Клуб "Преступление и наказание"

Крестовая дама

Витька сходу приметил, что Татьяна сегодня явилась «не в духах», но с расспросами лезть не торопился: захочет – сама расскажет. Давным давно сложившиеся между ними отношения вполне можно было назвать и дружескими, и свободными. Она прекрасно была осведомлена, которая из девчонок нравится ему больше других, и порой фыркала по этому поводу в обе стороны. На него – потому что не очень выбор одобряла. На нее – по той причине, что та не слишком ценила Витькины чувства. Но самому Витьке про это не говорила. И это была чуть ли не единственная из запретных для них тем. Потому что он, в свою очередь, был в курсе всех Татьяниных романов и главным ее доверенным лицом. Этакой подружкой из «вражеского стана», которая уж точно на ее кавалеров не покусится, все поймет, иногда посоветует что-то. И никогда никому ничего не разболтает.
В сущности, общение было взаимовыгодным. По крайней мере, по части познания психологии. К Витьке можно было заявиться в любое время, с любыми проблемами, от скуки или плохого настроения. Даже Татьянины домашние привыкли, что чаще всего ее следует искать именно там, не опасаясь при этом никакого непотребства. Витька – друг еще со школьных времен, и не более того.
Но сегодняшняя тайна Татьяну смущала. Благоразумие подсказывало: лучше помалкивать. Однако тайна упорно рвалась наружу. Владеть ею в одиночестве не было никаких сил. К тому же Татьяна действительно нуждалась в совете, а он был хоть и не единственным, но самым лучшим ее советчиком. Еще только направляясь к его дому, она точно знала, что расскажет ему все. Не знала, как именно, какими такими словами. Даже пробовала себя убедить, что ей просто скучно. Что просто хочется музыки и интересного разговора. Чтобы настроение поднять. И в то же время понимала: ни музыка, ни пустой треп ей сейчас совершенно ни к чему. Все остальное – тоже. За исключением одного: как он на ее тайну отреагирует, какими глазами на нее посмотрит…
За музыкой дело не стало. Сбросив босоножки, Татьяна привычно забралась на диван с ногами, забилась в уголок, не зная как приступить к главному разговору. Покосилась на фото в рамке, с которого улыбалась слегка насмешливо его девчонка. Поежилась раздраженно – даже такая свидетельница ей сейчас была ни к чему. Спросила: «Можно, мы сегодня поговорим без нее?» И, не дожидаясь его согласия, быстро сунула рамку под подушку.
Витька только плечами пожал. В домике, где он по полгода проживал в полном одиночестве, бывала не только Татьяна. Другие девчонки тоже заскакивали нередко. И, нравилось им это или не очень, на фото обычно не покушались. Принимали к сведению факт его существования. Делали свои выводы, которые вполне устраивали хозяина. И на том успокаивались. А уж от Татьяны он такого и вовсе не ждал: многие их прежние разговоры настолько далеко выходили за рамки приличий, что наличие еще одной рамки на столе представлялось не имеющим никакого значения. Однако не станешь же спорить, если девушка настаивает. Из любого правила можно исключение сделать.
Разговор же никак не складывался. Начиналась одна тема, и оказывалось, что она неинтересна. Начиналась вторая – тот же результат. Слова были, но Татьянины глаза сразу демонстрировали: это совсем не те слова, которые ей требуются. В конце концов Витька изменил и второму своему правилу, спросил в лоб:
- У тебя что-то случилось?
- Может быть. А может еще только случится… - уклонилась она от прямого ответа. И неожиданно добавила:
- Погадай мне. Хочу узнать свое будущее…
Гадалкой Витька, естественно, не был. Но как-то им в руки попала табличка со значением карт, а также описанием, как именно их следует раскладывать. Последовала серия экспериментов. И хотя основой предсказаний служили не столько карты, сколько знание друг друга, игра прижилась. Верить – не верили, смеялись больше. Но бывало и так, что наводили карты на размышления. Или на темы, за обсуждением которых гадание вообще забывалось. Похоже, сегодня требовалось именно это.
Взяв в руки колоду, Витька привычно принялся отыскивать бубновую даму – центр гадального расклада. Но Татьяна его остановила:
- Возьми крестовую…
Витька оторопело поднял на нее глаза. Вопрос застрял в горле. Однако Татьяна прекрасно его поняла и ответила коротко:
- Да…

Теперь, когда главное было сказано, Татьяне хотелось продолжения. Но Витька молчал. Затягивающая пауза давила на психику, стремительно разрасталась, и ей казалось, что привычный беззаботный мир рушится на глазах. Витька, тот самый Витька, которому она могла доверить все, что угодно, и который, казалось, способен был понять все на свете, вдруг отдалился, стал чуть ли не враждебен. Не сочувствовал, не интересовался деталями, даже не взялся ее ругать. Просто отмалчивался. И чтобы как-то нарушить это молчание, она спросила:
- Ты меня презираешь?
- В честь чего? – все еще отрешенно отозвался он.
- Я же теперь шлюха, разве нет?
- По моим понятиям шлюха, это несколько иное…
- А в чем разница?
- Сколько я понимаю, ты не лезешь в постель к кому угодно. Это же был Славка?
- Да.
- Ты, как я понимаю, его любишь…
- Да.
- Тогда причем здесь шлюха?
- Считаешь, что я поступила правильно?
- Нет, конечно. Скажем так, ты несколько поторопилась…
- И за это ты меня презираешь?
- Дура! – мрачно констатировал он. – Я о том, что дальше будет, думаю…
- А что будет?
- Это от тебя зависит.
- Разве? А я думала – еще и от него.
- А что он?
- Он же свое уже получил.
- Не помешало бы об этом подумать несколько раньше, между прочим.
Она вздохнула. Сейчас и самой казалось, что думать надо было раньше. Но ведь не думалось же! А теперь что скажешь? Только бессмысленное:
- Так получилось…
Витька и в самом деле не испытывал ничего похожего на презрение. Ему от свалившегося знания было неловко. И было жалко Татьяну, хорошую девку, позволившую вот так запросто сломать себе жизнь, а теперь жаждущую утешения. А чем, скажите на милость, ее утешишь, если оба они прекрасно понимают: сделанного все равно не воротишь? И что делать дальше, ни он, ни она понятия не имеют. Задумаешься тут…
- Дома знают?
- Нет. Я не хочу. Мама расстроится…
- Да уж…
- Но ты все-таки меня осуждаешь…
- А что, должен был сказать: «Молодец! Продолжай в том же духе?»
- Нет…
- Вот и я считаю, что нет…
- Ну, хоть отругал бы меня последними словами…
- И чему это поможет?
- Не знаю. Сделай что-нибудь. Ударь меня, что ли…
- Прав не имею. Кто я тебе такой?
- Я даю тебе все права…
- Да? По моему усмотрению?
- Да…
- Тогда я тебя выпорю…
- Как скажешь…

Витька поднялся с дивана и куда-то пошел. Сейчас он смотрелся сердитым, но уже не чужим. И от этого действительно становилось легче. Выпорет? Ну и пусть! Заслужила. Правда, до сих пор ее ни разу в жизни не били. Но Татьяна не сомневалась: вытерпит. Главное, чтобы потом все стало по-прежнему. Чтобы он так и оставался ее другом, к которому можно прийти с любой бедой. Чтобы относился с уважением…
Насчет уважения сомнения возникли почти сразу. Широкий кожаный ремень в его руках особых эмоций не вызвал. Разве что мелькнуло где-то в глубине сознания: «Как маленькую бить станет…» Ей самой наказание представлялось иначе, состоящим из звонких пощечин, сопровождающихся набором непарламентских выражений, соответствующих моменту. Но он же прямо сказал: «Выпорю». С этим она смирилась.
Он же уселся на стул напротив дивана и коротко скомандовал:
- Раздевайся!
Вот к этому она была точно не готова. Сам собой выскочил короткий вопрос:
- Как?
- Догола раздевайся, - жестко ответил он.
- Значит, со мной теперь можно не церемониться, да? – огрызнулась она.
- В каком виде грешила, в таком и ответ держать. Считаешь – несправедливо?
- Я не думала, что ты захочешь меня унизить…
- Иными словами, давать мне права ты уже передумала? – при этих словах в его глазах наметился заметный холодок. И Татьяна поняла, что обратного пути уже нет. Отказаться – уронить себя в его глазах окончательно.
- Не передумала. Но мне же стыдно…
- Вот и хорошо. Это часть твоего наказания. А ты рассчитывала, что будет только больно?
Вместо ответа Татьяна поднялась с дивана, расстегнула пуговицу за спиной и стянула с себя платье. Тонкая белая сорочка еще служила ей каким-то прикрытием, но он и не думал отводить в сторону глаза. Повернувшись к нему боком, она неловко стянула трусы. Спросила на всякий случай:
- Можно, хоть в рубашке останусь? Она совсем тонкая…
- Вот и нечего за нее прятаться!
Пришлось стаскивать и сорочку. А следом, снова повернувшись к нему боком, расстегивать лифчик. Помешать наказанию он, конечно, не мог. Но ведь сказано было: «В каком виде грешила…» О порке в этот момент не думалось вовсе. Подготовка к ней оказалась значительно страшней. Теперь Татьяне хотелось, чтобы она как можно скорее началась. Витька же не торопился очередную команду отдавать, и ей казалось, что ему просто хочется рассмотреть ее голой.
Отчасти она была права: на фигуру девчонке явно жаловаться не приходилось. Не упускать же в самом деле такую возможность! Но главная причина промедления заключалась в другом. До сих пор ему никогда и никого пороть не приходилось. И вдруг стало ясно, что это совсем не так просто. Не то, что поднять ремень, дышать и то нормально не получалось. К тому же предательски ослабели ноги, которым следовало поднять его со стула. Но сказанное должно быть исполнено – таков был еще один из принципов их отношений. И, глубоко вздохнув, он отдал следующую команду:
- Укладывайся!
Татьяна легла на диван с облегчением. Теперь хоть прикрываться ладонями не было необходимости. Чуть скосив глаза, она еще увидела, как он неторопливо встает, складывает ремень вдвое. Но эти действия еще не имели к ней отношения. Инстинктивно напрягшиеся половинки ожидали удара. И страшен был сейчас не он, а то, что удара до сих пор не было. «Ну, начинай же!» – кричало что-то внутри нее. Однако произнести эти слова вслух никак не получалось.
Наконец ремень пошел вверх, и Татьяна на всякий случай зажмурилась. Но удар оказался совсем не страшный. Какая-то боль была, однако представлялась она куда более сильной. Второй удар дополнительных ощущений не добавил, и в голове мелькнула мысль, что бояться вообще было нечего. В ее ошибочности довелось убедиться очень скоро.
Да, первые удары дались Витьке с трудом. Но заголенная попа перед глазами на них практически не реагировала. И если поначалу он просто позволял ремню опускаться чуть ли не под воздействием собственного веса, то потом попробовал придать ему небольшое ускорение. Реакция существенно не изменилась, и он прибавил еще. Попа нехотя зарозовела, но оставалась почти неподвижной. Самое же главное – Татьяна даже не пыталась как-то протестовать, что никак не соответствовало его представлениям. Вывод напрашивался сам собой: стегать следует еще сильнее.
Татьяна к тому времени его мнения уже никак не разделяла. Такой безобидный поначалу ремень каждым ударом буквально обжигал кожу, особенно если получалось так, что он дважды подряд приходился по одному и тому же месту. Сдерживаться приходилось все труднее. А злодей Витька и не думал останавливаться. Наоборот, бил ее все сильнее. Уже казалось, что на попе не осталось живого места. Особенно доставалось той половинке, что была подальше от него. Татьяна вдруг обнаружила, что норовит повернуться на левый бок. Что сцепленные сначала под головой руки не только вытянулись вдоль туловища, но и норовят при очередном ударе прикрыть самые горящие участки. Правда, тут же отдергиваются, как только ремень опускается на них. Чтобы два-три удара спустя попытаться прикрыться снова. А про то, что попа окончательно утратила неподвижность и совершенно бесстыдно вертелась во все стороны – лишь бы избежать нестерпимой боли – не думалось вовсе. Не до того было. На глаза наворачивались слезы, и больше всего она боялась закричать. Но все-таки молчала.
Молчал и он. Отсчитывал про себя намеченные полсотни ударов. И честно остановился именно на этой цифре, удивляясь про себя ее терпению. Понимание, что на самом деле он наказал Татьяну не так уж строго, пришло позже. Ей же и вовсе так не казалось. Впечатление было такое, словно ремень вообще кожи на попе не оставил, и что боль теперь не кончится никогда. Даже дошло не сразу, что порка уже кончилась, ремень брошен на стол, а Витька приказывает ей одеться…

Приказ ему пришлось повторить дважды. Но одеваться при нем у Татьяны не было сил. Схватив в охапку свои одежки, она ринулась в ванную, закрылась на защелку и только после этого почувствовала себя в безопасности. Зеркало на стене подсказало: результаты наказания можно увидеть. Оказалось – кожа на месте. Раскрасневшаяся, это да. И на левой половинке потемнения наметились. Попробовала их погладить – чувствительно. Но жить все-таки можно. Особенно если умыться…
Зато выходить из ванной оказалось трудно. Будь у нее такая возможность – убежала бы домой напрямую. Но в Витькиной комнате оставалась сумочка. Да и представить хотелось, как он теперь будет на нее смотреть.
Оказалось, смотрит вполне нормально.
-Живая? Чего стоишь? Присаживайся.
- Я, наверно, пойду…
- Садись, говорят. Некуда тебе торопиться. Про то, как жить дальше, говорить будем.
- А что тут говорить…
- Раз говорю, садись, значит, есть, про что.
Татьяна аккуратно присела ни диван, уже не рискуя забираться на него с ногами, и приготовилась слушать.
- Как по-твоему, одного раза с него хватит?
- Наверно, нет…
- А вот с тебя, будем считать, хватит.
- То есть?
- То есть, посмотришь, как он теперь себя поведет. После того, как ты ему скажешь, что с тебя пока хватит. Не устроит его – будем думать дальше. И он пускай подумает…
- О чем?
- О том, нужна ли ты ему на самом деле.
- Не знаю…
- И никто пока не знает. Но ты же дала мне права. И я их тебе не возвращал.
- А ты ими уже воспользовался.
- Считаешь, что порки не заслуживала?
- Ну…
- Не нукай, говори прямо.
- Заслужила, конечно. Но ты со мной, как со школьницей обошелся. И потом…
- Что «потом»?
- Получается, что со мной теперь все можно, да?
- Разве все? Я смотрю на это несколько иначе.
- На меня на голую ты смотрел.
- И что, стыдно?
- Сомневаешься?
- Я и хотел, чтобы тебе было стыдно.
- Думаешь, одетой мне стыдно не было бы?
- Думаю, что меньше. Но мы ведь о другом толкуем. Ты считаешь, что я стал относиться к тебе менее уважительно. Так?
- А что, не так?
- Не так. Ты сделала глупость – это плохо. Но ты сама эту глупость признала – это уже лучше. У тебя хватило ума признать, что заслуживаешь за нее наказания – этим особенно никого не удивишь. Но у тебя хватило храбрости действительно наказание получить – и это заслуживает только уважения. Если хочешь знать, мне как раз важно было понять, правду ты говоришь или виды делаешь. Для того и велел раздеться полностью. Зато теперь уверен, что для тебе мое мнение и в самом деле что-то значит.
- Получается, если бы я отказалась, ты бы меня уважать перестал?
- А за что было бы уважать? Ты сама уважаешь тех, кто говорит одно, а делает другое?
- Странно у тебя получается.
- Ничего странного. Вопрос в том, для чего ты раздевалась. Не для собственного же удовольствия.
- Скажешь, ты тоже удовольствия не получил?
- Зачем врать? Есть, на что посмотреть. Но я, между прочим, ничего лишнего себе не позволил.
- Думаешь, мне это приятно?
- Что посмотрел или что не позволил?
- Ну, ты зараза…
- Вынужден напомнить, что я тебя наказывал. Первый раз слышу, что порка должна наказанной удовольствие доставлять.
- Бывает и такое…
- То есть, ты его получила?
- Вот еще! Теперь вообще придется вести себя осторожнее. Вся задница в синяках…
- А кому ты ее собираешься демонстрировать, интересно?
- Мало ли…
- Никаких мало! Заголять ее теперь тебе не дозволяется! А синяки как раз кстати. Авось постесняешься их демонстрировать.
- Тебе хорошо говорить. А вдруг не получится?
- Не получится – снова выпорю.
- А откуда ты про это узнаешь?
- Если хочешь, чтобы все у тебя было хорошо – сама расскажешь.

Про порку Татьяна, конечно, помнила. Но домой убегала в отменном настроении. Стена отчаяния куда-то пропала. Надежды на лучшее будущее вернулись. Витька остался ее союзником. А что отлупил, так ведь и в самом деле заслужила. Вот как теперь со Славиком отношения будут складываться…
Но оказалось, что Витька и тут попал в точку. Продолжения, конечно, хотелось обоим. Только Татьяна в этом не признавалась. Заявила, как ей и было велено: получил, мол, свое, и хватит пока что. Не желаю преждевременно ребенком обзаводиться. Волю его рукам и губам предоставляла, но трусики при этом оберегала. Специально подобрала такие, чтобы синяки прикрывали. А поскольку смотрелись они не очень красиво, приходилось и юбку отстаивать. Потом весьма кстати подоспели месячные, окончательно успокоив ее, что все обошлось. Но все, как известно, проходит. Синяки сошли, месячные кончились. И после очередного свидания она заявилась к Витьке совершенно обессиленная.
- Понимаешь, я так больше не могу! Мне же все равно терять нечего. А знаешь, как хочется!
- Хочется сейчас или вообще? – невозмутимо уточнил тот.
- И сейчас, и вообще!
- Выбери что-нибудь одно.
- Не получается.
- Предлагаешь, чтобы за тебя выбрал я?
- Бить будешь?
- Для твоей же пользы.
- А если я не соглашусь?
- Значит, ты уже выбрала.
Татьяна задумалась. Здесь, когда Славки не было рядом, ситуация смотрелась иначе. Бросать ее парень явно не собирался. Даже начал о свадьбе поговаривать. Пока – в неопределенном будущем, но все-таки. А с другой стороны как раз под такие разговоры мужики своего и добиваются. Тем более, что так хочется уступить! Одной ей с этим желанием не справиться. И опять получается, что Витька прав. Результатом этих размышлений стало короткое:
- Бей…
На этот раз ей целиком раздеваться не пришлось. Витька, поворчав на тот счет, что уж слишком соблазнительно она выглядит, ограничился тем, что велел ей задрать юбку и приспустить трусы. После чего отсчитал ей те же самые пятьдесят ударов. Хотя назвать их так было бы неправильно. Пороть второй раз оказалось значительно проще. И если начинал он все-таки без особого размаха, то примерно к середине от запасов терпения почти ничего не осталось. Татьяна изворачивалась как могла, стараясь только не перевернуться вовсе. Разок у нее это не получилось. В результате заключительные удары он отсчитал так сильно, что слезы в глазах не удержались. Это чтобы не переворачивалась. И остался вполне доволен:
- Будем надеяться, на недельку тебе синяков хватит. И желания будет поменьше.
- Не будет, - огрызнулась она, подтягивая трусы: оказалось, что у полураздетого состояния имеется еще и такое неудобство. К тому же на результаты порки взглянуть тоже хотелось, а оснований для побега в ванную теперь не было.
- Пойду, умоюсь. Не возражаешь?
- Даже настаиваю. Другой раз постарайся без туши обойтись…
- Думаешь, будет другой раз?
- Сама же говоришь, что желания не убавится. Значит, будет.
- Разохотился! – съязвила она и быстренько заперлась в ванной.

Витька и тут оказался прав. Получив очередную порку, Татьяна клятвенно обещала себе, что больше никогда этого не допустит. Но проходила неделя, другая, и она вновь оказывалась перед альтернативой: то ли рискнуть будущим, то ли отправляться на знакомый диван. И выбирала последнее. Благо, регулярные порки уже приобрели вид обыденности. Она перестала стесняться спускать штаны. Даже шутила, явившись за очередной порцией синяков:
- Твоя воспитанница для порки прибыла!
Откровенно ревела, когда становилось невтерпеж, и пробовала его останавливать, если ей казалось, что уже достаточно. Правда, единственным результатом таких попыток становилось только дополнительное наказание. Зато на другом фронте дела шли на лад. И, явившись в гости очередной раз, Татьяна сообщила:
- А мы заявление подали.
- На свадьбу, надеюсь, позовешь?
- Сомневаешься? Ты же тоже к этому причастен.
- Немножко. Главное все равно за тобой было.
- В смысле?
- Не на мне же Славка жениться собирается.
Татьяна засмеялась:
- Я – лучше!
- Важно, чтобы и дальше так было.
- Будет. А чтобы не забывалось, можешь мне один подарок сделать?
- Какой же?
- Ту самую крестовую даму…

Спасибо!

_________________
С наилучшими пожеланиями

А кто сказал, что это концовка?

Мне кажется, что для полной завершенности можно было бы дописать, что и после свадьбы, Таня продолжала регулярно посещать Витю со всеми вытекающими из этого последствиями...

Что посещала, могу подтвердить. Вот только последствия были немножко иными

Крестовая дама-2

Глава 2
Витькина жизнь вернулась в привычные рамки: работа, дом, приятели. Татьяна активно готовилась к свадьбе и носа к нему не показывала. Понятное дело – невеста! Не тот статус, чтобы к другим мальчикам бегать. Да и ему так было спокойнее. С одной стороны, вроде бы и не хватало привычных разговоров. Опять же, что кому не говори, а наблюдать за тем, как она готовилась к очередной порке, было приятно. Но ведь и другая сторона тоже имелась. Сколько не прячься, со стороны частые визиты к одинокому мужчине незамеченными не оставались. И хотя предполагалось, что за закрытыми дверями происходит совсем не, что на самом деле, на его репутации они тоже сказывались. Особенно когда добирались эти предположения до ушей той самой девчонки, которую он считал своей. Пожалуй, без достаточных на то оснований. Во всяком случае, сама она так не считала, хотя против наличия верного поклонника возражений не имела. Только какая уж тут верность, если к нему другая бегает? Ставить ее в известность – для чего именно, Витька не собирался. По двум причинам сразу. Во-первых, доверие Татьяны нельзя было ни под каким видом обманывать. Во-вторых, а что девчонка о нем самом подумает? Решит, что от него надо держаться подальше, ясное дело. А ему это надо? И кто же знал, что Татьяна уже замыслила очередной сюрприз…
Все началось с элементарной неосторожности, когда одна из Татьяниных сослуживиц умудрилась приметить не сошедшие еще после последней порки синяки. И пристала с расспросами. Удовлетворять ее любопытство в планы Татьяны никак не входило. Но и распространения информации тоже следовало как-то избежать. Помогла добиться этой цели известная всему отделу страсть Аллочки ко всяким тайным сообществам. Кланы, масонские ложи, ордена тамплиеров и иезуитов путались у нее в голове с Коза Нострой, реальное – с выдумками современных писателей. И все это казалось ужасно романтичным, вызывающим только одно сожаление: что самой невозможно стать участницей подобных событий.
- Понимаешь, это вообще-то страшная тайна. Есть такая секретная организация – принялась фантазировать Татьяна. – Там очень строгие порядки…
- И тебя в нее приняли? – сразу загорелась Аллочка.
- Мне это надо было.
- А чем она занимается?
- Ну, как тебе сказать… Вобщем, она помогает добиться в жизни того, чего ты хочешь.
- Как?
- Я не имею права про это рассказывать.
- А как ты в нее попала?
- Возникла одна проблема. Посоветовалась с одним человеком, он меня рекомендовал.
- И приняли?
- Приняли.
- А меня примут?
- Не знаю. Там уметь помалкивать надо…
- Я тоже умею!
- Так уж и умеешь! Учти, там в самом деле порядки строгие. Тоже будешь с подобными отметками ходить.
- Ну и пусть! Ты только меня познакомь с ними!
- Ага, познакомь. Сначала проверим, как ты молчать умеешь…

Аллочка старательно молчала. Но при каждом удобном случае напоминала Татьяне про ее обещание. Сначала та собиралась отговориться тем, что организация на прием нового члена согласия не дает. Потом попробовала припугнуть вступительным ритуалом. Когда же и это не помогло, пришла к выводу, что устроить Аллочке порку со всех сторон не помешает. В качестве наказания за приставучесть. И для того, чтобы у той собственные основания помалкивать появились. Оставалось подбить на это дело Витьку.

Тот, вопреки ее ожиданиям, идею воспринял без восторга. Кто она такая, эта Аллочка? В честь чего он вообще должен ею заниматься? И вообще, ни с какими тайными обществами он ничего общего не имеет, и иметь не желает.
- Так ведь нет на самом деле никакого общества!
- Это для нас с тобой нет. А для нее оно уже будет. И достаточно ей где-то про это проболтаться – неприятностей нам не миновать.
- Думаешь, хвастаться станет тем, что ее пороли? Не такая она дурочка.
- Ты же разболтала, тем не менее.
- Это случайно получилось.
- И у нее получится.
- Надо же мне как-то от нее отделаться! Иначе все равно кому-нибудь разболтает.
- Ситуация… По справедливости это тебя в первую очередь выпороть следует за такие фантазии.
- Меня теперь нельзя.
- Как хочешь. Только тогда выкручивайся самостоятельно.
- А если выпорешь, тогда согласен?
Дальше пошла разработка технических деталей, в результате которой на свет появилась организация «Крестовая дама» со своим уставом, стратегическими целями и тактическими задачами, управляющими и исполнительными органами. За отсутствием достаточного количества членов должности мгновенно распределялись между присутствующими. И только один пункт, касающийся ритуала приема новых членов, вызвал разногласия, которые в конечном итоге были разрешены властью новоявленного магистра Витьки.

На следующий день Аллочка была обрадована сообщением, что дело сдвинулось с мертвой точки. Нет, ее еще не принимали в тайное общество. Но один из его руководителей согласился с ней встретиться для предварительного собеседования. Тематика предстоящей беседы претендентку, конечно, волновала. Однако Татьяна ничем ей помочь не могла. Она и в самом деле понятия не имела, о чем Витька будет разговаривать с девчонкой. Даже не собиралась при этом присутствовать. А потому ограничилась самыми общими рекомендациями: не врать, не уклоняться от скользких вопросов, подчиняться всем требованиям собеседника. Или не ходить на встречу вовсе.
Последним пунктом Аллочка не заинтересовалась, хоть и было страшновато. По другим попробовала получить уточнения:
- А он старый?
- С чего бы это? Организация молодежная.
- А вдруг он меня в постель укладывать станет?
На что получила ехидный ответ:
- На это рассчитывать не советую. Там такие девочки ходят, тебе не чета. Впрочем, тебя же никто идти не заставляет…

Темный вечер храбрости, естественно, не прибавил. К тому же Татьяна повела гостью к Витькиному дому глухими закоулками ей самой хорошо знакомыми. Высокая калитка наводила на мысль о скрывающихся за забором секретах. Двор зарос гигантскими деревьями, угрожающе помахивающих на ветру ветвями. Света во дворе не было, и Татьяне пришлось вести Аллочку к дверям за руку. Где-то должны были быть и окна, но ни одно из них не светилось. Здесь, практически у цели, Аллочка готова была пуститься наутек. Только понятия не имела, в какую сторону бежать. Останавливало, впрочем, и другое: достаточно было представить, как потом Танька над ней смеяться будет.
А та, как ни в чем не бывало, нащупала ручку, толкнула дверь, которая оказалась незапертой и коротко скомандовала:
- Входи!
За первой дверью оказалась вторая, о существовании которой Аллочка узнала только после того, как Татьяна открыла и ее. Она вела в длинный коридор, двигаться по которому пришлось почти ощупью. Третья дверь вывела девчонок в комнату, тоже темную. Но слева через приоткрытую уже четвертую дверь прорывалась полоска света. К этой двери они и направились. Татьяна – уверенно, Аллочка – еле передвигая ослабевшие ноги.
Даже приглушенный плотным абажуром свет настольной лампы показался ей ослепительно ярким. Сидевший на диване с книгой хозяин неторопливо повернул голову в сторону вошедших, ничуть не удивляясь их беззвучному появлению. Лицо его оставалось в тени, но голос прозвучал неожиданно приветливо:
- Добрый вечер! Проходите, присаживайтесь.
- Добрый вечер, Виктор Анатольевич! – отозвалась Татьяна и дернула растерявшуюся Аллочку. Та, опомнившись, тоже отважилась поздороваться. И попыталась сообразить, куда именно присесть. Кроме дивана в комнате был только один стул, пристроившийся перед письменным столом. Напротив дивана располагались стеллажи с книгами, тумбочка с магнитофоном. А еще в комнате обнаружился платяной шкаф. И больше в ней ничего не было.
Хозяин между тем поднялся с дивана. Татьяна, скромно опустив глаза, представила ему гостью и поинтересовалась:
- Мне подождать? Или я вам сегодня не нужна?
- Ждать не надо. Неизвестно, сколько времени наш разговор займет. А присутствия третьих лиц правила не предполагают. Заглянешь ко мне завтра.
- До свидания, Виктор Анатольевич! – дисциплинированно ответила Татьяна и растворилась в темноте.
- А вас, Алла, я все-таки попрошу присесть. Надеюсь, против стула вы ничего не имеете? Диван, как я приметил, наводит на посторонние мысли, которые нам ни к чему, не так ли?
Присесть Аллочке и самой хотелось. После ухода Татьяны она чувствовала себя совершенно беззащитной. Казалось, весь мир ушел во мрак, кроме этой маленькой комнаты, и в этом мире оставались только они двое. Причем она – в полной его власти.
Правда, воспользоваться этой властью хозяин явно не торопился. Стоило ему присесть напротив, и вдруг обнаружилось, что нет в его лице ничего грозного: ни бесстрастной маски, ни высокомерия, ни зловещего взгляда. Только вполне приветливая улыбка, обладатель которой отлично понимал, что именно она испытывает.
- Не стоит так нервничать. Я совершенно не склонен к насильственным действиям. Все, что здесь происходит, делается исключительно по предварительному согласию сторон. К тому же вы пока только гость. И, очень возможно, гостем и останетесь. А в этом доме их права принято уважать. Устраивает вас такая постановка вопроса?
- Да, - начала было Аллочка. Но тут же поправилась: Я хотела сказать, что меня это устраивает сейчас…
- А что не устраивает?
- Вы же знаете, зачем я пришла.
- Во-первых, это не ответ. Во-вторых, представьте себе, не знаю. Меня попросили вас выслушать – я готов. Но из встречных вопросов разговор, согласитесь, построить трудно. Давайте договоримся так. Вы пока что не знаете меня, а я – вас. Что будет дальше, жизнь покажет. Однако поговорить требуется откровенно. Если разговор нас обоих устроит, не исключено, что мы еще встретимся. Если нет – я просто провожу вас до того места, откуда вы спокойно сможете исчезнуть для меня навсегда. Идет?
- Да…
- Тогда попробуйте все-таки сформулировать, для чего вы хотели со мной встретиться.
- Я хотела бы стать членом вашего общества.
- А зачем?
- Мне трудно ответить на этот вопрос. Просто хочется. Становятся же его членами другие. Чем я хуже?
- Понятия не имею. Но про других скажу так: приходя к нам, они точно знают, чего хотят.
- А чего они хотят?
- Каждый – чего-то своего. Однако разглашать чужие желания и проблемы у нас не принято. Это означало бы обмануть доверие людей. Вы же не хотите, чтобы ваши цели и желания стали предметом обсуждения посторонних?
- Мне просто хотелось представить, что именно вы делаете.
- Разве Татьяна не поставила вас в известность?
- Она говорила, что вы помогаете людям исполнять их желания.
- В какой-то степени так. Хотя формулировка не совсем точная. Этак вообразить можно, что мы чуть ли не волшебники. На самом деле наши члены исполняют собственные желания сами. Мы же помогаем им сосредоточиться на этом процессе.
- А почему тогда общество тайное?
- По двум причинам. Одну я уже упомянул: людям обычно не хочется, чтобы про все их желания знали посторонние. Вторая заключается в том, что наши методы не вполне согласуются с общепринятой моралью. Чтобы это было понятнее, поясню. Мы готовы обсудить ваши проблемы, посоветовать при необходимости, как их следует решать. Но при этом следим, как человек следует нашим рекомендациям. И за отступление от них следует наказание.
- Какое?
- Это определяет ваш куратор.
- Но все-таки…
- Вам хочется подробностей? Что ж, на то и откровенный разговор. В самом мягком варианте куратор может наложить запрет на какие-то из ваших удовольствий. Однако чаще всего провинившегося порют. Думаю, об этом вы уже осведомлены…
- Это тоже по предварительному согласию сторон?
- Разумеется. Только это согласие дается один раз – в момент вступления в организацию.
- А если я передумаю?
- Такое правилами предусмотрено. Вы имеете право заявить о расторжении договора, и ваше заявление будет принято. Но только после исполнения назначенного наказания.
- Почему? И потом, я же могу просто не приходить…
- Да, конечно. Но тем самым поставите себя в сложное положение. Если потом все-таки захотите вернуться (а такое у нас не раз случалось), вам предстоит получить вместо одного два наказания. Назначенное плюс за то, что вы от него уклонялись.
- А сильно бить будете?
- Разве есть смысл поступать иначе? В том и смысл наказания, чтобы отступать от рекомендаций никак не хотелось. Обычно цель таких средств стоит. Хотя с вашими целями мы пока не разобрались. Так чего же вы хотите добиться?
- Не знаю.
- То есть, как я понял, определенной цели у вас нет? Тогда зачем вам к нам стремиться?
- Вы хоть подскажите, чего у вас хотеть можно.
- Видите ли, Алла, это как-то несерьезно. Получается, что я вам ваши желания навязывать должен. Что касается подсказки, скажу так: обычно к нам обращаются люди, у которых по слабости характера что-то не получается. И которые сами с собой совладать не могут. Вот вы чем занимаетесь?
- Работаю. Учусь в институте на заочном…
- На работе проблемы есть?
- Какие там проблемы? Бумаги всякие перепечатываю.
- Начальство вами довольно?
- Случается, заболтаешься иногда. Тогда ругается…
- И чем вам это грозит? Выгнать могут?
- Вообще-то, наверно, могут…
- Но вас это не особенно волнует, как я понимаю. Папа с мамой прокормят…
- Я не здешняя. Если уволят, сразу из общежития выгонят…
- Иными словами, есть смысл подтянуть дисциплину? Тоже, вообще-то, проблема. А как в институте дела складываются? Хвосты имеются? С контрольными не тянете?
- С контрольными все тянут…
- Не думаю. К тому же ссылка на всех вообще необъективна: речь идет только о вас. Если есть серьезное желание от необязательности избавиться, этой проблемой мы, конечно, заняться можем. Хотя чаще к нам обращаются с вопросами повесомее. С этими при желании вы вполне способны справиться самостоятельно. Так что, подумайте, взвесьте, надо ли вам это на самом деле. Если надумаете, Татьяна приведет вас снова.
- И тогда вы меня примете?
- Для начала только в качестве подопечной.
- А потом?
- Про потом можно будет говорить только после того, как вы пройдете первую ступень.
- Я согласна!
- Повторяю: сначала хорошенько подумайте. Подозреваю, что вас еще никогда не пороли. Так?
- Так…
- После церемонии посвящения вы так ответить уже не сможете.
(Продолжение следует)

Крестовая дама-3
Глава 3
После такого разговора Аллочке и в самом деле не помешало бы задуматься. В сущности, ей не предложили ничего, кроме неприятностей, обойтись без которых она могла совершенно спокойно. Только спокойствие это имело еще одно название: скука. У нее была работа, которая совершенно ее не интересовала. Был институт, который полагалось кончить ради наличия диплома. А больше, если разобраться, ничего не было. Если не считать ощущения, что настоящая жизнь остается где-то в стороне.
Конечно, тайные общества представлялись ей иначе, должны были замышлять нечто великое. Как раз эту тоскливую действительность переделывать, чтобы от нее вообще ничего не осталось. А тут совсем наоборот: та же контора и осточертевшие учебники, за невнимательное отношение к которым ее станут наказывать словно школьницу. Разве не глупость?
И все-таки ее тянуло вернуться в единственную освещенную маленькую комнату, отгороженную от остального мира дверями, стенами, заборами, почти непроглядной тьмой. Снова сидеть напротив магистра с внимательными и немного грустными глазами, способными ее понять. Хотелось рассказать ему, как страшно просто плыть по течению. И даже не знать при этом, чего ты в самом деле хочешь. Вот чего ей не хватает – смысла собственной жизни. Неужели магистр сразу разглядел в ней эту пустоту? Тогда понятно, почему он сказал, что ей это не надо. На самом деле это не надо им. Ему. Наверняка он уверен, что она больше не придет. И нисколько об этом не жалеет. Господи! Да если они в самом деле помогают людям стать лучше, пусть подскажут, как ей жить иначе. Вот чего она хочет!

- Значит, вы пришли к выводу, что на самом деле мы мир не меняем? Стоит ли так торопиться с выводами? Может, мир оттого и несовершенен, что слишком многие не могут или не хотят делать свое дело так, как его положено делать? Попробуйте себе представить, что получится, если это будет не так. И в школе, и в институте каждый учитель так подаст свой предмет, что вам обязательно захочется его знать. В институты будут принимать только тех, кому действительно интересна специальность, которой там обучают. Каждый врач станет действительно заботиться о вашем здоровье, а не отсиживать положенные часы в кабинете. Наши чиновники займутся настоящим делом и перестанут плодить бесконечное множество никому не нужных бумаг. И вам не придется с ними возиться, прекрасно понимая при этом, что они действительно лишние. В столовых можно будет обедать, не опасаясь оказаться потом в больнице. В милиции станут служить только те люди, которым дороги порядок и наша безопасность. Если нам удается помочь хотя бы некоторым людям отнестись к своим обязанностям именно так, значит, мы уже полезны. Не согласны?
- Но мне же вы предложили совсем наоборот! Всерьез относиться к этим ненужным бумагам, стараться получить диплом, который сделает меня плохим учителем…
- Разве? Помнится, я как раз наоборот сказал, что для этих целей вы в нашей помощи не нуждаетесь. Хотя меня радует, что вы вообще над этим задумались.
- И что же я теперь должна делать? Бросить работу, институт?
- Вы хотите, чтобы я решил это за вас? Не слишком ли пассивная позиция для того, кто хочет изменить свою жизнь? За нас за всех и так слишком много решают. При нашем молчаливом согласии. Очень, кстати, удобно. Никакой ответственности. Нет, Алла, выбор вы должны сделать сами. И отвечать за него тоже вам.
- Поймите, так жить, как сейчас, я не хочу. Но что делать – не знаю. Потому пришла к вам. Надеялась, что поможете, научите.
- Иными словами, вам все-таки хочется превратить свое право в мою обязанность?
- Я же не виновата, что так получилось.
- Разве?
- В чем? Мне говорили, что надо делать. Я делала. Училась. В институт поступила. Пошла на работу. Разве я чем-то хуже других?
- Другие, вообще-то, бывают разные. Но мне бы хотелось, чтобы на свой вопрос вы ответили сами. Если все так хорошо и правильно, что же вас не устраивает?
- Жизнь такая меня не устраивает.
- А какая устраивает?
- Чтобы было интересно. Чтобы я была кому-то нужна.
- Человек становится нужен другим, если он им интересен. А может ли быть интересно с человеком, за которого думают и все решают другие? Вам самой было бы интересно с таким человеком?
- Наверно, не очень. Вам тоже со мной неинтересно, да?
- С той, что приходила в первый раз – не очень. Сегодня вы уже понимаете, что живете как-то не так. Это – прогресс. Но за вопросом «Что?» должно следовать «Почему?»
- Ну, так получилось…
- А может, как раз потому и получилось, что всю свою жизнь вы строите по чужим рекомендациям?
- Наверно…
- Хотя на самом деле это ваша жизнь. Одна-единственная, между прочим. Не может быть, чтобы вы не видели в ней ничего интересного. Чем сейчас заниматься стоило бы. Было у вас такое?
- Было…
- И куда делось?
- Никуда.
- Вот отсюда третий классический вопрос: «Кто виноват?»
- Получается, я и в самом деле наказания заслуживаю…
- Ну, за это вы себя и так наказали. Жизнью, которая вас не устраивает.
- Так я же и хочу ее изменить!
- Хотите. Но каким образом? Принадлежностью к тайному обществу? Вас же ко мне чистое любопытство привело. Надежда на то, что, войдя в него, вы автоматически превратитесь в интересного человека. Так?
- Получается, так…
- Вынужден вас разочаровать. Не следует путать цель и средство. Общество – только средство для достижения цели. Что касается самой цели, мы ее пока что не обнаружили.
- Я же и прошу мне с этим помочь…
- И круг замкнулся. А вроде мы уже договорились, что человек должен быть интересен сам по себе. Своими мыслями и желаниями. Тем, что знает нечто такое, чего не знают или не могут другие.
- Значит, я совершенно безнадежна…
- Вот подобные заявления в нашем кругу действительно наказуемы. Человек должен в себя верить. И не бояться сказать самому себе, что именно ему интересно. Тогда можно будет подумать над тем, как этой цели добиться.
- А если то, чего я хочу, несерьезно?
- Для кого несерьезно? Для вас или для окружающих? Если второе – вы просто добровольно отказываетесь от своего мнения в пользу чужого. Это, кстати, тоже наказуемо.
- Ну, вот, два наказания я уже честно заработала.
- Одно. Обе провинности из одного ряда. Но не стоит опасаться. Вы же не брали на себя никаких обязательств.
- Мне хочется их взять. Хотя, если честно, страшновато…
- Тогда давайте попробуем договориться так. Мы все-таки обсудим сферу ваших интересов. И если после этого разговора вы признаете, что не правы с их оценкой, я вас выпорю. Но это не будет означать вашего официального признания моей подопечной. Просто, принимая решение, вы точнее себе представите, что именно вас ожидает. Устраивает?
- Да…
- Хорошо. Так в чем же заключаются ваши несерьезные интересы?

Разговор пошел о различных тайных обществах. Поначалу Аллочка смущалась: как выяснилось, магистр знал про них много больше нее. Но потом неловкость ушла. Зато постепенно приходило понимание: каждое из таких обществ – одна из форм построения человеческих отношений, далеко не всегда изученных. У каждого из них была какая-то цель, свои неудачи и достижения. Причем над способами достижения этих целей иной раз до сих пор бьются умные головы. Многое забыто, отброшено. Причем, не всегда справедливо: просто идеи оказались преждевременными. А расточительность человечества ни для кого секрета не представляет. Разобраться со всем этим наследством, да хотя бы с его частью, дело не только интересное, но и нужное. Только заниматься этим следует всерьез. Понимать, почему такие общества возникали, в какой обстановке, какие цели преследовали на словах, а какие – на деле. Какое влияние оказывали они на людей, на историю в целом. Почему обрастали различными ритуалами, и был ли в этих ритуалах какой-то смысл.
- Несерьезных дел не бывает, - внушал ей магистр, - бывает несерьезное к ним отношение. Пока что вы относились к ним именно несерьезно. Отсюда и отношение окружающих. Но кому окажется неинтересен специалист, который точно знает все про масонов, иезуитов, тамплиеров, розенкрейцеров, не говоря уже про те человеческие сообщества, про которые лично мне вообще ничего неизвестно.
- Но ведь этому же нигде не учат – пыталась возразить Аллочка.
- А тебе опять готовенького хочется, - возражал незаметно сменивший местоимение Витька, сам увлекшийся разговором. – Ты же на истфаке учишься! Да, в педагогическом. Но все равно это – база. Есть и другие источники, пользоваться которыми не возбраняется. Для начала – библиотеки, историческая да и художественная литература. Познакомься с ней, выбери то, что больше всего тебя интересует. Копи сведения. Думай, в конце концов. Разве это не путь? Главное, что он твой будет. И когда выучишься, работа тебе точно в тягость не окажется. Даже в школе, потому что там у тебя наверняка отыщутся благодарные слушатели. В сущности, ты и сейчас ходишь около своей цели. Но по лености или нерешительности сама же к ней не идешь. А ведь для этого не надо ни учебу бросать, ни работу. Первая дает тебе определенную систему знаний, на которой достаточно просто не зацикливаться, не принимать в качестве истины в последней инстанции. Историю не раз переделывали, пересматривали, переоценивали, и то же ей еще не раз предстоит. Что касается работы, она дает тебе средства для достижения твоей цели. Да еще и времени отнимает не так уж много. Плюс думать не заставляет на темы, тебя не интересующие. Это тоже ценить надо. Она же, вместо того, чтобы имеющиеся возможности для своего блага использовать, ходит и на скучную жизнь жалуется. Вот скажи честно, кто в этом кроме тебя самой виноват?
- Никто…
- И что из этого следует?
- Бить меня будете…
- Оригинальный вывод. А я-то надеялся, что теперь тебе ясно, что именно в жизни менять надо. Что касается порки, она тебе причитается за то, что собственное мнение, сущность свою внутреннюю ни во что не ставила. Как считаешь, справедливо?
- Справедливо…
- Не слышу твердости в голосе.
- Страшно же…
- Естественно. Порка, это и должно быть страшно. А еще больно. И стыдно. Но ты из школьных платьев давно выросла. Готова внутренне признать, что заслужила такое наказание?
- Я уже это признала. Но все равно страшно.
(Продолжение следует)

Молодец! Продолжай!

_________________
С наилучшими пожеланиями

_________________
Страшно добрый пупс

Неплохо. Только девиц в голом виде драть вкуснее...

_________________
С наилучшими пожеланиями

_________________
Патологоанатом все знает, все умеет, но уже поздно.

Крестовая дама-6

Глава 6.
Весь следующий день Аллочка пыталась разобраться, хорошо это или плохо. С одной стороны, оснований для смущения вроде бы становится меньше. С другой, как она сама для себя неожиданно установила, перспектива получать наказания именно от Виктора устраивала ее куда больше. Необходимость раздеться? Но это уже было. И ничего страшного не произошло. Представить, что эта вредная Танька будет ее воспитывать, оказалось значительно страшнее. Чем она, собственно, лучше нее? Сама поротая. И наверняка за дело. С какой радости ее превосходство признавать?
Тот же вопрос, но в другом составе участников, обсуждался в другом месте.
- Ты что, вообще тронулся? – возмущалась Татьяна. – Не буду я никаким куратором! Это ты у нас воспитывать любишь. Вот и лупи эту дуру, на обществах помешанную, пока не поумнеет!
- Устав, между прочим, мы вместе придумывали, - посмеивался Витька. – И ты сама этот пункт предложила: кто человека привел, тот его и воспитывает.
- А я ее в общество не приводила. Только с тобой познакомила. А уж на порку, это ты сам ее уговорил. Вот тебе и ремень в руки.
- Ремень, кстати, и по тебе плачет. Что за неуважительное отношение к магистру?
- Для нее ты, конечно, магистр. У нас другие отношения. Если я пороть себя позволяла, так хотя бы знала, за что. Меня твое общество не касается.
- Мое? Ты же сама его придумала! А теперь, значит, в кусты?
- Слушай! Чего ты от меня хочешь? Чтобы я тебе поклонялась, как великому магистру? Мы об этом не договаривались.
- А о чем договаривались, еще помнишь?
Татьяна, конечно, помнила. В тот вечер, когда она уговаривала Витьку взяться за изображение магистра организации «Крестовая дама», главным было другое. Хотелось, чтобы он раздел и хорошенько отстегал сунувшую свой нос не в свое дело девчонку. Чтобы она свой язык не распускала. Помнила, что сама поротая. Все остальное было только средством: и организация, и придуманный специально для этой цели ритуал, и строгие правила. Ознакомившись с которыми, Аллочка оказалась бы перед предельно простым выбором: либо сразу сбежать, либо убедиться, что ей предстоит получать порку не реже раза в неделю, и сбежать после этого. По возможности не только из Витькиного дома, а так, чтобы никогда и нигде больше с ней не встречаться. Но это она как раз предпочитала держать при себе.
Но был еще и ритуал, на условия которого ей тогда пришлось согласиться. И был в этом ритуале один каверзный пункт, согласно которому лицо, виновное в разглашении факта существования «Крестовой дамы», в данном случае – сама Татьяна, должно быть обязательно наказано в присутствии новообращенной. Чтобы той и в самом деле неповадно болтать было. Восторга он у Татьяны не вызывал и тогда. В конце концов, никакого секрета она не выдавала – в силу его отсутствия. Однако обойтись без него Витька не соглашался, сформулировав вою позицию так:
- Это для нее ты будешь наказана за то, что проболталась. На самом деле – за то, что втянула меня в эту историю. Потому совместим полезное со справедливым.
Пришлось соглашаться. Тогда Татьяна надеялась, что до ритуала дело вообще не дойдет. Но не все задуманное сбывается. Получалось, что они не только окажутся выпороты совместно. Причем, одна – символически, тогда как другая в качестве наказания, что куда менее приятно. Еще хуже, что им после этого придется общаться и дальше. И что осталось от всего ее плана? Вот уж воистину, не рой другому яму, не позаботившись о том, как потом из нее выкарабкиваться. Хотя попробовать все-таки стоит.
- Слушай, зачем все так поворачивать? В конце концов, что ты теряешь? Приводят ему девочку для порки, которая готова раздеваться по первому его требованию, а он еще чем-то недоволен…
- Тем, например, что ему за эту девочку потом отвечать придется. Сама почему-то за ее воспитание браться не хочешь.
- Какой мне в девочке интерес?
- А, значит, тебе мальчик требуется, - съязвил Витька.
- Только мальчика мне и не хватало! Не дай бог, Славик узнает…
- Моя репутация, как я понимаю, тебя не волнует.
- Когда меня порол, она тебя тоже не волновала.
- Никак не предполагал, что ты предашь этот факт гласности.
- Не думаешь же ты всерьез, что я это нарочно! Случайно получилось.
- И это при наличии сдерживающего фактора в лице Славки. У нее и такого нет.
- Тебя только это останавливает?
- Не только. Еще не нравится, что ты в качестве орудия меня используешь. До сих пор наши отношения такого не предполагали.
- Просто попросила о помощи. Надо же мне было как-то из положения выходить.
- Вот я тебе и помог. Наличие организации подтвердил. К порке ее морально подготовил. Даже готов выпороть в твоем присутствии…
- И меня в ее присутствии – тоже.
- А если честно, кто из вас двоих наказания заслуживает?
Если честно, ответ на этот вопрос был однозначен. В который уже раз приходилось признать, что Витька снова ее переиграл в словесном поединке. Татьяну это даже не раздражало. Ей нравился сам процесс соревнования аргументов, в котором по существу не было побежденных: от обмена мнениями выигрывали обе стороны. А что не за ней оставалось последнее слово, стало настолько привычно, что обычно поводом для огорчений не служило. В конце концов, имеет же женщина право на некоторую слабость. И на частичную уступку – тоже.
- Хорошо. Заслуживаю я. Можешь меня выпороть. Только очень прошу: без нее. И не делай из меня куратора. Прямо сейчас выпори.
Не дожидаясь его согласия, Татьяна принялась расстегивать пуговицы на блузке, справедливо полагая, что это совсем не то зрелище, которое располагает к продолжению спора.
Витька, впрочем, спорить и не собирался. Сложившаяся ситуация, в сущности, вполне его устраивала. Самому не нравилась идея проводить экзекуцию при свидетелях: это действо касается только двоих его участников. Именно из этих соображений он не посчитал нужным информировать Татьяну, что порку Аллочка уже получила. А теперь, получив время на размышления, вполне способна дойти до мысли, что продолжение ей не требуется. Что отменяло церемонию ритуала в принципе. И позволило бы Татьяне избежать наказания, которого она заслуживала.
Конечно, имелась и строго противоположная вероятность. Но и в этом случае дальнейшие отношения между ним и Аллочкой Татьяны уже касаться не будут.
Еще не подозревающая о том, что она уже фактически исключена из организации «Крестовая дама», Татьяна последовательно избавилась от блузки и юбки, приподняв сорочку, быстренько сняла трусики и решила на этом пока остановиться. Захочет – пускай сам требует, чтобы она разделась окончательно.
Витька, однако, с требованиями не торопился, и стоять перед ним в таком виде становилось неудобно. Запас решимости, с которым она ринулась добиваться наказания здесь и сейчас, стремительно иссякал, теряли привычную упругость ноги. К тому же непонятно было, чего он ждет. Неужели все-таки станет настаивать на порке во время дурацкого ритуала? Надо же было ей это придумать! Ведь все правильно, действительно заслужила. Но признает же это! Хоть упрашивать его принимайся, чтобы за ремень взялся.
Собрав воедино остатки самолюбия, Татьяна пошла на очередную частичную уступку:
- Может, освободишь мне место на диване?
- Предпочитаю, чтобы мне не делали одолжений.
Краска бросилась Татьяне в лицо. Не от обиды. Просто вспомнились их долгие откровенные и ужасно интересные вечера. То, сколько раз этот самый Витька, старинный друг и надежный товарищ, приходил ей на помощь. Когда казалось, что весь мир против нее, разве не он, единственный, понимал ее, находил нужные слова. Даже когда порол, было больно, стыдно, но не обидно. Потому что никогда не пытался ее унизить. Она же и в самом деле хотела его обхитрить. Да еще представить дело так, будто уступает его желанию. Даже не задумавшись, что утрачивает тем самым право на его доверие, которое давным давно привыкла воспринимать в качестве должного.
Подчиняясь внутреннему порыву, она опустилась на колени, склонила голову и, уже не рассуждая, высказала все подряд:
- Господи! Ну, какие одолжения! Дура я! И идея была дурная. Просто растерялась тогда. Захотела, чтобы она тоже с поротой задницей походила. И сейчас этого хочу! Тебя в эту историю втянула. Думаешь, мне нравится, что она перед тобой раздеваться будет? За одно это меня избить надо! И за все остальное. Так мне и надо! За слова мои, которые тебя обидели, тоже выпори…
- За все сразу ответить хочешь? Или по отдельности?
- Как скажешь…
- Сколько, говоришь, до свадьбы осталось?
- Две недели.
- Маловато… Ладно, не будет никакого ритуала. Не знаю, как стану выкручиваться, но придумаю что-нибудь. Того, что она при мне раздеваться не станет, не обещаю. Как-никак, ты сама этого добивалась. Зато обещаю, что после сегодняшней порки почти до свадьбы при синяках ходить будешь. Устраивает?
Татьяна только кивнула в ответ.
- Тогда неси ремень. Не забыла, надеюсь, где он хранится?
Она, конечно, не забыла. В этот момент можно было только пожалеть, что дорога оказалась слишком короткой. До сих пор она даже не представляла, что так захочется ее растянуть: раньше Витька всегда приносил орудие наказания сам. Теперь же ее руки ощутили жесткую поверхность, которая вот прямо сейчас станет хлестать ее тело. Стоило это представить, по коже побежали мурашки. Некстати припомнилось, что синяки обещаны на две недели – обычно для избавления от них и одной хватало. Но даже мысли не возникло попросить о снисхождении.
Подавив свои страхи в зародыше, Татьяна протянула Витьке ремень. Потом по его команде снова опустилась перед диваном на колени. Наклонилась вперед. Ощутила, как его нога пристроилась поверх ее ног, чтобы не позволить им распрямиться. Как задрал он подол ее сорочки и подоткнул края под ее тело. Как обхватила ее спину его левая рука. А потом на попу обрушился первый удар. За ним второй, третий. Витька стегал ее, строго соблюдая очередность: по правой половинке, по левой, потом снова по правой. Довольно скоро стало казаться, что ремень накрывает всю попу разом, не оставляя ей никакого шанса на спасение. Попытки увернуться ни к чему не приводили, разве что конец ремня, который Витька не стал привычно складывать вдвое, попадал от ее виляний точно между ног, заставляя Татьяну вскрикивать. Потом и это перестало иметь какое-то значение: молчать просто сил не было. Оставалась только боль и надежда, что когда-нибудь она обязательно кончится. На том и закончилось для Татьяны второе пришествие крестовой дамы. Но только второе. И только для Татьяны.
(Продолжение следует)