Клуб "Преступление и наказание"

Конный рейд генерала Мамантова

- О положении на южном фронте жарким летом тысяча девятьсот девятнадцатого года нам расскажет... Нам расскажет...
Остриё карандаша в пронзительной тишине неторопливо блуждало то вверх, то вниз по строкам школьного журнала.
- Нам расскажет... Расскажет нам... Тридцать семь чертей, как сегодня душно...
Татьяна Николаевна с противным скрежетом по полу отодвинулась на стуле от стола и, оперевшись обеими руками о его край, тяжело подняла на ноги своё пышное уже немолодое тело. Распахнув окно, размашисто отдёрнула в сторону раздувшиеся было на сквозняке розовые занавески, и глубоко всей грудью вдохнула майский воздух. В класс полетел тополиный пух. Уже две недели аномальная жара водила природу за нос. Татьяна Николаевна не могла припомнить, чтобы тополя созревали уже к концу мая. Татьяна Николаевна почему-то вспомнила своё первое свидание...

Они познакомились июльским летом в читальном зале публичной библиотеки. Сначала выяснилось, что ему нужен карандаш, потом что его зовут Алёша, потом, что он тоже уже дочитал свои книжки и ему тоже пора домой. Потом они пошли через парк с красивыми дорожками и высокими тополями. Тополиный пух опадал как снег, покрывая траву, скамейки, кружась в вихрях лёгкого ветерка на дорожках, забиваясь Тане в волосы, и Алёша смахивал его с Тани, рассказывал про разницу между мужскими тополями и женскими, про то, как много у женских тополей проблем с пухом, вгоняя Таню в краску неприличными сравнениями с женскими проблемами у девушек, про то, что надо высаживать мужские, чтобы не было пуха, и уже совсем удивительные истории, как мужские тополиные особи мутируют в женские. Потом он проводил её до самого дома. Таня пока ещё не хотела, чтобы он знал, в какой квартире она живёт, поэтому прощались на лестнице возле почтовых ящиков. Потом Алёша стал к ней приставать, чтобы она дала себя поцеловать, и под конец совсем уж неприлично потрогал ей между ног, и крепко там сжал рукой...

Лёгкие смешки вернули Татьяну Николаевну в реальность. На искусственной коже сиденья стула Татьяны Николаевны строго посередине блестела ярко выраженная влажная полоска пота, начинаясь спереди сидения, и заканчиваясь по центру, где переходила в овальной формы потное пятно. Обычно, прежде чем встать, Татьяна Николаевна легонько сдвигалась вбок по стулу, чтобы незаметно затереть образовавшиеся от промежности сквозь юбку следы пота. "Тридцать семь чертей, проклятая забывчивость. Надо взять зелёный стул в учительской, с матерчатым сидением. Давно хотела, да всё руки не доходят." Татьяна Николаевна, поспешно прикрыв дверь в класс, чтобы унять сквозняк, вернулась на стул.
- Расскажет нам... Нам расскажет...
Короткий звонкий чих прервал мёртвую тишину восьмого "б". Не поднимая головы от журнала, Татьяна Николаевна перевела взгляд поверх очков на Лопухову, плотно зажавшую пальчиками носик, чтобы не чихнуть во второй раз.
- Хорошо, пусть будет Лопухова.
По классу прошёл облегчённый шорох.
Лопухова с грустным выражением лица медленно поднялась из-за стола и поплелась к доске.
- Короткова! Куницына! Перестаньте шептаться! Тридцать семь чертей! Сейчас помогать Лопуховой будете!
Лопухова, встав возле стола Татьяны Николаевны лицом к классу, в задумчивости переминалась с ноги на ногу.
- Начинай, Лопухова.
Татьяна Николаевна закопалась взглядом в свою толстую тетрадку в потёртой кожанной обложке с одной ей понятными записями, где, как все предполагали, она делала пометки об ошибках во время ответов на свои вопросы. Вписав фамилию ученицы, она ставила напротив какие-то крестики, крючочки, квадратики, кружочки.
- Лопухова, ну что резину тянешь? Начинай. Итак, лето тысяча девятьсот девятнадцатого года. Гражданская война...
- Гражданская война... Генерал Мамантов...- задумчиво замямлила Лопухова.
- Какой фронт?
- Фронт...- Лопухова настороженно подняла глаза в поисках подсказки кого-нибудь из класса. Кошкина делала Лопуховой какие-то знаки, смешно вытягивая губки трубочкой. - Южный фронт,- рискнула догадкой Лопухова. Кошкина закивала.
- Кошкина! Тридцать семь чертей! Встань и выйди из класса!
- Татьяна Николаевна, я же ничего не делала, - стала испуганно оправдываться Кошкина.
- Выйди из класса!
Кошкина, вся покраснев, направилась к двери. Занавески снова вздулись от сквозняка, и снова опали.
- Так. Гражданская война, южный фронт. Продолжай, Лопухова.
- Южный фронт...
- Фронт между кем и кем?
- Фронт... между...
- Так, всё, Лопухова, уже понятно, что не учила.
- Я учила, Татьяна Николаевна, я, честное слово, учила!
- Учила, да не выучила! Тридцать семь чертей! Куницына, помоги Лопуховой.
Куницына, вскочив, затараторила наизусть заученный абзац из школьного учебника: "В середине августа тысяча девятьсот девятнадцатого года в ходе Гражданской войны Южный фронт красных попытался перейти в контрнаступление с целью разгромить главную группировку белых войск, овладеть нижним течением Дона и не допустить отхода основных сил противника на Северный Кавказ. Заблаговременно узнав о подготовке контрнаступления, деникинское командование решает предпринять попытку сорвать наступление, направив в рейд по тылам красных войск четвёртый Донской казачий корпус генерал-лейтенанта Мамантова."
- Молодец, Куницына, садись. Лопухова, я, конечно, могу поставить тебе двойку, но у тебя уже и так две.
Татьяна Николаевна, легонько сдвинувшись вбок по стулу, грузно поднялась и, пройдя мимо потупившейся в пол Лопуховой, открыла дверь: "Кошкина, вернись в класс!",- обратилась она к выгнанной Кошкиной,- Не помогли Лопуховой твои подсказки.
- Раздевайся, Лопухова.
Лопухова, с досадой закусив губу, отвернулась к доске и стала расстёгивать школьную блузку. Татьяна Николаевна достала из верхнего выдвижного ящика стола три ремешка.
- Лопухова, тридцать семь чертей, ты чего прикрылась?- удивилась Татьяна Николаевна, когда обернулась на Лопухову, которая уже разделась и стояла лицом к классу, одной рукой прикрывая грудь, другой писю. Ученицы школы-интерната всегда мылись в одной бане, одновременно всем классом, и никаких комплексов друг перед другом, равно как и перед учителями по таким пустякам не испытывали. Это была осознанная политика руководства школы, по мнению большинства её педагогов, способствовавшая формированию правильного спокойного отношения воспитанниц к деликатной теме. Татьяна Николаевна, конечно, наигранно лукавила, потому что понимала, как меняется восприятие в зависимости от обстоятельств, и, одно дело, все вместе наравне в бане, и другое, в классе, одной у всех на виду, когда все одеты и с любопытством смотрят. Татьяна Николаевна была противницей такого правила, и в своё время на педагогическом совете настаивала на изменении предписанного инструкцией порядка проведения наказаний, но руководство школы, как и многие учителя, проявило тупую последовательность, предписывая "просто" не акцентировать внимание на деталях, могущих иметь нездоровые интимные ассоциации. Впрочем, Лопухову бог не обидел, и хотя в силу возраста формы не дошли ещё до девичьей зрелости, но тренд был очевиден, и таз уже к неполным шестнадцати раздался так, что мама не горюй. "Идеальные формы для родов", подумала Татьяна Николаевна, и тут же внутренне себя одёрнула, потому как не её это дело думать про такое, она учитель и педагог, и её обязанность - нести знания и прививать жизненные ценности, а не давать оценки физиологического свойства. Выбрав из ремешков самый длинный, Татьяна Николаевна сдвинула с края своего стола книги.

- Ну что ж, Лопухова. Учила, да не выучила,- повторила Татьяна Николаевна свою любимую поговорку,- По делам и кнут.
Лопухова, потупившись в пол, заметно приуныла. Татьяна Николаевна опять полезла рукой в ящик стола и стала неторопливо в нём что-то перебирать.
- Лопухова, давай сюда указку.
Лопухова, вся бледная, в ступоре переступая с ноги на ногу, продолжала стоять как конь в конюшне. Татьяна Николаевна, достала из стола небольшую, но увесистую бутыль со спиртом и принялась выковыривать из неё неудобную пластмассовую пробку.
- Так, Кошкина, подай указку! Лопухова, тридцать семь чертей, ложись.
Кошкина, торопливо засуетилась. Выразительный чпок ознаменовал уверенную победу Татьяны Николаевны над герметичностью. Кошкина, тихонько положив указку на стол перед Татьяной Николаевной, в страхе попасть под раздачу быстро прошмыгнула обратно на своё место. Татьяна Николаевна, порвав полиэтиленовый пакет с ватными тампонами, указательным пальцем прижала один к горлышку бутыли и размашисто заболтала ею туда-сюда в воздухе.
- Лопухова, тридцать семь чертей, сейчас дополнительные заработаешь.

Лопухова обречённо-послушно подошла к столу Татьяны Николаевны со стороны класса и легла поперёк стола промеж двух больших железных колец, надёжно прикрученных к столу крупными болтами. Татьяна Николаевна, продев ремешок через кольца, плотно притянула к столу неслабую талию Лопуховой. Двумя другими ремешками Татьяна Николаевна зафиксировала ноги Лопуховой на уровне колен в нижней части стола, где кольца были закреплены на вертикальной доске, закрывавшей ноги учительницы от неуместных взглядов учащихся. Таким образом приспособленные для телесных наказаний массивные дубовые учительские столы были в каждом учебном помещении. Конструкторское решение было простым, надёжным и без излишней специфической эстетики, пожалуй, совсем и ненужной на такие случаи. Видневшиеся на столе кольца для фиксации не имели устрашающего вида, и больше были похожи на элементы альпинистского снаряжения, но, вместе с тем, конкретно напоминали воспитанницам о том, что есть и куда более действенные методы на случай, если устные убеждения уже не дают надлежащих результатов. Татьяна Николаевна достала из ящика стола ещё два ремешка, которыми зафиксировала согнутые в локтях руки Лопуховой за кольца на верхней доске стола. Татьяна Николаевна хорошо помнила страстные дискуссии по вопросу выбора удачного способа фиксации. На педсоветах "до хрипоты" обсуждались и "наивный" минималистский подход без фиксации, когда воспитаннице надлежало самостоятельно удерживать предписанную позу на протяжении всего наказания, и "тяжёлые случаи" привязывания толстой верёвкой на длинной узкой деревянной скамье. Сомнения на тему, где наказывать - в классе во время урока публично в назидание другим воспитанницам, или килейно в отдельной комнате. В одежде, без одежды, частично в одежде, частично без одежды. Во время урока дежурным педагогом, или после уроков, или на перемене. Публично во время урока лицом к классу, или ягодицами к классу, или боком. Лицом к классу - болезненные гримасы могут травмировать психику других воспитанниц, ягодицами - сомнения деликатного свойства, боком - ни то, ни сё. В конце концов, все устали спорить, и руководство приняло решение - на учительском столе, без одежды, с фиксацией ягодицами к классу, во время урока, в назидание.

Татьяна Николаевна, охватив указку проспиртованным тампоном, добросовестно несколько раз пропихнула её туда-сюда, закрыла бутыль со спиртом, поставила в ящик стола прямо перед носом Лопуховой, и задвинула обратно. Лопуховой пахнуло в нос спиртом, и внезапно резанула оглушительная боль. Татьяна Николаевна любила такое начало - сразу и без предупреждений сбить спесь несколькими хлёсткими ударами. Три удара легли удивительно точно в одну линию по самому верху ягодиц чуть ниже копчика. Лопухова вскрикнула и рыпнулась в сбруе, широко раскрытым ртом беспомощно хватая воздух. Вдоль рельефно набухшей багровой полосы выступили крошечные капельки крови. "Учила, да не выучила", вновь донеслось до слуха Лопуховой, и три новых хлёстких удара прорезали линию, на этот раз по ногам Лопуховой в трёх пальцах ниже ягодиц. Лопухова, по-кобыльи встряхнув головой, некрасиво заревела, инстинктивно сжимая и разжимая от боли пальцы на ногах. Татьяна Николаевна спокойно смотрела на конвульсивные движения пальцев Лопуховой. И весь класс, затаив дыхание, смотрел на пальцы. Рёв Лопуховой постепенно успокоился до невнятно-безобразного мычания "ыыы, ыы-ыы, ыыы, прос-тииите Тать-я-ннн-а Ник-кола-ииивна, ыыы". Выждав ещё несколько секунд, Татьяна Николаевна повторила, уложив по три удара сверху и снизу в те же линии. Лопухова, опять взревев, отчаянно заболтатала ногами, после чего, всхлипывая, подняла их ступнями к ягодицам, как бы пытаясь защититься от боли. Мышцы на ягодицах судорожно сжимались и разжимались, а самое неприличное место конвульсивно втягивалось и расслаблялось, пока вдруг не издало совсем уж неприличный лёгкий пук. В классе раздались смешки. Татьяна Николаевна, брезгливо поморщилась и наотмашь хлестанула указкой по ступням. Лопухова, инстинктивно отдёрнув ноги книзу, заскулила. Пальцы на ногах Лопуховой снова беспорядочно закрючились от боли.
- Лопухова, веди себя прилично, тридцать семь чертей - сделала справедливое замечание Татьяна Николаевна рыдающей Лопуховой, и, открыв пошире окно, отдёрнула занавеску. В класс снова полетел тополиный пух.

Татьяна Николаевна невольно вспомнила тот неприятный эпизод. Алёша, прижавшись к ней в постели всем телом сзади, обнимал её за талию, ласкал ей соски, теребил ей её аккуратно выбритую дорожку (выбритую ради него, видел бы он те заросли, которые были до его появления...), мягко поглаживал по губкам, пытаясь нащупать клитор. Она чувствовала ягодицами его совсем уже гордое достоинство, влажно, мягко и мощно напиравшее сзади, потом как оно упёрлось туда... Она не хотела туда. Да, туда она не хотела. А он хотел и туда тоже. Он просил расслабиться и ни о чём не думать. Она послушалась. Она тоже уже выпила тот портвейн. Она расслабилась, он стал туда дальше, и она тоже это случайно сделала, она тоже, как и эта дура Лопухова... Ей стало стыдно, она была пьяная, но ей тогда стало стыдно. Наверное, мало выпила? Татьяна Николаевна подумала, как много изменилось с тех пор, с конца семидесятых, когда она поступила в пединститут, когда она встретилась с Алёшей в публичной библиотеке, как сменилось уже два поколения, и как нынешние не похожи на них, тех, в чём-то наивных, и как у них всё по-другому, и ещё эти их гаджеты с соцсетями... И что осталось общего? Только этот по-детски наивный нечаянный пук?...

Татьяна Николаевна вдохнула полной грудью свежий воздух от окна, обернулась на Лопухову. Роскошный зад Лопуховой на прямом солнечном свете через оконный проём казался ещё роскошнее, а капельки крови переливались в лучах солнца на краях вздувшихся рубцов от указки подобно драгоценным камням. Татьяна Николаевна почему-то подумала про свой целлюлит.

- Так какой был фронт, Лопухова? - методично-безупречной педагогической интонацией спросила Татьяна Николаевна.
- Юууужныый...- захныкала Лопухова.
- Южный, тридцать семь чертей...- задумчиво повторила Татьяна Николаевна,- и без размаха, но сильно, одним движением кисти руки ударила концом указки по правой ягодице, после чего несколько раз, но теперь уже с размахом и в полную силу, ударила концом по тому же месту. Лопухова взвыла. На поверхности кожи проступила кровь. Выдержав пятисекундную паузу, Татьяна Николаевна стала непрерывно хлестать по заду Лопуховой всё также концом указки. Лопухова заорала, мотая из стороны в сторону головой. Когда Татьяна Николаевна остановилась, классу предстал зад Лопуховой уже в новом обличии - через обе половинки оказалась прочерчена кровавая пунктирная линия. Форма линии удивительно напомнила форму линии фронта, которая была отображена в учебнике. В классе захихикали.
- Итак, южный фронт...- подытожила Татьяна Николаевна.
Проступившие вдоль всего "фронта" капельки крови стали слегка подтекать. Татьяна Николаевна обошла Лопухову и достала из ящика стола достала две белоснежных салфетки.
- А какие города, Лопухова, занял в ходе рейда корпус генерала Мамантова в тылу сил Красной Армии?
Лопухова не отвечала, по её щекам текли слёзы. Татьяна Николаевна принялась аккуратно подтирать салфетками излишки крови на ягодицах Лопуховой. Куницына нетерпеливо тянула руку, желая ответить.
- Да, Куницына, помоги Лопуховой,- согласилась заслушать помощь класса Татьяна Николаевна.
- Прорвав фронт, корпус Мамантова ушел в тыл Красной армии,- вскочив, опять затараторила наизусть выученный текст из учебника Куницына,- В ходе рейда войска Мамантова уничтожали гарнизоны и части противника, разрушали связь, уничтожая пункты военного снаб­жения и распуская мобилизованных большевиками солдат по домам. Во время рейда генерал Мамантов взял города Тамбов, Козлов, Лебедянь, Елец и Воронеж, станции Касторная и Грязи...
- Молодец, Куницына, садись, тридцать семь чертей, пятёрка,- одобрительно прервала доморощенную отличницу Татьяна Николаевна.
- Так, Лопухова, слышала? Повтори, города, которые назвала Куницына.
- Тамбооов...- захныкала Лопухова.
Татьяна Николаевна со всей силы резанула концом указки по заду Лопуховой. Лопухова, дёрнувшись всем телом так, что заскрипели державшие его ремешки, запрокинула голову и издала короткий крик, напоминавший то ли "А!", то ли "О!". Татьяна Николаевна ещё несколько раз ударила Лопухову, точно попадая в ту же точку, отчего на ягодице Лопуховой набухла кровоточащая выбоина.
- Правильно, Лопухова, Тамбов. А ещё?
Лопухова ревела, беспорядочно болтая ногами от боли.
- Ворооооонееееж...- захныкала Лопухова.
Татьяна Николаевна принялась долбить концом указки по той же методике в другую точку попы Лопуховой. Лопухова взревела.
- Да, Лопухова... Гражданская война, трудное время, всем было нелегко...- назидательно пояснила Лопуховой Татьяна Николаевна.
- Ыыыы...- ревела Лопухова.
- Да, да, Лопухова... Тяжело было. Много людей страдало.
- Ну, а ещё какой город назвала Куницына?- отбомбив Воронеж, поинтересовалась у Лопуховой Татьяна Николаевна.
Лопухова продолжала реветь.
- Куницына, помогай однокласснице!
- Козлов, Лебедянь, Елец. А также станции Касторная и Грязи... - опять вскочила Куницина.
- Лопухова? Слышала?
- Коооозлоооов...- ревела Лопухова.
- Прааааавииильнооооо,- передразнила Лопухову Татьяна Николаевна, и принялась обозначать город Козлов.
Класс завороженно смотрел, как виртузно Татьяна Николаевна превращала обширные ягодицы Лопуховой в карту военных действий.
- А еееещёёёёёё?
- Лебедяяяяяянь...- выла Лопухова.
- Прааааавииильнооооо.
На "карте" появился город Лебедянь.
- А еееещёёёё кааакоооой гооорооод?
- Еееелееец...- продолжала отвечать урок в конец уже потерявшая человеческое достоинство Лопухова.
Татьяна Николаевна прекратила долбить Лопухову, и, отойдя на середину класса, любовалась совершённой работой.
- Ну что ж, Лопухова, тридцать семь чертей, будем считать, что ты уже исправила двойку. Короткова, у тебя вопрос какой-нибудь?- дала Татьяна Николаевна слово нетерпеливо тянущей руку Коротковой.
- Куницына назвала ещё станции Касторная и Грязи!
- Ах, да, их тоже стоит отметить. Молодец, Короткова, садись, пятёрка.
- Лопухова, какие станции взял генерал Мамантов?
- Кастооорнааааая...- опять разревелась Лопухова и задрыгала ногами, ещё до того, как Татьяна Николаевна возобновила работу над "картой".
- Праааавииильнооо, Лоооопууухооооваааа,- передразнивая плаксивые интонации Лопуховой, вытягивала слова Татьяна Николаевна, долбя концом указки по надлежащему месту на "карте",- А ееещёёё?
- Гряяязииии...
- Гряяязииии...- вторила Лопуховой Татьяна Николаевна.

Татьяна Николаевна подошла к окну, и снова глубоко всей грудью вдохнула майский воздух. Лопухова продолжала плакать. В лучах солнца "карта" искрилась монументально, и смотрелась пафосно.
"Тридцать семь чертей, как красиво..."- подумала Татьяна Николаевна, и опять припомнила эпизод своей молодости...

_________________
Олеся Зарецкая ( хозная )
Хозяйка: Алла Николаевна

Первый рассказ который прочитал. Выбрал по названию. Ожидал историческую зарисовку, к примеру, порку казака сельской учительницы... Как у Алексея Толстого... Или порки всего села как в "Сердце Баниура"... А оказалось традиционная порка в классе... Да уж

Автор старался.

_________________
Бисер есть? А если найду?

Ощущение взгляда в бездну.

Ну может не права, но квазар? Такой цинизм прикольный)

100% Олеся, qwasar при всем цинизме куда "теплее" и человечнее

Кто все эти люди? Что за Михаил Михайлович?

Зощенко? Если честно, не читал, позор мне, наверное.
Салтыкова только Историю одного города одолел. Но других Евграфовичей не знаю - поэтому опознал .

Сент-Луис блюз.

Название и начало зачетные, интрига налицо.

Конный рейд генерала Мамантова

- О положении на южном фронте жарким летом тысяча девятьсот девятнадцатого года нам расскажет... Нам расскажет...
Остриё карандаша в пронзительной тишине неторопливо блуждало то вверх, то вниз по строкам школьного журнала.
- Нам расскажет... Расскажет нам... Тридцать семь чертей, как сегодня душно...

Дальше автор чрезмерно углубляется в вопросы стратегии и тактики, чувствуется, что он очень интересуется историей военного дела и нашей Родины. Оригинальный метод отрисовки диспозиций представляется фантастическим как с точки зрения сохранности капелек крови, так и многократного попадания кончиком в одну и ту же точку. Автор, похоже, забыл главную военную мудрость: «снаряд тридцать семь раз в одну и ту же воронку не падает».

А в остальном автор просто молодец, сколько-то там конкурсных чертей! Наказание Лопуховой исполнено глубокого педагогического смысла и оттенено флером ностальгии по трогательным эпизодам безвозвратно ушедшей юности.
Обнимашки!