Клуб "Преступление и наказание"

В одном большом-пребольшом доме было пятьдесят дверей, и одна из них вела к моему сердцу. Ключи от нее хранились зарытыми в песке на дне аквариума с пираньями, оживлявшими своими недовольными рыльцами мрачноватую гостиную. Иэн каждый раз рисковал остаться без пальцев.

Чушь, конечно, как все истории про страстную любовь, которые публикуют в книгах с мягкими обложками.

Мое сердце интересовало его не более, чем сезонные колебания численности леммингов. Но дверей в этом доме было действительно пятьдесят, и найти комнату под настроение не составляло труда.

В этот раз была черно-белая.

Стены выкрашены мазками пломбира с застывшими на поверхности неровностями и пенными пузырьками. Кованные лилии цвета угольной пыли переплетены в изголовье кровати, занимающей почти все пространство. Плоский металлический абажур раскачивается на свисающей с потолка цепи, как маятник гипнотизера.

И больше ничего.

Я своим присутствием не нарушала строгой кармелитской гармонии.

Антрацитовые, стянутые в хвост волосы, бледное лицо. Рубашка расстегнута на все пуговицы от расшитого узким кружевом воротничка до краев, слегка помявшихся под поясом теперь снятой и аккуратно сложенной юбки. Скомканные трусики, как взбитые сливки поверх. Черные гольфы можно не снимать, как и и школьные броги с белыми строчками и шнурками.

– Устроим тебя поудобнее, – Иэн привязывает левую руку к одному из цветков моим же галстуком. Широкие серо-голубые и тонкие лимонные полоски на нем – единственный яркий акцент в окружающем монохроме. Узел затянут слабо, я могу высвободиться в любой момент.



В голове всплывает детская считалка-шпаргалка для тех, кто никак не может справиться. Словно мне снова пять, и на улице прозрачный сентябрь. Иэн выходит из автомобиля, чтобы открыть заднюю дверь, бесцветные брови ползут к краю лба – галстук на моей шее завязан морским узлом.

– Cross the road, – холодные пальцы бесцеремонно задирают мне подбородок, круглый воротничок поднимается вверх.

– Round the roundabout, – разноцветная полиэстровая полоса делает первый оборот.

– Through the tunnel, – треугольный конец скользит вниз.

– Under the bridge, – Иэн затягивает петлю и поправляет воротничок.

На моего брата, галстук, которому завязывала тоже я, он даже не смотрит.

– Спасибо, что не шнурками от ботинок, – замечаю я вслух, чтобы кадры из прошлого развеялись.

– Заткнись, – ласково говорит Иэн, – Если не хочешь, чтобы я затолкал свой носок тебе в рот.

Я затыкаюсь, зная, что правда затолкает, а потом, после всего, вымоет рот с мылом, потому что иначе не гигиенично.

– Приподнимись, – Иэн подсовывает под поясницу подушку, – Ноги чуть согни и разведи. Вот так, да. Прекрасно. Ты готова, дорогая?

– Да, милый, – отвечаю я в тон, не отрываясь от телефона в правой руке, черного, разумеется.

В любой другой день он исполосовал бы меня от шеи до пяток за такое, но сегодня ремень бесполезно висит на спинке кровати.

– Я с твоего позволения тоже помолчу.

Мне стоит труда, чтобы не расхохотаться гиеной от выспренности фразы и от того, каким глупым становится выражения лица Иэна, когда его взгляд устремляется мне между ног.

Теплое дыхание, твердые губы, трехдневная щетина на подбородке. От первых поцелуев мне хочется свести колени, и чтобы кто-нибудь уже задернул шторы, но созерцание - особое удовольствие для Иэна. По Лондону он всегда рулит без навигатора. Так же уверенно его язык прокладывает маршрут в моих нежных окрестностях, и мне нет нужды говорить ему сварливым голосом “Поверните направо, а затем поверните налево!”.

“А-ах… О-ох”, – печатать одной рукой неудобно, но первое сообщение улетает в твитер.

Раз уж монологи вагины написаны до меня, пусть теперь выскажется клитор.

“Cross the road. Round the roundabout. Through the tunnel. Under the bridge. Не правда ли, детская считалка немедленно приобретает похабный оттенок и становится кратким самоучителем?”

Мой аккаунт взрывается лайками и ретвитами. Мой южный полюс холодно молчит. Я даю Иэну еще несколько минут. Дело двигалось бы куда лучше, пойди в ход в самом начале ремень, но кто я такая, чтобы указывать.

– Прости, – отодвигаюсь я, – Что-то не идет. Давай в следующий раз?

Я рассчитываю хотя бы на пощечину, но Иэн послушно отстраняется.

– Все пошло по п..зде с тех пор, как Дарио уехал, – мою вялую шутку он тоже игнорирует.

– Тебя хочет видеть Бруно, – как ни в чем ни бывало говорит он, глядя, как я натягиваю трусы.

– Ах вот в чем дело, – я застегиваю пуговки на блузке и отвязываю от черной лилии свой галстук, – Ты забоялся, маленький?

Иэн молчит. Я знаю, что в его голове та же картина, что и у меня: аккуратно отстриженные гениталии накрепко прибиты к приборной доске роллс-ройса фантом, в котором Иэн возит моего отца. Увядший пенис понуро покачивает головкой, как пластиковая собачка из магазина “Все по 1 фунту”.

– Я помогу, – жесткие пальцы бесцеремонно задирают мой подбородок

– Cross the road, – круглый воротничок поднимается вверх.

– Round the roundabout, – разноцветная полиэстровая полоса делает первый оборот.

– Through the tunnel, – треугольный конец скользит вниз.

– Under the bridge, – Иэн затягивает петлю так, что я едва могу сделать вдох.

Мне хочется, чтобы он затянул ее туже.

Спасибо. Это очень возбуждающий текст, на мой взгляд. Будет продолжение?

_________________
Обычный ежедневный деспотизм, никаких особых репрессий

Это слишком литературно, на мой вкус.

Очень красиво написано.
С праздником, 13.

Бруно я нашла легко: густой запах травы вел к Синей гостиной в северном крыле особняка. Синего в ней было только две каминные фарфоровые кошечки с кокетливо закрученными усами, но Дарио всегда называл ее только так.

За дымной завесой я ожидала увидеть грустных шлюх или наблевавшего на иранский ковер басиста инди-группы “Блокчейн и нетопырята”, но в комнате находился только Бруно. Он сидел в обитом желтым полысевшим бархатом кресле с высокой спинкой, слишком низком, для его баскетбольного роста. В руках у него был узкий нож с деревянной ручкой, из-под которого вилась зеленая полоса кожуры: вряд ли мой родитель ударился во фрукторианство, скорее оттачивал искусство свежевания. Конопляная ароматическая палочка тлела в глиняной подставке.

– Отец.

Недоспелое яблоко хрустнуло под лезвием. Зубы свело, рот наполнился кислой слюной.

– Дочь! – бравурно приветствовал меня Бруно, – Ну наконец-то!

В чудесном настроении, он тепло улыбался, глаза лучились. Плохой знак.

– Я бы поторопилась, если бы знала, что ты меня ждешь, – я тоже улыбнулась.

Дурнота подкатила к самому горлу.

– Надо поговорить, – Бруно отложил нож, откусил половину яблока и взял со стола два листка бумаги. Я успела разглядеть бледно-голубую шапку на первой странице.

– Полагаю, ты знаешь, что это?

– Выписка с банковского счета?

– С моего счета, к которому привязана твоя карта, – уточнил Бруно, – Ты знаешь, я обычно так не делаю. Мне претят проверки, контроль, вынюхивания все эти, но…

– Но после того, что произошло с Дарио, ты решил пересмотреть свои принципы, понимаю, – закончила я за него.

Улыбку с его лица будто корова слизала.

– Но я посчитал нужным посмотреть, как и на что ты тратишь деньги, – Бруно сделал вид, что не заметил мой заход.

– Я думал, я считал, нет, я был уверен, что могу тебе доверять…

– Но история с Дарио заставила тебя снять розовые очки – тоже понимаю.

– Дай мне закончить мысль. Я был уверен, что моя дочь не разочарует меня…

– В отличие от сына, да?

– Нет, – его голос стал таким мягким, что им можно было выстлать колыбель младенцу, – Давай обсудим то, что волнует меня по-настоящему.

– У тебя был день рождения, так? И ты решила себя порадовать, потратить немного папочкиных денег на себя? Ты знала, что я не устанавливал на карте лимит, потому что доверял тебе, верно? И поэтому ты… подойди-ка ближе. Еще ближе. Посмотри сюда…

Я, не глядя, знала, в какую строчку он ткнул пальцем.

– Поэтому ты потратила на свой подарок почти, почти… Прочти вслух сумму – я хочу услышать это от тебя.

– Папа…

– Что, дочь? Разве я попросил сделать что-то сложное или неприятное? Читай!

Я откашлялась.

– Итак, моя девочка потратила себе на подарок…

– Четыре фунта, восемьдесят девять пенсов.

– Четыре фунта, восемьдесят девять пенсов, – эхом отозвался Бруно, – Ты издеваешься надо мной? Что ты купила? Леденец?!

Я знала, что он отреагирует, но не думала, что будет взбешен.

– Какая тебе разница? – нужно было усугубить, – Тебя все равно тут не было, как и последние, сколько там раз?

– Двенадцать. Тебе было пять, ты была очень рассержена розовым платьем, которое на тебя нацепили, но подаренный пони все исправил.

– Нам, – мой голос дрогнул, – Нам с Дарио было пять. Мне надели дурацкое платье, а Дарио настолько же дурацкие шорты и рубашку. И я сказала ему, что пони не выносят запах мальчиков, и что наш новый Алан откусит ему половину жопы. Дарио так рыдал, что Паулина перед сном…

Я запнулась, вспомнив, как ее строгий голос выговаривал мне, что даже день рождения не дает мне права так себя вести, и что я заслужила хорошую взбучку.

Но эти детали были не для моего отца.

– Ты не можешь делать вид, что Дарио не существовало.

– Могу, – он смотрел прямо, не пряча глаз, наверное первый раз с той ночи, когда мой брат исчез, – Могу и буду. Это мое право, как и спрашивать тебя, что за перфомансы ты устраиваешь в мое отсутствие. Почему ты не можешь, как все? Дизайнерская обувь, дорогие украшения, да что угодно, а не сиротские и демонстративные пять фунтов, как плевок в мое любящее лицо! Жду твоих объяснений, девочка.

– Прости, что снова не оправдала твоих ожиданий. Может, ты просто положишь меня к себя на колени, отшлепаешь за неуважение или за что там, и мы закончим разговор? – я вдруг почувствовала, что не в силах даже просто разговаривать.

Бруно расхохотался.

– Я правильно понимаю, ты предлагаешь, чтобы я задрал твою юбку, спустил трусы и надавал тебе по голой заднице? – он скептически осмотрел меня с ног до головы.

– Ну да.

– Не лучшее время для инцестных моментов, ребенок. И вообще девочкам свойственно соблазнять своих отцов лет в двенадцать, ну максимум в четырнадцать, но никак не в твоем возрасте.

– Тогда я была занята. Соблазняла Иэна.

– Не говори так. Ты разбиваешь мне сердце, cara mia.

В Бруно было ровно три капли сицилийской крови, но иногда он вел себя так, будто ее как минимум ведро.

– Это невозможно, – еще большая усталость навалилась на меня, – У тебя нет никакого сердца.

– Почему ты не боишься меня? – его интонации зазвенели металлом, смертоносным в своей угрозе, как лезвие ножа, которым он чистил яблоко.

– Как тебя боялся Дарио? – снова подкатила тошнота.

– Да.

– Я не могу, – честно ответила я, – Наверное, тебе надо было стараться лучше.

– Ты права, – Бруно поднялся с кресла, – Я многое упустил. И с тобой, и с…

– Дарио, – подсказала я.

Никаких шансов, чтобы имя моего брата перестало звучать в этом доме.

– Ладно, девочка, – его рука потянулась к моей щеке, но я успела уклониться от непрошеной ласки, – Собери вещи.

– Теперь моя очередь? – я не смогла сдержать усмешки.

– Возьмешь только одну сумку.

– С камнями? Чтобы изящнее смотреться на дне пруда?

– С одеждой, cara mia, просто с одеждой. Проведешь некоторое время в деревне. Молоко, свежий воздух, информационный детокс, отдых.

– Сколько? Через шесть недель выпускные экзамены, я…

– Не в этом году, – Бруно поднял руку, как дорожный полицейский, приказывающий водителю остановиться.

– Нет, – к чему бы он ни клонил, ничего хорошего можно было не ждать, – Ты не порушишь мои планы. Ты не поступишь со мной, как с Дарио, ты… – горло свело спазмом.

– Ты едешь в Мэйпл Хилл, – тихо, почти беззвучно сказал Бруно, но я расслышала.

Я застыла от ужаса. Мэйпл Хилл. Он не мог со мной так поступить, просто не мог.

– Нет-нет-нет! – тоненьким голосом начала я, – Пожалуйста, не надо! Нет! Я тебя умоляю. Я сделаю все, что ты захочешь, я…

– Не продолжай.

– Пожалуйста… – жалкий всхлип прорвался, как я ни стискивала зубы.

Бруно отвернулся. Я поспешила к выходу, боясь, что снова начну умолять его.

– Дария, – отец окликнул меня, когда я была уже возле двери, – Как зовут твоего нового друга? За четыре фунта, восемьдесят девять пенсов.

– Саймон, – церемонно ответила я, не оборачиваясь.

В свои семнадцать я была уже взрослая, уверенная в себе женщина. И как взрослая, уверенная в себе женщина, подарила себе на день рождения плюшевого единорога.

– Иэн отвезет вас обоих завтра утром, – голос отца потеплел.

Я кивнула.

Мэйпл Хилл.

Только не бросай меня в терновый куст, папочка…

Нас ждёт что-то прекрасное и ужасное

Все интересней и интересней. Автор, пишите скорее продолжение, очень жду.

_________________
Обычный ежедневный деспотизм, никаких особых репрессий

Это действительно интересно.

И карантин действительно способствует - см. "Декамерон", "Франкенштейна" и болдинскую осень

Только, автор, пожалуйста, пожалуйста, доведите на этот раз сюжет до конца

А то столько было интересных начал без развития или по крайней мере без завершения...

_________________
Обычный ежедневный деспотизм, никаких особых репрессий