Клуб "Преступление и наказание"

Долинский учился в десятом. Парнем он был высоким, приятной наружности и очень одаренным. Пел на школьных концертах, числился на полставки в филармонии и, конечно же, солировал на всех клубных дискотеках.
Девчонки, ясно дело, сходили по нему с ума, тем более, что было от чего. Добрый, веселый и даже щедрый, на сколько мог себе позволить, Долинский пел то, что тогда было в моде: Тальков, Макаревич, немного Цоя. На Высоцкого не тянул, да и не стремился. Зато, когда он закрывал каждую дискотеку неизменным медляком «Замыкая Круг», девчонки, прижимаясь к своим парням, млели только от его голоса.
Отмороженная училась в восьмом. Тихая, абсолютно незаметная, по сути, никому не нужная, никто бы про нее до выпускного и не вспомнил, если бы она не пошла по стопам многих, влюбившись в звезду местного разлива.
Девчонки звали его Николя, делая ударение на последней букве. Парни обращались проще: Колян. А для Отмороженной он был Колей.

Цымбал, хмурый очкарик из девятого, мнивший себя реинкарнацией Маяковского бесконечное число раз пытался пристроить свои стихи в школьную газету.
Как он сох по Слетиной — вспомнить страшно. У него и погоняло-то было — Маньяк. Ольге он проходу не давал. Дарил шоколадки и цветы, во всех конкурсах чтецов участвовал неизменно с собственными стихами, посвященными, предмету своей любви. Ольга сгорала от стыда и всеми способами старалась держаться от Маньяка, как можно дальше.
— Цымбал, ну ты Маяковского точно читал, или по косой пролистывал?
Я не поклонник Владимира Владимировича, но ознакомился. И даже кое-что из понравившегося заучил наизусть. То, что все начинающие поэты — подражатели, я в восьмом классе уже знал. Но как можно абсолютное нарушение всех законов стихосложения прикрывать Маяковским еще не понимал. Впрочем, не понимаю и по сей день.
Цымбал злился, но не спорил. Его тягу к поэзии поддерживали все. Тем он и жил, но на сбитый ритм и редкое присутствие рифм ему не указал разве что ленивый.

Оля Слетина, выпускница, умничка, красавица, без сомнения золотая медалистка, уверенными движениями выводила на плакате нежно-кремовую розу. Плакат был огромным и на парте не помещался. Мы раскатали его на полу класса, прижав каждый угол банкой с водой, банкой с кисточками, красками и моим учебником по истории за восьмой класс. Слетина была эталоном женской красоты по версии всех мужиков нашей школы. Стройная, гибкая, натуральная блондинка с зелеными глазами, она обладала просто ангельски кротким характером и всегда носила белую блузку. Точнее, то блузку, то водолазку, то футболку, то свитер, но неизменно белое. Оля выглядела очень нежной, хрупкой и такой беззащитной, что с нее млел даже физрук, что уж говорить о парнях, начиная с седьмого класса и по выпускной.
Облизнув пухлые губы, Оля аккуратно прорисовывала жилки на ветке с шипами. Роза вышла как живая.
Декольте полупрозрачной маечки скатилось на плечо, показав бретельку бюстгальтера, но девушка не торопилась поправить, так была увлечена своей работой. Я молча перебирал собранные стихи.
— Ну, есть что стоящее? — Оля улыбается мне сочувственно.
Еще каких-то пол часа и рамочка на плакате будет закончена. Слетина пойдет домой, провожаемая тенью Цымбала. А я останусь до позднего вечера писать газету. Сроки выпуска, как всегда, поджимали.

Гейне и Мюллер. Поэты, лирикой которых я зачитывался в восьмом классе. Чем-то привлекала готика Эверса. Любовью я тогда интересовался, как физическим явлением. Читаешь книги — там все влюбляются, творят просто потрясающие вещи! Сумасшествие, которое можно оправдать только незнакомым, совершенно не понятным чувством. Смотришь кино — и там тоже самое. Ну как так? Откуда и почему? Как это происходит, что заставляет терять голову и совершать нелогичные, но однозначно красивые и возвышенные поступки? Короче, вычислял формулу…

В тот вечер Цымбал повел себя не логично.
Проводив Ольгу от окна до конца коридора тяжелым, голодным взглядом, он зашел в кабинет и присел возле плаката.
— Вот.
Передо мной легла школьная тетрадка. Зеленая. В клетку. 12 листов.
Вздохнув, я открыл ее и первое, что бросилось в глаза — ровные, аккуратные строчки. Каждая из которых сочилась горькой иронией, какой-то безнадегой и на столько черной тоской, что мороз драл по коже! Это были абсолютно взрослые стихи. За ними должен был стоять мужик, все испробовавший и переживший. Уставший. Что-то вроде «Абсента» Дега. Но никак не бездарный девятиклассник. Стихи были о жизни и, наверное, о любви. Но с такими образами…, что никакая школьная газета бы этого не выдержала.
— Ну что тебе стоит? Хоть раз, а? — тихо и с отчаяньем попросил Цымбал.
Я снова перечитываю, проваливаясь в самую настоящую поэзию, высказанную терпким, немного суровым, трезвым и в тоже время романтичным языком. Черт! Я никогда так не напишу…
— Это, вот это и… вот это. Согласен?
— Да, — парень громко выдохнул и я понял, что он не дышал все время, пока я выбирал стихи.

— Ты на дискотеку-то завтра пойдешь? — звонит мне домой поздним вечером Дема Фризен. Дема — это от Вальдемар.
— Да, если с газетой успею.
— Успеешь. А лучше вообще брось это дело, приходи! Слетина вон, только ради тебя и ходит.
— Ну вас в болото.
Я жму плечами и кладу трубку. Совсем с ума сошли? Она же взрослая, на два года меня старше! Так не бывает.
По пятому кругу читаю стихи Цымбала. Вот это я понимаю, это любовь! Как же нужно выстрадать такие строки?! Может когда я влюблюсь, наконец, и меня так же осенит?
Тихий стук, в комнату входит отец.
— Что читаешь?
Молча протягиваю тетрадь.
С каждой минутой лицо отца меняется. Я вижу понимание, положительную оценку с помесью удивления и восхищения на его лице.
— Ce poèmes sont beaux! — мой отец преподает французский.
— Quel rapport avec les Français? — не понимаю я.
— Verlaine, Rimbaud, Mallarmé? — спрашивает, кивая на тетрадку.
Снова жму плечами.
— Хорошие стихи! — отец возвращает мне тетрадь.

Отмороженная никогда не ходила на дискотеки. Ни на школьные, ни в клуб.
А сегодня пришла. Смотреть на нее, нескладную, в длинной серой юбке, обыкновенном синем свитере и простой косой вместо прически, было невозможно. Она сидела у стены, на скамейке спортивного зала и смотрела на танцующие пары. Просто смотрела. Без восторга или удивления, без любопытства. Может немного смущения было в ее глазах.
И только когда начинал петь Долинский стало понятным, зачем она пришла. В центре зала топтались обнявшиеся пары, кто-то зажимался по углам. Девчонки без пар вздыхали в сторону сцены. Никто на Отмороженную не смотрел. Да и я заметил ее абсолютно случайно. Шарил по залу глазами, потому что не знал, куда девать руки, когда Слетина прижавшись ко мне, положила голову на плечо.
Отмороженная вдохновенно смотрела в сторону Коляна, крепко сцепив пальцы, шепотом повторяя слова про застенчивые ивы.

Благодаря художественным стараниям Оли, газету подошли посмотреть практически все старшеклассники. Рамка из шикарного венка роз смотрелась великолепно! Полтора десятка стихов школьных поэтов обычно редко кем читались. Но не в этот раз.
— Шедевр! — коротко оценил Долинский творчество Цымбала.
Я согласно кивнул. Оля мне улыбнулась. Отмороженная стояла столбом, впившись глазами в ватман, словно там были не стихи, а ее личный смертный приговор.
— Точно хорошие? — громко и резко спросила она.
Я тогда кажется первый раз услышал ее голос. Низкий, хриплый, не красивый.
— Точно, — ответил Колян и недоуменно посмотрел на Отмороженную сверху вниз.

Теперь она приходила на каждую дискотеку. Странно, ну почему ее никто не замечал? Она же так необычно себя вела!
Цымбал добился внимания Слетиной. Сила поэзии была налицо. Все как в книжках и романах. Прекрасная дама не устояла перед напором пылкого рыцаря, спевшего серенаду и, по всей видимости, у них наклевывался школьный роман.
Отмороженная никогда не танцевала. Все композиции она просто отсиживалась в уголке, любуясь Долинским и иногда Слетиной. Обычно, на Ольгу девчонки смотрели или с восхищением, как на икону стиля или с завистью. А Отмороженная смотрела изучающе-ласково. Или даже как-то одобрительно. Словно они были очень близкими подругами, и Отмороженная радовалась за Слетину с Цымбалом.


Софья Львовна, учитель русского языка и литературы, кричала на меня так, что уши закладывало! Все эти «возмутительно», «недопустимо» и «как ты мог» лились на меня сплошным потоком, мешая уловить суть.
Я-то тут причем?!
То, что всю школу лихорадило — это понятно. За подростковый суицид никого по головке не погладили. Учителей первых потянули к ответу, когда раскрутилась история со стихами в школьной газете. Но я все равно не понимал, в чем моя вина.

Долинский шел из филармонии через парк.
— Привет! — шагнула ему навстречу Отмороженная.
— А… ты… привет! — сдержанно поздоровался Колян.
— Коль… а тебе правда стихи в газете понравились?
— Какие стихи?
— Ну, стихи, в школьной газете. Ты еще сказал, что это шедевр.
— Виталькины что ли, которые он для Слетиной накатал? Ну да. А что?
— Коль, а почитай мои. Может… тебе тоже понравится?
Отмороженная протянула Коляну толстый блокнот.
Колян поморщился, но взял.

Утром, он влетел в девятый класс и за шкирку выволок Цымбала в коридор.
— Чьи стихи в школьной газете под твоей фамилией? — прошипел Колян, шандарахнув очкарика об стену.
— Долинский, Цымбал, прекратите немедленно!
Историк, суровый, крепкий мужик растащил парней в стороны.
— Хана тебе! — пообещал Долинский, зарядив Цымбалу напоследок звонкого леща.

Восьмой класс гудел как пчелиный улей.
— Не, ну ты и дура, Отмороженная, ты куда лезешь, с такой-то рожей?
— Я б на месте Долинского обиделась, честное слово.
— Да не говори, парень уже по девочкам вовсю, а она со стихами!
— Замолчите, как вы можете? Животные! — срывалась на крик Людмила Александровна, учитель географии, но призвать класс к порядку у нее не получалось.
Новость о том, что Отмороженная посмела влюбиться в Николая Долинского и писала о своем чувстве стихи повергла в шок многих.

Стадион за школой создавал очень удобное пространство для всех желающих уединиться. Тут встречались влюбленные пары. Сюда приходили покурить обнаглевшие старшеклассники. И если планировался мордобой, то делать это было удобнее всего за школой. Между запасным выходом и основной трибуной.
Долинский бил без азарта, методично и только в лицо, каждый раз, когда Цымбал опускал руки.
— Да ладно, хватит уже, — процедил лениво кто-то из десятиклассников.
И Колян сразу отступил.
— Виталь, ты хоть на что рассчитывал-то? — хмыкнул кто-то из парней.
— Что у Отмороженной смелости не хватит признаться, что это ее стихи! — сплюнул под ноги хлюпающему кровью Цымбалу Дема Фризен.

Потом Долинский вернул Отмороженной блокнот и сказал, что стихи, конечно, классные и вообще все здорово, но…
Дома Отмороженная смешала кучу таблеток и выпила.

Скандал гремел долго. Кто только не разбирался в этой истории! И учителя остались виноватыми, просмотревшие талантливого, но одинокого ребенка. И классный руководитель, не сумевшая остановить травлю. Виноват был директор школы, который непонятно куда смотрел. Долинскому вытрепали все нервы, объясняя, что он должен был повести себя, как мужчина. Далее версии расходились. То ли мужчина не должен был бить Цымбала, то ли обязан был сохранить тайну Отмороженной, то ли ответить на чувства. А может и то, и другое, и третье. Почему-то Цымбала все понимали. Ругали конечно, но вяло. Боялись, что он тоже на себя руки наложит. Дома его выпороли. Общаговские рассказывали, что отчим ради такого случая хорошенько накачался водкой и лупил пасынка ремнем так, что крики были слышны и в коридорах, и на улице, несмотря на плотно прикрытую форточку в комнате.
Не пощадили и родителей. Долинскому-старшему влетело по партийной линии за сына, драчуна и забияку. А матери Отмороженной «добрые люди» посоветовали больше заниматься «заброшенной девочкой».
Она выжила. Двое суток реанимация не давала никаких гарантий. Но все же врачи справились.

Оля Слетина срывала газету, ломая ногти, подцепляя кнопки.
— Давай я помогу.
Облив меня злым, полным ненависти взглядом, Слетина начала рвать ватман, кидая куски в меня.
— Это ты во всем виноват. Слышишь? Только ты! Если бы не ты, вообще бы ничего не было! Это все из-за тебя, бревно ты тупое!
— Что из-за меня, я-то тут при чем?!
— Дебил, какой же ты дебил!
Зарыдав, Ольга швырнула в меня остатки газеты и убежала.
Я остался стоять возле стенда, так и не понимая, какая же собака ее укусила…

Больше никто и никогда не называл Еву отмороженной. Она не вернулась в наш класс. После того, как ее выписали из больницы, родители перевели дочь в другую школу. Долинский получил ужасную характеристику и загремел в армию. Оля окончила школу с золотой медалью, стала дизайнером и удачно выйдя замуж, уехала жить в Германию. Цымбала эта история ожесточила. Маньяком он, конечно, не стал, но нервы его с тех пор подводили часто. Он постоянно нарывался на ссоры, но драться не умел, поэтому били его за школой стабильно и жестоко. Порой несправедливо.
Я же… не понимал тогда поступок Цимбала. За пару месяцев до этой трагедии он нашел в школьной библиотеке несколько листков со стихами. Листы лежали на столе, их явно кто-то забыл. Цымбал все прочел и переписал. А потом пришла Ева и забрала свои черновики.
Что заставило тогда Цымбала попытаться обратить на себя внимание девушки, выдав чужие чувства за свои?
И зачем Ольга танцевала с ним на дискотеке, если, как потом выяснилось, ей было плевать на парня, на стихи и его любовь?
Я так и смог вспомнить, почему Еву называли отмороженной. Она не была такой никогда.
Мы были. Она - нет.
Такая история.

Хорошо написано, но роль рассказчика не ясна.

Не совсем то, зачем я прихожу на форумы типа ПиН, но прозведение все-равно интересное. Отлично показаны характеры + непростая ситуация, которую можно обозначить метафорой "история с географией".
Hе обьяснено в самом интересном месте: каким образом парень украл у девушки ее интимные стихи, адресованные другому человеку? С моей колокольни, лучше такое обьяснение акцентировать. Хотя, возможно, автор не сделал(a) этого намеренно, по какой-то причине. Или я вообще прочел невнимательно. По любому, в отличии от другой конкурсной работы, которую я просто не дочитал, этот рассказ баллы (размер их зависит от других произведений, которые я еще не видел) от меня получит.

Артур любит писать про подростков и первую любовь.

_________________
Фельдфебеля в Вольтеры дам. (с)
https://vk.com/id595229493

что-то такое из позднесоветских фильмов про школу. и написано кинематографично не смотря на сухость и сдержанность изложения.

Тот случай, когда сидишь теперь и думаешь: честно писать или ну нафиг этот конкурс, еще потом слез тут чьих-то не хватало... ))

Короче так.
Текст хороший. Порка там мимо лесом шла. Писалось ради чувств, первой любви и все такое. Только автор девочка))
Поясню. Интрига вокруг украденных стихов, правильно? Мужчина бы прорисовал, как стихи пропали и оказались у того парня. Для девушек это вообще не важно, главное же чувства. В самом деле: увидел - списал. Ага)
Далее. Объясните мне, как такое может быть, чтобы парень, танцуя с девушкой не знал куда ему руки деть? Ну, на плечи, например Автор не хотел, чтобы парень ее касался.
И что-то там еще такое...
Кстати, автор, а где перевод с французского? Носителей тут нет, что за неуважение к читателю?

Вряд ли перечитаю, так себе рассказ. Ну, или ближе к концу конкурса.
Для себя помечу, что автор Шантрель, может потом что-то поменяется.

Что-то в этот конкурс 2019 уже третье произведение про школьные страсти-мордасти.
Я свои школьные страсти-мордасти давным давно закрыл. Извините, не моё.

...

_________________
- Слушай, Стекляшкин, ты понимаешь, какая история вышла: от солнца оторвался кусок и ударил меня по голове. 

Захоти я написать что-либо на конкурс, написала бы этот рассказ. Потому что максимально на меня не похоже.

Но нет.

Артур, какие обиды, Вы о чем? Рассказ потрясающий. И я так не могу. Хотя при известном напряжении сил...

Butterfly, попробую вдогонку. Но я сейчас пребываю в некотором шоке от поведения предыдущего Верхнего - разочаровавшись в Верхних мужчинах вообще. А это для мейлдомного рассказа, сами понимаете, чревато.

История банальная, интриги нет, темы в сущности тоже. Но текст достаточно качественный. Не хватает воображения и выдумки, как мне кажется, читателю здесь просто не за что ухватиться.

Этот рассказ мог бы мне понравиться. Даже с учетом того, что он почти нетематический, и тема конкурса притянута за уши.
Но от рассказа "про одноногую собачку" все-таки ждешь большего. Эти рассказы трудно писать - я сам не умею . Но поучить попробую .
Самое главное: такие рассказы должны быть "гладкими", читатель должен в них постепенно погружаться, не задаваясь лишними вопросами, и "собачку" все же желательно в итоге прикончить .
А что имеем здесь?
Я постоянно спотыкался.
Как школьника взяли на полставки в филармонию?
Кто такой Колян?
Почему у них школьники разных возрастов так свободно общаются на равных? У нас между 8-ми и 9-ми, 9-ми и 10-ми целая пропасть была, а уж между 8-ми и 10-ми...
Как могла десятиклассница влюбиться в восьмиклассника???
Почему тихоню и "серую мышку" назвали Отмороженной? Такие клички дают оторвам.
Как могла умученная первой любовью школьница написать стихи под бывалого мужика??? Упомянутая для сравнения картина Дега вообще про алкашей.
Кто такой этот супермен-восьмиклассник, от лица которого повествование?
И т.д. и т.п.
В конце автор и сам задается некоторыми из этих логичных вопросов - и не находит ответа.
Короче, рассказ, на мой взгляд, с потенциалом, но сырой.