Посмотрел вчера в самолете "Андрея Рублева" и "Служебный роман". В "Андрее Рублеве" целых две тематические сцены. Есть еще, правда, круглощекий ученик Андрея Фома, которого Рублев-Солоницын по-отечески наставляет (словами), а стоящий еще выше по иерархии Феофан произносит мечтательно "Драть бы и драть по субботам, что сидорову козу", однако на полноценную тематическую сцену эпизод, конечно, не тянет. Итак, сцена первая. Новелла "Праздник" - кстати, резко выделяющаяся в лучшую сторону на общем пафосно-заунывном фоне. Сумерками лесом вдоль речного берега идут Рублев с учеником. Вдруг видят - огонечки у воды, песни, хороводы... Юноши и девушки в одних лишь цветочных венках справляют Ивана Купала - плавают, носятся с факелами в руках, и, как мы можем понять, беспорядочно совокупляются где придется. Рублеву становится интересно. "Колдуют!" - со значением произносит он ученику и направляется в гущу леса на разведку. Облачение выдает в нем монаха, и Андрея почти сразу хватают и привязывают за руки к каким-то балкам деревянным (распинают, так сказать). Рублев увещевает: "Мужики... Ну, мужики... Ну нельзя ж так, право слово, Христа на вас нет" - на что те гогочут и уходят восвояси. Тут-то и возникает прекрасная язычница (фамилии актрисы, увы, не знаю). Сначала она вступает со связанным в диалог, Рублев беспомощно пытается настаивать на своем: "Так ведь грех, нагими-то бегать вот эдак..." - в ответ на что девушка сбрасывает рубаху, голым телом прижимается к связанному, берет его лицо в ладони и несколько раз пытается целовать взасос - затем отстраняется и смотрит совершенно ведьминским взглядом (оператор дважды подряд дает крупный план этих глаз). Потом она его, разумеется, отвязывает. Что дальше между ними происходит - режиссер умалчивает, дальше сразу утро, Рублев возвращается в лодку к заждавшимся ученикам, и судя по тому как он им малодушно врет (дескать, в лесу заплутал) - не исключено, что с язычницей у них все-таки что-нибудь да было. Дальше лодка отчаливает, Рублев замечает княжескую стражу на берегу, как те цепляются к язычникам-купальщикам, арестовать хотят или прямо на месте расправиться. Но девушке - той самой, спасительнице Рублева, удается уйти от преследователей. Снова раздевшись, она пересекает реку вплавь. Лодка Андрея всего в паре гребков - но он не приглашает свою избавительницу на борт и только мрачно глядит перед собой в одну точку. В общем, у власти свой путь, у народа свой, у гениального же иконописца - тоже свой, неповторимый.
Сцена номер два. Юный литейщик колокола Бориска отдает княжеской страже распоряжение высечь своего заартачившегося подмастерья (тому вообще лет десять). Мальца быстренько уводят из кадра, далее незамедлительно раздаются его отчаянные вопли и хлестки прутьев. При этом на протяжении экзекуции (пара минут реального времени, не меньше) мы видим только план лица Бориски. Тот явно умучен многодневной работой и живет всецело мыслями о своем грандиозном будущем детище - о колоколе, который отливает, а эти жалкие визги младшего товарища - словно бы какой-то ультразвук, как бы даже не достигают его ушей, хотя, возможно, Бориска в душе искренне рад, что со строптивым мальчонкой обошлись по заслугам. Короче, настоящего творца такая фигня не может волновать перед лицом создания вечного творения, и режиссер, уверен, полностью на стороне Бориски (который в итоге блаженно засыпает, обняв сырую глину...)
"Служебный роман" - это, конечно, классика советского фемдома! Наверняка все и так это знают, но я вчера приобщился впервые. Алиса Фейндлих в амплуа харизматичной начальницы и насекомоподобный с маньячным взглядом Андрей Мягков - великолепны (особенно в сцене, где "меняются ролями"). Фильм, однако, ближе к концу явно забуксовывает - в традиционном прикиде и макияже советской женщины героиня Фрейндлих теряет львиную долю привлекательности (или это только на мой извращенный вкус), после чего оба героя обнаруживают дикие комплексы советского человека, пытаясь непринужденно общаться тет-а-тет на праздничным столом вне рамок начальственно-подчиненного дискурса. Но тут в дело вступает "плохой" персонаж, он настраивает героиню Фрейндлих против ее избранника, она снова начинает гневаться, а гнев, как зрители уже поняли - главное (и единственное?) топливо этих отношений. "Когда же будет порка, наконец?" - вопрошал я себя по ходу просмотра, особо, впрочем, ни на что не рассчитывая. Но экшен, он же катарсис, в последних кадрах все-таки происходит! Любовь Прокофьевна, окончательно явив, так сказать, свою подлинную суть, начинает прицельно дубасить героя Мягкова по заднице сложенным зонтиком. Тот, правда, убегает, избиение зонтиком происходит на ходу, даже на бегу, Мягков трусливо улепетывает в такси, Любовь Прокофьевна - за ним, машина уезжает прочь из кадра, после чего следует финальный титр: "Через девять месяцев у них родился мальчик..."
Короче, всех с днем весны и труда.
|