Клуб "Преступление и наказание"

Чушь

- Это какая-то чушь! - Доктор Ливси в недоумении пожал плечами. - Мы не можем понять ни где мы находимся, ни то, как, черт возьми, мы здесь очутились. Капитан Смоллетт, у вас появились какие-нибудь догадки?

- Увы, джентльмены, я не могу сообщить вам ничего утешительного. Поверьте, я хорошо знаю северную Атлантику и решительно не понимаю почему «Испаньола» налетела на скалы там, где попросту нет никакой земли. Мы шли на запад вдоль тропика Рака и достигли примерно тридцать шестого градуса западной долготы. Ни в одной лоции нет упоминания об острове или рифе, который находился бы здесь.

- И тем не менее, мистер Смоллетт, - подал голос молчавший в углу Трелони, - «Испаньола» потерпела крушение, а под нами земная твердь. Хотим мы этого или не хотим, но факты - вещь упрямая. О том, как мы сюда попали, можно будет подумать и потом. Сейчас гораздо важнее понять как нам отсюда выбраться. Корабля у нас больше нет, пресной воды и провианта тоже. Лишь несколько ружей, да небольшой запас пороха. Какие будут предложения? Доктор Ливси?

- Я полагаю, джентльмены, что нам стоит обследовать остров, соблюдая крайнюю осторожность. Признаться, меня не покидает ощущение тревоги. Здесь все какое-то странное. Даже не могу объяснить… Какое-то ненастоящее... Ей богу, иногда мне хочется ущипнуть себя, чтобы убедиться, что я не сплю. Ваше мнение, капитан Смоллетт?

- Я согласен, джентльмены! Обследовать остров - единственное, что нам остается в этой непростой ситуации. Если ни у кого возражений нет, то на этом предлагаю закончить. Хайль Гитлер!

- Хайль! - Руки присутствующих взметнулись вверх в партийном приветствии. Все потянулись к выходу из кабинета.

- А вас, Штирлиц, я попрошу остаться. - неожиданно раздалось за спиной.

Штирлиц повернулся. Мюллер смотрел на него прямо прямо в упор, не мигая. Штирлиц спокойно выдержал его взгляд и, щелкнув каблуками, повернулся к старшему по званию.

- Я слушаю вас, группенфюрер.

Мюллер открыл ящик письменного стола и, достав оттуда три фотоснимка, показал Штирлицу один из них.

- Вот эти пальчики, Штирлиц, мы сняли со стакана, который вы держали в руке. А вот эти - он поднял над головой второй снимок, - с телефонной трубки в комнате спецсвязи. Как вы это объясните, Штирлиц? А? Как? - Мюллер улыбнулся одними губами и снова впился в Штирлица колючим взглядом.

- Очень просто, группенфюрер. Когда объявили воздушную тревогу, я проходил мимо комнаты спецсвязи и увидел, что дверь открыта. Я вошел, поднял трубку, убедился, что…

- Чушь! Бросьте, Штирлиц, бросьте! Есть ведь еще третьи пальчики. Вот эти - Мюллер подошел вплотную и, продолжая буравить Штирлица взглядом, продемонстрировал третий снимок. Их мы сняли с чемодана русской радистки, которую нам удалось взять вчера. Жила здесь, в Берлине, под именем Кэтрин Кин. Никакая она не Кэтрин, конечно, и не Кин. Как ее зовут, Штирлиц, а? Вы ведь знаете, не так ли? - во взгляде Мюллера читалось торжество.

- Знаю, группенфюрер, - с едва заметной улыбкой спокойно ответил Штирлиц, - ее зовут Алиса Селезнева.

По взгляду Мюллера было видно, что он опешил. Вытащив сигарету, он вдруг смял ее, бросил в пепельницу и начал мерять комнату шагами. Неожиданно остановившись, он резко повернулся к Штирлицу и показал пальцем на стул.

- Сядьте, Штирлиц, сядьте, сядьте! Откуда? Откуда, откуда? Откуда вы знаете? Ее еще даже не допрашивали. И откуда, черт возьми, ваши отпечатки на ее чемодане? Есть множество вещей, которые вам придется мне сейчас объяснить. Если, конечно, вы хотите отсюда выйти.

- Нет ничего проще, группенфюрер. Русская радистка давно у нас в разработке. И поверьте, мой шеф, бригадефюрер Шелленберг, будет очень недоволен, что ваши люди не вовремя вмешались и сорвали блестяще подготовленную операцию. Радистка должна была вывести нас на миелофон. Именно он был главной целью. Надеюсь, вам удалось его получить?

Мюллер был явно смущен. Вытащив вторую сигарету, он нервно чиркнул спичкой, сломал ее, с раздражением бросил, и, так и не прикурив, присел на край стола.

- Чушь, Штирлиц, чушь какая-то… Я не могу понять, что происходит в Рейхе. Все стало каким-то зыбким, нереальным. В Берлине работают русские радистки. План по выведению России из войны тотальными бомбардировками потерпел фиаско. Геринг докладывает Фюреру, что наши бомбардировщики не могут достичь их территории, поскольку все навигационные приборы показывают, что мы находимся на тридцать шестом градусе западной долготы. На тридцать шестом градусе, Штирлиц! Посреди Атлантики… Чушь…

Со второй попытки Мюллеру удалось прикурить. Он глубоко затянулся, выпустил облако дыма и глядя в пространство процедил сквозь зубы:

- О миелофоне не беспокойтесь. Мы получим его. У нас есть те, кто умеет развязывать языки.
Он снял трубку телефона. - Ефрейтора Ратте и фельдфебеля Унгера ко мне! И доставьте русскую пианистку.

- Хайль Гитлер! - раскатисто прогремело в дверях. На пороге возникли двое эсэсовцев. Один из них, худой, с маленькими жесткими усиками нес чемодан. Второй, толстый и одутловатый, держал в руке какие-то ремни.

- Знакомьтесь, Штрилиц! Ефрейтор Ратте по кличке Крыс и фельдфебель Унгер, известный как Весельчак У. Наши лучшие специалисты по допросам.

Двое охранников внесли длинную деревянную лавку и установили ее напротив дверей. Крыс поставил на стул свой чемодан, открыл его и мерзко шевеля жесткими усиками начал любовно перебирать его содержимое, раскладывая на столе самого разного вида плетки, ремни и хлысты.

- Он у нас эстет, группенфюрер, - словно извиняясь отрапортовал Весельчак У. - А я вот человек простой, предпочитаю это, - он показал кусок электрического кабеля, - выглядит безобидно, но работает не хуже, это уж вы мне поверьте! Если, конечно, уметь, - он добродушно улыбнулся.

- Введите!

В дверях появился охранник, втолкнувший в кабинет худенькую девчонку в красном платье с огромными, в пол-лица глазами. Девчонка обвела комнату непонимающим взглядом и понуро уставилась в пол.

- Итак, фройлин, - Мюллер смерил девушку насмешливым взглядом, - взгляните сюда!

Он отошел в сторону, показывая рукой на богатый инструментарий Крыса, разложенный на столе.

- Это то, что вас ждет в самое ближайшее время, если, конечно, вы не проявите немного благоразумия. А благоразумие, поверьте, очень необходимо в том положении, в котором вы очутились. Времени у нас не очень много, поэтому перейдем сразу к главному: где миелофон?

Девчонка молчала, глядя в пол.

- Итак, фройлин, вы отказываетесь говорить?

Алиса подняла на Мюллера полные ненависти заплаканные глаза и тихо произнесла лишь одно слово: «фашисты».

- Понятно. Приступайте!

Подняв почти невесомую Алису, охранники растянули ее на лавке и зафиксировали ремнями. Крыс с гадкой улыбкой задрал ей платье и обнажил ягодицы, глядя плотоядным взглядом и фальшиво напевая «Еine wunderbare Zukunft, sei nicht grausam zu mir…» («прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко…» - нем.).

- Если вы не возражаете, группенфюрер, я начну первым,— пропел с сахарной улыбкой Весельчак У. - Я всегда начинаю первым. Мне нравится белая кожа. Это как первый поцелуй.

Мюллер кивнул. Толстый эсэсовец подошел к лежащей на лавке Алисе и взмахнул над головой кабелем, со свистом рассекая воздух. Хрупкие плечи девушки дрогнули. Вновь раздался свист режущего воздух кабеля. На этот раз он сопровождался коротким, словно оборвавшимся, вздохом Алисы. На ее коже зарделся быстро темнеющий рубец. Толстяк выжидал. Дав своей жертве перевести дух, он вдруг вновь сделал стремительное, почти неуловимое движение. Алиса вновь отрывисто схватила воздух ртом. Рядом с первым рубцом начал вспухать второй.

Рубцы ложились аккуратно, один рядом с другим. Алиса уже кричала в полный голос. Быстро запыхавшегося Весельчака сменил давно топтавшийся в нетерпении Крыс с тяжелым ремнем из грубой кожи.

Штирлиц был на грани провала. В профессионализме экзекуторов Мюллера он не сомневался ни на секунду. Долго Алиса не выдержит. Выдать себя он, разумеется, не мог. Что же делать?

Решение пришло оттуда, откуда его никто не ждал. Комнату внезапно огласил гром пистолетного выстрела, и замахнувшийся для очередного удара Крыс вдруг застыл, посмотрел помутившимся взглядом куда-то в пространство и шумно рухнул на пол. Штирлиц оглянулся и увидел в дверях одного из охранников с дымящимся «Вальтером» в руке. Следующий выстрел заставил безжизненно стечь по стене на пол грузного Весельчака.

- Алиса, это я! - крикнул нежданный спаситель - миелофон у меня! И с этим словами исчез в дверном проеме, загрохотав сапогами где-то на лестнице.

- Уйдет! Быстро! - Мюллер бросился к выходу, на ходу пытаясь расстегнуть не слушающимися пальцами кобуру. Штирлиц последовал за ним.

Выскочив из подъезда в темень двора, они услышали шум мотора отъезжающей машины и успели заметить метнувшийся по стене дома свет фар. К счастью, верный «Фердинанд» как всегда стоял напротив палисадника. Водитель дремал, уронив голову на руль.

- Быстро, быстро, за ним!
Не сразу понявший чего от него хотят сонный шофер повернул ключ зажигания. Раздался надсадный визг стартера, но двигатель не заработал.

- Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса, да отсохнет его карбюратор во веки веков! - витиевато выругался водитель.

С третьего раза двигатель все же запустился, и когда скрипящий всеми своими железными потрохами «Фердинанд» вырулил, наконец, на проезжую часть, фары уходящей машины виднелись уже едва ли не за квартал. Проскочив вслед за ней буквально пару домов, Копытин резко повернул в какой-то темный переулок.

- Что ты делаешь, уйдет ведь, уйдет! - Жеглов сокрушенно топнул ногой.

- В кабинете у себя командуйте, Глеб Егорыч! А тут - я! - злобно огрызнулся водитель. - За тридцать шестой меридиан он, гад, стремитсяI Там есть где спрятаться.

«Фердинанд» петлял по каким-то темным переулкам, дворам и подворотням, рыча древним мотором, визжа тормозами и распугивая светом фар котов. За секунду до того, как вынырнуть из очередной арки, они увидели в ней силуэт пронесшегося грузовика.

- Вот он! Копытин, милый, не отставай!

- Как же, Глеб Егорыч, «не отставай»… У Студера мотор втрое… Глеб Егорыч, еще немного, и мои баллоны не сдюжат! Я сколько раз говорил!

- Давай, давай, отец! Не время сейчас, после переговорим!

Студебеккер несся в двух десятках метров впереди, постепенно увеличивая дистанцию.

- Стреляй, Глеб! Ну что же ты, что? Стреляяяяй!

Выставив сапогами боковое окно, Жеглов вытащил наган и высунулся из «Фердинанда» на полкорпуса.

- Ваня, а ну держи меня!

- Как держать?

- Нежно!

Вспышки трех выстрелов выхватили на мгновение из темноты сосредоточенное лицо Жеглова. Продолжавший отрываться Студебеккер вдруг не вписался в очередной поворот, снес правым крылом дощатый забор какого-то дворика и безжизненно уткнулся носом в кирпичную стену дома.

Выскочив из «Фердинанда» и добежав до покореженного студера, Шарапов заметил боковым зрением нырнувшую в темный переулок женскую фигуру в белом платье. Повинуясь какому-то инстинкту, он бросился за ней.

«Безобразие! Консерваторию закончить не дают!» возмущенно кудахтала девица, пытаясь освободиться от железной хватки Шарапова.

- Молодец, Шарапов, хорошо бегаешь! - похвалил подчиненного появившийся из темноты Жеглов.- Еще бы маленько внимательности, и цены бы тебе не было!

Жеглов повернулся к девушке и рассмотрев ее вдруг расплылся в широкой улыбке.

- Ба-ааа, да это ж знакомые мне лица! Маа-ааня! Ну, в общем, я вижу, Маня, мои разговоры на тебя не действуют. Ты по-прежнему все такая же попрыгунья-стрекоза. Только учти, что лето красное ты уже пропела, так что придется тебе на сто первый километр отправляться.

- Вот, Шарапов, довелось тебе поручкаться со знаменитой Манькой-облигацией, дамой приятной во всех отношениях… Только работать не хочет, а напротив, ведет антиобщественный образ жизни.

- А ты меня за руку ловил, волчина позорный? Чтобы про мои дела на людях рассуждать?

- Тихо, Маня, не ругайся! Ты мне молодого человека испортишь.

В кабинете Жеглова девушка уселась на табурет, и положив ногу на ногу, сунула в рот папиросу.

- Угостите даму спичкой, гражданин начальник!

- А скажи мне, Маня, по старой дружбе, - спросил проникновенно Жеглов, давая девушке прикурить, - с кем это ты так красиво отдыхала?

- А ты что, ревнуешь? Так ты только скажи, я ж тебе всю жизнь верная буду! Ты парень - хоть куда!

- Ну, ладно! Про самих себя - это мы с тобой потом поговорим. А пока за кавалера твоего. Кто таков? Может, я его знаю?

- Да ты-то, может, и знаешь, а вот я имя-отчество забыла спросить.

- Понятно, Маня! Значит, сотрудничать с органами правопорядка не хочешь. Ну, ты ж девушка опытная. У нас, вроде, не в первый раз, так что все знаешь.

Девушка потушила папиросу, встала со стула и оглядев комнату беспомощно развела руками:

- А куда?

- Да вот хоть сюда — Жеглов поставил на середину комнаты табурет, демонстративно смахнул с него пыль носовым платком, и галантным жестом пригласил девицу располагаться.

Маня вздохнула, подняла юбку, улеглась на табурет животом и спустила трусы. Жеглов вытащил из ящика стола два свернутых ремня и вручил один из них Шарапову. Встав справа от табурета, он жестом пригласил Шарапова занять позицию с противоположной стороны и размахнувшись, перетянул девицу по широкому белому заду. Маня коротко выругалась.

- Давай, Шарапов, не ленись!

Шарапов с противоположной стороны изо всех сил хлестнул девицу ремнем и посмотрев на Глеба, вдруг заявил:

- Мне кажется, то это подлость!

- Что? - Жеглов отвесил девице очередного ремня и уставился на Шарапова в недоумении, - что ты сказал?

- Я считаю, что мы, работники МУРа, не имеем права выбивать из подследственных показания таким способом, - заявил Шарапов, от всей души хлестнув ремнем по уже начавшей розоветь Маниной корме.

- Да ты что, Шарапов, белены объелся? - Глеб с чувством перетянул Маню ремнем в очередной раз.

- Да ничего я не объелся! - Шарапов со злости врезал девице так, что та вскрикнула.

- А о чем же ты говоришь? - недоуменно вопросил Жеглов, наградив Маню двумя ударами подряд.

- Я о том, что мы не имеем права на такие методы дознания, - при каждом слове для убедительности Шарапов отвешивал несчастной девушке очередной шлепок. Маня тихонько заскулила….

- Ах, ты об этом… - понимающе пропел Жеглов и влепил по уже изрядно покрасневшему заду с оттягом, - это ты верно заметил, имеешь право! Это ведь ты с нами, работниками МУРа, вытаскивал из петли женщину, мать троих детей, у которой такая вот Маня вынула последние деньги! - Не на шутку разозлившись, Глеб хлестал уже в голос визжащую девицу снова и снова. - Это ведь ты находил у них во время обысков масло, икру, когда страна последнюю краюху фронту отдавала, да? Войдя в раж, он лупцевал пламеневший Манин зад, словно пытаясь придать своей речи убедительность. - Это ведь тебе они стреляли в спину по ночам…

- Я, между прочим, в это время не на продуктовой базе подъедался! - не на шутку разъяренный Шарапов лупил Маню наперегонки с шефом. - Я четыре года… - он перевел дух, и наградив ревущую навзрыд девицу серией недюжинной силы ударов продолжил, - И стреляли в меня, и ножи совали не меньше, чем в тебя. И если оперативной смекалки у меня напрочь нет, то что такое честь офицера я хорошо знаю! На фронте этому быстро учились!

- Что же я, по-твоему, честь офицера замарал? - Жеглов не переставая охаживал Маню ремнем, - Ну давай, давай, сейчас остановим десять человек и спросим: что им больше по сердцу, мое вранье или твоя правда? Девица безжизненно покоилась на табурете, перестав подавать какие-либо признаки жизни.

- А как ты думаешь, суд у нас тоже от этих людей… ну, что на улице? - Шарапов влепил ремнем по уныло обвисшему заду.

- Суд у нас, между прочим, народный. А что ты хочешь этим сказать? - Глеб вставил в неловкую паузу целую очередь ударов.

- А то, что хотя суд и действует от всех людей, но показаний, полученных под поркой не признал бы и Маню отпустил! - Шарапов отвесил последний удар, в который вложил всю свою приверженность неукоснительному соблюдению закона и в изнеможении опустился на стул.

- Конвой! - Крикнул Жеглов. В дверях возник долговязый солдатик в нескладно сидящей форме НКВД. - В камеру! Чушь! Заявил он, обращаясь к Шарапову. Чушь полнейшая!

Конвойный позвал на помощь своего сослуживца. Вдвоем они подняли бесчувственную девицу и вынесли ее из кабинета.


***

- Ну как наша подопечная? - Шарапов протянул попытавшимся принять какое-то подобие строевой стойки конвойным пачку папирос.

- Объявила голодовку! - конвойный достал из планшета тетрадь в клетку и зачитал, - обед. От супа отказалась. В скобках: суп-харчо. Дальше. Три порции шашлыка - выбросила в пропасть. Теперь вино. Разбила две бутылки.

- Три! - поправил товарища второй конвойный.

- Три, - согласился первый.

- А ну-ка откройте-ка, - потребовал Шарапов. - Хочу ее проведать. Конвойный загремел ключами.

Огромная комната являла собой типичный кабинет советского руководителя. Массивный письменный стол с телефонами и селектором, телевизор «Рекорд» и стена шкафов с папками. Перпендикулярно письменному столу был пристроен еще один - пустой - для совещаний. К удивлению Шарапова, на этом самом пустом столе лежала вниз лицом молоденькая девушка с оголенным задом. Средних лет дама лупцевала ее ремнем. Девушка всхлипывала.

- И на вашем месте, - назидательно вещала дама, - я интересовалась бы сапогами не во время работы, а после нее, - она остановилась и переведя дух выпалила, - достаточно! Вы свободны. И вызовите ко мне Новосельцева.

- Хорошо, Людмила Прокофьевна!

Девушка, не переставая рыдать, натянула колготки и бросив на Шарапова затравленный взгляд ретировалась за дверь.

- Какой это Новосельцев? - поинтересовался Шарапов.

- А никакой. Вялый, безынициативный работник. К сожалению, таких у нас много, - Калугина пожала плечами. На панели селектора вспыхнула лампочка.

- Людмила Прокофьевна, Новосельцев ждет.

- Пусть войдет!

На пороге комнаты возник персонаж, словно сошедший с экранов вестернов шестидесятых. Это был индеец в полной боевой раскраске. Мокасины, головной убор из перьев и торчащий за поясом томагавк. Индеец приветственно поднял правую руку, демонстрируя дружелюбность намерений. Калугина на мгновение потеряла от возмущения дар речи…

- Новосельцев! Боже, вы… вы… в каком вы виде! Что это все означает?

- Понимаете… - промолвил индеец заплетающимся языком, наполнив комнату запахом перегара, - понимаете, каждый год 31 декабря мы с апачами ходим в баню. Это у нашего племени такая традиция…

- Прекратите! - Калугина прервала его на полуслове, - вы приняли допинг!

- Я попрошу без амикошонства! - вспылил индеец, хватаясь за томагавк. Калугина завизжала.

- Брейк! - Шарапов нарисовал в воздухе жест, разводящий противников, - не нужно эмоций! Давайте попробуем договориться. Людмила Прокофьевна, изложите пожалуйста суть ваших претензий.

- Товарищ Новосельцев, это ваш отчет? - Калугина успокоилась

- Д… да...

- Послушайте, вы, Гойко Митич! Делом надо заниматься серьезно или не заниматься им вообще. Статистика - это наука, она не терпит приблизительности. Как вы можете пользоваться непроверенными данными? Ну почитайте что вы здесь пишете! «В текущем году урожай зерновых должен увеличиться на двести процентов, благодаря перемещению основных наших пахотных площадей на тридцать шестой градус западной долготы». Вы понимаете, товарищ Новосельцев, что это чушь? Чушь несусветная! Тридцать шестой градус - это в водах Атлантики!

Я вообще не понимаю, что в последнее время происходит в стенах нашего учреждения. У меня такое ощущение, что все это какая-то параллельная реальность! Ей богу, иногда мне хочется ущипнуть себя, чтобы убедиться, что я не сплю.

Индеец гордо поднял подбородок и вновь потянулся за томагавком…

- Стоп! - выкрикнул Шарапов, выстрелив для верности в воздух из табельного ТТ, - Хватит! Нам всем нужно успокоиться и наконец понять что здесь происходит. Я предлагаю выкурить трубку мира. У вас есть трубка? - обращаясь к индейцу поинтересовался Шарапов.

Индеец молча кивнул головой и достал из кожаного чехла на поясе украшенную странными узорами трубку и кисет с какой-то смесью.

- Белая скво тоже будет курить? - меланхолично поинтересовался он.

- Тоже. Все будут. Сейчас это то, что всем нам нужно. Нам нужно наконец понять что за чертовщина происходит на этом тридцать шестом градусе.

Краснокожий раскурил трубку и глубоко затянувшись, выпустил густой клуб дыма. Он закатил глаза, важно помолчал, прислушиваясь к своим ощущениям и передал трубку Шарапову. Шарапов затянулся. Едкий, пряный дым обжег ему легкие. Он закашлялся.

- Это для мира? - поинтересовался он у индейца. Индеец снова кивнул.

- Да. Мир с самим собой. Если нет мира внутри, не будет снаружи. Нужно вспомнить.

- Что именно? - Шарапов передал трубку Калугиной.

- Вспомнить жизни. Те, которые были и те, которые будут.

- Ты вспоминаешь? - Шарапов вопросительно посмотрел на краснокожего.

- Да, - индеец закивал головой, - вспоминаю. Раньше я носил черный костюм. Красивый черный костюм и черную фуражку. И у меня на шее был серебряный крест и две серебряные молнии. Вот здесь, - индеец показал на воротник, - я был великим воином.

Успевшая затянуться Калугина закашлялась.

- Чушь какая-то… Не могу поверить, что я это делаю. Прошлые жизни… Молнии… Чушь!

Она помахала рукой, разгоняя дым, закрыла глаза и вдруг, залившись счастливым и беззаботным смехом вскочила и начала кружиться, вальсируя по комнате.

- Я помню! - она пританцовывала и дирижировала руками, - помню! Раньше я была преступницей! Да, меня судили! Ха! Смешные люди! И отправили куда-то… Сто первый километр, да! А в будущем я буду путешественницей во времени! Алисой-путешественницей - так меня будут звать. Меня будут любить. Очень многие будут любить! - Она вдруг упала на колени и, молитвенно сложив руки, пропела, - благословенно время!

- Скажи мне, краснокожий брат, - Шарапов обратился к индейцу, - что со всеми нами происходит?

Индеец вновь затянулся, выпустил несколько колец дыма и вымолвил:

- Это элементарно, мой дорогой Ватсон! Понимаете, доктор, материальный мир есть не что иное, как выражение нашей воли. А воля - просто способность удерживать внимание на каком-либо предмете. Вот и все. Мы создаем мир сами, никто не делает это за нас.

- Помилуйте, Холмс, но ведь внутренний мир у каждого свой, а реальность объективна. Вот этот графин на столе, он материален и для меня, и для вас!

- Мой дорогой доктор, поймите, наконец, что графин - не более, чем наша с вами договоренность. И учтите, что и мы сами в этом мире материальны. А значит - являемся совокупными продуктом чужой воли. Вы, или то, что вы считаете собой - это то, что создано волей всех, кто вас знает. Ваших родственников, друзей, моей, а теперь и вот ее, - Холмс показал на раскачивающуюся в такт какой-то внутренней мелодии Калугину. Это и формирует нашу всеобщую реальность.

- «Жизнь - это сон, но кто сказал, что ты спишь, а не снишься», - процитировал Ватсон.

- Именно! Именно, мой дорогой доктор. И все мы можем получить доступ к тому информационному слою, где содержится ответ на наш вопрос. Вы можете легко узнать, что происходит в этом странном месте - на тридцать шестом градусе западной долготы. Где даже миелофон не имеет ровно никакого смысла, ибо здесь никто ни о чем, кроме порки, не думает. Закройте глаза и просто впитывайте!

Ватсон закрыл глаза, и вдруг… какая-то неведомая сила заставила его встать. Он прошел несколько шагов в направлении находившихся неподалеку зарослей и сделал кому-то невидимому знак рукой. В зарослях внезапно заиграл оркестр. Ватсон, повернувшись к Холмсу и миссис Хадсон исполнил несколько замысловатых танцевальных па и запел приятным баритоном:

Весь покрытый зеленью, абсолютно весь
Остров невезения в океане есть
Остров невезения в океане есть
Весь покрытый зеленью, абсолютно весь

Там живут несчастные лано-дикари
На лицо ужасные, добрые внутри
На лицо ужасные, добрые внутри
Там живут несчастные лано-дикари

Вскочивший на ноги Холмс начал пританцовывать, а миссис Хадсон закрыла лицо руками и внезапно расхохоталась:

- Чушь! Боже, какая же это чушь!

Не обращавший на них ровно никакого внимания Ватсон продолжал свой эстрадный номер:

Крокодил не ловится, не растет кокос
Ланчи богу молятся не жалея слез
Ланчи богу молятся не жалея слез
Крокодил не ловится, не растет кокос!

Несколько ослепительных блондинок выскочили из зарослей за его спиной и начали пританцовывать, артистично размахивая кавалерийскими хлыстами.

Смеющийся Холмс покачал головой и промолвил:

- Да! Тридцать шесть градусов западной долготы…

- А водка должна быть сорок градусов, а не тридцать шесть, это во-первых, - поправил Холмса доктор, - а во-вторых, бог его знает, чего они туда плеснули! Вы можете сказать что им придет в голову?

- Все, что угодно! Любая чушь! Ведь все вот это… это же чушь? - спросила с надеждой миссис Хадсон.

- Чушь! - покорно согласился Пятачок и, опрокинув стопку, упал розовым рыльцем в салат.

_________________
Бисер есть? А если найду?

Отлично! Мой фаворит.

Я всегда такой Штирлиц на грани провала!
Спасибо за удовольствие)

Супер!!! От меня автору тоже огромное спасибо!
Алиса Селезнева была одной из моих самых первых тематических фантазий в молодости! Может быть даже и самой первой,уже не помню.Что-то в ней было такое немного сабмиссивное и хотелось ее помучать. Но в своих фантазиях я порол ее не сам,а смотрел на это со стороны.
И еще я потом встречал чем-то похожую на нее девушку,которая тоже во мне будила совсем не ванильные чувства.
Очень рад,что серые уши автора снова возникли на литературном горизонте.

Не понял - где обычные крики критиков про постмодернизм?

"Девчонка обвела комнату непонимающим взглядом и понуро уставилась в пол".

Кто? Алиса? Понуро? Чушь, господамы!

_________________
Бисер есть? А если найду?

Интересно потом будет узнать у автора - он диалоги собственноручно "списывал" с кино, или копировал со сценариев? Набивать такой объем "цитат" самому - за это надо отдельный приз.

Не будь это на конкурсе, читатель в моем лице остановился бы, ибо название и первый абзац очень хорошо коррелируют друг с другом.

Чушь

- Это какая-то чушь! - Доктор Ливси в недоумении пожал плечами. - Мы не можем понять ни где мы находимся, ни то, как, черт возьми, мы здесь очутились. Капитан Смоллетт, у вас появились какие-нибудь догадки?

Дальше пурга продолжилась. Герои Стивенсона пропали с радаров, зато поперли фашисты вперемешку с неожиданно забитой и слабой Алисой, Жегловым, Калугиной и т.д. Финальный кабан Пятак в салате в очередной раз заставил вспомнить название этого прекрасного рассказа.

Но в остальном автор просто молодец! Темы свиней и ганджубаса раскрыты, и конкурсную тему… мда-а-а…
Обнимашки!

Автору!

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

Чуть не перепутал.
Так вот, я в свои 18 лет зачитывался "18-го мнговение весны или как спасти Ёжика!".
Так вот- Автор не надолго ушёл от этой Классики Моей Молодости!
Большое Спасибо Автору!
Эх... Молодость...