Клуб "Преступление и наказание"

По сути своей, у нас, детей, было мышление дикарей, в хорошем смысле этого слова. Мы были гораздо ближе к природе и при этом весьма мистично настроенными, чему немало способствовали выпестовываемые родителями суеверия. Причем, та невероятная смесь социалистических лозунгов, народных примет и религиозных ритуалов, бурлящая в мозгах родителей, в детях превращалась просто таки в термоядерную гремучую. Расскажу одну такую историю.
Летним днем пыльный зной лился на деревню, а я остервенело долбил подвешенную к яблоне самодельную грушу, сделанную из лопнувшего футбольного мяча. От ворот раздался звонок. Пройдя через сморенный двор, на который тяжелым косматым зверем навалилась жара, открыл калитку. За ней обнаружился опирающийся на велосипед троюродный брат Алексей. Он вместе с дедом Шуриком и пасекой приезжал летом из города. Останавливались обычно в роще в стороне от асфальтовой дороги, в километре от растянувшейся мертвой змеей вдоль дороги деревни Бодрянка, возле поворота на Устье. У них было два КУНГа, свой электрогенератор и они с месяц где-то там стояли лагерем. Лешка к нам на велосипеде оттуда ездил за молоком.
– Привет, Лех. Вы что, приехали уже?
– Привет, Влад. Да, приехали. Вот, дед к вам за молоком послал.
– Жди, пока мать на обед придет. Она даст.
– А Пашка где?
– Спотыкается где-то с другом. Шныряют повсюду, смотрят, где и что украсть можно.
– Ясно. Пошли что ли пока в ножички поиграем?
– А и пошли.
Обходя разморенных кур и важно плещущихся в прудике уток, прошли в сад. Мирно играли в саду в ножички, а тут прибежали Пашка с другом – Шуриком Моргуненком с добычей. Они, словно туземцы пустые банки из-под тушёнки, натырили с новых сортировок паспорта, инструкции и все блестящее, что можно было быстро и незаметно открутить. Брат мой был на морду глупый, но хитрый, – так судачили про него деревенские старушки.
– Гля, что у нас есть, – Пашка гордо продемонстрировал добычу. – У вас, в городе сортировок нет, и такое не сопрешь.
– Сортировок нет, да и не надо нам такой хлам, – отмахнулся Лешка.
– Влад, смотри, – переключился Пашка на меня.
– И зачем нам этот хлам? – поинтересовался я, искоса поглядывая на Лешку, чтобы не мухлевал.
– Как зачем? – вскинулся Пашка. – В хозяйстве пригодится. Бумажки можно в туалет положить…
– Угу, и батя сразу поймет, кто их спер.
– Да, не получится, – Пашка почесал голову.
– А железки эти куда девать? – продолжал я.
– Продать можно!
– Кому?
Пашка пожал плечами.
– Ерунда все это, – сказал Лешка. – Надо серьезными вещами заниматься.
– Какими? – в один голос спросили Пашка и Моргуненок.
– Вот у нас, в городе, знаете, как делают?
– Как?
– Берут конфету шоколадную и вызывают шоколадного гномика. Давайте и мы так сделаем.
– Давай, – подхватил Шурик, глаза которого загорелись нездоровым энтузиазмом.
– А что для этого надо? – уточнил я.
– Конфета, нитка, иголка, – перечисляя, загибал пальцы Лешка.
– Все это хорошо, только конфет у нас нет, – остудил их я.
В это время от крыльца раздался задорный крик отца:
– Дармоеды, домой! Батя пришел!
Мы бодрой рысью кинулись на зов. За опоздания родитель мог и оплеух отвесить, поэтому бежали «быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла».
– Какая тут гоп-компания собралась. Привет, Алексей. Поздравляю с приездом в наши пенаты.
– Здравствуйте, дядя Витя. Спасибо.
– Пап, шляпу со стола убери, – сказал Пашка.
– Это почему?
– Мать говорит, что примета плохая – нельзя шапку на стол класть.
– Коли Валька говорит, то так оно и есть, – отец ловко метнул коричневую фетровую шляпу на висевшие на стене лосиные рога. – Надо слушаться и почитать родителей. А у меня для вас сюрприз.
– Какой? – настороженно спросил брат, не ждавший от отцовских сюрпризов ничего хорошего.
– Какао, дети мои, есть продукт для людей умных, – водрузив пачку какао на стол в прихожей, распинался отец. – Бурда, которую в столовой именуют какао, и рядом не стояла с этим благородным напитком. Это как виски и самогон.
– А при чем тут виски? – почесал висок Пашка, глазки которого забегали вспугнутыми тараканами.
– Виски – напиток такой. Водка из дубовых бочек. У нас в «ликбезе» негры ее пили, – благодушно разъяснил отец.
– А откуда у тебя какао? – задал я более насущный вопрос.
– Откуда? – папаша скорчил заговорщицкую гримасу. – Известно откуда. В столовой спер.
– Дядь Вить, но в столовой же бурда? – не понял Лешка.
– Это, смотря в какой столовой. В нашей – бурда, а в райкомовской – вещь! Это – из райкомовской, – подхватил пачку и потряс над головой, как почетным кубком. Потом начал раскланиваться нам, будто выступивший Кола Бельды. – Вынес, так сказать, пользу с пленарного заседания. Не все же гуляш с рисом лопать.
Мы уважительно уставились на пачку.
– Такое какао сам Луис Корвалан пил! – добил отец. – Пил и нахваливал!
Мы еще больше зауважали пачку, украденную ловким отцом у неведомого нам Корвалана.
– Не своруешь – где возьмешь? Правда, оболтусы? Какао неплохой приварок к продуктовому довольствию, – продолжал, словно на трибуне съезда, разглагольствовать отец. – Этот сытный, бодрящий напиток хорошо сочетается с завтраком, обедом, ужином и другими приемами пищи! В наш атомный и космический век полноценное питание трудящихся есть первейшая обязанность, продиктованная линией партии, – хлопнул кулаком по столу. – Где аплодисменты?
Мы дружно захлопали, опасаясь, что кулак может прилететь кому-нибудь в лоб.
– Короче, пейте какао, а мне пора на работу, – напяливая на лысину шляпу, откланялся отец.
– Это он про что? – уточнил Моргуненок, как только хлопнула дверь на веранду.
– Батя какао в столовой у Луи Корвалола украл, – похвалился перед другом Пашка.
– Вот, – взял я пачку, – вместо шоколада будет.
– Лучше бы все-таки конфету найти, – презрительно сморщился Лешка, – что, во всей деревне шоколадной конфеты нет?
– Откуда?
– Ну, не знаю… В магазине там купить…
– Нет в магазине шоколадных конфет, – отрезал я. – Смешаем какао с медом и будем вызывать.
– А иголку куда будешь втыкать? В порошок?
– С медом он густым получится. Иголка воткнется.
– А может не надо? – привычно внес пугливую нотку Пашка. – Зачем нам этот гномик?
– Конфет в вашей деревне нет, – начал загибать пальцы Лешка, – гномик даст нам конфет, – загнулся второй палец, – мы продадим конфеты, – третий, – и у нас будут деньги.
– Много? – за стеклами Пашкиных очков загорелись жадные огоньки, а Моргуненок, который быстро расчухал возможности, даруемые шоколадными конфетами, нехорошо уставился в затылок Лешки, словно прикидывал, как опустить на него кирпич, чтобы самому отхомячить жирный шоколадный кус.
– Как продадим.
– Хватит делить неполученные деньги, – прервал я, – а то сглазите.
– Тушенки бы еще хорошо… – мечтательно сказал Моргуненок.
– Давайте сначала с шоколадом разберемся, а потом об остальном подумаем, – урезонил я.
Из загустевшего прошлогоднего мёда, который, погнув железную ложку, наковыряли со дна трехлитровой банки и притащенного папашей коричневого порошка вылепили большой неровный параллелепипед.
– Вроде, похоже на конфету? – с надеждой спросил Пашка.
– Очки протри! – ответил Шурик. – Они у тебя все в какао.
– Шоколадные конфеты черные, а у нас… – начал нудеть Леха.
– Да ладно тебе, – толкнул его локтем, – конфеты бывают и светлее, я сам видел.
– Правда, – подтвердил Моргуненок, – я тоже видел.
– Ладно, сойдет, – махнул рукой Лешка. – Нитка, иголка?
– Есть, – показал я.
– Положу пока на солнце – лучше застынет, крепче будет, – сказал Пашка, вынося наше творение на улицу.
Мы стали убирать прихожую, уничтожая следы «конфетной фабрики». К вечеру пришла мать и обрадовалась Лешке.
– Леша, как же ты вырос. Совсем большой спал.
– Тетя Валя, а можно я сегодня останусь у вас ночевать?
– Можно, чего нельзя? Только без шалостей! – погрозила нам пальцем.
С шести часов вечера втроем мы поливали огород, таская лейки с нагревшейся за день водой из бочек, стоявших за мастерской. Поливом занимались до половины одиннадцатого, прервавшись только чтобы сбегать встретить скот: коров, телку и овец. В одиннадцать поужинали, и мать пошла спать, а отец смотреть телевизор. Под покровом падающей на деревню темноты мы втроем незаметно выскользнули из дома.
– Где конфета? – спросил я.
– На огороде, возле бочек. Сейчас принесу.
Пашка приволок комок. Я посветил слабым лучом фонарика. «Конфета» была облеплена мухами и осами.
– Они это… того… – бросая очками отблески от хилого луча, начал мямлить брат, – … налипли… я отчищу.
– Хорошо, что птица никакая не сожрала, – вслух подумал я.
Пашка поскреб об стену веранды, очищая.
– Где твой друг? – спросил Лешка, рассматривая сад, казавшийся зловещим в свете двух фонарей, раскачивающихся на столбах.
– Обещал прийти… – промямлил Пашка.
– Ладно, пошли, – поторопил я.
Ритуал было решено проводить в глубине сада, где потемнее. Мы пересекли двор, нырнули меж горизонтальных жердей ограды.
– Я уже замерз тут, – голосом Моргуненка сказал из кустов малины кусок темноты.
Мы вздрогнули.
– Чего вы так долго? – Шурик вышел из кустов.
– Не шуми! – шикнул я.
Пошли дальше меж ровных рядов спящих яблонь.
– Давайте тут, – наконец предложил я.
– Давай.
– Клади, – на правах человека, более опытного в этом деле, начал командовать Лешка, – нитку, иголку.
Воткнули предмет, который язык уже не поворачивался бы назвать конфетой, в развилку яблони.
– Гномик, гномик появись, – начал декламировать Лешка.
– Гномик, гномик появись, – гнусавили за ним Пашка и Моргуненок.
– Гномик, гномик появись…
– Чего? – раздался сиплый голос, и перед яблоней возникла громадная темная фигура.
– А-а-а-а-а! – не знаю, кто завопил это первым, но все мы кинулись от гномика сломя голову и, не разбирая дороги, понеслись по ночному саду в сторону дома и спасительных маяков фонарей.
– Вы чего? – неслось нам вслед.
– А-а-а-а-а! – бежали мы.
Изодравшись в кровь о низкие ветки, вбежали во двор (при этом кто-то умудрился поломать жердь в ограде), а затем и в дом.
– Вы чего шумите? – спросил лежавший у телевизора в моей комнате отец. – Смотрите, мать разбудите, так она вас изувечит.
– Там это… – всхлипывая, выдал Пашка, с трудом дыша.
– Чего?
– Гномик…
– Чего? – не понял отец, и, встав с дивана, вышел в прихожую.
Посмотрев на наши бледные лица и тяжелое дыхание, озадачился еще больше.
– Что случилось? А ты, Шурик, что тут делаешь?
– Там нечистая сила. Я домой не пойду! – отрезал Моргуненок. – Он меня убьет и съест!
– Это у вас игры такие? – с надеждой спросил отец.
– Не пойду! – уперся Шурик. – Не-е-е-е-т, – вдруг заорал он.
– Чего орете, бестолочи? – из дверей спальни показалась мать. – Совсем с ума посходили, падлы купоросные!
– Там гномик! – отрапортовал Пашка, который матери боялся больше, чем любой нечистой силы. – Он Шурика съест!
– Совсем ку-ку, – мать положила Пашке на лоб ладонь, замеряя температуру. – Это все ты виноват, – палец ее другой руки указал на меня, – запугал брата, выродок.
– Не пойду! – вцепился в дверную ручку Шурик, – не имеете права!
– У вас тут психоз, – поставила диагноз мать. – Мозги забродили от жары.
– Выпороть, и все как рукой снимет, – плюхаясь на табурет и закуривая «Приму», сказал отец. – Это от безделья у них.
Мать, лениво шагнув вперед, мощной звонкой оплеухой прекратила истерику Моргуненка. Наступила тишина. В тишине неожиданно громко прозвенел дверной звонок. Мы все вздрогнули, а Шурик, над чьей головой раздавался звон, упал в обморок, так и повиснув на ручке.
– Это он! – заорал Пашка, ловко ныряя под стол, где с детства любил прятаться.
– Кого там черти принесли? – отец встал, зашел в спальню, вышел с ружьем.
– Это он, – мультяшным Пятачком пискнул Пашка.
Я подхватил со стола нож и шагнул вслед за отцом, который, ногой небрежно отодвинув с прохода Шурика, вышел на веранду.
– Кто там? – щелкая взводимыми курками, спросил он.
– Владимирыч, это я.
– Нет, Владимирыч – это я, – не согласился отец. – А там кто?
– Я это…
– Открой, – прошептал отец.
Я включил свет на крыльце, осторожно отодвинул щеколду и отскочил от двери. Отец стволом открыл дверь. За дверью стоял печник Фирс и держал в руке оброненный мною фонарик.
– Вот… детки ваши игрались в саду… а я на дереве дремал… вот, они обронили… –Протянул фонарик, неуютно косясь на нацеленное в лоб ружье.
– Спасибо за бдительность, – опустив ружье, сказал отец.
– Влад, возьми.
Я взял фонарик из подрагивающей руки печника.
– Ну, я пошел? – попятился.
– Иди, – разрешил отец.
Печник развернулся и сошел с крыльца. Мы, переглянувшись, смотрели вслед.
– Это ваш гномик? – отец почесал стволом затылок.
– Ну…
– Ясно. Точно вы с ума сходите. Завтра дам вам еще больше работы, – спустил курки и вынул патроны из стволов. – Пошли спать. Мамаша сейчас задаст вам фитиля, чтобы не росли конокрадами. Да и я пропишу пилюльку. Завтра нарежу вам делянку на латифундии…
Мы зашли в дом.
– Вить, что там? – спросила мать.
– Фирс приходил.
– Чего этому старому дурню не спится? Что он по ночам спотыкается, нормальным людям спать мешает?
– Так он и спал, а наши «красные дьяволята» его разбудили.
– Разбудили старого прощелыгу? – мать грозно уставилась на нас. – На старую деревню ходили, подлецы?
– Не ходили мы.
– А как вы его тогда могли разбудить?
– Он на яблоне спал, – начал оправдываться я, – Мы же не знали…
– Так! Этого доходягу в чувство приведите, – палец матери указал на Шурика, – отведите домой и спать! Завтра поговорим! Я вам завтра устрою, паразиты! Вырву руки и в задницу вставлю!
Так закончилась нервная ночь. Пашка после стал собирать конфеты, но это уже совсем другая история…

проверка

Butterfly
опять же, ролик когда вышел? а когда "Гномик" опубликован?
я уж молчу, когда он написан

Ой Влад, вы вернулись? Классно! Только посмотрите как ярко наша беседа развивается (я про смайлы). Сразу видно, что общаются два писателя (ничего, что я так смело к вашему ремеслу?). Я тоже немного писатель в силу скромных способностей.

А рассказ хороший у вас.

Это какая-то дискриминация, Влад! Ведь одно другому не мешает, а иногда и вовсе даже наоборот.

В общем, вы пишите, я вас буду читать точно.
Может быть чему-нибудь научусь у мастера.
Это дело никогда не поздно начать)