Клуб "Преступление и наказание"

"Он сожрет тебя на обед."- думаю я, украдкой посматривая на девочку-блондиночку-городской-цветочек. У девочки длинные мягкие волосы, цвета осени и созревшей ржи, она в ярко-розовом платье (прямое попадание в сердце), ботильонах на высоком каблуке, белом пальто. Девочка сидит напротив меня в метро - и видно, что ей, как и мне, когда я в красивом, надо бы в такси - но центр, но пробки. Поэтому она сгруппировалась, даже локтями не прикасаясь к миру. У нее закрыты глаза, в ушах эйрподс, и она улыбается.

- Он сожрет тебя с потрохами. - думаю я. - Начнет с руки, пожалуй. Постарайся успеть сегодня на маникюр, он не любит бежевые оттенки. Сначала правую, потом левую. Капнет ядом, как соусом. И откусит поочередно.

Потом будет лицо. Я забыла, как он может целовать, так что реалистично заменим поцелуй укусом. Нижнюю более полную губу - дольше и смакуя. Верхнюю и родинку над ней - одним махом.

Твой нос ему не нравится, так что даже не прикоснется. А вот шейка, нежная белая шейка с ямкой, не стянутая ни воротником, ни цепочкой - сначала он возьмёт двузубую вилку, потом острый серебряный нож. К тому времени кричать ты уже не сможешь и будешь рада смерти, как возлюбленному.

Девочка вздрагивает, будто слышит. Возится на сидении. Скрещивает ноги - настоящая герцогиня. У нее маленькие изящные колени и стройные лодыжки. Жаль, что я не могу увидеть бедра.

Я думаю о том, как красиво будут сочетаться его пальцы с ее поясницей. Его оттенок кожи потемнее, а ее - хоть потроши и делай фарфоровую куклу. Белый до прозрачности с розовым лепестком румянца.

Он забудет про голод с тобой, - любуюсь я ей, - ты настолько прекрасна, что тебя уже не воспринимают как еду - но произведение искусства. Не поедая глазами - но замирая от восторга, и рот сохнет от волнения, без голодной слюны. Если бы я была им - то встала перед тобой на колени, с вашей разницей в росте вы бы оказались вровень. И просто смотрела. Ты - его. Чего же боле.

Он не будет так делать, он сожрет тебя вместо обеда - настоящего, надо же куда-то деть голод, смена фильтров - и вот на место алчности приходит похоть. Не надейся спастись. К тому времени, когда он приступит к сердцу, ты будешь покорна. Дитя, лишённое игривости, животное без страха смерти, ты будешь ждать - чтобы все закончилось побыстрее.

Он не будет долго тебя мучить - поскольку ты стала животным за эти минуты, а их он всегда любил больше людей - в нем проснется жалость, и ты просто уснёшь на его руках, трепетно содрогнувшись - раз, другой...

Детка, будет уже плевать, конечно, но смею заверить - тебя не вышвырнут; с особенной нежностью вынесут за порог - уложат, разметав локоны цвета осени и ржи, на зелёной траве, в тени деревьев. Там гуляют огнегривые львы и сахарные единороги. Вторые все равно будут тебя катать - душа осталась невинной, до нее он не смог добраться.

В этом причина голода. Каждое тело вскрывается словно створки раковины, а жемчужина остаётся невредима.

Берег, в который переходит луг, усеян ракушками и осколками от них так, что не видно песка. Я режу ноги, когда иду к нему - от кромки воды.

- Что же?
- Есть ещё одна. Моя ровесница - ну тогдашней меня. Светлые волосы, светлые глаза. Тонкая шея. Острые коленки.

У него хищно раздуваются ноздри. Мне нравится на него смотреть только в такие моменты - ради этого я готова привести ему хоть тысячу свежих девственниц.

Он попросту настоящий, когда голоден и зол. Мне уже не страшно - дочерь Воздуха, я больше его не боюсь.

- Она скоро появится. Будьте внимательнее обычного - девочка с тонкой душевной организацией, к тому же брезглива.
- Серый костюм?
- Несомненно, - хмыкаю я.

Когда она уже поймана и испуганно бегает по его лицу глазами, интуитивно ощущая - что-то не так, он опускается перед ней на колени, их лица оказываются вровень, и гладит по щеке ладонью - через минуту на коже зацветут синяки и глубокие рваные порезы- я невидимо - для нее и для него, вскрываю ей грудную клетку, вынимаю оттуда маленькую белую жемчужину и подкидываю ее в воздух, где та вспыхивает искрой и пропадает.

Он мрачно заканчивает, вытирая руки полотенцем.
Она лежит на боку, даже пряди волос мокрые от слез.

- Ты ещё здесь?- негромко спрашивает он меня спиной.
- Да.
- Почему все одинаковые? Как из дерева сделанные. Ну тело. Ну обычное. Смысла никакого. А без смысла... Может, пора на отдых? Толку тратить жизнь на поиск несуществующего. Что скажешь?

- Я думаю, Вам нужно сменить тактику, - совет я даю спокойно - для смены тактики он слишком самоуверен и слишком красив, души будут и дальше в безопасности. - Попробуйте отнестись внимательнее к жертве. Заставьте ее поверить в свою незаменимость и единственность. Полюбите ее или хотя бы сделайте вид.

- По заказу не бывает.

Я пожимаю плечами. Дую девочке в лицо - и она открывает глаза, отрешенные глаза, лишенные невинности и надежды.

Она не может меня видеть, смотрит сквозь - на него, равнодушно и холодно.

- Ну вот, - вздыхает он мне, - и эта туда же. Даже с твоей помощью...

На берег падает свежая порция ракушечных осколков. Хорошо бы, и впрямь последняя.

- С тобой же удалось, - задумчиво прощается он.
- Вы уверены?

Я уже далеко ушла в воду, а поскольку время на исходе, можно признаться.

- Ты...все это...- он рукой показывает на берег, на зелёный луг. Из-за фарфоровой кожи с розовым лепестком румянца девочки кажутся цветами, разбросанными в хаотичном порядке по траве.

- Это неважно, - улыбаюсь я, - добровольная жертва не считается жертвой.

Волны накрывают меня с головой.

Я просыпаюсь - провалившись ранее в сон от мерного укачивания вагона. Непонимающе смотрю на розовую ткань платья и белую пальто.Руки прижаты к бокам.

Что-то болит внутри, будто душу пытались выдрать клещами. Но оставили на месте. Она болтается внутри на лоскутках.

Маленьким зародышем жемчужины в створках раковины.

У меня впереди вечность, чтобы ее подлатать.

ох Шантрель.

иногда вас хочется просто отыметь.

Тринадцатая

Все то, что объективно происходит в реальности, сильно искажено обостренным восприятием рассказчицы. Чтобы ей сочувствовать, смотреть ее глазами, надо войти в созвучное состояние. Редко кому оно покажется комфортным, потому как обостренное восприятие чревато повышенной раздражительностью и усталостью от нее. Но иной возможности понимания этого рассказа нет. Шантрель, вы не всегда так пишите. Но когда так, читать-то легко, а принимать (близко к сердцу) очень трудно.