Клуб "Преступление и наказание"

Спасибо, Волк белый!. Читаю с удовольствием, переживаю как за родных.. Жду, как дальще сложится у героев...

По Вашей просьбе, Аделаида, продолжаю роман.

На следующий день я проснулся с тоскливой мыслью, что меня сегодня будут сечь.
Эта мысль не отпускала меня весь день, а к вечеру, когда Наталья пошла, затапливать баню, у меня появилось желание убежать куда-нибудь.
Наталья угадала моё настроение.
- Ну, что ты скис. Не в первый же раз. Всё будет хорошо.

Стемнело. Шурка был нашим провожатым. Он уселся возле двери, когда мы вошли в тёплую баню.
Всё та же обстановка, будто и не уезжал. В корыте кисли розги. Только посреди предбанника стояла новая скамья – более широкая.
Куманиха проверила – надёжно ли висит таз. Не упадёт? Достала несколько лозин из корыта, хлестнула ими в воздухе. Они издали жуткий звук, отчего у меня появился озноб на спине, и я, машинально, руками загородил задницу.
- Ложись, стелить ничего не буду, привязывать тоже. Доска берёзовая лечебная.
Насмешливо произнесла она, глядя на моё посеревшее лицо.
Скамья пахла свежеструганным деревом, была корява и занозиста.
- Держись крепче за скамью
- А-га-га-а-а. Возопил я, вскочил с лавки и бросился к двери, когда огнём полыхнуло мою задницу.
- На место, ишь «споринтёр» какой. Гневно скомандовала Куманиха, указывая пучком розг на лавку.
Ой, как больно секла она меня. По моему в прошлом году так сильно она меня не стегала. Я вцепился в ножки лавки, и от боли грыз зубами деревянные края скамьи.
За что, за что мне такие мучения, уж лучше бы я сходил к доктору на уколы. И кто придумал такое варварское лечение? Она, она Куманиха. Ей хорошо, а мне… Ишь размахалась.
Куманиха, истязая мой зад, считала удары. Сквозь боль, я слышал её слова.
- Восемь, девять, десять. Она остановилась.
Я с облегчением подумал, что всё закончилось, и хотел встать с лавки, но она крикнула.
- Лежать. И обошла лавку с другой стороны.
Нет никакой надежды.
- Хорошо берёзой, лечит берёзонька. Тринадцать, четырнадцать…. Шептала она, делая мой зад красно-полосатым.
- Скоро там? Мочи нет. Проорал я после следующего удара огненных розг.
- Как закончу, так сам узнаешь. Двадцать два, двадцать три…. Жопку держи прямей, я так и должна ловить момент, когда ты её подставишь? Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять. Тридцать. Вставай сечёный.
Она с серьёзным лицом смотрела на меня насмешливо.
- С первой порочкой тебя.
- Спасибо. Как была ведьмой, ведьмой так и осталась.
- Опять ведьма. Да не серчай, ты. Ведь так надо. Ляг на скамейку, я тебе поглажу.
- Не лягу – она корявая. Вон у меня две занозы торчат на коленках.
- Это Митрич виноват, ему бы надо ошкурить её, а он «так сойдёт, постелешь что-нибудь».

Шурка ждал нас у двери, и когда мы вышли, он весело замахал хвостом.
- Что? Жалеешь своего друга, а не поймёшь, что я ему лучше делаю.
Дома меня уложили на постель, вытащили занозы. Наталья наклеила мне на задницу какие-то пластыри, не утерпела, шлёпнула, отчего от боли, я чуть не спрыгнул с постели.
- Полегче, мадам.
Ночью я проснулся от боли в ноге и спине. Наталью тревожить не стал – пусть спит.

Я проснулся, и не мог наступить на ногу. Сильная боль пронзила от колена до поясницы.
- Обострение. После второй порочки будет легче. Я озлобленно посмотрел на неё.
День я провёл в саду в компании с Шуриком. Передвигаясь, я волочил ногу.
Туда нам с Шуркой принесли обед. И странно, я почти безболезненно мог сидеть на заднице.
- А ну встань. Сказала Наташа.
Она сдёрнула с меня штаны, и стала отдирать пластырь. Оказывается, пластырем она вчера мне наклеила листья подорожника.
Шурик принимал живое участие в этой процедуре, и когда отодрали последний лист подорожника, он лизнул меня в зад.
- Не балуй. Прикрикнула на него Наталья. – Без тебя разберёмся. Ну, вот всё хорошо, завтра повторим. А ты – ведьма, да, ведьма. Я умею лечить.
- Как, уже завтра?
- Процесс пошёл, и нельзя его останавливать. А после розог сделаем перерыв на недельку, а в перерыве крапивкой, крапивкой по голой попе. Сейчас хороша крапива, молодая, свежая. Если всё пойдёт нормально – ты у меня на всю жизнь забудешь, как болит спина и нога. И учти, буду с тобой сурова, пока не доведу лечение до конца. А то, ишь, голожопый бежать от меня собрался. От меня не убежишь.
Она улыбнулась, и опять стала той Наташенькой, которую я любил.
- Ну, хватит болтать, давайте обедать. А тебе я уже давала. Обратилась она к Шурке, который стоял с миской в зубах, и жалостливо смотрел на хозяйку.
- Ладно уж, дам. Ведь растолстеешь.
К вечеру боль в ноге и пояснице полностью отошла. Может уже и не нужны розги, и так всё хорошо. Сказать это Наталье я побоялся.
- Наташ, а что там за сооружение за баней.
- Это Митрич нам летнюю спальню делает, да вот досок никак не можем достать. Будем спать там вдвоём, а то в доме жарко.

На следующий день с утра я ходил хмурый. Наталья посматривала на меня и посмеивалась.
- Розги мокнут, а попа чует.
- Да ну тебя. Рада злодейка.
Шурик тоже ходил, опустив уши, и жалостливо поглядывал на меня.
За завтраком съел полпирожка, не допил чай. За обедом тоже аппетита не было.
Приближался вечер. Куманиха ушла в баню и чем-то там гремела.
- Пора, милый.
Тёплые стены бани показались мне застенками пыток. Посреди предбанника зловеще белела скамья – розги не помещались в корыте с водой.
Наталья разделась.
- Снимай всё, и порточки не забудь.
Я лёг на шершавую лавку, сокрушаясь – зачем я на свет родился.
Наталья, издеваясь надо мной, долго выбирала розги, связывала их в пучки, и зловеще поглядывала на меня.
- Хороши, вот эти особенно хороши. Говорила она, проверяя их пенье.
- Лежать, не вскакивать, не крутиться. Сегодня сорок.
Не успела она произнести последнее слово, как её полная рука поднялась вверх и опустилась пучком розг на мою задницу.
- У-у-у. взвыл я и задёргал ногами.
- Хороши, хороши.
- Ай-и-и-и. Мамочки. И уже собирался вскочить с лавки.
- Хороша берёзка.
- Вы-ы-ы. Злодейка, мучительница. Ты считаешь?
- А, как же. Лишнего не получишь. А ещё,вот!
Я дёргался на скамье, как на горячей сковороде. Старался терпеть, но орал во всю глотку.
- Лечи берёзонька, лечи Юрочку. Не жалей силу. Легче ему будет потом. Всё, слезай с лавки горлопан.
Она подошла ко мне, сочувственно посмотрела мне в глаза, молча поцеловала.
- Не сердись.

Утром, когда Наталья сдирала подорожник с моей задницы, послышался звук мотора, подъезжающей машины.
- Полежи пока.
Она вышла. Я отчётливо слышал голос Митрича со двора.
- Вот Наталья, доску тебе привёз для сарайчика. Три четверти куба, думаю, хватит и на стены и на пол, и на крышу. Хорошая доска сороковка. А вот ещё рубероид – на крышу пойдёт.
- А что я в этом понимаю? Ты строитель. Пойдём я с тобой расплачусь.
- Юрка спит? Встанет, пусть доски потаскает к сараю. А я поехал.
- Разберёмся. Я с тобой.
Я встал, подёргал ногой – не болит. Нагнулся, в пояснице боли не было.
Настроение было чудесное. Сечь меня будут через неделю. Это не скоро. А крапивка, так это не розги.
Я отодрал последний листик подорожника, он был весь сморщенный, и на нём были пятна побуревшей крови.
Когда я, не дождавшись, Натальи, сел за стол завтракать, она открыла дверь.
- Уже встал? Рано ты сегодня. Проголодался? Конечно, вчера почти ничего не ел. Ездила в сельсовет оформлять доски, да забежала на почту. Вот письмо, из Москвы. И от кого, ты думаешь? От Галины. Помнишь такую? Поедим, потом почитаем.
Я стал вспоминать, и вспомнил – Галина Борисовна, эта та женщина, которая направила меня к Куманихе. И чего она там пишет?
Убрав со стола, Наталья распечатала конверт, стала читать, и лицо её помрачнело.
Я сидел, молча, и не о чём не спрашивал.
Наташа бросила письмо в сторону и посмотрела на меня.
- Представляешь? Эта мадамка собирается ехать сюда. Прямо так, по наглому. Не спросясь, можно или нельзя приехать.
- А что у неё?
- Она пишет, что одна двигала холодильник и сорвала спину. Она взяла срочно отпуск и ещё отгулы, и собирается здесь проторчать месяц. Мало того, она просит встретить её на автобусной остановке послезавтра утром. Что я теперь должна Митрича гонять, а у него у самого полно забот.
- Ну, тогда я уеду, как ты будешь лечить обоих.
- Я тебе уеду. Выдумал, пусть она уезжает. Господи, что за дурёха. Разве так можно. Что-нибудь придумаем. Надо спальню срочно доделывать.
-- Я ему помогу.

Плохой из меня помощник.
- Да, кто так пилит, куды эта доска теперь годиться. Вот как надо пилить. Митрич отбрасывал в сторону испорченную доску и показывал мне, как правильно держать ножовку.
- Не спеши, никто тебя не погоняет. Ножовка сама должна ходить ровно, а не пихать её. Так, не ровён час, и сломаешь её.
Я стойко переносил его ворчания, что поделаешь, я городской парень, откуда мне всё это знать.
Шурик защищал меня, и рычал на Митрича, когда он делал мне выговор. Он вообще, совал свой нос во все дела.
- А, ты ещё, защитник, чего припёрся сюда, не мешай.
Шурик рычал на Митрича и отходил в сторону.
Ворчания Митрича не прошли даром, мне уже доверяли пилить доски в размер. Научился работать рубанком.
- Ты проверяй доску так. И Митрич брал доску, и целился ею в горизонт. – Чтобы не горбатая была в серёдке, и не спеши – рубанок сам пойдёт, как надо, сильно не дави.
Он выбирал четверти у досок, чтобы плотно примыкали, и щелей не было.
Постепенно каркас будущей спальни обрастал стенами. Я прибивал доски, и вечером возвращался домой с избитыми молотком пальцами.
- Перекур. Сказал Митрич.
Мы сели на доски. Он забил трубку, не забывая при этом повторять «Хорош табачок, может этими словами он лишний раз благодарил меня за подарок.
- Завтра с утречка, мне эту вашу Галину встречать. И чего она припёрлась. Наташка говорит, торопитесь с сараем. А тут ещё вон сколько работы.
К вечеру мы закончили перекрытие крыши, и усталые шли в дом.
Наталья, как всегда, наливала ему стакан водки, и, закусывая на ходу хлебом с селёдкой, Митрич уходил.
- Ты не забудь завтра встретить.
- Ладно.

Утром заскрипела телега у крыльца дома.
- Тпру-у.
Мы вышли встречать на крыльцо. Галина Борисовна, хромая, подошла к нам.
- И Юрочка здесь. Удивилась она.
- Отдыхать приехал, и подлечиться. Ну, что мы стоим, пошли в дом.
Нам с Митричем отдыхать не пришлось. Он сконструмулил дверную коробку, и долго прилаживал её к сараю, выравнивая отвесом.
- Юра здесь подержи, гвоздик здесь подбей.
Наконец, окончательно закрепив коробку, он занялся дверью.
- Ну, вот. Дверь есть, пол настелем, окна вставим. Давай перекурим.
Подошла Наталья.
- Юра, отойдём, поговорим.
Мы сели за столом в саду.
- Она сейчас спит, отдыхает после дороги. Я ей всё рассказала. Будет о чём расспрашивать – держи язык за зубами. Слишком любопытна она.
- Удивилась?
- Ещё как. Позавидовала.
- А про берёзу ты ей рассказывала?
- Ну, конечно. Ох, всыплю ей сегодня вечером. Ох, всыплю. Ты только в это время будь дома.

До обеда мы стелили полы на лаги четвертованные доски, которые Митрич успел подготовить.
Нас позвали в сад обедать. Сонная Галина вышла к столу, покосилась на Митрича, который уселся за стол с нами.
Налили по стопке. Галина отказалась пить самогонку.
- А где же городская водочка. Съязвил Митрич?
- В магазине.
- А, ну ладно. Мы и такую принимаем. И опрокинул самогонку в рот. – Хороша.
Подали жареную картошку с салом под вторую рюмку. Потом пили чай с Галиными шоколадными конфетами.
- Ну, нам надо работать. Сказал Митрич, поднимаясь со стула.

- В магазине, тьфу. Могла бы, и привезти, раз в гости едет. Он раскурил трубку, закрыл глаза кепкой и задремал.
Шурик положил мне голову на колени. Он не взлюбил Галину, возможно от неё пахло кошкой.

К вечеру мы так и не успели поставить окна. Зато пол и лежанка были готовы. Митрич закончил крыть крышу. Я обрезал рубероид на куски и подавал ему наверх.
Наташа настелила на лежанку широкий матрас, застелила простынь, принесла подушки и одеяла.
- А окна мы пока плёночкой забьём, и будет хорошо.
В новой спальне стоял дух свежего хвойного дерева.
- А окна мы завтра поставим. Сказал Митрич. А сегодня ночуйте так.
- И кто здесь будет спать? Поинтересовалась Галина.
- Мы с Юрой.

Когда стемнело, мне строго приказали сидеть дома и не высовываться.
Наталья повела Борисовну на закланье.
Тишина. И вот из бани послышался едва слышимый бабий визг. Уж не знаю, сколько ей там всыпали, но визг не прекращался долго.
Потом снова наступила тишина, скрипнула дверь бани, и две, с трудом различаемые в темноте фигуры, вышли из бани. Скрипнула дверь, и они вошли в дом.
Галина с кислым личиком посмотрела на меня и удалилась в другую комнату.
- Пошли, Юра, спать. Галина в доме ляжет.

- Ну, и всыпала я ей все пятьдесят по голой телешине. Визжала, аж в ушах закладывало. Ты ещё не спишь? Иди ко мне.
К рассвету стало прохладно, и мы уснули в объятьях.

С приездом Галины, мне пришлось вставать рано. В семь часов мы уже завтракали за столом в саду. Забот у Натальи прибавилось.
- Я на работу, а тебе, Галина, придётся к обеду картошку почистить, да котлет приготовить, чтобы на всех хватило. Сможешь?
- Смогу, Юра поможет.
- У Юры свои заботы.
Июньский день раскалился к полудню до 27-ми градусов. Меня сегодня ждала порка крапивой, в целебность которой верила Наталья. В бане было жарко, да и мусора от неё остаётся много после порки задницы. А тут ещё Галина – не прогонишь её.
Галине приказали спрятаться в доме и не подсматривать.
Вынесли из бани скамейку, установили возле окна дома. На столе лежали уже два больших букета крапивы. Мне было приказано раздеться догола, и указали на скамейку.
Шурик, ну разве какое-нибудь дело обойдётся без него, он тут же оказался рядом, и ткнул меня холодным носом в ягодицу.
- Отойди, паршивец. И Наталья, надев плотную рукавицу, взяла колючий букет в руку.
- Ой. Вскрикнул я от первого удара букета по моей пояснице.
Шурик заскулил, подбежал и положил свою лапу на мою задницу, а потом и голова оказалась на моей пояснице. Он жалостно поглядывал на хозяйку одним глазом, как бы говоря – Не бей его.
- Отойди, дурачок. А то самого крапивой. Ведь добро я ему делаю.
Шурик испуганно спрятался за яблоню, и оттуда наблюдал весь процесс лечения, выражая мне сочувствие.
Крапива – это не розги, больно, но терпимо. Лишь только потом, когда поясница и задница покроются волдырями, вот тогда запоёшь.
Наталья не жалела сил. Первый пучок лишился листьев, остались только одни палки - самые жгучие.
Второй пучок пошёл гулять по моему телу, и в это время я взглянул на окно – Галина, отодвинув занавесочку, наблюдала, как меня драли крапивой.

На следующий день предстояла порка Галины. Я не подслушивал их разговор, но до меня долетали отдельные слова.
- Раз приехала – терпи, и никакой поблажки не будет, меньше нельзя, задница всё стерпит. Не нравиться, уезжай.
Я подавлял в себе злорадство, но это у меня плохо получалось.
Высекли её отменно, она выходила из бани, хныча, потирая зад.

Душно было в летней спальне после жаркого дня. Мы лежали без одеяла нагишом.
- Завтра я тебя опять крапивкой. Ещё саднит?
- Да, постоянно чешу попу.
- Пройдёт, это на пользу. У крапивы есть маленькие кремниевые иголочки, вот они и беспокоят тебя. Давай я тебя отшлёпаю – будет легче, подставляй.
. Через окно в спальне было видно, что занавеска в доме отодвинулась, а затем там погас свет.
Утром мы натянули на себя одеяла от предрассветного холода.

Весь день я маялся от безделья. Достал картошку из подвала, помог Галине чистить её.
- Что приготовить к обеду? Спросила она, присела на скамейку и тут же вскочила, потирая зад.
- Делай, что хочешь. Можно пожарить со свининой. Первое-то есть?
- Вчера щей кислых наварила.
- Болит?
- Мочи нет. Как она меня вчера розгами-то.
- Меня тоже не жалует. В добро говорит.
- Дай-то Бог.
- А меня сегодня опять крапива ждёт. Только ты не подсматривай. А впрочем, смотри, меня от этого не убавиться.
- Юрочка! Мне было так интересно смотреть, как тебя стегали крапивой.
- Ладно. Иди жарить картошку – скоро Наталья придёт.

- Ну, ты долго будешь стоять над душой?
Спросила Наталья Галину, когда два веника крапивы лежали на столе, и была вынесена скамья для проведения врачевания.
– Иди в дом, и не подсматривай.
Галина обиделась и ушла. Шурика посадили на цепь, чтобы не мешал важному делу. Он рвался с цепи, выражая своё негодование.
- Ну, Юрочка, подрумяним твою драгоценную попочку.
И она указала веником на скамью.
- Я тебе. Погрозила Наталья, когда увидела любопытное личико Галины, появившееся в окне. Занавеска моментально задёрнулась.
- Ах.
- Ох.
- И-и.
- Да скоро там.
- Ещё один веничек.
Жопа горела огнём, а веничек, в руках Натальи прибавлял нового жару.
Я повернул голову – в окошке сияло лицо Галины.
Наталье было не до неё, она была занята обработкой моего зада и поясницы.
Когда были брошены обломки до этого пышного веника крапивы, я встал с лавки. Нельзя было сказать, что задница пылала огнём – она горела. Поднеси солому – она вспыхнет
Наталья стояла рядом довольная проведённой работой.
- Ну, как?
- Замечательно, никогда не было так хорошо, как сейчас. Зло ответил я.
Мне дали длинную рубашку до колен, и весь день я бродил по саду, не имея возможности присесть и надеть трусы.

В этот день не предстояло никого сечь и стегать крапивой. Но оба пациента почёсывали задницы от различных, но сходных методов врачевания.
Утром я уже смог надеть трусы.
А дни стояли жаркие. Прошло полмесяца, дождей не было.
- Кабы засухи не было. Сокрушался Митрич. – А то беда.
Нам с Галиной прибавилось работы. Я утром доставал из колодца вёдра с водой, заполнял бочки, а вечером мы поливали огород из леек нагретой на солнце водой.
С надеждой мы посматривали на небо, но беспощадное солнце палило, и ни одного облачка на горизонте не было.
Наталья зашилась с работой, приходила поздно к обеду, а иногда не появлялась до вечера.
Не дождавшись хозяйку, мы обедали, убирали посуду и садились на лавочку в саду, дожидаясь вечера, когда можно было поливать огород.
- Сидеть можешь?
- Могу.
- И я могу. Юра. Покажи, как она тебя крапивой.
- Да, ты же видела в окно.
- Нет, я сейчас хочу посмотреть.
- Да, ты с ума сошла, буду я тебе свою задницу показывать.
Залаял Шурик и бросился к калитке – хозяйка пришла.
- Обедали? Ну, а я есть хочу, накрывайте на стол.
Галина быстро накрыла стол.
- Новость у меня для вас. Сказала Наталья, откладывая ложку в сторону. – Вызывают меня в Тверь к одной больной. Сын её приезжал сегодня, и застал меня в управлении.
У его матери отнялась правая рука – врачи ничего не могут сделать, вот он и обратился ко мне с последней надеждой. Откуда он узнал про меня – не знаю. Надо ехать, сейчас, он на машине.
А как вас бросить? Придётся вам лечить друг друга, пока я буду в отсутствии.
- Но, как, мы же так не умеем, как ты. А вдруг навредим.
- Я покажу, наука нехитрая. Пошли в баню.

- Раздевайтесь. Скомандовала Наталья.
Галя быстро сняла с себя одежду, нисколько не стесняясь меня. Я стоял, боясь снять трусы.
- Раздевайся, что тебя голым не видели?
Галя, увидев меня без единой нитки на теле, захихикала нервным смешком.
- Ложись, с тебя начнём.
Я лёг на лавку. Наталья взяла прутик.
- Вот так, выше нельзя.
- Ай.
- Ниже можно, чуть захватить ляжечки.
- Й-и-и.
- Не захлёстывай бока ягодиц.
- Ой.
- Заходи то справа, то слева, и старайся не попадать на сечёные места. Поняла? Вставай, Юра.
То же самое Наталья показала мне на Галиной попе, Галина тоже повизгивала, когда прутик хлестал её по ягодицам.
- Не перестарайтесь и запомните – наука несложная. Значит так. Юрке сорок, Гале пятьдесят.
- А почему мне пятьдесят?
- Чтобы холодильник одна больше не двигала.
Наталья уехала.

- Нам пора, Юрочка. Вон уже солнце садится. Не боитесь?
Солнце садилось в багровые тучи. Впервые за две недели на горизонте появились облака.
- Ладно, пойдём.
Скрипнула дверь, пошарив о стенке, я зажёг свет. Лавка белела посередине предбанника.
- Давайте вы первый, Юра.
Она нагишом легла на лавку, и стала наблюдать за моими движениями.
Я выбрал три лозины, сполоснул в баке с холодной водой, выровнял, как говорила Наталья.
- Терпи Галочка.
Мне так не хотелось сечь, эту нежную засратенькую попочку, что я уже начал раздумывать – стоит ли.
- Ну, что же вы.
Ладно. И я нанёс удар.
Галя завизжала и задёргалась.
- Считаете?
Следующие удары я наносил как в бреду, удовольствия мне это не приносило, только жалость к этой маленькой женщине.
Я схалтурил, вместо пятидесяти, я нанёс ей тридцать розг. Старался смягчать удары, но она всё равно визжала.
- Всё, теперь моя очередь.
- Что же вы так больно?
Она долго прицеливалась, и наконец, ударила меня пучком розг.
Я чуть не вскочил с лавки. Вот это да. Вот это нежная женщина.
Он, поджав губки, секла меня вовсю мочь. Я старался не подавать голос, а я её ещё жалел.
- Одиннадцать, двенадцать…, семнадцать.
Она перешла на другую сторону скамьи, и я заметил, что концы розг были поломаны. Она даже не догадается, что их надо поменять.
- Поменяй розги.
- Что?
- Розги поменяй, они поломались.
- Ах да.
Она поменяла розги, забыв сполоснуть их в чистой воде.
- Двадцать пять, двадцать шесть…, тридцать.
Я молчал, грыз скамейку, слёзы текли из глаз, а эта маленькая фурия с горящими глазами полосовала мой зад.
- Сорок один, сорок два.
- Стой, стой, стой. Обалдела, это уже лишнее. Я вскочил с лавки, последний удар получил, когда стоял на ногах.
Она стояла с раскрасневшимся лицом, держа в руке поломанные розги.
- Разве уже всё? Прости, я разошлась.

Мы вышли из бани. С востока приближалась туча. Слышались отдалённые раскаты грома.
- Как бы мимо не прошёл дождь. Ты где будешь спать, в сарайчике? А я одна дома. Боюсь.
- Запрись, и никого не бойся.
Она ушла в дом, а я, стоя у двери сарайчика, курил, поглядывая на небо.
Гроза приближалась. Вскоре всё небо затянуло тучами.
Как кривая огненная сабля где-то рядом вонзилась молния в землю, осветив всё вокруг фантастическим светом. Грянул гром, сотрясая землю. В доме зажегся и погас свет. Упали редкие первые капли дождя.
Я почувствовал у своих ног собачью шерсть – Шурик скулил и искал защиту у человека.
- Ну, ладно, пойдём спать.
Он забился под лежанку. Я лёг в постель, и слышал, как расходился дождь. Он стучал по крыше сарая.
Сквозь сон я услышал злобное рычание собаки – кто-то стучал в дверь.
- Юра, открой, это Галя, я боюсь одна в доме, пусти меня.
Я открыл дверь – на пороге стояло мокрое существо, завёрнутое в банное полотенце.
- Можно я у тебя переночую?
- Пошли в дом.
Шурик увязался за нами, вошёл в сени, дальше не пошёл – видимо хозяйка запрещала ему входить в дом.
- Юрочка, я боюсь грозы. Свет погас, как ударила молния, не уходи.
Тут только я заметил, что стою перед ней нагишом, как приучила Наталья спать в таком виде.
Она обняла меня, полотенце сползло с плеч, никакой одежды на ней не было
- Давай ляжем вместе.
Я отвёл её руки в стороны.
- Галина, образумься, я лягу в другой комнате.
- Юрочка, ты такой…, такой мужчина.
- Галя, остынь, иди спать.
- Ну, и ладно. Дурачок. Зло ответила она мне.

Два дня не проглядывало солнце. Дождь принимался несколько раз в день. Носа из дома не высунешь. Свет дали только на второй день – холодильник поплыл. Единственная радость – не надо поливать огород.
Наталья не появлялась. Наступил день обоюдного врачевания.
Вечером, поглядывая друг на друга, мы боялись напомнить, что пора нам подставлять задницы.
Но, наконец, Галина вздохнула, покосилась на тёмное окно.
- Пора идти в баню.
- Ты первый. Сказала она, извлекая розги из корыта. Они все осклизли, пролежав много дней в воде. Мы выбрали несколько розг, вымыли их в воде, разобрали по кучкам для меня и её.
Она легла на лавку, и вцепилась руками в ножки скамьи.
Ну, голубушка, теперь я жалеть тебя не буду – как ты меня в прошлый раз.
Сёк голубушку крепко, она несколько раз вспрыгивала с лавки и снова ложилась.
- Не надо так больно, не надо. Визжала она так, что у меня заложило в ушах.
- Семнадцать, восемнадцать.
- И-и-и-и. пожалей, Юрочка. Больно.
Я не обращал внимания на её вопли – во мне проснулся зверь.
- Ещё раз вскочишь – добавлю.
Она испуганно посмотрела на меня, и покорно легла на лавку.
Наконец я добрался до сорока розг. Галина охрипла от своего крика, и только беззвучно открывала рот.
- Пятьдесят.
Её как ветром сдуло с лавки. Она сгребла розги и злорадно произнесла.
- Теперь я тебя буду сечь. На лавку!
Если я ещё раз лягу под её розги – никогда. Она мне мстила за отвергнутую любовь. Это точно. Это маленькое создание, собрав всю силу, нещадно секла меня, забыв все правила врачевания.
Поясница, бёдра – все попадало под её розги. Она забыла, что надо считать – ей было не до этого. Да и я сам сбился со счёта.
- Хватит, хватит. О-о-о-о. И-и-и.
- Нет, не хватит, ещё, ещё. А помнишь ту ночь с грозой, а.
Я вскочил с лавки, она стала бегать за мной и стегать куда придётся, пока я не отнял у неё розги. А сделать это мне пришлось с большим трудом.
- Получил, получил. Мало тебе.

- Просыпайся, просыпайся, соня. Наталья нагнулась, мокрая от дождя и поцеловала меня.
- Покажи, как вы тут делали процедуры, не отлынивали.
Он откинула одеяло и ахнула.
- Да, она что сдурела, засранка. Искалечила мне парня. Я же объясняла. Ну, я закачу ей завтра хорошую порочку. Вчера она секла тебя? Лежи, и не вставай, я сейчас.
Она вернулась с листьями подорожника и пластырем. Через полчаса вся задница моя была обклеена подорожником.
- Ты, гляди, даже на простыне кровь. Сегодня не вставай, поесть принесу. Ночную вазу поставлю рядом. Ну, я ей задам.
Вскоре из дома донёсся шум, ругань. Шурик подхватил громким лаем.
Наташа принесла мне омлет и кормила меня из ложечки.
- Ну как там бабуля? Как рука.
- Ничего серьёзного. Матушка любит выпить, вот и заснула в неудобной позе пьяненькая, а на утро рукой пошевелить не может. Сделала я всё, сделала. Ещё чуть позже, и совсем бы онемела рука. Вовремя приехал сын. Будет жить.
Весь день я провалялся на лежанке. Наталья приходила, отдирала листья подорожника и заменяла их свежими. Так она проделывала несколько раз.
Погода наладилась. К вечеру выглянуло солнце, и мне разрешили выйти на волю.

Снова заморосил дождь, и мы сели ужинать дома. Наталья гремела горшками на кухне, я сидел напротив Галины за столом.
- Наябедничал?
- Так сегодня утром Наташа посмотрела на твои художества, что ты оставила на моём заднем месте – она чуть в обморок не упала.
- Мало тебе.
Наташа внесла чугунок с картошкой, и мы замолчали.
- Стопочку, что ли выпить. И она ушла на кухню.
- Знаешь, как она меня сегодня ругала «Парня ты чуть до смерти не запорола». А я виновата? Так вышло. Ты меня тоже здраво отходил.
Три стопочки, бутылка с яблочной самогонкой появились на столе, и неизменная тарелочка с нарезанной селёдкой была извлечена из холодильника.
- Самогонка? Поморщилась Галина.
- Да ты попробуй, такую мы ещё не пили. С прошлого года стоит. Юра перегонял. Попробуй.
Галя поморщилась и выпила рюмку.
- Ну, как?
- Да погоди, дай закусить. Пожевав селёдочки, она согласилась. – Хорошая.
- Да она не только хорошая, она лучше твоего коньяка – выдержанная год.
Наталья предложила ещё по рюмочке, мы её поддержали.
Включили телевизор. Слава Богу – гроза не сожгла его, хотя забыли вытащить антенный кабель.
Но что там смотреть? Фильмы с рекламами, да и качество приёма паршивое.
- Да, ну его. Давайте в карты сыграем.
Посуду убрали. Колода карт оказалась на столе.
- В дурачка, что ли. Наташа стала раздавать карты, а я терпеть не могу эту игру – я всегда оставался в дураках.
После шестой партии, имея все козыри на руках, я снова оказался в дураках.
Дамы потешались надо мной, я злился.
- Что за идиотская игра. Неужели нет другой. Сколько в колоде карт?
- Тридцать шесть.
- А ещё есть?
- Да, там лежат в коробке какие-то карты с двойками, да с шутами.
- Вот. Давайте я вас в Бридж научу играть – замечательная игра.
- Нет, это сложно, пока мы научимся, а сейчас лучше в дурочка.
Я вылез из-за стола.
- Не буду больше с вами бабами играть. Вы меня объегоривайте.
Под общий смех, я вышел во двор. Дождь кончился, но лавочка была сыра. Закурил.
На небе высыпали яркие звёзды. Скоро наступит Летнее Солнцестояние, осталось немного.
Где-то на северо-востоке небо было светлое – не пройдёт и несколько часов, как наступит рассвет.
Открылась дверь, вышли две фигуры завёрнутые в халаты. Они меня не видели сидящего в темноте.
- Ты только Наталья Сергеевна не очень сильно.
- Как надо, так и сделаю.
Они прошли мимо меня, не заметив.
- А где Юра, куда он подевался?
- Да спит, наверное, уже.
Они удалились. Скрипнула дверь бани, и наступила тишина.
Я быстро прокрался в летнюю спальню, разделся, нырнул под одеяло.
Но не успел я положить голову на подушку, как из бани послышалось переливчатое визжание, и едва слышимый крик Натальи.
- Лежи, сейчас привяжу, если будешь вскакивать.
Наступило кратковременное молчание, а потом до меня донёсся визг Галины.
- Да, чтож она там с ней делает?
Я метался в постели, стараясь не слышать вопли этой маленькой женщины, которую мне стало жалко. Заскулил Шурка возле двери, я впустил его, и он спрятался под лежанку.
И снова тишина. Через некоторое время мимо спальни прошли две фигуры. Одна утешала, другая плакала навзрыд.

- Ты спишь? А это что за фигура? А ну марш в будку.
- Не прогоняй его. Ночью в грозу он поросился ко мне. И после этого всегда спал под лежанкой. А теперь, он чего-то другого напугался. Не прогоняй.
- Ладно уж, пусть спит под кроватью.
В полумраке я наблюдал, как Наталья раздевалась, отбросив в сторону трусики, он подошла к постели.
- Подвинься. И прижала меня своим пышным телом к стенке. – Все руки отмотала, пока секла её, розги три раза меняла. Налепила ей подорожник на задницу и проводила спать.
Жалко её, хотя она и говорит, что спина у неё не болит, но пощупала ей точку на крестце, а она её не чувствует. Тут крапивой не поможешь – нужно сильное средство. Ещё две недели у неё осталось от отпуска. Придётся ей приезжать осенью. А драть её больше нельзя – и так я ей дала достаточно. Пусть поживёт, оправиться. Повернись, я тебя отшлёпаю.
Он сдёрнула с меня одеяло.
- Ложись ко мне на колени. Так хорошо?
- Угу.
- Посильнее?
- Можно.
- А вот так, так. Больно?
- Х-х-э. терпимо.
- Хватит, хорошенького понемножку.
Она легла на живот, подставляя мне попу.
- Вспаши меня, мой молодой конь.
И прежде чем пахать, я зацеловал её ягодицы, бёдра и спинку.
- Ну, давай же, я и так уже возбуждена – нет терпенья.

Маленькое оконце спальни засветилось рассветом. Мы, откинувшись на спину, глотали ртом воздух. Дыхание медленно возвращалось после бурной любви.
- Какие вы разные мужчины. Мой муж никогда не приласкал меня как следует. Захочет, задерёт юбку. Сделает своё дело и пошёл. Как снасильничает. А ночью отвернётся к стенке, и захрапит. Я и не знала тогда, что значит кончить. А ты, прежде чем, ну сам понимаешь, обцелуешь меня с ног до головы, я уже терпеть, не могу нежно, войдёшь, а я готова кончить.
- Отшлёпай меня Наташа.
- Ты опять захочешь.
- Ну и что?
- Ух, молодой жеребец. Укандёхаешь ты старуху. Где попа?

Шурик весело встретил меня, когда я выходил из спальни.
- Где народ?
На это он мне ответить не мог.
Я вошёл в дом, надеясь, что там меня покормят, но услышал тихий стон из соседней комнаты.
- Юра, это ты. Умираю.
Галина лежала на животе, накрывшись одеялом.
- Посмотри, что там у меня. Наташа просила менять пластырь почаще.
- Сейчас я схожу за подорожником.
- Не надо. Вон на столе мать-и-мачеха, её надо прикладывать. Сделай.
Я откинул одеяло. Попа была прикрыта марлечкой. Я откинул её, и стал осторожно отрывать вместе с пластырем почерневшие листья.
- Ой, ой. Потише, больно.
Попочка Галины имела ужасный вид – многочисленные кровоподтёки. Полосы рубцов ставшие синего цвета, сливались с обширной гематомой на ягодицах.
Я пощупал ей лоб – он был горяч.
- Холодно, холодно – накрой.
- Потерпи. Какой стороной класть мать-и-мачеху? Холодной или тёплой?
- Не знаю, ой, умираю.
Я покрыл больное место тёплой стороной листа, закрепил пластырем, покрыл марлечкой и одеялом.
- Есть, хочешь?
- Какой там есть. Дай попить.
Я налил ей молока, она выпила.
Я сел возле неё, не зная, что делать, и Натальи нет. Так бросит больную!
- Накрой меня ещё одним одеялом, знобит.
Так и просидел я возле неё, пока не пришла Наталья.
Она молча оглядела больную, покачала головой, вышла и принесла маленькую мензурочку с зелёной пахучей жидкостью.
- Выпей, полегчает.
Через десять минут Галя закрыла глаза и уснула.
- Пройдёт, всё будет хорошо. Завтракал? Тогда пойдём, поклюём.


Гале к вечеру стало лучше. Он попросила поесть.
- Самогоночки нальёте?
Я с Натальей переглянулся.
- Можно, но только немного.
- А селёдочки дадите?
- Всё дадим, только выздоравливай. Но давай я сначала у тебя посмотрю.
Я вышел во двор, чтобы не мешать осмотру. Шурик смотрел на меня сквозь штакетник забора и звал к себе. Наталья вышла ко мне и присела рядом на скамейку.
- Гематома продержится ещё три-четыре дня. Я её накормила, и она опять уснула. А самое главное, я прощупала, у неё появилась чувствительность нервного крестцового корешка. Будем, наедятся. И она меня ещё спросила – А Юрочку сегодня сечь будут?
- И что ты ей ответила?
- Непременно.
- Шутишь.
- Ну конечно шучу. Каникулы тебе устроим, а ещё бы пару раз надо.
- Ты её огорчишь, когда она узнает, что ты её обманула.
Наталья внимательно посмотрела на меня.
- Между вами что-нибудь было? Похоже она на тебя взъелась.
Я помолчал, как мне объяснить, что Галя домогалась моей любви.
- Выкладывай всё.
Я, помявшись, рассказал о тех событиях грозовой ночи.
- Стойкий, ты, мужичок. Другой бы не выдержал. Падки вы до чужих баб. Но я тебе верю.
И она меня поцеловала.
- С другой стороны посмотреть, и бабам нелегко без мужика. Одинокая она. Так вот почему она тебя так исхлестала. Месть женщины жестока. Ну, пойдём, теперь и мы поужинаем.


- Ты вставать будешь? Я яичницу пожарила, собаку накормила, а ты всё спишь.
Галя стояла на пороге спальни в лёгком сарафанчике. Солнце недавно взошло, и, судя по нему, было не более шести часов утра. Она вчера выспалась – вот и встала рано.
- Как ты себя чувствуешь?
- Нормально.
- Болит?
- Немного. Вот только сидеть больно.
- Пройдёт.
- Пойдём в дом, позавтракаешь.
Она стояла возле меня и смотрела, как я расправлялся с яичницей.
- Чайку подлить?
- Ты сама-то чего не ешь.
- А я уже позавтракала.
Появилась неожиданно Наталья.
- А ты Галя ложись, и лежи сегодня весь день. Посмотрим, что к вечеру будет. Ложись, ложись.
- Мне хорошо, я не хочу. И задницу мне лепит не надо.
- Это тебе сейчас хорошо. Я посмотрю тебя.
Я вышел.

- Замечательно. Порка не прошла даром. Задница у неё ещё синюшная, но нерв восстановился. Трогать я её больше не буду.
И опять она меня спросила, как я вчера посекла Юрочку. О, как сидорову козу. Она осталась довольна моим ответом. А ты бы сходил к Митричу, давно он просит телевизор у него посмотреть. Вот пойдёшь в сторону пруда, а там мальчишек спросишь, где дом Митрича. Они всегда сидят у пруда. Найдёшь.
Я добрёл до пруда. Пяток голопузых пострелят сидели на берегу, уставившись на поплавки.
- Ребята, где дом Митрича?
- А, вон, вон, где корова пасётся рядом с домом.
- Спасибо, как караси?
Один поднял снизку карасей. Там было штук пять крупных рыб.
- Мелочь мы отпускаем.

Я боялся не застать Митрича дома, но увидев его ворошившего сено, я обрадовался.
Он был занят делом, и не замечал меня.
- Митрич.
- А это ты Юра. Вот сено ворошу, чтобы не подопрело. Вчера с покоса привёз. До Петрова дня надо сено заготовить. Пойдём в дом. Ты телевизор смотреть, пойдём.
Он включил телевизор – экран долго оставался тёмным. Наконец он тускло засветился. В центре экрана появилось чёрное пятно, края его были засвечены жёлтым ореолом, и только самые края экрана светились светло-жёлтым цветом.
Всё понятно.
- Ты давно его покупал?
- Почитай лет семнадцать, как будет. Ещё старуха была жива. Хороший телевизор «Рекорд», ни разу не ломался. А щас не знаю, что с им.
Объяснять Митричу, что у него потеря эмиссии кинескопа, что выгорел люминофор экрана, было бесполезно – не поймёт. Нужен новый телевизор, или менять кинескоп, но где его сейчас найдёшь. Я подыскивал слова, чтобы не огорчать Митрича, но что я мог придумать.
Он с надеждой смотрел на меня.
- Митрич, этот телевизор не подлежит восстановлению. У него выгорел кинескоп, а достать новый кинескоп сейчас невозможно. Не делают их больше.
- Так, так, это чтож – покупать новый? А этот на свалку
- Да.
- А если я вызову мастера из района.
- Заплатишь деньги за вызов, и он тебе скажет тоже самое.
- А какой покупать? Цветной? Дорого.
- Не спеши. Надо как-то съездить в Тверь со мной, и мы подберём телевизор. Импортный. Сейчас можно купить хороший импортный цветной телевизор. Наши - дерьмо. Не спеши.

- Ну, что, починил телевизор?
- Наталья, его выбрасывать пора – срок давно истёк этому телевизору. Жалко старика, денег надо много надо на новый телевизор.
- Не волнуйся, деньги у него есть. Захочет – купит.

Минуло Летнее Солнцестояние, дни по минутке начали убавляться – жаль, убавление дня будет заметно ещё не скоро.
Галина наша оправилась, ходила весёлая, напевая что-то под нос. Поясница её прошла, настроение вернулось к ней. Теперь она на меня не сердилась. Ей осталось два дня до отъезда.
- Юра, будешь в Москве – заходи.
И вдруг, случайно я услышал её разговор с Натальей, когда сидел на лавочке возле открытого окна дома.
- Не приставай ко мне, не буду – хватит с тебя. Это уже лишнее, пользы тебе не принесёт
- Ну, Наташенька, напоследок.
Я так и не догадался, о чём шла речь, пока вечером не увидел, как Наталья повела её в баню.
Вот дурёха, мало ей было?
Утром с выпоротой задницей, охая, Галина садилась в телегу, захватив свой нехитрый багаж.
- Но, милая пошла. Крикнул Митрич, и телега медленно исчезла на дороге, поднимая пыль.

Скучно стало. Наталья исчезала на весь день, приходя только к обеду, а иногда к вечеру.
Я готовил обед, а иногда, не дождавшись, обедал один, и тосковал от безделья.
- Скучно, Наташа.
- Это со мной скучно?
- Да, нет. Заняться нечем. Давай я крышу туалета покрою новым рубероидом, который остался от летней спальни.
- Вот ещё. Пачкаться будешь, и так сойдёт. Не каплет же.
- А давай я забор подремонтирую – куры в огород лезут. Там ещё немного досок осталось.
- И не думай – пальцы отобьёшь молотком, они у тебя недавно зажили. Шурка и так их хорошо гоняет.
Чтобы я не предлагал – Наталья категорически отвергала. Я перечитал все книги на этажерке, что у неё были в доме, все старые газеты.
- Сходи на пруд, полови рыбки. Удочку тебе Митрич смастерит.
- Ну, как я здоровый верзила буду сидеть с малышами ловить рыбу. Стыдно.

Через день появился Митрич.
- Юрка. Колосовики скоро пойдут – Петров день приближается. Свяду я тебя на то место, куда сам хожу, только ты об этом никому не сказывай.
- Вот, вот. Сходил бы с Митричем. Глядишь и подберёзовиков наберёшь. Соглашайся.
- Да из меня грибник, что из…
- Да они сами тебе в корзину полезут, ты ещё таких грибов не видел.

Настал день, когда перед рассветом я надел кирзовые сапоги, которые Наталья с трудом отыскала в кладовке.
- Мужнины. Не жмут?
Подкатил Митрич на телеге.
- Готов?
- А почему на лошади?
- Итьти далеко. Устанем, пока дойдём.
Ехали мы долго по заросшей травой дороге. Заехали на опушку леса.
- Тут. Бери Юрка корзину, пошли.
И прямо на опушке мне Митрич крикнул.
- Вот они, нагнись.
Сначала я ничего не увидел, потом ахнул. Возле моих ног стоял целый ряд на длинных ножках крепких подберёзовиков.
Я нагнулся и увидел ещё шеренгу грибов, но уже поменьше. Я стал их срезать ножом, и не прошло пятнадцати минут, как моя корзина наполнилась до краёв.
Митрич стоял рядом и улыбался глядя на меня.
- Хватит? А говорил – грибник плохой. Вон сколько набрал.
- А где твоя корзина? Чего ты не собираешь?
- Не ем я их – слабит меня от грибов, и корзину не брал. Вам с Натальей и на суп и на жаркое вполне хватит.
Лошадёнку свою мы едва нашли на лугу, что против опушки. Она безмятежно щипала травку, волоча за собой телегу.

То-то было радости у Натальи, когда она увидела полную корзину крепких, не червивых грибов. Она бросилась их чистить.
Митрич давно уехал.
- А правда, что Митрич не ест грибов?
- Правда, крутит его от них. Какого-то фермента нет у него в организме, чтобы переваривать.
Сегодня она осталась дома и не пошла на работу.
Ох, Наталья – по любому поводу и без повода ставит на стол бутылку яблочной самогонки и тонкие рюмочки, и каждый раз хвастается.
- На свадьбу подарили.
На этот раз она не отступила от традиции, поставив на стол рюмочки.
- Ну как можно перед грибным супом не тяпнуть по стопочке.
А суп из свежих грибов был хорош.
- Жаль, что Галина рано уехала, не дождалась грибов.
Перед грибным жаркое с картошкой – ещё по рюмочке, а потом ещё. А потом чай с мёдом.
- Юрка. А я совсем забыла – ты же мне такой хороший подарок сделал.
- Ну и что?
- Так, что же он лежит без дела?
- Хлыстик я тебе подарил, как дополнение к твоим чёрным чулкам, трусикам и лифчиком. Он очень идёт к этому гарнитуру. В нём ты королева.
- Так его надо применить.
- И на ком ты собираешься его применять?
- А ты не догадываешься?
- Ты хочешь сказать, что на мне?
- Ну, конечно.
- Милая, у меня от твоей крапивы и розг до сих пор задница чешется.
- Я не больно.
- Знаю твоё не больно. Не хочу.
Наталья закусила губку, хитрая улыбка появилась на лице. Что-то она задумала.
Она убрала со стола, я пошёл скучать в сад. Шурка обрадовался моему появлению, и лёг воле ног.
Я вернулся в дом, взял с этажерки книгу. Наташа мыла посуду и напевала что-то себе под нос.
- Что читаешь?
- О, Генри.
- Интересная?
- У него замечательные новеллы. Читала?
- Некогда мне, почитаю.
Я в какой раз перечитывал эту книгу. Я углублялся в мир героев, и переживал вместе с ним.
Солнце стало опускаться к дальнему лесу. Шурка иногда вскакивал и с лаем, выгонял курицу, пробравшуюся в огород.
Чем заняться? Недавно я предложил хозяйке провести свет в летнюю спальню – фарфоровые изоляторы есть, провод найдём, но она замахала руками.
- Не надо, не лезь в электричество. Убьёт. И керосинки достаточно.

Я оставил записку на столе, запер дом, спрятал ключи в потаённое место. Взял с собой Шурку, надел ему новый поводок, и отправились к Митричу – надоело сидеть дома.
Обрадованный Шурик, что его вывели погулять, рвал поводок, бросался из стороны в сторону.
Приближаясь к дому Митрича, я увидел, что с каким-то мужиком набивали стог сена.
- Бог в помощь, мужики.
- Бог-то, Бог, взял бы да помог.
- Знакомься, Юра, это мой племянник. Скучно одному сидеть дома?
- Тоска, Митрич. Вот решил прогуляться, да чем и помочь добрым людям.
Шурик внимательно обнюхивал племянника, тот пятился назад.
- Не бойсь, он не кусается.
Найдя, что племянник не представляет опасности, Шурка завилял хвостом, и потерял к нему интерес.
- Алексей. Протянул мне руку племянник.
- Юрий.
Алексей полез наверх стога, мы с Митричем сгребали расстеленное на траве сухое сено, нанизывали на вилы и подавали ему.
Час мы работали, пока стог приобрёл солидные формы, и последние травинки были уложены наверху.
- Дядя Дима, тащи брезент – накроем.
- А слезать как будешь? Лестницу надо подставить.
Работа была закончена.
- Ну что, молодёжь, перетрухнём по шкалику? Теперь моей Маруське на зиму корма хватит.
И только мы собрались, выпит по стопочке, которые вынес Митрич вместе с бутылкой самогонки, как Шурик тявкнул, и, волоча за собой поводок, бросился бежать через луг.
- Кого он там увидел? А, это Куманиха по твою душу идёт. Держись Юрка – задаст она тебе.
Наталья приближалась, пёс прыгал возле неё.
Он подошла ко мне, выдала подзатыльник, осмотрела.
- Ты посмотри, на кого ты похож. Лицо грязное. Солома в вихрах.
Она стала стряхивать с рубашки сухую траву, залезла за воротник, вытаскивая оттуда клочки сена.
- Пошли домой. Они и без тебя справятся.
Интересно было наблюдать, как они удалялись по дороге домой. Она что-то ему говорила, размахивая руками. Через каждые десять-пятнадцать шагов он получал увесистые шлепки.
- Строгая баба. Любит она его. Так и не дала ему выпить стопашок. А мы выпьем, наливай.

- Ты посмотри, на кого ты похож, только вчера надел чистую рубашку, а шея-то, шея – как у трубочиста. Сиди здесь, и жди, пока я затоплю баню. Ух, и задам я тебе.

Через час баня была готова. Перестаралась Наталья – вода в бачке бурлила, войти в баню было невозможно, от пылающего жара перехватывало дыхание.
- Ложись на верхний полок.
В руке у неё был уже берёзовый веник, которым она собиралась меня стегать
- Потише, матушка.
- Терпи, батюшка. Грязь надо выколотить.
Я охал, поворачивался то на спину, то на живот. Она, с малиновым лицом, не пропускала ни одного сантиметра моего тела.
- Теперь меня, и уж постарайся.
Взяв в руки новый веник, я постарался.
Все мои старания приводили к тому, что она охала.
- Ох, хорошо, ох…. А теперь здесь. По спинке, пониже, ещё пониже. Ох, хорошо.
Уж пониже я старался стегать, приложив всю силу.
Пожалуй, раки не бывают такие красные, когда их вынимают из кипятка – какими были мы.
Она вцепилась в мои волосы, и стала свирепо их намыливать.
- Что у тебя за мыло, глаза ест?
- Мыло, как мыло. Оброс ты, голубчик, за лето, надо хорошо промыть голову.
Меня бросили на лавку, и стали остервенело намыливать мочалкой.
- Что, у тебя там гвозди в мочалке?
- Не капризничай.
И шлепок опустился на мою задницу.
- Потише там с моими игрушками.
Она взяла в руку, потянула.
- У, оторву.
Потом я намыливал её, особенно стараясь хорошенько отполировать её попу.
- Что ты встал на одном месте, три дальше.
Окатив друг друга по нескольку раз водой из шаек, мы вытерлись полотенцами.
- Ложись на лавку.
Она подошла ко мне с мокрыми полотенцами, и стала привязывать ноги.
- Зачем?
- Чтобы не убежал.
Вторым полотенцем она охватила мою поясницу, и крепко привязала её к скамье. Руки были привязаны к ножкам скамьи бельевыми верёвками.

С ужасом я увидел в её руках хлыстик.
- Наталья, ты, что с ума сошла? Не для этого он предназначен, убери.
- А, для чего?
- Для украшения.
- Вот я и украшу твою попу этим хлыстиком.
- Наталья! У-у. Ой-ё-ёй. Прекрати.
- Ай-я-я-яй. Ты не представляешь, как от него больно.
С разгорячённым лицом, с распущенными волосами, похожая на ведьму, она рассекала мне зад этим страшным орудием.
- А зачем подарил?
Бедный Юрик - каждый удар оставлял чёткую красную извилистую полосу.
Нанеся ещё несколько ударов, она аккуратно её отложила в сторону и стала его развязывать.
Не успела она его распутать, как он вскочил с лавки, выхватил несколько прутьев из близстоящего корыта и бросился её догонять. Она бегала по предбаннику, стараясь не подставлять ему зад. Он, догнав её, стегал, стараясь попасть по заднице.
- Сумасшедший, что ты делаешь? Визжала она, когда розги попадали точно в цель.
Он стукнулся коленом о край лавки, перевернув её. Юрка завопил, опустился на пол. Из содранной кожи появились капельки крови.
- Боже. Да что с тобой?
Она подняла скамейку, села на неё.
- Иди ко мне. Садись на колени.
Он доковылял до неё. Сел.
Наталья покрыла ладошкой ссадину.
- Закрой глаза, не шевелись, ни о чём не спрашивай.
Так они сидели, наверное, минут пять. Она тихо шептала, что-то. Боль стала куда-то уходить.
- Открой глаза. Посмотри.
Она отвела ладошку. Юра взглянул – маленькое розовое пятно осталось на колене. Следов крови на её ладони и на колене не было.
- Походи, чувствуешь боль в колене?
- Немного
- Сядь.
Наталья опустилась на колени, губами прикоснулась к больному месту, и долго оставалась в таком положении, чего-то шепча.
- Встань, как сейчас?
Он походил, подрыгал ногой.
- Почти не чувствую.
- Заживёт. Забыла тебе сказать – там письмо пришло от Галины, а в конверт вложен ещё маленький конвертик от Бориса. Кто он тебе?
- Что же ты раньше молчала. Где письмо?
- На столе в доме.
Юрка высочил из бани, в чём мать родила.
- Да, куда ты, ненормальный.
Она бежала за ним, пытаясь накинуть на него халат.
Он ворвался в дом, и там она его догнала.
- Оденься, простудишься.
Не обращая на Наталью внимания, он разглядывал маленький конвертик, на котором было написано «Распечатать только Юре».
По плохо заклеенным краям, по пятнам на конверте, можно было догадаться, что конверт открывали. Ну, конечно – это Галина.

Письмо было написано в обычном духе Бориса.
«Ты болван, Юрка. Долго ты будешь пудрить мозги Наталье? Мне Галя рассказала про неё всё – замечательная женщина. И как она тебя дурака полюбила – не представляю.
От добра – добро не ищут. Пройдёт время, пока ты будешь думать, как поступить, и всё может рассыпаться. И будешь ты кусать локти, жалея всю жизнь, а изменить будет уже невозможно.
И, вот что, бери её в охапку и вези её в Москву.
Чёрт с ним с домом, в конце концов, его можно не продавать. Пусть останется за ней. Туда можно будет приезжать летом, как на дачу. Я думаю Митрич согласиться протапливать иногда дом зимой, чтобы не отсырел, да и картошка не замёрзла в погребе.
А картошку - мы приедем и выкопаем осенью.
Курей можно продать соседям.
Тебе нужна такая женщина – будешь ты за ней, как за каменной стеной.
Не полагаясь на твою решительность, я решил, что тут надо вмешаться мне.
Мой отец заказал микроавтобус. Через три дня мы приедем. Поедет с нами Галя, которая покажет нам дорогу в деревню. Ленинградку я знаю, но как проехать в посёлок, нужен проводник. Галя тоже не равнодушна к твоей судьбе. Она мне всё рассказала о ваших отношениях.
Не пригласишь на свадьбу – обижусь на всю жизнь»

- Почитай.
Я передал Борькино письмо Наталье, та прочла письмо несколько раз, иногда хмурясь, иногда не скрывая улыбки.
- Ну, что скажешь?
- Он прав. Рохля, ты. Мужчина должен решать такие вопросы. А ты ….
- Так брать тебя в охапку?
- И ты ещё думаешь?
Далее наш разговор перешёл на тему, что делать с хозяйством, что оставить, что взять с собой.
Пригласили Митрича.
- Уезжаешь, значит. А как мы без тебя?
А так как серьёзный разговор не решается без бутылки, то мы прикладывались к стопочке, после каждого решённого вопроса.
- Дом я буду протапливать. Петуха я у тебя заберу, мой уже стар – плохо курей топчет. Несушек у тебя охотно купят бабы, они вон сколько яиц несут. Псину возьмёте с собой – не продавай, тосковать будет. Привыкнет он на новом месте. Как говорят – коша к дому – собака к хозяину.

Впервые мы спали с Натальей, повернувшись жоп-об-жоп. Не до этого было.

Утором третьего дня нас разбудил длинный гудок автомобиля.
Быстро накинув халат, Наталья выбежала из летней спальни, я, натягивая штаны и протирая глаза, оделся и вышел за калитку сада.
Из машины вышла жена Бориса и уже беседовала с Натальей. Галина побежала хлопотать в дом. Борис, с трудом вытаскивая свои длинные ноги из машины, давал какие-то указания шофёру. Наконец он вылез, размялся, огляделся.
На меня он не обратил никакого внимания. Подошёл к Наталье.
- Вы Наталья Сергеевна? Рад с вами познакомится.
И он галантно поцеловал ей ручку.
- Да, бросьте, вы.
Наталья залилась краской
Теперь Борис обратил внимание на меня.
- Как ты здесь, брат? Загорел, поправился. Неплохо тут тебя кормят. Свежий воздух. Красивая женщина. Не обижайся за тон письма, ибо писал я его в великом гневе. Прости.
Меня отозвала в сторону жена Бориса.
- Какая красивая женщина твоя Наталья. Пусть она старше тебя, такие браки счастливы. Я ведь тоже старше Бориса.
- Ну, что же мы стоим, дорогие гости. Отдохните с дороги, покушайте, чем Бог послал. Все в дом.
Галя, которая знала где что лежит, быстро накрыла стол, и все уселись за стол кроме шофёра, который уехал заправляться.
- Водка с утра – это пошло, но поддержу компанию. От одной рюмки печень не пострадает.
Но Борис выпил и вторую, и третью стопку, надеясь, что печень не заметит.
- Нам как собираться? Сегодня? Спросила Наталья.
- Как вам захочется. Мы не торопим. Хочется подышать деревенским воздухом. Насладиться запахом навоза. А вид, до чего же красив вид, открывается на тот дальний лес.
Борис проглотил ещё одну стопку, и потянулся за селёдочкой.

Всегда удивляешься – как быстро разносятся слухи по деревне.
Приехал шофёр с заправки, открыв капот, он ковырялся в недрах машины. Возле него собрались бабы.
- Куманиху увозишь?
- Уезжает, значит.
Шофёр молчал, ковыряясь в машине.
- А вы что здесь стоите. Идите в дом, всем место хватит.
Пришла и Анютка – та самая, которая очень любит мужиков. Сделала глазки Борису, а потом отвернулась, ибо он не обратил на неё внимание.

На следующий день шла массовая распродажа несушек.
- Эту мне, куда, ты за неё уцепилась, а ну отдай.
Довольные бабы расходились домой, унося драгоценный товар.
Были собраны необходимые вещи. Наталья ушла в правление. К вечеру она пришла, помахивая трудовой книжкой.
- Вот, а то не хотели отпускать.

На третий день, после приезда Бориса, Уазик был загружен необходимыми вещами.
Решили ехать с утра, чтобы дорога была свободней, да чтобы не жарко было.

Наталья ходила вокруг машины.
- Всё собрали, ничего не забыли. Пойду, загляну в дом. Митрич, ключи я тебе отдала?
- Отдала Наталья Сергеевна.
- Ну, прощай, не поминай лихом.
- Бог с тобой, Наталья, если что, то пиши.
Она села в машину. Я привёл Шурку, он охотно впрыгнул в машину, влез на сидение и уставился в окно.
Борис сел с шофёром, и стал ему объяснять, как выехать на шоссе.
Я с ним так и не успел познакомиться. А теперь это не имело смысла. Был он молчалив, и сидя за столом, не выпил ни одной рюмки.

Машина медленно шла по деревенской дороге. Вдоль дороги стояли бабы и махали нам рукой.
- Наталья, а кто же нас лечить будет?
- А вы не хворайте.
- Вот у моего мужика ячмень под глазом выскочил.
- А что не привела.
- Да он уже прошёл.
Шурка высунулся в окно машины. И залаял на назойливых баб.
- Да уберите вы этого пса – не даёт проститься.
Я вытащил его из окна, куда он вылез наполовину. Он сердито заворчал, обидевшись, что ему не дали поговорить с народом. Потом лёг на пол и закрыл глаза.

Уазик выехал на твёрдую дорогу, прибавил скорость.
Наталья сидела с мокрыми глазами, прижав платочек к лицу.
- Ты плачешь, Наташа?
- Нет, милый, что-то в глаз попало…


4 Января. 2012 года.

Дочитал. Спасибо. Впечатляет. В принципе при желании возможно продолжение.

Ни за какие коврижки! Иначе это будет мыльная опера.

Неплохо.

_________________
Бисер есть? А если найду?