Клуб "Преступление и наказание"

Evgeniya Kirsch

Спасать мир, лежа на диване, чревато для дивана. Вчера на него был опрокинут стакан с джин-тоником, сегодня – бокал с гевюрцтраминером. Карантин – прекрасное время для неспешных дум под аккомпанемент легкого алкоголя… Но не алкоголем все ж единым! Спасая мир на диване, пытаешься все же что-то еще делать: писать, читать, сортировать счета, справки, документы, лечить разорвавшуюся мышцу бедра, общаться по телефону… И тут чуть зазевался и - бац! Напоил вином и диван.

Так что вот да, не только в Питере пить. В Веймаре тоже.

Обратимтесь к истории, кстати. Что, как и сколько пили веймарские популярные личности прошлых эпох?

Бюст Иоганна Себастьяна Баха (который жил в Веймаре с 1707 по 1718 год) шутники-затейники приукрасили пивной бутылкой. Как относился придворный органист Бах к алкоголю, мне выяснить не удалось. Про его человеческие качества, похоже, вообще мало что известно. Жил, трудился, написал более тысячи музыкальных произведений, стал отцом 20 детей. Оставалось ли в его жизни место для алкоголя? Об этом история умалчивает. Винный погреб в его доме, во всяком случае, был. Он, кстати, только один и сохранился. Дом, где жил композитор, был разрушен во Вторую мировую. А винный погреб до сих пор используется гостиницей Elefant, что расположена по соседству. Используется по назначению.

Погреба с вином являлись неотъемлемой частью планировки домов Иоганна Гете и Фридриха Шиллера. Своими глазами видела описи содержимого винных погребов обоих домов. По распоряжению их хозяев, в подвалах, в среднем, должно было находиться до 200 бутылок вина.

Список Гете, май 1816 года (писателю 67 лет):

105 бутылок бургундского,

42 бутылки франкфуртского рейнского вина,

3 бутылки эльзасского,

10 бутылок франкфуртского эйфлера,

6 б. вюрцбургера,

6 бутылок люнеля,

26 бутылок вюрцбургер штейна.

Сам Гете выпивал, говорят, до трех бутылок вина в день. Считал, что «в вине содержатся продуктивные силы особого рода. Но все зависит от обстоятельств, времени и момента. И что одному полезно, то пагубно для другого».

Пагубным Гете вино считал для Шиллера. По его словам, «Шиллер, по немощности здоровья, никогда много не пил. В моменты физической слабости он пытался укрепить силы ликером или чем-то подобным. Но силы алкоголь у него только отбирал и вредил даже его писательской продуктивности. Все, что в его работе достойно критики, я думаю, возникло из этого источника».

Свояченица Шиллера Каролине фон Вольцоген свидетельствует: «За работой Шиллер никогда не пил вина. Только кофе. Пил очень много кофе и курил».

Гете же мог пить много и при этом, по рассказам очевидцев, никогда «не терял лица».

Неудивительно! Гете практически родился в вине! На свет он появился с нарушением кровообращения, «черным и без признаков жизни». Для возбуждения в младенце жизни его (внимание!) кладут в чан с вином! Откуда он, спустя пару мгновений, издает свой первый крик!

Семья Гете была очень состоятельной, в их владении находились, в числе многого прочего, и виноградники. Мать рано начала привлекать сына к уходу за бочками с вином в подвале. Одним из первых литературных опытов 7-летнего мальчика стал диалог на латыни (NB !) о виноделии.

Виноградники в те времена рассматривались как капиталовложение. Когда дети выросли, мать Гете продала дом во Франкфурте. От продажи вина из подвала удалось дополнительно получить треть стоимости всего дома. Мать, однако ж, продала не все принадлежавшее семье вино. Энное количество бутылок она отослала сыну в Веймар. Стоимость винного подарка составляла 7300 гульденов. За один гульден в то время можно было купить 5 кг свинины, 3 кг масла или полкило кофе. Крестьянин получал один гульден за три дня работы. А за сумму в 7300 гульденов учитель должен был бы работать 38 лет.

«Жизнь слишком коротка, чтобы пить плохие вина», любил говаривать Гете. Он мог себе это позволить. Но и был прав, я считаю.

_________________
Обычный ежедневный деспотизм, никаких особых репрессий

_________________
Обычный ежедневный деспотизм, никаких особых репрессий

Понравилось мне сегодня в фейсбуке. Но это лонгрид, прошу прощения, букв очень много.


Около двухсот пятидесяти лет назад Москву накрыла эпидемия чумы.
Врачи тогда решили, что занесли её из Турции. Дескать, зараженная шерсть попала на суконный двор, и пошло-поехало. Обыватели, как водится, медикам не верили и придерживались своего мнения.

Тем не менее с 1 января по 9 марта в Москве умерло 130 человек. Началось с того, что один деятель привел с собой больную женщину на Рождественский корпоратив на фабрику. Вскоре женщина умерла, а чума стала носиться из дома в дом. Народ был перепуган и подавлен: что делать - непонятно.

Властям было тоже страшно и непонятно, поэтому московский главнокомандующий граф Салтыков на всякий случай сбежал из Москвы в деревню. За ним город (также на всякий случай) покинули полицейские и военные. Начались грабежи. Грабители, судя по всему, чумы не боялись, но от смерти это их не спасало. По словам очевидцев того времени, народ помирал тысячами ежедневно.

По опустевшим улицам ездили «мортусы». Мортусами называли специально обученных людей, которые собирали особыми крюками тела умерших по улицам, вытаскивали их из домов, и складывали на свою телегу. С марлевыми масками уже тогда был дефицит, поэтому возчики защищались длинными плащами и подручными средствами. Однако мортусы, в отличие от чумы, быстро заканчивались, поэтому было решено пополнять ряды героев-смертников из числа каторжников и приговоренных к смерти преступников.

Но были и те, кто успел самоизолироваться.
Например, в семье будущего профессора Страхова эффективно окуривали всех пришедших к воротам дымом от костра из навоза, и на двор не пускали. Гости кашляли, но не возражали.

Когда первый шок от происходящего прошел, в Москву стали возвращаться представители власти. Стали думать о чумной больнице.
До китайцев с их супер-технологиями и скоростью строительства в чистом поле оставалось еще лет двести с гаком, поэтому решили не ждать, а немедленно устроить госпиталь в Николо-Угрешском монастыре, что до сих пор стоит в подмосковном Дзержинске.

Больниц становилось всё больше и больше. Умерших хоронили не возле церквей, как раньше, а где-то за городом, но находились несознательные граждане, которые закапывали своих усопших соседей прямо в садах или погребах, чем только ухудшали эпидемиологическую обстановку.

Постепенно стали налаживать кризисный быт и снабжение. Назначили дружинников, начали охранять улицы. На каждой большой дороге организовали торговые точки. Сельские жители привозили туда продукты, а горожане по очереди их покупали. Покупателям было запрещено близко подходить к продавцам, а деньги в целях дезинфекции при передаче окунались в уксус.
Вроде как жизнь стала устаканиваться, но не тут-то было.

Несмотря на жёсткий мор и прочие страсти, находились сильные и независимые люди, которые банально не верили, что им что-то грозит.

Кто-то наверняка считал, что чума – происки то ли американцев, то ли китайцев, кто-то убедительно доказывал, что всё это сделано специально, чтобы мировая закулиса решила какие-то свои закулисные дела… В общем, один такой свободомыслящий умник как-то поехал из Москвы в родное село Пушкино. А чтобы с пустыми руками домой не приходить, купил жене в Москве кокошник. Дорого-богато, всё как мы любим. Ехал и радовался своей находчивости. Дескать, «Жена увидит – ахнет». От этого подарка жена «ахнула» довольно быстро вместе со всей семьей, а вскоре и целое село полностью лишилось своих обитателей, о чём подробно пишет историк Пыляев в книге «Старая Москва».

От купленного в Чернигове кафтана вымер город Козелец. Но отдельные сильные, независимые личности как считали чуму мировым заговором или мифом, так и продолжали до самой смерти упрямо считать.

Графа, что сбежал из вверенной ему Москвы, императрица уволила. Невзирая на все его прежние боевые заслуги. Город передали генералу Еропкину, а тот решил закрыть Москву на карантин, чтобы зараза не пошла дальше. Особенно боялись за Петербург. От Питера до Москвы по всем объездным дорогам расставили свирепых солдат, и велели никого не пускать. Умели люди, могли.

Тем не менее, мор продолжался. Пустели улицы и дома. Разговоры о всемирной закул

исе и китайском биологическом оружии порой не доходили до конца – собеседники не доживали. Москва в ту пору выглядела неважно: пустые улицы, пустые дома, трупы на дороге, вопли осиротевших детей и унылый погребальный звон колоколов. Мортусов с их крючьями уже не хватало, хотя, казалось, преступников и каторжан в России можно было поставлять бесконечно.

Но тут пришла новая беда. Народ, устав от сидения на карантине, пришел к выводу, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, и решил потусоваться в коллективе.

Место сбора было выбрано почти стихийно: возле церкви у Варварских ворот (что стоит и поныне). Хедлайнером ивента стал некий фабричный, которому приснился сон. А вы понимаете, что несмотря на отсутствие интернета источников проверенной информации было мало, а вот фейков – примерно как сегодня у вас в ленте.

Так вот, во сне этому фабричному явилась Богородица. Она сообщила по секрету, что ее образу, что в этой церкви, уже тридцать лет не ставят свечей, поэтому и мор.

Вооруженный этим знанием, взволнованный горожанин устроил стендап прямо у храма, а особо впечатлительные зрители решили здесь же и собрать денег на «всемирную свечу», и таким образом эпидемию прекратить. Ну и шоу началось: Пыляев тут рассказывает, что священники побросали церкви, расставили аналои и стали служить молебны. Икону вытащили и водрузили где-то высоко наверху. Народ по какой-то невесть откуда взявшейся лестнице стал к ней лазить и ставить свечи… В итоге информация о мероприятии дошла до митрополита Амвросия.

Митрополит был человеком мудрым. Он понимал, что эпидемия чумы – не лучшее время для подобного массового перфоманса, и приказал безобразие прекратить. Решение нашлось не очень эстетичное, но дешевое и практичное: икону убрать в храм, народ разогнать, а деньги отдать детям в Воспитательный дом. Генерал Еропкин тихо намекнул, что икону-то лучше не трогать, а вот деньги его солдаты сейчас опечатают и заберут – дело привычное.

Очень скоро пришедших за деньгами солдат хорошенько избили, а после толпа с криком «Богородицу грабят» побежала искать митрополита Амвросия, чтобы задать ему несколько интересных вопросов.

По дороге им встретился Кремль, и вооруженный народ с радостью сломал и перевернул в Чудовом монастыре всё, что ломалось и переворачивалось.
Особенно досталось подвалам, где купец Птицын хранил запасы вина: напиток был героически побежден толпой.

Амвросий, понимая, что часики тикают, попросил у градоначальника билет за город. Но билеты у генерала закончились, а вот солдат было навалом. Поэтому он выделил митрополиту конного офицера, но познакомиться с объектом охраны тот не успел: толпа уже ворвалась в Донской монастырь.

Амвросий отдал все ценности своему племяннику, приобщился святых тайн, переоделся в простое монашеское платье и спрятался на хорах.
Бунтовщики на всякий случай в церкви сперва перевернули всё вверх дном, осквернили алтарь и опрокинули престол. А потом сломали замок на хорах, но Амвросия там не нашли. В общем-то они так бы и ушли, если бы какой-то мальчишка не заметил ноги и платье несчастного мученика, торчащие из укрытия. Архиерея вытащили на улицу и призвали к ответу. Тот был, как мы уже говорили, человеком мудрым и, казалось, сумел достучаться до сердец и умов бунтовщиков. Но тут случилось непредвиденное.

Из соседнего кабака вышел пьяный дворовый человек Василий Андреев, который с криком «Что вы его слушаете, он же колдун!» ударил несчастного колом в щеку, а дальше митрополита уже добила толпа.

Покончив с архиереем, люди двинули решать вопросы к генералу Еропкину, но тот уже собрал войско и убедительно попросил толпу одуматься. Толпа одумываться не хотела, за что получила предупредительный холостой выстрел из орудий. Поняв, что пули их не берут, а значит, дело их – правое и богоугодное, граждане пошли в атаку, на что пришлось отвечать уже выстрелами боевыми, на чём чудеса бессмертия и закончились. Впоследствии кого-то из выживших бунтарей повесили, кого-то отправили на каторгу, кого-то высекли в педагогических целях. Так постепенно с любовью к публичному толкованию вещих снов и покончили.

Чума начала отступать к холодной осени, а Москву передали графу Орлову. Граф лично контролировал работу больниц, качество лечения и пищи, утешал страждущих. Люди утешениям внимали, но на всякий случай все-таки подожгли Головинский дворец, где остановился Орлов.

К ноябрю 1771го с чумой в Москве было вовсе покончено. Граф триумфально вернулся в Петербург. К его возвращению была выбита медаль в честь победителя эпидемии, но награду Орлов принять отказался из скромности. Больше никаких геройств он не совершал, и прожил еще 12 лет в относительном покое, периодически пытаясь жениться на своей двоюродной сестре, чему весьма противились чиновники.

Вскоре все ужасы чумы забылись, а страна зажила своей увлекательной, непростой жизнью.

Тут и сказке конец, а кто слушал – молодец.

_________________
Обычный ежедневный деспотизм, никаких особых репрессий

Великобритания закрыта на карантин.

Все по домам.

_________________
Обычный ежедневный деспотизм, никаких особых репрессий

Карантин - тяжкое испытание для семьи.

Ольга Брейн

Профессор мне не отвечает два дня.
Пишу в Вотсап:
- Профессор, Вы живы?
Через несколько часов получаю ответ.

- Да что мне сделается-то. Why wouldn’t I be.

- Кто вас знает, может вы умерли. Все ж вы в группе риска. Молчите там, на сообщения не отвечаете.

- Ну я просто спал.

- Два дня???

- Нет, один день я интенсивно занимался яйцами.

- В каком смысле?

- В самом прямом. В Кембридже пропали яйца. Пошел в ближайший магазин, там есть, но не те, какие я предпочитаю. Пошел в другой, там нет совсем никаких, вернулся в первый, там уже тоже нет никаких. Поехал в третий, там очередь, я уже устал и разозлился, хотел выпить кофе в любимой кофейне, а она закрыта. Поехал в четвертый, там опять очередь, при этом яиц явно на всех не хватит.

- Добро пожаловать в волшебный мир дефицита.

- Да уж. Я не в том возрасте, чтобы так интенсивно заниматься яйцами. It’s a bit intense. Когда, наконец, мне удалось их добыть, я очень устал. I was a bit tired (a bit здесь используется как типичное английское преуменьшение, на русский с британскоанглийского переводится как “за*бался вкрай” - прим. переводчика).

- И как вы сегодня? Как вообще атмосфера?

- Все хорошо. Fine. Немножко раздражает, что яиц удалось купить всего две упаковки. A bit annoying.

- Indeed. Берегите яйца, профессор!

- Да уж, такие пошли времена. Нужно крепко держаться за свое.

_________________
Обычный ежедневный деспотизм, никаких особых репрессий

_________________
Обычный ежедневный деспотизм, никаких особых репрессий