Клуб "Преступление и наказание"

– Ну что, допрыгался, шкет, думаешь, умнее всех? А ведь я тебя предупреждал: не высовывайся!
Денис замер, каждой напрягшейся, закаменевшей мышцей почувствовав, что не сможет ни убежать, ни даже сдвинуться с места – и Серый это знал. Серёга был – живым, с прищуром ничего не выражающих прозрачных глаз, модной стрижкой и спортивной сумкой через плечо. Он был таким же, каким выписывал строчки чеканных шагов на школьных линейках, а потом той же рукой, что держала древко знамени, бил под дых за гаражами. Наверное, таким же безжалостно-спокойным он будет за секунду до того, как сокамерник, загнанный в угол отчаянием и безысходностью, полоснёт ему по горлу заточенным черенком алюминиевой ложки.
Денис почувствовал, как внутри захолодело – бессильно, обречённо: вот сейчас Серый подойдет и коротко, жёстко сунет кулаком в солнечное сплетение.
– Етить-воротить, ты опять за своё?! – вслед за неожиданным для обоих голосом и буханьем резиновых сапог возник запыхавшийся мужичонка в потёртом кожаном кепарике.
– А ну пшёл отсюда, гопота позорная! И не вздумай нассать в подъезде, не то напущу на тебя тёщу – узнаешь, почём фунт лиха!
Денис ошарашенно смотрел, как Серёга, мелькая синей адидасовской сумкой, скрылся за ржавым боком гаража, а мужичонка, потрясая дворницкой метлой, всё выкрикивал ему вслед угрозы про чью-то тёщу.
– Ээ, паря, да ты у нас недавно. Ну давай знакомиться что ль: Василий, здешний дворник.
Вытерев о джинсы взмокшую ладонь, Денис протянул её для приветствия, представив, как, наверное, нелепо всё смотрелось со стороны: здоровый взрослый мужчина замер от страха перед школьником. Да и вид у него сейчас был, вероятно, странный: потёртые джинсы, домашние вьетнамки, футболка с надорванным рукавом, трехдневная щетина, всклокоченные волосы. Но Василий, казалось, ничему не удивлялся и, радушно потискав в жёсткой пятерне руку Дениса, тут же предложил свою помощь в поиске.
Через минуту они уже шли по пустынной, сумеречной улице, сжатой с обеих сторон чернеющими коробками блочных домов. Старчески согнувшиеся уличные фонари скупо цедили желтоватый свет.
– Я, паря, тут все закоулки знаю, так что найдём, не сомневайся, не ты первый, не ты последний, – Василий поглаживал рыжеватую бородку и, казалось, с хитрецой поглядывал на Дениса.
– Что мы ищем-то? – проговорил Денис и тут же провалился на всю длину ноги в глубокую выбоину в асфальте.
– Этете, – засуетился Василий, подставляя плечо, – нет, паря, так мы с тобой далеко не пройдём, ехать надо, а то все ноги переломаешь.
Только успел Денис опереться на колено, как почувствовал, что в бок вцепилось что-то горячее, клыкастое, вылетевшее чёрным комом из темноты, но, получив удар от прицельно прилетевшей метлы, с визгом умчалось в породившую его мглу.
– Прокусил? Ах ты, мать чесная, проглядел я его, опять проглядел, ну что ж ты будешь делать, а ведь знал, что появится, знал, – Василий, не переставая сокрушаться, помогал встать, отряхивал налипшую грязь.
– Не успел. Клочок от джинсов только вот, – с шумом выдохнул Денис и брезгливо оторвал обмусоленную ткань. – Кто это был?
– Да волчок серый. Так-то он безобидный, но не доглядишь – может и бок прокусить. Ууу, тварь лесная, – Василий ещё раз замахнулся метлой в сторону светящихся неподалеку глаз. Те в ответ окончательно скрылись.
– Вася, где я? Что это за город? Почему здесь Серёга, ведь он давно погиб на зоне? Что за волк? Что за яма?
Денис сел на корточки и обхватил голову руками. Ни шага, ни полшага не сделает он по этой сумеречной земле!
– Вставай, паря, вставай, не убивайся так, держись за меня и вставай. Искать надо, что ж сидеть тут даром? А город какой? Известно какой. Саразань. Не видел разве указатель? Указатель мы там поставили. Давно ещё, - Василий говорил без пауз, певуче, увещевательно, как детей уговаривают съесть ещё ложечку «за папу».
И тут же, словно услышав уговоры дворника, к ним подрулила газель. Ослепила фарами, скрежетнула дверью, втянула в пахнущее пылью нутро.
– Маршрутка – это хорошо, паря, – пропел Василий, старательно устраивая метлу в узком проходе. – Это лучше, чем «Ока». Там водителем нежить, попахивает, знаешь, да и сядешь вдвоём – уже как селёдки в бочке.
– А здесь кто водителем? – Денис спросил, лишь бы не промолчать в ответ.
– А тут блондинка, штучка этакая, – Василий прищёлкнул языком, показывая, что точно «штучка». – Доедем до пустыря, а там, глядишь, и найдём что нужно.
– Почему именно до пустыря? Вы думаете, всем нужен этот ваш пустырь? Будто в Саразани нет банка, магазина, офиса, наконец, – вслед за прозвучавшим с переднего сиденья баритоном в тусклом освещении единственной неразбитой лампочки показалось печальное лицо седого мужчины в очках.
Глаза за стёклами несколько секунд цепко буравили Дениса, после чего грустный господин изрёк:
– Хотя этому да, на пустырь.
И больше уже не проявлял интереса.
– Налоговый инспектор, – шум газели позволял Василию не опасаться, что мужчина в очках его услышит. – Важная персона. Многие его ищут. А когда-то косяками бесов…
Но тут газель сильно тряхнуло, что-то в её механических внутренностях хлопнуло, и, дёрнувшись в судороге агонии, она заглохла.
– Ну что вы сидите, – заверещала блондинка, наполовину высунувшись в пассажирский салон, – разбудите его, растолкайте, надо же кому-то её на свалку опять тащить!
Инспектор с Василием, проявив привычную прыть, принялись наяривать кулаками какой-то шерстяной мешок, лежащий на заднем сиденье газели. В ответ на эти усилия мешок издал утробный звук, открыл светящийся изумрудом глаз и медленно принял вертикальное положение, обнаружив при этом некое подобие рук и ног.
– Ну давай, бука, давай, не ленись, иначе в следующий раз и поехать-то будет не на чем, – Денис уже знал, что в деле увещеваний Василию не было равных.
Протискиваясь бесформенным телом к двери, мешок вдруг остановился рядом с Денисом и отчётливо пробасил шерстяным нутром:
– А тебя я заберу!
– Иди, иди, забиральщик нашёлся, – Василий дал увесистого пинка, и бука, обиженно хрюкнув, вывалился из газели. Вслед за ним поспешили оставить маршрутку и все пассажиры.
– Почему он меняет свои формы? – уже переставая чему-то удивляться, Денис смотрел вслед буке, легко несущему газель с блондинкой на ставших вдруг мускулистыми руках.
– Да кто ж знает, какой он на самом деле. Он и сам не знает. Ладно хоть маршрутку на свалку таскает, а то бы вовсе толку от него не было. Ну пойдём, паря, до пустыря уже рукой подать.
– А может, всё же в банк заглянете? Или в магазин? – в голосе инспектора слышалась уже вселенская печаль.
– Да кто же в этот магазин заглядывает? Это видел? – Василий закатал рукав толстовки, показывая шрам от чьих-то зубов. – Вот то-то же, с тех пор и не хожу.
Ещё раз печально вздохнув, инспектор растворился в воздухе, оставив после себя едва уловимый запах серы.
– Яко тать в нощи, – осуждающе покачал головой Василий, – утро вон в двух шагах, так нет, всё ночью надо, ночью.
Утро действительно было в двух шагах, сделав которые Денис беспомощно оглянулся, впервые поняв, что выражение «не видеть дальше собственного носа» – это не просто фигура речи. Густой туман, напитывая воздух влагой, приглушая звуки, был полон чьих-то шёпотов, его прикосновения были словно осознанными, живыми.
– Вася. Василий! – голос Дениса оттолкнулся от невидимых стен множественным эхом.
- Не кричи так, паря. Её разбудишь. Не надо будить до срока.
Оказалось, что Василий был совсем рядом, но почти невидим в плотной взвеси микроскопических капель. Стараясь удерживать в поле зрения ветвистый конец метлы, Денис шёл по жухлой ледяной траве, чувствуя, как холод проникает в него через намокшие ноги, поднимается всё выше, перехватывает дыхание.
Скамья с неподвижно сидящей женщиной возникла так неожиданно, что у Дениса вырвался короткий вскрик, от которого ресницы её широко раскрытых глаз видимо дрогнули. В облике женщины не было ни одной краски, делавшей её отличной от тумана: серое платье, в которое она была словно обёрнута, прямые струи светлых волос, бескровные губы, бледность до синевы и глаза – белёсые, лишённые зрачков. Они смотрели на Дениса в упор, словно стеклянные.
– Она спит с открытыми глазами, – едва шевеля губами, шепнул Василий.
– Я её уже видел. И в эти глаза я уже смотрел.
***
Это было после ухода Лены. «Я устала, Денис. Мне скоро тридцать, пойми. Десять лет прошло, а ты всё боишься чего-то. Чего? Нашего будущего? Ребёнка? Семьи? Ты словно остановился, и всё только повторяется, повторяется. Дни склеиваются в один. И тебя это устраивает». Они сидели на кухне, курили, молчали, а потом она просто встала – и ушла.
Он проснулся в пустой квартире. На него смотрел квадрат окна, заполненный белёсой пустотой. Потом он понял, что это был туман. Позвонил Лене, услышал гудки. Как был – в домашних вьетнамках, небритый – пошёл на автостоянку. На ходу за что-то зацепился, не заметил, порвал рукав. Долго ехал куда-то, всё равно куда. В тумане. В пустоте. Потом свернул. Там был какой-то указатель.
***
– Кто Она?
– Да по-разному, паря. Каждый для Неё своё имя находит.
– Это не тот страх, Василий. Вы все – другие, и даже Она. А тот – это часть меня. Но я не знаю его имени, – Денису показалось, что его отчаянный шёпот прозвучал оглушительно, но Её глаза всё так же оставались стеклянными.
Они шли быстро, разрывая туман своими телами, а когда тот закончился – так же резко, как начался, – на них опять упал сумрак. Идти было некуда: ещё шаг – и они сорвались бы в смоляно-чёрные воды настолько широкой реки, что другой берег лишь угадывался в тёмной полоске и вспыхивающих красных зарницах.
– Вон там она, на том берегу, паря.
– Кто «она»?
– Саразань. Неизвестность. Многие приходили её искать, но все оставались на этом берегу. И ты, паря, не ходи туда. Шут с ней, с этой Саразанью, с ней жили и живут, и ты проживёшь.
Денис опустился на траву, и вся немыслимая усталость дня придавила его к земле. Тёмная масса воды обрывала его поиск: всё, от него больше ничего не зависело.
– Что это за река, Вася? – голос прозвучал бесцветно, голос проигравшего.
– Бездонная. Так её все зовут.
Василий опустился рядом с Денисом, приобнял за плечи, пытаясь сократить срок его привыкания.
– Вась, а тебя-то, дворника, когда ж я боялся? – Денис пытался усмехнуться, но получилось жалко, бессильно.
– А это «Не поступишь в институт – в дворники пойдёшь» помнишь? – Василий хохотнул. – Я, паря, можно сказать, тут навечно.
– А что там к берегу прибито на вашей Бездонной?
– Лодка. Но ты, паря, не думай на ней плыть, кто её знает, что это за лодка. Прибило её лет тридцать назад. Всё догнить не может.
– Тридцать, говоришь? – Денис почувствовал, как вслед за узнаванием внутри разрастается ледяная изморозь.
***
Конечно, это было именно тридцать лет назад. Он, пятилетний, играл с мальчишками в прятки и прыгнул с берега в эту самую лодку. Залез под скамейку на корме и долго просидел там, чувствуя, как лодку слегка покачивает. Когда выбрался, с ужасом увидел водную ширь со всех сторон: перегнившая верёвка, которой лодка была привязана, оторвалась, и хлипкое судёнышко оказалось во власти речной стремнины. Плавать Денис тогда не умел, вёсел в лодке не было, да и вряд ли он, городской ребёнок, приехавший в деревню погостить, сумел бы с ними справиться. Эта беспомощность усиливала страх: он был в полной власти течения, и мог лишь зажмуривать глаза, если лодку несло на топляк или небольшую водяную воронку. Последние дома деревни скрылись, по одному берегу темнела стена леса, по другому – за кустами ивняка тянулись безлюдные поля. Вцепившись в скамейку, Денис чувствовал бездонность тёмно-зелёной массы воды, от которой его отделяли лишь тонкие доски зыбкого днища. Он не плакал, не кричал, ему казалось: закричи он – и лодка закачается, зачерпнёт воду низким бортом, и её утянет вниз. Единственным звуком в давящей тишине было глухое звяканье ржавой консервной банки, которая от малейшего дрожания лодки моталась от одного её борта к другому. Скоро он понял, зачем здесь эта банка: где-то в лодке была небольшая течь, и вода начала просачиваться, медленно покрывая дно, обволакивая холодом его одетые в детские сандалики ноги. И страх, невыносимый, враставший острыми ледяными иглами, как изморозь на окнах, уже не существовал отдельно, становился его частью.
***
Денис подошёл к лодке. Да, та самая, с той же готовой разорваться верёвкой, без вёсел, с жестяной банкой-черпалкой. Он сделал шаг на зыбкие деревянные доски днища.
– Паря… – донеслось с берега.
– Спасибо, Вася, – оглянувшись, Денис увидел, что его уже порядочно отнесло. – Я посмотрю в глаза этой Саразани, Вася, посмотрю!
Денис долго всматривался в низкорослую фигурку на берегу, едва различая, как она машет ему своим потёртым кепариком, потом сел на скамейку и взял банку: ему нужно вычерпывать воду. Нужно. И тогда хоть что-то будет от него зависеть.
***
Тогда, тридцать лет назад, нашли его уже в сумерках. Лодку давно прибило к берегу, затянуло в камыши, а он всё сидел на скамейке, стиснув её онемевшими руками.

Ништяк! (в детстве это означало высшую степень восторга)... Даже говорить ничего не хочется...
а еще есть?

Очень бы хотелось что-нибудь ещё разместить, чтобы услышать это вдохновляющее "Ништяк"! Нет пока, но буду писать.

Спасибо, Arthur, Вы здорово вдохновляете!

Это вам спасибо. Как в детстве побывал.
Макс (это мой брат) - соня та еще и запрещал мне читать по ночам даже с фонариком. А под одеялом я задыхался. Выручал гараж и автомобиль отца. Я туда забирался летними ночами (а иногда и зимними) и читал. Это было охрененное состояние, когда ты потом еще полчаса сидишь в оцепенении от прочитанного и в сон не проваливаешься и нет никаких сил выбраться из своего укрытия.
Вот смотрю на кипу своих бумаг... а вижу советский пломбир и лимонад "Буратино". Я их как-то ночью взял в машину, попировать, зачитался... ну и...))

Irra, а можно нескромный вопрос? Точнее два нескромных вопроса? Черт, волнуюсь, словно в спортивном лагере к самой популярной девочке-гимнастке собрался подкатить))
- А вы издаетесь где-нибудь? Просто с трудом верится, что такой талант и не печатается...
- И если все же нет... А хотели бы?

Нет, Arthur, я нигде не издаюсь. Я писать-то всего два года назад начала. Вдруг как-то получилось. Мне достаточно того, что мои рассказы здесь вот есть и ещё на одном форуме. Да я и не считаю свой уровень достойным печати. Эта вот "Саразань", например, на прошедшей Грелке даже в финал не вышла )).

- Мне достаточно того, что мои рассказы здесь вот есть и ещё на одном форуме.
- Хорошо, я вас понял.

- Да я и не считаю свой уровень достойным печати.
- А я б купил вашу книгу))

- Эта вот "Саразань", например, на прошедшей Грелке даже в финал не вышла )).
- Ага. А Шаляпина в хор не взяли, а Эддисона учитель считал не очень умным))

Irra, простите, если мои вопросы были бестактными и неуклюжими. Мне правда очень нравится вас читать. Буду ждать новых рассказов.

Мне этот рассказ на Грелке показался одним из лучших, голосовал за него. И подумать не мог, что Ваш.

Литературно, богатые живые образы, затягивающий мистицизм, мощный финал.
Очень понравилось.

Спасибо, Butterfly, feyerverk!

Да, feyerverk, я читала Ваш отзыв - спасибо за него, очень вдохновил, поскольку Грелка, да, это не "терапевтическая песочница" ))
Но в целом мне понравилось. Большая часть отзывов объективна, строится не на личностных пристрастиях, а на понимании сильных и слабых сторон текста. Главный трэш - написать рассказ за три дня. Вот это почти запредельно.

Да... Меня, кроме того, несколько выбивает из колеи необходимость в сжатый срок прочитать и оценить столь внушительный объем произведений. Но опыт участия в целом интересный и положительный.

[quote="Irra"]Нет, Arthur, я нигде не издаюсь. Я писать-то всего два года назад начала. Вдруг как-то получилось. Мне достаточно того, что мои рассказы здесь вот есть и ещё на одном форуме. Да я и не считаю свой уровень достойным печати.[/quote]

Цыплят по осени считают, да?))
От души поздравляю!
Вы необычайно талантливы!
Можно мне автограф?

На новом форуме, пожалуйста...


http://www.clubpn.org/phpBB3/index.php