Клуб "Преступление и наказание"

ЗАЧЁТ


Звонок из соседней аудитории.

- Саша, - говорю, - у них есть ещё целых десять минут, пускай получше подготовятся!

Аспирант Саша, который сегодня следит за тем, чтобы никто не списывал, извиняется и сообщает, что один из студентов рвётся отвечать.

- Ну что ж, - говорю, - давай его сюда, и можно сразу без штанов, раз такой торопыга!

Даже по телефону я почувствовал, как Саша густо покраснел. И немудрено: он же ещё аспирант!

Нетерпеливый студент оказался плотным, коренастым, рыжим парнем в твидовом костюме-тройке, сидевшем на нём, словно седло на породистой корове, и галстуке, затянутом на грани самоудушения. Студент обильно потел и зыркал по сторонам маленькими глазками. Что-то я не запомнил этого перца на своих лекциях.

Раскрываю зачётную книжку: Супруненко Олег Михайлович.

- Ну что ж, Олег Михайлович, извольте!

Билет ему попался трудный - «Десталинизатор: от И.В. Сталина до наших дней».

Олег Михайлович принимается довольно бодро, но монотонно гундосить про роковую роль товарища Сталина в советско-российской истории. Про уничтожение национального генофонда, искоренение животворной предпринимательской инициативы, перенапряжение страны в годы сталинских пятилеток, и так далее и тому подобное. Отчасти оно, может быть, и верно. Но только отчасти.

- Хорошо, - говорю, - Олег Михайлович, но что же, всё было только и настолько плохо? Получается, бывшая империя зла обречена, и Сталин – форменный демон?

- Получается – форменный демон, - гундосит Супруненко. Пот льёт с него уже градом.

Я встаю из кресла и начинаю расхаживать по кабинету.

Студенту, похоже, больше нечего сказать.

- Ну а другие точки зрения? – помогаю я ему. – Учебник Ковальского, вижу, вы пролистали. Но этот автор, как я не раз подчёркивал на лекциях, отличается узостью мышления и окаменелой догматичностью в духе оголтелого либерализма. И я настоятельно рекомендовал для подготовки к зачёту ещё несколько учебных пособий, в которых раскрываются другие подходы на этот сложный период отечественной истории и его последствия. Ведь вы же посещали мои лекции?

Супруненко нервно сопит. Не читал он ничего, кроме талмуда Ковальского. И на лекциях если и был, то раз-два, не больше.

- Понимаете, Олег Михайлович, это политикам позволительна и даже где-то желательна узость взглядов! А политолог должен уметь оперировать максимально широким спектром понятий, разбираться во всех актуальных направлениях, использовать разные аргументы и формулировать на их базе даже прямо противоположные выводы! Иными словами: развивать в себе критичность и гибкость мышления! Бедненько, Олег Михайлович! Очень бедненько! Для зачёта нужно приложить больше усилий!

Подхожу к напольной мраморной вазе, подаренной мне группой выпускников несколько лет назад, и начинаю перебирать мокнущие там ротанговые палки.

- Владислав Николаич, может не надо? – вдруг принимается канючить Супруненко.

Я удивлённо оборачиваюсь на него. Что ещё за дерзость?!

- Может не надо, а? – продолжает ныть рыжий.

- Надо, Олег Михайлович, надо! – пресекаю я неуместные поползновения. – Снимайте штаны, голубчик! – и вытаскиваю из вазы толстую палку.

Супруненко с какой-то неожиданной обидой вздыхает и приступает к неизбежным приготовлениям. Тылы у него изрядно мясистые, поросшие редкой рыжей шерстью. Я по старой привычке некоторое время подыскиваю подходящее определение. Срандель? Нет, грубовато. . . А, вот оно: бампер. Да, именно бампер!

Первый контакт мясистого бампера с гибким ротангом сопровождается прикольным, как любят выражаться студиозусы, всхрюкиванием. А одновременно со вторым ударом приоткрывается дверь, и в кабинет всовывается голова Елены Глебовны, нашего старшего преподавателя. Чтобы тут же получить косую очередь брызг, вырвавшихся из напитанной влагой пористой тропической древесины.

Елена Глебовна рефлекторно отплёвывается и просит меня «на минуточку».

Ей придётся подождать по ту сторону двери. Это неприлично, в конце концов: нарушать атмосферу аттестации! Так не принято!

Боюсь, моё недовольство бесцеремонной Еленой Глебовной невольно добавляет переживаний студенту Супруненко. Он сперва кряхтит, а к концу двадцатки даже и подвывает. Ничего, этому детине полезно, судя по всему, вломить! Хорошенько вломить!

Наконец, пришмыгивая носом, рыжий покидает кабинет, и я почти слышу, как он мысленно костерит подведшего его под монастырь окаменелого догматика и оголтелого либерала Ковальского.

Тут же снова нарисовывается Елена Глебовна. И выясняется, что она с поручением от замдекана Ларисы Анатольевны. Та просит быть помягче с одним из студентов, сыном доцентши с философского.

- Коррупцию, значит, плодите? – слегка глумлюсь я над Еленой Глебовной.

Та беспомощно разводит руками, мол, пложу, куда деваться-то?

- И кто же счастливчик?

Елена Глебовна выуживает из кармана записку, и выясняется, что это не кто иной, как свежевыпоротый Олег Михайлович! Вот откуда нытьё и обиды! А также пренебрежение возможностью полноценно подготовиться!

Приходит мой черёд разводить руками и объяснять Елене Глебовне, что она опоздала. Точнее, сам потерпевший виноват. Заглотил второпях Ковальского и примчался сдавать, пока хоть что-то помнил. Поспешил Олег Михайлович, ох, поспешил! Ничего, Лариса Анатольевна поймёт!

Второй появляется студентка Пискунова. Юлия Юрьевна. Её я хорошо запомнил: сидела всегда в первом ряду, вертелась юлой, трындела, часто задавала вопросы невпопад. Не лучшая студентка, короче. Из тех, про кого говорят: «не по уму усердие».

Билет Пискуновой достался иезуитский: «Кипящий котёл в Северной Африке и на Ближнем Востоке». Сам чёрт ногу сломит!

- Ну, - говорю, - Юлия Юрьевна, с чего начнём? С проблем суннитских монархий Залива или причин революционных настроений в странах Магриба?

И тут Юлия Юрьевна отколола. Сумела удивить даже меня! Без малейшего понуждения сама улеглась животом на стол и задрала юбку.

- Запуталась я в этих эмиратах-арафатах, - говорит. – И вы ведь всё равно лупить меня будете, Владислав Николаевич! Вы же всех лупите! Вон, Лизка Морозова, наша отличница, трясётся вся! – и по-деловому так стягивает колготки вместе с полосатыми трусами, извлекая на свет божий рыхловатый попец.

А вот это уже не просто дерзость, а вопиющая наглость! Но наивная дурында, похоже, не понимает!

- Встать! – командую ей ледяным тоном. – Вы, голубушка, совсем распустились!

До Юлии Юрьевны наконец доходит, что что-то не так.

- Оправиться! – она суматошно напяливает колготки назад. Или на зад?

- Придёте на пересдачу! – возвращаю ей зачётку. Раз такая осведомлённая, наверняка знает, что на пересдаче легко можно огрести и двойной порцион. – Зачёты, голубушка, нужно головой получать, а не задницей!

Юлия Юрьевна в позоре и панике выметается из кабинета. Поделом дурище! Ишь, какая хитрая выискалась!

Ну, кто там следующий?

Следующей вплывает Альбедо. Так я назвал её про себя ещё на лекциях. Альбедо красивая, правда, по-кукольному, в стиле Барби, и размалёванная чересчур. Почему Альбедо? Да потому что так называется отражательная способность. А эта зараза надевает исключительно белые трусы, то есть с наивысшим альбедо. Только не спрашивайте, откуда мне это известно. Она всю дорогу просидела рядом с Пискуновой, в первом ряду. А парты у нас открытые. А носит Альбедо только короткие юбки. А конфигурация ног у неё такая, что. . . И ведь не может не знать этого! Но ей хоть бы хны, невинно лупает пушистыми накладными ресницами, сбивает преподавателя с логики мысли! Ну, вот теперь ты мне попалась!

Зовут её, кстати, Аллой Сергеевной Новаковской. Хотя не удивлюсь, если бы ей понравилась моя придумка: «Альбедо» звучит вполне себе гламурненько. А вот билет у красотули – закачаешься! «Американцы неверно воспринимают мир и свою роль в определении его эволюции». Посмотрим, посмотрим. . . Без полного двадцатника тут точно не обойдёмся! Вопрос лишь, какой палкой.

Алла Сергеевна старательно бубнит «по Ковальскому». Я слушаю и одобрительно киваю. Интересно, сколько времени ежедневно уходит у неё на боевой раскрас?

Алла Сергеевна закончила. И аж разрумянилась. Похоже, начала верить, что ей удастся ускользнуть! Ну уж нет, рыбка! За одни твои наглые трусы с высоким альбедо!

- Всё хорошо, - говорю, - Алла Сергеевна. Только что же вы строго наоборот излагаете? В билете ведь написано: «Американцы неверно воспринимают. . .». Видите ключевое слово? «Неверно»! А, по-вашему, выходит, что как раз верно! Что всё они делают правильно, так как являют собой передовой линкор мировой демократии! Сразу видно, что и вы по одному Ковальскому готовились! А что же мои лекции? А как же другие учебники? И где же творческий подход к предмету?

Алла Сергеевна поняла, что всё-таки проиграла, и зарумянилась пуще прежнего.

Толстой или средней? Средней или толстой??

Филейную часть Аллы Сергеевны иначе как попкой не назовёшь – такая она вся аккуратная, ладная, кругленькая. Только полоски от неизменных белых трусов, пардон, трусиков, наискось перечёркивают девственный ландшафт. Это ведь у них первый зачёт, всё у всех ещё гладкое!

В конце концов, великодушие во мне одерживает верх над жаждой справедливости. Выбираю среднюю палку и с чувством и расстановкой отвешиваю Алле Сергеевне двадцать горячих и хлёстких, с каждым ударом увеличивая полосатость и рельефность прелестной попки.

Алла Сергеевна ведёт себя очень непосредственно, и, я бы сказал, художественно: повиливает терзаемыми округлостями, пританцовывает, попискивает, повизгивает. Словно перед зеркалом специально тренировалась! Зачёт однозначно!

Ф-фух! Стакан холодной минералки в самый раз!

Альбедо отправляется чистить пёрышки, уступая место Борису Леонидовичу Минкину, тощенькому интеллигентному еврейчику с какой-то заискивающей, вечно извиняющейся повадкой.

Злая судьба подкидывает Борису Леонидовичу просто-таки издевательский билет: «Моше Кацав и его женщины: парадоксы современного феминизма».

Борис Леонидович скорбно вздыхает и, подобно Сизифу, принимается мужественно катить в гору огромный валун феминизма. И, что удивительно, в общем-то справляется, вкатывает, умудрившись ловко продраться сквозь дебри аргументации не только Ковальского, но и его ярых оппонентов. Всё чудесно, однако есть одно немаловажное «но».

Это «но» заключается в манере ответа Бориса Леонидовича. Он словно бы сдаётся всякий раз, поднимает лапки кверху. На каждый мой дополнительный вопрос начинает с «вы, несомненно, правы», «я, скорее всего, что-то упустил», «по-видимому, я не совсем точно усвоил» и тому подобных стыдливых реверансов. Отчего складывается неверное, но устойчивое впечатление, что студент знает нетвёрдо, «плавает». Такой стиль ответа недопустим, по крайней мере, в нашей родной политологии!

- Ну вы понимаете, Борис Леонидович. . .

- Понимаю, Владислав Николаевич, конечно, понимаю, извините! Билет сложный, но я должен был ответить гораздо лучше!

Вот же засранец!

Под определение пятой точки Бориса Леонидовича больше всего подходит куцее словцо «огузок» - настолько там всё скромно и невнятно. Чуть поколебавшись, выбираю тонкий ротанг – уж больно хлипок студент на вид, ещё чего доброго склеит ласты. Ну и одного десятка в данном случае более чем. Смелее надо, Борис Леонидович, увереннее, выше огузок, то есть, тьфу, хвост!

После Минкина в кабинет прокрадывается неуклюжее кудряво-очкастое чучелко. Впрочем, если приглядеться получше, не такое уж и чучелко. Ноги длиннющие, юбка по бокам только что не трещит, мордочка тоже вполне миленькая.

Открываю зачётку – это она! Та самая отличница-яичница Лизка Морозова, которая вся уже истряслась, по словам дурынды Пискуновой.

- Итак, Елизавета Владимировна, что вам досталось? «Очередной закат Европы»? Да, непростой билет, в чём-то даже заковыристый! Но зато есть где развернуться! Прошу вас!

Елизавета Владимировна начинает шпарить. Да, да – не отвечать, а именно шпарить! Знания переполняют её, с логикой тоже всё более или менее в порядке, дополнительные вопросы отбивает влёт. Отличница, что поделаешь. . . И тема декаданса ей, похоже, близка.

Я в затруднении. Елизавета Владимировна скромно потупила глазки.

Ну не отпускать же её вот так?! Когда юбка по бокам только что не трещит!?

- Замечательно, - говорю, - Елизавета Владимировна! Ваш ответ – словно бальзам на душу! Но видите ли, какой нюанс. . . На «пять» знает, как известно, один бог. Я, с его помощью, осилю пожалуй что на «четыре». А у вас выше «трёх» ну никак не выйдет! Политология, знаете ли, такая хитрая наука! Можно доказать всё что угодно! Был бы опыт, которого у вас пока, к сожалению, маловато!

И сам не заметил, как выудил из вазы тоненькую палочку и машинально поигрываю ею.

Елизавета Владимировна неподражаемо фыркает, однако предпочитает не ерепениться. Послушно укладывается животом на стол и с некоторым усилием задирает юбку.

Матка боска, дева ченстоховска! Вот это, я понимаю, жопа! Ещё и трусики кружевные зачем-то напялила; знала же, что не к стоматологу!

Все пять назначенных ударов Елизавета Владимировна приняла с поистине спартанской невозмутимостью. Даже не шелохнулась. Впрочем, по такой-то жопе да тоненькой палочкой. . .

- Елизавета Владимировна, - говорю, - у меня отчётливое ощущение, что урок нужно закрепить! – и вытаскиваю средний ротанг.

Отличница фыркает во второй раз и столь же безмятежно выносит ещё пять.

Я начинаю волноваться.

- Как же так, - говорю, - Елизавета Владимировна, вы уйдёте, не изведав самых сокровенных глубин политологии?

Что-то явственно мне подсказывает, что она отнюдь не прочь изведать эти глубины!

Ну что ж, сама виновата! Вынимаю толстую палку. Елизавета Владимировна сначала зажмуривается, а потом широко раскрывает глаза и внимательно наблюдает за мной.

Пять полновесных ударов проносятся, как один миг. На этот раз она слегка подрагивает, чуть прядает роскошными полужопиями.

- Ну-с, голубушка?

Шипит, змеюка!

Решаюсь на последние пять и даю их уже совсем по-взрослому, как и Олегу Михайловичу не прилетало.

После двадцатого Елизавета Владимировна вся выгибается дугой на прямых руках, мёртвой хваткой вцепившись в края столешницы. Длиннющая нога судорожно поджата, голова запрокинута, беззвучно закушена нижняя губа – хоть прямо сейчас акварель с неё пиши!

- Хватит, голубушка! И больше не просите! Зачёт!

Елизавета Владимировна встряхивает кудрями и шумно выдыхает. Поправив очки, смотрит на меня, как на облупленного - хотя кто тут на самом деле облупленный - потом приводит себя в порядок и с внезапно появившейся грацией умиротворённо и плавно удаляется.

- Следующий!!

"И больше не просите"

С Ковальским всё ясно. А остальные персонажи на кого намёк? Или здесь намёком является только Ковальский?

Спасибо.
Эх! Вот теперь можно и на переэкзаменовку идти. И всех не сдавших – к Вам на зачет. Пусть хотя бы Ковальского почитают. )
qwazar, разрешите спросить, если это не противоречит правилам. А Елена Глебовна – это не повзрослевшая Лена, когда-то отважившаяся на оригинальный подарок в зимнем лесу 23 февраля?

Автору респект! Здорово показаны соответствия между характером студента и его...кхм...мягким местом. и атмосфера классная)))

_________________
Memento doloris

Заставляет задуматься.. антиутопия или все же утопия

А почему этот грязный пасквиль, оскорбляющий сразу многих хороших людей все еще висит как не в чем не бывало?

Вычурная какая-то фантазия.

конкретно оскорблен ковальский плюс написавший и сам не скрывает что в этом с позволения сказать "рассказе" выведены в крайне неприглядном свете и другие люди. Неужели этого недостаточно для удаления?

Швартц а ты же неспроста писал, что он плагиатор. так приводи доки черт побери! Чтобы все честные люди видели что это за... Наконец появился шанс добится правды!
и что это клон ещетого - да да да! как я сам раньше не вьехал?