Клуб "Преступление и наказание"

22.

- Ну что же... Все было очень вкусно... Особенно дыня! – провозгласила Вероника, доев свою порцию. И, хитро улыбнувшись, добавила:
- Можно я... не буду мыть посуду? Я сегодня такая... ленивая!

- Ужасно! – вздохнула Владычица Лимба. – Это просто ужасно! Стыдись!

С этими словами, она небрежным движением правой руки извлекла из небытия небольшой аккуратный вихрь и заставила сие явление малого стихийного порядка обработать каждую из тарелок, оставленных на столе. В результате, все признаки условной их загрязненности – как-то, пятна, потёки и прочее, вместе с объедками – все это исчезло где-то внутри бешено вращающейся воронки, размерами в два фута высотой и три четверти фута диаметром, в верхней ее части. Сделав свое дело, сей артефакт из неведомого удалился к себе обратно. То есть, исчез.

- Ух ты! Вот здорово! – ее возлюбленная оценила сей Magical Performance*. И, как бы в шутку, осведомилась у нее:
- А ты могла бы такое устраивать каждый раз, когда надо наводить порядок, мыть, подметать? А лучше...

Юная женщина на секунду сделала-обозначила на лице своем некое задумчивое выражение, а после поинтересовалась у своей Старшей эдаким невинным тоном:
- А можешь ты этому меня научить? Ну... чему-нибудь такому?

- Ну... в принципе, это возможно... Да, это не самый сложный фокус... – как-то рассеянно произнесла ее Старшая. И тут же, заинтересовавшись, уточнила:
- А зачем тебе это? Ну... знать и уметь нечто подобное?

- Ну... как это, зачем? – Вероника задала сей риторический вопрос голосом, полным эдакого... принципиального удивления. – Я тогда... перестану мыть посуду и прибираться. И я стану все свое время тратить на поедание всяческих вкусностей от Вайнуха и Риголетто. За твой счет, между прочим!

- Ты знаешь, этим двоим будет только в радость кормить тебя изысками их общей кухни, - ответствовала Владычица Лимба. – А какой смысл в таком... магическом обеспечении досуга, предназначенного исключительно для еды?

- Ну... я буду жутко ленивая, - обозначила Вероника цель-замысел-задачу всех и всяческих деяний своего э-э-э... магического просвещения. И продолжила эдаким... провокационным тоном:
- Я растолстею и стану до невозможности противной... Ну, просто до невероятия! Буду все время только жрать, да спать. Да... Вот-вот, именно так, жрать, да спать! И будет с тобою тогда такая... тучная дура! Отвратительная, неряшливая и... недостойная тебя и всех твоих нежных забот!

- Глупости какие! – откликнулась на этот самый демарш ее Старшая. – Ты же знаешь, что здесь, в Лимбе, я могу тебе дать любое тело. И я могу поддерживать его в той самой форме, в которой я пожелаю его видеть! А много ли при этом ты будешь есть или же станешь отщипывать по крошке от пирога, как птичка небесная, это все не имеет никакого значения вовсе! Твое тело останется таким, каким я его создала, и это не обсуждается!

- Ну, во-о-от... - демонстративно надула губки ее подвластная. – А я уж размечталась порадовать тебя зрелищем моей толстой задницы!

- Что же касается магической «начинки» нашего с тобою дома, то мне, вообще-то, совсем ничего не стоило настроить здесь все это так, чтобы всякая грязь и мусор исчезали сами собою. Вот только... я этого вовсе не хочу, - совершенно серьезно заявила Владычица и разъяснила некий сакральный смысл упрощения сего, сразу же и вполне себе исчерпывающим образом:
- Мне приятно, что ты моешь посуду, которой мы с тобою пользуемся, что ты хлопочешь в комнатах, где мы с тобой живем. Мне хорошо от того, что здесь, в нашем доме, твои руки создают уют, который отличает наш дом от любого другого уголка Мироздания. Именно твои руки делают место нашего обитания живым.

Сказавши это, Владычица сразу же и нахмурилась, припомнив в точности сказанное сейчас юной собеседницей.

- А кстати, - спросила она. – Что ты имела в виду, говоря про задницу? Она у тебя... ну, вовсе не толстая. Все очень даже так... красиво

Владычица Лимба сопроводила эту свою реплику улыбкой, чуточку смущенной. В то же самое время, ее возлюбленная вскочила-выскочила из-за стола и сразу же подбежала-подскочила к зеркалу, висевшему на стене. Она покрутилась перед ним - и так, и эдак, но именно задней своей частью тела. С очень серьезным таким видом. Даже пощупала-похлопала ту самую часть своего тела ладошками своими – возможно, даже чуточку более звонко, чем следовало. А потом юная женщина как бы огорченно вздохнула.

- Нет, - сказала она как бы даже и вполне огорченным тоном голоса своего, - что жрала... что не жрала. Так ничего и не отложилось... там. Какая жалость!

- И не отложится! – со всей серьезностью заверила ее Владычица Лимба. И пояснила... почти что извиняющимся тоном:
- Извини, но ты не вольна испортить свое тело. Я тебе его дала, и я не хочу менять его, без крайней к тому надобности. Прости, но ты и вправду моя невольница. Ну... во всяком случае, в этом конкретном вопросе, - смущенно уточнила она. – Раба моих желаний и стремлений. Не обижайся, но внешность твоя... это мое личное достояние.

- Только внешность? – поинтересовалась, прищурившись, ее собеседница. – Или же...

Она не договорила, предоставив своей госпоже закончить эту свою мысль самостоятельно и вслух. Что та немедленно и сделала.

- И внешность, - подтвердила-заявила Владычица Лимба, по-прежнему со всей серьезностью в голосе и на лице. – И все остальное тоже. И телесная оболочка, и душа той девочки, которая отдала себя в мою власть, добровольно и на веки вечные. Все... Все, что есть в тебе, это... мое! Ты сделала мне такой фантастический подарок, и я не отказалась его принять! И совершенно не жалею о том, что поступила с тобою именно так. Надеюсь и ты... тоже не жалеешь о том, что сделала.

Вероника вздохнула, обошла кругом стол, а дальше она... обняла свою госпожу, сидящую на плетеном стуле. Обняла ее, нагнувшись, сзади и за плечи, вздохнула-фыркнула ей куда-то примерно на ушко, нагло сунув туда свой носик. Потом коснулась его же губами.

- Ты снова стыдишься своей власти надо мною, - констатировала она очевидное. – А я всего лишь пыталась тебя развеселить.

- Удачно, - мрачноватым тоном ответствовала ее Старшая. – Теперь я... уже и не знаю, как мне быть...

- Зато я... очень даже знаю! – с восторгом заявила ее подвластная.

Вероника схватила свою госпожу за руку и прямо-таки вытащила ее из-за стола. С неожиданной силою потянула ее в сторону дивана и заставила усесться там, упасть спиною на мягкую спинку сего предмета меблировки. Сама же зачинщица столь неожиданного силового инцидента плюхнулась на то же самое сиденье и таки тоже рядом с нею.

- Все! - заявила она весьма и весьма безапелляционным и категорическим тоном. – Я жутко перед тобою провинилась! Я только что испортила тебе настроение, расстроила тебя, обидела и всякое-такое! Давай, наказывай меня за это!

- Ага. Щас! – скептически отозвалась на этот спич ее госпожа. – Вот прямо тут же и начну, сейчас же и незамедлительно. Спешу и падаю. Вернее... уже упала. С твоей подачи, между прочим!

- Ничегошеньки ты не упала! - живо возразила ее шальная возлюбленная. – А вот я сейчас упаду! Лови!

И она сразу же исполнила эту свою угрозу, бросилась со своей стороны, прямо таки рухнув сверху-да-и-на-ноги, вернее, на колени к своей госпоже. Естественно, весьма аккуратно, исполнив сей трюк таким образом, чтобы оказаться головой с одной стороны, ногами своими – с другой. Ну... так, чтобы то, что пониже спины, оказалось именно у Владычицы Лимба, да и прямо на коленях. То есть, в точечности там, где было необходимо.

- Ну, вот... уже и упала, - констатировала сей факт сама веселая шалунья, - Можешь приступать!

- Глупая девочка! – по голосу ее госпожи было слышно, что она не столько выражает свои... гнев-огорчение-разочарование - все сразу же и вместе! – сколько... тоже констатируя вполне себе очевидный факт. Ну, очевидный, ежели посмотреть с ее, верховенствующей, стороны.

- Да, глупая, - подтвердила ее возлюбленная, эдаким «голосом снизу». – Однако, заметь, я никогда не лезла в число умниц-разумниц. Так что, зря ты удивляешься.

- А я и не удивляюсь. Я огорчаюсь, - последовал ответ.

- Чему это? – Вероника повернула к ней свое лицо, эдак... назад-и-снизу. Надо отметить, что вышло-гляделось это очень неудобно и несколько... комично.

- Тому, что ты снова напомнила мне о моих... дурных желаниях, - ответила ее госпожа. И уточнила, четко и однозначно... и безжалостно:
- Желаниях, направленных на такое милое чудо, как ты.

- Значит, по-твоему, я такая вся из себя паинька и неженка, вовсе даже и недостойная того, чтобы ты исполняла все эти свои желания через... мое тело, - Вероника нахмурилась там, снизу. А потом, сдвинув брови, заявила весьма решительным тоном:
- Ну, что же, значит, пора мне уже перестать быть такой вот милой и послушной. А то ты у меня здесь как-то заскучала...

С этими словами, юная женщина вскочила с налёженного места и живо осмотрелась по сторонам.

- Время похулиганить, - произнесла она самым отвязно-беспечным тоном, сопровождаемая скептическим взглядом своей Старшей. – Например... побить посуду! Чем не повод успокоить твою щепетильную совесть?

Птичкой, в смысле, бесшумно и быстро, упорхнула она к столу, там подхватила с него одну из тарелок, недавно очищенных ее Старшей, а потом, с размаху... швырнула ее об пол. Да прямо и под ноги своей госпоже.

Естественно, повстречавшись с дощатым полом, тарелка разлетелась на кусочки, мелкие и не очень...

- Ха... а-а-а?..

Та, кто только что имела глупость поиграть в дискобола – весьма неосторожного, кстати говоря! – выдохнула эти не слишком-то осмысленные звуки, заменив прежнюю бесшабашную веселость весьма и весьма отчаянным и даже испуганным выражением на лице своем. А после этого бросилась на пол, буквально падая в коленопреклоненное состояние. Туда, в сторону своей Старшей.

И... немудрено было испугаться. Один крупный осколок от разбитой посуды отлетел «как не следует». Он скользнул по заголенной от одежды ноге Владычицы Лимба, как раз на три дюйма выше щиколотки, оставив по себе след... в виде длинной рваной царапины, которая сразу же начала наливаться красным...

Вероника была напугана. Коленопреклоненная, она дрожащими руками несмело потянулась к результату своих деяний, и...

- Замри, - негромко приказала Владычица. И Вероника послушно исполнила это ее требование.

Она действительно, замерла, так и не затронув желаемого, и умоляюще посмотрела в зеленые глаза своей госпожи. Та отрицательно покачала головой. И тут же молча, не словами, а действиями разъяснила смысл своего запрещения. Кратким жестом она заставила обломки разбитой тарелки собраться в кучку. А заодно еще и отползти-отодвинуться от голого колена ее возлюбленной, находившегося в опасном соседстве с этими рискованно-вредоносными предметами – потенциально деструктивными по причине рандомной своей деструктурированности Затем, вся эта кучка осколков приподнялась в воздух и... завертелась эдаким «смерчиком», уже знакомым юной женщине по прежнему опыту «магической уборки». Судя по всему, каждый такой обломок единого целого в этом вихревом танце как бы сам «искал» свое прежнее место в том самом предмете, который он со-товарищи сейчас составляли обратно-и-заново.

И действительно, через несколько секунд такого «вихревого» вращения вся эта масса составила предмет, тот самый, исходный-искомый. После чего, восстановленная тарелка, подчиняясь очередному магическому жесту Владычицы Лимба, понемногу снизила скорость своего вращения и, поднявшись выше, плавно перелетела к столу и заняла там прежнее свое место.

- Ну вот, теперь все снова в полном порядке! – улыбнулась Владычица дома сего и одной сероглазой бестии.

- Нет, - коленопреклоненная умоляюще посмотрела на нее. – Не все... Пожалуйста, позволь мне...

Она недоговорила и... нет, не потянулась, только обозначила свое условное желание потянуться к той самой царапине, нанесенной по ее вине – той, которая к этому мгновению успела уже пустить капельку крови – явно видимую на фоне светлой кожи, похожую на крупную слезу. Оставляющую по ходу своего движения вниз некую невнятную дорожку-след.

- Сотри ее, - дозволила-распорядилась Владычица.

Ее раба живо протянула свою руку вперед и с каким-то благоговением провела пальцем по коже своей госпожи, одним коротким движением собрав и эту каплю, и самый след от нее, проведя также и по самой царапине. А потом, с выражением смущения на лице, продемонстрировала хозяйке свой указательный палец, слегка измазанный кровью.

- Можешь облизнуть! – усмехнулась ее госпожа. И юная женщина, покраснев лицом своим, тут же и сразу последовала ее совету.

- Ну? И как тебе моя кровь? – поинтересовалась ее Старшая.

- Соленая... И пряная, - ответила ее раба. И смущенно уточнила:
- Я теперь... кровопийца?

- Я обещала пролить твою кровь, а ты... теперь испила немного моей, - возразила ее госпожа. – Это... справедливо. По-своему, конечно.

Вероника прикусила губу. И со слезами на глазах, умоляюще посмотрела на нее снизу.

- Я... пролила твою кровь... – в отчаянии произнесла сероглазая рабыня. – Я заслуживаю...

Она замолчала и с надеждой посмотрела на свою Старшую.

- Ты заслуживаешь многого... куда большего, чем ты себе представляешь, - заметила ее госпожа. – И вовсе не страданий, а счастья.

- За то, что я... причинила тебе боль? – Вероника не отрываясь смотрела ей в глаза.

- За то, что любишь меня, - ответила ее госпожа и со значением подмигнула своей рабыне:
- Присмотрись-ка к царапине!

- Ой... А ее сейчас... и вовсе нет! – растерянно произнесла провинившаяся. И даже позволила себе чуточку улыбнуться. И уточнила:
- Ты затянула ее, да?

- Нет, - ответила Владычица Лимба. – Ее исцелила именно ты. Когда провела по ней пальцем и пожелала, чтобы моя рана зажила. Поздравляю, моя дорогая, ты делаешь успехи!

- Ты воспользовалась моей глупостью, чтобы обучить меня, да?

Вероника произнесла эти слова с таким... недоверием. Однако ее хозяйка улыбнулась в ответ. Многозначительно и одобряюще.

- Ну, а почему бы и нет? – спросила она. - Теперь ты можешь исцелять раны. Мои... Свои... Да у кого угодно! Конечно же, ты сделала глупость, попытавшись дать мне повод для гнева и раздражения. Но... Все обошлось! И даже повернулось к лучшему!

- Все равно, я дура, - вздохнула Вероника.

Потом она поймала руку своей госпожи, коротко коснулась ее своими губами и попросила, снова-сызнова глянув с мольбою в зеленые глаза своей Старшей:
- Пожалуйста... спусти с меня шкуру.

- Это я еще успею, - вздохнула Владычица Лимба. – Не торопи события. Успеешь еще у меня... наплакаться.

- Я хочу наплакаться... прямо сейчас, - упрямо заявила ей коленопреклоненная. – И вовсе не за то, что я совершила когда-то тогда... ну, прежде... а именно за это.

Владычица Лимба коротко кивнула головою направо от себя, недвусмысленно распорядившись, чтобы ее возлюбленная раба присела именно рядом с нею. Вероника незамедлительно исполнила этот самый приказ. И тут же оказалась прижата своей хозяйкой, так сказать, прямо к груди и в обхват.

- Опять ты со мною играешь... в «приласкашки», - тихо и почти обиженно откликнулась юная женщина, где-то через полминуты, шмыгнув носиком. – Нет, чтобы всыпать дурочке по первое число... Все жалеешь...

- Жалела, жалею и буду жалеть! – ответила на сие возмутительное заявление Владычица Лимба, - Ты моя собственность, хочу и жалею! И не вздумай сопротивляться мне, а не то...

- А не то... что? – Вероника приподняла свой носик кверху и спросила с весьма живым и непосредственным интересом в своем голосе:
- Ты меня, наконец-то, отлупцуешь так, как положено? За все-все-все мои выкрутасы?

- Думаю... да! – ее госпожа обозначила это свое согласие, как бы даже и без шуток. Как бы

- Тогда... Я сопротивляюсь! – юная рабыня несколько раз символически толкнулась у нее в объятиях. – Я даже могу укусить тебя! Вот!

С этими словами, она чуть нагнулась-прижалась, да и впрямь, чуточку прикусила-прижала зубами своими грудь Владычицы Лимба – уж куда достала! Ну... через платье, и совсем не больно, однако так, чтобы у хозяйки исчезли все и всяческие сомнения в смысле этого самого заявления, а также столь явно обозначенного ею акта вопиющего неповиновения господской воле. От слова «совсем»

Правда, сделав это, она тут же сама и поцеловала то самое «укушенное» место. А после этого, снова обратилась лицом вверх.

- Вот видишь! – заявила она, почти торжествуя в этом своем проявлении отчаянного бунта супротив своей хозяйки. – Я у тебя такая... дрянная и непокорная рабыня! Такую надо вовсе не жалеть, а даже совсем наоборот, драть, лупить и полосовать безо всякой пощады!

Все это она высказала, по-прежнему будучи прижатой к телу своей госпожи, то есть, находясь в плену, так сказать, ее объятий. И получила в ответ молчаливое пожатие, от которого тут же охнула-выдохнула.

- Ну... и как это понимать? – осведомилась она, переводя дух, после эдакой... обнимательной паузы... Обнимательной до степени некоторой затрудненности в дыхании. – Я веду себя так плохо, а ты все ласкаешь меня... безо всяких к тому оснований! Так я совсем уж скоро и вовсе у тебя от рук отобьюсь! И буду вытворять разные глупости... направо и налево! И все это из-за этих вот твоих... телячьих нежностей!

Владычица этой сероглазой бестии усмехнулась и ослабила свои суровые объятия. Юная женщина незамедлительно перехватила у нее инициативу, и тут же да без перерыва сама обхватила свою хозяйку – одной рукою сзади, другой рукой спереди и навстречу, да в «замок»! При этом она еще и победно улыбнулась, глядя снизу на свою госпожу.

- Я виновата! – заявила Вероника, чуточку сжав свои объятия. Не так сильно, как до этого поступила ее Старшая, но вполне чувствительно. – Я виновата... многажды! Так что, будь уж так любезна, устрой мне крепкую лупцовку, без жалости и без пощады!

- Между прочим, это я твоя госпожа! – напомнила Владычица Лимба. – Так что, повторяю тебе еще раз, для пущего твоего вразумления. Не смей мне указывать, как с тобою поступать! Что я захочу, то я с тобою и сделаю! И это не тебе решать, как именно ты будешь наказана за эту твою... строптивость!

- Значит, ты все-таки меня накажешь, - удовлетворенно произнесла ее раба. И сразу же уточнила:
- А как именно предполагает меня наказать... твоя милость?

- Раилла намекала мне на какие-то... аплодисменты, - заявила ее госпожа, обозначив отношение к сказанному самым невинным тоном своего голоса. – И мне показалось, я поняла, что именно она имела в виду.

- Ты отхлещешь меня по щекам? – почти деловым тоном предположила ее раба.

- А вот и не угадала, - ответила ее хозяйка. – Твои щечки предназначены для моих поцелуев и прочего... нежного. Впрочем, идея хороша, - добавила она, усмехнувшись эдак... многозначительно. – И я, кажется, знаю прекрасную альтернативу твоему предложению.

- Ты знала! – усмехнулась юная рабыня.

Она тут же и сразу выскользнула из объятий своей хозяйки – впрочем, Владычица Лимба ее в этот раз не очень-то и удерживала! – и сразу же встала-замерла напротив адресата своих просьб, чуть поодаль-но-рядом, покорно склонив перед нею свою покаянную голову. Ну... как бы покорно

- Я хочу видеть тебя такой, какая ты есть на самом деле... то есть, без одежды, - уточнила ее госпожа.

- Ну... зачем же дело встало? – чуточку смущенно произнесла Вероника, намекая на один из любимых фокусов своей госпожи – мгновенное исчезновение одеяний с их тел, с последующей материализацией пропавшей одежды где-нибудь поодаль.

- Нет, - очень серьезно сказала ее хозяйка. И пояснила причину:
- Я хочу видеть тебя... в движении. Хочу наблюдать за тем, как тело твое открывается моему взгляду... постепенно.

- Знала бы – специально бы нарядилась в несколько платьем сразу и подряд! – усмехнулась Вероника. – А лучше... попросила бы тебя... или даже заказала бы у моей швеи-вязальщицы Бернарды, нечто такое... экзотическое, многослойное и полупрозрачное. Тебе на радость!

- Довольно препираться, моя дорогая! – мягко улыбнулась ее госпожа. – Будь так любезна, исполни мой приказ!

- Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа! – откликнулась ее шальная раба.

Она поклонилась своей хозяйке – низко и как обычно иронически! – и вот там же, не сходя с места, закинув руки накрест и за спину, стянула с себя верхнее серое платье. Задрав-сбуровив складками и наверх рубаху, шелковую-и-нижнюю, гораздо выше колена. Смутившись этой своей неловкостью, юная женщина одернула на себе исподнее и сразу же со смущенной иронией посмотрела на зрительницу этого «раздевательного» спектакля.

- Смешно, да? – спросила она.

- Нет, все очень даже мило, - ответила Владычица. И милостиво повелела ей:
- Продолжай!

- Как скажешь! – ворчливым тоном усмехнулась ее раба.

Вероника отбросила одежду в сторону и на стул – или на стол, ибо верхняя часть платья в результате этого самого короткого полета оказалась на столешнице – и, не забыв изобразить лицом скептически-ироничную улыбку, прикрывавшую естественное смущение, снова поклонилась своей зрительнице.

- Ты все еще одета, - напомнила ей Владычица Лимба. - А я ведь хотела...

Она мягко нахмурилась. Адресат этого мимического жеста вспыхнула лицом и тем же движением рук накрест и за спину, а после вверх, сорвала-сдернула через голову остатки своего одеяния. Швырнула снятое исподнее... примерно в том же направлении, что и прежнюю часть одежды. Неточно и небрежно. Да так, что белая рубаха, гладкого шелка, попав лишь краешком своим на ранее снятое-сброшенное, всенепременнейше соскользнула бы вниз, на пол. Завидев это, Владычица сделала короткое движение пальцами и... падающая одежда зависла, а потом немедленно вернулась на место. И даже как-то эффектно «разлеглась», задрапировавшись изящными волнами-складками.

- Так будет правильно, ты не находишь? – уточнила-осведомилась ее Старшая.

- Тебе виднее... – вздохнула юная женщина, потупив очи долу и... прикрывшись левой рукой сверху – горизонтально по груди – прикрыв свои изящные напряженные соски, а правой снизу, заслонив ладонью лонный треугольник в изножье.

Ее госпожа в свою очередь вздохнула и поманила свою смущенную рабу. Та, стремительно покраснев, шагнула к ней, ближе, но... не открылась ее взгляду. Посмотрела на свою госпожу так... беспомощно. А дальше, повинуясь повторному требовательному жесту, придвинулась к хозяйке вплотную и преклонила перед нею свои колени, едва не коснувшись ими пальцев босых ног адресата этих... действий.

Владычица Лимба недовольно покачала головою и положила ладони ей на плечи.

- Ты стесняешься меня, - констатировала она очевидный факт. - Отчего так?

- Да... нет... – как-то неопределенно пробормотала юная рабыня. И, как бы через силу, превозмогая себя, опустила руки по швам, потупив очи долу и покраснев еще сильнее.

- Вероника, милая моя, что случилось? – ее госпожа коротко сжала пальцами плечи своей подвластной, акцентировав этим жестом ее внимание именно на вопросительном местоимении.

- Мне стыдно, - ответила ее раба. Коротко и неясно. Во всяком случае, для той, кто уже некоторое время делила с нею одну постель.

- Это не ответ, - Владычица Лимба откровенно нахмурилась. – Прости, но я вынуждена требовать у тебя... объяснений.

- Ну... – Вероника нервно прикусила губу и, почему-то не рискнула продолжать.

- Говори, - настойчиво произнесла ее хозяйка. – Я хочу знать. Ты же обычно не стыдишься раздеваться передо мною. И не стесняешься того, что я смотрю на тебя при этом. Но теперь... все не так. В чем же причина? Пожалуйста, объясни мне, что случилось? Скажи!

- Ну... обычно я раздеваюсь для того, чтобы отдаться твоим ласкам. А сегодня... – Вероника, смутившись, замолчала и добавила:
- А сейчас я... Мне нравится давать усладу глазам твоим, давать тебе возможность узреть, как открывается то... что ты любишь. Это волнующе и приятно. А вот сегодня... все не так. Я раздеваюсь для заслуженного наказания. И мне сейчас... просто стыдно, оттого, что ты глядишь на меня так же, как и прежде. Ты... должна злиться, гневаться на меня. А вместо этого, ты ласкаешь меня... своими глазами.

- Ну... почему же только глазами... – Владычица Лимба улыбнулась чуточку смущенно – в свою очередь. А потом...

Ее руки скользнули по телу юной женщины, по бокам и вниз. Остановившись на талии... вернее, чуточку сзади, ниже и... нежнее Пальцы хозяйки оказались в точности на ямочках, чуть выше ягодиц ее возлюбленной и... в верхней части... той ложбинки, что ведет туда... вниз, в изножье. Далее Владычица Лимба недвусмысленным и требовательным жестом – нажатием-объятием - повелела своей рабыне сдвинуться вперед, ей навстречу. И тогда она обхватила обнаженное тело Вероники своими коленями. Четко обозначив такое ласковое и нежное господство над нею.

- Ну вот... ты снова ласкаешь меня, - вздохнула адресат этих самых... проявлений крутого господского нрава. – Ты ведь должна была бить меня, излупцевать в кровь. Привести меня в чувство, наскоро подлечить мои раны и снова мучить...

- Не говори ерунды! – оборвала ее Старшая. - Мучить тебя таким образом... Знаешь, глупее я ничего даже придумать не могу!

- Это не глупость. Я ведь и вправду... виновата перед тобою, - тихо сказала ее подвластная.

- Чем? – Владычица Лимба улыбнулась ей. А потом...

Позволила себе немного... личного и лишнего. Коснулась своей подвластной изнутри самоё себя. Аккуратно и ласково, мягкой зеленой волной, приятной для нервов и... для всего того, что составляет суть души отдельно взятого человека. Ну... того, кто воплощен как человек, пускай даже и здесь, в мире Лимба.

- Ты... – Вероника вздрогнула... в большей степени, даже не телом, а там... внутри.

А потом она там, в глубине своего «я», потянулась к ней навстречу. И дальше, она... пила-впитывала это сияние-внимание своей Старшей.

Длилось все это не так уж и долго – хотя, возможно, и несколько дольше того самого времени, которое требовалось для того, чему должно было исполниться от этой самой «зеленой волны». И когда Владычица Лимба все-таки убрала это свое... действие... влияние... воздействие... Все не то... но, в принципе, где-то и как-то близко. Так вот, когда это все было убрано – там, изнутри – Вероника вздохнула. Огорченно, хотя и едва заметно. Свое недовольство она постаралась всеми силами скрыть, однако с той, кто только что «познала ее изнутри», такой номер, естественно, не прошел. Владычица Лимба многозначительно улыбнулась, и ее возлюбленная снова вспыхнула лицом от смущения.

- Я не собираюсь просить пощады, - заявила Вероника.

- Разумеется, - немедленно согласилась ее госпожа. – Но... никто не может запретить тебе объясниться со мною. Да, я знаю все, что ты думаешь. Но я хочу, чтобы ты это все сказала мне словами.

- Ты же и так все знаешь... – Вероника потупила очи долу.

- Так надо. Говори все, - мягко распорядилась ее госпожа. И добавила:
- Я так хочу.

- Хорошо.

Вероника произнесла это слово очень тихим голосом. Скорее прошептала. Потом она сделала паузу, шумно вздохнула. И, наконец, решившись, произнесла требуемое.

- Я... испугалась, - сказала она.

Произнеся эти слов, Вероника на секунду подняла глаза на свою госпожу, обозначив тем самым искренность своих слов. И... снова взгляд юной рабыни скользнул вниз-и-вглубь. На что Владычица Лимба отрицательно покачала головой.

- Словами, - повторила она. – Так нужно. Это нужно и мне... и тебе.

- Я думала... нет, я была уверена в том, что ты неуязвима, - призналась, наконец, ее рабыня. – Что никто, ничто и никогда не сможет тебе навредить. И вдруг... ничтожный осколок тарелки, упавшей на пол из моих рук... сразу же нанес тебе рану.

- Ты ошиблась, - заметила ее госпожа. – Я всего лишь бессмертна. А вот неуязвимость моя... весьма относительна и спорна. Но в сочетании с бессмертием это дает вовсе другой эффект.

- Да... - тихо сказала ее раба. – Я поняла.

- Этого я и добивалась, - как-то очень серьезно произнесла ее хозяйка. – А теперь скажи мне, что именно ты поняла обо мне... О нас с тобою, – поправилась она.

Вероника опять на секунду подняла на нее свои серые глаза. Она посмотрела на свою госпожу почти умоляюще. «Нет-нет, не заставляй! Пожалуйста!» - говорил этот ее взгляд.

Однако Владычица Лимба сейчас менее, чем когда бы то ни было, оказалась склонна к сентиментальности. Даже с нею.

- Смотри мне в глаза, - распорядилась она. – И говори мне все, что ты поняла. Словами. Прямо сейчас. Я так хочу.

Вероника вздрогнула всем своим телом, судорожно сглотнула и... не посмела ослушаться.

- Я поняла, что ты уязвима для тех, кто тебе по-настоящему близок, – сказала она, глядя в зеленые глаза своей госпожи. – Что они... что я, - поправилась она, - могу ранить тебя. И ранить мучительно больно. И... это касается не только твоего тела... Ну... той видимости телесной оболочки, которую я сейчас могу видеть и осязать.

- Совершенно верно! – удовлетворенно заметила ее хозяйка. – Ты действительно, можешь нанести мне душевную рану, которая будет болеть в течение тысячелетий моей бесконечной и... бессмысленной жизни. И здесь моё бессмертие станет проклятием. Физическая смерть... она позволяет обычному живому существу забыть свое печальное прошлое и начать себя как бы заново. Однако я, увы, лишена такого блага. Любая рана, нанесенная тобою, в душе моей будет кровоточить вечно.

- Я... не хотела этого говорить! – воскликнула юная рабыня. – Я хочу, чтобы ты была счастлива! Я не хочу... не могу... не желаю быть опасностью для тебя!

- Счастье... Это когда ты имеешь рядом с собою того, кто может тебя ранить, но... никогда не сделает этого, - ответила Владычица Лимба. И пояснила:
- Я... никогда не рассчитывала быть счастливой. Но мне было Свыше вручено три Дара. И один из них это ты.

- Два других... это твое царство... Лимб и... твоя дочь, - высказала утверждение адресат столь выспренней речи.

- Да, - подтвердила ее хозяйка.

- И то, что я живу с тобою здесь, в Лимбе, придает мне больше сил и возможностей... навредить тебе, - сделала конечный вывод юная раба.

- Это другая сторона твоей любви ко мне, - резонно заметила ее госпожа. – И моей любви к тебе тоже! – добавила она. – Чем ближе мы с тобою и чем сильнее наша любовь – тем больше у любящего возможностей серьезно ранить того, кто его взаимно любит. Даже не желая того. И тем сильнее будут кровоточить эти раны. Такова оборотная сторона настоящей любви. Всегда есть риск причинить страдания той, кого любишь...

- И той, кто любит тебя, - закончила ее мысль Вероника.

Она снова спрятала свой взгляд, а потом, решившись, подняла глаза и посмотрела прямо в лицо своей Старшей.

- Я не хочу причинять тебе боль, - сказала она категорическим и требовательным тоном. – Уж лучше ты... причинишь ее мне.

- Ну... Если только так, как я сама захочу, - улыбнулась ее госпожа. – Позволь уж мне самой определить степень твоего страдания по этому поводу!

- Да... Конечно! – юная рабыня кинула в знак согласия.

Она произнесла эти самые слова чересчур поспешно, как будто боялась, что ее госпожа передумает и отложит обещанное наказание, а то и вовсе его отменит.

- И ты не станешь оспаривать мои деяния, вне зависимости от того, будет ли тебе нестерпимо больно или же то, что я пожелаю сделать с тобою, окажется вполне терпимым... и даже в чем-то приятным! – уточнила хозяйка условия предстоящего им и привела, вернее, обозначила на теле своей возлюбленной конкретный пример:
- Вот так... Или же... как-то похоже, и даже слаще!

Произнеся эти слова, Владычица Лимба особым образом «сыграла» пальцами на округлостях зада юной рабыни, сжав его своими пальцами и... попав их кончиками в... ложбинку стыдного рода, ведущую туда, вниз, меж «округлых холмов»

- А-а-а... Да-а... – выдохнула-согласилась ее раба. И, отдышавшись, подтвердила свое согласие чуть более внятным и членораздельным образом:
- Ты... госпожа моя! Властвуй!

- Ну... другое дело! Давно бы так! – ее хозяйка улыбнулась с явным одобрением.

Она прижала юную рабыню к себе почти вплотную, обхватив ее тело коленями, исполнив ими странное дрожащее движение, вызвавшее очередной стон адресата сей... особой, очень личной ласки.

- Кожей... – умоляюще шепнула Вероника. – Пожалуйста, кожей по коже... так!

- Рано! – усмехнулась ее госпожа. – Не торопи меня, иначе все будет... не так, как я задумала!

- Да... да... – прошептала ее рабыня. – Прости... я снова прекословила тебе. Накажи меня... так, как ты захочешь! – спешно добавила она, исправив свою собственную просьбу.

- Наказать... – как бы нахмурилась Владычица Лимба. – Почему бы и нет? Особенно, если есть за что!

Она живо, но аккуратно, сдвинула-переместила свою возлюбленную в положение стоя-и-справа от себя любимой. И сразу же принудила ее лечь к себе на колени – чуточку наискось, если смотреть по направлению от спины до пояса. Головой юная женщина оказалась почти что на кожаной поверхности сиденья дивана и от того была вынуждена опереться на локти, для удобства. В то же время, ноги ее касались пола, а низом живота и верхом бедер своих Вероника оказалась на бедрах своей госпожи. Впрочем, она не чувствовала себя как-то неловко в такой... занятной позиции. И вообще, казалось, что она принимает такое положение безо всякого стеснения и даже с облегчением. Едва ли ей было по-настоящему комфортно. Возможно, она просто привыкла... доверять желаниям своей госпожи, даже тем, которые она осуществляла таким вот... особым способом

- Раилла заявила мне, что я не оценила твое выступление, - напомнила Владычица Лимба. – Ну что же, я полагаю, пора отметить твой танцевальный дебют обещанными тебе бурными и продолжительными аплодисментами... плавно переходящими в овацию. А что ты скажешь мне по этому поводу, моя дорогая?

- Я... рада принять столь изысканный знак внимания... от тебя, - ответила ее рабыня, повернув лицо в сторону своей госпожи. Ну... уж настолько, насколько это у нее получилось.

- Хорошо сказано! – усмехнулась Владычица Лимба. – Именно изысканный! И еще... звонкий!

С этими словами, она подняла вверх ладонь, эффектно развернула ее и... обрушила шлепок на правую ягодицу своей возлюбленной. Вышло... действительно звонко! И сразу же «на ой».

Ну... да! Именно так... Каким-то удивленным и смущенным тоном голоса отреагировала на жесткое касание сие адресат этого самого... энергично-изысканного жеста.

- Больно? – с деланным сочувствием в голосе произнесла ее Старшая.

- Да... да... – Вероника выдохнула-произнесла эти слова как-то неловко... Как бы стесняясь того, что позволила себе издать вот этот самый звук, что она не стерпела это так, как собиралась, как хотела.

В ответ ее госпожа как-то удовлетворенно усмехнулась.

- Прости, - сказала она. – Ты сама напросилась! Терпи теперь... моя милая раба!

Вероника шумно вздохнула, но ничего словами не высказала, только кивнула головой, а потом отвернула лицо в сторону, в полном смущении ситуацией. В то время, как госпожа ее, в очередной раз усмехнувшись, занесла руку еще раз, снова эффектно развернула свою ладонь, да так и замерла, всем своим видом обозначив свою готовность ударить сызнова.

И таки ударила. Сызнова и звонко, чуточку скруглив свою ладонь, как бы имитируя форму... э-э-э... мягкой поверхности, подлежащей соприкосновению. И тем самым вызвала у своей возлюбленной еще один судорожный вздох-стон.

И снова звуки сии порадовали госпожу и смутили рабыню. И снова-сызнова смущение стороны подчиненной и, так сказать, претерпевающей в процессе сего... воспитательного развлечения, было замечено с верхней позиции и отмечено особым вниманием. Владычица Лимба забавным движением погладила-потрепала свою возлюбленную по чуть закрасневшейся коже. Сверху-вниз - в смысле, от спины к ногам! – гладко, а затем снизу-вверх – в обратном направлении, как бы взбивая мягкую плоть этих самых... нежных холмов

- Ты можешь упрямо молчать, - заметила госпожа. – А можешь сразу же кричать и плакать. Это все на твое усмотрение. Мне понравится все, что я увижу, услышу... прочувствую от тебя. Мне важно, чтобы чувства твои были... искренними.

Вероника вздохнула и промолчала в ответ. Даже не повернула лица в сторону своей Старшей. Впрочем, судя по всему, Владычица прекрасно знала мысли своей рабыни, буквально с точностью до буквы слова и нотки интонации всего... внутреннего и невысказанного. И прекрасно понимала, как следует поступить.

Она позволила себе вот так вот немного поиграть – тем же приемом, ласково поглаживая половинки зада, каждую в отдельности и сверху вниз, а далее движением пальцами обратно, вверх. Владычица понемногу усиливала резкость и болевой эффект обратного движения, заставляя Веронику издавать все более громкие... вздохи. И, наконец, завершила эту своеобразную серию жестких ласк двумя звонкими шлепками вполне болевого свойства, по каждой из покрасневших половинок зада своей возлюбленной, заставив ее обозначить свою реакцию на это суровое воздействие произнесением тривиального «Ой... Ай!»

- Больно? – Владычица многозначительно прищурилась.

- Да... нет... – нерешительно произнесла ее раба, чуть повернув свое личико в сторону хозяйки.

- Ну, в общем и целом, ты еще не определилась, - констатировала факт ее госпожа. – Ну что же, я, наверное, в этом тебе помогу.

С этими словами, она добавила каждой ягодице своей возлюбленной еще пару шлепков. Потом еще...

И еще...

И еще раз проделала такие «парные» атаки «нежных холмов» задней части своей рабыни, добавляя им красноты и заставляя юную женщину ойкать все громче и громче, доводя ее, в итоге, до слезного вскрика.

- Ну, как? – поинтересовалась она. – Теперь ты определилась? Все-таки... больно?

- Да, - подтвердила Вероника, снова чуть повернув лицо в ее сторону. И добавила, уже с изрядным раздражением в голосе:
- Ты довольна?

- Довольна, - уже без насмешки в голосе произнесла ее Старшая. А потом спросила у своей подвластной. И тоже без малейшего намека на признаки шуток и юмора:
- А ты?

- Я... – юная женщина вздрогнула и... нагнулась, спрятала свое лицо.

Владычица Лимба покачала головою и мягко погладила... э-э-э... только что отшлепанную часть тела своей возлюбленной.

- Я готова выслушать твое несогласие с тем, что я сейчас делаю, - заявила она. – Скажи мне, что я чрезмерно сурова и я... смягчусь. Возможно

Многозначительное добавление прозвучало для юной рабыни как нечто воистину обидное. Она снова вздрогнула всем своим телом. Ее госпожа почувствовала, как адресат ее иронии буквально проглотила слезный спазм, а потом несколько раз тяжело вздохнула.

- Я... не нуждаюсь в снисхождениях, - произнесла она, - Это... наказание. Заслуженное мною. Продолжай.

- Поднимись, - тихо, но жестко распорядилась Владычица Лимба.

Ее возлюбленная молча исполнила этот приказ. И тут же была усажена к ней на колени, тем самым покрасневшим-отшлепанным местом. Лицо ее Владычица Лимба прижала к своей груди.

- Плачь, - тоном своего голоса ее Старшая обозначила скорее приказ, чем просьбу.

- Не... хочу, - Вероника едва сдержала очередной всхлип.

- Все равно, плачь, - приказной тон в словах ее госпожи прозвучал чуточку жестче. – Хватит стыдиться!

- Как... скажешь... – Вероника откровенно шмыгнула носом. И тут же потерлась им о платье своей хозяйки.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Давай, наказывай меня за это!

- Ага. Щас! – скептически отозвалась на этот спич ее госпожа. – Вот прямо тут же и начну, сейчас же и незамедлительно. Спешу и падаю. Вернее... уже упала. С твоей подачи, между прочим!

True story.

Хорошее продолжение, лиричное. Написано изящно. Здорово у тебя получилось про прямые/обратные связи доминант/сабмиссив. Ну и про любовь тоже, однако мне, как читателю, не хватает интриги. Нет игры теней, чтобы свет четче обозначился. Но это так, мнение мимокрокодила. Пиши еще.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

23.

- Вернись. Пожалуйста. Я хочу, чтобы ты была здесь. Со мной. Пожалуйста.

Голос... Знакомый голос, он странно гармонирует с той зеленой дымкой, в которой ты сейчас находишься.

Ну... да. Та женщина, чей голос ты сейчас услышала, имеет привычку смотреть на тебя зелеными глазами.

Впрочем, здесь и сейчас ее глаза, вроде бы, не присутствуют. А вот голос...

Да, это ее голос. И в нем уже не слышится отчаяния. Оно... выгорело и улетучилось вместе с пламенем, которое здесь недавно бушевало.

- Если ты уйдешь, то... я тоже уйду. Туда, к тебе. Без тебя мне здесь нечего делать. Пойми, я не угрожаю. Я просто предупреждаю тебя о том, что будет, если ты ко мне не вернешься.

Этот голос произносит слова... тихо и спокойно, почти без эмоций. Просто обозначая самую суть непростой ситуации. Просто констатируя факт.

Ну что здесь можно сказать? Что заявить в ответ на такое... признание?

Слова здесь излишни. Нужно сделать... кое-что.

Движение... изнутри-и-вовне. Куда-то... не вперед, нет. В иное пространство. В иной... реальный мир. Где, увы, далеко не все зависит от тебя. И где таким, как ты, порою, бывает очень... неуютно.

Но... тебя зовут. Невежливо отказывать, ссылаясь на то, что облегчение после шипяще-звенящего зуда отходящих ожогов так сладостно и приятно. Ибо само по себе лечение уже состоялось. А удовольствие от зависания в зеленоватом мареве, сменившем плотную толщу исцелившей тебя зеленой воды, никто не обещал сделать продолжительным.

Время возвращаться. Тебе, в общем-то, нет какой-то там необходимости искать... дверь, портал, окно... иное визуальное решение точки перехода в реальность измерений телесного мира. Само желание той самой женщины с зелеными глазами... желание вновь обрести тебя... Оно достаточно сильно тянет к себе ту, кто ушла в этот внутренний мир за-ради ее же спасения.

Ради спасения этой зеленоглазой Колдуньи... от ее же собственного чувства вины... от желания зачеркнуть неудачную версию собственного бытия... Или представления о специфике этого самого... бытия. И роли в нем одной... девушки, купленной по случаю и на распродаже.

Твоей роли.

Она возненавидела тебя, заподозрив низменную подоплеку предательства в твоем... скажем прямо, неудачно сформулированном предложении. И потом направила эту самую волну ненависти туда... в смысле, обратно, в свою душу. Когда поняла, что ты имела в виду вовсе другое.

Говорят, от любви до ненависти один шаг. И еще, говорят, что каждый человек - матерый эгоист. Ну, исходно, по натуре своей. И любит в первую голову себя, а не кого-то... другого.

Вот только что, прямо сейчас, эта странная женщина с зелеными глазами совершила весьма неоднозначный... кувырок-кульбит всех своих душевных устремлений. От любви к себе - такой уникальной, прекрасной и значимой! - до желания уничтожить свое «Я» в пламени адского костра... в наказание за недопустимые подозрения. От ненависти к той, кого сочла изменницей, до чувства стыда от того, что посмела измыслить за тобою такую подлость.

Резковато... Но кто сказал, что все движения этой... «душевной акробатики» так уж изысканно эстетичны и подчиняются принципам гармонии и... логики?

Красоты исполнения смертельного номера никто не обещал. Как уж прыгнулось – так уж прыгнулось. Повезло остаться в живых... обеим... и Слава Тебе, Господи!

Да. Время возвращаться. Каждое мгновение, что ты медлишь, будучи на грани внутреннего пространства твоей госпожи и проявленного мира, заставляет страдать ту, кто зовет тебя.

Довольно уже мучений. Basta*.

Главное, это не сопротивляться. Она сама тебя вытянет. Вот сейчас... еще немножко... и...

- Я... здесь...

Ты... то ли подумала... то ли и впрямь-взаправду произнесла эти два слова...



...Открыв глаза свои, Полина увидела белый потолок с лепниною.

Ну как, белый... На самом деле, голубовато-сиреневого оттенка, с густыми синими теням в углублениях-неровностях этого замысловатого рельефа.

Ну... да, наверное, скоро уже вечер. Поэтому и темнеет уже там, за окном. А может быть, это просто тучки набежали на небосклон, и оттого на небе солнышко прячется, заслоняется ими от взоров людских. И, соответственно, в доме немножко темнее по той или иной причине. В общем, все логично и правильно.

- Нет, - произнес все тот же знакомый голос. – Вовсе не логично. И совсем неправильно. Но иначе уже не будет. I'm sorry...**

- Я понимаю, - сдержанно отозвалась Полина.

- Ничего ты не понимаешь, - возразил голос. – Впрочем... это все уже не столь важно. Главное – что ты вернулась. Остальное... так, мелочи.

- Хорошо, - согласилась Полина.

Она осторожно повернула голову набок – аккуратно и совсем чуть-чуть! – и, наконец-то, увидела свою госпожу. Миссис Элеонора Фэйрфакс стояла на коленях перед собственной постелью, на которой сейчас возлежала вверх лицом ее компаньонка.

Ну вот. Прости, Господи... довелось крепостной девчонке отведать господской перины... и вовсе не в части того, чтобы взбивать-стелить барскую постель, а совсем-таки даже по прямому назначения, «на полежать».

- Лежи, - госпожа-американка отозвалась на ее безмолвную мысленную реплику без признака улыбки на своем лице. – Я, вообще-то, давно хотела уложить тебя здесь. Прости, что повод оказался... не слишком приятным.

- Ничего страшного! – улыбнулась ей Полина. – Я сейчас... встану! Вот... сейчас...

Она пошевелилась. Руки-ноги, естественно, были на месте. А где же им... еще быть-то! Вот только слабость... И полное отсутствие желания двигаться.

- У тебя упадок сил, - констатировала факт ее состояния госпожа-американка. – Но это... пройдет. Вообще-то, ты уже сейчас... да, ты уже почти что пришла в норму. Ну... если когда-нибудь из нее выходила...

- О чем... ты?

Полина сделала короткую паузу, перед тем, как обозначить словами дистанцию... между ними. Ибо она была и оставалась под... невысказанным вопросом. И вопрос этот был не такой уж простой, но достаточно конкретный по форме и... не вполне корректный по содержанию. А именно, велика ли настоящая дистанция между той, кто обычно спит в этой постели и той кого она сама же туда уложила?

- Ты знаешь, - голос ее Старшей прозвучал напряженно-утвердительно. Наверное... своеобразным ответом на этот невысказанный вопрос. Вернее... поводом к отысканию такого... ответа.

- Нет, - ответила Полина. Причем, ответила вполне искренне.

- Ты... только что совершила невозможное, - заявила ее хозяйка, произнеся утверждение сие весьма и весьма безапелляционным тоном. – Ты вошла в меня и... потушила пожар.

- Ну... да... – Полина начала припоминать обрывки... произошедшего где-то... не здесь.

Да, это было... не совсем наяву... Но и не во сне. Где-то там, в особом измерении личного пространства ее госпожи.

Странно, она даже не удивилась такому бредовому заявлению. Просто отметила для себя и... такую возможность.

И все же... она предпочла бы воспринимать случившееся как некий сон, занятный своим фантастическим содержанием, но какой-то... жутковатый.

Да, такое лучше числить по части снов... тех, которые лучше забыть сразу же после пробуждения.

- Это было невозможно, - продолжила ее хозяйка. – Но ты справилась. А я...

Голос госпожи-американки прервался коротким вздохом. Слишком резким, чтобы можно было скрыть его настоящую причину, истинную и подлинную.

- Иди сюда, - тихо но... с какой-то повелительной интонацией в голосе, произнесла Полина. И добавила, как бы извиняясь:
- Пожалуйста!

Ее госпожа отнюдь не стала противиться такому... наглому требованию. Она исполнила это распоряжение своей рабыни... просто рухнув ей на грудь. Со слезами.

И стало легче.

Обеим.

Полина прикрыла глаза и гладила... гладила по голове свою плачущую хозяйку. Позволяя ей... лить свои слезы... вдоволь и не стесняясь.

Когда же слезы сии были выплаканы, госпожа-американка, наконец-то, подняла-оторвала лицо свое от одежды возлюбленной своей – каковую успела к тому моменту обильно увлажнить. Она... даже поднялась на ноги, потом прошла-отошла в сторону, удалившись из поля зрения своей компаньонки. Там она привела себя в порядок и... потом прошествовала далее, к серванту.

Когда она вернулась, в руках у нее был маленький поднос, на котором стояли две рюмки, наполненные ее любимым ликером. Подойдя к своей постели, она снова-сызнова опустилась на колени, отставила поднос в сторону, на ковер. И сделала призывающий жест, приглашая девушку подняться.

Полина послушно исполнила это ее требование. Привстала и... тут же ее госпожа подала-подсунула ей за спину подушку. Ну... для удобства.

Полина не рискнула сопротивляться и улыбнулась особой улыбкой... такого, виноватого образа, вида и выражения. Однако госпожа ее не стала отвечать на этот ее мимический жест. Во всяком случае... не в том стиле и не в той манере. Она просто взяла с полу поднос и подала-протянула его в сторону своей подвластной. Полина кивнула ей и сняла-забрала одну рюмку. И еще она... приглушила, так сказать, яркость своей улыбки и замерла в ожидании. Прямо вот так, с рюмкой в руках.

Миссис Элеонора Фэйрфакс сняла с подноса вторую рюмку и поставила сей маленький плоский предмет узорного металла – возможно, серебряный! - обратно на ковер. Она протянула свой... маленький наполненный бокал вперед, к такому же наполненному сосуду в руке своей компаньонки и обозначила легкое касание край-в-край, почти что беззвучно, но ощутимо.

- Выпей, - то ли попросила она, то ли приказала. – Это полностью восстановит твои силы. Давай, одним единым глотком, не смакуя, сразу! Здесь не так уж и... много. Давай!

Полина незамедлительно исполнила это ее требование и, опрокинув крохотную рюмку, попыталась сходу проглотить ее содержимое.

У нее получилось. Девушка даже не поперхнулась, и обжигающе-сладкая ароматная жидкость густой горячей волною скользнула куда-то... вниз... И через несколько мгновений этого жгучего перформанса - происходившего где-то-там, у нее изнутри! - приятное тепло начало распространяться по всем ее жилам, нервам, мышцам... в общем, по всему ее телу. Полина действительно почувствовала прилив сил. Ну... да, тот самый «Бенедиктин»... Воистину благословенное питье!

Ее госпожа сделала то же самое. Потом забрала у своей подвластной опустошенную, так сказать, емкость, нагнулась-составила рюмки на поднос, чуть отодвинула его в сторону по ковру и выпрямилась. По-прежнему, в коленопреклоненном положении, серьезна лицом и напряженная телом.

Полина сдвинула ноги, вбок и вниз, ступив так и не снятыми ею домашними туфлями на ковер возле постели, на которой только что имела честь возлежать. А потом поманила коленопреклоненную к себе. И сразу же, дополняющим жестом... нет, не приказала... пригласила ее присесть рядом с собою.

Госпожа Фэйрфакс как-то напряженно кивнула ей в ответ и сразу же исполнила это... ласковое и вежливое повеление. Села рядом, со своей крепостной и... не стала противиться ее объятиям.

Полина в этот раз исполнила в отношении хозяйки своей все то, что сама госпожа-американка раньше делала для нее самой. А именно, прижала молодую женщину лицом к своей груди.

Да, не по чину... Но здесь, как говорится, быть бы живу... В буквальном смысле этих самых слов.

- Плачь, - то ли предложила, а то ли приказала она своей хозяйке.

- Не могу, - коротко ответила ее госпожа, произнеся слова куда-то... в грудь своей подвластной. Вернее, между ее грудей

Она сделала паузу и добавила:
- Там... больше нечем...

Миссис Фейрфакс недоговорила, но девушка все поняла. Полина прикрыла глаза и представила себе то самое внутреннее пространство своей госпожи – то самое, из которого она совсем недавно вернулась.

Там... действительно, было пусто.

Адский огонь... это весьма странное явление Мироздания. Он... не оставляет по себе ни углей, ни копоти... Вообще ничего. За ним остается только некая серая пустота, особая, не похожая ни на что.

Пепел несуществования.

Впрочем... Где-то там, в глубине этого бесконечного пространства – там-внутри-себя, вернее, внутри той, кто стала невольной жертвой того самого пожара, незримого для глаз обычного человека! – там осталось...

То ли озеро, то ли целое море, совсем недавно исцелившее ту... кто только что сюда вернулась.

И здесь, как говорится, дело за малым. Сделать примерно то же самое... только в отношении бесконечности этого самого... внутреннего пространства. Вопрос количества, а не факта созидания или же свойств этой самой... «зеленой воды»...

Не надо пугаться моря... даже такого... странного зеленого цвета. Вот оно, прямо перед тобою. Ты стоишь на берегу - там, где каменистый пляж вместо обычной гальки усыпан россыпями обкатанного волнами янтаря. И зеленые волны накатываются белой пеной своих гребней на это... драгоценное пространство, ласково касаясь твоих босых ног. Как бы подсказывая тебе, что именно тебе следует делать, здесь и сейчас.

Да... Тебе нужно просто заполнить это пространство водой. Той самой, особой, «зеленой» водой. Представь себе, что это море, созданное тобою некоторое время тому назад из сугубо шкурных соображений (подпаленная шкурка тогда и впрямь, ныла и зудела весьма ощутимо!), становится глубже, много глубже... и шире. А вот прямо сейчас... на нем поднимается эдакий ласковый шторм. Зеленые волны вздымаются вверх... все выше и выше! И клочья пены... стирают выжженно-серый цвет этого... опаленного пространства, попутно меняя значимые характеристики его сути, возвращая внутреннему миру твоей госпожи великое свойство быть живым.

Неизвестно, сколько именно длилась эта живительная буря, в центре которой ты находилась, все это время, как в некоем условно спокойном «окне шторма»... Наверное, совсем недолго... даже по странным независимым часам этого «внутреннего» мира. Секунды... Минуты... Часы... Бог весть, сколько их, этих условных темпоральных промежутков, прошло до того самого момента, когда ты, наконец-то, почувствовала-ощутила живость окружающего тебя пространства. И тогда... ты сделала один шаг вперед, чтобы погрузиться в эту, стоящую... вернее, бушующую перед-тобой-и-вокруг, вертикальную толщу-стену зеленой воды. Да... чтобы ощутить ее живительную прохладу еще один раз и... вернуться.

Потом... был толчок, мягкий и какой-то... осторожный. И сразу же... головокружение, резкое, быстрое и крайне неприятное, почти до тошноты. А дальше... волна зеленого света, рванувшаяся тебе навстречу.

Нет, это не было каким-либо условным... продолжением «целительной зеленой бури», бушующей там, в пространстве этого самого внутреннего бытия – бытия как свойства жизни-и-существования этого... загадочного существа, скрывающегося под маской госпожи-американки. Это ее зеленые глаза смотрят на тебя сейчас с искренним восхищением.

- Ты... сделала это, - она не задает вопроса, она просто констатирует факт.

В ответ ты молча киваешь головою. Просто потому, что едва ли возможно изъяснить словами все то, что ты сейчас совершила…

Впрочем, кажется, ничего подобного вот так вот, прямо сейчас, никто от тебя и не ожидает. Наверное, это к лучшему...

...Они сидели рядом, и теперь уже миссис Фэйрфакс не искала утешения в объятиях своей крепостной. Просто смотрела на девушку озадаченно и даже в каком-то недоверии... к явному и очевидному.

- Ты спасла меня, - своей удивленной госпожа-американка интонацией просто констатировала факт. – Два раза... и всего-то за один час с четвертью, - уточнила она. – И теперь я чувствую себя... Нет, не просто хорошо, а изумительно легко! Ну... там, внутри...

Высказав это удивленное мнение-суждение, миссис Элеонора Фэйрфакс усмехнулась, но скорее уж иронично, без настоящей радости.

- Ты исцелила и очистила меня, - сказала она, снова отконстатировав своим замечанием очевидное. – И я теперь... обязана тебе жизнью. Или даже чем-то большим, чем жизнь.

На этот раз Полина не стала с нею спорить, просто потупила очи долу и обозначила молчанием условное свое согласие с высказанным ее хозяйкой. Однако, миссис Фэйрфакс обратила на себя внимание, взяв девушку за руки и аккуратно сжав ее ладони своими длинными и сильными пальцами.

- И ты... считаешь, что ты вправе теперь рассчитывать на мою благодарность – ну... по этому поводу, - уточнила госпожа-американка, добавив в свою речь еще малую толику иронических интонаций.

- Нет, - Полина постаралась произнести это слово... спокойно и без напряжения в голосе.

Получилось... не очень, чтоб очень. Паршиво получилось, ежели говорить об этом честно и таки вполне себе откровенно.

Ее хозяйка, естественно, все это сразу же почувствовала – напряжение и нотки недовольства... даже не в речи своей крепостной. Скорее уж в ее напряженной позе и... осторожно-ненавязчивой попытке повернуть лицо в сторону – в сторону от говорящей, чтобы не было так уж заметно это самое... напряжение.

Миссис Фэйрфакс невеселой усмешкой обозначила тот факт, что хитрость ее рабыни раскрыта.

- Я знаю, добрые дела необходимо вознаграждать, - сказала она, обозначив, в общем-то, банальную тривиальность... ну, или же тривиальную банальность... да не суть...

Полина хотела высказаться в том ключе, что, мол, не стоит благодарностей и все такое, однако ее хозяйка многозначительным тоном добавила:
- И все-таки...

На этом месте, госпожа-американка сделала многозначительную паузу и только тогда... Полина рискнула ее заполнить. Девушка подняла на нее свои голубые глаза и медленно, почти что раздельно-и-по-слогам произнесла по этому поводу сентенцию, отрицающую высказанное утверждение.

- Мне не нужна награда, - сказала она. – Ты жива и здорова. Тебе хорошо. Этого мне достаточно.

- А мне – нет! – усмешка ее госпожи стала какой-то... совсем уж грустной. – Ибо я хочу, чтобы тебе было так же хорошо, как и мне сейчас. Ты рискнула... даже не жизнью, а чем-то большим. И ты достигла успеха. А я...

Миссис Фэйрфакс резко сжала пальцами ладони своей подвластной – да так, что Полина на секунду ощутила боль от этого жеста! С лица госпожи-американки исчезли всякие признаки веселья – пускай даже и в ироническом его варианте! И она заявила, жестко и безапелляционно, нечто... значимое. Хотя...

В общем-то, Полина ожидала чего-либо в этом роде. Можно сказать, что ее хозяйка всего лишь подтвердила девушке то, что было обещано ранее... правда, кое-что еще сверх того.

- Мне нечего предложить тебе в награду, кроме моей искренней благодарности, - сказала миссис Фэйрфакс. – И я... говорю тебе спасибо. Однако... В общем, это все, что ты сейчас получишь от меня... хорошего. Остальное... тебе в итоге, скорее всего, придется не по нраву. Но... В общем, не жди от меня теперь послаблений в твоей судьбе.

- Что ты... хочешь этим сказать? – удивилась Полина.

- Я оставляю тебя при себе, - заявила миссис Фэйрфакс. – Ты будешь служить мне и нынче, и впредь.

- Ты все же решилась отозвать вольную и вернуть все... обратно? Неужто, ты вообразила, будто этим можно меня напугать?

Произнося эти слова, Полина и впрямь, совершенно не испугалась. Просто посмотрела на свою Старшую эдак... со значением. Приглашая ее пояснить сказанное.

- Я вовсе не хотела тебя пугать, - госпожа-американка по-прежнему не улыбалась. – И я не собираюсь отзывать твою вольную. Ты станешь свободной мещанкой, но... только «на бумаге». В точности так, как ты того хотела... если, конечно, ты не передумала, - добавила она, многозначительно прищурившись.

- Мне кажется, передумала именно ты, - заметила Полина. – И я хотела бы знать, какая тому есть причина.

- Причина проста, - пожала плечами ее визави. – Ты сама, по своей воле, вошла в меня. Даже без моей помощи. Такого не могли ни моя подруга, моя Славушка, ни даже мой муж Эдуард. А значит...

Она как-то невесело усмехнулась своей подвластной и продолжила.

- Ты и вправду, самое близкое мне существо в этом мире, - заявила госпожа-американка одновременно насмешливым и почти что патетическим тоном. – Так что... Грех это, разбрасываться такими...

Она недоговорила и потупила очи долу. В явном смущении.

- Какими? – спросила Полина.

Ее госпожа на секунду нервно прикусила губу и... промолчала.

- Я хочу знать, - настаивала Полина. – Кто я... для тебя?

Миссис Фэйрфакс, снова усмехнувшись – и снова безо всяких признаков настоящего веселья! – подняла глаза на свою собеседницу.

- Ты помнишь, мы дали друг другу клятвы? Ну... там, у меня... – она странным мимическим жестом и соответствующей интонацией обозначила то самое... особое место.

- Да, - ответила Полина.

– Я подтверждаю свою клятву.

Госпожа-американка произнесла эти слова без эмоций. Спокойным голосом.

Слишком спокойным, чтобы обмануть адресата этого недвусмысленного предложения.

- Я тоже, - коротко откликнулась Полина.

- Я рада, - кивнула головой ее хозяйка, - и все же...

Молодая женщина замолчала и на секунду снова потупила очи долу. Наконец, решилась и обозначила желаемое... жестко и точно, глядя прямо в лицо своей собеседнице.

- Настоящим... я объявляю, что твоя свобода с этого мгновения закончилась, - провозгласила миссис Фэйрфакс, ее госпожа, и словами, и интонацией подтвердив-обозначив свой статус. – Разумеется, процедуру оформления твоего мещанского статуса я доведу до конца. Но это... ничего не поменяет в наших с тобою отношениях. Тебе это ясно?

- Да... я, кажется... понимаю, - с запинкой произнесла девушка, несколько ошарашенная таким поворотом отношения к себе любимой.

- Конечно, я буду корректна с тобою и постараюсь не нанести тебе... излишних обид, - продолжила ее хозяйка. – Но запомни, моя дорогая Паулин, крепко-накрепко запомни: с этого самого мгновения я не знаю за тобою никаких прав, кроме тех, которые я сама тебе вручу... и до того мгновения, когда я сочту нужным отозвать их! Это тебе тоже понятно?

- Да, - Полина кивнула, хотя, на самом деле, никак не могла понять причины для столь внезапной перемены мнений своей госпожи.

- И главное, - заявила госпожа-американка, - отныне я ограничиваю твою свободу передвижения. Теперь ты обязана все время находиться при мне и... ты обязана в точности исполнять все мои приказы и распоряжения. Даже те из них, которые окажутся категорически неприятны для тебя, – добавила она. И уточнила:
– Насчет попыток ослушаться меня... Знай, что отныне я сама буду решать, виновна ли ты или нет, в чем именно и какие наказания следует к тебе применить.

- Ты обещала... учитывать мое мнение. Ну... по поводу... наказаний, – Полина смутилась столь суровым заявлением своей хозяйки.

- Разумеется, я учту его! Куда же я денусь! – усмехнулась ее визави. – Но неужто ты всерьез думаешь, будто именно твое мнение станет решающим? Нет, нет и нет! Решение по этому поводу буду принимать я и только я! Уж ты извини... А если ты сбежишь от меня...

Госпожа-американка сделала паузу и продолжила совершенно безжалостным тоном.

- Если ты сбежишь, - сказала она, - я верну тебя любыми средствами и методами, не обращая внимания на законы и справедливость. Я сказала, что вопрос наказаний для тебя буду решать сама, пускай и с учетом твоего мнения. И за побег наказывать буду жестоко, без жалости и снисхождения. Просто предупреждаю тебя о том, что в наших, - она особо выделила это самое слово, - с тобою отношениях нет места законам и какому-то общественному мнению. Все решаем только мы двое... причем мой голос главный, а твой... всего лишь дополняет мое мнение и помогает его обосновать. Всего лишь!

- Хорошо, - отозвалась Полина на эту сентенцию, обрисовавшую лично для нее довольно мрачные перспективы. И тут же добавила эдак... осторожно:
- Но Элеонора... Вот сейчас ты говоришь вовсе иначе. Не так, как обычно!

- Просто потому, что все теперь изменилось, - услышала она в ответ. – Абсолютно все.

Сейчас миссис Элеонора Фэйрфакс опять нервно сжала пальцами ладони Полины. Она снова-сызнова опустила глаза вниз, как бы в нерешительности, а потом вернула собеседнице свой взгляд и пояснила-продолжила вышесказанное.

- Ты вошла в меня, и тем самым поменяла расклад в наших отношениях, - сказала она. - Теперь я знаю, как крепко ты связана со мною. И я желаю... обладать тобою. Не «на бумаге», а по-настоящему. Бумаги скажут, что ты вольная мещанка. И соврут. Ты будешь моей рабой. Я так хочу. И это решено.

- Разве я не... Ваша?

Полина произнесла эти слова несколько напряженным тоном. И при этом перешла «на Вы». Совершенно непроизвольно.

- Моя, - твердо заявила ее госпожа. И тут же уточнила-пояснила сказанное:
- Но... просто по-другому. Я... наконец-то осознала твою истинную ценность. В Древнем Риме рабыня считалась вещью. А ты...

Миссис Фэйрфакс вздохнула и снова сжала своими пальцами ладони девушки. А потом обозначила словами главное.

- Ты вовсе не вещь, - сказала она. - Ты часть меня! И это ощущение... дорогого стоит!

- Спасибо! – Полина посветлела лицом и даже позволила себе улыбку.

- Ой, не радуйся, моя милая Паулин, не радуйся! – возразила ей госпожа-американка. - Ты, бедняжка, даже представить себе не можешь, что ждет тебя... теперь!

- Розги? – Полина произнесла это самое слово как-то неловко, почти через силу. И ощутила при этом странное чувство. Страх... вернее, это была мгновенная паника, резкое, неприятное, почти что болезненное ощущение, пронзившее ее там, изнутри. Мгновенное напряжение всего и вся... И далее, взрывное распространение этого напряжения по всем жилкам-клеточкам ее собственного тела.

И... Сразу же, вослед всему этому, ощущение стремительно распространяющейся слабости. Не так быстро, но все же с такой предательской скоростью, что скрыть это самое внутреннее переживание не было уже никакой возможности.

Естественно, госпожа-американка почувствовала ее... изнутри. И, грубо рванув девушку к себе, обхватила ее, прижала к себе – так, что финальная часть этого самого переживания слабости совпала с тем, что это самое объятие было исполнено... самым крепким и заботливым образом. И слабость, почти что немощь внутренняя, у покорной рабыни была компенсирована силой-крепостью ее госпожи.

Ну... или же дополнена...

И власть госпожи-американки, обозначенная столь простым и незамысловатым способом, вызвала у Полины чувство острого наслаждения. Девушка замерла, боясь спугнуть это немыслимо приятное ощущение... что она принадлежит полновластию той, кто ее подхватила.

«Ты моя!» - услышала она там, изнутри.

«Да!» - шепнула девушка в ответ... тоже не вслух.

Госпожа Элеонора Фэйрфакс держала ее... вот так вот, крепко... не так уж и долго, минуты две. А потом отпустила Полину – в смысле, отпустила ее не так уж и далеко – на дистанцию «рядом», бедро к бедру, вполоборота друг к другу. Держа ее своими руками за руки, «накоротке».

- Ты... получишь розги, - безапелляционным шепотом заявила ей госпожа Фэйрфакс. – Это не обсуждается. Я сделаю это... для меня. Просто потому, что я так хочу. Не бойся, я буду... достаточно умеренна. Доверься мне и эта боль... Она будет иной. Ты поймешь... наверное.

- Я постараюсь, - Полина попыталась смущенно улыбнуться. Вышло забавно - в том смысле, что смущения на лице девушки было несколько больше, чем веселья

- Не бойся, - ободряюще улыбнулась ее госпожа, - это вовсе не наказание, это особое... доверительное обладание... тобою. Давай считать, что я... просто возлагаю на тебя некие... знаки отличия. Такие... красные и горячие, в виде следов на твоем теле. И это... вовсе не бесчестие, ибо знаем об этом только мы с тобою, мы двое. И то, что ты позволишь мне такое в отношении тебя, это тоже... знак доверия. С твоей стороны. Ведь ты доверяешь мне свое... тело?

Полина нервно сглотнула... слова, которые только что собиралась произнести-употребить. И просто кивнула головою вы ответ на столь... интимный вопрос.

- Скажи это словами! – потребовала ее госпожа. И добавила... уже не столь категоричным, почти умоляющим тоном:
- Пожалуйста!

- Доверяю... – прошептала Полина. И зачем-то сразу же уточнила-добавила:
- Полностью...

- Спасибо! – с чувством отозвалась та, кто пообещала девушке нечто... весьма и весьма суровое. Однако, услышав это слово, Полина, отчего-то, почувствовала облегчение.

Да. Все уже решено. И от нее больше ничего не зависело. Только что, вот прямо сейчас, она сама, по собственной воле отдала себя в полную и безоговорочную власть своей Старшей. И не на что жаловаться... теперь. Да и некому.

В смысле, нет здесь адресата, который мог бы принять-и-рассмотреть жалобу такого... особого рода.

- Неправда, - укоризненно произнесла ее госпожа, подтвердив обыкновение быть в курсе всех важных размышлений своей подвластной. – Ты всегда можешь пожаловаться на все, что беспокоит тебя. На то, что пугает тебя или же может стать причиной твоей обиды. Пожаловаться мне и только мне. Пожаловаться на все и на всех. Даже на меня саму.

- А смысл? – Полина тактично улыбнулась ей.

- Я – высшая инстанция, решающая теперь твои дела, - заявила госпожа-американка несколько патетическим тоном.

Сделав столь громкое заявление, она мягко улыбнулась потенциальной «жалобщице», подмигнула ей, а после... лицо ее снова стало серьезным.

Миссис Фэйрфакс положила свои ладони на плечи девушки – так, как делала это всегда, обозначая свое желание высказать ей определенное... важное нравоучение.

- Я хочу, - сказала она, - стать для тебя центром мира. Не просто рабовладелицей, имеющей право безнаказанно ласкать тебя или же мучить. Стать для тебя... очагом, дарующим тепло для жизни твоей, вот чего я хочу! Согреть тебя и снаружи, и изнутри, сделать так, чтобы ты была счастлива... со мною.

- Я обещала, что буду с Вами так... как Вам будет угодно, - ответила Полина. - Я не стану сопротивляться тому, что Вам нужно.

- Спасибо! – снова поблагодарила ее хозяйка. И дополнила свою благодарность очередной просьбой, четкой и недвусмысленной:
– Мне нужно... чтобы ты была полностью покорна моей воле и моим желаниям.

- Хорошо, - Полина согласно кинула головой.

- Ты должна быть совершенно покорна мне, - продолжила ее госпожа. - Хотя бы... на этот вечер и эту ночь, - уточнила она. – Утром... ты сможешь высказать мне все, что ты обо мне думаешь. Ты сможешь бранить меня, укорять, грозить мне всеми карами земными и небесными... Но это все будет утром. А сейчас я хочу, чтобы ты повиновалась мне, исполняя все мои приказы, просьбы и пожелания без ропота и рассуждений... о нарушении мною былых обещаний и жестокости моей настоящей любви.

- Разве... может быть как-нибудь иначе? – адресат ее требований снова-сызнова попыталась улыбнуться.

- Может, - кивнула ее госпожа, - но... только не сегодня, не сейчас... Я хочу, чтобы сегодня ты изведала мою любовь такой, какая она есть. Обещай же мне, моя дорогая Полина, что нынче ты исполнишь все мои приказы и требования без малейшего ропота и стеснения, доверившись мне полностью и без оговорок!

- Обещаю! – Это слово Полина произнесла почти твердо. Почти

- Вот и умница! – откликнулась ее Старшая. И добавила чуточку смущенным тоном голоса:
- Я... хочу узнать тебя телесно. И надеюсь на то, что ты отзовешься на проявления моей власти не только слезами. Просто надеюсь...

- Вы будете со мною очень... суровы? – голос юной собеседницы дрогнул.

- Я желаю владеть тобою, - госпожа-американка произнесла эти слова без угрозы, но так, что девушка поёжилась от странного ощущения неумолимой силы, исходящей от ее хозяйки. – Так, как я этого хочу. В точности так! – добавила она чуточку более жестким тоном. – Прочь маски! Оставим лицемерие и ханжество тупым обывателям! Мы с тобою видим друг друга изнутри, такими, как мы есть: я – тебя, а ты – меня! Пора бы тебе и телесно изведать меня такой, какая я есть на самом деле!

- Мы начнем... прямо сейчас? – волнуясь, спросила Полина. И уточнила:
- Что именно... я должна сделать? Приказывай... те...

- Ну что же, если ты решилась, то первый приказ мой тебе будет таков, - как бы задумчиво начала ее госпожа. И улыбнувшись, продолжила:
- Верни мне ту самую девочку... дерзкую и отважную, ту, которая только что меня спасла! Она не боится говорить со мною запросто и «на ты». И вообще... не знает страха!

Так обратилась к юной рабыне госпожа Элеонора Фэйрфакс. И словами этими привела свою подвластную в полное смущение.

- Я... боюсь, - честно призналась ей Полина. – Боюсь и боли и... Вас, когда Вы такая...

Она недоговорила, но ее Старшая прекрасно поняла, что именно сейчас имелось в виду. Миссис Фэйрфакс покачала головой и пальцами правой руки коснулась левой щеки своей подвластной.

- Ты так боишься боли, что шагнула ради меня в огонь, - обозначила она свое знание о случившемся. – И ты так страшишься моего гнева, что сходу дала свое согласие быть со мною. Не говори глупостей, моя дорогая Полина Савельева! Ты самая храбрая из всех, кого я знаю. И единственное, чего я хочу, это чтобы ты приняла все как есть, и меня, и желания мои... адресованные тебе и только тебе! Просто доверься... доверься мне!

- Хорошо, - кивнула Полина в ответ на ее слова. – Я исполню все, что Вам обещала. Беспрекословно.

- «На ты», - напомнила ей госпожа. - Ты единственная, кому я даю это право. Моя спасительница, вошедшая в мой мир, за-ради моего спасения, вправе пользоваться такой привилегией. Хотя бы... в обмен на мою привилегию обладать тобою.

- Я... буду обращаться так, как Вы... как ты того пожелаешь, - Полина снова кивнула ей в знак принятия этого требования. И зачем-то добавила:
- Моя госпожа!

В ответ на это, миссис Фэйрфакс снова обняла ее. Нежно и как-то... уютно прижав девушку к себе, так, что лицо ее оказалось прижатым к ее лицу, щека к щеке.

- Твоя! – шепнула она на ухо Полине. – Твоя... во всем и вся! А насчет какой-то там «госпожи»...

Госпожа Фэйрфакс тихонько усмехнулась и... почти что мурлыкнула ей на ушко нечто особенно важное и нежное.

- Слово «госпожа», - прошептала она, - для тебя значит вовсе не то, что услышат в нем иные-прочие люди!

- Что же в этом слове такого особенного? – так же тихо спросила Полина, с наслаждением вдыхая аромат любимых духов от волос и кожи своей хозяйки. И уточнила, для ясности:
- Ну... для меня?

- Не в слове дело! – услышала она в ответ. – А в том, что за ним скрывается! Не бойся, ты все узнаешь... очень скоро!

И госпожа-американка поцеловала ее в ушко – сверху, в самый кончик! – поставив тем самым точку в этом разговоре со своей подвластной.





*Хватит – итал.
**Букв. «Я сожалею». Обычная форма извинений в американской версии английского языка.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

24.

Вероника... Она не то, чтобы расплакалась всерьез и надолго, просто... Ну, скажем так, обозначила тот несомненный факт, что она сейчас непременно нуждается именно в таком вот перерыве – «на поплакать», поныть, поканючить... Обратившись таким... э-э-э... «плаксивым» способом в адрес той, кто, хотя и является источником всех этих незаурядных ощущений болевого толка, но в то же самое время, она же и есть та самая, единственная... Кто сможет понять... э-э-э... «нижнюю» сторону в этой... странной и неоднозначной ситуации.

Наконец, Владычица решила прервать эту молчаливо-хлюпательную паузу, дополнив, так сказать, чисто тактильное общение actio in verba**.

- Мне нравится, что ты стремишься исполнить мои желания, - сказала она. – И я счастлива, что ты так печешься о моей совести, придумывая оправдания тому, что я себе позволяю в отношении тебя. Но поверь, моя дорогая, это совершенно излишне. Я вовсе не стыжусь моих мыслей. И в том, что я делаю, я не вижу никаких проблем морального свойства.

- И все-таки... я виновата... – вздохнула Вероника, произнеся эти слова туда же... в грудь своей возлюбленной Старшей.

- В ничтожной царапине, которую ты сама же у меня и залечила, твоей вины я не вижу, - напомнила ее госпожа. – А вот насчет прочего... Разговор состоится другой. Отдельно и не сейчас.

- Я же... обиделась на тебя, - шепнула ее застенчивая раба. Потом поцеловала то самое место, куда прижалась и добавила:
- Я дурно подумала о тебе. Я виновата.

- Ты обиделась вовсе не на меня, а на то, что сама не сдержалась... и заплакала раньше, чем... определила себе в порядке наказания, достойного той вины, которую ты сама же себе и придумала.

Так объяснила все происходящее ее госпожа. Да, несколько... странными словами. Впрочем, кажется, ее возлюбленная поняла все верно и точно. И снова молча поцеловала то место, которое было напротив-и-близко от ее губ. В знак согласия с вышесказанным.

- Отпусти себя, - шепнула-попросила ее Владычица Лимба. – Перестань оценивать то, что ты делаешь так, как будто ты ответственна за все и вся. Перестань глядеть на свои дела моими глазами. Я хочу обладать настоящей, моей Вероникой. Той самой Вероникой, которая отдала мне себя на вечность тому вперед. Пойми, мне не нужен какой-то идеал. Я хочу тебя настоящую, а вовсе не обязательно соответствующую всем моим ожиданиям. Мне нужна именно ты, настоящая девочка, добровольно ушедшая со мною в Лимб, такая, как ты есть.

- Я хотела... потерпеть, - вздохнула юная рабыня. – Прости...

- Я люблю именно тебя, а не совокупность моих фантазий, - напомнила ее госпожа. – Играть с твоим телом, чувствовать тебя... ироничную, насмешливую... даже неуступчивую в каких-то мелочах... и даже серьезных вопросах! Я не хочу, чтобы ты терпела или же плакала по моему приказу или ради исполнения моих невысказанных желаний. Мне нравится ласкать тебя именно такую... непредсказуемую. Я хочу наслаждаться тем, как ты реагируешь на мои ласки... и на то, что я причиняю тебе боль. Мне нравятся твои искренние чувства. И они много важнее моих желаний.

- Все равно, я хочу быть лучше, - шепнула адресат ее речи, произнеся-высказав эти слова туда же... Ну... то ли в направлении груди своей искренней госпожи, а то ли в область ее властвующего сердца, сразу же и прямо. И добавила еле слышным голосом, чуть слышным для обычного уха, но не для истинного адресата этих слов:
- Для тебя...

- Вечность – это надолго! – успокоила ее Старшая. – Мы еще успеем с тобою и поссориться, и вновь помириться!

- Не хочу больше ссориться! – решительно заявила юная рабыня. – Хочу мириться! Вот прямо... вот сейчас!

- Твои предложения? – ее госпожа осведомилась весьма и весьма заинтересованным тоном своего голоса.

- Разденься. Быстро и без разговоров, - потребовала Вероника.

- Как ведь скажешь, моя милая! – усмехнулась ее хозяйка и тут же исполнила свой любимый фокус: приказала одежде своей исчезнуть с тела – рассыпаться на мельчайшие частицы и заново собраться чуточку поодаль.

Впрочем... нет, в этот раз она немного изменила визуальное решение своего магического... э-э-э... стриптиза Серое платье – шелковое, муарового узора – и белая исподняя рубаха – атласного блеска – зависли в воздухе, развернувшись в сторону госпожи и ее рабыни. Так, будто были они надеты на живые существа... или же на манекены - реальные, но вместе с тем, невидимые глазу.

После этого, сии предметы одеяния Владычицы Лимба церемониально поклонились тем, кто устроился на кожаном диване – ну... или только одной Владычице, поди разбери и пойми, как на самом-то деле! – и, повернувшись, неторопливо проследовали в сторону стола, с тем, чтобы улечься на спинку стула, поверх одежды Вероники: платье снизу, а белье – сверху, соблюдая порядок, какой был бы в случае, ежели та, кто носит одежду сию, пожелала бы обнажиться обычным образом, а вовсе не так экстравагантно, как она поступила на этот раз.

Вероника, усмехнувшись, одобрила этот небольшой магический спектакль. А потом изволила распорядиться далее.

- Обними меня, - сказала она. – Обеими руками и крепко.

- С удовольствием! – ответила ее хозяйка.

И слова у нее, естественным образом, в этот раз нисколько не разошлись с делом. Голая своим телом, она прижала к себе обнаженную... во всех смыслах. Ибо почувствовала, как юная рабыня призывно открывает ей себя изнутри.

Владычица Лимба прикрыла свои зеленые глаза и оглядела все вокруг... не так, как обычно, а иначе, изнутри себя. Сейчас Вероника выглядела вовсе иначе. Ее тело... светилось, причем цветовая тональность этого свечения, проявлявшегося на ее коже, как особый изысканный оттенок-приправа «для приятства взгляда» - вернее, особого такого взгляда-ощущения, брошенного именно изнутри себя на образ-оттенок подлинной сути адресата такого... магического внимания.

Цвет на ее теле... Розовый... плавно перетекающий в красный, далее резкий сброс-переход до приятного персикового оттенка и цвета беж.

И еще... внутри того самого голого тела, которым юная раба прижалась к телу Владычицы Лимба... полыхало нечто рубинового цвета. Это было... не то, чтобы явно видно... Скорее, заметно по вспышкам-волнам, освещавшим ее возлюбленную рабыню изнутри-и-наружу, эдакими дополнительными всполохами-переливами ритмического рода.

- Что ты чувствуешь... со мною? – спросила Вероника. – В смысле, как ты меня сейчас ощущаешь?

- На ощупь? – улыбнулась ее госпожа.

Владычица Лимба быстро пробежалась руками по коже своей рабыни и, уяснив себе прочувствованное, начала подробный доклад о запрошенном.

- Итак... На ощупь ты гладкая и приятная. Творя кожа... на спине, скорее, теплая, а вот на плечах...

Госпожа прижала юную рабу свою чуточку сильнее, боком, к своей груди и руками в обхват.

- Прохладная, - сказала она. И добавила:
- И это тоже приятно! А вот снизу...

Хозяйка переместила одну руку – левую, погладила спину своей рабыни по направлению вниз. И остановилась пальцами... ну... чуточку пониже талии.

- Ага... Здесь тоже прохладно-приятно, - сообщила она адресату-объекту своих ласк. – Однако... бедра мои ощущают жар! Да-да, здесь ощущается тепло, там почти что горячо! Вот там, ниже...

Владычица спустилась ладонью несколько ниже и даже нескромно сыграла пальцами на той самой разгоряченной части тела, коей рабыня её пристроилась на кожаном сиденье дивана.

- Не зря я тебя шлепала! – заявила она. – Есть все же в этом деянии такой... интимный смысл!

- Если тебе приятно, то... и мне тоже хорошо, - вздохнула Вероника. И стыдливо шепнула ей, скорее, даже, в плечо, чем на ушко:
- Пожалуйста, прими меня... изнутри... В себя... Чтобы я растворилась там... в тебе!

- Нет! – резко выдохнула ее госпожа.

Она широко раскрыла свои глаза. Потом... резко зажмурилась и сызнова отверзла зеленые свои очи – как бы прогоняя некий назойливый морок. И сразу же прижала Веронику к себе, крепко-крепко. Потом... завалилась на бок, увлекая за собою свою возлюбленную, сплетая ноги ее со своими ногами и... вообще, прижимая свою рабыню сверху себя, но при полном своем господстве с этого самого «нижнего» положения. Вероника произнесла при этом нечто вроде «Ой... а... а-А-ААА!», удивленно-весело – именно так, возрастающим тоном голоса своего. Но, естественно, вовсе не возражая супротив такого акта овладения-подчинения.

- Вот здорово! – заявила она. – А не рановато-ли нам играть в такие «обнимашки»? Чай, недошлепанная я, вся такая... виноватая... А ты всю дорогу прощаешь меня... причем, совершенно незаслуженно!

Ответом на столь прочувствованный спич было еще одно объятие, «на прижим снизу», в результате которого юная женщина охнула и даже обозначила условное желание как-то облегчить такое наслаждение восклицанием, вроде «Ой-ай-йой!» Сей набор междометий таки возымел свое действие. В результате его произнесения, Владычица отпустила свою рабыню и та, живо соскользнув со своей госпожи, оказалась на полу и на коленях, сбоку-и-перед возлежащей своей хозяйкой. И немедленно схватила-прижала ее за плечи. Скорее, символически, чем всерьез, но... требовательно.

- Говори, - сказала она. Вернее, потребовала от своей возлюбленной. – Чем я сейчас тебя напугала? Я хочу это знать, потому что...

Она смутилась и не закончила фразу. Вместо этого, Вероника отпустила плечи своей госпожи и коснулась их губами – поцеловала в точности там, где только что держала-касалась их пальцами.

- Если хочешь – бей, - сказала она, исполнив сей... нежный ритуал. – Отлупцуй меня по щекам. Я заслужила. Только, пожалуйста, ответь. Мне и вправду это важно.

Высказав это, юная женщина аккуратно прикрыла свои глаза, выпрямилась и замерла, стоя на коленях, в ожидании, то ли удара, то ли... поцелуя. Ну... просто, второе в этой ее жизни случалось куда как чаще!

Зря она просила о таком... суровом. Естественно, Владычица Лимба такого себе не позволила. Она и в этот раз предпочла совершенно воздержаться от тактильно значимых пояснений, и от ласковых, предпочтя им общение «in verba». Просто как-то особенно тяжело вздохнула и, приподнявшись на локте, со значением посмотрела на свою рабыню.

- Тебе будет больно, - сообщила она своей возлюбленной.

- Тоже мне новость! – фыркнула та, по-прежнему не открывая глаз. Как бы намекая на то, что по-прежнему готова претерпеть любые побои за-ради ублажения нервов своей хозяйки. – Уж как-нибудь... перетерплю! Бей давай!

- Перестань! – мягко попросила ее госпожа, вовсе не тронув свою возлюбленную рабыню. Ни в болевом, ни в другом... ласковом смыслах. – Ты же все прекрасно понимаешь.

- Что именно я понимаю? – спросила юная женщина. Особым тоном – наполовину раздраженным, наполовину насмешливым.

Впрочем... Нет, тон ее голоса сейчас прозвучал в ином акустическом спектре. Скорее уж в той его части, которая ответственна за нотки смущения.

- Во-первых, ты точно знаешь, что я тебя не ударю, - по-прежнему спокойно ответила ей Старшая. – Во всяком случае, не сейчас. А во-вторых... и в главных... Ты понимаешь, что речь идет о другой... боли.

Вероника хмыкнула и открыла глаза. По очереди. В смысле, по одному. Сначала левый, потом правый. Как говорится, веселить-комедничать, так без шуток!

- Я хочу знать, почему ты не пускаешь меня в свой мир далее... определенного порога, - требовательно заявила она. – И мне плевать на то, сладкой-приятной будет эта самая причина или же воистину жуткой и огорчительной. Я просто хочу это знать.

- Я не пускаю тебя слишком далеко... сугубо из эгоистических соображений, - по-прежнему без улыбки заявила ее госпожа. – Просто... Я знаю, чем все это может для тебя обернуться, чем именно тебе грозит это твое безумное желание проникнуть вглубь меня... изнутри. В точности знаю.

Она замолчала, а далее многозначительно поглядела на свою возлюбленную, особым выразительным взглядом. Дескать, надеюсь, тебе довольно таких разъяснений?

Однако ее визави по странному этому противостоянию особого чувственного-и-чувствительного рода, отрицательно покачала головой.

- Я хочу знать в точности, что именно мне грозит, если я попытаюсь в тебя войти, - сказала она. – Хочу знать все, в подробностях и без умолчаний. И не надо меня жалеть, я уже не маленькая!

- Это, смотря с кем сравнивать, - парировала ее госпожа. И добавила:
- Хочешь, сравним со мною? Знаешь сколько мне лет? И сколько всего я видела за время моей Службы в мирах Универсума?

Владычица Лимба обозначила на лице своем мягкую улыбку, чуточку покровительственного свойства-и-оттенка, в который было подмешано даже немножечко иронии. Однако ее рабыня снова упрямо покачала головой.

- По сравнению с той девочкой, которая пришла с тобою в Лимб, - сказала она. – Прости, но мне казалось, что я имею право на некоторую откровенность с твоей стороны. После того, как...

Она резко замолчала, решив, что на этот раз уж точно позволила себе лишнего. Впрочем, похоже, что ее хозяйка так вовсе не считала.

- Да... Ты вправе знать, - согласилась она. – Ты и... Только ты!

Владычица тяжело вздохнула и продолжила. Коротко и внятно.

- Я знаю... что если ты проникнешь слишком далеко... в меня... ты просто исчезнешь. Не спорь со мной, я знаю это точно. Прости, но такое уже случилось... однажды.

Так сказала Владычица Лимба. И ее возлюбленная смутилась намеком.

- Прости, - сказала она. – Я была не вправе... напоминать. Могла бы и сообразить, что у тебя когда-то мог случиться и такой... печальный опыт. Я дура. Бей.

Владычица Лимба вздохнула и, протянув руку, провела пальцами по плечу своей рабыни. В ответ, Вероника, склонив свою голову набок, несколько раз подряд коснулась ее кожи губами.

- Твоя ревность мне понятна, - заметила ее взрослая собеседница. – Но... В общем, это было вовсе иначе. По сути... там не было любви... Во всяком случае, с моей стороны.

- Ты... не обязана рассказывать мне об этом, - быстро сказала ее возлюбленная. Слишком быстро, чтобы можно было принять эту фразу за искреннюю.

И сама Вероника это тоже прекрасно поняла. Покраснела и отвела глаза в сторону.

- Я... не хочу знать, кто она... была, - добавила юная рабыня.

Прозвучало это все чуточку менее чем неубедительно.

- Хочешь, - мягко возразила ее госпожа. – Хочешь и узнаешь. Я же сказала, только ты вправе это знать. Чтобы не волноваться. Хотя бы потому, что это был не «она», а «он».

Ответом ей были... напряженное молчание и округлившиеся глаза коленопреклоненной. Сделав короткую паузу, Владычица Лимба продолжила для нее этот «сеанс нежданно-немыслимого удивления».

- Это был... странный человек, - сказала она. – Много лет он шел Путем Тантры, практикуя особые мистические подвиги. Насчет Тантры... Ты знаешь, что это такое?

- Вовсе нет, - призналась ее раба.

- Это особый путь постижения магической стороны воплощенного бытия, - несколько туманно пояснила ее госпожа. И сразу же уточнила смысл сего религиозного... э-э-э... культа, в общем и целом. Хотя и неточно, и даже... в эдакой нерешительно-запутанной манере:
- Будучи адептом этого Пути, мужчина пытается достичь особого рода духовного возвышения... через соитие с женщинами. Ну... многими... женщинами. Через соитие, растянутое во времени. В смысле, долгое и... специфическое... Используя интимные техники... особого рода...

Так, неточными и спутанными словами, Владычица Лимба попыталась изъяснить... э-э-э... весьма неоднозначную религиозно-мистическую практику. Обозначая сущность этого самого... мистического Пути... многозначительными намеками, особым тоном голоса своего и продолжительными паузами. Смущаясь и краснея, по ходу всех этих своих объяснений. И вызывая тем самым все более откровенные улыбки своей визави. Целую серию разнообразных ее улыбок, как говорится, исполняемых лицом по нарастающей. Серию улыбок, завершившуюся в высшей степени логичной кодой – взрывом хохота со стороны ее возлюбленной. Отголоском смешливого пламени этого самого... веселого взрыва стали пунцовые щеки той, кто, собственно и довела до слуха своей рабыни сии путаные разъяснения магических аспектов бытия некоторых забавных представителей мужского племени.

- Ну... и как, успешно? – с трудом смогла произнести Вероника, когда, наконец-то отсмеялась всласть.

- Вполне, - буркнула ее госпожа. И добавила, с выражением одобрения в своем голосе:
- Я вижу, ты немного успокоилась... ну, по части твоего отношения ко всей этой... истории. И, кажется, ты больше не ревнуешь меня... к нему.

- К персонажу, искавшему некие мистические силы, развлекаясь столь занятным способом? – ехидно усмехнулась ее рабыня. – Ну... как же я могу ревновать тебя к такому? Да нет же, нет!

- Ну-ну… Хорошо, если так, – промолвила ее Старшая. И уточнила:
- Кстати, а что именно так развеселило тебя в этой... достаточно грустной истории?

- Я... просто представила себе, как этот... фаллософ... ой, философ! Ну как там его еще можно назвать? Жрец… или священник... Ну, не смейся! Я понятия не имею, как их там, таких монахов называют! Так вот, я представила себе, как он, в... ну... в своем молитвенном экстазе и, так сказать, в «напряженном» виде ниже пояса, зовет к себе тебя... там, в своем мире! – многозначительно-ехидным, почти серьезным тоном начала Вероника. – Зовет, чтобы изведать, напоследок, плотских утех с той, кто уводит всех и каждого в... небытие. Так сказать, вершина его... мистических подвигов!

- Ну... все это было немножко... не так, - вздохнула Владычица. – Он... просто призвал меня. Ну как... просто... Он призвал меня тогда, когда счел себя достаточно просветленным для такой... особенной встречи. Исполняя предписания своей странной мистической Школы, он предварил свое обращение ко мне несколькими часами особенно усердного следования заповедям его мистического пути. Так что, тело его было... порядком ослаблено этим продолжительным... действием. И поэтому он никак уж не мог претендовать на телесное сношение со мною... прямо там. Но этого он и не желал. В тот миг тело его было расслаблено, а дух смирен и абсолютно спокоен. А воля его была вся и без остатка вложена в призыв.

- Это было... как со мною? – голос Вероники дрогнул. – Я ведь... тоже когда-то призвала тебя. Там, на Земле...

Владычица мягко усмехнулась и погладила ее по щеке.

- Ты призвала меня, вложив в этот свой крик всю свою боль и отчаяние, - сказала она. – А он призывал меня, будучи в полном и отрешенном спокойствии, сосредоточенно и всерьез. Все было иначе, совсем не так, как это случилось с тобою!

- Но... результат-то был одинаковый! – в голосе юной рабыни снова прорезались нотки ревности, что, конечно же, не укрылось от слуха ее госпожи. Впрочем, поняв, что она раскрыта, Вероника сконфуженно потупила очи долу и замолчала.

- Результат был... вовсе иной, - мягко возразила ее хозяйка. – Тебя я полюбила, а вот его...

Она замялась, подыскивая корректное слово.

- Его ты одарила собой, - Вероника закончила за нее фразу. На этот раз даже без ноток ревности в голосе своем. Почти без них.

Владычица усмехнулась, припомнив склонность юной рабыни читать ее мысли. И смущение юной женщины было подтверждением тому.

Вероника взяла ее за руку и расцеловала каждый ее палец.

- Да, я такая, - заявила она, сжав-погладив запястье своей госпожи. – Я читала в твоей душе. И буду это делать впредь и всегда. Это моя привилегия. Но сейчас... я прошу тебя высказать все, что у тебя на душе словами. Пожалуйста, расскажи мне, как это все случилось. Ну... у тебя с ним.

- Он попросил меня... забрать его в те места, где я живу и властвую. И предложил мне свою душу. Попросив взамен право провести со мною всего одну ночь, - последовал ответ.

- И ты согласилась, - констатировала факт ее раба. – Но... скажи на милость, зачем тебе понадобилась его душа?

- Ты же знаешь, что ни зачем, - улыбнулась ее госпожа. – Просто... мне хотелось дать этому сумасшедшему философу шанс хоть как-то... понять меня... по-настоящему.

- А... почему? – Вероника, в паузе между словами, снова поцеловала ее запястье. Потом подняла глаза и продолжила свой... нежный допрос:
- Отчего ты решила, будто он... ну... достоин такой награды?

- Только не смейся, - попросила ее Владычица. – Ты понимаешь, его странная... философия выглядит в высшей степени наивно, безумно и очень... трогательно. Этот смешной адепт мистического интима за-ради просветления вбил себе в голову странную идею, дескать, Смерть это просто неудовлетворенная женщина, которая свои интимные проблемы и неудачи восполняет убиением всех живых. И если дать ей то, чего она, по каким-то причинам, была лишена, то, наверное, можно сделать так, чтобы люди и вовсе не умирали... Ну... или, хотя бы, так, чтобы Смерть была милосердна и забирала с собою только тех, кто воистину недостоин жизни.

- Ага... Всяких там не раскаявшихся грешников, убийц... в общем, таких... разных нехороших личностей, - понимающе кивнула Вероника.

- Ну... да, как-то так! – улыбнулась ее госпожа. И смущенно добавила:
Я... пришла к нему далеко не сразу. Несколько лет подряд он исполнял в своем... ну, скажем так... храме длинную цепочку ритуалов. С участием...

Она запнулась в некотором смущении, но на этот раз Вероника вовсе не стала хохотать. Она просто улыбнулась и кивнула головою в знак того, что прекрасно понимает о ком именно зашла речь, что именно было высказано эдаким молчаливым намеком.

- И только когда я поняла, что он находится уже в полном отчаянии и действительно, готов уйти... вот тогда я исполнила его просьбу, - уточнила рассказчица.

- И ты тогда забрала его с собой и привела сюда, - слова Вероники прозвучали как завершающие мысль ее Старшей. В то самое время, как интонация этих самых слов рабыни предполагала продолжение. Скорее даже, предлагала. Причем, весьма и весьма настойчиво. Так, что грех было не удовлетворить такое... любопытство.

- Ты хочешь знать подробности, - констатировала Владычица Лимба.

- Ну... не без того! – усмехнулась ее раба. И тут же исполнила лицом своим плаксиво-требовательное выражение. И даже произнесла по слогам, эдаким капризным голосом:
- По-жа-луй-ста!

- Ты снова ревнуешь!

Ее госпожа нежно погладила щечку своей рабыни, а та в ответ на эту ласку снова-сызнова поймала губами ее пальцы и произнесла нечто вроде: «М-м-ма! Ня-ня!»

В ответ, Владычица Лимба усмехнулась и продолжила.

- Да, ты не ошиблась, - подтвердила она. – Я привела его, этого странного философа, в один из тех шалашей, которые ты видела у меня в лесах. Нет, не в ближайший к моему... нашему дому, а... Впрочем, не суть... В общем, там все и случилось.

- В общем, там вы с ним, так сказать, предались лобзаниям, - странно, что в ироничной фразе юной женщины к основному насмешливому тону были примешаны нотки сочувствия.

- Там были не только... лобзания, - со всей возможной серьезностью поведала ее госпожа. – Я... позволила этому философу все то, что дает мужчине обычная женщина.

- Без... экзотики? – осведомилась ее возлюбленная. При этом, сочувствия в голосе ее сейчас явно прибавилось.

- Без, - ответствовала ее госпожа. И уточнила несколько виноватым тоном:
- Это было... обычным способом. Ну... когда мужчина сверху...

Вероника взяла ее руку и на несколько долгих мгновений прижала ее к своей щеке. И потом, коротко коснувшись губами еще удерживала ее.

- Ты вовсе не обязана передо мною исповедоваться, - сказала она. – Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Просто... извини, но я чувствую, что это... ну, то, что ты пытаешься мне поведать... Да, все это как-то мешает тебе. Ну... воспоминания о том, что случилось тогда с ним... с вами...

Вероника окончательно смутилась и снова поцеловала ее руку – на этот раз только самые подушечки ее пальцев. И снова, каждую из них в отдельности.

- Ты чувствуешь все это правильно, - откликнулась ее госпожа. – И ты единственная... Да, ты единственное существо во Вселенной, помимо Всевышнего, которое вправе знать меня такую, какая я есть на самом деле. Со всеми подробностями этого странного моего бытия.

- Тогда говори, - с очень серьезным видом сказала ее раба. И смущенно добавила:
- И потом ты... можешь наказать меня за ревность!

- Если только поцелуями! – улыбнулась Владычица Лимба. – Чего-то суровее ты в этот раз не заслужила! Уж не обессудь!

- Уговорила! – быстро ответила ее шаловливая возлюбленная. – За этот мой грех ты отсчитаешь мне... столько поцелуев, сколько тебе будет угодно. Возражать я не стану. И все-таки, ты можешь вот именно сейчас, сию минуту воздержаться от своих «безешек»? Рассказывай, давай! Мне уже не столько ревниво, сколько интересно! Ну, что и как было у вас там дальше?

- А дальше... Ну, я открылась ему... ну, телесно, - продолжила ее госпожа. – И с ним я... познала плотскую любовь. Такую, как у людей. Когда мужчина входит в женщину и... двигается в ней... своим...

Владычица Лимба смутилась, покраснела и потупила очи долу.

- Прости, наверное, ты... вовсе не знаешь, как это происходит, - сказала она. – Я ведь забрала тебя из мира, где тебя истязали, совсем девочкой. И ты, конечно же, не имела ни малейшего понятия о том, как происходит сношение интимного рода между мужчиной и женщиной.

- Да ладно тебе! – ее ироничная возлюбленная искренне расхохоталась. – Знаешь, леди из того городка, где я имела неосторожность обитать до знакомства с тобою, были такими чопорными да важными только «на людях» - так они выражались. То есть, на улице или же на каких-нибудь встречах, где в гостях у них могли оказаться лица значимых должностей и положения. А вот между собою, tete-a-tete или просто небольшой близкой компанией, они обсуждали всяческие подробности своих отношений с мужчинами вовсе даже без стеснения. Так что тебе с твоим утонченным чувством такта, - она сказала это даже без иронии. Ну... почти, - их искренние речи показались бы весьма и весьма фривольными.

- Они позволяли себе такие разговоры... при детях? – удивилась ее госпожа. И как-то неопределенно покачала головою, явно в знак неодобрения подобного девиантного поведения.

- Ну, если честно, своих собственных детей они старались держать в стороне от подобных посиделок, - ответила Вероника. - Что же касается меня, то я была в числе их обычной прислуги. Так сказать, девочка-сиротка на побегушках, за еду и кров. Таких как я, считали вовсе не детьми, а «маленькими взрослыми». Или же просто... пустым местом, которого нет причины стесняться.

Ее госпожа положила своей рабыне руку на плечо, и в свою очередь сказала ей нечто... значимое.

- Здесь ты не прислуга, - напомнила она. – Слова «раба» в Лимбе применяется только к тебе. И значит оно вовсе не то, что значило в том мире, где ты когда-то появилась на свет. Ты бесконечно дорога мне, и любой, кто посмеет тебя попрекнуть твоим положением, ответит... В общем, этот мерзавец подавится своими словами.

- Зачем? – искренне удивилась ее возлюбленная. – Чем он сумеет обидеть меня? Заявит, что я тебе прислуживаю? Или исполняю, так сказать, интимные обязанности? Да я и возражать не стану! Пускай себе завидует! И вообще, ты отвлеклась на меня любимую. А я хочу знать в подробностях, как это у тебя было... с ним и до меня!

- Наверное, так же, как у всех женщин, - вздохнула ее госпожа. – Я была... под ним и он... двигался во мне. Да, это было приятно... Неожиданно приятно! И с каждым его движением все лучше... Вот только его голос... Как он раздражал! Как он мешал наслаждаться происходившим!

- Он что, умудрялся еще и... болтать? – опешила ее возлюбленная. – Ну... по ходу того, что он делал с тобою?

- Он говорил со мною, - подтвердила ее госпожа. – Но только... не вслух, а изнутри. Ну, ты знаешь... в смысле, понимаешь, как...

- Э-э-э... - Вероника, кажется, удивилась сейчас еще больше. – Мало того, что он в тебя... вошел, так он что же, умудрялся «в тебя» еще и думать?

- Ты очень правильно сказала, - заметила Владычица Лимба. – Все было именно так. Он мыслил... особым образом. Четко и адресно. Причем, точно в ритм своим движениям. И все время он... просил меня.

- Вот ничего себе! Каков наглец! – изумилась юная женщина. – И... о чем же?

- Он просил... принять его «в себя», - неохотно призналась ее хозяйка. – В смысле, «в меня»... «изнутри». Ну... ты понимаешь меня! Да... И это мешало. Очень мешало.

- Ну... Могу себе представить! – сдержанно улыбнулась ее собеседница.

- Не можешь, - возразила Владычица Лимба. – Это было... как лишняя нота в прекрасной симфонии... Как излишняя, неуместная специя в изысканном блюде, вкус которого ожидаем... Ну... Или же, как голубь... ни с того, ни с сего возомнивший себя чрезмерно значимой персоной, усевшийся на голову прекрасной статуи и позволивший себе на нее испражниться. Как-то так, наконец...

- Ну да, как нечто совершенно неуместное, дополняющее то, что тебе нравится, не лучшим образом, - Вероника расшифровала ее мысль по-своему, однако на удивление корректно. И тут же уточнила, мягким тоном, но безжалостно:
- И что же ты сделала с ним? Ну... за эту его... ошибку?

- Я... – ее хозяйка на мгновение смутилась. Ну... от такого безошибочно-точного попадания в цель. – Я не знаю, что именно произошло. Когда я была уже на грани ожидаемого, - она интонацией обозначила, так сказать, фазу происходившего тогда, – его бормотание буквально привело меня в ярость. И я, в бешенстве, подхватила его «изнутри» и сразу же швырнула куда-то... устранив источник моего досадного раздражения. И он исчез. Но, ты знаешь... Я все-таки успела поймать ту самую... высокую ноту наслаждения, к которой так стремилась и на которую вправе была рассчитывать...

Владычица Лимба замолчала и вздохнула. Ну, так... тяжело. И посмотрела на свою рабыню почти умоляюще.

Однако Вероника нисколечко не смутилась.

- Ценой его жизни, - закончила она оборванную фразу. - Ты так подумала сейчас. Теперь будь любезна, произнеси это самое вслух. Да, точно и словами. Так надо. Вот именно сейчас. Пожалуйста!

- Ценой его жизни, - послушно повторила ее хозяйка. И снова-сызнова вздохнула. Глубоко и тяжело.

- Ну... как? Легче стало? – как-то серьезно спросила ее Вероника.

- Нет, - ответила ее госпожа.

- Я так и знала! – торжествующе провозгласила юная исповедница. – Все в точности так, как я и думала!

- Что именно ты... думала? – ее госпожа по-прежнему казалась смущенной.

- Вот смотри! – юная раба взяла хозяйку за руки, как бы привлекая к своим словам ее сугубое внимание. – Если бы ты случайно убила его... то высказанное тобою принесло бы тебе сейчас облегчение.

- Ну... чего нет – того нет, - покачала головой ее Старшая.

- Значит, ты его не убивала! – безапелляционным тоном заявила ее раба. – Я бы почувствовала внутри тебя... ну хоть какие-то нотки облегчения, как только ты выговорилась. Значит, ты ни в чем не виновата!

- Думаешь? – голос хозяйки все еще звучал сомнением. – Тогда... Что же с ним случилось? В смысле, с ним могло... случиться?

- Ушел... ну, а учитывая обстоятельства, попросту улизнул в какой-нибудь другой мир! – предположила юная исповедница.

- Нет, - покачала головой ее хозяйка. – Этого попросту не может быть. Ты же знаешь, каждого разумного обитателя любого из миров именно я встречаю в итоге его жизни, какой бы она ни была, веселой и счастливой или же полной всяческих скорбей и несчастий. Я встречаю путника, идущего дорогою теней, чтобы помочь ему принять его посмертную судьбу. Уж его бы я... точно узнала! В любом обличии, после иного его... воплощения. Но... Ничего подобного не было. Поэтому я и решила, что в гневе своем я... уничтожила его душу, а не просто вышвырнула ее из Лимба для перерождения в соответствии с предначертанным ей.

- Слушай, а ты... не преувеличиваешь ли своих возможностей, а? – усмехнулась ее возлюбленная. – Да, тебе удалось создать некую новую душу... Я про ту, которая сейчас проходит курс адаптации, привыкает к телесному своему существованию в одном из плотных миров, под присмотром одной нашей общей подруги.

Сказав это, Вероника многозначительно улыбнулась и даже вызвала ответную улыбку своей госпожи. И, приняв это как одобрение, она продолжила.

- Но все, что ты сделала, это чудесное создание тобою новой духовной и живой сущности, воплощенной ныне в одном из миров Универсума, все это стало возможно только по личному Благословению Того, Кто все может, - напомнила она. – А вот уничтожить реально существующую душу... или же сделать как-то так, чтобы она, душа, созданная вовсе не тобою, попросту исчезла без следа... Ну... или чтобы она навсегда выпала из обычного круга перевоплощений... Навряд ли такое по силам, хоть кому-то! Мне кажется, это попросту невозможно, даже для тебя!

- Ну... Крушить – не созидать, - вздохнула исповедуемая. А потом улыбнулась, буквально просияла лицом:
- Слушай, а... как ты сейчас сказала? Пожалуйста, повтори! Ну... насчет выпадения из круга?

- Ну... – неуверенно произнесла Вероника, - Я не знаю, почему мне так... подумалось. Но, сама посуди, суть всего этого «танца» душ, их движение от жизни к жизни, и из мира в мир... Да, суть такого движения - эволюция, развитие каждой души, от рождения к рождению, все выше и выше. По возможности в сторону света, но... это уж, как и у кого получится.

Владычица кивнула головой, и ее возлюбленная продолжила, осмелев.

- Ты не встретила его в мирах Универсума, - сказала она. – Ну... после этого феерического сюжета... в смысле, интимного сношения между вами.

На этом месте Вероника опять смутилась и на мгновение потупила очи долу, но после этого снова подняла свои глаза на собеседницу и, получив очередной одобрительный кивок со стороны своей Старшей, все же закончила свою мысль.

- И если уж ты его не встретила нигде там, среди плотных миров, то, скорее всего, он и в самом деле перешел в иную плоскость бытия, вне обычных «игр» человеческих душ, воплощающихся в мирах Универсума сообразно накопленным духовным своим способностям. А может быть... Он стал воистину бессмертным? Ну... в том или ином смысле... Вот...

Высказав эту тираду, Вероника окончательно смутилась. Однако, госпожа ее в ответ... попросту громко расхохоталась. Владычица Лимба вскочила с дивана, подхватила за руки свою рабыню и прокрутила ее союзно с собою в нескольких изящных па импровизированного танца, отдаленно напоминающего вальс. Ну... очень отдаленно!

Протанцевав с нею по комнате – вот так вот, под одной ей слышную музыку! – хозяйка дома крепко обняла свою шальную партнершу по этому странному танцу. Она даже оторвала юную женщину от пола и расцеловала ее, искренне и звонко. А далее, Владычица Лимба подхватила свою рабыню на руки и с размаху уселась-обрушилась обратно на диван, с эдаким гулким-звонким шлепом. В смысле, с особым звуком – так, как звучит в динамическом касании кожа-по-коже.

Ну и, конечно, Вероника при этом сразу же оказалась у нее на коленях. Обнаженная на обнаженной. Кожа-на-коже.

Э-э-э... Я надеюсь, что Уважаемые Читатели за много-много букаф не позабыли о том, что обе участницы этой странной исповеди в указанный момент времени оказались уже безо всякой одежды? От слова «совсем».

Ну... просто надеюсь!

Так вот. Устроив свою рабыню у себя на коленях, Владычица Лимба одарила ее новой серией поцелуев. И когда она наконец-то позволила юной женщине чуточку отстраниться, адресат ее восторгов поначалу только и смогла издать серию не вполне понятных звуков, нечто вроде «Ф-х-х-ух-х-х... Йо-йу-х-х-х...»

- Спа-си-бо! – раздельно, по слогам и почти что торжественно провозгласила ее госпожа. – Вероника, ты... моя умничка!

- Ну... конечно же... твоя, - ее раба наконец-то выдавила из себя нечто членораздельное и почти что осмысленное. - Чья ж еще-то! Но ты уж объясни мне... прислужнице твоей... глупой и наивной, чем же это я тебя, наконец-то, развеселила? Я хотя бы запомню... на будущее, как можно сразу же и быстро поднять тебе настроение. Весьма, знаешь ли, полезное знание!

- Все очень просто. Ты ведь заставила меня выговориться, - заявила ее хозяйка.

- Ну... как бы да, - не стала спорить Вероника.

- И сейчас, именно благодаря тебе... я по-настоящему задумалась обо всем, что тогда случилось со мной... с нами, - поправила себя Владычица Лимба, намекая на своего тогдашнего... э-э-э... товарища по, так сказать, играм особого рода. - Теперь я точно знаю, что я невиновна. И тому есть целых три доказательства. Точных и неопровержимых!

- Слушаю внимательно, - с интересом откликнулась ее возлюбленная, по-прежнему сидя у нее на голых коленях. Естественно, голой... своей изящной задней частью.

- Первое из них, - сказала Владычица, - это то, что я не почувствовала облегчения. Ну... когда произнесла потаённое вслух. Второе – то, что если бы я и вправду совершила нечто в таком роде, Всевышний наверняка нашел бы способ объяснить мне... насколько я была тогда... неправа. Ну и третье...

Здесь она усмехнулась, но как-то... всерьез. И продолжила.

- Третье доказательство моей невиновности это то, что в нее веришь ты. Это важно. Очень важно. Для меня.

Так сказала Владычица Лимба. И в этот самый миг она уже вовсе не улыбалась.

- Ну, что же... Лично меня это по-прежнему радует, - заметила ее возлюбленная. – Надеюсь, что это у тебя... надолго.

- На вечность тому вперед, - напомнила госпожа слова ее же собственной клятвы.

- Не передергивай, - смутилась Вероника. – Это я клялась тебе в верности. А ты... Ты... всегда свободна отвергнуть меня.

- И что же это... изменит? – поинтересовалась ее хозяйка.

- Для меня – ничего. Просто мне тогда придется любить тебя... где-нибудь там... в стороне. Как говорится, с неразделенными чувствами и в гордом одиночестве.

Так сказала Вероника. А после этого прижалась лицом к ее плечу и коснулась губами ее кожи. В ответ, Владычица Лимба поцеловала край ее ушка. Потом она выпрямилась и сделала своей возлюбленное небольшое внушение. Такого... морального свойства.

- Здесь, в Лимбе все живущие подчиняются мне в силу самого факта своего нахождения здесь. Признавая мое неоспоримое главенство, - подчеркнула она. - Кто-то из них искренне любит меня, кто-то... не очень. Но, как ты понимаешь, в свое время выбора у них обычно не было... Или же этот самый выбор у них был... весьма и весьма незавидным. Я про моих гостей – уточнила она. – Что же касается моих созданий, для которых Лимб истинная Родина, они любят меня как создательницу этого Мира, который они ощущают единственным своим.

Сказав это все, Владычица Лимба нагнулась опять и снова коснулась губами ушка своей рабыни. Однако, не только для очередного поцелуя.

- И только ты... - шепнула она. – Только ты приняла и полюбила меня по своему собственному выбору. И тогда ты стала той частью моего Мира, с которой я не пожелаю расстаться. Никогда.

- Как это трогательно! – буркнула ей в ответ юная женщина.

Сказавши это, она резко отстранилась от своей хозяйки, потом резво соскочила с ее коленей и через какое-то мгновение оказалась возле стола. Там она налила в чашки крюшон и вот тогда уже живо-и-быстро вернулась обратно, с поклоном подала-предложила питье своей хозяйке. Сама же обнаженная прелестница, держа свою чашку обеими руками, опустилась перед Владычицей Лимба на одно колено – снова-сызнова рядом со столь же нагой возлюбленной своей. Глядя на нее дерзко и снизу

- За твою невиновность, моя госпожа! – провозгласила она тост. – И еще... за избавление тебя любимой от страхов и прочих всяческих глупостей!

- Спасибо, моя дорогая! – с чувством отозвалась адресат этого самого обращения и, протянув чашку в ее сторону, чуть коснулась чашки своей рабыни. Край-в-край и до легкого звона.





*Хокма (в русском разговорном «хохма») в переводе с древнееврейского значит премудрость

**Речевым общением (лат.)

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

https://youtu.be/30e02KbJZSQ

Песня посвящается почившему мужчине.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

25.

- Ты все сидишь и молчишь, - заявила Вероника голосом, в который на этот раз она добавила энное количество ноток такой... внезапно пришедшей «капризки». – А я не знаю, хорошо это или же вовсе плохо.

- Забыла, как читать меня «изнутри»? – Владычица Лимба улыбнулась и приобняла ее за плечи, чуточку сжав их.

- Не хочу читать твои мысли, - тональность «капризки» в голосе юной рабыни стала... несколько более жесткой. – Там у тебя... как в банке с вареньем. Все такое сладкое. Приторно и... неестественно. И вообще, ты специально так думаешь – там, внутри себя! Так, чтобы скрыть свои истинные намерения... И... Я уже вся боюсь этих твоих... стра-а-ашных замыслов! Вся уже трясусь от страха. Вот.

Сказавши это, Вероника поцеловала вою хозяйку в обнаженное плечо. Ее госпожа усмехнулась и, отстранив свою возлюбленную, исполнила над нею особый интимный жест, сжала ей соски изящных грудей – сначала правой, потом левой – коротко и ласково, двумя пальцами. А после этого мягко щелкнула-вздернула ее по носу, по самому его кончику. Движением снизу-вверх, произнеся при этом нечто вроде «Би-м-м-м!», как бы условно наказывая юную рабыню за такую... условную дерзость.

Вероника ожидаемо поморщилась и фыркнула.

- А могла бы и выпороть, вот, - проворчала она. И добавила почти что осуждающим тоном голоса:
- Вечно ты вместо разумной строгости со мною... нежничаешь!

Госпожа положила свои руки ей на плечи, еще чуточку развернув юную рабыню лицом к себе.

- Сделай то же самое, - распорядилась она. – Быстро! И без разговоров!

Вероника не заставила себя долго ждать исполнением приказа сего. И тут же сама и охотно повторила все предыдущие движения своей хозяйки. Только уже по отношению к ней же самой.

Высказав финальное слово... ну... сей занятной комбинации, она, наконец-то, рассмеялась.

- Хвала Всевышнему, ты, наконец-то, улыбнулась! – сказала ее Владычица. И подмигнула. А после этого осведомилась... эдаким невинным тоном:
- Кстати, ты не находишь, что именно сейчас нам самое время поговорить о награде?

- Э-э-э... Награде за что? – смущенным голосом поинтересовалась ее раба. Ну... как бы смущенным. И сразу же произнесла нечто на грани дерзости. Даже, скорее, за гранью:
- Мысль о том, что философ, переспавший со своей Смертью, не задержится на материальном плане Мироздания, не останется в Круге Перевоплощений, а сразу же выйдет на иной уровень Бытия, ведомый только Единому Богу... Разве эта простая мысль не самоочевидна?

Так заявила она и посмотрела на свою Владычицу едва ли не с вызовом.

- Какая ты у меня... деликатная! – усмехнулась ее мудрая собеседница. И пояснила несколько неожиданно и странное:
- Вообще-то, ты только что подумала несколько иначе. «Философ, отымевший собственную смерть», примерно так звучала твоя мысль... Примерно это ты и хотела мне высказать. Но все же, постеснялась грубить и смягчила фразу. Кстати, зря. Я бы вовсе не обиделась.

- Почему? – Вероника действительно смутилась.

- Ты прекрасно поняла самую суть расклада. Все обстоит... вернее, обстояло в точности так, как ты хотела это высказать, - ответила ее госпожа. – Твоя... исходная формулировка изумительно точна и... Она снимает все и всяческие мои моральные страдания. Ну... по поводу возможного «убийства» мною этого бедолаги. И уж поверь мне, я на него совсем не в обиде.

- Хорошо! – улыбнулась Вероника.

- А тебе, моя прелестная раба, я имею объявить благодарность. Искреннюю и горячую. Вторую подряд. Мою.

Так сказала Владычица Лимба. А потом трижды поцеловала свою возлюбленную.

- Ну вот... А могла бы и... В общем, могла бы быть и построже! – насупилась юная раба. - Ну... так, между прочим!

- Я же сказала, не спеши, - напомнила-откликнулась ее хозяйка, вполне серьезным тоном. – У нас с тобою это будет... позже. И учти, мне все еще неловко. Благодарить болью за благодеяние... Глупо и безнравственно. Впрочем...

Она с надеждой посмотрела на свою рабыню. Дескать...

- Нет, - ответила понятливая прислужница-компаньонка. И даже отрицательно мотнула головой, в дополнение к своим словам. Для пущей убедительности, наверное...

- Почему? – вопрос ее госпожи прозвучал... почти беспомощно.

- Я совершила преступление, - сказала Вероника. – Пойдя супротив твоей воли. И я хочу заплатить. Не тебе... скорее уж по какому-то особому... высокому счету. Тому, который выставляется не здесь а... там... много выше тебя и меня.

- Понятно. Ну, а еще... Ты хочешь дать мне урок, - добавила к ее сентенции Владычица Лимба. – Чтобы впредь я трижды подумала, стоит ли что-то тебе запрещать.

- Ты желала мне только добра... и очень за меня испугалась, - не согласилась ее раба. – Я была неправа, но... Так было необходимо. И мы... ты...

Она покраснела.

- Давай отложим это, - вздохнула ее хозяйка. – Сегодня и сейчас... я хочу на какое-то время оставить эту нашу... проблему в стороне. В общем... мое предложение награды остается в силе. Проси у меня чего хочешь.

- Ты такая... наивная! – усмехнулась адресат ее... безотзывной оферты. – А ну, как я потребую сделать меня... главной персоной какой-нибудь планеты? Или даже... галактики?

- Ты... действительно этого хочешь? – опешила ее госпожа. – Но... зачем?

- Чтобы тебя озадачить! – усмехнулась ее возлюбленная. – На предмет щедрости. И благоразумия, - добавила она. А потом вздохнула, виновато улыбнулась своей Старшей и, взяв ее руку, коснулась губами пальцев своей госпожи, поцеловав каждый из них в отдельности.

- Ну, не сердись, - продолжила она эдаким виновато-смущенным тоном. – Ты же знаешь, что мне ничего такого не нужно. Все что нужно, у меня и так есть. И даже больше. И главное... У меня есть ты.

Она коснулась губами ее запястья, потом с надеждой посмотрела своими серыми глазами в зеленые очи своей госпожи, дескать, ты ведь не обижаешься... Ну, на шутки мои... глупые?

- Я не сержусь, - ответила Владычица Лимба. – И я... все понимаю. Но... Я обещала тебе награду. Изволь пожелать.

- Любую? – Вероника прищурилась... и, несколько с хитрецой выражения лица своего А потом уточнила:
- Без отказа? И без споров, в смысле, зачем, куда тебе и почему?

- Без споров, - подтвердила Владычица Лимба и одной сероглазой шалуньи. – И без отказа. Я жду.

- Спасибочки! Заметано! – провозгласила юная женщина.

А потом... обернулась по сторонам, изобразив на этот раз лицом своим живейшее опасение, как бы ее не услышал кто-либо Посторонний После чего, жестом потребовала, чтобы госпожа склонила к ней свою голову и, дождавшись исполнения своего желания, шепнула что-то ей точно на ушко.

Выслушав негромкое требование сие, хозяйка вспыхнула лицом своим и сразу же укоризненно взглянула на свою рабыню.

- А... зачем? – голос госпожи прозвучал... если уж не с обидой, то уж точно весьма и весьма озадаченно. При этом она, кажется, уже позабыла свое же собственное, только что данное ею обещание, от удивления и напрочь. И даже уточнила... резковатыми словами и сконфуженным тоном:
- Вероника, ты... в своем уме?

- Пока что – да, - не задумалась ответом ее возлюбленная. – А захочу – буду в твоем. Ты же знаешь. И, кстати, тебе что, так уж сложно исполнить всего один мой... каприз?

- Да нет... совсем не сложно, - ответствовала ее госпожа. – Однако я хотела доставить тебе... удовольствие! Порадовать тебя! А это...

- Таков мой каприз, - заявила ее рабыня. – И, между прочим, это всего лишь основное блюдо. То, которое я сейчас хочу получить. Теперь же немного о пряностях и приправах к нему.

Она снова-сызнова оглянулась по сторонам и опять-таки обозначила лицом своим опасения, что какой-нибудь посторонний тип окажется в курсе ее... специфических пожеланий. И снова доверила эти слова госпоже своей строго исключительно и эксклюзивно. И только на ушко.

Расцвела лицом своим... удивленно и смущенно... в одно и то же время...

Так можно описать реакцию Владычицы Лимба на эти загадочные... уточнения. Она даже с облегчением рассмеялась. А потом чмокнула свою рабыню в носик ея. После чего укоризненно покачала головой. Ну... как бы укоряя эту очаровательную проказницу... в чем-то... эдаком

- Так нечестно, - заявила хозяйка. – Ты все это делаешь только за-ради ублажения моих чувств. А что останется тебе? Ну... от всего этого?

- Чувство глубокого удовлетворения, - с иронией в голосе отвечала ее возлюбленная. И, усмехнувшись, добавила:
- Кстати, оно, это самое удовлетворение, теперь зависит только от твоих рук. Целиком и полностью. Так что... ты уж постарайся, чтобы все было не только звонко, но и... сладко!

Юная женщина многозначительно подмигнула своей госпоже. Она же в ответ щелкнула ее в носик, легонько и ласково. А потом сразу же и расцеловала это самое... наказанное место. Даже целых три раза.

- Не шалопайствуй! – сказала она особым тоном. Таким... притворно-суровым, причем, с довольною улыбкой на устах. – Как получится – так получится!

- Подумаешь... Одной дерзостью больше, другой меньше! – смутилась покорнейшая из рабынь. Как бы... смутилась

Госпожа в ответ снова укоризненно покачала головой.

- Между прочим, - добавила юная раба, - я вообще могу говорить тебе разные... неприятные вещи круглосуточно. Ну, хорошо, хорошо... будем реалистами! С утра до вечера, с перерывами на сон и еду. Но ведь я не делаю ничего подобного! Цени, какая я у тебя... добронравная!

- Всенепременнейше! – отозвалась на ее демарш Владычица Лимба. И добавила голосом таких... суровых ноток:
- А ну-ка, дерзкая ослушница, займи, немедля, подобающее тебе место! На колени!

- Слушаюсь и повинуюсь, моя грозная госпожа! – елейным тоном залебезила юная женщина. А после изящно-живо соскользнула на ковер и оказалась в предписанной ей позиции. Ну... так, как она поняла распоряжение, отданное ей. Исполнив с улыбкой на устах сей жест изысканно-униженной покорности, Вероника наклонилась и стала целовать правую ногу своей госпожи. Сначала колено, потом... выше, выше и... еще выше...

На шестом поцелуе, которым сероглазая шалунья уже почти подкралась к верхней части ее бедра, Владычица Лимба мягко коснулась ее головы, обеими руками. Ласково погладила ушки своей возлюбленной и заставила ее поднять лицо, оторваться от ее занятия, прекрасного и приятственного

- Ты не исполнила мой приказ, - укоризненно заметила хозяйка. – Я имела в виду вовсе другое. И ты в точности знаешь, что именно!

- Ой, а я сегодня такая... дерзкая! – как-то иронически-насмешливо и даже несколько угрожающе произнесла ее рабыня. И сразу же, преодолев ласковые усилия своей хозяйки, добралась до ее правой ладони, обозначила свой поцелуй и на ней тоже. А после, продолжила это же деяние с левой ладонью своей хозяйки, потом вернулась губами своими обратно... И еще несколько раз подряд исполнила все это же самое, произнося после каждого касания губ своих фразы, адресованные своей Старшей:
- Грубая... Не-по-слушная... Но, в принципе... Исправимая... Да...

- Прекрати нести всякие глупости, - вздохнула госпожа, проведя только что расцелованной ладонью по щеке и волосам своей рабыни. При этом... не очень-то стараясь уклоняться от очередной серии поцелуев. – Ты знаешь, чего я хочу. Будь любезна исполнить.

- Добавишь мне... за дерзости, грубости и прочее? – с легкой иронией в голосе осведомилась Вероника.

- Будешь много болтать – вообще приласкаю. А еще прощу и помилую, - с усмешкой пригрозила ее госпожа. – Так что, довольно выпрашивать всяческие суровости от меня. Ибо... пришло время их получать!

- Как пожелает твоя милость! – живо откликнулась юная раба. И незамедлительно сменила дислокацию. А именно, перебралась к своей госпоже на колени, в положение лицом вниз, а задней своей частью, соответственно, кверху. Но... чуточку иначе, чем в предыдущем раскладе. В смысле, задом немного дальше в сторону. В смысле, в сторону правой руки Владычицы Лимба. При этом, рабыня чуточку раздвинула свои ножки, а вовсе не держала их прижатыми-сомкнутыми, как в прошлый раз. Впрочем, хозяйку такая ее позиция почему-то устроила не вполне.

- Шире, - приказала она. – Нечего стесняться!

- Как скажешь, о моя Владычица! – притворно-тяжко вздохнула рабыня, исполняя и это, несколько интимное требование.

- Вот так-то лучше! – проворчала ее госпожа. – Теперь гораздо удобнее!

- Удобнее для чего? – осведомилась возлежащая на коленях ея. Причем, обычных иронических ноток в голосе юной женщины как-то внезапно поубавилось. Зато теперь в нем отчетливо слышалось нечто, похожее... не то, чтобы на страх, но точно на некоторую боязнь... предстоящего.

- Для всего, что я с тобою сделаю сейчас, - усмехнулась ее Старшая. – И даже не вздумай просить у меня пощады! Сама напросилась!

- Лупи уж... – буркнула адресат ее спича. – А то усну, пока ты мне тут... зубы заговариваешь...

- Зубы? – Владычица Лимба особым образом погладила заднюю часть тела своей возлюбленной – ну, ту, что оказалась у нее в-доступности-и-под-рукою. А после этого, столь же специфическим образом похлопала ее же, причем финальное касание ее ладони вышло вполне себе звонким, сопоставимым по силе воздействия со шлепком. – Не говори глупостей, любовь моя! Нет там у тебя никаких зубов! Я это неоднократно проверяла!

- Я просто не хотела тебя шокировать, - заявила ее раба. – Кусаться задницей – это моя заветная мечта! Увы и ах, приходится учитывать твои... весьма и весьма консервативные вкусы! Так что, даже не пооригинальничать. А ведь мне, порою, так хочется тебя... удивить!

- В прошлый раз тебе это, в общем-то, удалось, - несколько более скептическим тоном заметила ее Старшая. – Да так, что я была вынуждена взять себе отпуск для воспитания одной шальной девчонки!

- Ой-ой-ой! – иронически откликнулась снизу та самая шальная бестия, о которой шла речь. – В кои-то веки ты решила посвятить мне несколько дней. В смысле, только мне одной, - незамедлительно поправилась она, оглянувшись на свою Старшую, с чуточку виноватым выражением на лице своем, назад-и-снизу.

- Да, я решила уделить тебе внимание, - Владычица Лимба усмехнулась как-то ободряюще. – И сделаю это! Вот прямо сейчас! Лови! Наслаждайся!

Произнеся эти самые слова, Владычица Лимба звонко шлепнула Веронику по правой ее ягодице, да так, что юная рабыня ойкнула. Смешно-смешливо и... смущенно.

Ее госпожа удовлетворенно хмыкнула и повторила тот же опыт с другой половинкой ее зада. С тем же результатом.

- Ну как? – поинтересовалась она. – Желание укусить меня не пропало?

- Скорее уж это ты меня... укусишь! – жалобным голосом обозначила свое отношение к ситуации та, кто была снизу.

- Не преувеличивай! – усмехнулась ее госпожа. – Если ты намекаешь на то, что сейчас было слишком больно, так ты ошибаешься. Я могу сделать гораздо больнее!

- Ну... ты же сама любишь, когда я хнычу как маленькая девочка. – ответила ее раба. При этом она снова-сызнова оглянулась на свою хозяйку снизу, с весьма хитрым выражением на лице.

- Тогда не переживай понапрасну и не переигрывай, - сказала ее госпожа. – Уж я-то знаю, когда тебе больно по-настоящему, а когда ты разыгрываешь спектакли о своих жутких страданиях.

- Тебе же нравится! – как бы удивленно отозвалась на ее реплику юная женщина, находящаяся в этот же самый миг в положении у нее на коленях и снизу. – Больше слез... ну и прочих охов-вздохов-криков, значит больше удовольствия. Для тебя.

- Не совсем, - ответила на это ее обвинение госпожа сей бестии шальной. – Мне нравится по-разному. И шлепать тебя... и выслушивать твои забавные жалобы.

- Вот-вот! Все-то ты забавляешься! А мне страдать! Знаешь, как больно?

Произнося эту сентенцию, Вероника добавила в голос воистину адскую смесь из жалобных ноток, щедро сдобренных иронией и... особого рода хитрецой. Впрочем, все оттенки этого коктейля - из эмоций звукового рода и смысла - были предназначены слуху одной конкретной властвующей персоны, имеющей наивысшую возможную квалификацию по части потребления столь специфического продукта.

Владычица снова удовлетворенно улыбнулась и ответила на заявление своей подвластной отнюдь не вербально, а скорее уж экспрессивно-тактильно. Обозначив на округлых ягодицах юной женщины еще целую серию ритмических-звонких шлепков – так, с полдюжины! – заставив свою подвластную издать некие звуки, нечто вроде «Ой... А... А... Ой... А... Ох!» Почти всерьез. Почти

Впрочем, та самая округлая поверхность – та самая, что подверглась столь экспрессивному воздействию от ладони Владычицы Лимба! - заметно покраснела. Так, что можно было подозвать ту, кто совершает эти действия в как бы излишней суровости. Как бы

- Ну, что? – вопрошала автор всей этой неожиданной жестокости. - Каково сейчас? Больно, не правда ли?

- Неправда, - негромко, но вполне ясно заявила получательница сей порции страданий, - Больно было... только что. А вот прямо-таки сейчас...

Она сделала паузу, как бы обдумывая-оценивая свои сиюминутные ощущения. Потом высказала свое веское и точное, вполне себе осмысленное и серьезное суждение по заданному ей вопросу:
- Зудко... Как-то горячо и почти что... приятно. Почеши мне... Ну... там... Пожалуйста! Ну... для полного моего удовольствия!

- Вот так? – поинтересовалась ее госпожа.

Сказавши это, она прошлась по зудящей-покрасневшей коже своей возлюбленной, но вовсе не испрошенным ею «щекотанием», а вовсе даже иначе, быстрыми щипками – раз-два-три! – всеми пальцами, не то, чтобы очень уж жестко, но так... чувствительно. Вызвав этим очередную серию возгласов, типа «Ой-ох-ах-ай-яй-яй!»

- Ну-у-у... Все бы тебе шутки шутить... Да играть со мною! – как-то смущенно, однако вовсе даже и без слез в голосе отозвалась претерпевшая от такого сурового обращения.

- Конечно, играть, - охотно согласилась ее властвующая подруга. – И, разумеется, с тобою. С кем же еще я могу позволить себе... такое!

- Не знаю я! – чуточку капризным голосом отозвалась ее подруга. – Иногда я даже и не знаю, за что мне такое исключительное право на твое особое отношение.

Слово «особое» Вероника выделила совершенно особым образом, эдаким намеком полуукоризны в голосе своем, но так, шутя и не всерьез. Так что ее госпожа вовсе не стала, как обычно, оправдываться, а напротив, как-то одобрительно усмехнулась.

- Прости меня, я так сурова! – сказала она голосом полным иронии. – Но что уж тут поделаешь, твои прелести столь изящны, что я не могу устоять перед таким соблазном.

Высказав это суждение в свое оправдание, она нежно погладила покрасневший зад своей рабыни, причем, каждую округло-приятную половинку в отдельности. А после, пробежав пальцами, неуловимо быстрым движением «отыграла» неведомую гамму на нежной закрасневшейся коже своей возлюбленной.

- Ну... во-о-от... Это совсем другое дело! – откликнулась на эту ее игру Вероника. – Давно бы так уже!

- Нравится? – понимающе спросила ее госпожа. – Мне тоже. Ты даже не представляешь, как это приятно, ощущать твою кожу так мило... «разогретой»!

- А обычно она... какая? – поинтересовалась Вероника.

- Обычно она такая... прохладная на ощупь, - охотно разъяснила ее госпожа. – И это тоже очень приятно... Ну... такая, ласковая нежность. Не гладкая, не бархатистая... Хотя оттенок и того, и другого чувствуется, да... Нет, словами этого, наверное, не описать. Но теперь... Да, теперь ты на ощупь... уже другая! И это тоже такое... занятное ощущение. Но уже как-то... по-другому!

- Какие ты знаешь тонкости в ощущениях! – в голосе ее рабыни снова прорезались иронические нотки. – А вот скажи на милость, тебе самой, часом, не больно?

- Ты хочешь знать, не больно ли мне тебя шлепать? – уточнила ее госпожа. И не ожидая ответа на свой откровенно риторический вопрос, пустилась в рассуждения по поводу испрошенного:
- Ты знаешь, ощущать твою кожу при каждом таком касании, это удивительно приятно. И я, конечно же, не врагиня самой себе. Да и тебе тоже! – добавила она многозначительным тоном. – Так что не волнуйся, ничего лишнего я себе не позволю.

- Кто бы сомневался! – вздохнула Вероника и продолжила непринужденным заявлением:
- Давай уж, продолжай, не мешкай!

- Не торопи меня! – чуточку более строго сказала Владычица Лимба. – Я сама решаю, как мне с тобою поступить!

- Хорошо-хорошо! – юная женщина даже эмоционально взмахнула руками, как бы обозначая тем самым свою готовность подчиниться велениям своей госпожи полностью и безоговорочно. – Как хочешь! Просто я о тебе же беспокоюсь! Вдруг ты... ну... руку там ушибешь... случайно? Об мою-то... тощую задницу...

- Никакая она у тебя не тощая! – немедленно откликнулась на эту фразу ее госпожа.

- Ага! – торжествующе провозгласила Вероника. – Значит, ты признаешь-таки, что задница у меня... толстая!

- Опять? – образцово-деланно возмутилась ее госпожа. – Ты снова обижаешь мое мастерство! Твое тело это шедевр! Я создала его тебе... как гармонически совершенное! Да, я сделала это для себя... В смысле, для меня! Но отказывать мне в эстетическом вкусе?! Ну, знаешь, такого я от тебя не ожидала!

- Ну ладно, не обижайся! – попыталась оправдаться ее шальная раба. – Могу я быть недовольной... ну хоть в чем-то?

- Нет! – твердо заявила Владычица Лимба. – Ты должна иметь... все самое лучшее! Иначе... мне будет неловко от того, что ты от чего-то не в восторге. И я постараюсь принять меры... Ну, если только в моих силах будет исправить ту самую ситуацию, которой ты почему-то недовольна!

- Экая ты... старательная! – как-то смущенно откликнулась ее раба. – Ну... хорошо, я впредь буду помалкивать о телесных моих достоинствах. Авось и не обижу тебя... любимую!

- Разумеется, о достоинствах, а вовсе не о каких-то там недостатках! Которых у тебя попросту нет! – Владычица Лимба сразу же после высказанного ею суждения многозначительно похлопала-погладила объект (или же объекты? ) своего сурового внимания. – И твои ягодицы... они не худые и вовсе уж не толстые! В самый раз! Особенно наощупь!

Выразив словесно эту мысль, властвующая особа мягко сжала правую половинку упомянутой ею части тела своей рабыни – сжала, как говорится, «в полную ладонь», но при этом, в конце такого движения особым образом коснулась-провела где-то там... в ложбинке между Вызвав тем самым прерывистый вздох своей возлюбленной – удивленный и томный, свидетельствовавший о том, что интимность такого рода была ей в высшей степени желанна.

- А... еще? – попросила Вероника каким-то смущенно-жалобным голосом.

В ответ ее суровая хозяйка довольно усмехнулась и проделала примерно те же манипуляции с другой половинкой ее зада, с той разницей, что ладонь свою она при этом развернула наоборот и финальное интимное движение на этот раз было исполнено ею несколько иначе, снизу вверх, но с близким-похожим результатом. Вероника громко застонала, дернулась всем своим телом и сжала свои ноги, явно требуя продолжения ласк от своей Старшей.

И ее госпожа продолжила. На этот раз, она, широко раскрыв свою ладонь – пальцами в стороны - обхватила объект своего интимного внимания снизу и сразу же на обе ласкаемые половинки. При этом средний ее палец ушел ровно посередине и вниз, далее в изножье, коснувшись самых нежных мест, сокрытых сжатыми ногами ее возлюбленной. Играя на коже юной женщины четырьмя своими пальцами – средний тоже, но невидимо, хотя и эффективно! – Владычица Лимба вызвала серию громких стонов своей рабыни, которая дергалась всем телом, но... вовсе не сопротивляясь, а напротив, обозначая желание продолжать. Вероника даже обернулась назад, и взгляд ее просил... нет, умолял об этом, полностью заменяя вербальный спич.

Тогда особа, властвующая над нею, также, не говоря ни слова, короткими-легкими шлепками по бедрам своей рабыни – изнутри наружу, туда-сюда! – приказала ей опять несколько раздвинуть ноги. А когда дрожащая юная женщина исполнила это ее распоряжение, Владычица мягко погладила ягодицы рабыни снизу вверх, приказывая ей этим самым тактильным действием расслабить тело.

Ну... Вообще-то такой безмолвный приказ был ей уже не в диковинку. Вероника послушно исполнила его, потом несколько раз глубоко вздохнула и замерла, действительно расслабив ноги, ягодицы и спину. Настолько... насколько это оказалось возможным в ее, так сказать, «наколенной» позиции.

Или «наколенном положении». Еще один, в смысле, другой вариант написания-понимания всего того, что происходило. Там и тогда.

Как-то так

В общем, оценив усилия юной рабыни по исполнении воли своей Старшей, Владычица Лимба удовлетворенно кивнула и далее... окинула свою покорную возлюбленную особым взглядом. Тем, который Вероника почувствовала сразу же и всем телом. Юная раба вздрогнула и выдохнула одно только слово-слог – «Да-а-а...» - протяжно растянутое. Потом снова попыталась расслабить тело... в ожидании.

Зато ее Владычица сразу же вся напряглась. Соски на ее обнаженных грудях
Напряглись и заострились. И все ее обнаженное тело обозначило готовность исполнить то, о чем просила... нет, умоляла! Да, умоляла ее возлюбленная.

И тогда Владычица Лимба начала-приступила к очередной части задуманного. Сдвинула свою левую руку с плеча, за которое она только что придерживала свою обнаженную рабыню... туда, несколько вниз. И относительно самой себя, и относительно тела своей возлюбленной. Вероника с готовностью приподнялась, подалась так, чтобы ей было удобнее. И госпожа ласковым движением пальцев левой руки своей сыграла на кончиках грудей юной женщины, вызвав ее вздох. И шепот: «Да... Еще...»

И тогда адресат этой мольбы начала делать то, чего так ждала ее возлюбленная раба. Теперь Владычица Лимба и одной сероглазой шалуньи играла на ее теле двумя руками сразу. Левой рукой своей там, на сосках-и-снизу, а правой – на ягодицах и как бы сверху-и-вглубь

Да... это была игра, в чем-то сродни музицированию. Где инструментом, в смысле, объектом играющего воздействия было тело юной женщины, покорно возлежащей у нее на коленях. Вероника, подчиненная сторона этого действа, замерла, опираясь руками на сиденье кожаного дивана, эдаким треугольником, где вершиной были как раз ее покрасневшие ягодицы. И вот на них-то... вернее, как раз по ним-то и пришлись основные усилия ее госпожи.

Да-да, именно по ним Владычица Лимба наносила разнообразные шлепки – в смысле, по одной затем, по другой и снова поочередно. В разнообразнейшей манере такого... шлепательного воздействия. Плоской ладонью и жестко... Мягкой, расслабленной ладошкой и «хлестом»... «Горстью-пригоршней», когда сомкнутые пальцы округленные «ковшиком», как бы имитирующие округлость той самой поверхности, которую они так заботливо... обрабатывали, аж до красноты В последнем случае, при касании кожи слышался отчетливый хлопок. При этом Вероника как-то по-особому вздыхала, видимо ощущения от такого проявления господской силы были несколько... иные.

Впрочем... шлепки от Владычицы Лимба были весьма и весьма разнообразны, так сказать, не только по стилю, но и по месту приложения хлестких ее усилий. Ибо рукой своей она при этом касалась не только той самой любимой ею пары самих тех приятных округлостей, но и мест... расположенных чуточку ниже. Особенно старательно обозначая свои удары на тех местах, где ягодицы юной женщины четко обозначались складкой-переходом в направлении бедер. При этом, время от времени, очередной удар Владычицы Лимба приходился... э-э-э... на область между Да-да, именно в раздвинутое и несколько... приоткрытое пространство изножья. Ладонь господствующей персоны касалась тех самых мест... не слишком жестко. И всякий раз при этом пальцы ее оказывались там, внутри. Обозначая при этом особое движение, вызывавшее судорожный вздох-стон ее покорной рабыни. Тогда и сама Владычица Лимба замирала и... жадно ловила слухом своим эти самые звуки, а пальцами рук и обнаженными бедрами своими ощущала при этом сладкую дрожь тела своей возлюбленной.

Да, это была игра с телом юной женщины, лежавшей у нее на коленях. Игра, в которой изощренный ритм движений левой ее руки, ласкавшей груди покорной рабыни, дополнялся звучным соло-дивертисментом шлепков, наносимых правой. И вся эта пьеса для... живого и трепещущего тела была выстроена в такт дыханию самой Вероники.

Или же, напротив, именно ее дыхание, его темп, частота и глубина определялись умелой созидательницей музыки сей. Чуть сильнее шлепок – и, одновременно с тем, чуточку сильнее особенное движение левой руки Владычицы Лимба – значит, сильнее и звучнее вздох-стон ее возлюбленной рабыни.

И это все происходит снова...

И снова...

И снова...

А сейчас вот, правая рука госпожи хлопает там... внизу... Между ног ее возлюбленной. Пальцы властной и властвующей особы скрываются внутри, играя на сокровенном. И принуждая Веронику кричать... на этот раз все же не от боли...

Когда юная женщина отдышалась, она оглянулась на свою госпожу. И взгляд ее обозначал... нежность и смущение. Ну а причины таких... эмоций нам станут понятны из тех самых первых слов, которые она произнесла.

- Что... я могу... для тебя сделать? – прерывающимся голосом сказала Вероника. Потом она несколько раз вздохнула, неглубоко и нервно, и добавила:
- Спасибо...

- Не волнуйся, моя милая девочка! – откликнулась на это предложение-благодарность Владычица Лимба. – У тебя и была... и есть... И всегда будет масса возможностей порадовать меня. Ну... к примеру, твоими объятиями... Если, конечно же, ты захочешь!

Она усмехнулась эдак... многозначительно-и-эффектно, дескать, решай сама, исполнять ли тебе нечто подобное или же нет!

Вероника, естественно, тут же сразу и вскочила на ноги. Впрочем, госпожа ее немного притормозила, развернув к себе именно задней... частью тела, той самой, что всего пару минут тому назад была объектом ее весьма экспрессивного, можно даже сказать, горячего внимания.

Она погладила Веронику по тому самому свежеотшлепанному месту. А после даже коротко поцеловала покрасневшую кожу, заставив юную женщину засмущаться от удовольствия.

А дальше хозяйка дома сего резким движением схватила свою рабыню за талию и сразу же обрушила-усадила ее рядом, слева от себя. Вероника счастливо рассмеялась и позволила ей себя обнять. А потом она прижалась лицом к своей госпоже, куда-то в область ее груди, исполнила там серию поцелуев – расцеловала один сосок, другой, там и сям, и вокруг. Потом еще фыркнула смешком там, между грудей своей хозяйки и только тогда чуточку отстранилась, глядя на адресата своих ласк нежно и требовательно. Сразу и без оговорок.

- Ты простила меня? – тон ее голоса определенно свидетельствовал о том, что она не столько интересовалась мнением своей хозяйки, сколько констатировала факт.

- Простила, конечно! – ее госпожа охотнейшим образом согласилась с констатацией сей.

– Но только за мою дурь... В смысле, за то, что я сейчас учудила с посудой, - не менее утверждающим тоном продолжила Вероника.

- Как скажешь, - согласилась ее госпожа, эдак деланно вздохнув... для приличия.

- Значит, теперь ты готова наказать меня за...

Вероника недоговорила. Просто ее хозяйка приложила свой палец к ее губам, к губам своей рабыни.

- Я не готова, - ответила ее госпожа. – Во всяком случае, не сейчас.

- А... когда? – Вероника задала ей этот вопрос с каким-то странным облегчением... в голосе.

- Завтра, - решительно произнесла ее госпожа. И сразу же уточнила:
- Утром... Или... Нет, наверное, чуточку позже!

- Как пожелаешь, моя госпожа! – откликнулась Вероника и добавила самым невинным тоном:
- Ты же знаешь, я всецело покорна твоей воле! Как ты скажешь, так и будет!

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Практически зефирная история о том, что в паре доминант/сабмисив рулит всегда второй. И заметь, чем дальше, тем больше.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

26.

В комнате Полины царил полумрак. Тонкие занавески... Ну, в общем-то, они почти не мешали солнечному свету проникать в скромное жилище крепостной компаньонки. Просто солнце скрылось за крыши соседних домов. За окном давно уже вечерело, и нужно прямо сказать, что теперь оттуда можно было получить не так уж много естественного освещения. Все-таки после того как они отужинали в столовой и поднялись сюда, наверх, в покои госпожи-американки, прошло уже больше полутора часов. Небо потемнело и больше не отсвечивало закатным отблеском багрового цвета. Так что, свет керосиновой лампы был теперь весьма кстати.

Сразу же после ужина, миссис Фэйрфакс заявила Варваре Петровне, что сегодня они с Полиной сильно устали. В связи с этим, она распорядилась их более не беспокоить, во всяком случае, до утра. Домоправительница произнесла свое обычное, «Слушаюсь!», высказав это неопределенно-значительное слово со всем пониманием ситуации, и далее проследовала вниз по лестнице, чтобы со своей стороны принять, так сказать, надлежащие меры для приведения в порядок всех необходимых вечерних дел, связанных с ведением домашнего хозяйства. Полина это видела, поскольку именно ей госпожа-американка молчаливым жестом приказала запереть дверь на засов за той самой серьезной женщиной, на плечи которой временно переложили исполнение обязанностей распоряжаться по дому. Ну а после этого, хозяйка заявила, что девушке следует пройти в свою комнату и...

Как это она сказала...

«Не беспокойся по поводу приготовления... там. Я сама все сделаю так, как нужно. Так, как мне нужно. Когда закончу, я сама тебя позову».

Полине оставалось только согласно кивнуть головою и пройти в указанном ей направлении. То есть, к себе. Чтобы ждать и, так сказать, морально готовиться.

Забавно, но поначалу она никакого страха не испытывала. Нет, девушка прекрасно понимала – то, что ей предстоит, в принципе не может быть приятным. Ну... с точки зрения любого нормального человека. Ведь ей, Полине, уже доводилось получать «телесные вразумления» подобного рода. Правда, тогда, в те поры, когда она служила у графа Прилуцкого, все это было обставлено совершенно иными условиями. В тех случаях, когда ей, крепостной компаньонке, доводилось ложиться на деревянную плоскость скамейки... В общем, тогда ее именно наказывали. И, как правило, наказывали справедливо, как говорится, за дело. Вспомнить, к примеру, ту же самую их совместную шалость с графской дочкой, по поводу жабы, подложенной в постель родственнице графа, несколько загостившейся в его доме. Да, Полине тогда было больно и несколько... стыдно. Но все-таки, в том самом случае вопрос «За что?» у девушки не возникал.

А сегодня... Сейчас...

То, что ей предстояло... Это не было наказанием, заслуженным ею ввиду какой-либо значимой и серьезной провинности. Миссис Фэйрфакс подчеркивала, что Полина в этот раз получит розги вне какого-то проступка, безо всякой вины. Что это необходимо именно ей, как хозяйке, чтобы ее раба приняла на свое тело боль за-ради ее господского удовольствия от причинения Полине страданий... и лицезрения их результатов, на лице ее и на теле.

И еще, ей для чего-то очень надо, чтобы Полина приняла все это... добровольно. И даже, скорее, как своеобразную награду... за все, сделанное девушкой для своей госпожи.

Если бы недавно... Ну, скажем, еще несколько недель тому назад, крепостной графа Прилуцкого сказали, что ее продадут этой странной иностранке**... Что новая госпожа окажется в высшей степени симпатичной и, откровенно говоря, достойной и уважения, и даже любви со стороны своей «одушевленной покупки»... Ну, любви, конечно же, в самом общем, уважительно-общепринятом смысле этого слова! Что Полина будет рада ей служить, будет счастлива ее вниманию к своей скромной персоне... Наверное, в это крепостная девушка вполне могла бы поверить.

Просто... каждый человек надеется на то, что перемена личной его судьбы приведет его к счастью, разве нет? Иначе...

Зачем тогда жить, ежели от повседневности веет, в лучшем случае, беспросветными муками - не предполагающими прекращения никому не нужного истязания человеческого существа вечным-постоянным погружением в бессмысленный серый мрак обыденной бессмыслицы и унижений? Если нет, и даже не предвидится никаких улучшений ни условий, ни обстоятельств существования конкретного человека?

Тогда ведь и вправду, легче сразу... Из тела – вон.

Например... головою в петлю и шагом марш с табуретки. Тело – вниз... А душа... То ли вниз, то ли вверх, то ли просто куда-то туда, в неведомое... Как говорится, на Суд Божий...

Что, Боженька? Приятно видеть Тебе людей, перешедших грань отчаяния… вместе с гранью, разделяющей жизнь и смерть? Эдаких… загнанных лошадей человеческого профиля? Беглецов из мира, которому ты попустил существовать в его запредельной бессмысленной мерзости... Ты ведь правишь всеми мирами Мироздания? В том числе и им? Хорошо правишь, так держать...

Это ирония, есличо

В общем, Полина предпочла бы рассчитывать на какой-либо светлый вариант последствий той самой... сделки. Соглашения, по которому одна весьма эксцентричная американка приобрела себе занятную вещицу… одушевленного плана - крепостную компаньонку для совместного проживания в этом уютном и удобном доме.

Однако в то, что хозяйка заявит о своем вожделении к ней, а после примет меры к ее, Полины, освобождению от крепостной зависимости... Нет, все-таки, столь странных перемен своей участи девушка и вообразить себе не могла.

Но то, что последовало далее в их отношениях... Все эти странные мистические «проникновения» в мыслительные, воображаемые пространства друг друга... После которых Полина никак уж не могла считать себя некой отдельной личностью, вовсе не связанной судьбой своею с этой загадочной Колдуньей...

Нет-нет-нет... И снова-сызнова не-е-ет... Про те дела странного рода и смысла, никому и никогда рассказывать не след. Упекут в доллгауз, что в Сокольниках*** и поминай, как звали! Говорят, что там с умалишенными поступают... много хуже, чем с крепостными или даже с тюремными колодниками! Судьбой большинства из них никто даже не интересуется, так что, смотрители вольны делать с ними все, что взбредет в их полупьяные умы. Заковывать в цепи, лить на голову воду... И вытворять всякое... жуткое, пользуясь собственной безнаказанностью и ничтожным положением своих жертв!

Нет, «Из огня – да в полымя!», эта поговорка вовсе не про нее, не про Полину Савельеву! Она себя в обиду не даст!

Поэтому... Никто и никогда не узнает о том, что Полина и ее странная госпожа связаны чем-то, помимо обычных отношений услужения с одной стороны и господства с другой.

Но тогда...

Увы и ах, как ни крути, а здесь, в Москве, всем и каждому ясно-понятно, что розги это просто один из атрибутов власти барыни над холопкой - вполне привычный для всех окружающих, в чем-то даже тривиальный до пошлости. И не ей, Полине Савельевой, числящейся собственностью поверенного миссис Фэйрфакс – который, скорее всего, еще не справил документы о ее, Полины, освобождении из крепостной зависимости! - спорить с этим обстоятельством, утвержденным законами и вековой традицией.


А это значит, что ей, Полине, придется подчиниться. И, так сказать, исполнить желания госпожи своей. В противном случае...

Нет, ее госпожа обещала... Да, она точно обещала не делать с нею ничего чрезмерно дурного и унизительного. Именно такого, что по-настоящему напугало бы ее рабыню. Например, Полине было твердо обещано, что ее ни в коем случае не отправят для наказания на съезжую. И, в этом смысле, все, задуманное для нее госпожой-американкой на сегодня, это так... не слишком сурово. И даже, как бы, по честному. В определенном смысле.

Ведь ее госпожа… могла бы поступить вовсе иначе. Придраться, к примеру, ну, скажем, к некой оплошке, заминке со стороны своей «привилегированной горничной». Да запросто! А если припомнить ту глупость – благожелательную, но от того не менее досадливую! – что она, Полина совершила в первую же ночь своего пребывания в доме Зеленоглазой колдуньи… Ну, когда девушка весьма некстати заявилась спасать свою хозяйку от некой предполагаемой беды и… застала ее там за весьма своеобразными делами, не шибко приличного свойства. Ведь наутро, после той некрасивой истории, Полина сама готова была лечь на скамью, именно за ту самую провинность. Стоило госпоже-американке... даже не приказать, а просто согласиться наказать свою компаньонку за вопиющую бестактность ее вторжения, и тогда она, Полина, в то же самое утро была бы выстегана до слез, до криков! Причем, именно за дело, так что и не поспоришь!

Так ведь нет. Ее хозяйка хочет, чтобы сечение юной рабыни было обставлено вовсе иначе. Не как справедливое наказание за вполне реальную провинность. И уж тем более, не как результат придирок, имеющих целью получить хозяйский повод для того, чтобы разложить неглиже эту самую крепостную рабыню, да и всыпать ей лозанов по филейным частям, и крепко, крепко!

Нет-нет, ничего такого и вовсе не предвидится. Нынче госпожа-американка желает играть с нею. В такие... странные игры. Те самые, в которые она когда-то играла с прежней подругой ея.

И самое главное. Миссис Элеонора Фэйрфакс жаждет любви. Странной, безумной любви. Взаимной и... понимающей. И ведь она, Полина, ее искренне любит. Вот только...

Какой именно любви ждет от нее безумная женщина с зелеными глазами? Та, что сейчас готовит в соседней комнате все, необходимое для сечения своей...

Рабыни?
Приближенной горничной?
Подруги?

Сколько может быть оттенков у любви? Пятьдесят? Сто? Тысяча? Тем более, у любви такой вот редкой, почти что уникальной, в своем изысканном... безумии?

Впрочем, насчет безумия... Все не так-то просто и однозначно. Их общие ментальные секреты... Они, пожалуй, не менее безумны, чем все эти особые влечения госпожи-американки к своей привилегированной рабыне. Так что, одно другому, как бы, соответствует, и в целом, и частями. Каковы секреты – такова и любовь. Во всех ее проявлениях и странностях.

А странностей в их отношениях много... Ой, как много!

Взять, к примеру, это навязчивое стремление ее хозяйки добиться от Полины непременно добровольного изъявления... Ну, ежели не страстного желания, то хотя бы простого согласия исполнять все эти жуткие действия болевого рода. Кто же в здравом уме и трезвой памяти добровольно пойдет на такое? Но миссис Фэйрфакс все время настаивает на том, чтобы Полина сказала, дескать, она сама – именно сама! - желает всего этого. Госпожа-американка заявляет, будто вовсе не хочет принуждать русскую девушку ко всем и всяческим... непотребствам. В том смысле, что именно принуждать не хочет. Но, при этом, сама же ее хозяйка всячески намекает на то, что не откажется от добровольного исполнения своих... странных и, откровенно говоря - ежели глядеть на это со стороны! – страшных желаний.

Впрочем, похоже, что вся эта «добровольность» уже осталась далеко позади. Не стоит забывать, что госпожа-американка, не далее как несколько часов тому назад - сразу после очередного странного общения между ними в том, почти непредставимом для нормального обывателя, воображаемом пространстве, где она, Полина, вынуждена была спасать свою хозяйку – фактически отказалась от всех своих прежних клятв и обещаний.

Хотя... это самое исключение, с ее стороны, вроде бы обозначено только «на сегодня». Но... не факт, не факт.

Полина попыталась в точности припомнить ее слова, что именно и как сказала она тогда своей крепостной. Миссис Элеонора Фэйрфакс вроде бы заявила, что она непременно хочет, чтобы Полина повиновалась ей, безо всякого ропота и рассуждений о нарушении хозяйкой былых обещаний и жестокости ее настоящей любви. Ну, вроде бы, теперь между ними будет все иначе, ее госпожа осознала всю ценность своей рабыни и числит ее вовсе не вещью, а некой условной частью самоё себя.

С одной стороны, это все, конечно же, выглядит почетно и красиво... Однако, в то же самое время, не будем забывать, что подобное сближение для госпожи-американки, скорее всего, просто повод для того, чтобы устроить Полине давно обещанные страдания особого рода. Как она тогда воскликнула? «Прочь маски! Оставим лицемерие и ханжество тупым обывателям!» И добавила тогда еще, что пора, мол, Полине телесно изведать свою госпожу такой, какая она есть на самом деле.

Правда, чуточку ранее, госпожа-американка заявила, будто бы она жаждет стать для нее неким очагом, дарующим тепло для жизни юной рабыни. Но ведь... согреть можно по-всякому. Красные полосы от ивовой лозы горячи! Ой, как горячи! Желает ли она, Полина Савельева, крепостная компаньонка, от своей госпожи именно такого странного тепла? От разного... хлесткого и жгучего?

К вопросу о тепле. В этот вечер Полина, отчего-то, не стала раскрывать окошко. Несмотря на то, что все время этого своего условного отдыха она чувствовала нечто вроде дискомфортного ожидания свежести.

Да. Ей было...

То ли душно, то ли томно и тошно, в одно и то же самое время. Не поймешь. Но все же, невзирая на такие неприятные ощущения как бы внешнего плана, Полина даже не отворила форточку, хотя любой человек, обычный-и-нормальный, первым делом распахнул бы свое окно, просто пытаясь хоть как-то освежить, обновить эту странную атмосферу. Дело в том, что обитательница комнаты сей в точности знала, что причина здесь вовсе не в наличии или же отсутствии формального притока свежего воздуха.

Это странное, давящее ощущение... оно незримо висело в атмосфере тех самых комнат, которые занимали госпожа-американка и ее крепостная компаньонка. На каком-то ином уровне, еще менее ощутимом и познаваемом, чем обычные явления, доступные наблюдению физиков, химиков и прочих специалистов по вопросам естествознания. Все пространство вокруг переполняло некое особое, странное томительное напряжение - доходившее в своей смутной и тягомотной раздраженности до ощущения эдаких мурашек под кожей. Это невидимое давление исходило от ее хозяйки. И все это продолжалось... Да, почитай, что на протяжении всего вечера. Причем началось все еще во время ужина. И далее это странное незримое напряжение развивалось-давило на нервы, все время и по нарастающей.

К вопросу об ужине и том, что с ним было связано. Нынче вечером госпожа Элеонора Фэйрфакс была за столом чуточку более насмешливой, чем обычно. Чего только стоило, к примеру, высказанное с ее стороны предложение своей компаньонке «Принять на грудь пару лишних рюмок рейнского, для храбрости и веселого расположения духа!» - да-да, именно так она и выразилась! Одна эта фраза точно обозначила степень напряжения чувств хозяйки дома сего. И Полина, откровенно говоря, прекрасно понимала его причины.

Разумеется, как за столом, так и несколько ранее, госпожа-американка вовсе не напоминала ей о своем обещании. Об этом ни разу не было упомянуто в течение всего времени, прошедшего после того их... послеобеденного разговора. Можно сказать, что на протяжении нескольких часов миссис Элеонора Фэйрфакс вела себя в точности как обычно.

Ну... почти как обычно. Например, перед ужином она устроила Полине небольшой урок чистописания – диктант из французского. Возможно, тот факт, что в этот раз под диктовку пошел один из своеобразных по содержанию отрывков того самого специфического произведения известного французского автора, которое Полина периодически читала своей госпоже, был просто забавным совпадением, а вовсе не очередной издевательской шуточкой, на тему обещанного ей. Ведь несколько позже госпожа-американка предоставила своей рабыне для чтения вслух вполне себе нейтральный текст, куда более скромный, чем то, что ей довелось, так сказать, записывать незадолго до устной части их вечерних занятий. Для изустных упражнений по французскому языку Полине был предложен отрывок лирического содержания, что-то про природу и погоду, лужки-пастушки и прочие перелески с одуванчиками и всяческими пасторальными пейзажами, короче, из авторов обычной французской сентиментальной прозы прошлого века.

Между прочим, сразу же после этого Полина и вовсе, читала вслух и делала попытки перевести на русский язык общий смысл какой-то статьи, напечатанной в иностранном научном журнале, только уже по-аглицки. Статья сия изобиловала многочисленными формулами и невнятными рассуждениями о некоем свойстве пространства, обозначаемом автором как «поле». Свойства этого самого «поля», согласно высказываемой им ученой позиции, позволяли считать его несколько сродни упругой жидкости.

Полина тогда отчего-то подумала, а вдруг сей ученый деятель, светило научных кругов Кембриджа или же Оксфорда – да не суть, которого именно из них, все равно аглицкое заведение! – так вот, вдруг он... Ну, не то, чтобы совсем уж заблуждается насчет истинных свойств этого... проявления пространства – что, кстати, не факт! Просто, Полине показалось, что этот самый ученый использовал, в общем-то, весьма и весьма грубые аналогии... Впрочем, они, эти самые аналогии пояснительного плана, наверняка были вполне адекватны понятиям его научно-университетского окружения.

Полина с трудом смогла тогда уяснить для себя хотя бы самую общую суть всех этих физических выкладок. А уж какие-то частности «буквенных» полуалгебраических вычислений показались ей и вовсе недоступными для точного понимания. О чем она смущенно заявила своей госпоже. На что получила устное заверение о том, что «От девочки, не прошедшей суровую школу науки «Туманного Альбиона»****, никто и не ожидает попытки квалифицированной критики работы одного из тамошних мэтров!». При этом ее госпожа подчеркнула, что ценит старания своей компаньонки и особенно довольна ее терпением.

Слово это было сказано… вроде бы и обычным тоном голоса, но при этом, интонационная пауза, сделанная перед его произнесением, четко обозначила некое... расширительное значение, которое придавала этому самому слову особа, властвующая над крепостной девушкой.

Ну… в общем-то, и все. Никаких иных-и-прочих подтверждений обещанного-предстоящего ей, в общем-то, не последовало. В смысле, в то самое «предужинное» время. Однако же, и отмена того, что ее хозяйка, ранее днем, наметила для них на этот самый вечер, тоже, вовсе не была хоть как-то обозначена четкими и недвусмысленными словами.

Ergo...

Кстати, стоило припомнить тот эпизод, когда госпожа-американка приказала своей компаньонке сходить вниз и пригласить Варвару Петровну, чтобы, как она выразилась, «дать прислуге отбой до утра». Так вот, сразу же после этого, хозяйка пожелала, чтобы потом девушка «немного отдохнула»... Можно сказать, что на этой самой фразе все, в общем-то, встало на свои места. Слово «немного», при его произнесении, было отделено паузой, короткой и многозначительной. Вернее, придающей этому, казалось бы, нейтральному распоряжению оттенок, который вовсе не оставляет никаких иных вариантов развития событий, помимо распланированного заранее, и вовсе не самой Полиной.

Ну а последующие фразы, насчет приготовлений… Расставили все точки над «i». Миссис Фэйрфакс определилась в своих планах на вечер, и теперь Полине оставалось только ждать, когда ее позовут для участия в их реализации.

Вспомнив все это, девушка вздохнула. Наверное, она могла пойти ва-банк и… отказать своей хозяйке. Просто отказать, прямо и недвусмысленно. Сказать короткое - но вовсе не кроткое! - слово «нет» и остаться до утра здесь, в своей комнате.

Ее госпожа... Вряд ли бы она унизила себя попыткой забрать с собою обычной и банальной грубой силой ту, кто является объектом-предметом - скорее даже, сущностной целью! – ее странного вожделения.

Впрочем... Что сейчас гадать. Могла - и не сказала. А это значит, что добровольная раба все-таки исполнит свое...

Свое что?

Обещание?
Долженствование?
Или, может быть... предназначение?

Девушка, предназначенная для ублажения истязательской похоти и прихоти одной... извращенки. Забавно, да?

Возможно, именно так бы высказалась об этом сама миссис Фэйрфакс. Ну... ежели Полина рискнула бы обратиться к ней по этому поводу, по вопросу своих сомнений.

И еще. Скорее всего, произнеся эту тираду, госпожа-американка очередным эффектным жестом предложила бы ей «выбирать».

Хотя… вряд ли. Скорее всего, ни о каком «выборе» уже не зашло бы и речи. Ну... памятуя о том, что именно ее госпожа провозгласила нынче, сразу же после обеда. Сейчас она, наверное, усмехнулась бы, то ли горько, то ли сочувственно, и предложила бы девушке терпеть и принять все как есть. И ее саму... в смысле себя, госпожу Элеонору Фэйрфакс. И ее, госпожи, желания... особого рода.

Готова ли Полина принять то, что ей предстоит?

Да. Она готова. Дни, проведенные наедине с этой странной женщиной, не прошли понапрасну и даром. Полина... как бы уже и привыкла к тому, что госпожа ее обладает теми самыми особыми желаниями в отношении своей крепостной. И самое главное, Полина изнутри самоё себя уже почти приняла тот факт, что ее хозяйка имеет право на реализацию этих своих... желаний.

Вправе ли Полина теперь отказать ей?

В общем-то… да.

Заявит ли она такой отказ своей госпоже, своей Старшей?

Ни в коем случае.

Она, Полина, исполнит ее желания. Она сделает это. Может быть, из чувства благодарности, или же... из странного желания исполнить мечты той, кого она, Полина, искренне любит. И не важно, получит ли девушка хоть какое-то удовольствие от того, что приготовила ей госпожа-американка, или же просто будет страдать от всего странного, что составляет суть интимных устремлений той безумной женщины, которую она, Полина, сейчас намерена одарить собою.

Между прочим, судя по специфике напряжения, повисшего в этом замкнутом, отгороженном запертой дверью от прочих помещений, пространстве покоев госпожи-американки, сама владелица дома сего и самой Полины Савельевой уже готова на все. Возможно, она, вот прямо сейчас, сидит в кресле у камина и смотрит там, у себя в комнате, в сторону своей малой библиотеки, пронзая стену алчным взглядом голодной волчицы. Представляя свою рабыню в соседней комнате, разложенную на скамье и уже приготовленную для... удовлетворения ее прихотливой похоти. А может быть, она, госпожа-американка, ходит сейчас по своей спальне, неслышным шагом, в мягких своих домашних туфлях... Мечтая об эдаком... жестоком, сверкая в полумраке зелеными своими глазами, грозная, аки лев рыкаяй...

Да, в таком состоянии миссис Элеонора Фэйрфакс по-настоящему опасна. Не исключено, что она и вправду способна на любое насилие, лишь бы только удовлетворить этот самый... затянувшийся приступ своего жестокого вожделения.

Нет. Не будет никакого насилия. Просто потому, что госпоже-американке оно вовсе не понадобится.

Полина готова. Она...

Трудно в точности сказать, что она сейчас чувствует. Наверное, просто желание поскорее принять все то, что госпожа пожелает сделать... с нею. Принять это без сопротивления. С надеждой на то, что все это будет не очень... страшно.

Господи, Боже ты мой! Ну что же она все тянет… Не идет, и даже не призовет свою прислужницу голосом. Поскорее бы уж…

Однако минуты тянулись мучительными промежутками немилосердной вечности. И это странное зудящее напряжение, царящее там, за стеной, периодически прорывалось на ее, Полины, теле, дрожью и мелким зудом «гусиной кожи» - на плечах, на спине и... там, на тех самых округлых мягкостях, кои предназначены для того, чтобы на них усаживаться... в обыденной жизни. Ну... и еще для того, чтобы в особых обстоятельствах рисовать на них разными предметами, гибкими и хлесткими, выписывая на оголенной белой коже строчки и знаки, красные да с синевою.

И еще. То самое напряжение периодически било ее по всем нервам сразу, эдакой мелкой вибрацией, действующей в глубине, изнутри мышц ее, Полины, тела. Вибрацией неустранимой и мучительной, хуже звона комара, истязающего слух человека, измученного бессонницей, напряженным ожиданием. Доводящего этого самого полуночного страдальца до состояния, когда он уже готов истерически простонать, мол, укуси, ужаль, только уж потом не звени... над ухом...

Это было особое, странное... изысканное мучение ожиданием. Истязание неизвестностью, начавшееся задолго до самих ее, Полины, телесных страданий. Доведение ожидающей до странного «неотмирного» состояния, когда уже само время тянется, как некая липкая масса, сродни капле смолы, неумолимо обволакивающей-засасывающей незадачливое насекомое, оказавшееся на пути ее вниз. Да, именно внутри такой... тягучей «временной капли» сейчас находилась Полина. Эта липкая, необоримая масса заполняла все ближайшее пространство, блокировала все возможные движения... Вернее, делала их бессмысленными, по причине замедленности каждого из них и невозможности достигнуть ими ни одного из желаемых положений.

Самая жуть состояла в том, что такое подчиненное нахождение внутри всей этой тягучей массы «темпорального вещества» было странным результатом ее же, Полины, собственной покорности. На сей раз, выражающейся в этой совершенно бессмысленной готовности ждать, в этом нелепом и молчаливом непротивлении обстоятельствам, внешним по отношению к ней. Вместо того чтобы...

- Полина, нам... пора!

Казалось бы, именно этих слов она ожидала... должна была ожидать. И все-таки, от внезапного появления своей хозяйки девушка вздрогнула. Силуэт миссис Фэйрфакс возник в проеме двери совершенно бесшумно. Совсем недавно девушка зажгла керосиновую лампу, с целью подсветить-высветлить страницы книги, взятой ею в руки, для того, чтобы скоротать этот томительный весенний вечер. Вернее, ту его часть, которую девушке было дозволено провести в некоем... условном одиночестве, без непосредственного присутствия возле нее госпожи-американки. И вот теперь эта лампа обозначила светом своим приход той самой женщины, которая вознамерилась ее, Полину, истязать.

- Я готова... моя госпожа, – тихо откликнулась Полина на ее призыв.

Миссис Элеонора Фэйрфакс восприняла эти ее слова как приглашение войти внутрь. Она переступила порог комнаты своей рабыни, сделала пару шагов и... снова остановилась, как бы в нерешительности. Тогда Полина поднялась и сделала пару шагов ей навстречу, оказавшись почти вплотную к своей Старшей. Ее госпожа замешкалась, потупила очи долу, как-то нервно сглотнула перед тем, как подобрать-произнести нужные слова.

- Ты позволишь мне тебя... обнять?

Госпожа Фэйрфакс не спросила, а скорее уж попросила Полину. Как о некоем особом одолжении.

Полина сделала еще один шаг-подшаг ей навстречу и прижала к себе эту... странную особу. Ту, которая, властвует над нею и, одновременно с тем, все еще стесняется власти своей - оттого и смотрится, как вопрошающая и даже просящая. В ответ девушка получила резкое движение навстречу и руки... вернее, пальцы – жадные пальцы! – пробежавшие по телу Полины чуть пониже талии... Скорее даже сыгравшие на верхней части ее задних половинок.

И губы... коснувшиеся ее левого ушка. Раз, другой, третий...

И шепот... торопливый и сбивчивый, искренний в своей нелогичной и неряшливой словесности взволнованного рода.

- Не пытайся мне сопротивляться, - шептали эти губы. – У тебя все равно, ничегошеньки не выйдет. Я... я сильнее тебя. И знай, моя милая девочка, что мне... все труднее контролировать мое вожделение. Пожалуйста, не дай мне повода поступить с тобою неподобающим образом. Просто, если это случится именно так, то мне потом и самой будет от этого крайне неловко. Если ты попытаешься мне противостоять... я не смогу ручаться за то, что ты не подвергнешься от моих рук насилию... самому... грубому и гнусному...

Полина отодвинулась от нее. Не резко, нет. Мягко, но этак... настойчиво. Скорее даже, настоятельно. Она даже отступила назад - чуть-чуть, меньше чем на четверть шага. При этом госпожа ее ослабила захват и даже расцепила свои руки. Те самые руки, которые предполагались для девушки как источник неких грубостей и гнусностей телесного рода. Миссис Фэйрфакс с явной тревогой вглядывалась в черты лица своей возлюбленной рабыни, несколько затененные, поскольку лампа, стоявшая на столе, осталась сзади и сбоку от девушки.

- Я не стану сопротивляться тебе, - тихо сказала юная раба. – Я отдаюсь тебе добровольно. Сделай со мною все, что пожелаешь. Так, как ты этого сама захочешь. Я буду покорна твоей воле. Обещаю.

Адресат сей оферты еще раз нервно сглотнула и усмехнулась.

- Ну что же, - сказала она, - я... рада тому факту, что все обойдется без лишних грубостей.

Она снова усмехнулась, а потом в свою очередь сделала шаг назад и далее... иронически поклонилась своей рабыне – по-старинному, с глубоким приседом, весьма церемонно и в высшей степени насмешливо, в одно и то же время.

- Моя дорогая Полина Савельева! Ежели никакого сопротивления с твоей стороны не предполагается, я приглашаю тебя присоединиться ко мне, в моей малой библиотеке.

Так заявила ее госпожа, вернувшись из этого насмешливо-гимнастического упражнения – весьма непростого, надо отметить! – обратно, в исходную позицию.

- Впрочем, - добавила она, - перед этим, будь так любезна, выполнить три моих поручения. Всего три.

- Я слушаю, моя... Элеонора, - Полина не стала обижаться на подчеркнутую иронию этого самого обращения со стороны своей хозяйки. Она просто хотела узнать, что же от нее требуется на этот раз.

- Не волнуйся, ничего излишне сложного я приказывать тебе не стану, - госпожа произнесла эти слова серьезным тоном голоса своего. Пожалуй, даже чересчур серьезным. – Во-первых, тебе следует посетить... э-э-э... отхожее место. Ну... так, на всякий случай. Ты ведь меня понимаешь?

- Разумеется, - Полина даже позволила себе улыбнуться такому... ну... естественному предложению.

- Нет-нет-нет, ты не думай! – заверила ее хозяйка. – Я верю, что ты у меня... девочка весьма терпеливая. Но... мне кажется, что все, чему я собираюсь тебя подвергнуть... Все то, что тебе предстоит претерпеть... Да, лучше это воспринимать на тело без излишнего... дискомфорта.

- Хорошо, - Полина снова улыбнулась ей. Пускай улыбка эта и была теперь несколько... напряженного рода.

- Во-вторых, - продолжила ее госпожа, - я прошу тебя проверить, заперта ли дверь. Ну... просто, чтобы нам с тобою не помешали.

- Хорошо, - Полина произнесла это слово во второй раз, и даже кивнула головою, подтверждая тот факт, что поняла и суть, и смысл этого требования.

- Ну... там ведь рядом,- дополнила свое распоряжение госпожа-американка. – Как только ты... э-э-э... сделаешь свои дела и выйдешь... оттуда. Это там, сразу же, рядом и направо. Я про дверь, которую стоит запереть, - какой-то особо серьезной тональностью голоса уточнила она.

Полина с трудом подавила внезапное желание... то ли ругнуться, не слишком приличным образом, то ли просто тяжело вздохнуть. Ее хозяйка была в своем репертуаре, снова-сызнова и как всегда. Однако, между этими двумя вариантами проявления эмоций, девушка не выбрала ни одной. Просто обозначила на лице своем некое условное подобие улыбки, дежурной и неискренней. И еще кивнула головою в знак того, что правильно поняла высказанное ей... уточнение.

Она и правда, все поняла. И поэтому, вместо законной обиды, позволила себе задать вопрос, проясняющий для нее общий расклад заявленных распоряжений.

- А... третье твое поручение? – спросила девушка, добавив в свой голос некую толику иронии. – Что еще мне нужно будет сделать? Ну, помимо того, что ты... уже придумала?

- О-о-о, это самое главное! – усмехнулась ее хозяйка. А дальше, заявила в продолжение ранее сказанного, причем снова самым, что ни на есть, серьезным тоном:
- Постарайся не потеряться. Ну... там, по дороге обратно.

Сказав это все, госпожа-американка, то ли поклонилась своей рабыне, то ли просто кивнула головою, как бы давая ей понять о завершении своей речи.

- Будет исполнено, - ответила Полина. И тоже поклонилась ей в ответ.

А что она могла поделать?

Миссис Элеонора Фэйрфакс молча сложила руки и эдаким странным, почти молитвенным жестом указала ей направление движения. Полина также молча повернулась и вышла из своей комнаты. Она прошла направо по коридору, в сторону обратную направлению на ту самую комнату, где ей предстояло получить... обещанное. А ее госпожа, чуть погодя, вышла в тот же самый коридор и свернула налево. В руке своей она несла зажженную лампу, позаимствованную из комнаты своей... то ли подруги, а то ли рабыни, освещая себе путь. В принципе, Полина хорошо ориентировалась в том незначительном пространстве, которое ей предстояло пройти, и полумрак не создавал ей никаких проблем с перемещением. Отсветы лампы, которую прихватила ее хозяйка, в этом смысле, ей, скорее мешали. Кроме того, девушке вообще не хотелось, чтобы госпожа-американка видела, как она войдет… в нужной чулан. Поэтому она дождалась, чтобы миссис Фэйрфакс прошла в малую библиотеку, и только тогда уже потянула на себя ручку двери, чтобы войти в это особое помещение, для выполнения первого из полученных ею поручений.

Покончив со своими... «отхожими» делами... ну, скажем так, уклончиво, связанными с предотвращением возможного дискомфорта, Полина сполоснула руки, аккуратно вытерла их полотенцем и взяла с полки зажженную свечу.

Уважаемые читатели, возможно, поинтересуются, откуда там взялся сей скромный светильник? Он там был. На своем обычном месте. Просто, делать все то, что, согласно незыблемым и обязательным правилам гигиены, требовалось делать в подобных случаях вовсе без света, девушке было бы крайне неудобно. Поэтому, войдя в помещение для удовлетворения телесных-естественных надобностей, в приличном обществе обычно неназываемых, она, первым делом, не закрывая за собою дверь, воспользовалась малой толикой освещения из коридора и зажгла шведской спичкой огарок свечи в небольшом подсвечнике, стоявшем на полочке. И далее пользовалась этим самым источником освещения во время... скажем так, исполнения данного ей поручения. Ну, а покончив с делами необходимого свойства, однако же неназываемыми по причине деликатности, девушка вышла обратно в коридор, освещая себе путь этой же самой свечой, для совершения других-и-прочих дел, предписанных ее суровой хозяйкой.

И тут, внезапно, в голову ей пришла интересная мысль-идея, несколько шаловливого рода. И даже с некоторым оттенком мстительности, вернее, эдакого, справедливого возмездия за все обидные и, откровенно говоря, издевательские намеки со стороны госпожи-американки. А что, если...

Полина коварно улыбнулась. И тут же начала претворять в жизнь внезапно созревший план. Она... громко – намеренно и преувеличенно громко! – щелкнула задвижкой на открывание, а потом приоткрыла дверь. После чего сделала многозначительную паузу.

Она представила себе, как сейчас ее хозяйка... напряженно вслушивается, мол, не почудилось ли ей. Как широко раскрываются ее зеленые глаза. И только одна мысль в голове: «Не может быть... Только не это...»

Далее Полина действовала более чем странно, однако вполне осмысленно. Она, послюнив пальцы, потушила свечу, потом, опять-таки, с излишним шумом, топнула-переступила ногами в домашних туфлях, рядом с выходом, при этом не переходя за порог. А после хлопнула дверью. Опять-таки, очень громко - так, чтобы было отчетливо слышно дальше по коридору и даже в покоях самой госпожи-американки.

Так... чтобы звук этот сейчас... резанул слух той, кто, в этот самый миг, наверняка, стояла посреди своей малой библиотеки... даже не в удивлении. Скорее уж, в отчаянии и страхе. Той, чьи губы сейчас шептали слово «Нет...»

Да, Полина сейчас... то ли угадывала, то ли чувствовала все, происходившее там, в особом месте, где все было уже приготовлено для ее, Полины, экзекуции. И она находила в деяниях своих странное... удовольствие. Скорее даже, наслаждение этой мелкой и, откровенно говоря, подленькой местью.

Девушка как-то сурово усмехнулась и тихо-тихо прикрыла дверь. По счастию, все обошлось, петли, щедро смазанные жиром, не скрипнули, не выдали ее проделки. Далее, Полина осторожно задвинула засов, до упора, но все так же, совершенно беззвучно. И только тогда она двинулась назад по коридору, тихонько, на цыпочках ступая по паркетному полу.

Когда Полина вошла, ее поразило странное зрелище. Миссис Фэйрфакс стояла посреди комнаты и...

Кажется, госпожа-американка собрала в своей малой библиотеке все, что только обладало способностью освещать - все, кроме того огарка на маленьком подсвечнике, который Полина принесла сейчас с собою. Некоторые из этих самых осветительных приборов домашнего пользования светили сейчас хозяйке дома сего в спину, поэтому лицо ее было видно не очень четко. Впрочем... видеть его было необязательно. Достаточно было чувствовать ее отчаяние… А потом сразу же шок-удивление и растерянность от того, что все, вроде бы, обошлось, и ее рабыня вовсе никуда не сбежала.

Полина тут же обозначила на лице своем некое подобие беззаботной улыбки – О, Господи, да кого же это она сейчас хотела обмануть! – а после этого показала принесенную с собою погашенную свечу. Дескать, стоит, наверное, зажечь и ее тоже.

Миссис Фэйрфакс, в ответ, молча указала на полку. Полина тут же затеплила принесенную свечу от одного из подсвечников и поставила ее туда, подчиняясь жесту-указанию со стороны своей хозяйки. Потом миссис Фэйрфакс, все так же молча, поманила девушку к себе. Полина, слегка оробев, предстала пред зеленыя очи ея, ожидая или очередных объятий... или же пары затрещин, наказания за дерзкую свою выходку, за пакостное свое поведение.

Не случилось ни того, ни другого. Миссис Элеонора Фэйрфакс... просто тяжело вздохнула, но вовсе не попыталась сблизиться со своей рабыней. Ни для объятий, ни для... ударов.

И еще, подойдя к своей хозяйке ближе, Полина отчетливо увидела, как на правой щеке госпожи-американки блеснула слеза.

- Toucher****, – тихо произнесла ее Старшая. – You fucked me, dear Pauline*****.

Полина не очень-то поняла смысл этой фразы. Что поделать, слово «fucked» было ей совершенно незнакомо. Впрочем, контекст его употребления, особенно тональность, с которой это слово произнесла госпожа-американка, говорил о том, что ничего приятного и хорошего этой... глагольной формой слова обозначено быть не могло.

- Я... не очень поняла, что Вы имели в виду, - ответила Полина. – Наверное... Вы недовольны мною, сердитесь на меня? Ну... поскольку я совершила нечто дурное?

Юная раба произнесла эту фразу, просто констатируя очевидный факт. Очевидный для нее лично.

И еще.

Тональность риторических вопросов, заданных юной рабыней, определенно свидетельствовала о личной ее готовности ответить за все, что она, Полина Савельева, только что совершенное. Ответить... в том числе и телом своим, как, собственно, и планировала поступить с нею ее же хозяйка несколько ранее.

- Да как сказать... – вздохнула госпожа-американка. И тут же дала себе труд обеспечить условный перевод сказанного. Ну... весьма и весьма условный. – Можно сказать, что ты... победила меня. Во всех смыслах. Да, ты... молодчина. А я... просто дура. Безумная идиотка, одержимая тобою. Вернее, одержимая желанием манипулировать тобою, использовать тебя за-ради моих бредовых наслаждений. Бредовых и желанных. И вот сейчас...

Она усмехнулась. Грустно, невесело. А потом дополнила-продолжила только что сказанное:
- Сейчас ты так легко и просто дала мне понять, кто я на самом деле... без тебя.

И снова странная смесь усмешки и вздоха. Без малейшей доли радости или чего-то похожего на нее, в тональности этого... вербального акцента.

- Ты... моя госпожа, - в этот раз Полина обозначила на лице своем несколько виноватую улыбку. – Прости, я не должна была так глупо шутить.

- Почему? Ты имела полное право ответить на мои издевательства. И ты... поступила правильно. Как говорят в таких случаях, для моей же пользы.

Так заявила ее хозяйка, по-прежнему воздерживаясь от любых и всяких действий, направленных на снятие дистанции, обозначенной теперь между ними. И это Полину встревожило уже не на шутку.

Однако когда она попыталась обозначить движение по направлению к своей Старшей – обозначить одними руками, причем весьма нерешительно и даже неловко! – ее госпожа отрицательно качнула головою. Едва заметно, но все-таки отрицательно.

- Я люблю тебя, Полина Савельева, - сказала госпожа-американка. – Однако теперь я осознала, что любовь моя... она тройственного рода. Да, я как будто разделена натрое – там, внутри самоё себя. Одна часть моей натуры требует извращенных наслаждений, жаждет причинять тебе боль, испытывает острое желание наблюдать за тем, как вспухают полосы на твоем теле, и как ты бьешься, не в силах вырваться из пут, привязанная к скамейке... Слышать, как ты стонешь и вскрикиваешь, жалобно и жалко. Эта часть меня... ее волнуют жгучие перипетии такого извращенного приключения для твоего тела, которое она намеревается устроить тебе, чтобы наблюдать за тем, как ты реагируешь на ее жестокость. Другая часть меня желает обладать тобою куда более нежным образом, заласкать тебя на шелковых простынях моей постели... Она тоже... мечтает заставить тебя стонать и кричать – однако, вовсе не от боли, а от наслаждения. Греховного, извращенного, но далеко не столь жестокого. И, наконец, третья часть моей натуры, она...

Миссис Фэйрфакс тяжело вздохнула, ее взгляд проделал странную эволюцию. По направлению вниз, в сторону, а после... Зеленые глаза госпожи-американки обратились к лицу ее русской рабыни. Так, что Полина вздрогнула, в ожидании того, что услышит сейчас нечто более чем интимное...

Она не ошиблась.

- Третья часть моей души главенствует над прочими, - сказала ее странная хозяйка. – И ей не нужны ни боль, ни слезы одной русской девочки, ни даже ее ласки извращенного рода. Ей нужно нечто иное. То, что прячется куда как глубже, поскольку сам объект ее вожделений куда тоньше и нежнее, чем какие-то зримые проявления любовных желаний и стремлений. Она желает обладать тем, что воистину значимо.

- Чем именно? – спросила Полина. – Скажи мне, чего желаешь ты, главенствующая, от моей... души?

- Твоей любви, - ответствовала ее госпожа. И разъяснила нечто... странное:
- Любви искренней и настоящей. Не обозначения неких условных телодвижений или же ритуальных жестов интимного рода. Нет-нет, это все просто дополняет то самое, настоящее, истинное - то, что придает всему прочему и смысл, и вкус, и цвет. Мне нужно от тебя именно это. И если того, глубинного, почти невыразимого словами, я от тебя в итоге не получу...

Госпожа-американка резко вздохнула, на секунду прикрыла глаза. А далее, распахнула их, так, что в комнате буквально полыхнуло зеленым. И слова ее... тоже показались Полине чересчур яркими. Почти что жгучими на слух.

- Если когда-нибудь ты захочешь меня убить... тебе достаточно будет просто разлюбить меня. И я умру. Надеюсь, что... быстро.

- Не шути... так, - Полина попыталась улыбнуться несуществующему юмору. Вышло не очень.

- Да какие уж теперь шутки, - снова вздохнула ее госпожа. И тут же пояснила:
- Когда я услышала, как ты уходишь от меня... Ну, когда ты там закрыла за собою дверь... Как бы закрыла, я понимаю, да… Так вот, тогда я решила, что довела тебя моими выкрутасами до необходимости бежать. Бежать со всех ног от жестокой психопатки и извращенки. Мелькнула мысль, что ты разлюбила меня, и что мои шутки… вернее, мои утонченные издевательства заставили тебя выбрать свободу. Свободу от моих безумств и жестокости. И... В общем, если бы ты не вернулась, я не стала бы тебя преследовать. Во всяком случае, не в этот раз. И не в этом теле.

- Почему?

Вопрос прозвучал чрезвычайно глупо. Но Полина не смогла выжать из себя сейчас какие-то иные вербальные проявления. Ей вдруг стало очень неуютно. А госпожа-американка усмехнулась. Снова-сызнова и невесело.

- Я вовсе не уверена, что мне было бы дозволено Свыше следовать за тобою в виде призрака. Да и ты... вряд ли пришла бы от этого в восторг. Ну... от столь занятной компании мистического вида, причем, как говорится, на всю твою оставшуюся жизнь. Просто ты знаешь, обычные трупы не склонны к самостоятельным перемещениям. Да это, наверное, и к лучшему.

Так сказала миссис Элеонора Фэйрфакс. И адресат ее слов, крепостная девушка Полина Савельева поняла... почувствовала, что ее хозяйка вовсе не шутит. И сейчас девушка по-настоящему испугалась. Даже холодный пот выступил у нее на спине, там, сзади, между лопаток. Ей стало очень неуютно.

- Не надо... так пугать меня, - тихо сказала она.

- А я не пугаю, - ответила ей госпожа. – Я просто выражаю тебе благодарность. За то, что ты явилась достаточно быстро. Ну... после того... После этой твоей... имитации побега. Промедли ты еще пару минут и... тогда священник из храма Петра и Павла, что в Милютинском переулке******, имел бы все шансы получить некое денежное вспомоществование. На отпевании усопшей рабы Божией Элеоноры. А может быть, вместо него какой-нибудь другой поп, простой, из местных православных, получил бы некий подобный приработок. Ну, если бы, к примеру, до проведения моих похорон допустили Варвару Петровну или же Глафиру... Я знаю, мои слуги, между собою, числят меня русской, пускай и родившейся, так сказать, в неположенном месте. Дай им волю, они бы устроили мое отпевание по православному обряду, даром что я католичка! Хотя... навряд ли. Здесь ведь, в православных церквях, не принято отпевать лиц, крещеных в католичестве?

Миссис Элеонора Фэйрфакс даже не улыбнулась, произнеся сейчас одну из своих тирад, каковые в обычных обстоятельствах следовало бы числить по разряду шутейных. Странного такого... специфического юмора, свойственного, пожалуй, только ей одной. Но Полина не склонна была принимать сказанное как очередное шуточное поучение со стороны своей Старшей. Ибо чувствовала, что на этот раз все куда как серьезнее, чем обычно.

- Но ведь ты всегда чувствуешь меня, - заметила она. – Ты же всегда знаешь, как я себя ощущаю и о чем я думаю. Ты не могла не заметить, что я никуда не ушла, что я просто... пошутила!

- А я сейчас... уже ничего не чувствую, - ответила ее хозяйка. – С того самого мгновения, когда я решила, что потеряла тебя, я вовсе уже не ощущаю никаких проявлений ментального пространства. Даже твоих. Думаю, это ненадолго, возможно на час, два... Или даже на несколько дней. Можешь считать, что прямо вот сейчас, рядом с тобою, я вовсе не сенситив, не медиум. Так... простая смертная женщина. В чем-то привлекательная, в чем-то омерзительная... Сейчас мне недоступно восприятие тонких пластов бытия. Ты знаешь, так со мною уже бывало. Два раза.

И снова она сказала это все слишком спокойным голосом. Поняв намек, Полина почувствовала, как краска стыда заливает ее лицо. А госпожа-американка, как ни в чем не бывало, продолжала свои пояснения. О жутком и постыдном смысле деяния одной крепостной крестьянки, юного возраста и весьма недалекого ума. Да еще и неблагодарной, ко всему прочему.

- Наверное, это к лучшему, - заявила госпожа Фэйрфакс. – Считай, что ты сегодня, вот прямо сейчас... вернула меня с небес на землю. Дала мне понять, кто я такая, на самом деле, и... еще кое-что, о чем мне забывать вовсе не следует.

- Я... совсем не хотела... не думала тебя обидеть, - Полина потупила очи долу, не в силах перебороть ощущение мучительного стыда за свой поступок. – Я просто не знала... не понимала, что это так тебя... заденет. Прости меня... если можешь.

- Ну что ты, напротив, все было, в общем-то, и правильно, и даже... по-своему честно, - отозвалась на эти ее сбивчивые извинения госпожа-американка. – Очень даже полезно узнать, как все обстоит на самом деле.

Голос хозяйки по-прежнему звучал совершенно спокойно. И без обычной иронии, что означало...

- Тебе сейчас очень плохо, - Полина не спрашивала, она просто констатировала факт.

- Ничего, моя дорогая, я справлюсь, - ответствовала ее госпожа. – Бывало, знаешь ли, много хуже. И раньше, и... сегодня. Когда ты уже хлопнула дверью, но еще не успела сказать мне, что это шутка.

Произнеся эту фразу - отозвавшуюся на лице девушки очередной волной... э-э-э... физиологической реакции на моральную рефлексию, оттенка «маков цвет»! - миссис Элеонора Фэйрфакс шагнула несколько назад и... повернулась в сторону деревянной скамьи.

- Пожалуйста, помоги мне, - сказала она.

У Полины отлегло от сердца. Вот сейчас ее госпожа должным образом распорядится... И тогда...

Да! Да! Да! Конечно же, да! Полина сама, без малейшего принуждения, и даже... охотно ляжет на эту самую деревянную плоскость – ту самую, которая так ее пугала все дни, что девушка провела в этом доме. И тогда… пускай жгучая боль заглушит ее стыд! Пускай! Своей дурацкой выходкой она, крепостная рабыня по имени Полина Савельева, полностью заслужила такое наказание!

Вместе с хозяйкой они подняли-выдвинули деревянную скамейку, перенесли сей массивный предмет меблировки – госпожа за один конец предмета сего, холопка за другой. И поставили скамью прямо на середину комнаты – той самой комнаты, вдоль стен которой стояли шкафы, заставленные разными книгами. Пускай и малая, но все же... библиотека!

Да, наверное, когда эта скамья применялась по своему особому назначению в прошлый раз, все было примерно так же. Ну, в тот самый день, когда миссис Фэйрфакс здесь же наказывала Дуняшу. А теперь вот, пришел черед Полины...

И она готова... Готова вытерпеть все, что положено. Все, что сейчас определит ей хозяйка. Да, миссис Фэйрфакс говорила, что одержима желанием получить особое изысканное удовольствие от сечения своей компаньонки. Ну что же, вот теперь уж она точно, в своем праве. Пускай сечет.

Ее госпожа вправе... Наверное, даже обязана... наказать ее, Полину, именно так, и никак иначе. Так будет... справедливо.

И вот они, вместе с госпожой-американкой, стоят рядом с той самой скамейкой, ими обеими совместно выдвинутой на середину комнаты. Для удобства, так сказать, употребления в дело. В то самое дело, которому предполагается состояться... вот прямо сейчас! И все-таки… миссис Фэйрфакс зачем-то медлит.

Полина ожидала от своей хозяйки четкого и однозначного распоряжения. Наверняка, ее госпожа сейчас точно укажет своей крепостной, что именно ей предстоит сделать. Возможно даже, обозначит свое распоряжение простым жестом. Может быть, миссис Фэйрфакс, молча, укажет девушке направление, небрежным движением руки прикажет ей подойти к стулу - он там, возле стоящего под окном стола. Да, вне всякого сомнения, ее хозяйка поступит именно так, она вовсе не будет тратить на нее лишних слов! И ей, ничтожной рабыне, сгорающей от стыда и вовсе не помышляющей сейчас ни о чем, кроме справедливого наказания, придется, так сказать, приступить к разоблачению.

Однако госпожа-американка поступила вовсе иначе. Она повернулась и... присела на скамейку, аккуратно, изящным жестом подобрав-поправив платье так, чтобы действия ее выглядели красиво. А дальше...

Действительно, обошлась без лишних слов. Коротким жестом она... нет, не повелела. Скорее уж предложила Полине занять место на этой... деревянной плоскости известного предназначения. Но только в сидячем положении тела, рядом с собою, справа от себя. Так сказать, ближе к выходу из комнаты.

Между прочим, жест, который госпожа-американка обозначила в адрес своей крепостной компаньонки, вовсе не был повелительного свойства. Скорее, эдакое молчаливое предложение некой условно свободной личности телесно перейти на одинаковую с нею позицию. Вниз-и-вровень с собою. Рядом.

Естественно, Полина отреагировала на сию оферту незамедлительным выполнением ее условий. Она уселась, оставив между своими коленями и коленями госпожи-американки небольшой зазор-расстояние - на ширину ладони, не больше. Девушка не рискнула придвинуться ближе, по умолчанию предоставив своей госпоже право непосредственно самой снять эту короткую символическую дистанцию. В принципе, она ожидала, что миссис Фэйрфакс ее обнимет. Или же хотя бы... просто возьмет ее за руки.

Нет, ее госпожа положила свои ладони на свои же колени, обозначив тем самым определенную отчужденность. Непривычную девушке и очень неприятную.

- Я хочу попросить у тебя прощения, - сказала госпожа-американка. – Сегодня, сразу же после обеда, я позволила себе нечто возмутительное. Я обезумела настолько, что отказала тебе в защите твоих интересов, объявив недействительными все те клятвы, что я принесла тебе ранее. Фактически, теперь я... клятвопреступница.

- Но я ведь поняла и приняла твои... желания, - мягко возразила ей Полина.

- В наших с тобою отношениях ты заведомо слабая сторона, - не согласилась ее хозяйка. И добавила:
- Впрочем... теперь я не уверена в том, что это в точности так. Однако же, вспомни, Полина, ведь ты даже не рискнула мне возразить. Ну, когда я посмела заявить о том, что желаю... властвовать над тобою без каких-либо ограничений. Ведь ты восприняла все это так, будто бы у меня и вправду есть некое бесспорное право на столь возмутительное беззаконие и вероломство.

- Ты... осуждаешь меня? – голос Полины дрогнул. – Ты считаешь, что я не вправе была принять твои намерения властвовать надо мною? Что я должна... обязана была тебе отказать?

- Ну что ты, моя дорогая, - ее хозяйка вздохнула. – В этом я могу упрекнуть одну только себя.

Она на мгновение отвела в сторону свой взгляд, а потом продолжила.

- Нет, Полина, ты вовсе не обязана была оказывать сопротивление моим безумным желаниям и поступкам. Однако я... Именно я, как властвующая в этом раскладе, обязана была держать себя в руках. Это мое безумие... Оно привело тебя сюда, на эту вот скамью. И ему, этому приступу моего жестокого вожделения, не уняться до тех самых пор, покуда ты... Покуда я не получу желаемого. И это все... эти мои сумасшедшие фантазии о твоей... покорности...

Госпожа-американка недоговорила, снова вздохнула и покачала головой.

- Полина, - сказала она. – Если когда-нибудь ты захочешь наказать меня... Наказать по-настоящему жестоко, то... Тебе будет достаточно оставить меня. Не обязательно навеки, нет. Просто уйти, удалиться, выйти из моего дома. Уйти безо всякого моего на то дозволения. Уйти и оставаться вне этих стен, сколько ты сочтешь нужным. Поверь, к моменту твоего возвращения, я буду совершенно как шелковая. А может быть, к тому самому времени я просто умру, освободив тебя на веки вечные от всех моих безумных желаний. И я...

Миссис Фейрфакс сделала паузу и усмехнулась. И эта усмешка получилась совершенно такая... невеселая.

- Я не знаю, - заявила она, - сколько будет длиться эта моя агония. Мучение безысходностью и пустотой бесцельного существования. Но я точно знаю, если ты оставишь меня по своей воле, я умру.

Полина судорожно попыталась сглотнуть слезный ком. Не получилось. Нервное движение только добавило дискомфорта в горле и ей пришлось сделать короткий резкий выдох, прозвучавший как резкое «Ха!», весьма похоже на эдакий смешок недоверия. Почти что оскорбительно по отношению к той, кто сейчас изливала ей свою душу.

Однако миссис Фэйрфакс то ли не обратила внимания на такую нервную реакцию со стороны своей подвластной, то ли посчитала, что девушка вправе обозначить свое отношение к ней даже таким проявлением откровенного неуважения.

- Впрочем, - добавила госпожа-американка, и голос ее прозвучал как такая... грустная насмешкой над собою, - если я сама когда-нибудь дозволю тебе меня покинуть... Та форма бытия, которая ждет меня в этом случае – такое мучительное существование с половинкой сердца в груди... Вряд ли это можно будет назвать жизнью в полном смысле этого слова.

- Эле...о...нора...

Это имя Полина произнесла с трудом, на судорожном выдохе, борясь со слезой в своем голосе. Но госпожа-американка коротким жестом приказала ей молчать.

- Я не знаю, - сказала хозяйка, - является ли тому причиной моя одержимость тобою... А может быть, мы и впрямь предназначены друг другу – мерзкая жестокосердная извращенка и несчастная девочка, обреченная ей в жертву, прекрасная парочка, что ни говори! Но я не могу без тебя. И это правда.

Снова пауза, вздох и... еще одно откровенное заявление со стороны хозяйки дома сего.

- Я клятвопреступница, - сказала госпожа-американка. И сразу же добавила-пояснила:
- Сегодня я совершила в отношении тебя клятвопреступление. А значит... все данные тобою клятвы более недействительны. И сейчас ты... свободна.

- Матушка-барыня... – начала было оправдываться Полина, но хозяйка резко мотнула головой, снова приказав ей заткнуться. И девушка вынуждена была снова подчиниться этому молчаливому требованию.

- Ты свободна в своем выборе, - немедленно уточнила свою мысль госпожа Элеонора Фэйрфакс, - убить меня своим уходом, вот прямо сейчас, или же... Помиловать преступницу, сиречь меня, оставив в живых из присущего тебе милосердия.

- Я... не покину тебя, - живо ответила ей Полина. Она уже справилась со своими нервами, неприятные ощущения во рту куда-то пропали и девушка могла теперь говорить достаточно четко. Поэтому она сразу же смогла добавить, несколько смущенным тоном:
- Я же обещала тебе... что останусь!

- Ты вправе... – миссис Фэйрфакс отвернулась, однако Полина сама придвинулась к ней вплотную, бедро к бедру, и сама обняла свою... госпожу.

Незадачливую и плачущую от радости.

Живую.







* Ангел пощады, Ангел услады!
Отдай мне мою награду, этой ночью, на Небесах!
И если я не подниму мой меч,
Пожелаешь ли ты даровать мне право?

Дайр Стрейтс

**Пардон за акустическое подобие тавтологии!

***Преображенская больница для умалишенных

****Аллегорически-мифологическое название Британии, распространенное в России XIX века

*****Судя по контексту, слово сие французское было употреблено госпожой-американкой в несколько... спортивном смысле. Например, в борьбе это слово может означать прикосновение борца обеими лопатками к ковру, в фехтовании это слово обозначает укол или удар, нанесённый в соответствии с правилами. И то, и другое знаменует поражение.

******Автор услышал выражение именно так. Возможно, услышал его неточно

Да, и еще. Кажется, англоязычное выражение, употребленное госпожой-американкой, по общему кругу смыслов как-то... пересекается с первым словом, сказанным ею в этой же самой реплике по-французски. Такова моя, как сейчас говорят, ИМХА

*******Один из трех исторических католических храмов Москвы, действовавших до 1917 года. В нашей с вами современности этот католический храм, построенный в середине XIX века, находится в светском владении некоего ОАО «Гипроуглемаш». В так называемые «лихие 90-е» светская организация сия приватизировала бывшее здание храма, часть его ныне сдается в аренду под офисы, как бизнес-центр «Милютинский 18».

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

27.

Раннее утро в Лимбе, по сути своей, мало чем отличается от того, как протекает тот же самый период времени суток в обычных мирах Универсума. Традиционный его смысл - это смена власти, когда то, что именуют Тьмою, уступает место свое тому явлению, которое также условно называют Светом. На самом деле, все эти слова-антонимы, сиречь смысловые противопоставления, не более чем условности. Особенно здесь, в Лимбе. Где жестокости пресловутого «естественного отбора» смягчены, и даже хищники, в общем-то, ведут себя прилично. Особенно, хищники разумные и говорящие. Например, люди.

Впрочем, эта категория плотоядных и в Лимбе ведет преимущественно дневной образ жизни. И рассвет едва ли служит им такой уж явственной отмашкой к активному времяпрепровождению. Во всяком случае, для большинства из них.

Однако по части реализации других аспектов существования обыденной сферы бытия, в Лимбе все происходит близко к тому, как это все бывает в иных-прочих местностях Мироздания - тех, что замкнуты на свой центр в сферической манере. Ночные птицы приглушают свои странные голоса, тревожащие слух незадачливого путника, коему случилось брести сквозь лесные чащобы в темное время суток, когда темные тропы в зарослях окружены опасностями – реальными и мнимыми. Ранние пташки - певцы Света дневного – напротив, приступают к своим вокализам. Сначала осторожно, нерешительно, потом – все смелее и решительнее пробуют свой голос на отклик-эхо окружающего их пространства.

Звери тоже меняют вахту. Хищники, которым довелось поймать хоть какую-то добычу, укладываются в свои логова с чувством приятной сытости в желудке. В отличие от незадачливых коллег по плотоядным аппетитам – тех, от которых травоядная добыча на этот раз ускользнула и... теперь, в свою очередь, тоже радуется грядущему обрывку жизни, протяженностью в одну дневку. После которой... не факт, не факт...

Впрочем, та самая часть леса, где расположился Дом Владычицы Лимба, оставалась надежно защищенной от излишнего шума и гама этой самой пересменки природы - с ночи в день, из темноты в свет, из сокрытого в явное. В том смысле, что отголоски этого шума, утреннего и обыденного, просто сливались с шумом ветра в кронах дерев, могучих и поскромнее, с шелестом листьев... Этот шум-гам-фон существовал-присутствовал как некий призрак-призвук, там, на самой грани слышимости. Скорее приятный, чем раздражающий слух...

Рассвет... Здесь, в Лимбе, он имеет несколько... специфический вид... и порядок. Никаких чрезмерно ярких красок и резких теней, явленных глазу восходящим солнцем...

Ну... или же другими аналогичными ему светилами в иных мирах Мироздания. Просто темно-темно-синее небо ночного Лимба меняет свой цвет – вроде бы и понемногу, но быстро. Становится все бледнее и приобретает чуточку красноватый оттенок. В смысле, основной синий тон постепенно светлеет, мягко переливается при этом красным. Все небо оживает, играя особую пьесу цветомузыкального свойства, где мягким переливам красного по синему, все более светлых оттенков, сопутствуют легкие ноты звуков-шумов, обозначающих пробуждение дневного мира и постепенное засыпание ночной его ипостаси. В стиле... такой скромной красоты поздней осени.

Так любит Владычица Лимба. Ее мир – ее Правила!

К вопросу о Правилах. Кое-кому в это самое утро предстояло, так сказать, ощутить и принять всю их простоту и непритязательность. А также и некоторую их... суровость.

Нет, ну это надо же было все так устроить! Умудриться саму Владычицу Лимба принудить к деяниям... не вполне приемлемым – ну с точки зрения естественного гуманизма и всего такого доброго и милосердного! Вогнать ее в краску стыда насчет деяний сих, как говорится, задолго до того как! А потом еще и подначивать ее всю дорогу, дескать, не переживай, ты справишься, я в тебя верю!

Н-да... Все это выглядит странно, нелепо, бредово, и даже с изрядной примесью чего-то похожего на изысканное издевательство...

Но как-то так!

Это самое утро для Владычицы Лимба началось с улыбки, вызванной ощущением от поцелуя, запечатленного на ее руке. Ощущением привычным, но от того не менее приятным.

Да, Владычица улыбнулась и приоткрыла свои зеленые глаза. И тут же распахнула их во всю ширь, приподнявшись на постели.

Вероника стояла на коленях перед их общей кроватью. Юная женщина была одета в обычное свое серое платье, светлые волосы собраны в простой хвост, глаза опущены долу и... выражение лица было у нее при этом самое сочувственное. Ну... в смысле, обозначающее сочувствие адресату этой странной эмоции - персоне властной и властвующей, в общем, главной персоне этого мира. И это несколько портило настроение. Просто потому, что напоминало о времени. Дескать, это самое время пришло.

- Доброе утро, Владычица моя!

Услышав сие официальное обращение к себе любимой, Владычица Лимба как-то по-особому вздохнула и... отвернулась-перевернулась навзничь.

- Я. Не хочу. Чтобы ты. Называла. Меня. Так, - раздельно и четко произнесла она. – Не хочу. Понятно?

- Понятно, - ответила ее раба. И уточнила:
- Но ведь ты... Собиралась заняться мною... сегодня. Ну... ты же знаешь...

Она смутилась, на секунду подняла свои глаза и снова-сызнова потупила очи долу.

- Собиралась и... займусь, - ворчливым тоном откликнулась ее хозяйка. – Но ты... могла бы и не напоминать мне об этом... вот прямо с раннего утра!

- Прости... – Вероника вздохнула, потом снова подняла на нее свои глаза и уточнила:
- Я... обидела тебя?

- Обидела, и весьма изрядно! – Владычица смотрела сейчас прямо в потолок, эдак сурово и принципиально. Избегая взгляда своей возлюбленной рабыни. – Стыдись теперь своих деяний... оскорбивших меня до самой глубины моей души!

- И... как я буду за это наказана? – спросила у нее Вероника. Упавшим голосом, но все-таки с надеждой

- Я отвернусь и продолжу спать, - прежним мрачным тоном ответствовала ее хозяйка. – И просплю я... до полудня. Или даже дольше. А ты... отправишься на кухню, готовить завтрак. И ежели он мне не понравится, я снова лягу спать. Голодная. До самого ужина. Так и знай.

Высказав в адрес своей несчастной рабыни эту жуткую угрозу, Владычица Лимба и вправду от нее отвернулась. И даже всхрапнула. Неестественно громко

Вероника всхлипнула. Потом еще... и еще раз. И далее, взревев белугою, бросилась лицом своим прямо в простыню на общей их постели. Той самой, с которой она соскочила, ни свет, ни заря, только лишь для того, чтобы умыться, одеться и, даже не завтракая, сразу же занять место в этой самой, так сказать, «покаянной позитуре»

Ну... и вот он, результат всех этих ее покаянно-жертвенных бдений. Действительно, в высшей степени досадно!

Естественно, хозяйка ее со своей стороны исполнила обязательную программу таких «ссор-до-слезок». Повернулась к ней обратно, приподнялась на локте и прижала Веронику – свою Веронику! – на прореветься. Что поделать! Это ведь тоже важно!

Ну, а когда юная женщина уже немного успокоилась, ее хозяйка несколькими привычными волшебными движениями универсального рода избавила свою возлюбленную от последствий ее спонтанных рыданий . В смысле, от слез и иных-прочих... жидкостей, шибко хлюпательного плана, излишних для красоты и простоты нормального общения. Оставив лишь немного смущенного румянца на ее щеках.

- Ты не поняла, что именно меня сейчас так обидело? – осведомилась она, взяв ладонями лицо своей рабыни.

Та помотала головою, молча и отрицательно, прикрыв на мгновение свои серые глаза.

- Ты обратилась ко мне не по чину, - пояснила особа, властвующая над нею и над Лимбом. – Запомни, для тебя я вовсе не Владычица, а госпожа. Так обращаться ко мне можешь ты... и только ты. Это твоя личная привилегия. Если ты хочешь, я объясню тебе, почему это именно так.

Юная женщина в этот раз кивнула головою утвердительно. И ее госпожа пустилась в объяснения сути и смысла особенностей словоупотребления, в ее – или, правильнее, в их! – конкретном случае.

- Во всех мирах я исполняю одну важную миссию, - сказала она со значением в голосе. – Дело в том, что я – последний гарант свободы для всех мыслящих существ. Когда кто-то не видит никакой возможности вырваться из оков порабощения, я есть та единственная, кто приходит ему на помощь. Поэтому... у меня в принципе не должно быть никаких рабов. Но ты... В общем, ты исключение. Которое мне... бесконечно дорого. Однако же, ты... Ты вовсе не раба в обычном смысле этого слова, привычном во многих частях Мироздания. Ты самое свободное существо во Вселенной. Тебя удерживает возле меня одно лишь только слово твое, данное мне отнюдь не в страхе или по принуждению, но совершенно добровольно, и с любовью. Ты принесла мне торжественные обеты совсем не так, как это бывает в случае порабощения – явления, в общем-то, обычного для многих миров. И ты знаешь, что стоит тебе только попросить меня... и я освобожу тебя от всех твоих клятв.

- Нет, - тихо возразила ей коленопреклоненная упрямица. – Я твоя раба. И слово мое, да будет нерушимо.

- Спасибо, любовь моя! – улыбнулась Владычица Лимба. – Когда ты обращаешься ко мне, как к своей госпоже, я принимаю это как особую честь... для меня.

- Но сегодня... Я простая подвластная из твоего мира, - слабо возразила ее раба. – И нынче утром ты властвуешь надо мною, как Владычица Лимба.

Увидев огорченное выражение на лице своей хозяйки, она быстро поправилась:
- Я ведь... преступница. Да, я преступила твой запрет, а значит, совершила преступление против твоих законов!

- Сколько жителей моего мира знают о том, что Раилла не просто грозное оружие, а по-настоящему живое существо? – осведомилась автор упомянутого запрета.

- Не знаю... – Вероника на секунду задумалась, а после высказала скромное свое предположение:
- Я знаю только двоих. Это… я и твоя дельфида, Руэллия.

- Твой список почти что полный, - усмехнулась Владычица Лимба. – Третьим... а лучше, Первым в этот перечень Избранных ты можешь добавить самого Всевышнего. Впрочем, Он лучше всех умеет хранить тайны... При этом ты единственная имеешь право... Вернее, обрела умение открывать ее, Раиллы, сущность. А значит, никому более, во всем Мироздании, я не могу... не могла запретить такое деяние.

- Ты хочешь сказать... – Вероника не решилась закончить свою мысль. Впрочем, ее госпожа, наверняка, все уже поняла. Все и правильно.

- Ты на особом счету, - сказала она. – Ты не гостья. А это значит, что ты не есть подданная моя, хотя и проживаешь здесь, в Лимбе. Ты принадлежишь мне... Лично мне и никому больше! И, если уж на то пошло, я за все времена моего правления не приговаривала никого к такому наказанию, которое предстоит тебе... сегодня. И если бы хоть кто-нибудь когда-нибудь сказал мне, что я в принципе способна на такой... жестокий поступок... Ну, хотя бы накануне той нашей с тобою размолвки... Я просто посмеялась бы над таким безумным сумасбродом! А сегодня...

Владычица Лимба тяжело вздохнула.

- А сегодня, - продолжила она, - я буду вынуждена совершить то, что было когда-то для меня немыслимым. И сделать это в отношении той, кого я люблю.

- Ты сердишься на то, что я тебе напомнила об этом, - констатировала факт юная женщина. – Но... пойми меня, это вот так вот... необходимо надо. Просто во исполнение твоей клятвы.

- Во исполнение моей глупости, - мрачно дополнила ее фразу госпожа. – Да, я прекрасно помню, чему должно сегодня случиться. Но... мне все равно, неприятно!

- Я... просто исполняла свои обязанности, - виновато сказала Вероника. – Свой долг перед... тобою! Разве ты этого не понимаешь?

- Знаешь, мне бы очень хотелось сейчас ничего не понимать, - вздохнула Владычица Лимба. – Сделать вид, что ничего и не было. И что ты совершенно напрасно разбудила меня, ни свет, ни заря. Шлепнуть тебя пару раз, во исправление, и завалить тебя рядом, досматривать сны...

Сказавши это, госпожа с нежностью погладила по щеке свою рабыню.

- Ты знаешь, что когда мы спим с тобою вместе, я вижу сны? – спросила у адресата этой ласки Владычица Лимба. Причем, спросила у нее тоном отнюдь не властным. – И те места, где я бываю в этих снах... Я чувствую их иначе. Там и тогда я свободна от необходимости исполнять свои обязанности. И ты знаешь...

Она подмигнула своей возлюбленной. И продолжила.

- Когда я оказываюсь там, в этих снах, которые я вижу только ежели усну рядом с тобою, я чувствую себя по-настоящему легко и спокойно, - сказала она. - Я более чем уверена в том, что... Нет, я в точности знаю, что в те минуты... или же часы, которые я провожу во сне в этих самых мирах, там никто не умирает. Никто-никто! Совсем! И это... здорово!

Владычица расцеловала свою рабыню. А потом взъерошила ей волосы и грустно улыбнулась.

- И вот теперь, - продолжила она, - мне придется всерьез наказывать ту, кто подарила мне такое чудо! А я не хочу... Я боюсь это делать!

Вероника коснулась губами ее руки, и только потом заговорила. Голосом, исполненным понимающей грусти.

- Я хочу, чтобы ты знала. Я... выдержу все, что ты пожелаешь мне выдать. Что бы ты со мной ни сделала, я не обижусь на тебя. И мне кажется, что предстоящее... сблизит нас с тобою еще больше.

Так сказала отважная юная женщина. И сразу же склонила свою голову, коснувшись лбом пальцев своей госпожи. Как будто боялась... своих же собственных слов. Боялась передумать. Или же попросту боялась показать свой страх.

И на этот раз ее госпожа тоже предпочла промолчать. Иногда один поцелуй важнее целой тысячи слов...

Естественно, Владычица Лимба поднялась с постели. Умылась в ванной, где полотенце ей подала та самая раба, которая имела честь, желание и наглость прислуживать той, чью власть она готовилась сегодня испытать на своем теле. Еще одно краткое объятие и... Вероника, аккуратно высвободившись из мягкого захвата своей Старшей, встала перед нею, обозначив в ее адрес короткий поклон.

- Время идти, моя... госпожа, - тихо сказала она. И говорить... произносить необходимое ей было… ой, как непросто. – Я... прошу тебя проводить... сопровождать меня... чтобы все приготовить так, как надо. Пожалуйста, помоги мне это... сделать.

Владычица Лимба вздохнула и кивнула головою в знак согласия, не говоря ни слова. Все и так было понятно, к чему теперь лишние разговоры?

Они вышли из дому вместе. Сначала за порог шагнула Вероника, а после ее госпожа, отставая от своей решительной рабыни всего на один шаг и... на одну внятно ощутимую дозу-порцию храбрости, решительности и... принятия неизбежного.

Возможно, властвующей особе в эти самые мгновения казалось, будто все происходящее здесь и сейчас не более, чем очередной сон, в который ей довелось погрузиться, засыпая в теплой и трогательной (трогательной в разных смыслах!) компании своей возлюбленной. А если это сон...

Но ведь все это совершенно всерьез, ведь правда? И это крайне неудобно и вовсе неприятно.

И все же, Владычице Лимба пришлось поучаствовать в этой странной церемонии, придуманной ее подвластной. Происходило это следующим образом. Вероника обошла деревья, окружавшие их дом, в сопровождении своей Старшей. И у каждого дерева она просила одно и то же, произнося словесную формулу, наверняка придуманную заранее, но все равно звучавшую несколько... двусмысленно. В смысле, неоднозначно.

- Многоуважаемый Страж и Защитник жилища сего! – говорила каждый раз юная женщина. – Настоящим прошу тебя пожертвовать одну из ветвей твоих за-ради дел, которые связывают меня с Владычицей нашей! Это необходимо для одной Игры... особого рода. Важной и значимой. И для нее, и... для меня.

И каждый раз происходило в точности одно и то же. Адресат странной просьбы сей, зеленый и ветвистый, протягивал Веронике одну из своих нижних ветвей. И юная раба отламывала ее концевую, самую гибкую часть, длиной примерно на два с небольшим локтя. Отламывала легко и просто – видать дерева, окружавшие Дом Владычицы Лимба и вправду жертвовали заготовки для того, что потребуется при осуществлении действа, которое юная рабыня изящно и остроумно обозначила как некую Игру

Владычица впервые задумалась о том, как именно ее раба готовит те самые... «игровые предметы», которые находятся у нее там, в высокой вазе, в полной и, так сказать, ежечасной готовности ко употреблению. Да... скорее всего, именно так!

И вот тогда ей, Старшей в этом самом раскладе... в смысле, самой старшей, главной и значимой персоне здесь, в Лимбе, стало мучительно стыдно. Опять-и-снова.

Вроде бы, как и не было к тому ни малейшей причины, однако же, острое ощущение своей собственной вины в том, к чему ее раба – верная и покорная! - осуществляла все эти ритуальные... приготовления, пронзило сердце Владычицы Лимба щемящей болью...

Да. Теперь у нее тоже есть сердце. Не какой-то там живой и дерганный мышечный комок, толкающий кровь внутри сосудов, питающих тело. Сердце, как орган иного... незримого плана.

И сразу же, новой болью, зримой и ощутимой, перед нею пронеслись ее кошмары. Те, которые она видела... когда-то. Или же те, которые боялась увидеть. Где главной героиней была та самая отважная девочка, готовая страдать за-ради глупой... безумной выходки той, кто властвует над нею...

Сколько это длилось... Бог весть. Но эта страшная, мучительная болевая пауза, сопровождаемая нежданными видениями была прервана неким вмешательством извне-и-со-стороны. Просто... пришло изнутри... нахлынуло... накатило ощущение тепла...

Особого, тайного тепла.

Виноватого тепла.

Тепла, исходящего из другого сердца.

«Прости...» - шепот Вероники прозвучал с такой нежностью, что ее госпожа невероятным, титаническим усилием заставила себя сохранить обычный цвет лица. И условную видимость обычного своего состояния-настроения. Достаточные для того, чтобы обмануть чувствительность бдительных Стражей Ближнего Круга.

У нее получилось. В смысле, получилось усыпить бдительность тех самых дерев, которые берегут их покой в Лесном Доме. Что же касается ее рабы, то она... наверняка, была в курсе переживаний своей хозяйки. Или же она была достаточно тактична, и не стала читать ее кошмары во всех подробностях... Кто знает! Во всяком случае, Вероника дополнила слова свои очередным вздохом своим, нежным и сочувственным. Прозвучавшим, естественно, только там, в глубине сердца одной важной особы. Властвующей и... беззащитной. В одно и то же время.

Увы и ах, так тоже бывает...

Когда Вероника обошла кругом чуть не всю окружность места, где был выстроен их Дом, у нее в руках уже набралась изрядная охапка ветвей. Тогда юная женщина как-то по-особому кивнула два раза. Сначала в сторону тех деревьев, что выступили жертвователями... э-э-э... «заготовок для Игры» - причем, с выражением на лице своем адресной признательности им за сие благодеяние. Потом в сторону тех, чьей щедростью она покамест воспользоваться не может - при этом, всем видом своим, пообещав прибегнуть к их помощи в другой раз.

И только тогда повернулась она к своей госпоже, и тотчас же отвесила ей поклон гораздо ниже, чем безмолвным своим собеседникам, лиственным и хвойным. В знак готовности своей следовать за нею обратно в дом.

На что Владычица Лимба, в свою очередь, ответила коротким кивком головы, в знак согласия. А потом широко и благодарно махнула рукой в сторону леса. Странный глухой шум-шелест слегка наклонившихся в ее сторону деревьев-стражников был ей ответом.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

28.

- Ты... сможешь простить меня?

Слова эти прозвучали несколько неуместно. Учитывая тот факт, что адресат этого самого обращения, в принципе, сама числила себя виновной в эдаком... серьезном преступлении.

Миссис Фэйрфакс не ответила. Она просто тяжело вздохнула и отвернулась. То ли в смущении, то ли желая обдумать ответ, точный или же... уклончивый снова-и-сызнова. Однако Полина была настойчива в своем желании получить ответ на это свое обращение.

Они по-прежнему сидели на той же самой резной-изукрашенной деревянной скамье, где должно было развернуться... э-э-э... когда-то запланированное действо. Юная раба держала за руку свою хозяйку. И девушке было очень стыдно за то, что она только что довела свою хозяйку до слез. Ее глупая шутка оказалась слишком болезненной. И теперь Полину переполняло чувство вины за всю боль, что она причинила той, кто ее любит.

Да, это странная любовь. Особая, суть которой дано понять не всем и не каждому. А уж разделить... Ответить взаимностью, настоящей, искренней...
Но в этом смысле, все сейчас зависит от нее, от самой Полины.

Или... даже не от нее самой, а от каких-то внутренних, сущностных и значимых слоев ее личности. Тех, которые, может быть, сработают... здесь и сейчас. А может быть, и нет. Как угадать... заранее?

- Никак, - без улыбки откликнулась на эти ее размышления госпожа-американка. - Не попробуем – не узнаем. Если, конечно, ты прямо сейчас не пошлешь меня ко всем чертям, со всеми моими дурацкими желаниями. Между прочим, ты имеешь на это полное право. Я... постараюсь пережить и это.

- Я же обещала тебе – напомнила Полина.

- Ты обещала это клятвопреступнице, - ответила ее госпожа. – Теперь ты вправе переиграть расклад.

- Переиграть... в чем? – Полина улыбнулась. Такой... чуточку напряженной улыбкой.

- Во всех аспектах нашего с тобою общего... совместного бытия, - миссис Фэйрфакс сказала это, как и прежде не улыбаясь. - Здесь и сейчас все решаешь именно ты.

- Я твоя раба. А ты – моя хозяйка, - напомнила девушка тот самый расклад отношений, который был, как бы, признан между ними всеми окружающими, от лиц, неплохо образованных в юридическом и медицинском смысле, до обычных вольнонаемных слуг.

- Все теперь изменилось, - живо возразила на это ее Старшая. – Сейчас у нас с тобою... все иначе.

Миссис Элеонора Фэйрфакс вздохнула и отвела глаза.

- Я.. всего лишь больная, - сказала она, помедлив. – Неизлечимо больная... тобою. И ты...

Госпожа-американка еще раз вздохнула, а потом вернула своей рабыне взгляд, взяла ее за руки и начала целовать пальцы, каждый в отдельности. Наполнив это действо торжественной нежностью, миссис Фэйрфакс взяла-обхватила ее ладони в свои – как в капкан, сверху и снизу, мягко, но неумолимо.

- Ты мое лекарство, - сказала она. – И ты мой лекарь – в одном лице, в одно и то же время, сразу и вся. И этой своей властью врача ты можешь воспользоваться в точности так, как ты сама того пожелаешь. Например, ты...

Госпожа Фэйрфакс наконец-то усмехнулась.

- Ты вправе запросить любую цену за то, что попробуешь смягчить проявления этой моей... болезни, - пояснила госпожа-американка. – Хотя бы смягчить, если не сможешь… или не пожелаешь исцелить меня полностью… Хотя бы попытаться, - многозначительно добавила она.

- Я твоя собственность, - напомнила ей Полина. И пояснила как бы очевидное:
- Думаю, незачем платить за то, что и без того принадлежит тебе.

- А вот и нет, - возразила ее хозяйка. – Сегодня, еще до обеда, ты услышала от меня кучу торжественных обещаний, в том числе, о том, что ты будешь свободна. Моим заявлением о твоем повторном порабощении я совершила главную часть клятвопреступления. Все остальное – все эти обещания истязать тебя по поводу и без повода, за провинности и без таковых, это просто незначительное дополнение к нему.

- По закону я все еще твоя раба, - напомнила Полина. И добавила:
- Так что, степень суровостей или же каких-то послаблений для меня все еще определяешь ты.

- Оставь мерзости юриспруденции местным законникам, вроде моего стряпчего! – с раздражением в голосе воскликнула госпожа Фэйрфакс. – Полина! Ты же все прекрасно понимаешь! Ты спасла меня, и даже не единожды за один час! И чем же я тебя отблагодарила в итоге? Я отреклась от всех и всяческих моих клятв, обещаний и прочих обязательств морального плана!

- Если ты и вправду сочла меня лекарством для себя, для своей души, причем лекарством незаменимым… тогда понятно твое стремление поставить меня в зависимость, чтобы удержать меня любой ценой, - попыталась оправдать свою хозяйку юная раба. - Просто ты защищала себя. Уж как могла…

- За твой счет, - ее Старшая довела эту самую мысль до логического завершения. – Я рассматривала тебя как нечто неполноценное, неправомочное, а вовсе не как свободную личность, как будто ты не обладаешь своими собственными правами и интересами!

- Ну… какие же у крепостной права! – Полина усмехнулась, сдержанно, но весьма подчеркнуто, обозначив тем самым полное понимание своего истинного положения в системе местного… общественного устройства.

Зря.

Ее визави вспыхнула лицом и отвернулась.

- Я признала за тобою эти самые… права, в личном нашем с тобою общении, - с горечью произнесла она. – А потом, взяла и… аннулировала их. И мне в этой части нет никакого дела до действующих законов, тех, что установлены всего лишь здесь и сейчас, и не отражают ничего, кроме сиюминутного баланса интересов знатных и богатых лиц мира сего. Завтра их изменят так, послезавтра – иначе… Какая разница, что там будет написано такого… обязательного для исполнения местными обывателями! В конце концов, то, чего я от тебя добиваюсь, совершенно незаконно и даже… противоестественно! Но я… все равно желаю это все получить. В точности так, как я это себе придумала и возжелала. И здесь я могу уповать только на твое… милосердие!

Госпожа-американка снова повернулась в ее сторону.

- Ты плачешь, - вздохнула Полина. – Не надо… так. Я пришла к тебе по доброй воле, а вовсе не потому, что ты грозила мне каким-то наказанием.

- Значит, ты… готова подтвердить мои права на тебя… Подтвердить это все… добровольно?

Голос хозяйки звучал почти умоляюще.

- Для тебя это… очень важно?

Полина перестала улыбаться, ибо шутки кончились. Здесь и сейчас решалась их общая судьба.

Госпожа-американка… она была готова жить дальше, только получив себе Полину в полную и безоговорочную собственность. Не по закону, а… иначе. За гранью принципов и правил – что обыденных, что установленных надменными жрецами от науки юриспруденции.

Ей нужна была особая, личная власть над той самой девушкой, что принадлежала ей «по закону». И она не готова была согласиться на меньшее.

Желает ли она, Полина Савельева, отдать себя ей? Не на день, не на два, и даже не на неделю, а… на длинное и неопределенное время, возможно, определяемое всей ее жизнью? Готова ли она к этому?

Наверное, вопрос сей надобно ставить иначе. Несколько шире, или глубже… Что важнее, любовь или же… свобода?

Ведь истинная свобода, свобода, доведенная до конца, до самого своего логически-отчаянного предела, это свобода от… всего. От любви в том числе.

И что же может быть хорошего в этом состоянии – когда все внутренние ощущения живого существа будут наполнены бездарным безумием одиночества и отчаяния?

Ведь это безумие… Оно куда хуже смерти.

Тогда получается, что истинное освобождение дает человеку… только она, та, кого принято изображать в виде старухи с зазубренной косой. И что же это получается, только она взмахом этого своего «жезла свободы»* эмансипирует** земного страдальца от всех и всяческих мук на веки вечные?

Освобождает от чего?

От прежних его земных привязанностей. От влияния воспоминаний о людях, с которыми он был связан. От памяти, где могли сохраниться и горькое и сладкое, то, что было пережито с ними… вместе.

Люди… они не вечны. Все они уходят в Небытие. Кто-то раньше – кто-то позже. А память о них…

Наверное, это их единственный значимый след, который они по себе оставляют.

Нет-нет, конечно же, люди создают и иные, вполне материальные следы своего пребывания на Земли. Но что скажет пирамида фараона египетского, к примеру, о сущности жизни того, кто приказал ее построить? Ведь не он же сам ломал камень, свозил его на площадку – туда, где должно было быть построено гигантское сооружение. И не он же сам возводил странное творение сие – некий памятник безумному тщеславию того, кто возжелал создания такого странного архитектурного шедевра в безжизненной пустыне. Но даже имя заказчика этого творения древнего зодчества, безумного и бессмысленного, сохранилось неясно и с искажениями. Что же до фактических строителей – тех, кто вздымал ввысь от пыли и песков египетских каменное сооружение сие – то они остались навсегда безымянными исполнителями воли деспота и тирана, тешившего свое безумное тщеславие возведением еще при жизни своей столь эпичного надгробия – предмета, обозначающего для всех и для каждого тот простой и незамысловатый факт, что персонаж, безжалостно замучивший тысячи людей в бессмысленных строительных экзерсисах, наконец-то тоже отчалил в мир иной. Ко всеобщему облегчению.

Своеобразная, надо сказать, получается память. О прошлом и сути его.

- Мне… необходима ты, - прошептала миссис Элеонора Фэйрфакс, прерывая все эти ее странные мимолетные размышления о важном. – Ты, а вовсе не память о тебе. Я хочу любить тебя, мою, живую девочку. Пожалуйста, не оставляй меня!

Полина вздохнула. Похоже, госпожа-американка несколько преувеличила свои грядущие проблемы от потрясения, которое она испытала от этого жестокого розыгрыша – имитации побега. Кажется, владелица дома сего уже снова вполне себе способна читать ее, Полины, мысли, значимые и не очень, и даже вовсе суетные и бессмысленные.

Да, она уже может это делать - правда, наверное, при условии точности и ясности тех самых мыслей, подлежащих чтению. Чего пока что не наблюдается. В смысле, значимые мысли у Полины сейчас отсутствуют напрочь. Вместо них… такая странная пустота-в-ожидании. Ибо отношение к тому самому продолжению, которого требует ее хозяйка, у самой Полины Савельевой несколько… неоднозначное.

В том смысле, что она принимает это все без восторгов и такого… патетического желания эдакого подвига-во-имя… Любви… Или же просто вожделения. Действительно, желать самой себе боли и страданий… это было бы более чем странно. А ведь сейчас именно от нее, от Полины, зависит реализация таких желаний ее госпожи. Тех, которые, собственно и должны стать для ее, Полины, страданий и поводом, и причиною.

Несколько слов. Значимых и… серьезных по своим последствиям для них обеих.

- Полина! Пожалуйста… - госпожа-американка была напряженно настойчива в своем обращении к ней.

- Я… подтверждаю твои права, - голос Полины прозвучал неестественно громко и твердо. Чрезмерно твердо. – Я признаю за тобою право… определять степень моей свободы. А также, твое право любить меня так, как ты сама пожелаешь. Любить и… наказывать меня по твоему усмотрению.

- Причинять тебе боль… ради моего удовольствия, - то ли подсказала, то ли дополнила ее госпожа.

- Да, конечно, - кивнула Полина. И, как-то ненатурально усмехнувшись, добавила:
- Прости, я не хочу перечислять сейчас всех твоих прав, по конкретным твоим деяниям, которые ты можешь себе позволить в отношении меня. Считай, что я… заранее согласна на все, что ты себе… придумала. И я доверяюсь твоему… милосердию.

- Ты вспомнила наши клятвы? – госпожа-американка намекнула на прежнее их… общение особого рода, происходившее по пути из дома, того что строится в Замоскворечье.

- Я помню все то, что тогда тебе обещала, - сказала девушка. И осторожно добавила:
- Но ты… Ты свободна от тех твоих… обязательств. Я… так хочу.

- Что же, это… благородно с твоей стороны… - вздохнула ее Старшая. – Надеюсь, мое милосердие – то, на которое ты так уповаешь! – окажется сильнее моей же похоти. Жестокой похоти, - уточнила она, - похоти извращенной, проявления которой не могут не напугать нормального человека.

Полина мягко улыбнулась ей в ответ. Просто улыбнулась ей. И далее взяла госпожу за правую руку и обозначила свое отношение к высказанному. По-прежнему безмолвно, коснувшись губами кожи чуточку ниже запястья. После этого она выпустила объект своего нежного внимания и положила обе руки свои себе на колени. На секунду девушка сжала пальцы, обхватывая ноги свои сквозь платье – правую - правой, а левую – левой – этим внешним напряжением как бы придавая себе дополнительных сил. Чуточку оттолкнувшись от этой опоры – а вернее, найдя ее, дополнительно, внутри самоё себя – Полина выпрямилась и замерла в ожидании распоряжений. В ответ ее хозяйка позволила себе странный жест. Поднесла к лицу своему кисть своей же руки и с нежностью коснулась расцелованного места. И только потом она заговорила.

- Я предлагаю тебе следующее. Пускай мои права на тебя… права особого рода, - эти слова госпожа-американка четко выделила в своей речи, - будут длиться с сего момента времени и до утра. На первый раз этого будет достаточно, - уточнила она. И тут же поинтересовалась: - Ты принимаешь такое ограничение?

- Конечно же! – Полина снова улыбнулась ей. И немедленно уточнила временной расклад:
- А до утра это как? В смысле, до какого часу?

- А это я сама себе скажу! – миссис Фэйрфакс улыбнулась ей в ответ – Например, так.

Она коротким жестом правой руки, легким движением пальцев пробежалась по щеке своей визави эдакой трепетной лаской. Потом произнесла самым нежным тоном фразу «Уже утро!», как будто будила сейчас свою подопечную, возвращая ее из мира снов к реальности своего жилища. А после этого, совсем невесомым касанием задела кончик ее носа – влево-вправо, самым-самым краешком подушечки среднего пальца - легонько, но ощутимо щекотно. И даже чихательно.

Полина и вправду, не сдержалась и чихнула, лишь в последний миг заслонившись ладошкой, чтобы не забрызгать госпожу-американку. И поглядела на свою хозяйку несколько смущенно. Та в ответ рассмеялась, а после еще одним движением того же пальца еще раз коснулась кончика носа своей подопечной, сказавши при этом короткое «Пим!» А когда девушка снова, ожидаемо, поморщилась, госпожа-американка резко придвинулась, можно сказать, припала к ней. Коснулась губами своими места, затронутого раньше, а потом тут же и сразу отпрянула назад.

- Ну… как-нибудь так, - сказала она. – Конкретные ласки и жесты не суть как важны. Главное, это слово «утро». И его, это самое слово, освобождающее тебя от моих особых прав, произнесу именно я… тогда, когда мне будет угодно, - уточнила она многозначительным тоном. – Ну а после… Ты уж сама решишь, распространять ли мои особые права, - те самые, которые, к тому самому времени, ты уже вдосталь изведаешь на твоей нежной шкурке! – на прочие годы твоей жизни. Не спорь со мною, только так будет по-настоящему честно, - поспешно добавила она, заметив попытку к возражениям со стороны своей рабыни.

- Конечно же, я… согласна! – Полина с облегчением улыбнулась. И закончила фразу и неожиданно, и ожидаемо, произнеся эти слова:
- Спасибо, моя… госпожа!

Миссис Фэйрфакс вздохнула, на секунду потупила взор, а после решительно взяла руки девушки в свои, сжала ее кисти своими пальцами. Не больно, но… чувствительно. Привлекая к себе ее внимание.

Глаза в глаза.
Душа к душе.
Искренность к искренности.

- Полина, скажи мне, кто я для тебя? – спросила она.

- Моя… госпожа, - повторила девушка. И тут же добавила смущенно:
- Ты ведь… сама добивалась особых прав на… меня. Как же теперь я могу обращаться к тебе как-то иначе?

- Можешь, и по-разному, - возразила ее хозяйка. – Например… называть меня просто… Элеонора. Как мы с тобою решили тогда… прежде.

- Это… приказ? – Полина уточнила форму и смысл этого самого… обращения. И не без причины. Во всяком случае, ее хозяйка ответила на этот вопрос далеко не сразу, взяв очередную паузу, короткую, но томительную.

- Это просьба, - тихо сказала она. – Просьба той, кто видит в тебе не просто покорную рабыню, но… подругу и возлюбленную. Единственную. Мою.

- Что важнее, просьба или… приказ? – спросила Полина.

Она не шутила. Просто, давала возможность высказаться той, чью особую власть она сейчас принимала. На себя.

- Вопрос неправильный, - услышала она в ответ. И тут же последовало разъяснение столь странной фразы:
- Ты хотела спросить меня, кто же главнее, госпожа или подруга? Главнее… и важнее для тебя.

- Да, - не стала спорить Полина.

- Это решаешь ты сама, - заявила ее хозяйка. – Здесь и сейчас я желаю знать, что именно ты решила по этому поводу. Что решила ты сама.

- Подруга для меня важнее, - Полина произнесла эти слова без улыбки. Было ясно, что именно сейчас должно определиться нечто действительно важное. Для них обеих.

- Тогда прими меня как подругу, - сказала госпожа-американка.

- Да… - ответила Полина.

Ее сердце на мгновение замерло, а потом нервно забилось. Девушка прикрыла глаза, предоставив своей визави свободу дальнейших действий.

Тогда миссис Элеонора Фэйрфакс обняла ее и троекратно поцеловала в губы – каждый раз касаясь их несколько… иначе… что было неожиданно приятно. И теперь это даже не вызывало у девушки никакого удивления или же неловкости. Настолько, что когда хозяйка одарила ее таким… особым поцелуем в третий раз, губы Полины, наконец-то, шевельнулись ей в ответ.

Кажется, миссис Фэйрфакс приняла это самое движение как некое… общее согласие. Во всяком случае, когда Полина решилась открыть свои глаза, вид у госпожи-американки был вполне удовлетворенный. Судя по всему, именно этого она и ожидала.

- Теперь, - сказала ее Старшая, - произнеси следующее. «Я, Полина Савельева… признаю Элеонору Фэйрфакс моей госпожой… И принимаю на себя… все возможные проявления ее власти надо мной… и ее господской воли… Это мое обязательство срочно… и действительно до той поры… пока моя госпожа не скажет мне, что настало утро».

Полина повторяла эту странную формулу подчинения своей хозяйке – повторяла короткими фразами, слово в слово, каждый раз вслед за тем, как ее госпожа делала очередную паузу в своем произнесении этих самых слов. Получился этакий странный канон. Только не песенный, а несколько иной - прозаический и декламационный, но от того не менее выспренний и патетический, если взять его буквальное словесное и смысловое содержание.

Все получилось на удивление легко. Девушка без запинки, и даже без улыбки на устах смогла произнести все эти высокопарные слова, точно, не нарушив их последовательность и ни разу ничего не перепутав. Ну, а когда сия ритуально значимая вербальная тарабарщина была, наконец-то, окончена, миссис Фэйрфакс молча подняла кисть своей правой руки, прямо к губам своей добровольной рабыни, предлагая ее своей подвластной для поцелуя. Полина коснулась губами места, ранее уже расцелованного ею, подтверждая свое волеизъявление. Ее хозяйка кивнула и погладила той же рукою щеку девушки.

- Теперь ты моя, - сказала она.

- Д-да, - подтвердила Полина.

На секунду ее дыхание прервалось, но девушка справилась со своим волнением и даже улыбнулась.

- Хотелось бы тебя поздравить, - продолжила ее хозяйка, - но, увы, поздравлять тебя мне не с чем. Я только что принудила тебя к безумной сделке, по которой ты отказалась от своих естественных прав в пользу жестокой извращенки. Ничего не обещавшей тебе взамен.

- А мне и не требуется твоих обещаний, - ответила ее добровольная раба. – Ты и так дала мне все, что мне нужно. Заранее, - добавила она.

- Что же такого ценного ты получила от меня? – скептически отозвалась на сие выспреннее заявление госпожа-американка. – Да еще и заранее?

- Всего две вещи, - охотно ответила Полина. – Жизнь и Любовь. Говорят, что многие довольствовались в этом своем земном существовании куда как меньшим!

- Довольствовались, - подтвердила ее хозяйка. – Так тоже бывало.

Миссис Элеонора Фэйрфакс обняла девушку и коснулась своими губами ее правого ушка.

- Жизнь твоя принадлежит только тебе самой, - шепнула она. – Не вздумай благодарить меня за то, что я спасла тебя от позорных истязаний и от самоубийства. А любовь…

Она вздохнула.

- Твоя любовь ко мне светлая. И порождена она именно чувством благодарности. И еще… тем искренним благородством, что отличает тебя от многих и многих людей твоего происхождения, - сказала она после паузы. – Но это твое благородство… Вовсе не повод дарить мне такое чудо. Просто взамен ты получишь… вовсе иное. Темную жуткую страсть, замешанную на стремлении истязать и унижать объект своего вожделения… отвратительном для всякого нормального человека.

- Не надо слов, Элеонора. Просто… возьми от меня то, что ты хочешь.

Таким резковатым заявлением, Полина попыталась оборвать очередную покаянно-извинительную тираду своей хозяйки. В конце концов, все эти слова действительно были… ну совершенно бессмысленны. Обе знали, чему предстоит случиться между ними. И обе принимали предстоящее… пускай и по-разному. И все же…

Госпожа-американка все еще стеснялась того самого своего… «темного» желания. Хотя вовсе и не собиралась отказываться от его реализации.

- Я боюсь, что завтра утром ты будешь проклинать мое имя, - вздохнула она.

- Ты меня обо всем предупредила, - напомнила ее раба. – Десять… или двадцать раз подряд извинилась за то, что сделаешь со мною. Дала мне шанс отказаться. Я решила. Я хочу быть твоей. Располагай мною так, как ты посчитаешь нужным. Не думай вовсе о том, правильно это или нет, раз я сама тебе это позволила. Удовлетвори свои желания так, как ты решила. Для себя, - добавила она. – Пожалуйста. Я так хочу.

- Да будет так, - тихо сказала ее госпожа.







*Так часто называют в переводах предмет, именуемый по-латыни vindicta, преторский жезл, прикосновением которого раба в Древнем Риме отпускали на свободу.

**Здесь в смысле, освобождает

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра