Клуб "Преступление и наказание"

-Капитан, ты чем там, черт возьми, занимаешься?!– прозвучал из трубки взбешенный голос начальника райотдела.
Михалев грустно вздохнул и отодвинул трубку подальше от уха. Весь его военный опыт предыдущих трех лет говорил, что на такие вопросы начальства пытаться отвечать не следует.
- Молчишь?! – продолжал захлебываться телефон. – Ну, еще бы, до такого позора дожить! Героев Советского Союза у него на вокзале грабят средь бела дня! Чтобы в двадцать четыре часа найти мне мерзавца и вещи вернуть! Понял меня?!
- Так точно, товарищ  под…- закончить капитан не успел, на том конце с грохотом бросили трубку и связь прервалась.
Отойдя от аппарата, Михалев снял фуражку и обтер платком вспотевшую лысину.
- Дежурный! – заорал он так, что неплотно прикрытая дверь кабинета вздрогнула и жалобно заскрипела.
На его рев из оперчасти галопом примчался молоденький сержантик, с выражением лица больше удивленным, чем испуганным. Михалева в отделении считали начальником скорее справедливым, чем строгим, и бояться его не привыкли, тем более что он и голос-то почти никогда не повышал.
- Пал Семеныч, с вами все в порядке? – участливо спросил он.
- У тебя не в порядке! – уже мягче, но все еще раздраженно ответил Михалев, - почему я о ЧП на своей земле узнаю от начальства?
- Какое ЧП, Пал Семеныч? За время моего дежурства… - заученно начал сержант.
- Героя у нас на вокзале остоповали?
- Ограбили, в смысле? – уточнил все еще не привыкший к жаргону парень, -  Ничего не сообщали из опорника. У корреспондента какого-то чемодан поперли, это было. Ну, так это кража обычная, у нас таких растяп по десятку за ночь бывает, нечего вещи без присмотра оставлять.
- Так я и не оставлял, товарищи, - раздался сзади тихий спокойный голос, - я на нем сидел, можно сказать. И все равно  вот, не помогло.
Обернувшись, оба милиционера увидели в дверях человека небольшого роста, щуплого и худощавого,  одетого в кожаный реглан без знаков различия  поверх военной формы. Ничего героического в нем не было, а по лицу, уставшему и немного небритому, блуждала виновато-застенчивая улыбка.
- Вы не подумайте, товарищи, - все так же смущенно продолжил он, воспользовавшись повисшей паузой, - мне вещей не жалко. У меня там камера и материалы остались, вот в чем беда-то.  Я только поэтому в округ и позвонил. Может, еще можно как-то найти?
Михалева снова бросило в жар. Зная начальника Политуправления округа, он легко представил,  в каких выражениях тот общался с его собственным начальством,  и тут же простил подполковнику Мельниченко всю его недавнюю ругань.
- Проходите, товарищ Герой Советского Союза, -  вскидывая руку к козырьку, мгновенно оценил ситуацию капитан,  и тут же обжег взглядом сержанта,  - Ну, что стоишь? Пальто прими!
Маленький человечек чуть поморщился.
-Эпштейн, - представился он, отдавая фуражку и снимая реглан, под которым блеснули погоны майора, - Евгений Борисович. Так будет проще и короче. Спасибо, молодой человек, - не забыл он поблагодарить обалдело взиравшего на его китель сержанта, где помимо Звезды Героя выстроились в ряд Орден Ленина и два Красных Знамени.
- Чаю? – предложил Михалев, пытаясь знаком выгнать за дверь дежурного.
-Да, пожалуй, - грустно улыбнулся Эпштейн, присаживаясь к столу, - надеюсь, в этот раз мне удастся его выпить без происшествий. Видите ли, - продолжил он иронично, в ответ на вопрос в глазах Михалева, - с чая-то сегодня утром все, собственно, и началось. Я ведь в буфет позавтракать зашел, пока водитель вещи в машину грузил. Ночью совсем не спал, хотелось себя в порядок привести. Лучше бы я ему этот чемодан отдал. Так ведь решил же, что при себе надежнее будет. Нелепо, правда?
Несмотря на форму и ордена, ничего военного в этом человеке не было. Перед Михалевым сидел уже немолодой и с виду не слишком здоровый человек лет немного за сорок, уставший и огорченный, но оттого нисколько не озлобившийся, хотя, по всему, свою потерю он переживал тяжело.
- Да вы расскажите, как все было, Евгений Борисович. Может, и поможем вашему горю, - стал нащупывать верный тон беседы капитан.
- Да глупо как-то все вышло, - вздохнул Эпштейн, - я за чемоданом этим как за ребенком смотрел, благо по вокзалам помотался и знаю, как это бывает, особенно в недавно освобожденном городе. Тут ведь кого только нет, разве милиции за всем доглядеть, я же понимаю.  Ну, и таскал его везде с собой, даже, простите за подробность, в уборную. А тут в буфете под стул поставил и сам с этого стула  не вставал ни разу, а стал уходить – нет его. Как сквозь пол провалился.
- Удивительное дело, и правда, - задумчиво произнес Михалев, в душе радуясь тому, что имеет дело все же с обыкновенной кражей, а не с грабежом среди бела дня, как, не разобравшись, сообщили из Политуправления Мельниченко. Впрочем, радость его продолжалась недолго.
- А что именно было в чемодане, Евгений Борисович?
- Пленки, фотографии, блокноты с моими записями. Но главное – камера, конечно.  Я ведь сюда снимать приехал, а теперь – как без рук. Нет, мне в Управлении обещали подобрать что-то, но это ведь уже совсем не то будет.
- Хорошая камера? Дорогая?
- Отличная. Немецкая, из трофейных.
- Это плохо, трудно будет найти, трофейных вещей сейчас много на базаре сбывают, попробуй опознай.
-Да нет, что вы, она такая одна, наверное. Там обтюратор уникальный, из кристаллического зеркала.
-Ну, это ведь снаружи не увидишь, наверное? А какие-нибудь особые приметы есть?
- Да, конечно, там надпись есть дарственная.
-Вот, - встрепенулся Михалев, это уже лучше, - так какая надпись-то?
- Коротенькая – «От Сталина».
-Как? – очередной раз утерев пот, переспросил милиционер.
-Да, «От Сталина» и все, - продолжил Эпштейн, - она, конечно, не очень заметная и нанесена на рукояти, в самом низу, но там больше просто некуда.
- Скажите, Евгений Борисович, - стараясь не выдавать волнения, осторожно спросил Михалев, - а товарищи в Политуправлении знают, что пропавшая камера – подарок товарища Сталина?
-Нет, что вы, я решил, что это неважно. Думаете, нужно было сообщить?
- Пока не стоит, наверное, - с облегчением произнес Михалев, и, извинившись, выскользнул из кабинета в дежурную часть, где был второй телефон.
 
 
*
- Павел, ты понимаешь, чем это пахнет? – в этот раз Мельниченко говорил подчеркнуто спокойно. При всей вспыльчивости его характера, была у него эта хорошая черта – когда прижимало по-настоящему, он умел становиться хладнокровным и этим своим примером внушал уверенность подчиненным.
- Понимаю, Василий Леонтьевич. Буду искать, пока старшие товарищи не вмешались. Мужик он, вроде, с понятием, попробую договориться. Но это точно не наши байданщики орудовали, у нас таких виртуозов нет, чтобы из под стула умыкнуть чемодан, а клиент даже не заметил, как к нему подошли. И случайно такие мастера по нашим захолустьям не шастают, так что его почти наверняка пасли еще в поезде. Попробую узнать, кто еще сошел у нас  с ним.  Других поездов до вечера не будет, так что если наш злодей из залетных, то он еще может быть здесь.
- Действуй, Павел, действуй. Если Маляров вмешается и ни черта не найдет, все на нас с тобой спишут.
«А он, разумеется, не найдет, - не сказал, но подумал про себя Михалев, зная методы местного начальника НКВД, который в такой ситуации, не задумываясь, перекроет весь город и начнет шмон, в результате которого кудесник просто заляжет на дно, а то и скинет  горячую добычу.
*
- Где вы сидели, Евгений Борисович? – спросил Михалев, пропуская корреспондента в широко распахнутые двери вокзального буфета.
- Да вот здесь же, - с готовностью показал Эпштейн на маленький столик в углу, тесно зажатый между стойкой и широким подоконником, - вот и девушка это может  подтвердить.
Тут он кивнул на молоденькую буфетчицу, испуганно сжавшуюся за стойкой при виде милицейской формы. В помещении было пусто, благо предусмотрительный старшина Вакулин, дежуривший по вокзалу,  сразу после происшествия буфет закрыл, запер и опечатал служебный вход, а к основному выставил пост.
- И совсем никого рядом не было? Ни за этим, ни за соседними столиками?
- Я никого не видел, - развел руками Эпштейн.
- И к стойке никто не подходил?
- Я не заметил, сказать по правде. Голова сильно болела, да еще пытался письмо домой дописать.
- Да не было никого, это же рано совсем случилось. Я полчаса как открылась только, - включилась в разговор буфетчица.
- Стало быть, и вы, гражданка, тоже утверждаете, что к столику товарища корреспондента никто не приближался?
- Никто.
- А чемодан, стало быть, сквозь землю провалился?
По понятным причинам вопрос капитана  повис в воздухе. Оглядев еще раз и без того хорошо знакомое ему помещение буфета, Михалев почувствовал раздражение и начинающуюся в левом виске головную боль, как это часто бывало с ним в такие моменты.
- Евгений Борисович, - сам не зная зачем, попросил он Эпштейна, - сядьте пожалуйста так, как это было сегодня утром.
Корреспондент покорно устроился на стуле в углу, спинка которого плотно примыкала к буфетной стойке. Весь зал оказался у него перед глазами, а сам он оказался защищен от проникновения с трех сторон – стойка, стена с окном и сам стол надежно защищали все подступы к нему, и лишь справа подход оставался свободным.
- А чемодан где стоял?
- Вот здесь, - уверенно ткнул пальцем в пространство под стулом Эпштейн.
 
- И никуда не отлучались? – почти безнадежно спросил Михалев, на что Евгений Борисович лишь упрямо покачал головой.
Картина выходила безнадежной. Было понятно, что без постороннего участия  чемодан исчезнуть не мог, но как это самое участие могло состояться в помещении, куда , по свидетельству обоих очевидцев,  никто не входил, а само положение украденного имущества исключало к нему доступ посторонних, понять было невозможно.
Утомленный Михалев плюхнулся за соседний столик и достал папиросу. Тут же к нему подсел старшина Вакулин.
-Пал Семеныч, - негромко шепнул он, - ну один-то человек к нему точно подходил.
- Ты про буфетчицу, когда та заказ ему подавала? Думал уже. Он-то, ее ,конечно, видел, просто сразу со счетов сбросил.  Но, толку-то? Как она из-под стула чемодан  достала и унесла через весь зал? И потом, ты же буфет осматривал?
- Все перерыл, во все подсобки залез, ни намека.
- А с местной босотой она как?
- Не замечена, Пал Семеныч. Девка приличная, не местная, их сюда с братишкой недавно переселили.
- Да помню я ее дело, ничего там интересного не было.  И показания корреспондента она подтверждает?
- Слово в слово: пришел с чемоданом, с места не вставал.
 Затушив окурок, капитан машинально стал нащупывать в пачке вторую папиросу, одной ему показалось мало.
- Сходи лучше в отделение позвони, - отправил он старшину, -  Там ребята с сегодняшними пассажирами разбираются, кто у нас сошел. Может, нарыли что.
Больших надежд на эти розыски у Михалева не было. Скорее, он действовал машинально, отрабатывая по шаблону ту версию, которая могла дать хоть что-то, хотя, точнее было бы сказать, ту, что могла бы доказать начальству, что он хоть что-то предпринимал и не сидел сложа руки. Интуиция подсказывала Михалеву с его довоенным прошлым столичного сыскаря, что дело тут в чем-то совершенно ином и никакого залетного гастролера здесь и близко не было. И потому и переворачивать вверх дном вечерний поезд, как и обыскивать весь город, совершенно бесполезно и бессмысленно. А раз так, то что-то в показаниях  корреспондента не вяжется. Должно не вязаться, во всяком случае, вот только ни тени фальши в его словах Михалев не чувствовал. А уж что-что, а ко всякой лжи его внутренний детектор был очень  восприимчив. Да и что здесь может ловить Эпштейн? Потерял камеру, сам загнал ее кому-то, а теперь пытается имитировать кражу? Зачем? Ерунда какая-то.
 
Тем временем, на время оставленный всеми корреспондент заскучал и решил не терять время понапрасну. Нацепив большие круглые очки, он достал из кармана блокнот и принялся что-то записывать. Погруженный в свои мысли Михалев, скорее уже просто убивающий время в ожидании возвращения старшины, рассеяно поглядывал на него сквозь клубы папиросного дыма.
- А вы, Евгений Борисович, и утром вот также писали?
- Ну да, письмо жене. А к чему это вы?
- Да смотрю, что вы вроде бы и не левша, но пишете все же левой.
- Да, на правой пальцы неважно работают после контузии. Вот  я левой и приспособился.
- Так ведь неудобно же левой писать, здесь сидя. Весь свет себе от окошка загораживаете. А электричество-то было еще, когда вы пришли?
- Да считай, что не было уже. Как раз при мне и погасили, я только вошел.
- У меня инструкция в семь  выключать, - тихо произнесла буфетчица, - в это время уже светло.
-Ну, стакан мимо рта не пронесешь, конечно, а вот писать не очень удобно, наверное. Да еще против света. А, Евгений Борисович?
-Ну, да. Приходилось напрягать глаза, у меня еще больше от этого голова болела.
- А что ж не пересели?
- Не знаю, как-то неудобно было, мне тут уже накрыли.
- А что ж сразу не сели удобно? Весь зал был в вашем распоряжении, а вы тут, против света, уместились? С вашим-то неважным зрением?
Эпштейн снял очки и растерянно заморгал подслеповатыми глазами.
- Послушайте, Пал Семеныч…- с опасением покосившись на буфетчицу, словно боясь причинить ей неприятности, сбивчиво проговорил он, - я не думаю, что это имеет какое-то значение, конечно, но я пытался сесть за другой стол. Вот за тот, напротив. Но девушка настояла, что здесь мне будет удобнее и я не стал спорить. Но, право, причем здесь это?
- Пока не знаю. Может, и ни при чём. А скажите, Евгений Борисович, когда в буфете выключили свет, вы что именно делали?
- Да как раз вот за стол и садился, девушка мне меню подала.
- То есть она была рядом с вами в этот момент?
- Ну конечно. Но чемодан, если что, в эту минуту был у меня в руках, так что если вы к этому ведете…
-Нет-нет, тут все немного иначе. Так никого, говоришь, - обратился Михалев  к вернувшемуся старшине, - из посторонних тут нет?
- Никого, - подтвердил Вакулин, - сам все осмотрел дважды, пост с утра стоит.
- Ну, лады, тогда у меня вопрос к гражданочке… Косогор, кажется, ваша фамилия?
- Да, Людмила, - тихо проговорила девушка, опуская глаза и заливаясь краской.
-Послушайте, Павел Семенович, - горячо вмешался Эпштейн, - я, конечно, не вправе вмешиваться, но ей-богу, девушка тут ни при чем! Она и из-за стойки-то не выходила, после того, как заказ мне принесла!
- А вот об этом, товарищ Эпштейн, позвольте судить мне, - переключился вдруг на официальный тон Михалев.  -Так где у  вас тут, гражданка Косогор, свет-то выключается?
- Да в подсобке, - вмешался старшина, - Вон там, за шторой.
-Ну, пойдемте, покажете, - взял девушку за локоть капитан, - а вы, старшина, здесь побудьте, с товарищем Эпштейном.
*
-Ну, где чемодан? – тихо, чтобы не услышал Эпштейн, прошипел  Михалев, едва они вошли в подсобку. Все еще не понимая магии случившегося, он уже не сомневался в том, что перед ним как минимум соучастница, расколоть которую не составит труда. И все же, он ошибся. Подняв на капитана красные заплаканные глаза, Людмила только покачала головой.
- Я не брала, - еле слышно произнесла она и снова уткнулась лицом в мокрый платок.
- Что не брала – верю, поэтому имеешь шанс пойти на суде вторым номером. Если подельника сдашь, конечно.
- Не было здесь никого.
- Ты что, дура, творишь? – Михалев злобно ухватил ее за локоть и встряхнул, - Свет в подсобке кто выключал, пока ты в зале была?
- Я сама выключала, - всхлипнула буфетчица, - он путает.
- Я тебе сейчас напутаю! - вскипел милиционер, грубо хватая Людмилу за косу так, что она громко взвизгнула.
- Павел Семенович! – тут же послышался голос корреспондента.
- Минуту! – крикнул в ответ капитан, подтягивая свою жертву к окну, где было светлее. Он уже хотел было влепить ей затрещину, невзирая на близкое присутствие этого столичного интеллигента с его чувствительной натурой, но вдруг замер, увидев зажмуренные от ужаса глаза и отчаянно сжатые губы на мгновенно просохшем от слез лице. Нет, дело тут было не в жалости. Не злой по натуре, Михалев уже давно научился давить в себе это чувство там, где по-другому было невозможно. Но сейчас он вдруг ясно ощутил, что она ничего не скажет, даже если резать ее на части. И это неожиданная стойкость вдруг все объяснила ему.
- Брат? – спросил он одними губами.
Крепко зажмуренные глаза широко распахнулись, и другого ответа не требовалось. Михалев помнил их дело, которое приносили ему знакомиться, как и на всех переселенных. Три года под немцем, из всей деревни других выживших нет. Мальчишке семь, в этом году в школу.
-Послушай, - стараясь говорить как можно спокойнее и убедительнее, произнес милиционер, - я отсюда без чемодана уйти не могу. Ты просто не понимаешь, какую кашу вы заварили. Все здесь по доскам разберу, но и пацана твоего, и барахло дельфина этого, на свет божий вытащу. И тогда с меня не взыщи, я тебе уже ничем  не помогу. Отдашь добром – парня отпущу прямо сейчас, тебе явку с повинной оформлю. Запишем, что одна была. Ну, решайся.
 
*
- Вот ваша пропажа, Евгений Борисович.
Михалев с грохотом поставил на стол перед корреспондентом небольшой фибровый чемодан.
- Осторожнее! – вскрикнул тот, и тут только капитан вспомнил о хрупком содержимом. Эпштейн моментально достал из кармана ключ на цепочке и щелкнул замком.
- Здесь, - облегченно выдохнул он, - но, позвольте, как же это? Выходит…
Тут он с недоумением обернулся к Людмиле, которую Вакулин уже крепко держал за локоть.
-Выходит, Евгений Борисович, выходит. Старшина, уводите задержанную.
Ошарашенно проводив взглядом удаляющийся конвой, Эпштейн нервно сдернул очки и стал крутить их в руках.
-Павел Семенович, я страшно признателен вам, но ведь этого никак быть не может! Я не хочу, не могу быть причиной несчастья невиновного человека!
- Ну, не такой уж он невиновный, этот человек, но кое-что, мне, видимо, вам объяснить придется. Давайте присядем, если не возражаете.
С этими словами Михалев опустился на тот самый стул, где утром сидел Эпштейн. Тот  безмолвно сел рядом, пожирая милиционера глазами.
-Эй, ты там еще? – грохнул сапогом об стойку Михалев, - выбирайся и вали отсюда, пока старшина не вернулся.
В ту же минуту, на глазах изумленного корреспондента, одна из досок буфетной перегородки бесшумно скользнула в сторону, и выскочивший из-за нее белобрысый мальчишка в кургузом пальто опрометью бросился вон. Несколько мгновений Евгений Борисович обалдело смотрел ему вслед, а потом громко и заливисто расхохотался.
Михалев ему не мешал. Подождав, пока корреспондент успокоится, он кашлянул, и начал осторожно:
- Тут вот какое дело, Евгений Борисович…
 
 
*
В отделение капитан вернулся под вечер.
- Дежурный! – крикнул он, бросая на стол фуражку, - давай сюда эту Косогор, и не пускай ко мне никого минут пятнадцать.
Войдя, Людмила без приглашения присела на край табурета, ноги не очень служили ей. Все еще бледная, она старалась держаться изо всех сил.
-Ну, как ты здесь? – спросил Михалев.
- Привыкаю, - тихо ответила та, кивнув в сторону решетки на окне, - как Митька?
- Дома твой Митька. И ты сейчас домой пойдешь, так что привыкать тебе здесь нечего.
Девушка вздрогнула и недоверчиво покосилась на уставшего милиционера.
- Что, не веришь? Зря. Хороший мужик, этот Эпштейн. Написал заявление, что нашел свой чемодан там же, за портьерой, куда и поставил его сам по рассеянности. Ну, в округе его, конечно, пожурили слегка, что на уши всех поставил, ну да Героев, как ты понимаешь, особо не попесочишь. Тем более, что он и правда рассеянный, коли Митьку твоего не заметил под стулом орудующего.
- Он неспавший был, да еще писал что-то, - все еще не веря своему счастью, почти шепотом произнесла Людмила.
- С босотой, что Митьку твоего в наперстки обдурили, я поговорил. Они его не тронут, пусть не боится. И в другой раз прежде чем в блуд влезать, башкой-то крути. Мало кто деньги требовать станет, этак ты завтра и кассу грабить пойдешь, что ли?
- Я испугалась, они его подрезать грозились.
- Грозились… Мало ли что. Не в Чикаго живем, у нас не мафия тут правит, а советская власть.
- Учту.
- Учтешь, не сомневайся. А пока подол задирай и на стол нагибайся.
Девушка вспыхнула и вскочила.
-Ну? А что мне, просто так тебя отпустить прикажешь, да еще пряников с собой отсыпать?
-Я… все понимаю, - запинаясь, произнесла Людмила, - я вам обязана, просто не думала…
-Что ты не думала? – спросил Михалев, расстёгивая портупею.
-Нет, ничего, - решительно взмахнула та головой и, вздохнув, словно перед прыжком в воду, рывком подняла платье.
-Ну, готова, что ли? - спросил Михалев, не без мужского удовольствия разглядывая крепкий девичий зад, - Тогда начнем, благословясь.
С этими словами он хлестко перетянул ее сложенной вдвое портупеей.
-Мама! – заорала девица и вскочила, ошарашенно глядя на капитана.
- Не ори, дура, все отделение сбежится. А чего ты ждала-то? Ты мне в дочки годишься, вот по-родительски и поучу малость, чтоб в другой раз дурь в голову не лезла. Ну, ложись обратно да помалкивай.
 
*
- А повезло этой буфетчице, что чемодан нашелся. Вон, понеслась домой,  как настеганная, – закуривая на крыльце папиросу и глядя вслед стремительно убегающей Людмиле, сказал сменившийся сержант заступившему  старшине.  Тот молча кивнул, и оба они не догадывались, как близки были к истине в эту минуту.

Вот это мне очень понравилось - и слог, и сюжет! Один из наиболее ярких стилей, в которых пишутся рассказы такого жанра. Именно детективы, расследования - не рассказы загадки и тайны.
Произведение не девиационное, т.е. пригодное для публикации на любой ванильной площадке.
Будет время, откомментирую подробнее.

Вообще шикарный рассказ! Интрига, детектив, характеры, все персонажи детально прописаны, отлично создана правдоподобная атмосфера!! Класс!!

Это единственный текст на конкурсе, который заслуживает более детального рассмотрения.
Написано в целом неплохо, в жанре исторической стилизации, на которой автор сосредоточил основное внимание. Вероятно по этой причине провисают тематическая и детективная составляющие. Сцене порки посвящено всего одно предложение, и ее можно легко убрать - без всякого ущерба сюжету. В детективной составляющей не хватает отвлекающих ходов, других подозреваемых - читателю просто не из чего пытаться нарисовать собственную картину; автор предоставил для этого слишком мало вводных. Что ж, герметичный детектив - сложная вещь.
С деталями тоже не все гладко. Например, надпись "от Сталина" на рукоятке трофейной кинокамеры. Сложно представить себе, чтобы Сталин придумал такой способ награждения своих героев.
Сталин же, как и "босота", однозначно указывают на авторство этого текста.

Отличный рассказ и настоящий детектив!
По мне автор полностью справился с заданием.

Сексуальная сцена в финале, имхо, смотрелась бы органичнее, но тогда рассказу было бы вообще тут нечего делать. В целом же... С одной стороны, лексикон: "реглан", "байданщики", "сыскарь" - интересно, необычно. С другой - клише: "дверь жалобно скрипнула" и т.д. Интрига меня как-то не захватила, получилась скорее зарисовка вокзально-милицейского быта, нежели что-то остросюжетное. Впрочем, жизненно - несколько лет назад у меня вот так же на железной дороге практически из-под носа мальчонка увел ценнейший рюкзак.

Отличный рассказ! Мне понравилось. Жаль, что сцена порки такая короткая. Там было, где разгуляться. Я бы еще дала возможность мальчишке подглядывать...

Костромин же собирался вроде участвовать. Это его, наверное.

Меня тут два момента смутили: невероятный набор наград для военного кинооператора, который почему-то назван корреспондентом, и порка сложенной вдвое портупеей. Видимо, автор портупею никогда не носил и плохо себе представляет ее устройство, либо просто называет портупеей плечевой ремень от нее. А в целом все гладенько, прочитал с удовольствием. Узнал для себя новое слово - обтюратор, за что отдельное спасибо.