Клуб "Преступление и наказание"

О ветре, тополе и батарее

Этот гад закрыл меня в чемодане! Невозможно, не со мной, но да!
Более дурацкой, унизительной ситуации еще не случалось в моей жизни.
И можно было освободиться в любой момент – вот оно, спасение, совсем рядом, вот его мать задела меня ногой (сердце ухнуло куда-то сквозь землю), раздраженно выговаривает за торчащую из-под кровати «бандуру», и я ощущаю каждый ее тяжелый, грузный шаг, я могу, не повышая голоса, сказать «помогите», но я же не посмею, и от мысли, что кто-то может обнаружить меня, покрываюсь липким потом. Мне жарко, душно, тесно, больно, моя задача – не шмыгать носом, потому что горячие слезы текут и противно собираются в ухе, а я ничего не могу с этим поделать. Терпеть неподвижно невыносимо, шевелиться почти нереально, и неизвестно, сколько это будет продолжаться…
Мне никогда не приходило в голову мысль убить кого-нибудь, даже в игре, но сейчас я находила в этих картинах силы продержаться еще минутку… и еще… Я бью его головой о батарею. Да, вот так – именно о батарею головой. О те самые металлические выступы, мерзко горячие зимой, тупо холодные, неживые сейчас… Между которыми он приказал держать руки.
Можно было бы сказать, что это дурацкая шутка, прятки. Что мне пора домой, извините. Дети пошалили и разошлись. Могла бы я вылезти из шкафа? Конечно! Потому что я нашла бы в шкафу хотя бы во что завернуться. Мне казалось сейчас, что я, не моргнув глазом, открыла бы дверцы и вылезла. Подумаешь!
Но не из чемодана, с голой, исчерченной жопой.

Был ветер. Уносящий все на край света. Когда рядом рвануло скрежетом и треском, меня, присевшую и зажавшую уши, хлестануло мокрыми листьями по плечам и шее и накрыло чем-то огромным и живым. Из гущи тонких веток, оглушенную, меня вытаскивал он, только что шедший как обычно впереди из школы по той же улице. Я ничего не понимала, цеплялась за его руки, словно утопающая, и правда, едва не утонувшая навсегда в этих липких пряных тополиных кущах. Я была ошарашена: вскользь миновавшей мощью, ветром, кровью на щеке, его темными от страха синими глазами, веснушками на скулах, которые я впервые видела так близко.
Я не сразу расслышала, что он кричал. В ушах стоял взрывающийся скрежет.

- Дура! Что ты ходишь за мной! Что ты ходишь! Доходилась? Доходилась, я спрашиваю? Ну?!
Он даже тряс меня, а я смеялась, пьяная от тополиного запаха, от его сильных пальцев на моих плечах, от того, что жива.

Мы не смогли вытащить мою сумку из-под ствола.

Не знаю, зачем он ломал ветки. Он делал это яростно, и я подумала, что он наказывает тополь, который чуть не убил меня. Но мне не хотелось этого. Мне было жаль дерево. Оно погибло под напором ветра. Меня тоже несло, гнуло, ломало, словно ветром, уже давно, и я только сейчас поняла, что все шло именно к этому. Просто раньше ветер был слабый, был лишь в моей голове, в груди, в ногах, которые водили меня следом по этой улице, а сегодня ветер набрал силу. Но тополь принял удар на себя, а я – оказалась в руках того, из-за которого все и началось.

- Ты хотела этого, да? Ходила за мной. Всё ходила, - повторял и повторял герой моих полудетских грёз. Повторял и наламывал веток, то и дело впиваясь в меня пронзительными глазами из-под густых черных ресниц. Сейчас он не казался таким взрослым, мог бы сойти за ровесника, да и вообще я никогда еще не имела возможности разглядеть его как следует. И я не отводила глаз, сегодня мне всё было можно. Именно он вынул меня из зеленой пены, как Афродиту. С того света вытащил на этот. Ветер уносил его странные слова.

В подъезде, укрытые от ветра, мы словно оглохли. Ветер остался снаружи и бесновался там. Горели исцарапанные щеки. С букета, который он всучил мне, на грязные ступени сыпались листья. Хотелось выйти на простор. Но он решительно открыл дверь квартиры и втолкнул меня в коридор.
Чужие запахи ударили в нос, и я зарылась в тополиные ветки.
Дома не было никого, он запер дверь своей комнаты, резко развернулся и надвинулся, заставив отступить к окну.
- Раздевайся.
Охапка ветвей недолго была моей защитой. Он вырвал, почти выбил букет из моих рук, а в окне дрожали стекла под напором ветра. Форточка распахнулась, и в полутемную комнату влетел вихрь с запахом дождя.
Да пожалуйста. Сегодня мне можно всё.
Я стянула платье через голову и завела было руки за спину.
- Это оставь.
На полу грудой лежали ветки. Трусы затерялись в листьях. Он, кажется, наступил на них, когда шагнул ко мне. Развернул к мечущимся за окном деревьям.
- Что ты делаешь?!..
Это были мои первые и последние слова, а дальше началось что-то еще более невероятное, чем всё, что несло, тащило за собой меня последние несколько недель. Я не понимала, зачем он делает это, только ловила отражение широко распахнутых глаз своих в оконном стекле, на фоне рвущихся в небо, гнущихся к земле ветвей. Слышала отрывочное «не будешь больше», «отважу», звяканье форточки - и тяжелые, налитые майским соком, с бугристыми утолщениями ветки впивались в мое тело хаотично, бешено, и холодная пупырчатая батарея взмокла в ладонях… Мне почему-то казалось, что надо еще крепче сжать эту батарею, и вот сейчас он остановится и обнимет наконец… Он просто испугался за меня.

Хлопнула входная дверь. Я бы и не поняла, но он узнал знакомый звук и замер. Тогда и я услышала шаги и голос.
- Ты дома?
Долгую секунду мы смотрели друг на друга. И тогда он одним движением вытянул из-под кровати большой чемодан.

- Зачем ты притащил сюда эти листья? На улице рухнул тополь, господи, когда уже их повырубят к чертовой матери, хорошо, никого не убило!
Взволнованная мать никак не хотела уходить. Да найди же повод выгнать ее!
Но он завел разговор! Он специально не давал ей уйти, и снова и снова подхватывая беседу, он тянул время, прекрасно зная, где я и в каком положении. Он был уверен, гад, что я не посмею пикнуть. Каждую секунду, что тянулась для меня вечностью, он чувствовал свою власть надо мной, скорченной в пыльном чемодане. Но теперь я понимала, что терпеть бесполезно. Не успокоится. Не обнимет.
И саднили бесчисленные полосы на теле. Он хлестал меня безудержно, ломал ветки о спину и бедра. А я, дура, старалась дождаться конца его ярости. В надежде на нежность.

Теперь я понимаю, что надо было сделать.
Но я не решилась на это тогда. Сначала. А потом моя надежда уехала в дальние края, прямо из чемодана, осталась только я, и стало все равно.

И больше всего мне жаль нашего ветра. Не для того он вырвался наружу в тот день … Сломал огромный тополь, но не смог отыскать меня в чемодане.

И тополь тот мне до сих пор жаль.

Я прихожу весной к молодой поросли. Касаюсь листьев. Вдыхаю запах. Это примиряет меня. С холодом батареи.

Вот это хороший рассказ.
Местами чуть перебор с образностью: горячие слезы, текущие в ухо; впиваясь пронзительными глазами из-под густых черных ресниц.

Над названием надо поработать. "Ушибленная тополем"...
Вот у кого и правда ветер в голове.

Hiaro, не-е... "Домолчалась"!

_________________
Следите за фигурой, где Игрок я;
Лай, плеть, перешибая лицепальмы!
А.Е.М.

Девушка ходила за мужчиной, он за это выпорол её и запихнул в чемодан. Рассказ женский и очень эмоциональный. Лично мне не понравилось, но кто-то может счесть и хорошим.

Писано под статью, я считаю, да простит меня Учитель.
Под статью Гиппиус "Проза поэта".

_________________
Следите за фигурой, где Игрок я;
Лай, плеть, перешибая лицепальмы!
А.Е.М.

Мне понравилось - есть интрига есть страсть есть загадка. Ну слезы в уши это не в счет. Не плохо весьма

талантливо, пронзительно и очень грустно.

Чудесный рассказ.

Меня в этом тексте вводит в ступор абсурдность ситуации.
Поведение героини я могу понять, человека штырит, он влюблен. Тем более, что это школьница, с ними и не такое может случиться.
Но персонаж под местоимением "он" не укладывается ни в одну систему координат. Отовсюду торчат уши, длинные, заячьи, за которые тут порка притянута...
Есть у кого соображения на этот счёт?

Рассказ транслирует такое острое чувство потери, что подобен крюку, входящему читателю прямо под ребра. Нарочито бытовой реализм не приглушает горечь эмоций, а выкручивает их на полную мощность. То ли "Пианистка" Ханеке, то ли "Бубен, барабан" Мизгирева. Хорошая новость здесь в том, что такая тоска по любви - она все-таки не о любви человеческой. Те самые объятия (и автор наверняка уже об этом догадывается) даруются нам не здесь.

Они даруются нам там.
За линией горизонта.