Клуб "Преступление и наказание"

Дописано того же числа, в одиннадцать вечера.
Волнение 6 баллов, килевая качка.

Весть, принесенная Дженкинсом, настолько меня ошарашила, что я безропотно позволил ему забрать бутылку, про себя горячо моля бога, чтобы на этом все и закончилось. После его ухода я долго сидел как пришибленный. В голове было абсолютно пусто. Что теперь прикажете делать? Куда прятаться? И если бы дело было только в бутылке... Впрочем, отсиживаться в каюте все равно не получится, служба есть служба... Может, не так все и страшно, в конце концов я на борту недавно и ничего худого сделать еще не успел...
Утешившись этим сомнительным доводом, я взял себя в руки и отправился в лазарет.
Верхняя палуба гудела, как растревоженный улей. Может, это только моя мнительность, но готов поклясться, что двое встреченных матросов из дневной вахты проводили меня какими-то странными взглядами. И даже послышался за спиной сдавленный смешок... Или все-таки показалось?
На мое счастье, у дверей лазарета уже ждал очередной мичман, бледный как смерть и явно только что вернувший назад свой завтрак. Он встретил меня преданным взором, в котором ясно читалось, что плевать ему на мое вероисповедание, происхождение и жизненные правила, если только я смогу (и желательно поскорее) унять его бунтующий желудок. Все-таки в моем положении есть и хорошие стороны... Я преисполнился к парнишке такой любовью, что не только немедленно и собственноручно высыпал ему в глотку требуемое снадобье, но даже позволил отлежаться на койке у себя в лазарете, пока окончательно не отпустит. И я был щедро вознагражден за это.
В благодарность за лечение и нечаянную передышку мичман поведал мне немало интересного. Оказалось, что новости я узнаю задом наперед - война-то началась, как выяснилось, совсем недавно, а вот вызвавшие ее политические перемены имели место быть намного раньше...
Согласно полученным депешам, его Величество король Яков Седьмой Шотландский и Второй Английский более таковым не является, а на престол взошел ярый протестант Вильгельм Оранский. И, если я правильно понял, он уже официально подтвердил свободу вероисповедания всех неангликанских протестантских направлений - но не включил в эту декларацию католиков. Молчание, которое воистину красноречивее всяких слов. Вскоре в Лондоне состоялась пышная коронация, в ходе которой новый государь горячо поклялся защитить от гонений протестантскую веру.
Господи, меня бы кто теперь защитил... И с капитаном я уже успел повздорить из-за какой-то ерунды, и патер Уилкс, при котором я пару раз не сдержался, теперь делает вид, что со мной незнаком... Или все-таки рано бить тревогу?
Кто боится порки, тот все равно что выпорот, говорят англичане. Что-то в этом есть. В конце концов, устав терзаться мрачными мыслями, я решил занять чем-нибудь голову. Слава богу, есть лабораторные записи, есть журнал, и притом все это, что греха таить, основательно запущено... Как говорится, не было бы счастья, господа хорошие...
Я торопливо перекусил на камбузе (по дороге туда и обратно стремясь привлекать к себе как можно меньше внимания). По возвращении в лазарет, тяжело вздохнув, оглядел хаос на письменном столе. И наконец почти силой усадил себя за труд, отчетливо вызвавший в памяти наименее аппетитный подвиг Геркулеса. Оставалось утешаться тем, что по крайней мере мне, в отличие от мифического героя, не приходится сидеть за прялкой, облаченным в женское платье...
Быть героем - занятие неблагодарное. Как мало было в его жизни радостей, славы и побед. И как много монотонного тяжелого труда, боли, грязи и унижений... Ладно, хватит бездельничать, сэр. За работу, и пусть вышеупомянутый достославный полубог послужит вам в том примером...
...Средство оказалось столь действенным, что я и не заметил, как наступил вечер. Правда, вначале сильно мешал шум голосов на палубе, должно быть экипаж обсуждал последние новости. Я встал, задраил окно и снова погрузился в работу. К десяти вечера в глазах начало двоиться от усталости. Только тогда я позволил себе прерваться и с удивлением обнаружил, что на душе и правда полегчало. С чувством честно выполненного долга я задул свечи и запер дверь лазарета. Чуть пошатываясь от качки и усталости, добрался до каюты. Глаза слипались, но впервые за долгое время я чувствовал себя так, будто какой-то вывихнутый сустав в душе встал на место. И даже прикладываться к бутылке, слава богу, для этого не понадобилось... Господи, спокойной тебе ночи, ты уж помягче со мной, ладно? Аминь...


Октября одиннадцатого дня, восемь вечера.
Штормит, косой дождь, ветер норд-норд-ост.

Черт бы побрал эту бесконечную качку, из-за которой у меня в лазарете побилась часть посуды. Как ни старайся закрепить на своих местах все, что можно и нельзя, обязательно следует новый толчок, и очередная склянка летит на пол. Ругаясь сквозь зубы, я собрал осколки и как мог навел у себя порядок. Пожалуй, хватит на сегодня, все равно в такую собачью погоду никто ко мне не сунется без крайней нужды.
Однако нет худа без добра. Боюсь сглазить, но последние дни прошли относительно спокойно. Первое время я был постоянно настороже, но долго так выдержать невозможно, к тому же никаких признаков опасности заметно не было. В конце концов, в который раз обругав себя за мнительность, я занялся своими обычными делами, и если бы не отсутствие бутылки в сундучке под койкой, можно было бы подумать, что мне просто привиделся дурной сон. Я уже, грешным делом, пару раз вспоминал недобрым словом Дженкинса, зря загубившего мои последние запасы живительной влаги. Джин меня решительно не устраивает, никак не могу к нему привыкнуть...


Октября двенадцатого дня, четыре часа пополудни.
Почти полный штиль. Ясно. Тепло.

... - Время наказаний, сэр.
Я вздрогнул и помотал головой, отрываясь от журнала. Сегодня работать было одно удовольствие, палуба под ногами не ходила ходуном, чернила не расплескивались, показавшееся после долгого перерыва солнце пригревало совсем не по-осеннему. Я потихоньку начал клевать носом. Голос мичмана вернул меня к действительности так неожиданно, что я даже не уловил смысла сказанных слов:
- Что, простите?
- Пожалуйте на шканцы, сэр, - терпеливо повторил белобрысый парнишка, глядя не по возрасту серьезными глазами, - вас одного дожидаются...
Ей-богу, услышь я эти слова в качестве приговоренного, это потрясло бы меня не больше, чем сейчас. Мне потребовалось все мое мужество, чтобы не показать перед мальчиком своего состояния. Но, боюсь, он все же понял, что со мной творится, потому что всю дорогу упорно изучал носки своих сапог.
Ясное голубое небо. Легкий ветерок, облачка, крики чаек. Залитая солнцем верхняя палуба. И привязанный к вантам полуголый человек.
...Или я уже умер, господь рассмотрел мое дело, и за грехи свои я был ввергнут в ад, где отныне снова и снова меня будут заставлять смотреть на ЭТО...
- Доктор! Вы меня слышите?
Слышу, капитан. К сожалению, потерять сознание мне не удалось. Сквозь звон в ушах я разобрал приказ, приблизился к мостику и получил в протянутую руку лист казенной бумаги.
Джереми Шелли. Двадцать один год. Пьяная драка, неподчинение начальству, порча казенного имущества. ЧЕТЫРЕ ДЮЖИНЫ.
- Вы не сделаете этого, капитан, - раздался в тишине чей-то срывающийся хриплый голос. И прошло несколько долгих секунд, прежде чем я осознал, что эти слова произнес я сам.
- Я вас не расслышал, повторите, пожалуйста, - голос коммодора звучал совершенно как раньше, разве что металла в тоне чуть добавилось.
Я заставил себя взглянуть на него. Презабавное, должно быть, я являл собой зрелище - пять футов пять дюймов роста, запрокинутая кверху рыжая голова, сверкающие на носу очки. А надо мной на мостике - капитан, спокойно ожидающий моего ответа. Только очень внимательный зритель заметил бы странное подергивание его левого века, будто он пытался подать мне знак... или, может быть, он просто щурился от ветра...
- Это неоправданное зверство,- выдавил я наконец, - я не буду в этом участвовать.
- Вы отказываетесь выполнять приказ? - уточнил голос сверху.
Ответить на прямо поставленный вопрос мне не хватило духа.
- Сэр, я боюсь, что...
- Отказываетесь или нет, доктор?
Я в отчаянии обернулся в сторону приговоренного, будто ожидая от него невесть какого знака, снимающего грех с моей совести. "Ведь вовсе не обязательно умрет, - шепнул тихий голос внутри головы, - два против одного, что выживет... Не делай глупостей, тебе здесь служить и служить..."
Я опустил голову. Взгляд уперся в аккуратно выведенные буквы приговора. ЧЕТЫРЕ ДЮЖИНЫ.
Вы когда-нибудь бывали в мясной лавке, капитан?
- Четыре дюжины - это прямое убийство, - произнес я, умирая от страха, - я отказываюсь.
На шканцах стало очень тихо. Я отчетливо расслышал плеск волн за бортом, скрип палубы и прозвучавший над всем этим голос капитана:
- Вот вы и возьмете на себя одну дюжину, сэр.

---------------------
продолжение следует.

_________________
Ром, мужеложство, порка и другие полезные лекарства...

Просто из любопытства - смотрели ли Вы фильм - тот, что Тралберг снял с Гэйблом и Кэгни в 1935-м?

Не люблю обламывать, поэтому своим мнением про Ваш рассказ делиться не стану.

Спасибо, что пожалели... Нет, не смотрел, да и вопрос, судя по всему, был риторический...

_________________
Ром, мужеложство, порка и другие полезные лекарства...

_________________
"все пчелы пpилетали с медом, а одна - такая маленькая и вpедная - с дёгтем"

(того же числа )

- Вот вы и возьмете на себя одну дюжину, сэр.

* * *

... Почему я спокоен? Или это просто дурной сон? Только во сне я бы осмелился вести себя подобным образом...
- Вы не имеете права, - заговорил я, все отчетливее сознавая, что очнуться от этого сна мне не суждено, потому что я не сплю, - я джентльмен и обладаю неприкосновенностью...
Последние слова прозвучали совсем уж неубедительно. Капитан ответил ровным голосом, подчеркнуто глядя не на меня, а вбок:
- Уже не обладаете, сэр. Потрудитесь оставаться на своем месте, этому человеку сейчас понадобится ваша помощь. Вы сопроводите его в лазарет и обработаете раны. Теперь ему предстоит получить только три дюжины, так что за него можете не беспокоиться. Подумайте лучше о себе. Советую вам приготовить заранее все необходимое, чтобы завтра кто-нибудь мог оказать помощь вам самому. Затем Джиллет конвоирует вас до каюты, где вы останетесь под стражей до утра. Так как вы джентльмен, вы не будете забиты на ночь в колодки, и вам не придется плести себе кошку - за вас это сделает Дженкинс. Кроме того, завтра утром вам помогут раздеться для наказания, вы имеете на это право. И мой вам совет - проявите мужество. Боцман, можете начинать.
... Кто боится порки - все равно что выпорот... Если даже смотреть выше моих сил, что же будет утром...
Ничего, скоро узнаю...
Я не мог оторвать глаз от спины Шелли. Должно быть, так же завороженно приговоренный к повешению смотрит на рею, где его сейчас вздернут. Помощник боцмана взял в руки кошку и отступил на пару шагов для замаха.
Резкий свист. Звук удара, как плеск вылитой из ведра воды. Девять отчетливых следов поперек лопаток. Хриплый стон.
- Раз, - прозвучал голос боцмана.
- Выдержи, как мужчина, - серьезно посоветовал человек с кошкой и отвел руку для второго удара.
Тело наказуемого выгнулось дугой, а руки судорожно стиснули выбленки вантов. На этот раз Шелли удалось сдержать крик. Новые девять полос на спине налились кровью.
- Два.
Замах. Свист. Стон.
Замах. Свист. Крик.
И снова, и снова, и снова...
Я давно потерял счет ударам, я оглох от пронзительных воплей жертвы, неправдоподобно яркие полосы раз за разом перечеркивали белую кожу, а конца все не было видно. И я знал, что теперь уже никуда не денусь - буду стоять и смотреть.
Стоять и смотреть...
Стоять ...
И тут размеренные звуки наказания прервал грохот мушкетного выстрела. Он прозвучал откуда-то сзади, из-за спин столпившейся на шканцах команды. На лице одного из матросов отразилось безмерное удивление и обида. Он прижал руку к груди, будто пытаясь заслонить от чужих взглядов расплывающееся по рубашке алое пятно. Затем он беззвучно рухнул на палубу лицом вниз.
И тут же, без перерыва, грянули две пушки.
Уже ничего не понимая, я обернулся назад.
Люди вокруг меня заметались, канониры бросилась к пушкам, кто-то из офицеров выхватил шпагу и ринулся вперед, прямо навстречу вооруженной, разношерстной, улюлюкающей толпе, невесть откуда появившейся на шканцах. Его тут же сбили с ног и затоптали, будто и не заметив препятствия. В мгновение ока нападавшие заполонили палубу, а из-за их спин все прибывали и прибывали новые. Завязался бой.
Команда дрогнула и подалась назад, сметаемая отлаженными ударами наседающих на нее людей, вооруженных абардажными палашами, кавалерийскими саблями, пиками, мушкетами и какими-то громоздкими, допотопными пистолями, которые, однако, действовали еще вполне исправно...
Капитан, пробивающийся сквозь топпу атакующих с обнаженной шпагой в руке, что-то хрипло кричал, обращаясь к своим, но за звуками царившего на палубе хаоса его не было слышно. Снова ударила пушка, шканцы и полуют заволок едко пахнущий пороховой дым. Я прижался спиной к фальшборту, почему-то даже не пытаясь пригнуться, слишком велико было потрясение, и только ошарашенно вертел головой из стороны в сторону, будто боясь упустить хоть что-то из происходящего. Как потом оказалось, это было наиболее рациональное поведение, хотя меньше всего в ту минуту меня занимала собственная безопасность - для разумных мыслей в голове просто не осталось места. В ужасе я наблюдал за тем, как за спиной Норрингтона выросла гигантская черная фигура, а вслед за этим на его голову обрушился удар длинного багра...
- Вы окружены, джентльмены. Бросайте оружие. И поживее, пока я не передумал.
Эти слова произнес скучноватый будничный голос, принадлежащий выступившему вперед небольшого роста господину, который, в отличие от своих людей, был одет вполне пристойно. Табачного цвета камзол с позументами, явно не с чужого плеча. Круглое, гладко выбритое лицо, небольшое брюшко и лысина. Белые пухлые руки сложены на груди. Пальцы украшены парой перстней. Не будь я свидетелем только что происходившей бойни, я мог бы принять бы его за преуспевающего горожанина или чиновника. Безмятежные серые глаза с искренним интересом следили за оставшейся на ногах командой. На палубу полетел мушкет. Потом другой. Третий. Глухо звякнула брошенная сабля. Через минуту оружие побросали все, а у замешкавшегося офицера шпагу выбили из рук пистолетным выстрелом. Он скорчился и прижал покалеченную руку к груди, не смея закричать.
- Браво, господа. Я знал, что мы поладим, - кивнул человек в табачном камзоле. - Разрешите представиться - Бартоломью Финч, новый капитан этого судна.

---------------
Продолжение следует

_________________
Ром, мужеложство, порка и другие полезные лекарства...

Хорошо пишете, Айзик!Мне понравился сам стиль изложения.И реалии описаны неплохо.Мой решпект!

_________________
Делюсь позитивной энергией разновсяко.