-то какой. Фыркнула Ксюша. – Жопу ей ещё гладь. Ты скажи мне, что тебе принести, наверное, не ела давно?
- Не надо мне ничего, уходи, тоска мне от тебя, спасибо, что деньги принесла, а Серёжа пусть останется. Останешься, родимый?
Он кивнул головой.
- Ну, и милуйтесь здесь одни, а я пошла. Ксюша хлопнула дверью.
- Обиделась, ничего, отойдёт.
Оставшись одни – долго смотрели друг на друга. Он любовался её широким лицом русской красавицы, теперь они встретились и в такой необычной обстановке. Она не спускала с него глаз и улыбалась.
- Ты не обижаешься на меня за то, что я тебя тогда высекла, не хотела, но хозяин приказал. Не обижаешься?
Он хотел сказать ей, что он был бы рад, если она высекла ещё раз. Для неё он готов на всё, что она пожелает. Но он смолчал, не смея это произнести.
- Подвинься ко мне. Она обняла его своей горячей рукой и впилась в его губы.
У него закружилась голова, он тесней придвинулся к ней, обнял, и волна сладострастия охватило его тело.
- Фу, да что же я всё лежу. Под лежачий камень вода не течёт. Надо вставать. Она скинула одеяло и встала на ноги, сбросила ночнужку и предстала во всё красе перед Сергеем.
Её белое обнажённое тело как бы светилось в этой убогой полутёмной комнате. Он застыл с полуоткрытым ртом, глядя на неё, дрожь прокатилось по всему телу.
- Что? Хороша? Не уродина? Такие бабы у вас в вашем веке. Она повернулась к нему спиной, даже багровые пятна на ягодицах не портили их красоту.
-Красавица. Прошептали его губы.
Она рассмеялась.
- Красавица я, не красавица, я есть хочу. Два дня ни маковой росинки во рту. Послала бы я тебя в трактир за едой, да ведь заблудишься ты, где мне тогда тебя искать, сокол мой. Я сама схожу, легче мне. Не возражай. Сиди дома, никому не открывай, запрись, я приду, постучусь.
Одевшись, взяв кошёлку, она вышла за дверь.
- Никому не открывай.
Сергей уселся у окна, он видел, как Аграфена вышла из дома, свернула налево и исчезла из виду.

На подоконнике стоял горшок с геранью, ситцевые занавески были раздвинуты. Он выглянул в окно.
Мужичок с гармошкой сидел на тротуаре, отбросив гармошку – он был пьян. Прошёл поп в чёрной ризе, остановился, посмотрел на пьяненького гармониста, покачал головой и пошёл дальше. Прохожие обходили его стороной, бросая на него брезгливые взгляды.
Сергей прочитал вывеску на доме напротив «Цырюльня», но никто не заходил и не выходил оттуда. Прошло с полчаса – Аграфена не появлялась.
Он вспомнил, что забыл о своих подарках, они лежали в спортивной сумке, которую он оставил у порога. Сергей начал выкладывать на стол два батона сервелата. Выставил бутылку коньяку, пакеты с конфетами, торт, три бутылки пива для Ивана Семёновича. Всё это предназначалось хозяевам, но теперь не было смысла оставлять их в доме, ибо их не было дома, и достанутся они другим. В сумке он нашёл маленькую коробочку. Что это? Он открыл, на бархатном дне блеснула золотая цепочка – подарок Аграфене.

Кто-то постучал в дверь.
- Груша, ты дома? Спросил женский голос.
Сергей сжался от страха – вдруг откроют дверь и увидят его. Что он скажет?
Но дверь не открылась.
- Нет её. Снова послышался голос, с кем-то разговаривая, а потом удаляющиеся шаги по скрипучей лестнице.
Время шло, он снова уселся у окна и стал разглядывать улицу. Пьяного гармониста уже не было, наверное, его отвели домой или забрали в участок.
Сергей стал разглядывать потолок – потрескавшаяся шпаклёвка местами отвалилась, обнажив деревянную дранку. Обои на стенах выцвели и кое-где отошли от стены – убогое жилище. Он вспомнил дом купца Ивана Семёновича, который по сравнению с убогим жилищем Аграфены казался дворцом.
Дверь неожиданно распахнулась.
- Заждался милый? Аграфена с раскрасневшимся лицом вошло в комнату, которая с её появлением показалась светлее. Она подошла к столу.
- А это откуда?
- Это мои подарки, я решил принести их тебе, не стал оставлять их доме, коли хозяев, нет.
- И правильно сделал – Ксюха всё сожрёт, да и хахалю своему часть отнесёт, скажет, ничего не было.
От Аграфены пахнуло свежим перегаром. Сергей поморщил нос.
- Ты выпила?
- А что? Если наливают, да подносят – отчего не выпить. Разве какой грех?
Она выставила на стол полштофа водки, выложила фунт колбасы и два фунта ситного.
- Прокоп Иванович добрая душа, уважает он меня. Я его всё время дразню: «Шёл Прокоп, шла Прокопиха и маленькие прокопятки». Он хохочет, аж за живот держится.
- Кто такой Прокоп?
- Трактирщик, он мне и поднёс рюмочку. Нравлюсь я ему. Да не смотри на меня так, пожилой он уже, хотя…
Она рассмеялась.

Сели за стол. Сергей давно не пробовал такой вкусной колбасы. Тот дорогой суррогат, что он взял с собой, было стыдно выставлять на стол, по сравнению с настоящей колбасой. Он достал конфеты и другие сладости, когда Аграфена сбегала к соседке за горячим самоваром и вернулась в сопровождении молодой особы, которую пригласила на чай.
Особу звали Татьяна. Она в упор, не спуская глаз, пялилась на Сергея. Аграфена посматривала то на него, то на Татьяну, как бы вопрошая. – А каков у меня хахаль?
Пили водочку, дошли до коньячка XXI века разлива.
Дверь распахнулась, и вошла ещё одна особа.
- Где ты была, Лидка, тебя только за смертью посылать. Лидка невозмутимо выложила на стол штоф водки, ситный хлеб и коляску колбасы.
- Вот, принесла.
Её усадили за стол, и она весь банкет не спускала глаз с Сергея, строя ему глазки.
Коль пошла такая пьянка – режь последний огурец.
Откуда-то появилась гитара, которую передали Сергею. Он пробежал по струнам и запел баритоном.
- Очи чёрные
Очи страстные
Очи жгучие и опасные…
Его подхватили, и в четыре голоса запели.
- Ох, девки, хорошо-то как. И где ты Груня такого кавалера подцепила? Поделись.
- Не скажу, не отдам.
----------

Захмелевшие дамы, уговорив коньяк, перешли на штоф. Сергей, никогда так много не пил, он достаточно захмелел и сиял улыбкой в этом цветнике.
Одна из дам, он уже забыл имена, села ему на колени, обняла и впилась ему в губы. От следующей стопки водки у него всё поплыло перед глазами. В окне расплывчато виднелся майский закат, позолотивший купола церквей. Вышли две луны и поплыли на потолок.
Он смутно помнил, что его начали трясти за плечи, а потом понесли куда-то и стали снимать с него одежду, и это было последнее, что он помнил.

Он проснулся от дикой головной боли. С трудом разодрав веки, он увидел, что солнце осветило всю убогую комнату. Он привстал, в голове прокатился тяжёлый свинцовый шар. В комнате стоял удушающий запах духов.
- Аграфена. Хриплым голосом позвал он, но никто не отозвался.
- Аграфена. Вторично позвал он и не узнал свой голос.
К головной боли присоединилась боль в животе. Он испугался – где в незнакомом доме он найдёт то, что ему нужно.
И, как бы поняв его проблемы, дверь распахнулась и вошла Аграфена.
- Проснулся родимый? Голова не болит?
- Где у вас тут…
Она поняла.
- Пойдём, провожу, сам не найдёшь
Он с трудом встал с постели и обнаружил, что на нём нет ни единой нитки. Увидев его нагишом, Аграфена рассмеялась.
- Девки тебя вчера оголили, хотели с тобой пошалить, да толку никакого – весь был пополам. На вот надень пока. Она дала ему какую-то рубаху, которая была ему до колен.
Аграфена повела его вниз по лестнице, потом по длинному коридору, остановилась возле двери в тупике.
- Здесь. Назад дорогу найдёшь? Ну, я пошла.

Он вернулся, когда на столе шипела яичница, и Аграфена разливала рюмки.
- Опохмелись, полегчает.
- Не хочу. Что так духами сильно пахнет?
- Да вчерась, когда ты спал, девки пузырёк открыли, и ну поливать на себя. А Танька увидела бутылочку с зелёненьким, думала ликёр, попробовала, а потом долго плевалась.
- Да что ж вы такие бестолковые – духи, которые я тебе подарил надо ими по капельке пользоваться. Теперь от них год будет пахнуть. А зелёненькое – это шампунь – голову мыть.
- Да что ж ты раньше не сказал? Мы бы и не трогали.
Она поднесла ему рюмку к носу. Почувствовав запах водки у него, ком подкатился к горлу.
- Выпей, дурачок, не мучайся – как рукой снимет.
Недолго думая, она схватила его голову подмышку и насильно влила сивуху в рот. Он с трудом проглотил её. Огненная волна обожгла всё внутри, водка, впитываясь в кишечник, поступил в кровь, кровь понесла его к мозгу, и он почувствовал облегчение. Голова прошла, на лице появилась счастливая улыбка, весь окружающий его мир появился в розовом цвете.
- Ну, вот, а то не хотел. Ешь яичницу пока тёплая. Она поднесла свою стопку к губам и выпила её залпом. Аграфена отломила кусочек хлеба, окунула его в селёдочное масло, которое стояло на столе со вчерашнего застолья, пожевала и снова налила стопку.
- Будешь? Прицеливаясь в его рюмку. – Ну как хочешь.
- А кто эти дамочки, что были вчера.
- Татьяна белошвейка, работает у одной модистки. Очень ты ей понравился, всё спрашивала кто ты, да откуда. Не скажу же я ей, что ты из будущего. Лида… ну она, как сказать. По вечерам завлекает мужичков.
- Она…
- Да, но что делать, жить как-то надо. В дом терпимости она не хочет, где как в тюрьме, да мамка не прочь потискать молодых девушек. Платит она городовому рупь за вечер, а он закрывает глаза на это.
В комнате от яркого солнечного света и от стойкого запаха духов стало душно. Аграфена встала и распахнула окно.
- Ну и денёк сегодня, прям лето. Сегодня в баню пойдём, договорилась я с Варламихой, я всегда к ней в баню хожу, штоф поставлю, она и баньку затопит и воды нанесёт, хороша у неё баня. А в одежде в этой походишь, твою я прачке отнесла, заляпал ты её вчера, к обеду будет готова. Она достала из сундука порты.
- На-ко вот надень. Великоваты, а ты их подтяни и пояском затянись.

В полдень появилась прачка.
- Это кому такое бельё, прям заграмоничное. Этому кавалеру штоль. Ну как примерь, я погляжу как на тебе сидить.
Пришлось заголятся при прачке, которая наблюдала, как он натягивает трусы, футболку, путается в брюках, надевая их под внимательным взглядом постирушки, и надевает рубашку.
- Ишь ты, сколько одёжек, уж, не по аглицкой ли моде?
Она ушла, получив от Аграфены деньги за свои труды, повторяя – Ишь ты.
Ему приказали раздеться.
- Чистое в бане оденешь, а пока надень посконное.
Он облачился в штаны, которые доходили ему до груди, надел рубаху и утонул в ней. Ему помогли засучить рукава и подтянуть штаны.
- Стой, чуть не забыл. Возьми шампунь в баню
- Что это?
- Это то зелёненькое, что Танька попробовала.
- А, чё, с мылом нельзя? Я голову мылом мою.
- Серость. От шампуня волосы станут пышными и красивыми.
Она нашла флакон и положила вместе с одеждой в узел.
С узлом они вышли на улицу. Сергею казалось, что все прохожие смотрят на него, но они шли по своим делам, не обращая на него внимания.
Шли недолго. За деревянным забором в тени распускающихся вековых лип стоял небольшой дом. Они вошли. Хозяйка, дородная женщина с мощной фигурой, ждала их на крыльце.
- Пришли? А я и баньку истопила, да воды натаскала, парьтесь на здоровье. Она сверлила взглядом Сергея, как будто рассматривала на нём узоры.
Жар полыхнул им в лицо, когда они вошли в баню. Он молча стоял, не зная, что ему делать. Аграфена сбросила одежду, и предстала перед ним голышом.
- Что стоишь? Раздевайся и бросай одежду оземь, потом подберём. А эту штуку, что на руке тоже сними, спортишь. Когда ты спал, девки хотели её снять, да не получилось.
- Это хронометр, чужой снять не сможет, да и мне нельзя – сниму – вмиг исчезну.
- Эвон как.
Он стал раздеваться, не спуская глаз с обнажённой Афродиты. Она хитро подмигнула ему и повернулась задом.
- Как моя жопа? Прошла?
Он поморщился от грубого слова.
- У нас говорят – попа.
Она залилась смехом.
- Попа – попугай штоль. Может так, и говорят у благородных, а у нас проще – жопа.
Она распахнула дверь в парную, и жар ударил Сергея в лицо.
- Заходи. Да заходи же не бойся. Она шлёпнула его пониже спины и втолкнула в открытую дверь.
Дух захватило у Сергея, который ни разу не был в бане.
- Вот ложись на полок, а я сверху полежу, парься.
Прошло какое-то время он начал привыкать к банному жару, но лежать было уже невтерпёж, вспомнил, как друзья приглашали его в баню, а он отказывался.
- Ты живой? Послышалось с верхнего полока. Парься, вся хворь выйдет из тела, небось у вас там в будущем и бани нет.
- Не могу больше – всё тело горит.
- Когда вся тела горит – это хорошо. Ну, коль невтерпёж, выйди в мыльную, я скоро приду.
Прохладой ему показалась мыльная, это где моются. Вскоре вышла Аграфена красная как рак. Достала чёрное мыло из узла и приготовилась мыть голову.
- Нет, отложи мыло, а шампунь на что?
Потом он тёр ей спину, а потом тёр ещё ниже, восхищаясь полнотой её ягодиц, тёр плечи, бока, и снова возвращался к ягодицам, пока она у него не отняла мочалку.
- Иди сюда, я тебя потру. Аграфена плеснула из шайки на него горячей водой, намылила лыковую мочалку и отчаянно стала его тереть, как будто он не мылся год.
Она приказала лечь ему на лавку, и плеснув на него ещё горячей воды, жёсткой мочалкой прошлась от плеч до того места, откуда растут ноги и располагается мужская гордость, издала нервное хихиканье, и стала намыливать колокольчики.
А гордость вместо того чтобы спокойно вести себя и ждать, когда её помоют, стала неприлично вести себя и подниматься.
Аграфена нашла себе игрушку, она щёлкала пальчиками по поднявшемуся петушку, и это её забавляло. Наигравшись, она приказала Сергею повернуться на живот и стала от плеч натирать его намыленным лыком, дойдя до низа спины, она шлёпнула его по ягодицам. Шлёпнула раз, шлёпнула два, и, найдя, что это занятие ей доставляет удовольствие, крепко отшлёпала по заднице, повторяя. – Ещё, а ещё, а вот так, а вот эдак. Отбив ладонь, она прижалась губами к полушариям и слегка укусила ягодицу.
Сергей лежал и млел от удовольствия, испытывая боль и сладострастие. Обдав его ещё раз водой, она сказала.
- Ну, хватит. Слезай с лавки, пошли вытираться.
Никогда Сергей не чувствовал себя так хорошо – тело дышало свежестью. Голая Аграфена вытирала его холщовым полотенцем, он прижался к ней и поцеловал её в грудь. Сорвавшись, он опустился на колени и неистово целовал ей ноги, повернув её спиной, он мял и целовал её полушария, она не сопротивлялась. Сергей не мог остановиться, ему хотелось целовать и кусать это нежное горячее тело. Как она хороша. Ради этого можно преодолеть два столетия.
Она прижала его голову к своему лоно, и ему хотелось остаться там вечно.
- Ну, хватит, потом, потом, вот придём домой, я вся твоя, ненасытный ты мой.
Она оттолкнула его, он с сожалением собрался одеваться, взял трусы…
- Погоди.
Он взглянул на неё, в руках у Аграфены была розга
- Давай я тебя немножко постегаю, сделай мне удовольствие.


Он не столько удивился, что в бане были розги, сколько её предложением. Его бросило в жар – вот оно его желание, быть высеченным Аграфеной, о котором он мечтал, и которое снилось ему во сне. Она словно угадала его желание.
- Ну, что ты молчишь, боишься.
Голос её был необычайно мягок, он не узнал её. Она взглянула на его мужскую гордость, которая поднялась. Тихо рассмеялась
- Я вижу, что ты хочешь. Вон лавка, ложись.
Как в бреду, не сознавая, что он делает, Сергей подошёл к лавке и лёг на живот. Он трепетал от страха, что его высекут, и в то же время желал этого.
Она подошла к нему, постояла, глядя на его наготу, взмахнула розгой, и жгучая боль заставила его вздрогнуть. Он вцепился в лавку и не произнёс ни звука. Он взглянул на неё, и ему на мгновение показалось в тёмном предбаннике, что в глазах у неё блеснул зелёный огонёк.
Сделав паузу, она стала методично наносить ему удар за ударом. Он слышал писк розги, тихий шлепок по голому телу, и тут же дикая боль на ягодицах. Он запрокидывал голову то в одну, то в другую сторону, казалось, что от этого ему было легче, но это только казалось. Вначале про себя он считал удары, но досчитав до семнадцати, сбился со счёту от нарастающей боли. Он стал тихо постанывать, не в силах сдержать боль.
Повернувшись к ней лицом, он увидел нечто отражающее у стены сзади мучительницы. Это было потускневшее зеркало, в котором смутно отражались ягодицы Аграфены, которые сжимались при каждом ударе розгой.
Она бросила сломанную розгу, ушла в дальний угол предбанника и стала доставать прутья один за другим, выбирая подходящий.
Он лежал в ожидании, сейчас он мог бы встать, и закончить экзекуцию, но тогда зачем он к этому стремился, и он решил терпеть.
Она подошла к нему, взглянула, и он ужаснулся – это была не та Аграфена – это была другая женщина с холодным взглядом в глазах.
Он напрягся, и свист розги развеял все его желания терпеть. Он издал стон, который потряс все стены предбанника, вцепился зубами в край лавки. Взглянув на неё, он увидел зловещую улыбку на её лице, и следующий удар выбил из него отчаянный вопль.
Он вертелся на лавке, стараясь уклониться от жгучей злодейки, но рука секущая угадывала, куда он повернётся, и наносила удар за ударом.
Тихонько скрипнула дверь, повеяло холодком, превозмогая боль, Сергей поднял голову и увидел стоящую на пороге Варламиху.
- Так, кого тут секуть? Так его миленького, так родименького, и бабе бывает праздник посечь мужичка, чтобы не забижали нашу сестру.
Она подошла ближе, встала напротив, и с интересом стала наблюдать, как Аграфена секла Сергея.
- Ну, хватит с него, остынь, ишь разошлась, забьёшь парня до смерти, а он терпелив, давно бы уж вскочил с лавки.
Аграфена бросила розгу, отошла в угол, тяжело дыша с растрёпанными мокрыми волосами.
- Вставай, Сергунчик, вставай милый, больше она тебя не тронет. Одевайся, да пойдемте ко мне чаю откушать, а то и водочки.

- А ты, Аграфенушка ступай в дом, а я хлопца полечу. Ложись милый, на лавку, штанишки пока не надевай, да не бойся, больно не будет.
С запылённой полки она достала маленькую квадратную бутылочку с бурой жидкостью, капнула несколько капель на горящие ягодицы, и мягко стала натирать их бальзамом.
- Что это?
- Настой белены на прованском масле. Потерпи, всё пройдёт, как рукой снимет, и сидеть сможешь. Я своего милого посеку, а потом ягодки да и помажу.
- Так вот почему здесь розги. А зачем вы его секёте?
- Да как же не посечь, слаб он у меня до водочки, как выпьет, неделю в запой уходит. А потом приходит с повинной, просит. – Посеки меня, матушка. Посеку, отчего не посечь, да толку что – глядь, через месяц опять в запой ударился. Вот я и держу постоянно пруточки. А тут намедни приходит ко мне одна дамочка. – Посеки мол моего отрока, совсем от рук отбился, вдовая я, рука не поднимается его отстегать, заплачу. Пришлось согласиться, уж очень она уговаривала. А отроку четырнадцать годочков от роду. Пришла, едва скрутили мы этого балбеса с горничной да с хозяйкой. Уложили на лавку, да порточки долой, злость меня взяла укусил он меня, когда вязали его. Уж я на нём отыгралась. Слез он с лавки тихий, тихий весь в слезах, аж жалко стало хлопчика. Потом хозяйка уж так меня благодарила, говорит – не будешь слушаться – Варламиху позову, сразу, как шёлк становится. А деньги я с неё не взяла.
Она замолчала, продолжая гладить ягодицы. Он почувствовал как они немеют и теряют чувствительность.
- А пошто тебя Груша розгами потчевовала? Провинился никак?
Он промолчал.
- Ну ладно, коли не хочешь, не говори. Только в следующий раз не поддавайся так. Знаю я её, в неё словно бес вселяется, когда она сечёт. Ты ещё полежи чуток, да приходи, а я пойду, да самовар погрею.

- А вот и Сергунчик, садись миленький, откушай, чем Бог послал.
Аграфена с улыбкой смотрела на него, наблюдая, как он присядет, и широко открыла глаза от изумления, когда он ни пикнув, смело, шмякнулся на стул.
Пили водочку, закусывая копчёной селёдочкой, грибочками и провансальной капусткой, не обошли вниманием осетринку, тонко нарезанной и красиво уложенной в китайской тарелочке.
- А вот сёмгушка, откушай Серёженька. Хозяйка любезно обслуживала Сергея, отдавая все внимание ему за столом.
Как только откушали водочку с прилагающийся к ней закуской, пришла чернявая девка и водрузила громадный самовар на стол.
Вмиг на столе появились кренделя, бублики, ватрушки и громадная серебряная сахарница с кусками белоснежного сахара.

Уже и солнце начало клониться к закату в этот майский длинный день, уже и хозяйка допивала свою несчётную чашку чая, да и Аграфена не отставала от неё, утирая лоб льняным полотенцем, да и чернявая девка всё приносила и приносила выпечку, чтобы тарелки не оставались пустыми, а чаепитие всё не кончалось
Сергей устал за этим чаепитием, выпив три чашки чая, и, несмотря на уговоры хозяйки, он больше не мог, пить и есть за этим хлебосольным столом.

Распрощавшись с хлебосольной хозяйкой, они вышли на улицу, освещённой тусклыми фонарями, и чтобы не упасть в темноте, держались под руку.
- А ты терпеливый. Не больно было сидеть с выпоротой задницей. А?
Он зло посмотрел на неё
- Нет.
- Ну, ладно, не обижайсь, это я, любя тебя высекла.
- А, где хозяин, почему его не было?
- О, он теперь в Астрахани, осетров закупает. Приедет, продаст, а потом опять в запой ударится, а как протрезвеет – Варламиха его по попке, по попке. Она захихикала нервным смешком. – Мужик он хороший, да смирный, вот только одна беда, замучилась с ним Варламиха.
Пришли, поднялись по тёмной лестнице, распахнули дверь, и стойкий запах духов ударил в нос. Аграфена зажгла керосиновую лампу, распахнула окно, свежий ветер ворвался в комнату и поднял занавески. Он заметил - в как полутёмной комнате горели её глаза, она молча приблизилась к нему, стиснула в объятиях и жарко поцеловала. Лихорадочно стала срывать с него одежду, через голову скинула платье и голая прижалась к нему.
- Голубчик ты мой. Погоди, я постель расстелю.

Коротка майская ночь, рассвет заглянул в окно, прогоняя ночную темноту, нескромно осветив двух любовников, обнявшихся в сладком сне и сброшенное бельё на полу возле кровати.
Взошло солнышко, осветив комнатушку ярким светом. Проснулась обнажённая нимфа, поглядела на спящего возле неё, поцеловала в губы и положила голову ему на грудь.
Вставал день, просыпался город, по булыжной мостовой прогрохотала ранняя пролётка.
Аграфена встала, оделась, собрала с пола Серёжину одежду, аккуратно повесила её на спинку стула и вышла из комнаты. Вернулась она через полчаса с горячим заваренным чайником и со сковородой, где жарилась колбаса.
Жалко ей было будить Серёжу, она долго глядела, как сладко он спит.

Вчера он ей сказал, что ему пора возвращаться.
- Когда?
- Завтра десять часов утра.
- А остаться нельзя?
- Нет, если я останусь, то не смогу больше к тебе вернуться.
- А с собой ты меня не возьмёшь в твоё будущее.
- Нельзя, неизвестно, что может с тобой случиться.

Ах, как жалко его будить. Она потрепала ему волосы.
- Серёжа. Вставай, миленький, пора.
- М-м-м. Он повернулся на другой бок.
- Опоздаешь.
Наконец, ей с трудом удалось его поднять, но разбудить не удалось, и только тогда, когда она помогла ему умыться, поливая из кувшина над тазиком, он окончательно проснулся. Он взглянул на хронометр.
- Сколько ещё осталось?
- Три часа.
- О, Господи, как быстро время пролетело. Иди, поешь.

Ох, эти женщины, вечно они куда-то торопятся. Они прибывают на вокзал до отправления поезда за полтора часа, маются в зале ожидания. Вскакивают при объявлении отправления какого-то поезда.
- Да не наш это, не наш. Сиди спокойно.
А за полчаса до отправления они торчат на платформе, вглядываясь вдаль – не идёт ли.
В гости они собираются за два часа до приглашения, хотя ехать туда сорок минут.
На прием к врачу они приходят за час, и сидя у кабинета, рассматривают на стенах старые осточертевшие плакаты на стенах, призывающих делать прививку от гриппа.
Не знаю, как ваши жёны, но моя именно из этой категории.

Нет бы Аграфене дать, поспать парню, зачем его будить так рано?
Они сидели друг против друга, взявшись за руки. Он через каждые пять минут подносил к глазам хронометр.
- Сколько осталось?
- Через пятнадцать минут.
Время подходило, они встали, она бросилась ему на шею.
- Возьми меня с собой, опостылела мне здесь эта проклятая жизнь.
- Ты думаешь, там лучше.
Он отстранил её от себя. Взглянул на хронометр, посмотрел на неё и растаял в воздухе.


Пётр Фёдорович.
Это ещё не конец. Мы оставили влюблённого в графиню Салтыкову там, в Елизаветинские времена и продолжим рассказ.

Прошёл год, как Пётр Фёдорович покинул XXI век, предпочтя ему век XVIII. Напрасно пытались с ним связаться – ответа никакого не было.
Через месяц после исчезновения Петра Фёдоровича в БПП ворвалась его разъярённая жена.
- Где мой муж, куда вы его дели?
Ей попытались вежливо объяснить, что он решил добровольно остаться навсегда в 1748 году. Даме показали расписку, где её пропавший муж просит, не беспокоится о его судьбе, ибо он решил остаться там навсегда. Кто-то из бюро рассказал ей, что он решил, остался из-за любовницы графини Салтыковой. Это привело её в ярость.
- Каков подлец, оставить жену и детей из-за какой-то шлюхи графини. Я высеку его, обещаю, что это я сделаю.
- Мадам, прежде чем вы выполните своё обещание – его надо найти и вернуть, но мы не в состоянии это сделать.
- Тогда отправьте меня туда, я найду его. Я глаза выцарапаю этой графине.
- Сударыня, мы потеряли Петра Фёдоровича, и теперь вы хотите, чтобы мы потеряли вас?
- Не потеряете, я сильная, я вынесу всё и найду его.
После долгих уговоров бюро согласилось отправить её отыскивать своего мужа, но она должна пройти курс обучения истории того времени.
- Вы поймите, прошло почти 300 лет с того времени. Другие нравы, другой язык, другая одежда, другие люди. Всё это вам нужно знать.

Но сделаем небольшое отступление.
В 1903 году, когда ремонтировали изразцовую печь в доме Салтыковых, вскрыли тайник, в котором нашли рукопись. Дом уже не принадлежал Салтыковым, его купил купец Померанцев, который затеял ремонт, и строители нашли завёрнутые в пергамент полуистлевшие листы бумаги с едва заметными записями.
Хозяин, полистав её, и не разобрав, что в ней написано, положил рукопись в сундук и забыл о ней. Только в 1907 году, когда к нему приехал в гости двоюродный брат малоизвестный историк Померанцев Кондрат Васильевич, вспомнили о рукописи.
Первое, что удивило Кондрата Васильевича, что строки были написаны не пером, а каким-то другим предметом. Чернила были непонятного светло-синего цвета, коими не пользовались в XVIII веке. Но что больше поразило его, что текст был написан кириллицей, но совершенно другой грамматикой, с выпадающими из алфавита некоторыми буквами. Что ещё поразило Кондрата Васильевича – рукопись была написана двумя людьми. Как он понял – писал мужчина другой грамматикой и женщина гусиным пером грамматикой того века.
Долго и терпеливо изучал Кондрат Васильевич текст рукописи и понял, что это было послание из XVIII века. Возможно, оно имеет отношение к нашему герою пожелавшему остаться в Елизаветинские времена.
Итак – что же там?

Я решил записывать всё происходящее со мной в этом необычном мире, куда я прибыл по своей воле и не жалею об этом.
Матрёна Павловна Салтыкова дала мне листы бумаги, куда я буду записывать все, что в моих силах.
Она склонилась надо мной, и с интересом наблюдает, как я пишу.
- Чем это ты пишешь? Я такое перо никогда не видела?
Откуда её знать про авторучку, я попытался ей объяснить, но она так ничего и не поняла, предложила мне гусиное перо, но я его сломал при первой попытке написать слово, да к тому же наделал клякс. Нет уж, лучше писать авторучкой.
Первый раз я прибыл в разгар лета и очутился на аллее парка возле дворца. Далеко от себя я заметил расфуфыренных дам с невероятными причёсками и такими же невероятными шляпами на голове.
Я прошёлся по аллее и заметил, что все гуляющие в парке обращают на меня внимание. Я не заметил, как мимо меня пронеслась карета, которая чуть не сшибла меня. Карета резко остановилась, я подошёл, из окна на меня смотрела очаровательная дама. Я сделал ей поклон.
Дверь кареты открылась.
- Садитесь, сударь, немедленно. Приказала очаровательная дама.
Я сел в карету.
- Трогай. Крикнула она кучеру.
Мы ехали молча, она не спускала с меня глаз. Наконец она спросила.
- Кто вы, сударь, и что за странное платье на вас, как вы оказались возле дворца?
В изумлении я смотрел на это прекрасное создание, боясь произнести слово.
- Вы не понимаете меня? Вы иностранец?
Она снова что-то спросила меня на непонятном языке, и как я понял на французском.
Я взглянул в окно кареты, мы ехали по лесной дороге.
- Куда мы едем. Спросил я незнакомку.
Она обернулась ко мне.
- В охотничный домик, я вас спрячу, иначе вам грозит опасность.
- От кого, я ничего не сделал?
- Вас могут принять за шпиона, а если вы попадёте в руки Шувалова, вам грозит мучительная смерть.
- Но я не шпион, я прибыл из будущего.
- Откуда? Я не помню названия такого города или села.
- Я действительно из будущего из XXI века.
Она удивлённо посмотрела на меня.
- Скоро приедем, и вы там расскажете всё про себя, будете мне врать, я вас высеку.
Я опешил от этого заявления – эта очаровательная дама способна высечь взрослого мужчину. Впрочем, что удивляться, я попал в этот варварский век, сечение розгами, было обыденным делом.
Но мы приехали. Она приказала выйти из кареты. Я увидел приличный дом в гуще леса. Мы вошли в дом, где обстановка не соответствовала своему названию – гостиная, спальня и другая комната с более скромной обстановкой, где стояла длинная широкая скамья, при виде которой меня охватила дрожь – уж не на ней ли меня будут сечь.
Дама заметила мой страх и улыбнулась.
- Нюша. Крикнула она.
Из-за двери показалась женщина в простой крестьянской одежде. В пояс поклонилась графине.
- Что вам угодно, матушка барыня?
- Приготовь что-нибудь нам поесть. Да посмотри – нет ли в сундуке какой-нибудь мужской одежды. Надысь Алексей Магарыч тут что-то оставлял.
- Слушаюсь, барыня.
Она исчезла. Через некоторое время она появилась с ворохом одежды.
- Вот, барыня, что нашла.
Графиня взяла одежду.
- Так камзол, панталоны, башмаки, рубашка – переодевайтесь.
Она смотрела на меня и не собиралась уходить.
- Что вы стоите как солевой столб, переодевайтесь.
- При вас?
- При мне, хочу посмотреть какой там мужчина из будущего.
Я снял пиджак потом рубашку, потом брюки. Она брала в руки каждую мою одежду и внимательно разглядывала и удивлённо покачивала головой.
Я остался в одних трусах, и не знал, что мне делать дальше.
- А это что вы оставили?
Она дёрнула за резинку трусов.
- Снимайте, я приказываю.
Залившись густой краской, я снял последнюю одежду и встал перед ней обнажённый. Она внимательно разглядывала меня, обошла вокруг, неожиданно шлёпнула по ягодицам.
- А вы сударь хороши, не хуже наших кавалеров.
В это время вошла служанка с большим блюдом в руках, увидев голого мужчину, она чуть не выронила блюдо и остановилась в изумлении.
- Кушанье пода…
Графиня подхватила у неё блюдо и поставила на стол.
- Ступай, ступай, Нюша, да вина не забудь, да чаю подай, когда позову. Ну, а вы, сударь, пора одеваться. И она рассмеялась.
С помощью графини, я напялил на себя панталоны, надел рубашку и камзол, влез в башмаки, которые оказались мне тесны, и почувствовал себя очень неуютно.
- Ну, как вам новое платье?
- Неудобно.
- Привыкайте, а вашу одежду я прикажу Нюше спрятать.
Сели за стол, я оглядел блюдо, там лежали куски жареного мяса, положил в свою тарелку несколько кусочков – недурно.
- Кушайте – это зайчатина.
Она глядела на меня сквозь бокал вина.
- Меня зовут Салтыкова Матрёна Павловна, близка ко двору, Елизавета Петровна мне благоволит, муж сейчас в отъезде заграницей. А кто вы, сударь.
- Я Пётр Фёдорович, прибыл из XXI века, как я вам уже говорил.
- Пётр Фёдорович? Вы полный тёзка нашему престолонаследнику Петру. Расскажите, что у вас там, в XXI веке, может быть, я вам поверю.
Я пустился в рассказ, признаться я не силён в истории. Она внимательно слушала, задавала много вопросов, когда я коснулся смерти Петра III и восшествии на престол Екатерины, которую назовут Великой.
- Я так и догадывалась, что для Петра это добром не кончиться – войди он на престол, погубит Россию, но кто его убьёт?
Я не мог ответить на этот вопрос, я забыл имя этого человека.
Потом я рассказал о нашествии Наполеона на Россию, и победу над ним. Далее я перешёл в XX век и рассказал о революции и о свержении царя.
Она вскочила на ноги.
- Вы лжёте сударь – Россия не может без царя, за эти слова я передам вас в руки тайной канцелярии.
Я смертельно испугался, но она сменила гнев на милость.
- Да, лучше не заглядывать в будущее, не рассказывайте больше, и держите язык за зубами, если вам придётся столкнуться ещё с кем кроме меня. Я не выдам вас…

Я встретила его случайно и чуть не сбила каретой, отвезла в охотничий домик, где переодела его в мужское платье, ибо то, что было на нём – было убожество, хотя он утверждает, что там все носят такое одевание. Я нарочно заставила его раздеться донага, когда он переодевался в мужское платье, чтобы посмотреть, как выглядит этот мужчина из XXI века. Он утверждает, что прибыл из будущего, но стоит ли ему верить, хотя он носит странную одежду, и я верю ему с трудом.
Как можно прибыть из будущего? У него странная речь, некоторые слова я не могу понять. Я попросила его рассказать о том времени, из которого он прибыл, обещала его высечь, если он будет лгать. Он сильно побледнел, я увидела страх в его глазах. Меня это сильно развеселило, хотя я не подала виду, просто я хотела его попугать.
Самое удивительное, что имя его как у нашего престолонаследника. Я сама не могу понять, что привлекло меня к нему. Он необычен, он не такой, как наши напыщенные кавалеры – видимо, это судьба встретить этого человека.

Она уехала на следующее утро, приказав Нюше выполнять все мои приказания.
- Не выходите, сударь из дому, вы можете подвергнуться опасности, если кто вас увидит. Сидите тихо, завтра я приеду.
Я прибыл сюда, чтобы посмотреть, как живут люди в этом веке, а должен сидеть в этом домике. Впрочем, домик его не назовёшь. Я от скуки бродил по нему, осмотрел две комнаты увешанные коврами с изображением охоты. Третья комната была заперта, и я напрасно пытался туда попасть.
В доме была кухня с большой печкой, за которой пряталась Нюша, она была как тень в этом доме. Когда я вошёл, она поклонилась мне в пояс.
- Что вам угодно, барин?
- Ничего, ничего, отдыхай.
Днём она зашла ко мне.
- Кушанье подано, барин.
Я лежал на диване, рассматривая потолок, который был обшит досками.
- Спасибо, Нюша.
- Кушайте на здоровье, барин.
Она встала подле стола и ждала распоряжений.
Еды было столько, что несколько человек могли бы насытиться. Водка была необычайно приятная. Грибочки отдавали какой-то незнакомой пряностью, отчего были необычайно вкусны. Я придвинул к себе блюдо с жареной бараниной под чесночным соусом, и нашёл, что так вкусно у нас не готовят.
Нюша убрала доеденное блюдо с бараниной, и принесла судака, нарезанного на куски и украшенного зеленью петрушки. Он был фаршированным гречневой кашей с кусочками жареных грибов и луком – ну как тут не пропустить рюмочку.
На десерт Нюша внесла большую вазу с апельсинами, спелыми грушами и виноградом. Откуда в правлении Елизаветы Петровны могут быть апельсины и виноград? Значит и тогда знали эти фрукты.

Я приехала рано утром, он спал, я тихонько подошла к нему, нагнулась и поцеловала. Он что-то пробормотал во сне и повернулся на другой бок. Я не стала его будить, приказала Нюше затопить баньку.
- Долго спим, сударь, светлый день на дворе, или вы привыкли спать там до полудня. Сейчас мы сходим в баньку. Любишь баню, Петруша?
Он сказал, что бане никогда не был, да и не моются у них в бане, есть ванна в каждой квартире, там и моются. Правда есть в Москве Салдуны, куда ходит париться элита да толстосумы. Я не поняла, что такое Салдуны, наверное, это что-то римских терм, где совершаются оргии с молодыми девицами.
Я взяла его за руку и повела в баню, он немедленно выбежал оттуда.
- Жарко.
- А ты разденься и сядь на лавку – быстро привыкнешь.
Я разделась и повернулась к нему, он широко открыл глаза, поедая меня взглядом, вскочил, и через панталоны у него торчало то, что находиться между ног у мужчин.
Он бросился к моим ногам, и стал неистово целовать их, я не сопротивлялась, он не оставил ни одного местечка на моём теле, где бы ни прикасались его губы. Я была на вершине блаженства. Потом он подхватил меня на руки и уложил на лавку, лихорадочно сдирая с себя одежду.
- Потом, потом, милый, сначала попаримся.
С трудом я оторвала его от себя, в парную я загнала его крепким шлепком по жопке, он пытался выскочить, но я загородила ему дверь.
Он пришёл в себя, я хорошенько отхлестала его веничком, потом он меня, потом мы вышли из парной и мылись. Я тёрла его лыковой мочалкой до покраснения ему спину, он пожаловался, что мыло чем-то воняет, за что получил хороших шлепков пониже спины – похоже, что ему это нравится.
(продолжение будет)