Клуб "Преступление и наказание"

Детство у нас с младшим братом Пашкой было суровое. Воспитывая нас, родители жестко били всем, что под руку попадется. Мать, например, любила шнуром от кипятильника пороть. Однажды я ее чем-то сильно прогневал. Гналась за мной через весь дом, догнала на крыльце, свалила на бетон, не спеша обулась в кирзовые сапоги и примерно с полчаса с наслаждением топтала меня ногами, норовя попасть по нижним рёбрам.
Папенька наш в те годы был весьма хозяйственным и тянул домой что ни попадя. Пока жили в деревне Пеклихлебы, где он работал помощником агронома, то он не только забил весь балкон стекловатой и оранжевым легкокрошащимся утеплителем, но и наворовал из колхозной столовой столько черного перца, что мы потом еще долгие годы перец ели. Когда отца назначили директором свежесозданного совхоза и мы переехали в деревню Горовка, то эта хозяйственность перебралась вместе с ним.
Шли годы, быстро лысеющий папенька по-прежнему тянул все, что плохо лежало. Временами даже умудрялся утянуть то, что лежало хорошо. Однажды он вернулся откуда-то.
– Что вы забились как сурки? Почему батьку не встречаете? – поприветствовал он нас с Пашкой, входя в дом. – Я всегда отцу стремился помочь, а вам, дармоеды, лишь бы спрятаться да книжки читать.
– Валь, я там мясо привез. Ты разбери его.
– Влад, шуруй к «летучке» Лобановой и принеси мясо, – продолжал раздавать указания pater familias .
– А где оно там лежит?
– В кузове, в мешке. Даже такой неуч как ты не перепутает. На крыльце его положи, мать разберет.
Я, покорный воле отца, пошел через дорогу. Открыл дверь в КУНГ и нашел лежащий на полу дерюжный мешок. Забросил мешок на плечо и принес домой. Поставил, как было приказано, на крыльцо. Там у нас такая невысокая лавка с отделениями, в которых хранилась старая обувь, натащенная папашей, стояла. На эту лавку и поставил. Мать вышла на крыльцо и стала изучать содержимое мешка, а я пошел разжигать костер, чтобы поставить варить харч нашим свиньям.
– Вить, мешок тяжелый! – внезапно завизжала она.
– И что? – лениво поинтересовался жующий за столом в прихожей отец.
– Как что? Целая голова свиная! И окорок!
– Не ори ты, дура. Услышат же!
– Вить, из-за твоей лени Влад надорвался!
– Да что ты голосишь? Ничего он не надорвался.
– Влад, иди сюда, – позвала меня мать.
– Зачем? – подозревая подвох, поинтересовался я.
– Иди сюда немедленно, урод!
– Да не пойду я!
– Вить, ну ты и хамоидол ленивый! Ребенка искалечил!
– Да заткнись ты уже! Влад, немедленно подойди! – заорал отец.
– Зачем? – я все меньше и меньше хотел подходить к истеричной мамаше и выскочившему на крыльцо отцу. Он вообще не любил, когда его во время сна или еды тревожили…
– Он еще спрашивает! – мать внезапно швырнула в меня чугунок, в который собиралась укладывать мясо. – Еще пререкается, скотина! Хватит грубиянить!
Бросок был для меня полной неожиданностью, и я не сумел на него среагировать. Чугунок как пушечное ядро врезался в правую ногу, ослепительной вспышкой боли сбив меня на землю.
– Хватай его, пока лежит! – теряя сознание от боли, услышал я.
Пришел в себя от бодрящих ударов.
– Я тебя научу, как родителей уважать! – приговаривала мать, хлеща меня кожаным
отцовским ремнем. – На всю жизнь запомнишь, как тяжелые мешки носить!
– Дай ему, Валь, как следует! – отец стоял неподалеку с тарелкой жареной картошки в руке. – Совсем от рук отбился, козленок!
Я попытался вскочить и убежать, но упал от боли в колене.
– Что скачешь, как козел? – поинтересовалась мать, прерывая избиение.
– Нога!
– Что нога?
– Нога поломана!
– Валь, ты ребенка покалечила! – проявил заботу папаша. – Ты сущая Горгона!
– Покажи ногу! – потребовала мать, приседая на корточки. – Это из-за твоей все лени, Витя! Если бы ты не был ленивым как мерин и сам принес мешок, то этого бы не произошло!
– Чугунок ты бросила!
– Я переживала, что он надорвался, когда волок такой тяжеленный мешок, – легко нашла оправдание мать. – Это ты во всем виноват! Чурбан бесчувственный! Правильно мать твоя говорила: «Витина лень родилась раньше Вити».
– Маму не трожь! Лучше посмотри, что с ребенком. Свиньям уже давно варить пора, а он валяется.
Осмотр выявил опухоль колена и скопление красно-желтой жидкости.
– Вить, у него нога опухла. И как мешок какой-то с жидкостью под коленом болтается.
– Ничего страшного. Походит с костылями, ему не привыкать.
– Какими костылями? Ты же их продал, дебил лысый! – вновь начала истерить мать. – И за что мне такое наказание! Господи!!!
– Да ладно, чего ты ноешь? Возьму у деда, у Чумазова. У него как раз где-то один костыль валяется. Владу на одну ногу и одного костыля хватит.
– Витя, какой же ты бесчувственный!
– Можно подумать, ты чувственная! Да что с тобой разговаривать! Тьфу на тебя, – папаша вернулся в дом и продолжил прерванный ужин.
– Мясо не забудь разобрать, а то пропадет, – донеслось из дома через открытую дверь.
– Да, точно, надо же мясо разобрать, – мать встала с корточек и направилась к крыльцу. – Влад, ты полежи пока. Нога от земли охладится и пройдет. А костер Пашка сегодня потопит.
– Павел, твой брат получил травму. Иди и подбрасывай дрова в костер, а как сварится, позовешь батю снять, – прокричала с веранды.
– Валь, я устал. Сами снимете с Пашкой вдвоем, – нервно отреагировал отец. – И хватит так орать. Вся деревня будет знать, что придурок ногу сломал.
– Вить, ты думаешь, там перелом? – испуганно прижала руки ко рту мать.
– Да мелочи там. Какой перелом? От чугунка что ли? Ушиб коленки, да и все дела. Завтра все пройдет, вот увидишь.
– Надо мазью помазать.
– Точно, как говорится, из мази в князи, – согласился папаша. – Помажь Валь, помажь. Хуже точно не будет.
Нога не прошла. На завтра колено распухло еще сильнее и не давало мне встать на ноги. За неделю опухоль более-менее спала и я начал понемногу ковылять по дому и двору, выполняя возложенные на меня обязанности. Видя, что само собой ничего не проходит любящий папенька через месяц отвез меня в районную больницу.
– Эскулапу скажешь, что ударился коленом об кресло, – наставлял по пути в райцентр. – А то мать из-за тебя, дурака, могут в тюрьму посадить. Понял, шельмец?
– Понял, скажу, что сам ударился.
Врач принял нас по рекомендации матери. Она лично знала всех врачей в районной больнице и многих даже в Клиновске. Он диагностировал пробитую коленную чашечку и выписал направления в областную больницу на откачивание жидкости. В областной больнице именитый хирург, с которым мать имела шапочное знакомство через бабок-знахарок, диагностировал у меня некую «болезнь Осгуд-Шляттера » и, откачав жидкость из, так называемой, «гигромы» пообещал:
– До свадьбы заживет!
Хирург оказался обманщиком. Нога не только не зажила до свадьбы, но и напоминает о себе болью и сейчас. Отец же еще где-то пару лет после этого случая, глядя как я хромаю, ласково называл меня «Гуляй-нога».

Хорошо написано, с чувством, с толком, расстановкой, атмосфера деревенской жизни в последний голодный год очень ощущается. Только.. Отец гг, он просто Гозер-разрушитель какой-то!

А вот это чересчур, на мой взгляд.

Родители в этой семейке скопидомы. К детям они относятся как к важному ресурсу. Намеренно портить этот ресурс? В курей же мать чугунками не кидается?

Не знаю, не знаю, но, мне кажется, все это - и дисморфофобия, и мазохизм - от родительских табуреток. А не мазохизм от дисморфофобии .