Клуб "Преступление и наказание"

ЗКР-2019-Р1




Рецензия на текст ЗКР-2019-Т5- НЕ ГЛЯДИ НАЗАД




Истории с подменой близнецов давно уже стали привычными в мировой литературе и
особо любимы кинематографистами, но решаются обычно в комедийном ключе, и тренд
тут задал еще Шекспир. В рассказе "Не гляди назад" все, напротив, очень
серьезно. Итак, есть две девушки: Аня, уже вполне осознавшая свою мазохистскую
сущность и всеми силами пытающаяся раскрутить объект своей страсти, дабы он ее
выпорол, и Ася, уверенная в своей ванильности, страдающая застенчивостью и с
детства признающая лидерство сестры-близнеца. И вот однажды вторую случайно
принимают за первую и хотят примерно наказать за непотребные способы привлечения
к себе внимания. В качестве одного из альтернативных способов наказания ей
предлагается порка, и якобы ванильная Ася неожиданно выбирает именно ее.

Вопрос: что это было? Психологи давно используют метод исследования близнецовых
пар на предмет выяснения, какие из черт характера передаются по наследству, а
какие формируются под воздействием окружающей среды. Известный психиатр
Крафт-Эбинг давно уже высказал предположение, что садо-мазохистские склонности
являются наследственными, приводя примеры целых семейств, где эта перверсия
передавалась из поколения в поколение. Исходя из этой гипотезы, если один из
близнецов - явный мазохист, то и у другого должны иметься такие же склонности,
пусть пока неосознаваемые, вытесненные в подсознание, но, тем не менее, реально
существующие. И поведение Аси в стрессовой для нее ситуации блестяще
подтверждает этот тезис.

Когда сознание придавлено шокирующими обвинениями и нет в запасе никакого
шаблонного на них ответа, ослабевает контроль лобных долей головного мозга над
гипоталамусом, и тогда на волю вырываются подсознательные представления, в том
числе о физической боли как об универсальном способе искупления, а также о том,
что перенесенное испытание переводит тебя лично в какое-то новое качество.
Короче говоря, Ася подсознательно воспринимает обещанную порку как инициацию и,
конечно же, напрягает все силы, чтобы достойно через нее пройти.

То, что для порки ее заставляют раздеться догола, придает сей процедуре уже как
бы и некий сакральный смысл. В гностической философии есть представление о трех
степенях совершенствования человеческой души и, соответственно, о трех связанных
с ними обрядах. Первый известен всем - это водное крещение, символизирующее
метанойю, то есть пробуждение души. Вторым является крещение воздушное,
символизирующее отрицание идолона и неразрывно связанное с телесными муками, в
частности, с бичеванием и последующим распятием. Желающие пойти на добровольное
распятие находились только в первые века существования христианства, хотя на
Филиппинах подобное практикуется до сих пор, только процесс не доводится до
конца. Но бичевание, как облегченный вариант сего обряда, по-прежнему в ходу у
некоторых религиозных сект. Высшей ступени - крещения огнем с последующим
воскрешением и постижением гнозиса мы здесь касаться не станем.

Итак, Ася сравнительно достойно проходит свое испытание, но не успевает
разобраться в своих новых чувствах, поскольку в комнату внезапно вламывается
тот, за преследование кого она и пострадала. Асе приходится уйти по-английски,
чтобы не участвовать в братских разборках. Осознанно вернуться к тому, через что
она уже прошла, ей помогает занятие фехтованием вслепую, когда надо с повязкой
на глазах строго следовать по начертанной линии. Видимо, в этот момент она
осознает, что дальнейшую линию своей жизни она себе уже прочертила.

Нельзя не отметить выдающуюся образность авторского языка. В других
представленных на конкурс рассказах не найти ничего и близко сравнимого по
качеству.

"При словах о наказании Асе начинает казаться, что винтовая ножка стула, на
котором она сидит, приходит в движение, поворачивается и проникает в нее снизу
через сиденье, продвигается вверх по телу, так что она невольно выпрямляется.
Когда винт в ее воображении доходит до затылка, она несколько раз встряхивает
головой, чтобы остановить его продвижение дальше в мозг."

"Но в какой-то момент кожаный наконечник стека оказывается у нее между ног и
начинает мягко похлопывать по возвышенности лобка. Ася вдруг вспоминает, как
отец однажды взял ее на руки, когда она расплакалась, обвернув пледом и
похлопывая тихонько пониже спины, от чего вибрация идет вверх по позвоночному
столбу, успокаивал. Так делают все матери на свете, когда качают маленьких детей
на руках. И точно так же успокаивал ее отец. Это было одно из самых ранних
воспоминаний о детстве. Вот и сейчас, прислушавшись к ритмичным похлопываниям
стека в интимной зоне, она успокаивается и перестает плакать."

"- Не, не, не... - возражает тренер, возникая перед ней, похлопывая себя
ладонями по груди. - Вот здесь - воздушный шар, да, грудь вперед, а вот здесь, в
области подвздошных костей - прикрепленная к нему корзина, баланс, она свободно
висит. Ага, ага, попружинь, покажи, что она свободна. Вот и плечи сами собой
свободно опустились вниз... Правая рука ладонью вверх, как у нищего, которые,
как известно, всегда с протянутой рукой. Про левую мне нравится представлять,
что в ней крыса, вот так, двумя пальцами за хвост, потому что противная, и на
противовесе при выпаде крыса отбрасывается, летит по красивой траектории, да,
да. А вот про голову мой учитель говорил, что надо представить, что в зубах у
тебя роза с шипами. Чуть только опускаешь голову, она царапается."

Комментируя последний отрывок, не могу не заметить, что, по моему личному опыту,
удержать крысу пальцами за хвост практически не реально, настолько он у нее
скользкий. Вырвется как пить дать!

В целом рассказ можно оценить как блестящий образец тематической прозы,
рекомендуемый к прочтению всеми тематиками, независимо от их личных склонностей
и предпочтений. По-настоящему хорошая литература так редко встречается!



Рецензия на текст ЗКР-2019-Т8- Ограниченные возможности




Широко известен афоризм, что лицемерие - это та дань, которую порок платит
добродетели. Автор данного рассказа срывает покровы с лицемерия общества.

Почему никто не соглашается пороть инвалида? Потому что общественная мораль
запрещает обижать убогих. Но ведь Яна, вроде как, отчаянно добивалась этого
сама? Какая же тут может быть обида?

А вот тут уже вступает в дело христианский менталитет, впитанный буквально с
молоком матери и воздействующий уже, фактически, на подсознательном уровне.
Врожденные инстинкты говорят нам, что любая физическая боль - это плохо.
Христианская мораль ее допускает и даже считает добродетельной, но только как
средство усмирения плоти. Но инвалид колясочник и так уже лишен многих телесных
радостей, его плоть ущербна, то есть в известной степени уже усмирена, и в этом
случае христианская мораль не видит никаких оправданий причинению боли. То есть
определяющим становится тот самый инстинкт, что боль - это плохо, и причинивший
ее инвалиду подсознательно будет считать себя моральным уродом. Хуже того,
таковым его будут воспринимать и все окружающие, даже если они будут знать, что
он всего лишь исполнял желание самого инвалида. Чтобы суметь преступить этот
моральный запрет, надо быть отъявленным циником и атеистом, как незабвенный
маркиз де Сад.

Как же утихомирить не по делу проснувшуюся совесть? И тут организаторы находят
блестящий выход: а пусть наказующий будет в том же положении, что и
наказывающий! Избиение равного тебе по физическому статусу не столь жестко
осуждается моралью, как избиение заведомо более слабого. И вот уже вполне
здоровый верхний сам садится в инвалидную коляску и хлещет кнутом такую же
девушку, причем все это происходит в ритме танца, и это уже вроде как не
банальная порка, а оригинальная хореографическая постановка, произведение
искусства, которое, как давно известно, требует жертв. Моральные инстинкты
усыплены, лицемерие торжествует.

Но там, где для доминанта главное - моральный конфликт, девушка-мазохистка ищет
удовлетворения совсем иных инстинктов. Алголангия, то бишь любовь к боли. Далеко
не у всех она есть, но ее обладателям очень пресно жить без болезненных
ощущений. Что для других людей яд, для них - пища. Для инвалида-спинальника с
повреждением позвоночника это может иметь особое значение. Страшно не когда
какие-то части тела болят, а когда они вообще не ощущаются. Как говорит о своей
мечте Яна: "Лежать на животе, с голой попой, и отчаянно дрыгать ногами под
розгами". Судя по тому, что секли ее по спине, не только ноги, но и ягодицы
девушки могли потерять чувствительность. Невозможность болевых ощущений в
эротично заряженной части тела приходится заменять паллиативом, но лучше уж
что-то, чем вообще ничего.

Вторая мечта Яны, уже сполна реализованная, это "неповторимое чувство порки при
зрителях", своеобразный эксгибиционизм, свойственный многим мазохистам, которым
помимо боли сладко и публичное унижение, каковой в общественной морали
традиционно считается порка. Плюс к тому публичное бичевание дает возможность
продемонстрировать людям свою физическую стойкость, то есть в каком-то смысле
собственную полноценность и состоятельность, ведь именно так еще с первобытных
времен это воспринималось в человеческих сообществах. Это тот самый случай,
когда унижение паче гордости, и Яну можно поздравить, что хоть в чем-то ей
удалось добиться своего.

Стоит отметить еще сетование героя-рассказчика на свои ограниченные возможности.
Ограниченные в том плане, что он не может возвратить девушке здоровье, на что не
способна пока и вся современная медицина. То есть возможности его ограничены
только в сравнении с Богом! Мечта сравниться с Ним тоже давняя, но чаще
выражалась в богоборчестве, нежели в целительстве, а всеобщий исцелитель
практически всегда считался воплощенным Богом. Высоко метит рассказчик, ох,
высоко!

В целом рассказ умело и грамотно скроен и, безусловно, может войти в классику
жанра.



Рецензия на текст ЗКР-2019-Т11- ПРО СЕБЯ




Рассказ "Про себя" волей случая стал антитезой к рассказу "Несвятое семейство".
Там мальчик до тринадцати лет не знает своего отца и, впервые встретившись с
ним, охотно покоряется его воле. Здесь ребенок уже с шестилетнего возраста
испытывает на себе тираническую власть отца-генерала и, будучи неоднократно им
порот, ощущает к нему жгучую ненависть. Главный герой "Несвятого семейства" в
подростковом возрасте осознает себя мазохистом и вполне удовлетворен выпавшей
ему долей. Главный герой рассказа "Про себя" со временем ощущает в себе
садистические пристрастия, сам же боится своих фантазий и редко, с заметными
душевными терзаниями, пытается воплотить их в жизнь. Чтобы не впасть в безумие и
не погубить свою репутацию, он старается с собой бороться, вгоняет себя в
жесткие рамки и, даже не уходя в монастырь, обрекает себя на холостяцкую жизнь
без жены и детей.

В обоих случаях главные герои не сомневаются, что свои нетривиальные пристрастия
получили по наследству от собственных отцов. Одной из причин нежелания героя
рассказа "Про себя" заводить детей является именно страх, что его садистские
наклонности передадутся и сыну. То есть его самоотрицание доходит до слома
основного инстинкта доминантного самца - как можно шире распространить в
популяции свое семя. А то, что он по природе является именно доминантным самцом,
доказывает его полное нежелание даже в детстве покориться собственному отцу - то
самое "ослиное упрямство", которое так ему самому в детстве досаждало. Его
врожденная доминантность подтверждается и тем, как легко он освоился потом в
кадетском корпусе, заняв высокую позицию в мальчишечьей иерархии. В противовес
ему, Виталик из "Несвятого семейства" легко соглашается на подчиненную позицию в
дружбе с братом-ровесником, легко распознав в нем вот такого подрастающего
альфа-самца, и потом ни в чем не противоречит отцу.

Насколько они правы в своих предположениях об унаследованных пристрастиях? Еще
знаменитый психиатр Крафт-Эбинг, первый, кто серьезно занялся классификацией
сексуальных перверсий, высказал предположение, что садизм и мазохизм на деле
являются единой перверсией, передающейся по наследству, а вот конкретное ее
проявление в виде садизма или мазохизма зависит от жизненных обстоятельств, и
направленность эта закладывается с детства.

Является ли тут определяющим фактором врожденная доминантность? Вероятно, не без
этого, но не все так просто. Известный российский педолог Залкинд, занимавшийся
изучением садомазохизма у детей и подростков и собравший для анализа солидную
статистическую базу, подметил, что садисты вырастают в основном или в семьях,
относящихся к верхним слоям общества, или в необразованных пролетарских, в то
время как из семей интеллигенции выходят в основном мазохисты. Рассказ "Про
себя" вполне подтверждает этот тезис, поскольку его герой рос в семье генерала.

Помимо главного героя, в рассказе "Про себя" привлекает внимание один из
эпизодических героев - кадет-недотепа. Плохая координация движений,
неспособность сходу распознавать, что в данный момент хотят от тебя окружающие,
общая отрешенность от внешнего мира - все это признаки одного из расстройств
аутистического спектра, а именно, синдрома Аспергера. Но обладателям этого
синдрома также свойственна особая настойчивость в достижении поставленных целей,
а также дотошность в изучении интересующих их предметов. Там, где обычные люди
не выдерживают монотонной работы и стараются переключиться на что-то
постороннее, аспергианец с места не сдвинется, пока не добьется желаемого
результата. В этом причина, почему тот неумеха и недотепа таки сумел стать
офицером, а главный герой, несмотря на все свои школьные успехи, отправился
искать себе иную стезю.

Интересно, что ни один из героев рассказа "Про себя" не был назван по имени. Это
облегчает восприятие их не в качестве личностей, а в качестве своеобразных
характерных архетипов: доминантный отец-садист; его сын, тоже садист и тоже
потенциальный доминант, но подавляющий собственные пристрастья; мальчик -
жертва, примирившийся с собственной участью; не любящая сына мать; сестра,
несмотря на свой юный возраст, уже вполне научившаяся прибегать к женским чарам
во взаимоотношениях с отцом; девушка-бесприданница, стремящаяся выйти замуж за
обеспеченного жениха; на все согласная уличная проститутка.

В целом рассказ неплохо скроен и читается на одном дыхании, несмотря на его
солидную величину, в нем не просматривается логических несостыковок, как в
некоторых других конкурсных рассказах.

Очень классные рецензии!

Хорошие рецензии, добрый рецензент .

Интересный угол зрения, анализ рассказов с точки зрения категорий психологии, морали, культуры, а не художественного замысла и приемов. Мне лично интересен такой анализ, но все же где-то, мне кажется, рецензент перегнул и приписал автору то, чего он, скорее всего, в виду не имел. А вот над языком бы я поработала в сторону уменьшения количества штампов.

Кто-то тут недавно ратовал за запрет использование психоаналитической терминологии, а теперь кидается тяжелыми психиатрическими диагнозами (бред - основной критерий при постановке всем известного диагноза, не будем показывать пальцем) с переходом на личности сразу в отношении нескольких человек. Ай-яй-яй, как нехорошо.

Электра, вы ведете себя как затаившая обиду женщина. Следуете по пятам, перевираете смысл моих слов, приписываете намерения, и на основании этих выдумок морализируете. Мне объяснять, что слово бред использовано в общеупотребительном, разговорном значении, как синоним глупости, а союз Ковальского, Инженера и Дьесара - метафора? Нет, я сразу перейду к сути проблемы – вы никогда не получите от меня того, чего хотите.

Не надо ничего объяснять: нарочито двусмысленные выражения и метафоры - это по сути троллинг. Вы не участвуете в конкурсе, потом приходите на накрытую поляну и позволяете себе то, что может отпугнуть самых замечательных, но не привыкших к такому прессингу авторов, наблюдающих за сим молча. Мне это откровенно не нравится. Ничего личного.

То, что вы себе в данном случае позволили звучит злорадно, и отнядь не безобидно. И по вашим же постом видно, что вы прекрасно знаете, что вас иногда заносит, и явно сами тому не рады.

Один вопрос: знает ли come-about, что такое гипоталамус и чем он управляет?

Ясно, что не знает.

Очень сложно комментировать эти рецензии, но есть в них общее - критика интересует мотивация героев, ее глубинные причины и, по возможности, ее отдаленные последствия. Этим интересом объясняется выбор текстов. Можно сказать, что это своего рода исследовательский интерес.

И это в общем не ново. Начиналось все с интереса к феномену одержимости, о чем судили на примере биографических сведений выдающихся деятелей разных времен. Использовались, в том числе, и литературные источники. Позднее, чему, судя по всему, сильно способствовали европейские войны и в особенности период накануне Первой мировой и после нее внимание сместилось на девиации, перверсии. Наконец, примерно с середины 19в, почти с самого начала анализ произведений искусства и биографии известных деятелей занимают очень важную вспомогательную (для дополнения и сравнения с результатами исследований клинических) роль в типологии психопатий (психиатрия), а после, по наследству в типологии характеров (психология). Это, что касается, интереса со стороны психиатрии к искусству.

А позже или даже параллельно возникает и встречный интерес - со стороны искусства (и со стороны литературы едва ли не в первую очередь) к данным, собранным и обобщенным в рамках психиатрии и психологии. Во-первых, на страницы литературных произведений прорываются феномены и герои, словно специально одержимые или настолько своеобразные, что складывается впечатление, что авторы хотели то ли смутить, то ли озадачить, бросить вызов не только и не столько почтеннейшей публике, но и, так сказать, науке, психиатрии в первую очередь, "подросить ей угля". В итоге и читатели, не говоря уж о литературных критиках, стали разбираться как-то по-своему в психиатрии и психологии, создалось впечатление, что к иному произведению искусства иначе и не подобраться. Сегодня и книги, и фильмы заодно пестрят уже и несуществующими, неизвестными психиатрии, поражающими впечатление феноменами. Джинн выпущен из бутылки. Чтоб делал в такой ситуации просвещенный знаток искусства пару веков назад?!!) Однако ничего не попишешь, такова современность. И литературная критика с такими акцентами, с таким прицелом неизбежна и, более того, на нее есть запрос, и довольно большой, существенный.

Вернемся к мотивации. Это, пожалуй, самый закономерный интерес вектор интереса к литературе с точки зрения психологии. Автор пишет что и как делают персонажи, герои. Но прямого ответа на вопрос "почему?" часто избегает, поскольку не авторское это дело: иногда это противоречит форме, но по большому счету это противоречит просто литературности, искусству, секретам мастерства. На то и нужны все секреты и загадки искусства, чтобы занимать умы. Мотивация как раз и есть ответ на вопрос "почему?". Причем, с точки зрения психологии мотивауия - процесс отчасти биологический, отчасти психологический. Причем биологические причины мотивации признают не только "заскорузлые материалисты", не только физиологи и психиатры, но и, к примеру, основатель гуманистической психологии А.Маслоу. В своей книге "Мотивация и личность", вышедней в 1954г он в качестве исходных причин мотивации обозначает потребности, и, более того, говорит, что эти самые потребности, в том числе, самые высокие, духовные - врожденные. А вот иерархию потребностей (пирамида Маслоу) объясняет уже внешними влияниями и особенностями уклада психики. Патологией (тут можно говорить и о девиациях) он объясняет скачки, неравномерную, не пирамидальную структуру/иерархию потребностей/ценностей. Норму - тем, что вначале достаточно насыщаются физиологические потребности, после потребности душевные, а после самые высокие. Это, по крайне мере, в самом общем виде приемлемо, понятно большинству.

Стремление же все потребности и ценности, всю мотивацию по возможности максимально объяснить с точки зрения физиологии, биологии часто вызвывает отторжение и протест. И тут критикам, пожалуй, стоит быть осторожнее. Особенно, учитывая то обстоятельство, что современная медицина имеет множество белых пятен, множество открытых вопросов с гипотетическими ответами, многие из которых широко популяризируются и притом в весьма упрощенном виде. Это касается и генетики (вопрос наследственности; это еще и проблема патогенеза - нет другого объяснения, гипотетически можно отнести на счет наследственности по остаточному принципу), и физиологии/нейробиологии (вопрос о функциональных зонах ЦНС; нейрохирургия - область в которой неясного гораздо больше, намного, намного больше, чем более-менее понятного, операции на мозге - сравнимы с прогулкой по минному полю), и смежных вопросов эндокринологии/психиатрии (о гормональной подоплеке нейроактивности; есть ведь еще электрические и магнитные поля, которые на нее влияют; не говоря о субъективности "гормональной" симптоматики, ощущений). Это все сложно. Ну, правда, очень сложно. Простых и однозначных, всем понятных ответов тут нет. Нет пока никакого даже промежуточного консенсуса относительно данных вопросов даже в узких кругах специалистов, одни только рабочие гипотезы.

И, надо заметить, что авторы, по сравнению с критиками, имеют существенное преимущество. Авторы могут пользоваться всякими известными им наработками, гипотезами от науки в творческих целях и интуитивно - рисовать на этих основаниях образы и продумывать мотивацию героев. С них нет спроса за теоретическую часть, они ведь показывать могут из-за своей ширмы то, что у них на руке одето. Не столь важно, делает это автор по наитию или потому что действительно знает, где-то что-то читал. Анализировать авторский замысел в таком ключе означает либо доверять автору как интуиту или как знатоку человеческих душ или не доверять, считать неубедительным то, что он написал. Тут же встает вопрос: если судить не столь категорично, то насколько доверять?

Что делать? Честно говоря, тут у меня есть собственное правило: я бы не взялась оценивать с точки зрения известного мне оценивать в таком (медицинском, биологическом, психиатрическо-психологическом) ракурсе то, чему я заведомо не верю, что слишком уж расходится с моими представлениями. Убедительность - это, конечно, безусловно, очень важная категория для оценки литературы. Но литература - это не о же самое, что и жизнь, реальность, это искусство. В некоторых жанрах она может ограничиваться и одной только стилистической убедительностью, почти на нейролингвистическом уровне, как поэзия). Очень многое значит сугубо эстетическая убедительность (красиво - некрасиво, симпатично/нравится - не нравится/антипатично), а также убедительность на грани эстетики и этики...

Возможно, что вообще интерес к мотивации уместен только по отношению к реализму во всех его поджанрах, смежных с ним жанрах. И в общем, рецензент удержался в этих рамках. Остальное, думаю, оценивать и либо соглашаться, либо не соглашаться, либо дискутировать, либо игнорировать авторам. Во всяком случае, я отвечу. Читатели тоже могут высказать свое мнение, но им немного сложнее будет это сделать - кто-то, мб, совсем не хочет, во-первых, углубляться в узкоспециальные дискуссии, а во-вторых, касаться проблемы убедительности автора или критика. Вот, да, сложно это). Но вовсе не безынтересно). В формате "не для всех".