Клуб "Преступление и наказание"

ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОРКИ

Краткий киносценарий комедийной мелодрамы


Режиссер: Рогожкин? У него все «особенности» вертятся вокруг пьянства. Балабанов? У него всё всегда с надрывом, а здесь надрыв явно будет лишним. Пригласить кого-нибудь молодого, из дебютантов??

Место действия: кордон лесника на берегу живописного озера с небольшим островом примерно посередине, где-то неподалеку от российско-финской границы.

Время: современное, один из летних месяцев.

Рекомендуемая музыка: что-нибудь из Грига и/или Сибелиуса, вальсы, лирические мелодии советских времен.

Герои:

Валун Рапакиви – валун гранита рапакиви;

Лавка – скамейка для порки;

Федор Михайлович по прозвищу «Достоевский» - лесник, мужчина суровой повадки в возрасте примерно сорока – сорока пяти лет; бывший городской житель, чей мизантропский склад привел его, в конце концов, в эту глушь;

Дин – его верный пес, лайка;

Люба – молодая художница, влюбленная в ФМ; мазохистка;

Лёшик – уже не совсем молодой человек неопределенного рода занятий, болтливый и суетливый; мазохист;

Станислава Игоревна – по-видимому, бизнесвумен, привыкшая широко расставлять локти и ставить всех на место; тоже испытывает определенные чувства к ФМ; мазохистка;

Людмила Сергеевна – преподаватель вуза, то ли еще доцент, то ли уже профессор; мазохистка;

Борис Семенович – ее муж, скорее уже профессор; мазохист;

Пекка, Юха, Пяйви, Тууликки – финские туристы-мазохисты;

Василий – их проводник и толмач, ингерманландец - репатриировавшийся в 90-е годы российский финн; вероятно, старый знакомый ФМ.

Закадровые голоса Валуна Рапакиви и Лавки идут как бы фоном, то выходя на передний план, то уступая людям, затихая и сливаясь со звуками леса и озера. У Валуна Рапакиви неожиданно визгливый голос, диссонирующий с его солидной внешностью; у Лавки – очень женственный, грудной, с легкой картавостью.

Камера все время перемещается, чередуя ракурсы и планы. Можно использовать также модный сейчас «любительский» прием: с дрожащей камерой, создающей эффект съемки с руки. Последнее особенно уместно в подаче сцен порки.


Эпизод 1. Валун Рапакиви

Под нордическую мелодию (Григ? Сибелиус?) камера скользит над озером, то давая панорамные планы, то выхватывая береговые скалы, остроконечные разлапистые ели и темную гладь воды. Постепенно приближается к кордону. Это обычная бревенчатая избушка, по одну ее сторону небольшая банька, коптильня, из которой тянет дымком, дощатый стол и огромный гранитный Валун. Здесь сейчас людно. По другую - широкая Лавка торцом к избушке и спускающиеся в воду мостки, рядом еще бочка. Здесь пока никого нет.

Крупный план на людей: Люба и Лёшик сидят за столом, на котором разложена привезенная из города снедь и торчит пара красивых бутылок, Станислава Игоревна стоит, прислонившись к валуну. Федора Михайловича не видать.

Валун Рапакиви: «Здравствуйте! Меня зовут Валун Рапакиви! Стаська своей необъятной задницей закрывает мне весь обзор! Поэтому расскажу пока о себе! Долгое время я считал себя просто Валуном. А потом тут случился один умник, который посмотрел на меня внимательно и открыл правду: сказал, что я из большого и почтенного финского семейства Рапакиви! Почтенного-то оно, конечно, почтенного, да вот значит это всего лишь «Гнилой Камень»! Я поначалу сильно рассердился, и Федор Михайлович тоже очень удивился, поскольку всегда уважал меня и никогда не считал гнилым. Однако умник, Борис Семенович, объяснил, что в этом ничего обидного нет: просто моя красота, как и всякая настоящая красота, не столь долговечна, особенно в сравнении с серой посредственностью других, более прочных, видите ли, гранитов. Вот необразованные, не умеющие ценить прекрасное древние финны и обозвали наше семейство «Гнилым Камнем»! А про мою фамильную красоту Борис Семенович наговорил всяких мудреных словес: что-то о концентрических розовых кристаллах с особенной, он называл ее «плагиоклазовой», оторочкой, которые и придают мне такой нарядный вид!»

- Любаша! Вот скажи, зачем тебе порка? Ты что, мужика в городе найти себе не можешь? Зачем сюда к Достоевскому нашему, к черту на кулички, таскаешься? – Лёшик играет в свою любимую игру: растопырив пятерню, тыкает перочинным ножичком в столешницу, между пальцев. При этом на свою ладонь не смотрит, зато на Любу глядит в упор. Застигнутая врасплох Люба густо краснеет и не знает, куда деваться от наглого приставалы.

- Лёшик, а в глаз? – спокойно вопрошает Станислава Игоревна. – Чего к девушке пристал?

- Стасичка, не мешай, сейчас Любаша расколется!

- Не Стасичка, а Станислава Игоревна – заруби себе на носу! И не лезь к Любе со своими неприличными вопросами! Видишь ведь: человек не хочет с тобой о таких интимных вещах трепаться!

- Ой, надо же, интимные! – кривляется Лёшик, ни на секунду не переставая выбивать ножичком дробь. – А голяком из воды перед кем попало выпрыгнуть – хоть бы хны!

- Лёшик! – Станислава Игоревна угрожающе отклеивается от валуна, но подходит к Любе, покровительственно кладет руки ей на плечи.

Валун Рапакиви: «Отчалила, наконец! Теперь хоть видно все! Опять этот вахлак с ножичком балуется, стол понапрасну режет! А пышнобедрая Стаська напоминает мне ту фемину, которая оживила меня! Она была колдуньей, бабой-ягой! Что-то такое начудила и - бац! У меня мгновенно открылись все чувства! Я увидел небо, и озеро, и лес, и ее, дородную, в лисьих шкурах! Так я, можно сказать, родился на свет! А колдунья та, похоже, замышляла другое - потому как заволновалась, забормотала что-то себе под нос, трижды обернулась кругом, сплюнула через плечо и поспешно утопала прочь. Больше я ее не видел! И вообще видел мало людей, пока здесь не построили избушку и, особенно, пока лесником не стал Федор Михайлович!»

- Дурак ты, Лёшик! – обижается Люба.

- Может и дурак, зато знаю, чего хочу! Если меня не пороть, сожру себя сам или на что-нибудь гнусное нарвусь! Мне порка – как глоток свежего воздуха и прочистка мозгов! И чем лучше порют, тем дольше хватает! Вот и мотаюсь к Достоевскому в эту глухомань! А вас, баб, никогда не поймешь, чего вам надобно! Сами-то хоть понимаете?

Станислава Игоревна насмешливо фыркает:

- Лёшик, если ты примитивен, как инфузория, и имеешь между пятой точкой и головой прямой привод, это не значит, что у остальных дело обстоит точно так же!

- Так вот я и хочу понять: как оно обстоит у вас? – не унимается настырный Лёшик.

- Видишь ли, у нас, девочек, все по-другому! Нам важны атмосфера и эмоции, сладость подчинения, игра нюансов и тонких смыслов, предчувствие любви!

- Это все понятно, а порка-то зачем?

- Не порка, Лёшик, а экзекуция! Зачем нужна? Может, от стрессов! А, по правде говоря, не знаю! Нужна - и все! Тебе-то что за дело?

Лёшик глумливо ржет.

Люба встает, подходит к нему и по-матерински ласково гладит по нарождающейся лысине:

- Бедный, глупый Лёшик!

Дальнейшую пикировку обрывает появление Федора Михайловича. В руках у него нож-«финка» и толстый пучок длинных, прямых прутьев. Рядом трюхает верный Дин. Лёшик сразу серьезнеет и прекращает свою опасную игру с ножичком.

- Алексей, позаботься! - Федор Михайлович вручает Лёшику пучок прутьев.

Лёшик принимается аккуратно зачищать их своим ножиком от сучков. Потом, когда закончит, отнесет за избушку, где бережно опустит в бочку – чтобы намокли.

Между тем Федор Михайлович заглядывает в коптильню и, удостоверившись, что все готово, вытаскивает оттуда двух больших золотистых, копченых на осиновой стружке щук. Люба быстро раздвигает прочую снедь на столе, освобождая заглавное место, и Федор Михайлович торжественно водружает щук посередке.

- Боже, какой аромат! – не может сдержать восхищения Станислава Игоревна.

Гости набрасываются на щук и забывают на время обо всем остальном. Федор Михайлович немного снисходительно поглядывает на них:

- Это озеро недаром зовется Щучьим: кроме щуки здесь водится только плотвица да окушки. Их-то щука и харчит. Она ведь абсолютный хищник: кидается на все, что движется! Бывает, что и друг дружку пытаются слопать! Одна, которая покрупнее, заглотит башку другой, а дальше и никак, не лезет! Так обе и дохнут!

- Иные мазохисты – что те жадные щуки! – многозначительно роняет Станислава Игоревна.

Ей никто не отвечает. Лёшик и Люба уплетают вкуснейшую рыбу за обе щеки; Люба при этом смотрит на Федора Михайловича влюбленными глазами. Сама Станислава Игоревна тоже нет-нет, да и бросит украдкой многозначительный взгляд. Федор Михайлович берет со стола кем-то привезенную упаковку колбасы и вслух читает список стабилизаторов, фиксаторов, усилителей вкуса и прочей напичканной туда дряни.

- Дин, что думаешь об этом?

У Дина чрезвычайно понимающая морда. Он подходит к Валуну Рапакиви, лениво поднимает заднюю лапу и справляет нужду, демонстрируя свое в высшей степени презрительное отношение к выкрутасам пищевой промышленности.

- Верно, Дин!

Валун Рапакиви: «Вот здесь я категорически не согласен с Федором Михайловичем! Эта собака меня портит! У нее ко мне никакого уважения!»

- Ну, господа, пожалуйте! Кто сегодня первый?


Эпизод 2. Лавка

По другую сторону от лесничьей избушки. На широкой гладкой Лавке лицом вниз возлегает Людмила Сергеевна, тоже широкая и местами еще гладкая, не полосатая. Людмила Сергеевна без одежды и крепко привязана к Лавке толстыми лохматыми веревками. Рядом стоит Федор Михайлович со свежей длинной розгой в руке; обломки еще примерно десятка прутьев валяются возле Лавки. У Федора Михайловича озадаченный вид.

- Что, голубушка, совсем не плачется?

- Ни в одном глазу! – глухо стонет Людмила Сергеевна. – А терпеть уж мОчи нет!

- Экая вы кочевряжистая!

- Я не кочевряжистая! Мне очень проплакаться хочется, а все никак!

- Позвать Бориса Семеновича? Подождет своей очереди здесь, а вам, голубушка, в его присутствии стыднее будет?

- Нееееет!! Федор Михайлович, он же умрет, увидев, как вы меня!! У него добрейшее сердце! Это он скорее расплачется, а я и не застыжусь, только, напротив, разозлюсь! Придумайте что-нибудь другое, ну пожаааааалуйста!

Лавка: «Здравствуйте! Я Лавка! Я молодая и красивая! Федор Михайлович собственноручно смастерил меня и сказал, что я буду его главной сообщницей! Это он душу в меня вдохнул! Ух, какие спектакли мы с ним на пару устраиваем, как зажигаем! Вот только веревочки бы сменить пора – поистрепались уже, не к лицу мне! А еще я слышала, бывают веревочки разноцветные! Мне бы наверняка пошли красненькие! А эта тетка вечно капризничает, стерва!»

Федора Михайловича внезапно осеняет, и он зовет Дина. Дин тут как тут. Федор Михайлович велит ему расположиться напротив изголовья Лавки. Дин вальяжно укладывается и, чуть склонив голову набок, смотрит прямо в лицо Людмиле Сергеевне.

- Собаченька! Гавчик! – тает от умиления Людмила Сергеевна.

Федор Михайлович возобновляет порку. Сечет не торопясь, со всего размаха, с посвистом и оттяжкой, позволяя розге всякий раз сполна насладиться телом. Дин неотрывно глядит на Людмилу Сергеевну. И тут ее, наконец, пробирает. Сначала начинает визжать, а потом и рыдать в три ручья. Федор Михайлович удовлетворенно кивает Дину и продолжает сечь в прежнем темпе, потихоньку спускаясь с уже испоротых ягодиц на бедра.

Лавка: «Молодец Федор Михайлович! Достал-таки стервозину! Он любого достанет, наш Достоевский! Щас мы ей покажем кузькину мать!»

- Гавчик, миленький! – страдает Людмила Сергеевна, обливаясь слезами, но не в силах оторваться от проницательной и даже, похоже, чуть насмешливой лайкиной морды. – У тебя глаза, как у студента Давлетгиреева! Все понимаешь, а сказать ничего не можешь! Я, дура заскорузлая, выгнала Давлетгиреева с экзамена, а он, сердешный, так посмотрел на меня, так! – ну прямо в душу залез! Ох, виновата я, ох, бесчувственная! А-а-а-а-а!

Лавка: «Вот уж дура-то сентиментальная! Как ее развезло от того, что всего-то собака на нее глазеет! А Федор Михайлович молодец, ай, молодец: как придумал-то! Вот только веревочки бы обновить!»


Эпизод 3. Валун Рапакиви

В поле зрения камеры банька и стол. В баньке шум, гам и смех. За столом, на котором среди прочего две полные бутылки водки Finlandia и две уже опорожненные «Столичной», беседуют Федор Михайлович и Василий.

- Все никак не могу запомнить, Василий, как звать-то их.

- Давай, Достоевский, я тебе по-простому объясню. Рыжий амбал – это Пекка, по-нашему, Петя, Петр.

Валун Рапакиви: «Ехал Пекка через рекку, видит Пекка – в рекке ракк! Сунул Пекка рукку в рекку, ракк за рукку Пекку - цап!»

- Худой – Юха; легко запомнить: Юха – худой!

Валун Рапакиви: «Ехал Юха в Лахденпохью, а приехал в Похьялу!»

- Девки: Пяйви и Тууликки. У Тууликки копна рыжих, будто ветром разметанных волос, и имя ее переводится с чухонского как «немного ветра». Пяйви же бесцветно-блондинистая, как каждая вторая чухонка, и имя ее значит «день».

- Василий, а ты сам-то, не чухонец разве?

- Да какой я чухонец, Федор?! Я ингерманландец!

Дверь баньки отворяется, оттуда гурьбой вываливаются бесстыжие голые финны, все с полосатыми задницами, бегут со своими финскими воплями и прыгают друг за дружкой в озеро. Последней – Тууликки, та, которая «немного ветра»; она на миг останавливается и хитро подмигивает Федору Михайловичу. Потом и она плашмя бросается в воду, подняв фонтан брызг. Финны радостно плещутся и продолжают лопотать что-то на своем тарабарском.

- Василий, чует мое сердце, нужно им еще ввалить!

- Ты уверен?

- Абсолютно! Горячие суомитяне! Вот допьют свое бухло – и наваляю им еще раз, по лютеранским-то задницам, теперь уже по-настоящему! А ты объяснишь, мол, у русских так принято! Баня – водка – розги!

Василий с сомнением смотрит на купальщиков.

- Ну, гляди, Достоевский, - под твою ответственность! Они всё ж европейцы, хоть и чухонцы: изнеженные, толерантные!

- Да какие они изнеженные?!

- Хорошо, Федор, тебе виднее! Но я буду стоять рядышком – вдруг да что. Или, думаешь, они того, застесняются?

- Да какое там застесняются! Василий, ты что, с луны свалился? Уж сколько лет обитаешь в Суомии! У них ведь по полжизни в сауне проходит! Они там все всегда голые и толерантные!

Василий уступает неопровержимым доводам, встает и кричит своим спутникам по-фински, чтобы те вылезали из воды, мол, будет продолжение.

Валун Рапакиви: «А меня все снедает любопытство: чем же они там, с другой-то стороны избушки, занимаются?? Только и слышно, что свист, вопли, стоны, еще, бывает, смех. А потом с полосатыми задницами в озеро сигают! Отчего у них задницы-то полосатыми становятся?? Хоть бы раз с этой стороны устроились, чтобы глянуть! Это они для красоты, ну, как мои плагиоклазовые оторочки, или зачем? А то, может, теперь так колдуют, а?? Вот хоть бы одним кристалликом подсмотреть, что там у них за безобразие творится!!»


Эпизод 4. Лавка

На Лавке вытянулась обнаженная Люба. У нее очень красивое, стройное тело с трогательными ямочками над уже расчерченными ягодицами; русые волосы собраны и скреплены зажимом. Люба лежит без всякой привязи, просто ухватившись руками за ножки Лавки. Федор Михайлович вытаскивает из бочки очередную вымоченную розгу.

- Музыку, пожалуйста, мне сегодня это очень нужно! – выдыхает Люба.

Федор Михайлович берет ее аудиоплейер и, с некоторым сомнением, все же включает. Лес наполняют звуки вальса (что угодно: хоть Штраус, хоть Гаврилин, только не «Вальс-бостон»!). Федор Михайлович какое-то время прислушивается, оценивает ритм, потом одобрительно кивает и приступает вновь.

Лавка: «Не люблю эту девку! Слишком часто сюда шляется! И Федор Михайлович к ней не равнодушен, выделяет среди других. И чего в ней нашел-то? Художница какая-то, прости Господи, не пойми, где работает и чем занимается! Только и умеет что задницей под розгой вертеть! Эх, жаль, не могу наподдать дурынде, скинуть с себя наземь!»

Федор Михайлович окончательно входит во вкус, включается в страстный розговый вальс. Прут ложится на тело строго в такт, и в такт же тихонько постанывает Люба. Кожа уже густо разлинована и припухла; тут и там, словно спелые земляничины на полянке, набухают алые капельки крови. Мелодии сменяют друг друга, а Люба лишь едва подрагивает при особо жгучих протяжках. Щепки летят во все стороны, и розги требуют замены с завидной частотой.

Наконец, Федор Михайлович останавливается и выключает музыку.

- Сладко сечь тебя, Любаша, слаще не бывает! Однако на сегодня довольно! Вставай, голубушка!

Люба легко поднимается, будто не ее долго сек гибкими ивовыми прутьями крепкий, жилистый мужик, и вприпрыжку бросается своему «мучителю» на шею. Обнимает обеими руками и жарко целует в губы. Федор Михайлович выглядит немного ошарашенным, он явно не привык к столь откровенным проявлениям чувств.

Лавка: «Фу, бесстыдница какая!! Сама лезет, никакого почтения!»

Люба счастливо смеется, разбегается по мосткам и рыбкой ныряет в темные, сапропелевые воды Щучьего озера. Вынырнув, переворачивается на спину; сверкая грудями, приветственно машет рукой, а потом пускается плыть в сторону острова.

Федор Михайлович медленно бредет по мосткам, останавливается на краю и долго, неподвижно глядит в сторону удаляющейся Любы.

Лавка: «Ничегошеньки у них не выйдет! У Федора Михайловича есть я! Я никуда от него не денусь, не сбегу, и даже на остров не уплыву! Я его верная и надежная сообщница и помощница! А у Любки один ветер в голове, сегодня она здесь, завтра – где-то там! Зачесалась задница – примчится, как миленькая, нет – в городе посидит, мазню свою помалюет! Не нужна она здесь, и он ей не нужен – баловство одно!»

Люба, наконец, доплывает до острова, выбирается из воды и усаживается там, как русалочка, на камне, очень похожем на Валун Рапакиви.

Камера плавно взмывает вверх и дает панораму большей части озера. Видно, что Федор Михайлович и Люба смотрят друг на друга, разделенные щучьими просторами. Звучит песня «Долго будет Карелия сниться» в исполнении Марии Пахоменко:

http://www.youtube.com/watch?v=XXMLPXJ27-E



КОНЕЦ


Примечания для режиссера:

1) Последние кадры должны быть самыми красивыми и «атмосферными», чтобы у зрителя обязательно осталось светлое послевкусие и ощущение недосказанности, возможности любви – это закон саспенса в мелодраме.

2) В финале оставить побольше «зацепок» для возможного продолжения?

Там писал уже и здесь напишу. Отличный, смешной и в хорошем смысле хулиганский рассказ. Надеюсь, товарищи рабочие и красноармейцы прочтут его с большой пользой для себя.

_________________
Бисер есть? А если найду?

Спасибо .

Забавный рассказ. Только "влюблённая в ФМ" я поначалу не понял - в рассказе в кадре сплошной МФ, а за кадром вроде как предполагается и ММ тоже, но он пусть так за кадром и остаётся. А инициалы хорошие

_________________
Бисер есть? А если найду?

Восхитительно!
И, уж простите, может быть я как-то сложно, но конкурс - это хор, а такие произведения нужно исполнять (представлять) только соло!
И, уважаемый qwasar, ... фильм! фильм! фильм!:)

Социалина, большое спасибо .

Эх, только упомянул Балабанова...

Вообще, Балабанов, насколько знаю, в период съемки кинокартины "Про уродов и людей" общался кое с кем из тогдашних питерских тематиков. И одна из актрис в том фильме - нижняя .

Секли, как можно легко убедиться, фуфлово, но весьма "атмосферно" .

Не поленилась и нашла. Говорящие предметы - это здорово.

_________________
Фельдфебеля в Вольтеры дам. (с)
https://vk.com/id595229493

Эх, ностальгия .