Клуб "Преступление и наказание"

Название "Просто быль" уже не совсем актуально, по ходу написания я все же добавил вымысла больше, а заодно собрал вместе свой опыт из разных эпизодов. Но изменить название уже не получится. Так рассказ дописан, но я его не вычитывал, так что добавлю пока просто кусок.

Матери на работу, а у меня каникулы. Поэтому она разбудила меня перед тем как уйти.
– Показывай.
Уточнять не надо, и так все понятно. Я тут же перевернулся живот и спустил трусы. С минуту мать рассматривала мой зад, потрогала захлесты, затем сказала:
– Ничего, все в порядке. Вечером продолжим. Пока думай над тем, как нормально учиться начать.
Вечер только вечером, пока можно просто поваляться. Боль почти ушла, только сбоку немного ощущалась и я себя успокоил тем, что любая порка заканчивается, а потом и не так все страшно уже.
Потом, в ванной, посмотрел на себя сзади. Получилось достаточно живописно. Сама попа в основном естественного цвета, но вдоль правой половинки уже идет лиловая каемка из слившихся следов от кончика портупеи, и такая же тянется по левой, но вдоль ложбинки. Несколько захлестов на ляжках, но это случайно. Хорошо, что на каникулах тренировок нет, а то бы трудно было на ковре возиться.
Погода совсем мерзкая, снег с дождем, так что я до обеда остался дома и даже пытался что-то учить, по крайней мере несколько задач по химии решил, чтобы приберечь на вечер, а то вчера и вправду на свежепоротое дополнительное битье слишком болезненно легло. Вечерний ремень обязателен и от него не сбежишь, но вот шлепка в программу не входит, она только как приз выигрывается. Мать так и называет обе процедуры – «порка» и «шлепка», сразу все понятно.
Вечером мать пришла с работы чуть раньше почему-то, я ее еще не ждал, и в таком настроении, от которого у меня всегда в животе сжималось. Оно обычно означало, что принято какое-то особое решение на сегодня, а любое новое решение шло обычно во вред моим интересами. Когда Ремень сменил Тапок, настроение было у нее примерно таким же.
Долго мучиться незнанием не пришлось, она почти сразу сказала, что сегодня будет дома и займется мной «по-настоящему». Вроде как те два дня были «не по-настоящему». Холодный тяжелый ком внутри обосновался уже прочно, не собираясь никуда уходить, застучало сердце, в ногах появилась предательская слабость.
Пока она хозяйничала на кухне, я был призван с результатами учебы за день и она вроде бы даже немного удивилась тому, что я что-то сделал.
– Видишь? Все идет на пользу. Иди пока в угол, я не готова еще.
Угол обычно «после», но в такие дни как сегодня бывает и «до» тоже. Это когда матери уже хочется мной заняться, но еще занята, например, как сейчас. У нее котлеты на сковородке жарятся.
Я просто вышел из кухни в коридор, положив учебник и тетрадь на холодильник, и встал носом к двери шкафа, почти прижавшись.
– Штаны.
Ну да. Надеялся, что забудет, но не забыла. Я зацепил пальцами резинки и треников, и трусов, и спустил их до щиколоток. Мать почти сразу подошла сзади, поддернула мне майку и сильно нажала пальцем в самые отбитые места. Я тихо ойкнул.
– Болит? Хорошо, что болит. Стой и думай как сейчас орать будешь. Вот тут совсем чистенько, пройдусь сегодня хорошенько, – ее ладонь даже как-то ласково пошлепала меня по обоим ягодицам по очереди. – А мог бы просто учиться и не врать все время. Неужели так трудно?
Это уже не было риторическим вопросом, это начиналось «воспитание», так что лучше было сразу обещать.
– Ну-ну, посмотрим.
– Сегодня никто не придет? – не выдержав, спросил я.
– Стыдно? – мать усмехнулась. – Стыдно когда видно. Что ты лентяй и врун. Завтра она придет, после обеда, заниматься с тобой будет. А сегодня надеру попу и в углу настоишься. И не дай бог она мне завтра скажет, что ты лентяйничал, вот не дай бог.

Вечер выдался тяжелым, но хотя бы без гостей. Мать, как и обещала, хорошо «прошлась» по местам без синяков, не оставив там живого места, добавила и по синякам. Предчувствие меня не обмануло, она увлеклась и всыпала куда сильней чем вчера, после чего привела в гостиную на дрожащих ногах и поставил в кресло на колени, задвинув то в угол, где я так и простоял больше часа точно, если судить по тому, что шло по телевизору.
Все это время меня мучил вопрос, который я задавать опасался: если отличница Юля будет завтра со мной заниматься до вечера, то меня опять будут пороть при ней? Можно было и уточнить, но я чувствовал, что делать этого не надо, мать меня «не допорола», просто решила что хватит, но рука у нее еще зудит. И если дать повод, то можно прямо сейчас оказаться у нее на коленях и разглядывать узор на ковре под аккомпанемент звонких ударов по заду, а мой зад просто не готов встретить такие угрозы прямо сейчас. Лучше тихо постоять в кресле, где куда удобней чем в углу, опираясь на спинку.
Но все же мысль из головы не шла никуда и пугала отчаянно. Пусть Юля и так все знает и все видела, но одно дело когда она просто здесь, и другое… получается, что это она завтра решит пороть меня или нет?
Нет, пороть мать все равно будет, но какая-то разница в этом есть. Соседская девочка не должна вместе с ней решать заслуживаю я этого или нет. Это нечестно.

В результате следующий день до обеда прошел в маете и тоске. Сидеть стало тяжелей, синяки разбежались по всей поверхности попы, болела шея, уставшая во время вчерашней экзекуции, а еще почему-то устали плечи как после тренировки, то ли слишком напрягал, то ли что еще.
Юля пришла к концу обеда, когда мать уже уходила, радостная и воодушевленная, со школьной сумкой через плечо. Раздевшись в прихожей и бросив сумку на пол, она зашла на кухню, получив стакан клюквенного морса от матери, которая ей сказала:
– Смотри, чтобы занимался, потом все проверь.
– Хорошо, тетя Лина, – закивала примерная девочка.
– Если будет лениться, скажи мне, я его сильней накажу. Ты понял? – мать придержала меня за руку на пути к раковине, куда я шел с пустой тарелкой. – Юлю слушаться! – два шлепка. – Если она мне скажет, что ты не слушался, – еще два, – то так получишь, что вчерашнее тебе щекоткой покажется, – несколько частых шлепков. – Все, Юленька, спасибо что пришла, – меня отпустили. – Не скучай тут. В угол его ставь, если что, – теперь мать еще и пошутила, – пусть слушается.
И на этом ушла, а я принялся за посуду.
– Сильно вчера порола? – первым делом спросила Юля, взяв из вазочки курабье.
– Сильно, она всегда сильно.
– Кричал?
– Не помню.
– Кричал, значит, – она заулыбалась. – И уши надрала? И в углу стоял? А потом еще била?
– Нет, больше не била. Раз выпорола и все.
– Да? – тень разочарования.
Ну давай же главный вопрос, не тяни.
– Трусы снимала?
– А как ты думаешь?
– Конечно снимала.
– А зачем спрашиваешь?
– Интересно же, – она вроде как удивилась вопросу. – Если бы меня мать била и трусы снимала, я бы со стыда сдохла, наверное. Болит?
– Конечно болит.
– А по уже больному больней получается?
– Больней, – я уже втянулся в почти привычный ритм «юлин вопрос – мой ответ».
Но Юлю это явно не удовлетворяло, ей хотелось чтобы я рассказывал со всеми подробностями, а я отвечал односложно.
– А сегодня еще больней будет?
– Больней.
– Будешь кричать?
– Не знаю, – я пожал плечами.
– Будешь, – она снова заулыбалась. – Точно будешь, можем даже поспорить. А я тебя правда в угол ставить могу?
– Пошутила она, Юль, у нее шутки такие.
– Ой, ладно, если я скажу, что ты плохо занимался, то она тебя больней выпорет, – Юля взяла еще печенье. – А так бы я тебя сама в угол ставила, если что. Она же сама сказала меня слушаться.
– Юль, – я уже в сердцах повернулся к ней. – Она сказала про занятия, а не про остальное. Ну ты сама нормальная?
– Да, – Юля кивнула и я заметил у нее в глазах какой-то нездоровый задор. – А если я тете Лине скажу, что ты вообще заниматься не хотел? Что тогда будет?
– А зачем тебе это говорить?
– Как зачем? Чтобы ты слушался. Покажи где в углу стоишь.
– Вон там, – я показал пальцем.
– Не-ет, ты встань. Как стоишь покажи.
Вздохнув, я отложил кастрюлю, которую мыл, и подошел к шкафу, почти упершись в него носом.
– Вот так.
– Но без трусов?
– Без трусов.
– Здорово. Но это не угол.
– Она так называет. Ей из кухни тут меня видно.
– А в твоей есть угол. За шкафом.
– Она в мою комнату почти не заходит, ей там не видно будет.
Я вернулся в кухню и принялся отмывать кастрюлю от остатков пюре.
– А без разрешения тебе можно из угла выходить?
– Неа.
– А ты вышел, я же не разрешила.
– Юль! – я чуть не отшвырнул кастрюлю. – Ты не борзей совсем, ладно?
– Тетя Лина сказала чтобы я тебя в угол ставила, – Юля смотрела на меня своими большими голубыми глазами. – Ты сам слышал.
– Ты шутки вообще понимаешь? Блин, ты чего такая тупая, что ли?
Глаза вспыхнули, про «тупую» не понравилось. Юля умная и сама это знает.
– Тогда иди в угол, – она упрямо наклонила голову и даже закусила губу. – Или я скажу, что ты не занимался и вообще меня выгнать хотел. И тогда она тебя в сто раз сильней выпорет, а я буду сидеть и смеяться. А ты будешь кричать и плакать, «ой больше не буду, ой буду послушным».
– А врать нехорошо. И я никогда не плакал.
– А я и не вру. Ты еще не занимаешься. И не слушаешься. А даст она тебе так, что заплачешь.
Я помню, что совершенно тогда потерялся. У меня хватило бы духу просто выставить отличницу Юлю за дверь, духу у меня на что угодно всегда хватало, но что-то удерживало от этого. И даже не страх перед вечерней поркой, меня особо удивить чем-то было трудно, но что-то другое. Вроде как сделай я это и дальше все пойдет неправильно, я даже сейчас не могу до конца разобраться в тех чувствах, а уж тогда и подавно не мог.
– Юль, ладно, мне посуду домыть надо, а потом заниматься будем. Хорошо?
– Посмотрим, – Юля пожала плечами, взяла еще печенье и протянула мне свой пустой стакан из-под морса. – На.
Я взял стакан у нее из руки, быстро помыл и поставил в сушку.
– Хорошо, пошли заниматься, – сказал я примирительным тоном.

В моей комнате мебели было немного. Стол у окна, за ним стул, еще стул в углу, кушетка, на которой я спал, и секретер со шкафом. А так вырезки из журналов на стенах, с машинами все больше, пара моделей самолетов под потолком, на леске. Обычная комната подростка.
Войдя в комнату, Юля огляделась, надолго задержавшись взглядом на пустом углу слева от двери, потом сказала:
– На столе убери. И мне стул поставь, убери с него все, – ее палец указал на пачку журналов «За рулем».
При этом сама она уселась на кушетку, поджав ноги в толстых теплых рейтузах. При этом в ее взгляде что-то изменилось, она смотрела на меня с каким-то странным любопытством, словно изучая. И даже дышала как-то… не так, как обычно, словно волнуется.
Я переложил журналы на секретер, придвинул стул, столкнул на столе в сторону кучу чего попало.
– Са-аш, – это как-то вкрадчиво прозвучало. – Наведи на столе порядок.
– Да нормально, места хватит, – я еще не совсем понимал, что изменилось в атмосфере.
– Порядок или становись в угол. Ты не слушаешься, я прямо сейчас тете Лине позвоню.
Вдруг до меня дошло, что она всерьез. И она позвонит, и скажет что я не слушаюсь, без всяких подробностей, и тогда мать снова придет в таким же вдохновенном настроении как и вчера, и что будет потом… Вечер все ближе и думать о нем хочется все меньше. Уже половина третьего.
– Хорошо, отстань, – выдохнул я и начал быстро убирать со стола все лишнее, рисунки, журналы, старые тетради и прочее.
– А когда тетя Лина тебе говорит что делать, она тебя всегда шлепает?
– Нет. Это она сегодня что-то, для тебя, наверное.
– А-а. Это она показывала, что если не будешь слушаться, то получишь по... попе? Так? – на этот раз слово «попа» далось ей почти без затруднений. Уже не «заднее место».
Я промолчал, убирая лишние бумаги в ящик стола.
– Саш, так? – Юля повторила вопрос. – Саш!
– Да, наверное. Только я и так получу.
– Тогда сильней получишь.
Я как по минному пою шел, причем в незнакомой местности, совершенно не понимая что я должен делать и как отвечать неожиданно изменившейся отличнице. Юля словно начала чувствовать что может мной командовать и ей это нравилось. Ее простая и даже наивная натура как-то очень легко втягивалась в эту роль. Она была возбуждена, на белых щеках появился румянец, она теребила пальцем пухлую нижнюю губу.
– Она тебя сразу бить будет как придет?
– Наверное.
– Я тогда тебе оценки буду ставить сегодня, а потом ей покажу. Как в школе. Только в школе по… по попе не бьют, – она нервно хихикнула. – А с тебя снимут трусы и надерут попу ремнем.
– Юль, ты кайфуешь так, что ли? – возмутился я.
– Нет, – он вроде как чуть успокоилась, мотнув головой, словно отогнав муху. – Но ты все слышал, что она сказала. Ладно, давай заниматься, – она поднялась с кушетки и открыла свою сумку. – С английского начнем. Диктант будет. Я читаю, а ты пишешь, потом проверю.
– Юль, у нас английский разный, ты про школы забыла?
– Тут нетрудно. Если не знаешь какое-то слово, то спрашивай.

С диктантом я более или менее справился, у меня по английскому была тройка, но это больше из-за того, что часто попадался с невыученным, а так бы и на пятерку потянул бы легко. Юля сидела рядом, глядя в тетрадь, что я ненавижу, на самом деле. Вот не могу что-то делать, когда через плечо заглядывают. Я ей об этом сказал, но она проигнорировала, и я решил не накалять ситуацию дальше.
Затем она проверила написанное с красной ручкой, немного почеркала, потом сказала:
– Семь ошибок. Семь минут в углу.
– Что? – оторопел я.
– В угол! – теперь это сопровождалось решительным жестом. – Вон в тот! Будешь слушаться или мне позвонить? – и при этом в глазах снова появился тот странный блеск.
Все, тупик. Теперь или в угол, или разбираться я матерью. А уже почти четыре. Вздохнув и беззвучно выругавшись, я поднялся со стула, зашел в угол и встал, подчеркнуто демонстративно сложив руки на груди.
– Руки опусти и прямо носом туда, совсем, – Юлин голос вдруг сбился на какой-то мурлыкающий тембр.
Я проигнорировал.
– Десять минут. И звоню.
Опустив руки, я вдвинулся в самый угол.
– Довольна?
– Ага. Стой. А трусы не надо снимать?
– Не перед тобой.
Тут она не нашлась что сказать, повисла пауза. Но затем Юлю осенило:
– Потом у нас химия будет.
О моей ненависти к этому предмету она и так знала. Я ничего в химии не понимал, вообще. Когда у нас она началась, месяца три ее преподавал отличный учитель, с которым было интересно. Но потом он перешел в другую школу и вместо него за дело взялась скучная тетенька, которая не умел объяснить вообще ничего и при всех вопросах отсылала к учебнику. Так что химия была у меня чем-то вроде черной дыры, втягивающей в себя все надежды на благополучный исход этого нашего странного общения. Ума, чтобы понять, к чему Юля все ведет, хватало у меня и тогда. Я был умным ребенком, как я уже говорил, просто ленивым.
Юля все же продержала меня в углу лишних пять минут, придравшись к тому, что я руки за спиной сложил, после чего загнала за стол и с явным удовольствием открыла учебник химии.
– Молярность. Объясни мне что это такое.
Мы ничего не учили, она лишь с наслаждением гоняла меня по предмету, с удовольствием записывая все, что я не смог ответить. А не ответил я почти ничего.
– Два! – объявила она. – Даже кол. С минусом. Ноль. Так и запишем.
– Юль… а тебе точно это нужно?
– Ты не слушаешься, ничего не знаешь, – она вывела на тетрадном листе большую единицу и несколько раз ее жирно обвела.
– Так мы учиться должны были, а не так как ты! – чуть не крикнул я в отчаянии, чувствуя себя загнанным в ловушку.
– Учиться будем завтра, я же должна была проверить что ты знаешь, а что нет? – она эдак по-учительски посмотрела на меня поверх очков. – Сегодня ремня, а завтра будем учить.
– Юль…, – мой голос предательски оборвался и я почувствовал как краснею до ушей.
– Что?
– Может… в угол лучше?
– Времени мало осталось, мне еще тебя по математике погонять надо. Хорошо, встань пока, я подумаю что будем проверять.
Я и, чувствуя как краснею не то что лицом, а всем телом, поплелся в угол. И встал туда носом, аккуратно сложив руки перед собой, чтобы не провоцировать Юлю, которая листала следующий учебник.

– Юленка, ну как вы здесь? – спросила мать, снимая пальто в прихожей. – Занимались?
– Да, тетя Лина, все время, – к моей радости ответила Юля.
– И как Сашка?
– Теть Лин, скажите ему, чтобы он меня слушался.
– А он не слушался?
– То слушался, то нет.
Сердце рухнуло в живот со скоростью и силой оборвавшегося лифта.
– Ма! – тут же решил я выступить в свое оправдание. – Она твою шутку про то, чтобы в угол меня ставить всерьез приняла.
– Да? – мать немного удивилась. – Нет, Юль, это шутка была. А по предметам он как?
– По химии кол! С минусом! – тут же выпалила Юля. – По математике два. По английскому трояк. И учить ничего не хочет! Вообще!
– Не ври! – возмутился я. – Ты сама ничего со мной не учила!
– Я проверяла! Теть Лин, химию вообще никогда не учил, у него страницы в учебнике не расклеены!
– Даже так? – мать посмотрела на меня, вскинув удивленно брови. – А я его сейчас выдеру! – рука привычно протянулась и схватила меня за ухо. – Снимай штаны, – вторая рука тут же начала отвешивать шлепки.
– Она смотрит!
– Юленька, пойди в гостиную, пожалуйста, – спохватилась мать, ударив меня еще пару раз. – Саше раздеться надо для порки. Посмотри телевизор пока часок, хорошо?
– Хорошо, тетя Лина! – Юля бросила на меня торжествующий взгляд. – А можно в его комнате пока почитать?
– Да, конечно.
Юля гордо ушла в мою комнату, оставив дверь открытой настежь. А штаны я снял на диване в гостиной, попутно прихватив валик.
На этот раз я спорил. Что угодно, но от такой власти Юли мне надо было избавляться. Но удары пришлись в пустоту, мать просто сказала, что Юля девочка честная и прямая и шутку не поняла. Но вот в остальном она права и сейчас я за это получу сполна.
Мораль сегодня обрела чуть более предметные очертания, порка получила конкретный повод и мать драла меня именно за сегодняшние занятия. Ну и за все остальное.
– Чтобы слушался, слушался, чтобы учил! – повторяла она в такт ударам ремня, полосовавшим мой и без того избитый зад. – Слушайся! Она и так свои каникулы на тебя тратит, лентяй! Могла бы гулять, а она с тобой сидит!
Она в очередной раз за ухо поставила меня на колени, отвесила несколько подзатыльников, потом у нас опять пошел диалог из «почему ты такой?» и моих невнятных ответов. Вновь носом вниз, через валик, дальше кончик портупеи тщательно прошелся по всем еще хоть немного не отбитым местам, заставляя меня орать в подушку, потом опять поперек обеих ягодиц, всей своей жгучей мощью.
В какой-то момент я совсем перестал себя контролировать, дергался как под током, задыхался, орал в подушку, словно призывая ее меня спасти, мать даже вынуждена была немного придерживать меня за крестец, пока порола, а то сегодня я вполне мог куда-нибудь убежать вместе с попой, как та ни хотела остаться на месте, чтобы послушно терпеть порку дальше.
– Все, хватит с тебя, – мать запыхалась. – Не хотел в углу стоять, говоришь? Ну ничего, я тебя поставлю. Иди в кресло! – плотно схваченное ухо повлекло меня в гостиную, но я все же успел разглядеть, что Юля меня не видела с кушетки, на которой сидела. – В кресло! На колени! На два часа. И не вздумай трогать попу, руки вперед. Ты у меня навсегда лениться отвыкнешь, отличником станешь.
Я встал в кресло как было сказано. Мать отдышалась минут пять, потом пошла на кухню. До ужина у нее так руки пока и не дошли, только до ремня.
Юля так ни разу в комнату и не заглянула, хоть я этого и ожидал. Я слышал как она листала журналы, мать готовила, а я стоял в кресле с битым задом и время от времени трогал его, ощущая под руками тяжелый болезненный жар. Немного кружилась голова, но потом прошла, боль тоже понемногу отступала, но недалеко. Два часа мне стоять не пришлось, ужин был готов, так что мать вернулась, вывела меня из кресла и сев на диван, заставила нагнуться, демонстрируя ей результаты трудов.
– Неплохо, неплохо, – она быстро ощупывала мои ягодицы, сильно нажимая пальцами. – Можно еще, можно. Все, одевайся и иди ужинать, с тобой вообще обо всем забудешь.
Ужинали втроем. Мать быстро разложила все по тарелкам, села за стол сама, затем сказала Юле:
– Погоняй его еще по предметам, хорошо? Не устала?
– Нет, теть Лин, погоняю.
– Не слушается – зови меня, я его тогда еще и отшлепаю сегодня.
– Это как маленького?
– Точно, – мать засмеялась. – Как первоклашку. На колени и по голой попке. И потом опять в угол, тоже с голой попкой.
– Теть Лин, а он будет меня слушаться?
– Конечно. Будешь? Не слышу.
– Буду, – буркнул я.
– Что будешь?
– Буду слушаться.
– Кого слушаться?
– Ее, – я показал пальцем.
– У нее имя есть, – тон матери резко упал до точки замерзания. – Повтори все четко.
– Буду слушаться Юлю, – я покраснел.
– Так лучше. Юля, сразу зови, я ремень далеко не убирала.

Юля ушла в десять, перед этим услышав звуки шлепки из гостиной. Она все же на вопрос: «Как он учил?» ответила что-то вроде: «Ну так, мог бы больше стараться». И тут же проводила меня улыбкой, увидев как мать потащила меня на очередную расправу.
Шлепала долго и сильно, потом даже на руку дула, жалуясь на то, что совсем отбила ладонь. В угол поставить забыла, кажется, и я поплелся в свою комнату, где рухнул на кушетку на живот, думая о том, как же я ужасно влип. И если Юля начнет еще и рассказывать всем подряд о том, что здесь видела, то мне хоть из дому беги.
Утренний обзор зада дал совсем удручающую картину, к тому же боль отказывалась проходить. Настроение было совсем похоронным, а предчувствия и того хуже. Возникло желание набить Юле физиономию, вытолкать из дома, когда припрется, а потом будь что будет.
Юля пришла во время обеда, как и вчера, отказавшись есть, но получив стакан яблочного соку.
– Позанимайтесь хорошо, пусть у него в голове хоть что-то отложится, – сказала мать на прощание. – И вечером мне все расскажешь, я его накажу как заслужит.
– Хорошо, теть Лина, – с готовностью закивала Юля.
– Все, занимайтесь.
Она ушла, минут пять мы просидели в молчании. Юля просто разглядывала меня, вгоняя в неловкость, а мне говорить с ней не хотелось.
– Ну что, получил вчера? – нарушила она молчание. – Больно сидеть?
– Довольна?
– Конечно. Ты же не слушался.
– Юль, – я отодвинул недопитый сок. – Я даже в углу стоял два раза, а потом ты меня вложила.
– Я не вложила, а сказала правду, – и опять этот блеск в глазах. – Поэтому ты заслужил чтобы тебе надрали попу, – теперь слово не только давалось без проблем, но еще и произносилось с чувством. – А потом отшлепали как ма-аленького, – она улыбнулась. – Ата-та, ата-та. Посмотрим как у нас сегодня получится. И я видела как тетя Лина тебя за ухо тащила.
– Это когда ты видела? – я покраснел. – Ты на кушетке сидела.
– В стекло в секретере, – она показала розовый язык. – Прямо вот так тащила, – она потрясла в воздухе воображаемое ухо. – Все видела. И твою попу, и не только. Кра-асная попа была, как помидор.
Неужели она и это заранее продумала? И поэтому попросилась в мою комнату? Юля умная девочка…
– Все, мой посуду и пошли, – объявила она командным тоном. – Слушаться будешь? Или опять по химии погонять?
– Буду, – выдохнул я и пошел мыть посуду.
– Хорошо. А то мама по попе побьет.

На этот раз Юля осмотрела комнату внимательно, но не нашла к чему придраться. Устроила диктант по русскому, но тут промахнулась и ошибок в нем не нашла. Но вроде бы не разочаровалась. Но затем вдруг затребовала мой дневник, просмотрела графы за четверть и быстро выбрала то, за что оценки самые плохие.
– Химия! – объявила она торжествующе. – Сейчас решу с чего начнем… ты ее хуже всего знаешь, ее и будем учить.
Я закатил глаза, она это заметила и лишь усмехнулась с довольным видом. И минут через пятнадцать занятий она заявила:
– Совсем плохо. Иди в угол.
– Мать же сказала что ты не можешь, – возмутился я.
– Зато могу поставить новый кол с минусом, – она смотрела на меня торжествующе. – Даже два. И ты обещал слушаться, а не спорить. Сам выбирай, короче, в угол или два кола и будешь как вчера орать. И еще отшлепать попрошу.
Вздохнув с стоном, я поднялся и пошел в угол, встав на этот раз так, чтобы не навлекать на себя новых проблем. Черт с ним, лучше тут постоять, чем опять получать ремня в таких дозах.
– Болит попа? – Юля переместилась на кушетку, сев под самую стену с поджатыми ногами.
– Болит.
– Сильно?
– Сильно.
– Долго пороть еще будут?
– До конца каникул.
– И шлепать?
– Когда как, не знаю. Если не нажалуешься, то сегодня может и не будет.
– Шлепать не так больно? Ты почти не орал.
– Не так, ремнем больней.
– Хочешь, попрошу чтобы тебя тетя Лина только отшлепала сегодня?
– Не, она не согласится. Она пороть предпочитает.
– А я очень попрошу, скажу что ты занимался и вообще слушался. Вдруг послушает? Она же тебя порет чтобы ты занимался, вот ты и начал, я так и скажу. Хочешь?
– Давай.
– Тогда снимай штаны.
– Что?!
– Что слышал, снимай штаны, – она сказала это тихо и как-то странно. – В углу стоят с голой попой, ты сам знаешь. Или я говорю, что ты вообще ничего не знаешь, ставлю кол и все такое. И не говори, что ты у меня больше кола по химии схватишь. И даже попрошу чтобы она тебя сегодня вообще излупила. Ну? Считаю до трех. Раз…
У меня закружилась голова и в глазах потемнело. Она сошла с ума. Но если опять наставит колов, то завтра я буду жить уже стоя и спать только на животе. А если не врет, то… вероятность получить просто шлепку показалось даром небес, наверное.
– Чтоб тебя, – пробормотал я и рывком спустил одежду к щиколоткам.
– Ой!
– Что?
– Ужас какой!
Я обернулся и увидел Юлю, смотрящую на мой зад с вытаращенными глазами.
– Твоя работа тоже, – сказал я, не удержавшись.
– Носом в угол, – она махнула рукой. – Разговорился. Но здорово она тебя… болит?
– Спрашивала уже.
– Да-а… тогда точно слушайся, а то еще хуже будет, – в голосе промелькнуло злорадство. – Там все как… как… у меня сумка такого цвета.
Кушетка чуть скрипнула, затем шаги Юли послышались за спиной. А когда она присела на корточки, то я почувствовал как краснею всем телом.
– Вот эти старые, которые желтые? – спросила она. – Или наоборот?
– Желтые старые, новые темней.
– Да-а… а вчера все красное было, когда я увидела.
– Красное проходит быстро и потом вот так.
Я отвечал как робот, полностью отрешившись от всех эмоций. Все, попал, падение до последней стадии, как мне тогда казалось. Но если порки не будет, то…
– Вот здесь как каемка получилась, – ее палец вдруг совершенно бесцеремонно провел вдоль левой ягодицы ближе к ложбинке. – И здесь, но тут шире, – теперь правая, сбоку. – Не больно когда трогаю?
– Нет.
– А как больно?
– Если сильно тыкать в синяки.
– Так? – палец резко ткнул в ту самую «каемку».
– Да.
– А что ты не… не орешь?
– Не очень больно, просто больней.
– А шлепать как больно?
– Ну… больно, я не знаю, – я пожал плечами.
Она поднялась с корточек и встала за спиной. Потом вдруг ее ладонь резко, хоть и небольно, шлепнула меня по правой ягодице.
– Так?
– Юль, имей совесть, – почти простонал я.
– Два кола, – чуть не нараспев сказала она. – Два жирных кола, – еще шлепок. – И потом мама тебя ремешком, ремешком по попке. И в у-угол, – шлеп. – За ухо, – шлеп. – А потом на коленки и… – шлеп, – и шлепать. Как маленького. А ты так «ай, мама, я больше не буду-у», – шлеп-шлеп. – Хочешь?
– Не-ет.
– Тогда надо меня попросить, чтобы я тебя защитила, – шлеп-шлеп. – Хорошо попросить. Надо сказать: «Юленька, будь такой доброй, защити мою попу от ремешка», – шлеп. – И надо сказать «пожалуйста», – шлеп-шлеп. – Ну?
– Что?
– Говори. – шлеп. – Или колы. – шлеп. – И ремень.
– А если все равно ремень?
Шлеп.
– Ну-у…, – она задумалась, – тогда не получилось, – шлеп. – Но я буду стараться, ты сам все услышишь. И в любом случае меньше получишь. Ну? – шлеп-шлеп-шлеп.
Я и попросил. Не сразу правильными словами, она меня поправляла и заставила повторить трижды, но попросил.
– А что взамен? Зачем мне это делать? – она вдруг вспомнила о прерванном занятии и снова дважды шлепнула.
– А что надо?
– Ну…, – она сделала вид, что задумалась. – Надо еще попросить.
– Что попросить?
– Тогда надо сказать: «Юленька, ты такая добрая, наказывай меня сама, а я буду послушным», – шлеп-шлеп. – Или я не соглашусь и тетя Лина тебя выпорет, выпорет изо всех сил, и ты будешь орать. И попа, – шлеп-шлеп-шлеп, – станет совсем синей, – шлеп, – и желтой, – шлеп, – и вообще как радуга.
– Ты офигела?!
– Как хочешь, – шлеп. – Первый кол уже есть. Ремня, совсем скоро тебе дадут ремня, – шлеп-шлеп-шлеп. – Мама положит тебя на ту штуку голой попой кверху, – шлеп, – и будет поро-оть, – шлеп-шлеп. – А я еще и подглядывать буду, – шлеп. – И будешь стоять в углу, – шлеп, – а потом на коленки и опять по попе! – шлеп-шлеп. – Теперь до двух считаю! Раз! – шлеп.
– Юленька, – я даже голос свой не узнал. – Ты такая добрая…

Продолжение следует

Автор, от "были" вы уже отказались - и правильно. Теперь еще ник поменяйте, плиз. А то с таким ником - и такой текст .
Маманя - просто фурия порки, колошматит дитятку аки робот .
И Юля добралась, наконец, до трусов главгера, кто бы сомневался .
Спанк-утопия нижних м .

А еще "тапка", а не "тапок" .
Сам недавно узнал .