Клуб "Преступление и наказание"

Хм... Даже не знаю, как начать

С одной стороны... Я еще не решил, буду ли выкладывать продолжение Лизы здесь, на Форуме. Это как пазлы сойдутся. В буквальном смысле этих слов

Я про пазлы, которые я сейчас принимаю. Их еще нужно выстроить относительно друг друга, обработать... В общем, там много работы и надолго

С другой стороны...

Нет, мне все-таки интересна реакция местной публики.

Просто интересно посмотреть

Так что...

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Ребятки-зверятки...

Я все понимаю, ваш уровень, он... своеобразный

Многие значимые вещи вам объяснить... нет, невозможно, увы. От слова совсем

Например, некоторые культурные "фишки" вам недоступны. В силу... разных обстоятельств.

И все-таки попробуем. А вдруг?

В смысле, вдруг поймете? Нельзя же заранее исключить!

Эта песня... Хороших канадских ребят.

Там такое петь можно, таки да! Ее Величество Королева, которая так, на минуточку, является Главой целого ряда Белых Стран неофициально разрешила

Хотите - слушайте. Если культурный уровень... того... этого... позволяет

Это же касается чтения дальнейших текстов этой ветки. Как говорится, вольному - воля, а спасенным - Рай!

Вот музыка. Наслаждайтесь!

https://www.youtube.com/watch?v=oMh2Slc06Yk

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Сон…

Лиза спит беспокойным сном. Она ворочается, иногда что-то бормочет, потом ненадолго затихает и снова поворачивается с боку на бок.

Именно это может сказать про нее какой-нибудь весьма нескромный персонаж. Из тех, кто могут позволить себе наглость заглянуть в ее спальню – сейчас, когда часы показывают половину первого ночи.

Ну как, часы… Нет у нее часов. Обычных.

Элли, кстати, предлагала ей приобрести экземпляр такого рода – некий электронный хронометр на браслете, эффектный, правда весьма недорогой, поскольку предмет сей был произведен где-то в очень и очень восточных странах. Но при этом она сказала, что сама редко уже носит что-то подобное, предпочитая выстраивать деловой график по «напоминалкам» своего мобильного телефона, который автоматически подстраивается под поясное время каждого штата - где ей приходилось бывать, по делам своей службы и не только… В общем, Лиза тогда отрицательно махнула рукой. Ей нравилось поступать так, как делает ее Старшая. И она тогда сама отказалась от этой покупки.

Что касается возможности определения времени ночью – ну так, на всякий случай! - девочка включила часы на мобильнике, который выложила на тумбочку, настроив режим его экранчика на цифровую визуализацию обозначения текущего времени, с минимальной подсветкой. Ну, чтобы чуть светящиеся в темноте цифры не мешали уснуть, ибо сны ее…

Вот сейчас она ворочается в собственной постели, в том самом мире, где в этот самый миг находится ее тело. Но сама она при этом вовсе не здесь…

Вернулись ее сны о прошлых жизнях. О том, что было вовсе не здесь и не сейчас, а в иные времена, при иных обстоятельствах, но всегда с нею и вокруг нее.

Иногда это были какие-то счастливые мгновения, промелькнувшие болидом-метеором среди людей и событий иных времен и миров, иногда – не очень. Но именно такие сны были важной частью ее повседневности ночного плана, в те самые годы, когда они жили с мамой. Потом, когда мама умерла, вся эта странная, «потусторонняя» часть ее жизни попросту исчезла. Надолго. На целых три с лишним года тоскливого приютского существования.

И вот теперь… они вернулись. Девочка вновь понемногу обретала те самые силы, которые давали ей особые возможности. И эти ее «ночные жизни» были частью того самого… «особого бытия»…

…

- Лиза? Что с тобою? На тебе лица нет! – Матушка, отложив вязание на колени, встревожено глядит на вошедшую девочку.

На Матушке длинное серое шерстяное платье, на голове у нее белоснежный накрахмаленный чепец. Скромный вырез ее платья прикрывает белая косынка. И никаких украшений. Батюшка говорит, что настоящая женщина хороша от природы, сама собою, и в украшениях не нуждается. И это не шутка. В его устах.

Действительно, здесь, в общине, женщины не носят украшений. Разве только обручальное кольцо. Здесь все просто и естественно. Большая часть необходимого для жизни здесь добывается самостоятельно или изготавливается своими руками. Но при этом, каждое домашнее хозяйство изумительно отлажено и работает как часы. Так что нужды и голода никто не испытывает.

Про голод Лиза знает не понаслышке. До того, как попасть сюда, девочка полгода скиталась по городам и весям. И если бы не миссис Энджела Марч, со станции «Железной дороги»… Вряд ли бы Лиза вообще сюда добралась…

…

Война…

Кровавая бойня, в которой сошлись бойцы в серых и синих мундирах, под флагами, на которых было нарисовано много белых звезд на синем фоне. Правда, расположены они были по-разному – на одном флаге из угла в угол, косым «андреевским» крестом, а на другом - в крыже полотнища.

Эта бойня… а особенно то, что за нею последовало… Все это отняло у нее и дом, и родных – семью, в которой она родилась и росла до двенадцати лет. Ведь с тех пор, как на Юг пришли Реконструкторы, все стало совсем плохо.

Реконструкторы пришли с Севера, вослед победившей армии, одетой в синие мундиры федералов-северян. Местные бойцы, те, кто воевал, будучи одетым в серую форму, сложили перед ними свое оружие, вверив Юг, свою Родину, их, северян, слову чести.

Зря.

Понятия «честь» и «янки» несовместимы. Это некоторые из южан знали и до Войны. Бойня же, длившаяся больше четырех лет, окончательно расставила все по своим местам.

Реконструкторы, эти дельцы-грабители с Севера, одетые в какую-то странную форменную одежду – не как солдаты, хотя и похоже, и цвета… такого бурого – ездили по всему Югу. Они выискивали дома, побольше и побогаче и заявлялись туда в компании обычных солдат, одетых в синие мундиры, и там объявляли владельцам о том, что те, по сведениям федерального оккупационного командования, скрывают неких бойцов армии Юга, обвиняемых в преступлениях, совершенных на войне… против федеральных властей. Ну, или, ничтоже сумняшеся, объявляли о том, что хозяева дома сами… некие агенты загадочного «подполья южан». При попытке даже символического сопротивления, Реконструкторы, убивали мужчин, а женщин… Что Реконструкторы делали с женщинами, это обсуждать было вовсе не принято. Об этом просто молчали. Солдаты в синем, участвовавшие в подобных «актах Реконструкции», имели свою долю с имущества казненных и замученных, а потому они участвовали в этой мерзости весьма и весьма охотно.

И еще. На Юге было много чернокожих. До войны они были в услужении у белых. Многие из хозяев рассматривали их как неких младших братьев, почти как ровню самим себе. Не давали им голодать, заботились о них… ну, как уж могли. Крестили их, делая чернокожих рабов своих прихожанами христианских общин, пускай и несколько… неполноценными.

Война все это переменила. Чернокожие рабы получили свободу и… начали мстить за все обиды, былые и даже придуманные. Нет, они не всегда убивали своих бывших хозяев. Обычно они просто приводили в их дома тех самых Реконструкторов и подчиненных им солдат. И плясали-хохотали, при виде того, как белые убивают белых…

Лиза не то, чтобы ненавидит ниггерскую породу. После всего, что она видела, большинство ниггеров ей просто омерзительны. Как некие отвратительные по своим повадкам животные. Из тех, что хуже крыс…

Впрочем, все куда сложнее. Лиза в курсе того, что бывают и другие ниггеры. Те кто, рискуя жизнью, укрывали своих бывших хозяев и помогали им бежать. Но Лиза таких хороших ниггеров давненько уже не видела.

Когда-то, еще до всей этой мерзкой Бойни, у них был небольшой домик с садом. Отец Лизы был плотником, хозяином небольшой мастерской, где он сам же, в основном, и трудился. Его призвали в армию конфедератов-южан на второй год Войны. В самый последний день, уже уходя, он подписал у мирового судьи какие-то бумаги и отпустил на волю их единственного слугу, дедушку Гарри. Мама говорила, что он еще нянчил ее с сестрами, и что он сполна заслужил свою свободу. Но дедушка Гарри со слезами на глазах упросил отца взять его с собою. И тот, вздохнув, согласился.

Мама заклинала старика-ниггера беречь Джеймса – ее мужа и отца Лизы. Лиза это помнит, хорошо помнит! Гарри тогда поклялся на Библии спасти его. В смысле, вернуть хозяина домой живым или же доставить его тело. И с этой самой клятвой на устах и в сердце своем, старый слуга семьи ушел со своим хозяином в тот самый поход, из которого почти что никто из южных джентльменов уже не вернулся.

Дедушка Гарри… он все-таки исполнил свой долг до конца. Вот только сдержать свою клятву, увы, не смог. Когда верный слуга выносил с поля своего хозяина, Джеймса Линдера, смертельно раненого шальной пулей в битве при Чаттануге*, на него обрушил свою безумную ярость один из черных демонов той войны, капитан «Кровавой Сотни», отряда особо жестоких негров-кавалеристов из армии северян. Этих цепных псов генерала Хукера**, которых он, как говорили шепотом, пускал «в дело» только тогда, когда нужно было идти напролом, проливая реки крови, когда нужно было буквально прорубаться сквозь ряды бойцов в серых мундирах.

Ходили слухи, будто этого чернокожего офицера когда-то заговорили от смерти ямайские колдуны, и он от этого стал почти что неуязвимым для всего, что могло бы нанести урон на этой войне – это касалось и любого «белого» оружия***, и всякого оружия, стреляющего огнем. Причем этот самый «черный капитан» каким-то загадочным способом сумел «растянуть» эту свою колдовскую защиту на всех своих бойцов, самых свирепых и безжалостных головорезов армии северян.

Да, эти ниггеры-кавалеристы были головорезами в буквальном смысле этого слова. Стоит заметить, что кавалеристы того времени – что федералы, что конфедераты - уже почти не пользовались холодным оружием, предпочитая стрелять с лошади из револьверов, прямо на скаку. Однако «Кровавая Сотня», все равно предпочитала «белое оружие» - даром, что состояла исключительно из чернокожих. Эти солдаты рубили головы южным джентльменам легко, просто и без затей. Их неуязвимость, в сочетании с безумной жестокостью, внушала даже не страх, а панический ужас бойцам, одетым в серые мундиры Конфедерации.

В том бою «Черный Кэп» оказался рядом с дедушкой Гарри, когда тот уже вытащил своего раненого хозяина из окопа. Джеймс Линдер хрипел и кашлял кровавой пеной. Шансов спасти его не было никаких, однако чернокожий слуга был упрям. И еще. Дедушка Гарри был человеком Слова…

Странно, но именно его Лиза никогда не называла ниггером. Для нее он был именно дедушка. Образец честности, порядочности и доброго отношения к ее, Лизы, семье.

Вот честность его как раз и подвела под удар, безжалостный и смертельный. Когда «Черный Кэп» увидел, как старый ниггер, его собрат по расе, пытается уволочь с поля боя белого человека, одетого в серую форму конфедерата, он просто коротко рассмеялся, довернул лошадь в его сторону, в один скок оказался рядом с ним, а дальше…

Ему хватило одного взмаха длинной сабли, для того, чтобы голова дедушки Гарри отлетела напрочь и упала в шести футах слева, а тело рухнуло наземь, совершенно отдельно от нее, прикрывая собою бывшего своего господина, заливая умирающего кровью.

«Черный Кэп» тогда еще раз коротко рассмеялся, а потом, подняв вверх свое жуткое оружие, в этот раз послужившее ему для убийства несчастного старика, снова поскакал дальше, в гущу боя.

Обо всем этом, спустя несколько месяцев, поведал один из бывших сослуживцев Джеймса Линдера. Измученный мужчина в заплатанном в нескольких местах сером мундире пришел к ним в дом на костылях. В ноге у него, если верить его словам, засел осколок бомбы, и это причиняло ему сильную боль при ходьбе. Лиза очень удивилась тому факту, что он вообще держится на своих двоих. Ветеран-конфедерат рассказывал эту самую историю про ее отца, как будто он сам присутствовал там, на поле боя при Чаттануге. Девочка тогда с горечью подумала, что сам он, наверняка, струсил, спрятался и не пришел на помощь ни ее отцу, ни дедушке Гарри. Но она не сказала ни слова. Впрочем, конфедерат-инвалид, скорее всего, сам почувствовал ее неприязнь и ни разу не рискнул встретиться с ней глазами.

А после… Он тихо ушел, растаял во мгле утреннего осеннего тумана, за мутной кисеей занавески. И больше о нем никто никогда не слышал.

Мама поначалу еще держалась. Весь следующий день она ходила по дому и говорила, что ей очень-очень надо ехать в Чаттанугу. Найти то самое поле, где остались похороненными ее муж и их верный семейный слуга. Ну, а утром…

Утром мама уже не встала. Она… проснулась и даже некоторое время была в сознании, хотела куда-то идти, что-то делать, но… Лиза так и не сумела помочь ей подняться. Тогда она позвала на помощь соседку, миссис Пибоди, из дома справа, что от их дома сразу вниз по улице. Пожилая женщина, едва взглянув, явно сообразила, что к чему и шепнула Лизе, что, мол, «надо приготовиться». Девочка сразу поняла, к чему именно ей следует быть готовой, но, отчего-то, даже вовсе не испугалась. Мама какое-то время крепилась, даже пыталась улыбаться, но уже в полдень она впала в беспамятство. И Лизе, почему-то все стало предельно ясно. Она даже не плакала. Ей просто было грустно от того, что мама уходит. Мир вокруг нее стал серым и туманным, и ей почти все уже было безразлично.

Мама ушла ближе к вечеру. Потом соседка говорила девочке, мол, миссис Линдер перед смертью все дергалась, металась и все время шептала-восклицала, что Джеймс зовет ее, что она должна идти к нему, туда. По счастью, Лиза не видела этой агонии. Миссис Пибоди не пускала девочку, чтобы она «не насмотрелась лишнего». Лиза просто сидела в их маленькой гостиной и ждала, когда все закончится. Она не молилась и даже вовсе не пыталась помочь. Девочка откуда-то точно знала, что это все уже бесполезно. Что ее семья… в общем, она закончилась. И она, Лиза, теперь осталась совершенно одна.

Однако,это было ясно не только ей, но и ее соседке - той, что взяла на себя все заботы по организации похорон ее матери, после которых, буквально на третий день, в их дом пришли какие-то чрезмерно вежливые люди. Они начали расспрашивать девочку о том, где же теперь ее родители и иные родственники. В итоге этих расспросов, Лиза расплакалась и буквально выкрикнула им в лицо, что ее мама умерла, а папа погиб, и что никого из родни и близких у нее уже не осталось, причем на много-много миль вокруг. Вежливые люди – один из них был в штатском, другой носил военный синий мундир федеральной армии – как-то странно, со значением, переглянулись между собою, и тот, кто был одет в штатское платье, каким-то очень уж вежливым голосом сказал Лизе, что ей, наверное, придется проехать с ними. А когда девочка заявила ему в ответ, что из своего родного дома никуда не поедет, сей чиновник, от северных оккупантов, как-то очень спокойно заявил ей, что никакого «родного дома» у нее больше нет, поскольку он конфискован федеральным правительством в пользу казны, как имущество мятежников, участвовавших в войне против Северо-Американских Соединенных Штатов. А самой Лизе, как дочери бойца-конфедерата, придется уехать, оставив все свое имущество, которое отныне ей больше не принадлежит. Однако же, федеральная власть вовсе не оставит ее попечением и перевезет для дальнейшего комфортного проживания в некий «Федеральный Дом», где, по его словам, уже нашли приют десятки детей, пострадавших на Юге от ужасов войны. Да, он выразился именно так, странно-высокопарно и жестоко. А второй вежливый человек…

Второй персонаж, одетый в синюю форму федеральных войск, пришедший явно для того, чтобы помочь первому и поддержать его в части исполнения столь ответственной миссии - суть которой состояла в том, чтобы обеспечить выдворение из дома одной несмышленой сироты-южанки! - крикнул из-за дверей караул. Он приказал вошедшему капралу, вооруженному саблей и револьвером, «отконвоировать», как он выразился, «эту пособницу сепаратистов» в известный пункт назначения. Слово «известный» он подчеркнул какой-то многозначительной и несколько даже насмешливой интонацией. Капрал сразу же как-то странно хмыкнул и шагнул в сторону девочки, но…

В комнату, внезапно, вбежала та самая соседка, миссис Пибоди. Картинно всплеснула руками и начала, весьма экспрессивно, на повышенных тонах, убеждать этих мерзких «вежливых людей» в том, что так нельзя, что девочке нужно собраться… Хотя бы переодеться в чистое, взять с собою разные книги-игрушки, всяких там кукол, одежду и прочее. В ответ на ее пафосную речь, федерал в синем махнул рукой, дескать, я не возражаю, собирайте! И тогда соседка, вытащив Лизу из гостиной, увела ее в детскую, где переодела в чистое белье, помогла ей найти и надеть скромное дорожное платье. Еще она собрала ей в узелок сменное белье, мыло, полотенце и, зачем-то, молитвенник. А потом, отвела девочку во двор, где уже стояла небольшая крытая карета.

Лизу усадили внутрь, на жесткое откидное сиденье и заперли дверь снаружи. Капрал уселся на козлы и карета покатилась со двора, вначале проехав по улице, вымощенной деревянными досками, а после, оказавшись на дороге, которая о том, что такое мостовые, как говорится, знать не знала и ведать не ведала. Особенно в дождливое время.

Ехали долго. Лиза даже успела задремать - в неудобной позе, на сиденье, которое подпрыгивало на каждой кочке, дергаясь на железных поворотных петлях, но усталость есть усталость! Внезапно, мелкая - а кое-где и крупная, с подбрасыванием вверх! - тряска грунтовой дороги прекратилась. Девочка проснулась от этой смены внешнего ритма движения и сообразила: раз карету больше не трясет – значит, они, возможно, уже и приехали. Вопрос в том, куда.

Послышался лязг отмыкаемого замка и дверь открылась. Капрал молча кивнул ей, мол, выходи. Лиза, так же молча, послушалась его, взяла с собою узелок, приготовленный в дорогу заботливой соседкой, и вышла из кареты.

Место, где они оказались, было вовсе не похоже на тюрьму или же нечто в подобном роде. Заряженная парой лошадей карета стояла на опушке леса, совсем рядом с тропкой, ведущей куда-то в лесную чащу.

- Мы… приехали? – как-то неуверенно спросила Лиза.

- Разумеется, приехали! – капрал в ответ усмехнулся ей как-то странно и даже многозначительно. И сразу же приказал ей:

- Иди вперед, по тропинке. Здесь… в общем, недалеко!

Лиза послушно шагнула в сторону, в смысле, на обочину дороги, по которой они сюда приехали, и двинулась вглубь леса, в указанном ей весьма неопределенном направлении.

Они прошли уже примерно с четверть мили, как вдруг что-то щелкнуло-звякнуло у нее за спиной, неким странным металлическим тоном. Лиза даже не полностью обернулась на этот странный звук. Просто чуть-чуть повернула лицо в ту сторону и… как говорится, скорее краем глаза, чем зрачком увидела, как федерал в синем мундире целится из своего револьвера прямо ей в голову. И дальше…

У нее включился некий «рефлекс беглянки», странный набор навыков уклонения-ускользания от опасностей - как настоящих, так и предположительно угрожающих ее жизни. Собственно, именно этот самый рефлекс и руководил всеми ее действиями далее. Разворачиваясь и уклоняясь от направленного на нее ствола, девочка швырнула в сторону своего противника узелок, который она держала в руках. Нет, никакого вреда это ему не причинило. Просто сбило прицел, и грохнувший выстрел револьвера, по счастью для беглянки, оказался бессмысленным – пуля ушла далеко в сторону. Не теряя времени, Лиза рванулась, что есть сил и побежала по этой самой тропинке, все дальше и дальше в лес, в отчаянной попытке спастись. Просто путь назад был перекрыт вооруженным федералом, ну а забег по кустам и буеракам в платье до щиколоток, которое она надела в дорогу, был заведомо обречен на неудачу.

Там действительно, оказалось совсем недалеко…

Тропинка внезапно закончилась, и Лиза выскочила на небольшую, футов шестьдесят в диаметре, полянку. Она выбежала на середину этого свободного пространства… и осознала что дальше дороги нет. Никакой. От слова совсем.

Отсюда некуда было уйти. Эта самая полянка была странным образом очень плотно окружена деревьями и колючими кустами, как некий лесной «мешок-западня». Казалось, будто между их стволами невозможно было пройти - даже ребенок не смог бы там протиснуться. Но страшно было вовсе не это…

По периметру этой странной площадки были расположены невысокие земляные холмики, рыхлые и свежие - каждый длиной примерно в человеческий рост, какие-то побольше, какие-то поменьше. И Лиза остановилась, замерла в ужасе. Она все поняла. Именно здесь и был… в смысле, находился… тот самый «адрес»… то, что было обозначено как «известный пункт назначения». Для десятков людей, которые, похоже, сюда сами, пришли, когда-то… до нее.

И что? Это конечная точка пути и для… самой Лизы?

Или же нет?

Или же ей можно как-то вырваться из этой могильной западни? Вот только выход отсюда, направление в реальный мир из наполовину «загробного» места», загораживает теперь этот самый «вежливый» персонаж, федерал в синем мундире, с револьвером в руке и с саблей на боку.

Он теперь… нет, не выбегает. Просто… не торопясь выходит на поляну с той самой тропинки, что привела ее сюда. Выражение «морды лица» у него при этом совершенно спокойное. Действительно, какое-то… «вежливое». Ему, наверняка, не впервые случается убивать. В том числе и тех, кто вышел на эту… поляну.

Персонаж, оказавшийся между Лизой и выходом с этой самой поляны, как-то странно, многозначительно улыбнулся – то ли условно извиняясь, то ли ободряя загнанную в тупик беглянку, оказавшуюся его стараниями в этой воистину мертвой западне.

- Очень хорошо, что ты сама побежала, - кажется, извинения этого существа ограничиваются всего лишь улыбкой. – Теперь мне не надо думать над тем, как именно волочь сюда твое тело. Сама пришла. Значит, одной проблемой меньше. Так что…

Он усмехнулся, нагло и торжествующе, без капли сочувствия на лице.

- Дело за малым! – заявил он. И… повернулся к ней спиной.

Этот самый федерал, похоже, совершенно ничего не опасался. Вероятно, девочка двенадцати лет не была для него опасным противником, хотя бы по причине полного отсутствия у нее, у Лизы, какого-нибудь оружия. Поэтому, ее враг, по-прежнему перекрывая выход с полянки, присел на корточки, наклонился чуточку влево и извлек из-под опалых листьев лопату. После этого, федерал поднялся, повернулся к перепуганной девочке и обозначил лицом своим очередную дьявольскую усмешку.

Некоторое время – пару мгновений, не больше! - персонаж в синем мундире так и стоял. Револьвер был у него в правой руке, лопата - в левой. Ну, а далее он… засунул оружие в поясную кобуру.

- Что-то мне лень копать сегодня землю, - заявил он на редкость спокойным, почти обыденным тоном голоса. – Вот тебе шанцевый инструмент, будь так любезна, начинай сама. И, кстати, поторопись. У нас всего два часа свободного времени. И я бы хотел, по возможности, не опаздывать к началу выноса вещей из твоего дома… Бывшего твоего дома, – тут же поправился он.

Сделав это заявление, федерал шагнул в ее сторону – Лиза мгновенно отскочила на два шага назад, почти что, к свежему холмику ближайшей могилы – и там он воткнул лопату в землю. После этого, персонаж в синем мундире отошел обратно, к выходу с полянки, и присел на пенек в точности там, где начиналась - ну, или же напротив, заканчивалась! - та самая злосчастная тропинка, что привела девочку в это страшное место. И, многозначительно улыбаясь, принялся набивать трубку, которую он вынул из поясной сумки, вместе с кисетом для табака.

Лиза медленно, как во сне, шагнула вперед и с усилием выдернула лопату из земли. А потом отошла чуть в сторону. Туда, где между двумя свежими холмиками, вроде, было место для еще одного…

Она, как-то несмело, нерешительно вонзила штык лопаты в землю. Копнула раз, другой, третий… Потом замерла в нерешительности и взглянула на того, кто стерег ей выход с этой «полянки имени Харона». Федерал уже набил свою трубку, взялся за огниво и трут. Заметив, вернее, почувствовав ее взгляд, он тоже посмотрел в ее сторону – спокойно, как будто он привел сюда девочку исключительно для того, чтобы она немного освоила для себя полезную профессию землекопа.

- Ты хотела меня о чем-то спросить? – поинтересовался персонаж в синем мундире. И, милостиво, разрешил:
- Спрашивай, не стесняйся!

- Вы убьете меня? – голос Лизы не дрогнул. Она вообще-то почти успокоилась, как будто работа по выкапыванию собственной могилы привела ее в некое состояние душевного равновесия.

- Разумеется, - ее собеседник ответил вполне себе спокойным голосом, будто речь шла сейчас о чем-то вполне обыденном, и они общались на темы, вроде к кому бы пойти в гости, а вовсе не обсуждали подробности грядущего убийства, находясь в раскладе «киллер – жертва», причем непосредственно, «глаза в глаза». – Но ты не переживай так уж сильно. Я убью тебя быстро, без мучений. Просто сверну тебе шею. Тебе даже не будет больно. Ну… почти не будет.

- И вам… - Лиза как-то странно вздохнула, почти что с облегчением, - не будет меня жалко? Или страшно? Ведь Бог…

- Наш Бог даровал нам победу, - усмехнулся тот, кто сидел на пне с трубкой и огнивом в руках. – Именно нам - тем, кого вы, южане, называете «янки». А победитель получает все. Дома, деньги, женщин и прочее. Мы победили, и теперь берем свое.

- Но это же… бесчестно! – тихо возразила девочка. Ее голос почти окреп, и она чувствовала, как прежняя душевная боль, опустошающая и тоскливая, делавшая ее тупой и покорной обстоятельствам, куда-то уходит, оставляя по себе внезапное понимание бредовости всего этого расклада и желание изменить ее. Любой ценой.

- Бесчестно – проигрывать, - усмехнулся федерал. – Все остальное – утешение для неудачников.

- Вы… - Лиза недоговорила и опустила свои глаза. Странно, но она не испугалась, и даже не расстроилась. Просто поняла, что будет дальше.

- Да, я делаю то, что делаю! – ее чудовищный собеседник в этот раз даже не усмехнулся. – Но меня не интересуют твои переживания. Против тебя, кстати, я ничего не имею! В общем и целом… Извини, ничего личного, просто бизнес. Так что давай, копай дальше. И тогда ты, возможно, проживешь еще один час. В труде, в поте лица своего добудешь себе немножко… существования. Заодно сэкономишь мне силы. Давай, работай!

- Хорошо, - Лиза снова вздохнула и вонзила лопату в землю.

- Вот так и продолжай! – кивнул ей персонаж, перекрывший выход.

А дальше, он занялся своим делом. В смысле, огнивом и трутом.

Лиза сделала еще несколько движений лопатой по разметке своей же собственной могилы. Она уже почти обозначила ее периметр, когда тот, кто сидел на пне возле входа на полянку, наконец-то раскурил свою трубку. При этом от горящего табака по полянке потянулся очень странный сладковатый и чуть дурманящий запах.

- Что это? – Лиза оторвалась от своего воистину бредового занятия по созиданию места своего же будущего упокоения. – Странно пахнет…

- Это хашиша, персидский табак, - охотно разъяснил курящий субъект. – Волшебное средство, для успокоения нервов… и прочего. Большая редкость и… дорогая! Но мне по карману!

Он сделал несколько торопливых затяжек, а потом… сей чудовищный персонаж даже прикрыл от удовольствия свои глаза и замер, ловя какие-то нотки-отголоски… то ли видений, которые предстали перед ним, то ли каких-то иных удовольствий незримого плана.

И тогда Лиза решилась. Она рванулась в его сторону, вскинув-направив на своего врага лопату, как если бы это было ружье с примкнутым к нему штыком. Как истинная дочь Юга, того самого, что бил «янки» в битве при Фредериксберге, она бросилась вперед.

Ее противник успел открыть глаза и как-то удивленно уставиться на ту самую девочку, которая только что покорно рыла себе могилу, а вот теперь уже бежит на него с лопатой наперевес, как будто и впрямь, идет в штыковую атаку, пытаясь, в отчаянном своем героизме, побороть неумолимую силу. Последний бой - и за себя, и за погибшего отца своего, и за всех тех, кто был убит этими тварями, обозначающими себя выражением «солдаты федеральной армии»!

Конечно же, она не убила его. Этот персонаж успел чуть-чуть уклониться и даже блокировать ее удар. В смысле, почти успел. Лезвие лопаты только чуть-чуть скользнуло по его щеке, слегка ее подрезав. Но самое главное, та самая глиняная трубка, набитая дурманящим разум «персидским табаком», разлетелась вдребезги, задела осколками его лицо и даже рассекла ему бровь.

И все-таки, перед Лизой был профессионал. Приняв ее удар на блок, так что лопата скользнула, не причинив ему существенного вреда, федерал перехватил несостоявшееся орудие убийства и вырвал его из рук двенадцатилетней девочки.

Хотя, нет, вовсе не так. Наверное, Лиза сама инстинктивно его отпустила. И ее противник, рванувший на себя лопату, от этого самого рывка сам же слетел со своего пня вверх тормашками, завалился на спину, освободив от своего контроля проход вовне.

Наверное, его задранные вверх ноги, в грязных сапогах, выглядели со стороны довольно комично. Однако Лизе, в эти самые секунды, было вовсе не до смеха. Она воспользовалась тем, что путь из этого «круга смерти» внезапно оказался свободен, и помчалась во всю возможную прыть, побежала со всех ног по тропинке обратно.

Увы, недалеко. На первом же повороте она зацепилась за какой-то корень, подвернула ногу и упала в сторону, направо от тропы, едва не напоровшись на острый сук, в три четверти фута длиной, торчавший из опалой листвы – наверное, в какое-то углубление почвы упал ствол дерева и его потом занесло листопадом. В общем, ей несколько повезло, когда она, падая лицом вниз, хлопнулась щекой своей в палую листву и разминулась с этим опасным предметом. Резкая боль в щиколотке жестко дала ей понять, что все кончено, и дальше бежать она просто не сможет.

Лиза, как могла, быстро и резко перевернулась на спину, думая разглядеть, где находится сейчас ее преследователь, одновременно с тем, судорожным движением здоровой ноги пытаясь как-то оттолкнуться, отползти немного в сторону. И сразу же уперлась макушкой то ли в пенек, то ли в ствол поваленного дерева. Осознав, что дальше дороги ей уже нет, девочка в отчаянии наблюдала за тем, как приближается ее убийца.

Странно, но федерал в синем мундире не торопился. Отчего-то он был совершенно уверен в том, что его добыча никуда от него не денется. И шел он по тропинке совершенно спокойно, неторопливо, даже, вроде бы, насвистывая нечто вроде «Ах мой милый Августин» - та еще адская мелодия!****

- Напрасно ты убегала, - произнес он, подойдя к ней поближе, так, что между ними оставалось всего ничего - ярдов пять, не больше! – Я ведь и вправду, думал убить тебя нежно… просто свернуть тебе шею. Но вот теперь тебе придется немножко потрудиться… напоследок! Не захотела работать руками – поработаешь иначе!

Лежащая на земле девочка побелела лицом своим как полотно и отрицательно мотнула головой.

- А твоего согласия никто и не спрашивает! – как-то сально ухмыльнулся федерал в синем мундире. И добавил как-то задумчиво:
- Впрочем, может быть тебе это даже понравится… У тебя ведь никого еще не было? Значит, проверим, какова ты… там…

Он усмехнулся, а после, отстегнув поясной ремень с кобурой, небрежным движением отбросил его в сторону. Потом, не стесняясь, начал расстегивать штаны по бокам, готовясь откинуть переднюю их часть. И зачем-то, одновременно с этим он сделал шаг вперед, по направлению к своей жертве.

«Господи, спаси!» - только и успела подумать девочка…

Федерал в синем так сосредоточился на своем занятии, что двигался вперед, почти не глядя под ноги. Шаг, другой… Все ближе эта его улыбочка, полная сальной мерзости. От страха девочка оцепенела, и только инстинктивно приподнялась на локте, выставив левую руку для защиты… Скорее, конечно же, видимости таковой…

Как вдруг…

Нет, все-таки, гуляя по лесу, смотреть под ноги иногда совершенно необходимо. Грязный сапог федерала зацепился за тот самый корень, об который запнулась сама Лиза. В результате небрежности сей, персонаж в синем, нелепо взмахнув руками, как-то удивленно вскрикнул - падая почти на то же самое место, куда до этого свалилась, как подкошенная, его двенадцатилетняя жертва. Вот только сама Лиза упала чуточку в стороне от того коварного сучка, а ее противник рухнул не столь удачно. То есть, прямо на него, аккуратно «надевшись» глазницей прямо на это специфическое острие.

Он только и успел еще один только раз вскрикнуть, специфически и хрипло – то ли от боли, то ли от удивления. А дальше… его тело несколько раз судорожно дернулось в агонии – причем, каждый раз, когда он дергал своей головой, она все глубже и глубже насаживалась на сук.

Спустя минуту, Лиза, тяжело дыша, приподнялась на локте чуточку выше и присмотрелась. Тело ее врага, одетого во вражеский синий мундир, больше не дергалось. Федерал был мертв.

«Спасибо!» - мысленно произнесла девочка, на секунду подняв глаза вверх, обращаясь к Небесам, явившим зримое подтверждение исполнения ее прежней отчаянной мольбы.

А дальше, она действовала со странным спокойствием, как будто какая-то часть ее личности была весьма искушенной в делах такого рода. Все ее поступки были сугубо логичны, последовательны и в чем-то даже банальны.

Прежде всего, Лиза пошарила рядом с собою, по сторонам, рукой – все еще тяжело дыша и пытаясь найти хоть какую-нибудь палку, чтобы подняться на ноги. Между прочим, нечто, почти что оптимально подходящее для этих целей, она обнаружила почти сразу же. Правда, предмет этот был с сучками, но их, при желании, вполне можно было, потом, и обломить, чтобы не мешали. Опираясь на сие найденное средство поддержки своего тела, девочка встала-поднялась на ноги и осторожно прохромала пару шагов в сторону. Развернулась, снова оглядела мертвеца. Он по-прежнему не шевелился. Тогда девочка вернулась обратно. Аккуратно опустившись на одно колено, она обшарила карманы своего несостоявшегося убийцы. Несколько серебряных долларов были немедленно изъяты и спрятаны в ее собственном кармашке. Остальное показалось ей вовсе не нужным – револьвер, сабля, сумка с патронами и кисетом дурманящего табака вряд ли могли ей помочь бежать и спрятаться от сослуживцев этого мертвеца.

Потом Лиза, как могла, обломила сучки на палке и заковыляла обратно, в ту сторону, куда попыталась бежать до того, как упала, зацепившись ногой за тот самый злосчастный корень - или же, напротив, счастливый, это ведь, как и с какой точки зрения посмотреть! По дороге она высматривала тот самый узелок с вещами, который бросила в этого мерзавца, в самом начале своего побега. Искомый предмет нашелся чуть в стороне от той самой тропинки, по которой она шла теперь обратно - действительно, в самом ее начале. Внешне он был изрядно замазан грязью, на него налипли опавшие листья. Впрочем, и сама Лиза сейчас выглядела не очень-то опрятно – платье в нескольких местах было испачкано, правая щека, которой она приложилась к земле при падении, была тоже грязной, да еще и саднила. Впрочем, сейчас ее вовсе не беспокоил тот факт, что она, Лиза Линдер, выглядела столь небрежно, как говорится, не комильфо. Ведь все могло быть хуже. Гораздо хуже.

Выйдя из лесу, девочка, первым делом, обнаружила ту самую повозку, на которой ее сюда доставили. Правая лошадь, в паре гнедых с зашоренными глазами, впряженных в эту самую «колесницу смерти», была привязана к дереву на обочине, а сама карета стояла несколько под углом к дороге. Лиза отвязала сию «ведущую особь лошадиного племени», заставила гнедую пару выйти на дорогу и постаралась развернуть повозку в обратном направлении. А потом, забравшись на козлы и хлестнув вожжами лошадей, она принудила их тронуться и проехала по дороге вперед, подальше от пресловутого «известного места». Она не слишком погоняла этих животных, вовсе неповинных во всем том, что случилось, уверенная в том, что в ближайшее время погони за ней уж точно не будет! И все же… Девочка откуда-то точно знала, что ей необходимо хоть как-то запутать след, и увести повозку подальше от места, где упокоился ее враг. Ну, а заодно можно проехать хоть какое-то расстояние, чтобы сэкономить немного сил, сохранив их… на будущее. То, которое тогда - в тот самый момент времени! - высвечивалось вовсе не в радужных красках. Ибо, что уж греха таить, ни воды, ни еды, совершенно необходимой для длинного пешего перехода, у нее сейчас не было. А значит, насчет того, чтобы хотя бы чем-нибудь подкрепиться, хоть как-то умыться и чем-то напиться, покамест, не шло и речи.

Ей было необходимо оказаться как можно дальше от того места, где ее планировали убить и закопать в землю – в безымянной тайной могиле, без креста, без таблички, которая гласила бы для всех и для каждого, пришедшего, кто именно там похоронен. И привести себя в порядок она могла никак не раньше того момента, когда между нею и возможными преследователями окажется еще несколько миль.

А дальше…

Ей предстояло длинное путешествие – недели, возможно, месяцы скитаний по городам и весям. Повозку Лиза бросила примерно через час, на перекрестке. Проехала немножко дальше и, приоткрыв лошадям шоры, шуганула-пугнула их, заставив пробежать в сторону, дальше, в смысле, по ходу ее первоначального движения. Сама же она, естественно, вернулась к перекрестку обратно и выбрала для себя свой дальнейший путь.

Девочка пошла на Запад. В смысле… примерно туда, в сторону заходящего солнца.





* Чаттануга – один из ключевых пунктов, за который боролись противоборствующие стороны во время Гражданской войны в САСШ. Читателям этот город, возможно, известен по упоминанию в песне из фильма «Серенада Солнечной Долины»

https://www.youtube.com/watch?v=TRmZ2DY-Tig

Там, в этой самой песне, есть такие слова:

- Pardon me, boy!
Is that the Chattanooga choo-choo?
- Yes, Yes!

Примерный перевод:

- П’цаны… звиняйте,
Здеся стоит «чих-пых» до Чаттануги?
- КанЭшн, канЭшн!

** Генерал Хукер – возможно, имеется в виду Joseph Hooker (13 ноября 1814 — 31 октября 1879), генерал армии северян во время Гражданской войны в США.

***«Белое» оружие - другое название холодного оружия, то есть оружия, предназначенного для рукопашного боя.

****История этой песни полна такого… инфернального европейского юмора
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D1 ... 0%B8%D0%BD

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Еще один... музыкальный момент. Предваряющий текст.

Вы о нем... скорее всего не знаете. В "этой стране" не принято афишировать серьезные вещи.

Глум это вашефсе, мои дорогие... Такова ваша... специфика... Чего уж там говорить...

Я не оскорбляю вас. Я просто констатирую ФАКт...

Видите, даже смайлик не ставлю.

Слушайте, ежели не слышали. Все польза...

https://zaycev.net/pages/24790/2479098. ... Id=2479098

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Дорога…

Это пешее путешествие и вправду, затянулось для нее на несколько месяцев. Лиза шла, когда дорогами, а когда и тропинками, протоптанными через поля, леса и перелески. Она двигалась от городка к городку, причем останавливалась далеко не в каждом из них, доверяя своему чутью, насчет возможных и предполагаемых опасностей, которые могли бы ее там подстерегать.

Деньги, естественно, быстро закончились. И это несмотря на то, что передвигалась она только пешком, не тратила «на прогоны» ни единого пенса. Ей приходилось не только попрошайничать, благо вид у нее, после длительных странствий, был… еще тот. Иногда Лиза, мучимая голодом, позволяла себе брать чужое. То, что оставалось без присмотра, на фермерских дворах или же в постройках хозяйственного рода. И даже то, что было припрятано осторожными и предусмотрительными хозяевами в самих домах…

Несколько раз за нею гнались, правда, не поймали – просто потому, что не стали спускать собак. Ну, а последняя ее кража обернулась странной встречей. И тех, которых не ждешь, но они иногда случаются. К счастью.

В тот день Лиза попыталась забраться в кладовую одной придорожной харчевни. Ну… или трактира… таверны - так тоже можно назвать подобное место. Девочка тогда решила, что сумела прокрасться к своей цели, к незапертой двери кладовой, совершенно незамеченной. Она забралась внутрь и даже прихватила там головку сыра - как говорится, «на вынос». Как вдруг, дама более чем средних лет - хозяйка сего заведения! - распахнула эту самую дверь и решительнейшим образом перекрыла побродяжке выход.

- Надо же, у нас гости! – весьма иронично заявила она. – Эй, леди! Извольте-ка вернуть мой сыр на его законное место! И подите-ка сюда… для серьезного разговора!

Лиза дернулась и лихорадочно оглянулась по сторонам. Окно зарешечено, другой двери, кроме той, в проеме которой встала хозяйка харчевни, просто не существует. Девочка попыталась, согнувшись, проскочить мимо нее, однако была схвачена женщиной за ухо и громко заревела - и от боли, и от обиды.

- А ну, пойдемте-ка со мною, леди! – возмущенно заявила та, кто так легко и просто поймала воровку. – Я научу Вас уважению к чужому труду и имуществу!

Пожилая женщина отвела ее в какую-то каморку, где хранилась всякая старая рухлядь и заперла там. В этом месте пленения беглянки было довольно прохладно, и свет проникал туда только лишь только через маленькую отдушину, ближе к потолку. Лиза уселась там на старый сундук, а когда начала мерзнуть – какой-либо толстой верхней одежды у нее не было, а осень была в самом разгаре, и уже не баловала, как прежде, теплыми деньками! – не стесняясь открыла этот самый предмет меблировки и, достав оттуда нечто похожее на ветхий мужской плащ, завернулась в него.

В таком виде и застала девочку хозяйка трактира, когда, наконец, пришла за ней. Войдя в эту самое «помещение для старых вещей и арестантов», женщина усмехнулась, причем как-то даже одобрительно, порадовавшись находчивости своей пленницы, а после, жестом, приказала девочке выходить из чулана. Лиза, не говоря ни слова, сняла позаимствованный плащ, как могла, аккуратно свернула и возвратила его на место, то бишь, обратно в сундук. Между прочим, к полному молчаливому одобрению своей взрослой визави. Когда Лиза прикрыла крышку сундука, хозяйка харчевни посторонилась и позволила Лизе выйти куда-то в прихожую.

- Пойдем! – сказала она и указала рукой в сторону боковой двери.

Лиза послушалась ее и оказалась в другой комнатке - каморке, чуточку побольше и комфортнее! - находящейся, кажется… возле кухни. Наверное, там, за маленьким столиком, обычно сервировали блюда для большого зала, где обычно сидели посетители. Сейчас, впрочем, там было совершенно пусто.

Из кухни восхитительно пахло чем-то съестным. Жареным… Вареным… Да еще и со всякими-всяческими подливками-соусами-специями… Очень ароматно!

Лиза непроизвольно сглотнула слюну. Заметив это, хозяйка харчевни усмехнулась, и жестом предложила девочке присесть. Сама она тоже присела, однако не рядом с нею, а с угла – в смысле, с торца этого самого сервировочного столика.

- Ну что? – спросила хозяйка у своей пленницы. – Что ты мне скажешь в свое дурацкое оправдание? Нет, ну это же надо так обнаглеть! Прокрасться на двор, прошмыгнуть в дом и там попытаться ограбить мою кладовую!

- Я сожалею, - искренне сказала Лиза.

Больше ей, действительно, нечего было сказать.

- Сожалеет она, надо же! – каким-то весьма насмешливым тоном заметила женщина. – Ты хоть представляешь себе, что ты натворила?

- Я… украла сыр, - просто ответила Лиза. И тут же поправилась:
- Вернее, я хотела его украсть. Вы не позволили мне этого сделать.

- Конечно же, не позволила! – возмутилась ее визави. – Стану я раздавать свое добро направо и налево всяким… воровкам!

- Я не воровка! – возмутилась Лиза. – Я…

Она смущенно замолчала, понимая, что спорит сейчас с очевидным.

- Это ты мировому судье скажи! – насмешливо заметила ее взрослая собеседница. – Ты знаешь, какое наказание полагается маленьким воровкам?

Лиза подняла на нее глаза и посмотрела на хозяйку этой самой харчевни внимательным взглядом.

Эта женщина… она была ей смутно знакома. Между прочим, никакая она не пожилая, а вовсе даже… гораздо моложе. На вид собеседнице было уже за сорок, в прическе, в темных, гладко прибранных волосах, виднелись даже несколько седых волосков. Впрочем, на лице этой женщины почти не было морщин. А карие глаза ее смотрели вовсе не гневно. Скорее уж насмешливо.

И еще. Где-то там, в глубине этих глаз Лиза увидела… что эта женщина на нее сейчас вовсе не сердится. Впрочем, возможно, это ей только почудилось.

И она решилась.

- За кражу малолетним воровкам полагается телесное наказание, - ответила она, внутренне содрогнувшись от ужаса.

- Публичная порка розгами! – уточнила ее собеседница. – На площади, возле здания городского суда! Ты знаешь это?

Лиза побледнела и просто молча кивнула головою. Она действительно знала об этом. Неделю назад, в одном городке, через который она проходила, ей довелось увидеть, как это проделывали с девочкой, которая вряд ли была старше ее самой.

Маленькую воровку - попавшуюся то ли тамошнему шерифу, то ли просто кому-то из обычных горожан, таких же, как эта женщина – целый день держали в тамошней тюрьме, то есть, в подвале того самого городского суда. На утро была назначена экзекуция. И все это ужасное и жестокое действо было исполнено.

Лиза сама не помнила, как она очутилась там, на площади этого маленького городка. Она, вроде бы, и не хотела, однако, ноги сами принесли ее туда. Лиза оказалась в первом ряду. Она видела. Все-все видела.

Как секретарь суда и шериф вместе принесли длинную деревянную скамейку. Потом сторож спустился в подвал и вывел осужденную девочку на улицу. Она была ростом ненамного выше самой Лизы, очень на нее похожа… Вот только волосы у нее были темнее, пепельно-русого цвета. Кажется, приговоренная уже смирилась со своей участью. Она не пыталась убежать, а покорно следовала за сторожем, который подвел ее к скамейке. Секретарь откашлялся и объявил.

- Согласно приговору городского суда, присутствующая здесь изобличенная воровка Эмма Смит будет наказана розгами за свое преступление!

Ну… Или же примерно что-то в этом же роде. Потом он еще объявил, что девочка получит пятьдесят ударов. После этого уведомления всех собравшихся на площади о предстоящем, шериф подтолкнул приговоренную к скамейке.

Девочка покорно легла на деревянную плоскость, вытянув ноги, а шериф – с одной стороны – и секретарь – с другой стороны привязали ее к скамейке, один за вытянутые вперед руки, другой за щиколотки. Сторож принес деревянное ведро, скрепленное-стянутое коваными обручами, из которого торчали комли прутьев, связанных в пучки. А потом…

Лежащая девочка повернула голову и Лиза, неожиданно, встретилась с нею
своими глазами. И всей душой почувствовала странную горечь ее одиночества и… пустоту, которая была у приговоренной внутри. Особенность этой пустоты была ощутима как нечто, связанное не с этим миром. Девочка вспомнила, как нечто похожее она ощутила за полчаса-час до того, как миссис Пибоди - та самая соседка из той, прежней жизни – пришла к ней и сообщила весть о том, что ее мама умерла.

Да, это было особое свойство - своего рода «смертельная» пустота или же «пустота уходящих». Свойство, которое отличает от прочих живущих того, кто уже умер, хотя и выглядит условно живым. Он ушел, его душа готова покинуть тело. Потому, что ее там… ничто уже не держит.

Да, примерно то же самое Лиза чувствовала там, у себя, в том доме… которого у нее больше нет. Она чувствовала, как мама уходит. И здесь было… то же самое.

Казалось, что подлежащая наказанию девочка смотрела на нее с упреком. Дескать, что же ты… не хочешь мне помочь?

А чем бы ей смогла помочь она, Лиза? Сама… беглянка и побродяжка?

Между прочим, девочке тогда и вправду, на какое-то мгновение захотелось выскочить вперед, заслонить ее и закричать на всю площадь: «Не смейте! Не надо! Она же не вынесет этого!»

Однако она смолчала. Не столько из трусости, сколько по причине понимания того, что ее в любом случае никто не станет слушать, сочтя за истеричку, заслуживающую пары подзатыльников или же нескольких часов в «холодной».

Девочка молча, не отрываясь смотрела, как секретарь сделал несколько шагов к толпе и велеречиво призвал всех в свидетели, как он выразился, «справедливости правосудия и неотвратимости наказания для преступников». Потом он подошел обратно к скамейке, нагнулся и поднял на лежащей девочке подол ее платья, потом задрал и нижние юбки на спину наказываемой, открыв, оживившейся смешками публике, рваные и грязноватые панталоны. Девочка на скамье заерзала, стыдясь своей ветхой нижней одежды, ее лицо сморщилось, она всхлипнула, а потом, прикрыв глаза, в отчаянии, тихо заплакала.

Тем временем, шериф достал из принесенного деревянного дощато-скрепного ведра пучок прутьев – длинных, гибких, хорошо вымоченных для прочности и энергичности производимого ими… воздействия, даже перевязанный в двух местах, для прочности. Взмахнул ими по воздуху. Лиза с ужасом и омерзением содрогнулась, услышав этот жуткий свист. Девочка, лежащая на скамье, тоже вздрогнула и… зачем-то снова искоса посмотрела куда-то в толпу, в точности так же, как она до этого посмотрела на Лизу - как будто она пыталась призвать себе в защитницы кого-то еще, будто кто-то и впрямь должен был сейчас прийти и спасти ее!

Однако… никто на выручку ей не пришел. Никто не спас. И Лиза снова ощутила душой своей ее одиночество и отчаяние. И поняла… до сердечной боли поняла, что эта девочка не просто хочет уйти, что она будет счастлива, ежели ее отпустят… отсюда.

И это ощущение «пустоты уходящих»… оно резко усилилось – как будто смерть этой несчастной была уже где-то рядом. Да, с тех пор, как Лиза видела смерть первого своего врага, она… почти что чувствует ее, смерти, приход. Вот только узреть ее она… пока что не может.

Впрочем, это, наверняка, к лучшему… Не стоит раньше времени видеть то, что – или все ж таки кто? – несет внутри себя нечто жуткое, бесконечно ужасное, и все же… имеющее внутри этого самого кошмара и ужаса некую условную долю справедливости. Во всяком случае, иногда. Ну, с ее, Лизы, человеческой точки зрения.

Да, кажется, эта девочка, лежащая на скамье в ожидании начала своего наказания, так и не дождалась, ни защиты, ни спасения, ни милосердия. Только Ту, кто могла положить конец и ее мучениям и, одновременно с тем, самой ее жизни. Впрочем… ведь еще ничего не случилось…

Ну, все, началось. С той стороны скамейки возникло некоторое… оживление. Шериф что-то сказал секретарю суда и тот, как-то даже не улыбнувшись, скорее осклабившись – очень точное слово! – нагнулся к лежащей растянутой на скамейке девочке, потом нервными, какими-то грязными и сальными движениями своих пальцев развязал-распутал шнурок на ее панталонах, а затем и сдвинул-стянул их к щиколоткам наказываемой. Девочка вся дернулась и выдохнула, почти что застонала, как будто ее уже ударили. Секретарь, все так же улыбаясь, что-то сказал шерифу, тот понимающе кивнул и, подойдя чуть ближе, жестом предложил своим помощникам по предстоящему посторониться, дав ему, так сказать, побольше места для его своеобразной «работы». Потом он подождал несколько мгновений, после этого резко взмахнул розгой, положив прутья на заголенное тело, оставив там красный след. Наказываемая вскрикнула как-то жалко, почти обиженно, «А-ах!» Секретарь объявил засчитанным первый удар. Следующий взмах орудия наказания был обозначен несколько иначе - в конце этого самого движения, шериф как-то резко потянул розгу, фактически «продернув» ее на себя так, чтобы прутья как бы проехались по голому телу привязанной – с силой и жестко. Наказываемая в этот раз не только застонала, но и еще как-то отчаянно всхлипнула, вдохнула воздух, втянула его с этим сдержанным рыданием. Лиза с ужасом увидела, что красное саднящее пятно стало ярче. При этом, стоявший рядом с нею пожилой джентльмен как-то одобрительно поцокал языком и даже произнес со странным уважением в голосе: «Мастер!» И слово, и та интонация, с которой оно было произнесено, привели девочку в ужас. Ей показалось, что существо, которое с таким восторгом отнеслось к этому зрелищу, отвратительному и жестокому, не вполне человек…

Тем временем, наказание продолжилось. Секретарь объявил второй удар состоявшимся. И шериф, как-то удовлетворенно хмыкнув, продолжил свою «работу». Он не торопясь, в размеренном темпе клал все новые удары на худенькое тело привязанной, иногда опять «продергивая» прутья на себя, заставляя наказываемую дергаться и вновь странно вскрикивать на вздохе-всхлипе после выдохнутого прежде стона. И стоны эти быстро переросли в крики – отчаянные и жалобные-жалкие. Во время длинных томительных пауз между ударами, было слышно, как девочка на скамье тяжело дышит. А когда хлесткие прутья обрушивались на ее тело, наказываемая дергалась, пытаясь как бы запоздало уклониться, уйти из под удара, вихляя голым задом в стороны, тщетно пытаясь спастись от этих жгучих касаний. При этом было видно, что на обнаженной коже уже почти не осталось живого места от слившихся в единое рыхлое, красное с синевой, пространство, тонких полосок с мелкими просечками и бисеринками крови.

Чуть ближе к середине наказания, шериф взял длинную паузу, отбросив на землю истрепанную розгу, отошел к ведру с прутьями и снова начал придирчиво выбирать очередной экземпляр орудия наказания. Во время этого мучительного перерыва, привязанная девочка смогла чуточку успокоить свое тяжелое дыхание. А еще… Она как-то широко раскрыла свои глаза и обвела безумным взглядом ту часть толпы, которая была перед ней., ее первые ряды. Казалось, она снова кого-то ищет или… просто надеется здесь найти.

«Уж не меня ли?» - отчего-то подумалось Лизе.

Но… нет, в этот раз этот взгляд скользнул по ее лицу как по пустому месту. И Лиза откровенно порадовалась, что эта несчастная девочка искала вовсе не ее. Она тоже, пользуясь этой паузой, расчетливо и эффектно обозначенной опытным экзекутором, оглядела направо-налево первый ряд этой разношерстной толпы, где смешались прилично и даже изящно одетые господа – чуть ли не местная провинциальная знать! – и людишки в одежде куда как попроще, явно весьма скромного достатка. И лица всех этих филистеров-толпарей выражали явный и недвусмысленный интерес ко всему происходящему. Некоторые из них, к примеру, стоявший справа-и-рядом от нее джентльмен и дама, его соседка, обсуждали и комментировали особенности «стиля» экзекуции, какие-то особые приемы, которые во время этого истязания демонстрировал шериф-экзекутор. Кстати, та самая дама, его собеседница, толковала что-то о справедливом воздаянии, возмездии и каре Господней за покушение воровки на собственность горожан. Если верить ее словам, шериф, истязавший несчастную сверстницу Лизы, был чуть ли не «рукою Бога» в этой конкретной точке времени и пространства. Лизу даже замутило от этих слов сухопарой и чопорной святоши женскаго полу, явно гордящейся своим показным благочестием.

Девочка еще раз всмотрелась в лица толпарей, разглядывавщих истерзанную девочку, откровенно обсуждавших сейчас между собою, как наказываемая нервно и «некрасиво» держится под лозой. Именно так и выразилась одна молодая и хорошо одетая леди, стоявшая чуть поодаль. Лиза чуть не пожелала этой дамочке самой оказаться на той же самой скамейке, вместо истязуемой. Чтобы, так сказать, явить собою этой же самой толпе образец правильного «принятия лозы на тело» - того самого, о котором это чудовищное существо женского пола толковало со своими двумя подругами.

Лиза тщетно пыталась найти в этом сообществе мертвых душ хотя бы одну пару глаз, в которых бы теплилось хотя бы малейшее сочувствие к жертве. Бесполезно. Глаза всех этих условно человекоподобных существ были либо чудовищно пусты и равнодушны, либо обозначали явным образом странное удовольствие, явную радость от всего происходящего.

Да, в общем и целом лица-маски всех этих существ были радостные и веселые. Безо всяких поползновений на сострадание.

И все же… даже в этой толпе тупых чудовищ было одно, всего одно лицо, которое отличалось от всех остальных. Одна женщина лет сорока с небольшим, с непокорной каштановой прядью, выбивающейся из-под чепца… или шляпки, одетая в скромное серое платье с передником на пару тонов светлее цветом. Она стояла чуточку в стороне, Лиза видела ее почти что в профиль. Глаза этой женщины были плотно прикрыты, а губы шевелились. Кажется, она все время молилась. Странно, но от этой женщины не исходило это странное ощущение пустоты и какой-то особой отвратительной эмоции заинтересованного равнодушия.

Да, все эти толпари… они были крайне заинтересованы в продолжении экзекуции. И совершенно равнодушны к ее результатам. Все, кроме этой странной женщины.

И еще. Присмотревшись, Лиза заметила, как по лицу этой женщины, молящейся с закрытыми почти что зажмуренными глазами, катится слеза… Кажется, она действительно молилась об истязуемой, боясь взглянуть на нее, или же в наивной надежде на то, что так ее молитва окажется действеннее. В смысле, скорее будет принята, услышана и рассмотрена адресатом…

Внезапно, вокруг что-то изменилось. Как-то притихла толпа. Шериф перестал картинно и придирчиво выбирать-рассматривать розги и, выбрав, наконец подходящий пучок, вернулся к прерванному наказанию.

Все время этой паузы, лежащая на скамье девочка смотрела совсем в другую сторону. И все время кого-то искала взглядом. Нет, адресат ее взгляда были вовсе не обычные равнодушные или скабрезно мыслящие филистеры, участники всей этой отвратительной толпы. И вовсе не та молящаяся женщина, и даже не сама Лиза – единственные, кто в этой массе человекоподобных ей хоть как-то сочувствовали. Она ждала кого-то другого. И буквально за пару секунд до того, как шериф снова взмахнул прутьями и высек… буквально вырвал из ее груди очередной страдальческий крик, она, распростертая на деревянной плоскости, наверняка, почувствовала приближение кого-то незримого, невидимого для обычного человеческого взгляда. Хотя так и встретилась своими глазами с адресатом своего зова.

В тот миг Лиза тоже не увидела Той, чьего прихода так ждала истязуемая. Однако же и она тоже почувствовала Ее появление.

Сперва… что-то переменилось в атмосфере. Даже не в температуре или во влажности, не в направлении или же в силе ветра, нет. Перемены произошли где-то там… на глубинных слоях бытия.

Снизу по ногам прошла странная волна холода, которая поднималась все выше, обозначаемая на коже эдаким легким, но чувствительным ознобом. Этот самый «внешний» холод дошел до кончиков ушей девочки, а после начал странным образом распространяться вглубь. И сразу же после этого ощущения Лизы переменились. Для начала, у нее как-то внезапно замерло, а потом снова начало биться сердце - сильно-сильно и быстро-быстро, преодолевая этот самый холодок, пытающийся пробраться-проползти от кожи и внутрь. На лбу у девочки выступил холодный пот и, чтобы попытаться совладать со своими чувствами, Лиза прикрыла глаза. И дальше…

Лиза больше не видела и слышала ничего из того, что происходило там, на месте экзекуции. Просто потому, что девочке было явлено вовсе иное зрелище…

Трудно сказать, что это было за странное пространство. Там, отчего-то, вовсе не было ни толпы, не экзекуторов, истязающих девочку, привязанную к длинной деревянной скамье. Впрочем, и скамья, и сама девочка на ней здесь присутствовали. Правда, лежащая оказалась здесь и сейчас вовсе не привязанной. Тело ее в этом пространстве было совершенно свободно от веревок. Между прочим, никаких следов от жестоких ударов теперь на ее теле не было и вовсе. Да-да! Никаких красных с синим полос, давно уже слившихся в единое целое красное пятно исхлестанной кожи, испещренное мелкими бисеринками и смазанными потеками крови! Это было хорошо заметно, поскольку… на самой лежащей девочке уже не было никакой одежды. И это казалось очень даже странным.

Это пространство… в нем отчетливо виделись только ближние фигуры. А вот его задний план был подернут некой дымкой, оставлявшей непонятное ощущение неопределенности и даже не важности всего прочего – как будто некто сконцентрировал суть пространственных видимостей именно на ближнем круге предметов и лиц…

Здесь было солнце, оно тускло сияло белым пятном в сером небе. А серая дымка выступала даже не как завеса, скорее, как замена всего прочего – того, что оказалось не связанным напрямую с той самой сценой, которая была обозначена здесь и сейчас. Сценой между тремя участниками Действа и… той самой Сущностью, которую в актерскую братию никому и в голову не придет записывать, даже в страшном сне. Да, помимо девочки, все еще лежавшей на деревянной скамье, здесь были-присутствовали еще трое. Сама Лиза, молящаяся женщина и еще… Та, кто пришла на зов девочки, подвернутой в реальном мире жестокому наказанию.

Между прочим, женщина, что в реальном мире проливала слезы над судьбой исхлестанной девочки, теперь выглядела иначе. Здесь она была гораздо моложе. И никакой чепец сейчас вовсе не прикрывал ее роскошные волнистые темные волосы, в которых не было теперь и намека на седину.

Губы этой женщины, так внезапно переменившейся и помолодевшей, по-прежнему шевелились – то ли все еще шептали молитвы, то ли просто говорили… непонятно что, непонятно кому, и тихо. А может быть, в этом самом пространстве просто не слышно звуков. В смысле, обычных звуков, акустических колебаний, доносимых воздухом до ушей, ибо свойства этого самого пространства вовсе иные…

Сейчас глаза этой женщины смотрят на Лизу. Непонятно почему, но это ее взгляд молит девочку о помощи. Трудно сказать, кем именно видится ей Лиза здесь, среди этой странной серой дымки. И сейчас адресат этого взгляда совершенно не понимает, чего от нее хотят, а потому отрицательно качает головой. Дескать, не понимаю, и ничем-ничем не могу помочь. В ответ, ее молящаяся визави как-то огорченно качает головой – возможно, она действительно рассчитывала на нее. Вот только, в чем должна была выразиться эта ее помощь?

Лиза снова вернула свое внимание Той, кто пришла на зов несчастной девочки. Кстати, интересно, что здесь, в этом странном пространстве, где-то там, за пределами сущего, Пришедшая на зов ничуть не была похожа на тот придуманный облик, в котором обычно ее изображают художники, мастера линогравюры и офортисты. Например, сегодня Она пришла вовсе не в черном, а в белом. Да-да, на Ней в этот раз было белое длинное одеяние с капюшоном, все в гармонично выверенных складках, которым позавидовали бы персонажи из Высокого Искусства Античности, подпоясанное на талии. Кажется, пояс на ней в этот раз был серебряный, собранный из каких-то искусно выкованных и великолепно отполированных звеньев-кругляшков, каждое из которых было украшено странным петлеобразным узором-орнаментом, подробностей которого издалека – в смысле, с дистанции пяти- семи ярдов – и не разглядеть.

Интересно, что Пришедшую нисколько не беспокоило и даже не стесняло столь явное внимание к ней со стороны целых двух личностей, совершенно посторонних к задуманному свиданию, приглашение которых, возможно, не предполагалось к столь… специфичному… почти что интимному моменту, так сказать, «искупления души от тела». Да-да, присутствие их, двоих, Лизы и той самой женщины, что все еще шевелила губами, бормоча свои молитвы, на этом самом рандеву, возможно и вовсе не ожидалось.

Впрочем, Пришедшая держалась под прицелом двух посторонних пар глаз вполне себе естественно. Хотя, нечто подобное, наверняка, случается в ее делах совсем не часто. Если вообще, случалось когда-нибудь раньше.

Лиза откуда-то точно знала, что встречи с Той, кто сегодня облачилась в светлые одежды, несколько… сродни интиму. Если не интимнее… При этом, в голову девочки пришла странная мысль, о том, что цвет одежд, в которых Она является к своему адресату – Она, в смысле, Та, кого сейчас видят перед собою Лиза и эта странная молящаяся женщина! – целиком и полностью зависит от того, к кому конкретно Она является. И еще, наверное, от того, куда именно потом Она его уводит…

Ну что же… кажется, этой самой девочке, лежащей на скамье, истерзанной и униженной реальным миром, оказана некая особая честь. А вот те, кто чаще всего изображают Ее образ в миру… Даже как-то думать не хочется о том, куда именно Она собиралась их… увести.

Пришедшая на зов, сделав паузу, многозначительно взглянула на молящуюся и даже как-то адресно улыбнулась ей. Потом переадресовала свой взгляд самой Лизе – ну, просто посмотрела в ее сторону и тоже улыбнулась, но уже несколько… иначе. То ли как старой знакомой, то ли как кому-то еще более близкому к ней…

Лизе стало не по себе от взгляда ее зеленых глаз. Кажется, он только скользнул по ней, но при этом девочка в полной мере оценила его силу и как-то утвердилась в мысли о сугубой наивности другой свидетельницы этой самой встречи, всерьез считавшей, похоже, что Лиза как-то сможет противостоять Той, кто им обеим сейчас эдак многозначительно улыбнулась.

Нет, ее силу сейчас не перебороть. Впрочем, кажется, что Выбор по этому поводу может и обязана сделать сугубо только сама призвавшая Ее. И этот Выбор она, кажется, уже сделала.

Пришедшая на зов эффектно взбила-поправила темные локоны своих распущенных по плечам волос и сделала несколько шагов в сторону деревянной скамейки. Там она как-то грациозно наклонилась и протянула руку той, кто ее призвала. Правую руку, ибо в левой она теперь держала странный предмет, нечто вроде жезла из желтовато-кремовой слоновой кости, длиной чуть меньше двух футов. Кажется, внутри рукоятки этого предмета имеется паз, в который, примерно на две трети его спускается сверху чуть поблескивающая металлическая полоса.

Ха! Так вот как, оказывается, выглядит, ее страшное оружие! Ну… во всяком случае, то, которым вооружена ее светлая ипостась! Эдакая… складная версия боевой косы, клинок которой спрятан-вложен в рукоять-основу этого самого жезла. Сейчас его Владелица (или, правильнее, Владычица?!) опустила сей предмет вниз и заметно, что на самом нижнем конце его блестит странное крупное украшение – наверное, поворотный элемент фиксатора. Причем, Лиза откуда-то точно знает, что неким Оружейником -неизвестным, но гениальным! - он исполнен в «классической» стилистике «рабочего функционала» этого… оружия, привычного руке Пришедшей. В виде Серебряного Черепа. Других намеков на сущность навыков той, кто пришла сюда – явленных перед глазами двоих, почти что посторонних людей – в Ее облике попросту нет.

И в то же самое время, с ней все ясно. И никакой ошибки здесь быть не может. Особенно с Ее стороны.

Лицо девочки, лежащей на скамье, озаряет улыбка. Кажется, в отличие от двоих зрителей, она прямо до этого самого мгновения вовсе не замечала Пришедшую к ней. Это странно, а впрочем… никто, в принципе, не мешал Той, кто имеет такую власть над живыми существами, явить себя, так сказать, выборочно - всем, кто вправе Ее увидеть, но в разное время и… возможно, разным образом.

Обнаженная худенькая девочка буквально вцепилась в поданную ей руку и, опираясь на нее, поднялась со своего жестко-жестокого ложа. Встала рядом с ним… Вернее, рядом с Ней - да, именно так можно было обозначить происходившее между ними… двоими. Девочка посмотрела Ей прямо в лицо, восторженно и преданно. Лиза поняла, что сейчас между ними, между Призванной и призвавшей Ее, состоялся некий странный диалог – безмолвный и напряженный! – в ходе которого девочка узнала для себя нечто важное. И еще…

Лиза поняла суть этого разговора в стиле eye to eye, mind to mind. Сейчас девочка получила от Явившейся предложение, от которого нельзя отказаться. И, естественно, ответила на него своим полным и безоговорочным согласием. И Лиза… даже не поняла, а именно осознала и прочувствовала, на что именно согласилась та, кто сделала свой Выбор.

Сейчас эта девочка гордится, и предложением, и своим согласием на него. И Лиза ее понимает… прекрасно понимает! Хотя, сама она ни за что бы такого согласия не дала.

Впрочем, Та, кто приходит к каждому в свое время, прекрасно знает, кому и что предложить. И никогда в своем рекрутинге не ошибается.

Пришедшая прижимает к себе эту хрупкую обнаженную девочку, чья нагота воистину целомудренна, а потому вовсе не кажется постыдной. Она… обнимает ее, как родную. Впрочем, кажется, с этого самого мгновения частица «как» становится здесь совершенно неуместна.

Кажется, Пришедшая довольна результатом этой самой встречи. Нет, это вовсе не «улов», эта девочка для нее вовсе не добыча, она для Нее.. нечто большее и куда как более значимое. Поэтому, Та, кто пришла, с искренней улыбкой целует эту девочку в губы, нагнувшись, а после… вручает ей свой жезл. А дальше, Она, нежно обняв за плечи адресата своего прихода, прижимает ее к себе и влечет ее за собою.

Естественно, девочка эта горда и счастлива. Она отмечена честью, которой, судя по всему, из числа тех, кто обитает во всех проявленных и непроявленных мирах Универсума, удостоены даже не единицы… Возможно… Да нет, не возможно, скорее уж, наверняка, только лишь она одна оказалась достойна такого особого предложения. И эта девочка твердо знает, что все случится в точности так, как ей было обещано. Все будет по-честному, ибо Та, кто явилась на ее зов, никого и никогда не обманывает.

Не переставая обнимать счастливо улыбающуюся девочку, благоговейно сживающую в руках Ее жезл – тот, что с Черепом и вложенным в рукоять клинком узорной стали! – Пришедшая развернула ее лицом к тем, кто сейчас присутствовал при этой их встрече. К тем, кто сейчас смотрел на них обеих – одна, отчаянно молясь, вероятно о том, чтобы Пришедшая ушла с пустыми руками, а другая просто… с интересом, непонятным и неподдельным.

- Смотри! – раздался в голове Лизы женский голос, сильный с чарующими нижними обертонами красивого контральто. При этом слова, сказанные там, у нее, «внутри», прозвучали несколько грустным тоном. И в то же время, в них слышалось некоторое количество изысканной иронии… Ну так, самая малость! – Вот те двое, кто возлюбили тебя такую, какая ты была им явлена в Реальном Мире - истерзанную, униженную, ничтожную и презираемую всеми… Презираемую всеми, кроме этих двоих. Они – единственные, кто приняли тебя «как есть» и сопереживали твоим страданиям. Запомни их лица! Тебе есть, за что их благодарить!

Лиза, отчего-то, вовсе не слышит то, что отвечает на эту сентенцию обнаженная девочка, осторожно сжимающая в своих руках тот странный жезл. Но Пришедшая, с недоверчивой улыбкой забирает обратно свое оружие, а затем…

Изящным движением, одним красивым взмахом руки снизу вверх, она раскрывает его. Рычаг-фиксатор в виде серебряного черепа со щелчком ставит на блок слегка изогнутый вниз клинок узорной стали, вставший-открывшийся почти что под прямым углом к рукояти слоновой кости. И после этого Пришедшая вновь вручает девочке свое оружие, уже, так сказать, активированное, готовое к применению. Адресат этого жеста растерянно улыбается и принимает переданное ей. И когда сей предмет – наверняка, смертельно опасный для всякого из числа обитателей Проявленного Мира! – оказывается в руках у девочки, Пришедшая предлагает ей воспользоваться им… Да-да! Применить его против тех, кто стали свидетелями их встречи.

- Ты вправе… забрать их с собою! Они будут с тобою рядом, ну… или же уйдут в Свет! И, с точки зрения их религии, ты, тем самым, окажешь им большую услугу! Я разрешаю тебе сделать это!

Лиза так и не поняла, как именно это все случилось… Просто, у нее, на мгновение, закружилась голова. А когда сознание девочки чуточку прояснилось… Она обнаружила, что та самая женщина, которая молилась о девочке, которую истязали на площади, та женщина, которая умоляла саму Лизу о некой помощи против Пришедшей, сейчас стоит прямо перед ней, перед Лизой. Защищая ее от возможного удара клинка боевой косы. А та самая обнаженная девочка, бенефициар ее исходного моления, встала на колени перед Пришедшей – Той, кто дала ей в руки столь опасное оружие! - и просит… вернее, умоляет ее о пощаде – и для нее самой, и для тех, кто может стать ее первыми жертвами.

Впрочем…

Кажется, Пришедшая осталась весьма довольна таким ее поведением. Она снова забрала свой жезл обратно, повесила его на пояс, а потом как-то сочувственно улыбнулась коленопреклоненной и вновь, как и прежде, наклонившись и подав ей руку, подняла свою подопечную на ноги. Обняла ее, поцеловала и… вновь обратила внимание этой смущенной девочки на двоих свидетелей происходящего.

- Я не приказывала тебе их обязательно забрать из того мира, где они получили эти свои воплощения, - пояснила она своей весьма напуганной подопечной. – Я всего лишь обозначила твое право это сделать. Теперь ты знаешь, что не всяким правом можно воспользоваться. Я рада тому, что ты понимаешь сущность настоящей Справедливости!

Кажется, девочка что-то ответила ей, потому что Пришедшая взглянула на нее в ответ каким-то понимающим и, одновременно с тем, весьма сочувственным взглядом.

- Конечно же, они особые, - сказала она девочке. – Совершенно особые. В этом мире Людей вообще не так уж много. А уж Игроков… Зато теперь ты знаешь, как они выглядят и даже пахнут… Ну, в широком смысле этого слова, - уточнила она. – И теперь ты способна оценить их должным образом. И вообще…

Она усмехнулась и продолжила:
- Впрочем, я же сказала, в этом мире они редкие… гости. И ты их действительно теперь ни с кем не перепутаешь.

Затем она взглянула на молящуюся. Впрочем, Лиза откуда-то точно знала, даже не видя сейчас лица своей защитницы, что на устах ее нет сейчас слов молитвы. Она просто готова сейчас стоять насмерть, прикрывая собой Лизу… как младшую по возрасту и раскладу отношений.

И еще. Ту самую предполагаемую… Противницу – ту, от которой эта женщина сейчас защищает Лизу! – эта забота то ли забавляет, то ли… просто радует.

Впрочем, не такая уж она и помеха той, Кто властна забрать с собой любого в этом мире, из числа живущих. Небрежный жест, и… удивленная и раздосадованная защитница оказывается на своем прежнем месте, чуть в стороне от самой Лизы. Да, еще и, ко всему прочему, кажется, не может двинуться с места… При этом, взгляд, который бросает на нее Та, кто так легко и непринужденно передвинула и обездвижила ее, задумчивый и даже исполнен определенного сочувствия к ней, как говорится, имеет свойство грусти и понимания.

- Я восхищаюсь твоей отвагой! – объявляет ей Она. – Ты прекрасно понимаешь, что много слабее меня, и все же пытаешься со мною бороться. Ты искренне считаешь меня злом. Но ты… неправа, в этом своем мнении. На самом деле, я… не хорошая и не плохая, не злая и не добрая. Я просто… стараюсь быть справедливой. А ты всю дорогу пытаешься быть милосердной. Это разные вещи. Но поверь, я ценю твои старания и… хочу сегодня вознаградить тебя за все, что ты сделала. Отныне ты можешь просить меня за всех, кто, с твоей точки зрения, заслуживает продолжения своей жизни… в этом мире. Просто… прикрой глаза и призови меня сердцем. Я откликнусь на твой зов, приду к тебе и буду иметь с тобой серьезную беседу. Не обещаю, что непременно исполню твою просьбу. Но я обязательно выслушаю твои аргументы в пользу той… того… тех, о ком ты просишь, и отнесусь к ним с уважением. Если же в том мире, куда ты спустилась, тебе станет совсем невмоготу… Призови меня, и я охотно поговорю с тобой. Нет-нет, я вовсе не обязательно заберу тебя с собой! Просто, поверь, после разговора со мной по душам, тебе станет легче. Ты оценишь мою дружбу. И когда-нибудь сможешь ответить мне взаимностью. Если же ты захочешь вернуться в Свет, я всегда к твоим услугам. Я помогу тебе, обещаю. Не благодари, не надо, - добавила она, покачав головою. - Я просто поступаю так, как нужно. Просто поверь мне.

Пришедшая еще раз улыбнулась адресату этой своей патетической речи и взглянула на Лизу. Зеленые глаза той, кто в этот раз оделась в светлое, просто скользнули по ее лицу, но девочка ощутила странное давление, как будто взгляд этот весил… немало.

- Прости, - с явным сожалением отреагировала на ее ощущения обладательница этих самых зеленых глаз, - я действительно, не самое легкое существо всех миров. И, часто, общение со мною здесь, в плотных мирах… Да, это далеко не самое приятное удовольствие. Впрочем… Есть исключения!

Пришедшая усмехнулась и потрепала по голове ту самую девочку, кого она все еще обнимала одной рукой.

- И я счастлива, - продолжила она,- найти и принять такое чудо!

Лиза залюбовалась светлой и смущенной улыбкой той самой девочки, которая получила этот адресный знак внимания, но подумала, что лично она вряд ли рискнула бы довериться Пришедшей до такой вот степени телесной близости.

- Неудивительно! – усмехнулась в ответ на ее мысли Пришедшая. – У тебя здесь, в плотных мирах, есть иной Покровитель! Куда как выше меня по силам своим и свойствам! Впрочем, ты-то как раз меня прекрасно знаешь! Просто забыла, где мы с тобою встречались. Зато я тебя прекрасно помню и люблю! И любовь моя всегда с тобою! Хотя, здесь, в плотных мирах Универсума, ты меня, отчего-то, побаиваешься.

Она сделала паузу и поглядела на Лизу очень аккуратно – так, что очередной взгляд ее девочка ощутила как мягкое прикосновение, скорее приятное, чем тяжелое.

- Впрочем, какие твои годы! – заявила она. - Поверь, у тебя будет время все вспомнить и оценить мое к тебе отношение. Ты… купаешься во времени и пространстве, будто в водах чистейшего водоема, предназначенных исключительно для услаждения твоих чувств. Иногда я опасаюсь, что однажды ты вовсе забудешь себя и утонешь в тех самых мирах, где ты странствуешь странно. Порою, я даже хочу встряхнуть тебя, оживить твои воспоминания о былом… на правах твоей подруги и даже, своего рода, Крестной! Да-да! Не удивляйся! Ты же и сама это чувствуешь! Просто тебя всегда чуточку шокировал этот факт, хотя и составлял для тебя предмет своеобразной гордости. Ты никогда меня не страшилась, по понятным причинам. И, в то же время, ты, будучи в плотных мирах, стеснялась признаться себе в том, что любишь меня. Но знаешь, мне не столь уж важны твои слова, сколько реальное твое ко мне отношение. Я по-прежнему тебя люблю и присматриваю за тобою. Рада была повидаться! И еще…

Она чуть сильнее прижала к себе свою избранницу и усмехнулась своей… э-э-э… скажем уклончиво, крестнице.

- Спасибо тебе за внимание к этой моей девочке! – сказала Пришедшая. – Оно и вправду, помогло мне найти это милое сердечко. И сделать так, чтобы с нею все случилось… правильно!

Сказав это, Она, эффектным жестом фокусника, достала из своего рукава небольшой кусок ткани – визуально чуть поболее носового платка! А дальше, красивым взмахом развернула его так, что он превратился в какое-то светлое одеяние, вроде плаща с капюшоном, отдаленно напоминающее Ее же собственный наряд – с поправкой на то, что Ее платье на вид было вполне себе цельным. Пришедшая накинула сие одеяние на плечи своей подопечной и, неуловимо-элегантным движением запахнула его на ней. И… сей наряд – то ли плащ, то ли балахон! – сразу же и сросся, сошелся воедино. Короче, стал цельным – что, естественно, Лизу вовсе даже не удивило…

- До встречи! – сказала ей Та, кто, оказывается, считает себя ее, Лизы, Крестной - надо же, какие интересные подробности из ее… былого-прошлого объявились столь внезапно! – Возвращайтесь обратно! Помните, вы – наши свидетели! Не забывайте того, что увидели здесь! И… не жалейте! Ни о чем!

Крайние слова речей Той, кто пришла на зов, а сейчас уже уходила вместе с призвавшей ее, прозвучали уже как-то издалека. Да и все это туманное, слегка сумрачное пространство как-то отдалялось… скорее даже, заменялось цветами и звуками площади маленького городка…

Той самой площади…

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Еще одна песня...

Вы ее...

Или вовсе не знали, или не помните нихрена...

Жаль, конечно, но вы такие... беспамятные...

Ключевой символ... объясню, чего уж там.

В классическом фортепиано белые клавиши делали из слоновой кости - реально, она несколько... желтоватая, но не суть! А вот черные - из эбенового дерева. Его еще называют "чОрным деревом"

Смысл в том, что играющему на фортепиано нужны и те, и другие. Для полноценного звукоряда.

И, кстати, условное главенство белых клавиш - основных тонов звукоряда! - ничуть не умаляет значимости чОрных, которые расцвечивают звукоряд дополнительными красками.

Просто примите к сведению дополнительную информацию культурного рода. Вдруг пригодится?

Как-то так!

https://www.youtube.com/watch?v=TZtiJN6yiik

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

…Лиза открыла глаза и взглянула на женщину, которая привела ее в эту каморку - ту, что расположена была возле кухни. Она смотрела на эту женщину и… точно знала, что у них сейчас были одни и те же воспоминания. Одни и те же, на двоих. И тогда… девочка проговорила расклад так, как он был ей понятен. Как будто назвала пароль.

- Вы не сдадите меня властям, - заявила она уверенным и безапелляционным тоном голоса. – Я видела, как Вы плакали… там… когда…

Она на секунду замолчала, а потом продолжила со вздохом:
- Когда наказывали эту девочку, там, на площади. Вы были там. И я там тоже… была. Я знаю, ее бы Вы не выдали. Не выдадите и меня. Ведь Вы тогда пытались меня защитить, я это помню. И Вы тоже все это… помните.

- Помню, - взгляд женщины был серьезен. – И теперь я знаю, что все это… действительно было.

Она покачала головой, в каком-то недоумении, а после добавила:

- Я сразу же тебя узнала. Но… никак не могла поверить в то, что все это случилось со мною… с нами! Теперь же у меня сомнений нет.

- Если хотите, - сказала Лиза, - Вы можете сами меня наказать. Так, как вы сочтете нужным, сколь угодно строго… Я не обижусь на Вас.

- Та девочка, которую наказывали на площади, умерла, - ответила ей женщина, молившаяся за уходящую. – Ты, вместе со мною, была свидетельницей ее ухода. Не думаю, что после этого я сумею кого-то наказать хоть как-нибудь сурово. И уж, конечно, я никак не смогу ударить тебя.

Сказав это, она откровенно усмехнулась, и добавила:
- Тем более, у тебя такая суровая Крестная!

Лиза благоразумно не стала уточнять, что до того дня она понятия не имела о наличии-присутствии той самой Крестной в своей нынешней жизни. Девочка молча кивнула в знак согласия непонятно с чем. Впрочем, ее собеседнице этого жеста оказалось вполне достаточно.

- Меня зовут Энджела, - сказала ее взрослая визави. – Энджела Марч.

- А меня зовут Лиза, - представилась девочка. И уточнила:
- Лиза Линдер. Я… сирота, с Юга.

- А я – Дафна! – заявила с порога юная девушка-мулатка, лет пятнадцати, входя в ту самую каморку, где они предавались всем этим воспоминаниям - душеспасительным до запредельности! – Просто Дафна! Хотя, Энджи числит меня по своей фамилии, и я не возражаю!

Она вошла в каморку и поставила перед Лизой миску какого-то ароматнейшего варева. То ли густой суп, то ли еще что-то в этом роде. Лиза сразу же вспомнила о том, что дико голодна. И когда девушка с кухни положила перед нею ложку, она тут же принялась за дело. В том смысле, что занялась поеданием всего того, что ей было предложено на обед - так сказать, и вчерашний, и сегодняшний, сразу же и одновременно.

- А я говорила тебе! – укоризненно заметила Дафна, обращаясь к своей то ли хозяйке, то ли попечительнице. – Нечего ее под замок сажать! Никакая она не воровка! Обычная девчонка, из тех, чьи дома разрушили во время войны в Диксиленде*!

- Нас здесь таких… много? – спросила Лиза в коротком перерыве-промежутке между съеденными ложками этого самого варева – то ли густого супа, то ли своего рода жаркого с бульоном…

- Хватает! – ответила Энджела. – Причем, всех их непременно тянет именно… сюда! Чуют они, что ли… тропу…

- Энджи! – как-то укоризненно покачала головою Дафна, как бы предостерегая свою Старшую от излишней откровенности.

- Ей можно знать, - заявила в ответ ее то ли хозяйка, то ли попечительница. – И даже, наверное, нужно…

Девушка с темной кожей задумчиво глянула на Лизу и как-то согласно кивнула головой. И благоразумно не стала уточнять подробностей. Дескать, Старшей виднее!

Лиза с удовольствием ела и, при этом, краем глаза присматривалась к этой странной паре. Энджела внешне казалась какой-то… принципиально строгой к этой девочке, которая в таверне была, наверняка, и за прислугу-подавальщицу-официантку, и за поваренка. И девочке показалось, будто женщина образцово строгим выражением лица своего все время играет на публику – на публику в лице их случайной гостьи, Лизы. Наверняка, в прочее время их совместного бытия, все суровости хозяйки таверны разбиваются об одну только улыбку этой самой девчонки, по имени Дафна!

Между прочим, эта самая забавная темнокожая девчонка все время вела себя чуточку грубовато, как будто бы она нарывалась - осознанно и даже принципиально! - на условный выговор со стороны своей попечительницы… ну, или на нечто куда как более строгое! Не исключено, что вовсе не безрезультатно, учитывая тот факт, что на самом видном месте - на стене, рядом с дверью в кухню, висел на гвоздике толстый ремень умеренной ширины. Причем, было вполне себе понятно, что предназначен он явно не для подпоясывания мужских брюк, и не для правки бритвы!

Проследив за ее взглядом, Дафна откровенно засмеялась, как будто информация о целевом применении этого самого ремня лично у нее числилась по категории особенно забавных!

- Не волнуйся! Этот ремень здесь висит, который уже год! – сообщила она с улыбкой. – Милая Энджи по пятницам устраивает мне торжественные «поучения»! Вычитала в Библии, что детей надо сурово наказывать, и несколько лет подряд, каждую неделю пыталась меня воспитывать в «старом стиле», со всеми этими… церемониями раздевательно-укладывательного рода! Представляешь?

- Вполне! – усмехнулась Лиза, на мгновение, оторвавшись от вкуснющей похлебки. - Но, я так понимаю, это все было не слишком-то больно!

- Ой, это смотря кому! – шаловливая мулатка не убавляла тон своей шутки-улыбки. – Нет, ты не подумай, наверное, у меня с ресниц и упало три слезинки… ну, за все это время! А вот Энджи каждый раз просила у меня прощения и чуть не в голос ревела!

- Я ведь уже объявила тебе, что больше не буду! – Энджела со вздохом, и несколько укоризненно, покачала головой. – Ты уже выросла, да и неловко мне уже тебя… ремнем, как маленькую… обучать.

- Да ладно! Когда это я на тебя обижалась! – рассмеялась Дафна. – И потом, это так мило, забавно и трогательно! Ну… утирать твои слезы, после каждого такого… наказания!

Она как-то очень уж весело подмигнула своей Старшей и упорхнула на кухню, греметь кастрюлями, явно снова занявшись приготовлением чего-то вкусного. Во всяком случае, восхитительный аромат выпечки, с нотками ванили и корицы, говорил сугубо в пользу именно этого предположения.

Энджела присела за стол и как-то смущенно вздохнула.

- Эта девочка… она осталась у меня с тех самых времен, когда в моей таверне была Станция. Ты слышала про Железную дорогу с Юга?

- Да, - ответила Лиза.

Когда-то она спросила об этом дедушку Гарри, мол, как могут убегать от своих хозяев ниггеры, ведь их сразу же видно и они шагу не пройдут, как будут непременно замечены! От него-то она и услышала о подпольной сети явок аболиционистов, которые, в те недавние времена, когда ниггеры считались рабами, помогали тем из них, кто бежал от своих хозяев, пробираться на Север и дальше, в Британскую Канаду, откуда беглых рабов никогда не выдавали. А на вопрос, отчего же он никуда не бежит, если знает, как это можно сделать, пожилой негр ответил ей тогда, что он слишком любит и ее, и ее родителей, что с ними ему хорошо. А когда Лиза поинтересовалась, отчего же другие негры поступают иначе, дедушка Гарри как-то грустно улыбнулся ей и сказал тогда, что хозяева бывают разные… да и негры тоже. Не все и не всегда могут ужиться вместе, не обижая друг друга. Тогда Лиза его вовсе не поняла. Никто из соседей своих чернокожих слуг, вроде бы, не обижал. И сами невольники, вроде бы, на своих хозяев тоже не обижались, и вовсе не горели желанием бежать куда-то в неизвестность.

Впрочем… то, что дедушка Гарри прав, и что люди, в том числе и ниггеры, бывают очень даже разными, она поняла совсем недавно, насмотревшись на все те жестокости… нет, не людей… скорее уж, обезьяноподобных животных чернокожего сорта, тех, которые, как безумные, плясали, когда Реконструкторы убивали их бывших хозяев и грабили дома, в которых они служили…

- Вы… аболиционистка? – спросила она. И, получив вместо словесного ответа кивок головы собеседницы, продолжила задавать свои вопросы.

Весьма неприятные вопросы.

- Это ведь правда, - спросила она, - что именно аболиционисты вызвали эту войну? Что именно они подзуживали президента-янки начать наступление на Юг?

- Неправда, - спокойно ответила ее взрослая визави. Кажется, она даже вовсе не обиделась на такое жестокое обвинение. – Мы никогда не были врагами южан. Мы всего лишь помогали тем из невольников, кто подвергался жестокому обращению, покинуть Диксиленд. И мы… рисковали жизнью наравне с самими беглецами. Потому что белых пособников такого побега охотники за беглыми рабами, при поимке с поличным, убивали на месте, без суда. Да и самих чернокожих беглецов тоже нередко убивали, вместо того, чтобы просто вернуть их хозяевам. Причем, время от времени, они убивали беглецов с особой жестокостью. Так когда-то убили родителей Дафны. Они… успели передать мне свою крошку, а сами попытались задержать погоню, чтобы мы с этой девочкой успели убежать. С тех пор… уже десять лет она живет со мною. И я… иногда думаю, что порою слишком уж ее балую. Поэтому раз в неделю, по пятницам, я действительно, наказывала ее, вот тем самым ремнем…

Энджела с усмешкой указала глазами на тот самый предмет, хлестательного рода, смысла и назначения, что висел у входа в кухню.

- Вот только слез я, по этому поводу, действительно, проливала куда больше, чем эта шалунья, - закончила она свою мысль.

- Она любит тебя, - просто сказала Лиза. Она решилась перейти «на ты». Просто… теперь она чувствовала, что имеет право снять дистанцию. Ну, раз уж между ними, троими, открылось столько секретов – мистических и бытовых, значимых и не очень. – И то, что она тебе чуточку грубит… Ведь она просто хочет, чтобы ты обратила на нее внимание. Между прочим, если кто-нибудь, когда-нибудь посмеет так с тобою разговаривать… ну, кроме нее самой… Ты знаешь, ему достанется от твоей девочки так, что сей персонаж навсегда проникнется к тебе сугубым уважением!

- Я знаю! – улыбнулась Энджела. – И я ее люблю. А насчет ремня…

Она смущенно улыбнулась.

- Все забываю его снять, - сказала она. – Хотя уже и вовсе перестала ее наказывать.

- И зря! Вовсе зря! – Дафна высунулась из кухни с весьма хитрым выражением на лице своем. – Сама ведь знаешь, какая я у тебя шальная бестия!

- Кстати, где наш кофе? – с каким-то преувеличенным удивлением в голосе спросила Энджела.

- Сейчас все будет! – Дафна состроила очередную веселую рожицу и шмыгнула обратно.

Лиза отчего-то подумала, что Дафна из той же породы ниггеров, что и дедушка Гарри. И ей, такие, как они, вполне казались ровней… И даже кем-то куда как лучшими, чем иные белые, которых она встречала на своем долгом пути. И почему всегда война выталкивает наверх из массы нормальных людей всяческую низменную погань? Ведь с той же Дафной… с нею вполне можно дружить! Она хорошая, хотя иногда ее, конечно же, заносит. И, наверняка, Энджела была совершенно права, насчет ремня для своей шалуньи. Но увы, сие орудие наказание она возьмет теперь в руки свои очень и очень нескоро…

- Ты решила не наказывать Дафну после… того случая? – спросила она, намекая на общие их с Энджелой воспоминания.

- Да, именно после этого, - вздохнула ее взрослая собеседница. – Я… наверное, никогда больше не смогу ударить мою девочку. И, знаешь, Лиза, это, наверное, к лучшему. Пускай уж она будет именно такая… шальная и чуточку резковатая. Даже хамовитая, но… живая…

- Да я и так живая! – заявила им Дафна, входя в каморку с подносом, на котором был кофейник, три чашечки и все прочее, что полагается к кофе – как-то, сахар, разогретые ванильные булочки, какие-то печенюшки-хрустяшки и прочее, сладкое и поедательное… В общем, все то, чего Лиза не ела с тех самых пор… с тех самых времен, когда у нее были дом… и мама.

Гостья тихонько вздохнула. И постаралась улыбнуться этой милой девушке, которая, несмотря на принадлежность к черной расе, была ей крайне симпатична.

- Энджи! – как-то укоризненно произнесла вошедшая, глядя на свою Старшую почти без улыбки. – Отчего же ты жалуешься на меня Лизе? Я ведь сказала, если ты недовольна мною, то… накажи меня! Выдери раз, другой… Да и вообще, секи меня, сколько сочтешь нужным, я не обижусь!

- А я сказала – нет! Я считаю, что время, когда я могла тебя так наказывать, уже закончилось, - ответила ее Старшая.

- И что же теперь? – почти огорченным тоном спросила Дафна. – Как же ты теперь будешь справляться со мною? Видишь, я уже разбаловалась… прямо донельзя!

- Неправда! – улыбнулась Лиза. – Ты же ее любишь! Ну, зачем ты так… резка? Ведь Энджела…

- Энджела воспитывает меня уже десять лет! – Дафна действительно резковато прервала фразу их гостьи. – Но она никак не может привыкнуть к тому, что я… уж такая, как есть! И вряд ли я когда-нибудь стану другой!

Лиза посмотрела ей в глаза и улыбнулась снова. С этой девочкой было все ясно. До предела. И тогда…

Она высказала вслух то, что поняла именно сейчас.

- Дафна! – произнесла она с улыбкой, но серьезно. – Для Энджелы… В общем, ей безразличен цвет твоей кожи. И ты ей вовсе никакая не служанка… или какая-то там приживалка, как ты опасаешься. Ты просто ее дочка. Вот и все.

- Какие, однако, у нас новости! – фыркнула в ответ юная мулатка. – Вот так сюрприз! У белой женщины… черный ребенок! Кошмар для юной белой леди из Диксиленда!

Она отвернулась от своей собеседницы. Лиза поняла, что крайней фразой своей Дафна обозначила именно ее, гостью их таверны, однако ни капельки на нее не обиделась. Тем более, что эта девушка…

Да, сейчас Лиза готова была поклясться в том, что на глазах мулатки блеснули слезы. Энджела это, естественно, тоже заметила и притянула Дафну к себе. Девушка фыркнула, но вырываться не стала.

- Леди из Диксиленда сказала сущую правду! – Энджела охотно использовала ироническое выражение своей воспитанницы. – У нас с Эдгаром, моим мужем, не было детей. А когда он умер, семь лет тому назад, у меня не осталось больше никого из людей, по-настоящему мне близких. Кроме тебя. Я и вправду, люблю тебя как мою дочку. И я воспитывала тебя как собственного ребенка. Разве нет?

- Ты… никогда мне такого не говорила! – Дафна посмотрела на нее снизу, от плеча, весьма обиженным взглядом. А потом… прижалась к ней лицом и даже, кажется, чуть всхлипнула. Лиза из деликатности отвела свой взгляд в сторону и продолжила свой обед. Впрочем, там, на дне суповой миски, оставалось уже совсем немного.

- Прости, Дафна, - Энджела явно смутилась. – Я думала, если я просто буду воспитывать тебя, заботиться о тебе, то… этого будет достаточно. Я думала, что ты и сама все поймешь!

- Нет! Нет! И нет! – Дафна как-то ожесточенно, почти до боли обняла свою Старшую, прижавшись к ней всем телом. – Ты должна была… Хотя бы иногда называть меня… дочка Дафна! А не просто… по имени!

Энджела вздохнула и молча, погладила ее по спине.

- Не обязательно… при всех, - жалобным голосом продолжила мулатка, обращаясь к ней глухо и в одежду. – Но… хотя бы изредка, когда мы одни… Ты ведь могла! Разве нет?

- Могла, - Энджела погладила ее по темным, слегка вьющимся волосам. – Просто я не хотела… Не имела права отнимать тебя у твоих родителей.

- Я… всегда помню о них, - ответила ее воспитанница. – В память о них, я всегда тебе помогала укрывать беглецов… хотя и боялась, очень боялась! Но ведь меня же воспитала… именно ты! И я всегда называла тебя… мама Энджи! Ну… про себя, конечно! – добавила она, смущенно. - Не вслух…

- А почему же… не вслух? – с улыбкой спросила ее Старшая.

- Ты же знаешь, я черная… А ты – белая… Ну и как бы тебе можно было заиметь такую… дочь?

Дафна потерлась носом о платье Энджелы и, чуточку отстранившись, заглянула ей в лицо, снизу и накоротко, почти что в упор.

- Я никогда тебя не стеснялась. И я относилась к тебе так, как должно относиться к ребенку, которого любишь, - вздохнула ее Старшая. – Ну… прости меня, прости… что я не говорила тебе правильных слов. Мне всегда казалось, что достаточно будет дел, того, что я забочусь о тебе, как должно… Ну, или как уж получается.

- Если уж делать так, как должно… тогда ты должна была брать в руки ремень, - заявила внезапно мулатка. – Да-да, тот самый ремень! И всякий раз, когда я давала тебе повод к недовольству, ты должна была лупцевать меня так, чтобы я вовсе не смеялась над тобою, а выла в голос! Ты обязана была драть меня без пощады, хоть через день… Да хоть каждый день! А вовсе не раз в неделю, да еще и со слезами на глазах! Свою собственную дочь ты бы уж точно наказывала, вовсе даже не стесняясь! Вот!

Энджела усмехнулась и пощекотала ее за ушком, как котенка. Дафна поймала ее за руку и поцеловала ей тыльную сторону ладони, чуть выше пальцев.

- Скажи спасибо нашей гостье, - сказала хозяйка таверны. – За то, что она нам все разъяснила, так просто и понятно!

- Эта… юная леди, - снова как-то очень уж иронически заметила Дафна, - весьма проницательна. В отличие от тебя, моя дорогая мама Энджи! – как-то укоризненно добавила она. А потом…

Она снова расцеловала руку своей Старшей. Каждый палец в отдельности. И промолвила очень серьезным тоном:
- Надумаешь поучить меня уму-разуму – ты знаешь, как именно это следует делать! Как выстегать одну наглую девчонку до слез! Да-да! Я хочу, чтобы впредь ревела именно я, а вовсе не ты!

- Дафна, милая… - мягко возразила ее Старшая, но мулатка внезапно отстранилась от нее, расцепив свои объятия, и вскочила на ноги.

- Я все сказала! – заявила она. – Так что… думай! А мне пора уже… Да, вымыть посуду за нашей… гостьей!

Сказав это, Дафна подхватила со стола тарелки, оставшиеся от обеда Лизы, и тут же исчезла в дверном проеме, ведущем на кухню.

- Спасибо тебе! – Энджела мягко улыбнулась гостье. – Лиза… ты даже не представляешь, что именно ты для меня… для нас сделала!

- Всегда рада помочь! – в ответ юная леди из Диксиленда.

- Ну… тогда стоит и нам оказать тебе помощь! – ответила Энджела. И многозначительно сказала:
- Ты знаешь, Железная дорога, ведущая с Юга на Север… она все еще работает. Вот только едут теперь по ней, вовсе не черные беглецы, а… белые. В том числе и такие девочки, как ты, гонимые нуждой и бедствиями, в которые загнали Юг войска федералов.

- И куда же я по ней доеду? – спросила Лиза.

- Не беспокойся ни о чем! – сказала Энджела. – Я… постараюсь сделать так, чтобы все у тебя было хорошо! И я уверена, - многозначительно добавила она, - что твой… Покровитель тоже не останется в стороне от устройства твоих дел!

- Да будет так! – сказала Лиза.





*Просторечное название Юга США.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Сон в защиту Трампа

Бог с ними, с претензиями к читателям, это преходящее. Тут очень добротная приключенческая составляющая, которую даже жаль по двум причинам. Первая - легко поправима. Это всякое наносное в тексте, от чего легко избавиться, сесть и отредактировать. К примеру, повычеркивать слово "расклад", которое использовано не меньше 5 раз и всякий раз как будто потому что боязно было застрять, не двигаться дальше. Но текст уже дописан, так что пора. Вводные слова и (как и слово "расклад") почти жаргонные словечки, например, выражение "женскАГО полу" (интересно, как это звучало бы на английском?). Да и вообще, автор, над кем вы издеваетесь, то там, то сям показывая язык и строя рожицы? - читатель в данном случае вторичен, вы так коверкаете в первую очередь ваш собственный труд... есть ли смысл объяснять, что поступать так - не более, чем ребячество? - проехали.

Вторая, куда более неоднозначная и весомая вещь: смешение жанров, приключения и мистика. Возможно такое смешение? Да, почему бы нет? Первое, что пришло в голову "Таинственный незнакомец" М.Твена. Еще раньше и основательней - в некоторых (очень взрослых) сказках Гофмана. Все дело в том, что реализм, а приключенческий жанр у этих авторов в очень реалистической манере проявляется, смешивается с мистикой. То есть смешиваются вещи противоположные, антагонистические. Это спор или конфликт, в котором должно что-то одно обязательно победить. И у Твена даже, несмотря на его якобы стопроцентный атеизм, в упомянутом произведении мистика не просто побеждает, она все вытягивает до уровня философско- патетического резюме, некий финальный драматический, очень пафосный монолог, кульминационный апофеоз. Это потому что диктует форма, это такой внутренний закон.

У вас как будто все по тому же закону, но вы его или "излишнего пафоса" испугались, постеснялись (не моден нынче пафос, я понимаю). Но в результате тема смерти оказалась слегка приниженной. Читать и понимать это в результате тоже как будто неловко по ходу становится. Тут как бы провальны две смерти с точки зрения реалистической, что хочется сказать "так не бывает": смерть матери ГГ и смерть от 50 розог. Их надо, наверное, вытаскивать на мистике. Ну, или решить для себя, что мистика - не ваше. Дело хозяйское. Будь я на вашем месте, я б это так не оставила, поскольку: https://www.youtube.com/watch?v=c6G8-jN ... e=emb_logo Да и вообще - приключенческая часть того стоит, и сама задумка мистическая - очень даже хороша, стоит ли ее так уж стесняться?

Так я думаю, девочка не от 50 розог умерла, а надоела ей такая жизнь, она захотела и решила умереть. И отдалась.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра