Клуб "Преступление и наказание"

После того как мы завели курей, у нас началась, как и обещал отец, совсем другая жизнь.
– Вить, куры как-то странно себя ведут, – сказала за завтраком мать.
– Нормальные куры, что ты выдумываешь? – отец наложил на хлеб сливочное масло и теперь мазал сверху сметаной и горчицей. Перед ним скворчала сковородка с яичницей с салом и зеленым луком. – Тощеваты, конечно, но это поначалу, – одним махом откусил половину бутерброда, следом метнул ловко подхваченный вилкой пласт яичницы, – опять же, их нельзя закармливать, а то нестись будут плохо, – остаток бутерброда исчез в его пасти.
– А ты нам обещал, что будем олет есть, – подал голос Пашка, глядя в рот папаши.
– Я же омлет обещал, – отец методично накладывал масло на следующий кусок хлеба, – а это яичница. Не понимаешь что ли разницы?
– Нет.
– А она принципиальна! – отец значительно поднял палец.
– Вить, что ты ребенка путаешь? – вступилась мать. – Он и так придурковатый, а ты этому хлюстоплету новые слова говоришь.
– Это да, – отец покачал лысеющей головой. – Мы в их возрасте крапиве и сныти были рады, а эти разгвоздяи омлета требуют. О времена, о нравы! – щелкнул жирной вилкой Пашке по лбу. – Совсем распустились!
– Витя, что ты делаешь?!
– А что?
– Вилка же жирная! Он потом жирной головой подушку испачкает, а мне стирать?
– Извини, не подумал, – отец доел яичницу и толкнул сковородку Пашке. – Бери хлеб и макай, да помни батькину доброту.
Пашка жадно набросился на объедки, отец встал и сладко потянулся:
– Видать, не в коня горб. Я на работу.
– Ты бы курей посмотрел все-таки, – мать допила чай и поставила стакан.
– Я тебе не Лысенко, кур воспитывать! – отец снял с висящих в простенке лосиных рогов шляпу, нахлобучив, поправил ладонью. – Ладно, не шалите тут без меня, – проходя мимо, ласково отвесил мне оплеуху, от которой загудела голова, и вышел за дверь.
– Дома не лежите, – собираясь на работу, наставляла мать. – Походите по деревне, может что подвернется полезного.
– Что? – Пашка поправил на переносице перемотанные синей изолентой очки.
– Что-нибудь, что плохо лежит, – подхватив сумочку, направилась к двери, – только хомут не тяните, как прошлый раз, – вышла.
Мы переглянулись.
– Я же говорил, что хомут никому не нужен.
– А батя говорит, что в хозяйстве все сгодится, – возразил брат.
– Значит не все.
– Чем хумут плох? – брат часто путал слова.
– На кого его надевать?
– На корову можно.
– Зачем?
– Ну, – брат снова почесал переносицу очками, – вместо ошейника…
– Ты ку-ку? – я постучал себя пальцем по виску.
Открылась дверь, в прихожую вошла растрепанная мать.
– Кто рано встает, тому бог подает, – тяжело дыша, сказала она. – Учитесь, лежебоки!
– А что случилось? – осторожно спросил я.
– Иду я, смотрю, курица черная перед калиткой ходит, падла. Я ее во двор загнала, – понизила голос. – Курица такая в теле, сочная, перья блестят. Видать, что несушка хорошая.
– Чья она? – спросил я.
– Думаю, от соседей прилетела.
– От каких соседей? Вокруг же нет никого, один сад.
– Вокруг нет, а в масштабах деревни… Через дорогу Колька Лобан живет, вон там, – показала рукой, – Иван – автобусник, а вон там, – очередной взмах руки, – две новых улицы, кого там только нет.
– Из такой дали разве могла курица залететь? – усомнился Пашка.
– Мало ли, курица-то черная… – мать сделала значительное лицо, – в общем, она во дворе, поймайте и в сарай, – встала и ушла.
– Во как, – Пашка скорчил рожу, которой позавидовал бы любой дебил, – курицу поймала.
– Пока не поймала, – я допил холодный чай, – пошли, пока она со двора не смылась, а то мать нас придушит.
Мы вышли во двор. Со стороны дороги он был огражден глухим двухметровым забором, со стороны сада забором пониже. От сараев его отделял забор из штакетника. Посреди двора растерянно застыла черная птица.
– Аккуратнее, – тихо сказал я, – а то она улетит.
– Не улетит, падла, – брат начал тихо красться к птице.
Курица, склонив голову, с подозрением смотрела на него.
– Может поленом еще? – повернулся ко мне Пашка. – Как того бойлера.
– Бойлера мы после полена съели, а что ты с курицей собираешься делать?
– Давай и курицу съедим? – Пашка облизнулся.
– Мать сказала, что она нестись у нас будет.
– Яиц нам не дадут, а мяса дадут, – соблазнял брат. – Сам подумай, лучше ее зашибить.
Из дома раздался пронзительный телефонный звонок.
– Подожди, схожу послушаю, – решил я.
Зашел, поднял трубку:
– Алло.
– Влад, это я, – сказала трубка голосом матери. – Вы курицу поймали?
– Нет еще, она во дворе.
– Тут такое дело… – мать замялась, – бабка Максиманиха, склочня старая, сказала, что это ее курица. Совсем из ума выжила, коряга трухлявая!
– Откуда она узнала? – не понял я.
– Я иду и тут она навстречу. И спрашивает про курицу. Представь себе! Это оказалась ее курица!
– И что делать?
– Я сказала, что не видела, но Максиманиха проныра, каких поискать. Она сейчас по деревне шарится и курицу подзывает.
– Как подзывает?
– Квохчет так, ну, по куриному. Вы смотрите, подальше в сарай засуньте, чтобы не услышала. А лучше, возьми из аптечки бинт и клюв ей завяжите. Все, это я из батиного кабинета говорю, мне пора, – трубка запиликала короткими гудками.
Я задумчиво смотрел на желтый телефон. В себя пришел, услышав шум во дворе. Выскочил во двор. За забором кто-то громко кудахтал. Наши куры, сгрудившись перед сараем, неуверенно отвечали, подозревая подвох. По двору бегала черная курица. За ней, словно обезумевший козленок, скакал Пашка, вскидывая руки вверх и выкрикивая:
– Сочная, сочная! Сочная, сочная!
Я остановился, не зная, что делать. Петух, стоящий на корыте и смотревший на это представление, разразился оглушительным ку-ку-реку. Брат зловеще блеснул очками и ловко пнул курицу. Она отлетела к штакетнику. Подбежав, я схватил ее и зажал клюв. Отнес пленницу на веранду – ничего лучше в голову мне не пришло. Раздался звонок от калитки. Хрустя гравием дорожки, я потащился открывать. За калиткой стояла укутанная в цветной платок Максиманиха.
– Здравствуйте, Марфа Захаровна.
– Здорово, хлопчик. Старшие дома есть?
– Нет, родители на работе.
– Экая незадача, – фальшиво огорчилась бабка, стараясь заглянуть во двор. – А я ведь чаво спрашиваю-то? Курочка у меня пропала, хохлатка…
Я молчал, ожидая продолжения. Из-за спины неслось: Сочная, сочная! Сочная, сочная!
– Про что это я?
– Хохлатка у вас пропала, курица.
– А, верно, черная такая… Не видал?
– Я дома был, никуда не ходил, ничего не видал.
– Может во двор к вам забежала? – хитро блеснула юрким глазом бабка.
– Нет у нас чужих кур, только наши, но они не черные.
– Посмотреть можно? – бабка попыталась отстранить меня с прохода.
– Родители запрещают чужих пускать, когда их нет.
– Да я же рази чужая? – удивилась Максиманиха. – Да я, можно сказать, соседка ваша. Да меня же тут каждая собака знает!
– Собака может и знает, но родители сказали никого не пускать.
– Я одним глазком только взгляну и все. Или ты чего-то боишься? Что-то скрываешь?
– Ничего я не скрываю.
– Так я взгляну?
– Только недолго, – неохотно отодвинулся, пропуская настырную старуху.
Она ворвалась во двор и начала бросать по сторонам быстрые взгляды.
– А в ящике у вас чего? – указала она на железный ящик под окном кухни.
– Баллоны газовые.
– Хитро придумали, чтобы не подожгли, – прошла дальше. – А гравий для дорожки где брали?
– Не знаю, батя откуда-то привез.
– Разумно, слышно если кто-то ночью полезет. Хозяйственный он у вас, прямо как барин.
– Куры вон, – указал я, – видите, черных нет.
– Откуда ты знаешь, что черная? – насторожилась Максиманиха.
– Вы же сказали… – я начал лихорадочно вспоминать, говорила ли бабка про цвет.
– Я не говорила! – Марфа Захаровна пристально уставилась на меня.
Из-за кирпичного выступа кухни выскочил Пашка:
– Сочная, сочная! Сочная, сочная!
– Чего это он? – попятилась Максиманиха.
– Это он… физкультурой занимается.
– Клоп этакий, а туда же, – уважительно сказала Марфа Захаровна, – физкультурой занимается. Чудно.
Подскочив, он начал кружиться вокруг.
– Паша, ты курицу не видел? – ласково спросила бабка.
– Сочная, сочная! Сочная, сочная!
– Курицу, говорю, не видел, балбес?
– Сочная, сочная! Сочная, сочная!
– Совсем он у вас дурачок? – бабка с сочувствием посмотрела на меня. – И по деревне с зонтиком ходит…
Воспользовавшись моментом, Пашка вдруг вцепился зубами в палец Марфы Захаровны.
– А-а-а-а! – заорала она, тряся рукой, – А-а-а-а!
– Сочная, сочная! Сочная, сочная!
Максиманиха в ужасе попятилась.
– Держи его!!!
– Да он…
– А-а-а! – развернувшись, бабка стрелою метнулась со двора, едва не снеся калитку. – Убивают!!! Помогите!!! – с криком неслась по пыльной улице.
Шагнув вперед, я отвесил брату оплеуху. Голова его вздернулась, он замолчал и застыл как статуя. Лишь глаза как две хищные рыбки плескались в толстых аквариумах очков.
– Ты что сделал, придурок?
– А что я сделал? – Пашка привычно попытался прикинуться наивным.
– Зачем ты ее укусил?
– А зачем она меня Израилем Фендсом дразнит?
– Теперь явно дразнить не будет…
– Вот и хорошо, – брат опять начал скакать.
– … тебя в интернат заберут…
– Чего это меня заберут? – он замер с поднятой ногой.
– Нормальные люди не кусаются.
– Ты мне тоже палец откусил!
– Я случайно .
– И я случайно…
– Мать не поверит, – я покачал головой.
– Я скажу, что это чтобы бабку от курицы отвлечь.
– Попробуй, скажи.
– А куда ты курицу дел?
– На веранду, – поднимаясь на крыльцо, ответил я.
Пашка тащился следом. На веранде курицы не оказалось, зато дверь в дом была приоткрыта.
– Если она нагадит, то мамка нас прибьет, – высказал здравую мысль брат.
– Тихо, не спугни.
Мы прокрались в дом и начали искать злополучную птицу. В прихожей о ней напоминал только опрокинутый стакан и перья на столе.
– Где-то прячется, – сверкнул очками брат, – думает, что не найдем.
– Главное, не пугай ее, а то еще разобьет окно, – умерил я его пыл. – надо поласковее с ней. Попробуем на хлеб подманить, – я открыл деревянную хлебницу, спугнув спящего в ней кота, и взял хлебную корку.
– Где она может быть? – вертел головой Пашка.
– Да где угодно, – я заглянул под стол, под кресло. – Тут нет, пошли в кухню.
– Там прятаться негде.
– Могла в ванную залезть – дверь открыта.
Мы обыскали кухню, потом заглянули в ванную комнату. Ни в ванной, ни под ней курицы не было.
– Может тут? – Пашка открыл титан.
Там курицы тоже не оказалось.
– Видишь, тут нет, – я закрыл дверь в ванную, потом в кухню, – уже знаем, что она где-то в другом месте.
– Куда дальше?
– Пошли в нашу комнату.
Наша комната когда-то была единой, но потом по указанию матери рабочие с автозавода разделили ее перегородкой на мою, где отец валялся на продавленном старом диване и Пашкину, где стояли две кровати с панцирными сетками, стол и шифоньер. Еще там раньше были комод и на нем маленький холодильник, но потом отец кому-то их продал. Мы обыскали комнату брата. Под столом, кроватями, в шифоньере и на нем, птицы не было. Обыскали мою. Потом зал. Последняя комната – спальня родителей. Снова никого.
– Может, в раздевалке, – Пашка почесал затылок.
Была у нас в прихожей маленькая квадратная комнатка, в которой висела одежда.
– Там дверь закрыта.
– Вдруг просочилась? – Пашка открыл дверь и напряженно всмотрелся в темноту. – Нет, вроде, – попинал ногой, ничего не произошло. – Куда она могла деться? – посмотрел на меня.
– В ванной было окошко открыто, может, вылетела?
– В такое маленькое?
– Почему нет? Еще надо в чулане посмотреть, – я вышел на веранду, проверил чулан. – Нет.
– Может, в то окно вылетела? – на веранде было разбито окно, наполовину забитое металлическим листом. Я лазил через него в дом с крыши мастерской.
– Пошли искать во дворе.
Поиски во дворе, огороде и саду тоже ничего нам не дали. Утомленные безуспешными поисками, мы сидели на крыльце.
– Что будем делать?
– Не знаю, – вздохнул брат. – Мамка не поверит, что курица просто пропала.
– Не поверит.
– Подумает, что мы ее сожрали…
– Слушай, а это идея. Давай скажем, что собака курицу сожрала.
– А поверит? – с робкой надеждой спросил брат.
– Надо бросить перьев возле будки, увидит – поверит.
– Где их взять?
– Выдернем понемногу с наших кур.
– Наши же не черные.
– Покрасим черной тушью. Мне мать ею цилиндр красила. Я знаю, где пузырек стоит.
Сказано – сделано. Мы начали гоняться за птицами. Поднялся переполох: петух орал, куры орали, Пашка опять завел свою песню:
– Сочная, сочная! Сочная, сочная!
– Нет, так дело не пойдет, – сжав в кулаке два добытых пера, тяжело дыша, сказал я, – так мы долго будем за ними гоняться.
– А мне нравится, – что удивительно, Пашка совсем не запыхался от прыжков и криков.
– Нам еще надо время, чтобы тушь высохла.
– Что делать?
– Можно взять перья из подушки.
– Там перья?
– Ты не знал?
– Нет.
Мы аккуратно вспороли краешек шва на моей подушке и вытащили горсть перьев.
– А почему мы сразу в подушке не взяли?
– Я как-то не подумал, – смутился я. – Теперь надо покрасить. Пошли на улицу, чтобы не набрызгать.
Взяли в стенке пузырек, пошли в сад. Обмакнули перья в тушь и разложили сохнуть на лопухе.
– Вроде, похоже, – Пашка низко склонился над перьями, – вроде как с той.
Высохшие перья разбросали возле конуры недоуменно смотрящего на нас Байкала.
– Хорошо, – глаза Пашки лихорадочно метались, – похоже.
– Все, ждем.
В начале шестого не замедлила ворваться мать.
– Павел, ты совсем чеканулся?! Это неслыханный скандал! Укусить старую женщину!!! – с порога начала она.
– Ты сама говорила, что она склочня, – набычился брат, исподлобья глядя на мать.
– Склочня, конечно, но зачем кусать? Она сейчас полезет в амбицию, растреплет всей деревне и заберут тебя в спецшколу… А нам с батей из-за тебя расходы будут! Что про нас люди скажут?! – звонко хлестнула Пашку ладонью по лицу.
– Я хотел от курицы ее отвлечь…
– А где кура? – мать удержала занесенную для удара руку.
– Тут такое дело… – замялся я.
– Какое? – угрожающе понизила голос.
– Пока мы с Максиманихой разговаривали, Байкал сожрал курицу.
– Сожрал? Откуда ты знаешь? Сам это видел? – мать подозрительно прищурилась.
– Там перья валяются.
– Пошли, покажешь.
Внимательно осмотрев перья, мать задумалась.
– Вроде не такая черная была? – с сомнением сказала она. – Хотя… Ладно, бог дал, бог взял. Жалко, конечно, но ничего не поделаешь, – идя к дому, рассуждала вполголоса. – Вам впредь наукой будет, могли бы мясца отведать, если бы не раздолбайничали, – зашла в дом.
Мы переглянулись, брат расплылся в робкой кривой улыбке.
– Получилось! – прошептал он.
– Тихо, не сглазь. Давай свиньям сварим.
Разожгли в ободе костер, взгромоздили выварку с водой. Отец явился, когда заваривали комбикорм.
– Ну что, оглоеды, где наше приобретение?
– Какое? – спросил Пашка.
– Что значит какое? Где курица, что Валька поймала?
– Ее Байкал съел, – сказал я.
– Растыры, – отец сплюнул в меня окурок, – как говорится, дураку стеклянный ненадолго: или разобьет, или потеряет. Одни убытки от вас! – начал подниматься на крыльцо, мы потащились за ним.
– Слышала, что эти паразиты с курицей сделали? – шагнув в прихожую, прокричал.
– Слышала, – выглянула из кухни мать. – А что младший Максиманихе чуть палец не отгрыз, ты в курсе?
– Чего? – отец вывалил глаза, словно свистнувший на горе рак. – Чего он сделал?!
– За палец ухватил Марфу Захаровну, – раздельно повторила мать.
– Не бойся никого, сери у хате, – присвистнул отец и повернулся к Пашке. – Совсем ошалел от безделья? Ты смотри, так до дурдома допрыгаешься.
– Это я чтобы от курицы это… отвлечь, – промямлил брат.
– Отвлекальщик, ногу тебе за ногу, – отец посмотрел на мать. – Ты откуда про это узнала? Сам сознался?
– Как же, – язвительно ответила мать, – сознается он, держи карман шире. Домой шла, встретила Максиманиху, она меня поджидала и нажаловалась.
– Дела… За палец тяпнул, а курицы нет… Недоумки, устроить бы вам нагоняй…– отец сорвал коричневую фетровую шляпу и швырнул на висящие в простенке раскидистые лосиные рога.
Он случайно нашел их в лесу и всем хвалился, что добыл на охоте. Раздался истошный крик, и шляпа, слетев на пол, стала по нему бегать.
– Свят, свят, свят! – крестясь, попятилась в кухню мать.
– Нечистая!!! – заорал Пашка, катапультируюсь с веранды.
Я, не зная, что делать, застыл в дверях, как памятник.
– Белочка! – пораженно прошептал отец и ущипнул себя за ногу. – Допился!
Мать с развевающимися волосами выскочила из кухни и с криком: «Изыди!» шандарахнула по шляпе бутылкой. В таких бутылках она хранила набранную в Добровской церкви святую воду. Шляпа обиженно заорала куриным голосом. Бутылка, разливаясь, покатилась по полу. Отец, не держась на ослабевших ногах, рухнул на стул. Из-под шляпы, истошно крича, выскочила курица.
– Воскресла!!! – мать хлопнулась в обморок, гулко ударившись головой об пол.
– Это съеденная? – слабым голосом спросил отец.
– Да, – выдавил я.
Курица, воспользовавшись нашей растерянностью, проскочила у меня меж ног и выскочила на крыльцо. Я рванулся следом, но услышал приказ отца:
– Не трогай!
– Почему?
– Нельзя! – отец помял руками лицо. – Со мной негр один учился, он рассказывал про такое. Ихние колдуны оживляли трупы и заставляли себе служить.
– Ничего себе! – восхитился я, сообразив, что хитрая бестия спряталась на рогах среди головных уборов и сидела, пока отец не попал в нее шляпой. – Бывает же такое!
– Я у него виски украл… наверное, он решил мне отомстить…
– И еще журнал, – напомнил я.
Историю ссоры отца с неграми мы уже слышали не один раз .
– Журнал это у другого, – отмахнулся папаша.
Я уважительно промолчал.
Спасшаяся курица благополучно добралась до Максиманихи. Мать, придя в себя, окропила весь дом святой водой. На следующий день отец привез из Добровки батюшку – отца Василия, который провел какой-то свой ритуал. А Пашка затаил злобу на Марфу Захаровну и решил выкрасть курицу, ставшую яблоком раздора. Но это уже совсем другая история.

Мда)) С горькой самоиронией и черным юмором, парень, у тебя все отлично. А позитивные воспоминания о детстве есть?

зачотная картинка

А я - строго наоборот .