Клуб "Преступление и наказание"

Я курю на остановке трамвая, пережидаю дождь. В поле зрения возникает невысокая фигура неопределенного пола и возраста в водонепроницаемой куртке с затянутым под подбородок капюшоном. Фигура на миг замирает, всматривается мне в лицо и заходит под козырек остановки.

- Прошу прощения, у вас не будет сигареты?

Голос звонкий, мальчишеский. Лицо скуластое в веснушках.

- Тебе лет-то сколько? - интересуюсь я, - Курить не рановато? Ох, извините, что на "ты"...

Из-под капюшона выныривает русая шевелюра, и ее обладательница преспокойно усаживается рядом.

- Ничего страшного, - заверяет меня девушка, мгновение она теребит рукав своей куртки, - А сигареты у меня свои есть, - девушка вытаскивает пачку и закуривает, - Это я так, искала повод познакомиться.

- Ну что ж, пусть так, - пожимаю я плечами, - Сергей.

- Светлана, - Светлана протягивает ладонь, и я касаюсь продрогших пальцев, - Не узнали? Мы ведь уже виделись.

- Точно, - соображаю я, - И кажется, совсем недавно. Только где?

- Шутите? Или правда не можете вспомнить?

- Не могу. Правда, - я все ломаю голову, где.

- Какой рассеянный молодой человек, - Светлана улыбается и выпускает дым по диагонали вверх, - В сущности, это не так важно. Какой номер ждете? Далеко собрались?

- Да никуда я не собираюсь. Искал, где от дождя укрыться.

- А я рядом совсем живу. В той башне, - Светлана кивком указывает направление, - Обожаю курить, а вы?

- Да мне как-то все равно, - снова пожимаю я плечами, - Привычка. Не могу избавиться.

- Я тоже не могу избавиться, - согласно кивает Светлана, - Хотя и грех большой.

- О! Точно! - вздрагиваю я, - Так это были вы? Точно-точно... У вас без платка совсем другое выражение глаз...

- Да причем тут платок. Вы тоже с тех пор изменились. Хотя прошло всего минут пятнадцать. Просто мы уже не те. Прокатимся? - подъехавший трамвай пригласительно раскрывает двери, и Светлана, без лишних церемоний подхватив меня под руку, увлекает нас внутрь.

Пассажиров немного. Мы садимся, я оказываюсь у окна. За окном все тот же дождь. Капли летят наискось, почти перпендикулярно стеклу.

- Как вообще у тебя с верой дела обстоят? - деловито осведомляется Светлана, - У тебя какой-то потерянный был вид. Ты будто блуждал глазами. И остановился на мне.

- Да, я остановился на тебе... Ничего, что на "ты"? Хотя вы первой начали...

- Да конечно на "ты" давай. Мы ж единоверцы с тобой. Или нет?

- Даже не знаю...

- А чего тут знать? Ты как вообще там очутился, случайно с улицы зашел?

- Нет-нет, я регулярно там бываю...

- Конечно. Я давно обратила внимание. Стоишь одинешенек. К исповеди не ходишь. Поклоны не кладешь. Давно думала пообщаться. И вот, наконец, хватило смелости подойти. Хотя ты сам виноват. Буквально испепелил взглядом. Не смотри так больше, ладно?

- Могу вообще в окно смотреть, - смеюсь я и перевожу взгляд.

- Да. Лучше в окно. Пока стесняюсь что-то.

Мы молчим под стук колес. "Рынок" - объявляет остановку машинист.

- Рынок, - повторяет Светлана, - Бываешь тут?

- Нет. Я вообще впервые все это вижу. Никогда тут не проезжал.

- Все когда-нибудь бывает в первый раз, - усмехается Светлана, - Так чего ты там забыл, сознавайся.

- О, это такой личный вопрос...

- Боишься? Не доверяешь? Зря. Я пойму.

- Мне не хотелось бы при всех...

- Да тут полтора человека. Думаешь, кому-то есть дело? Хотя ладно. Всему свое время.

Светлана вздыхает и смотрит на свои колени.

- Действительно, что это я. Пристала к человеку как банный лист. Мешаюсь на твоем пути. Тебя, наверное, дома ждут. Или ты один живешь?

- Нет, не один. Втроем.

- С предками?

- С друзьями.

- Вон оно как. Интересненько. Ладно, не буду выпытывать.

- Конечная, выходим, - кричит, оглянувшись на нас, машинист из кабины.

- Конечная? - удивляюсь я, - Так скоро?

- А ты приглядись повнимательнее. Тут не живет никто. Пошли, нас ждут.

Светлана забирает мою ладонь в свою, встает, и мы выходим. Разнимать руки неохота, пальцы Светланы как-то очень органично сплетаются с моими - снаружи сыро, ветер, и, наверное, нам обоим приятно тепло наших рук. Мы озираемся.

- Новый квартал, - объясняет Светлана, - Жильцы пока не въехали.

И действительно, все какое-то слишком новое, и людей почти нет.

- Светлана! - с удовольствием произношу я имя новой знакомой, - Ты лучше о себе расскажи! Чем живешь, увлекаешься.

- Да ничем особо не увлекаюсь, скучный я человек. На работу езжу пять дней в неделю. Зарядку делаю. Зимой на лыжах хожу. Летом в речке купаюсь. Молюсь. Причащаюсь. Это круглый год, - Светлана коротко усмехается.

- Любимого мужчины нет?

- Сразу к делу, да? Заметь, ты первый начал. О, черноплодка!

Мы минуем редкий забор, из-за которого к нам тянутся ветви, сгибающиеся под тяжестью темно-синих гроздьев. Светлана набирает ладонь ягод и разом отправляет горсть в рот.

- Угощайся! - предлагает она, прожевав, - Набрать тебе?

- Нет, спасибо.

- На здоровье. Страшно, да? - Светлана закатывает глаза и демонстрирует до отказа высунутый иссиня-черный язык, сопровождая гримасу похожим на змеиное шипение звуком.


***

Спустя два часа мы сидим у Светланы на кухне. Дождь усилился, и Светлана пригласила к себе переждать непогоду.

- Не молчи, - просит Светлана, - Я тебя пригласила, чай налила, рубашку сухую дала. Расскажи что-нибудь.

- Светлана, а можно я окно закрою? Отвлекаюсь на стук капель. Да и холодно что-то.

Светлана сидит у окна и сама его закрывает.

- Сейчас, сейчас, - бормочу я, - сейчас расскажу... Скучно сидеть в тишине, да?

- Мне никогда не бывает скучно, Сергей. Хотя я скучный человек, с собой мне не скучно. Я за тебя беспокоюсь. Вдруг тебе скучно?

- Нет, нормально. Мне почему-то действительно хочется о многом рассказать...

- Ну да, - кивает Светлана, - я чувствую. За чем дело стало? Смелее.

- В общем, впервые в этот храм - да и вообще в храм, раньше-то я только в детстве в церкви бывал с родителями - я пришел полгода назад. Точнее, меня привела подруга, идея была ее. Мы употребили одно вещество...

Светлана нахмуривается, и я пытаюсь понять - то ли ей невдомек, о чем речь, то ли услышанное ей не по душе, то ли она просто сосредоточенно меня слушает. Во всяком случае, словесно она никак не реагирует, в разговоре виснет пауза, и я продолжаю:

- Одно вещество. Неважно какое именно. Мы были в гостях в спальне наших друзей, между нами ничего не происходило, даже на уровне прикосновений, но мы были единым целым, понимаешь? Это началось как телепатический контакт, мы по очереди произносили вслух то, что другой подумал секундой раньше, но потом нам и это стало ни к чему, настолько оказалось все понятно, кристально чисто. Понятно друг про друга... И вообще про всё. Садилось солнце. "Выйдем-ка прошвырнемся" - предложила подруга. Мы вышли в парк, где, кажется, радовались каждому дереву. "А куда мы теперь пойдем?" - спросил я. "В церковь, - предложила она, - Я тут знаю одну. Православный собор. Очень сильное место. Вскроет на раз". И мы пошли, и пришли как раз к началу вечерней службы - случайно совпало. Но ничего случайного нет. То, что я там испытал - наверное, самое дорогое для меня воспоминание из всех, самое важное, я должен поделиться во всех деталях...

- То-то я смотрю, ты странный какой-то, - перебивает Светлана, - Небось и сейчас под какой-нибудь гадостью.

- Нет-нет, не подумай, я очень редко, почти никогда, разве только само идет в руки... Ты поняла, о каком я веществе, да? Тоже есть такой опыт?

- "Опыт", ну ты даешь. У меня нет такого опыта. Хватило впечатлений со стороны. У меня в родном городе знаешь сколько знакомых поумирало, сколько по тюрьмам сидит? От таких опытов.

- Нет-нет, это другой класс веществ, ты просто не знаешь...

- Нда, ошибочка вышла, - скрестив руки на груди и просунув ладони себе под мышки, сдержанно сетует Светлана, - Не поняла с кем связалась. Думала, нормальный такой у парня духовный интерес. А вот поди ж ты. Чего в храме-то забыл? Иди нюхай клей в подъезде!

- Наоборот, мне стала интересна вера, стало интересно, как добиться аналогичных состояний без посторонней помощи, - бормочу я, уперев локти в стол и придерживая пальцами виски.

- Каких еще состояний, о Господи, - воздев руки к потолку и будто намереваясь стиснуть напряженные пальцы в кулаки, вопрошает Светлана, - Без какой такой посторонней помощи? Интересно ему стало...

- Бог есть любовь. И я ищу любви.

- Любовь, ага, щас. Про страх Божий слышал? Про грехи? Вот зуб даю, Сергей, что ты уже нехило поплатился за эти свои "состояния", - Светлана поднимается с табуретки и вырастает на расстоянии вытянутой руки, - Подруга-то где твоя? Почему с тобой не ходит? Ей, по ходу, хватает посторонней помощи?

- Светлана! - я тоже встаю из-за стола, - Я вижу, мы по-разному смотрим на вещи. На Бога, на мир! Нам не о чем спорить. Каждый останется при своих. И моя личная жизнь, между прочим, нисколько тебя не касается!

- Гляди-ка, пробрало, - усмехается Светлана и возвращается на табуретку, - Щипцами подробностей я из тебя не тяну. А спорить нам действительно не о чем. В вопросах веры ты абсолютно ни хрена не соображаешь, прости уж за прямоту. Не ходи туда больше. Удолбанный не ходи, трезвый не ходи. Запретить тебе, к сожалению, не в моей власти... Но не смей там со мной здороваться. И смотреть как сегодня не смей, понял?

- Понял, - я тоже сажусь на место и смотрю в стену, - Прости. Ты задела за живое. Мы действительно больше не вместе.

- Вместе-не вместе, меня не касается. Забудь дорогу! И не читай ничего на эту тему, не интересуйся, с верующими не общайся. Мало ли на свете интересностей, чем другим займись.

- Светлана, но почему? - искренне недоумеваю я, - Разве ворота в храм открыты не для каждого?

- Тебя гордыня жрет, ничего не видишь кроме себя. Я-то знаю, хоть и не пробовала, что за чудеса творят твои наркотики. Человек теряет почву под ногами, себя любимого ставит во главу угла. Это и так нам всем свойственно, а тут уж совсем с катушек слетаешь, начинаешь жить и руководствоваться галлюцинациями своими дебильными. Ты вообразил, что можешь эдак с Господом запанибрата, по плечу постучать, парой ласковых перекинуться? Ну берегись, по полной огребешь.

- Да такой ли уж это великий грех? - пускаюсь я в рассуждения, - В библейские времена и веществ-то не было таких в природе! А хоть бы и были! В чем грех? Я правда не пойму. Молиться никому не мешали, пришли спокойно, тихо постояли, ушли. В чем грех? Объясни!

- Изволь, - Светлана встает с табуретки, вытягивает руки вдоль пола и делает два глубоких приседания, после чего открывает окно, закуривает сигарету, берет в руку пепельницу и курит стоя, выдыхая дым в сторону окна.

- Попа затекла. Засиделась я тут с тобой, - говорит Светлана и долго молча курит, и продолжает говорить только после того как расплющивает окурок в пепельнице, - Итак, Сергей, какой же, по-твоему, самый страшный грех? - Светлана, оставаясь стоять, ставит пепельницу на стол, упирает кулаки в бедра и смотрит куда-то поверх.

- Самый? Убийство, наверное. Оно непоправимо...

- Все непоправимо. А знаешь почему ты так ответил? Тебе просто слабо. Кишка тонка убить.

- Да нет, мне не слабо, скорее неохота. Убивать неохота, мстить неохота.

- Ну ты молодец, что тут сказать. Ты знаешь, а я убила бы. Из детства пару персонажей. Вот этими вот руками, - Светлана секунду безразлично смотрит на свои руки и садится обратно.

- Так ведь грех, Светлана.

- Да, ты прав, - грустно соглашается Светлана, щурясь и будто высматривая что-то за окном, - Хотя нет, - соображает она, поразмыслив, - Вот если прям совсем уродов, тогда не грех. Есть одно такое место в Писании. Нет, Сергей, - продолжает она рассуждать, - Величайший грех - не убийство. Величайший - гордыня. И лень. Два величайших греха, - Светлана замолкает, будто оценивая собственные слова, - Вот сознайся - посуду, бывает, оставляешь с вечера немытой?

- Издеваешься? Убить не грех, посуду оставить - грех? Такая она, твоя вера?

- Прости, что сменю тему, но это срочно требуется выяснить. Тебя мать с отцом пороли? Хотя не отвечай. Я и так вижу, что нет.

- Нет, конечно. Еще чего.

- Нда. Пропащий ты человек. А по-другому как-нибудь наказывали?

- Что-то не припомню.

- Нда. Все понятно с тобой. А они знают, что ты наркоман?

- Я не наркоман.

- Боже, я забыла с кем говорю. Какой же наркоман согласится с тем, что он наркоман... Ну хорошо, Сергей. Тебя не наказывали. Ты, наверное, думаешь, что тебе повезло - пусть так. Но других-то! Другим - ты знаешь, за какие такие прегрешения достается, малолеткам несмышленым? По сути, за мелочи! За тарелку разбитую, за домашку неприготовленную. Пустяк, казалось бы! Простить бы да забыть! Так нет, кого в угол, а кому и ремня перепадает, да хорошенечко так, и раз, и два, и три. И только потом прощают. Вот чего ради, скажи на милость? Такие-сякие, нехорошие мама с папой, да? Дитятко свое не ценят, измываются над бедненьким?

- Да уж не без того, надо полагать. Если вообще остались такие люди.

- Остались, куда они денутся. Кого любим, с того и спрашиваем, запомни раз и навсегда, пригодится. Ребенок пусть обидится, разревется - раз, другой, третий, зато работать над собой приучится. Страсти обуздывать, низменному не потакать. Все большие проблемы начинаются с маленькой оплошности. "Я не хотел, я нечаянно, я больше не буду"... А потом это входит в привычку. Ребенок, не осознающий долга перед родителями, когда вырастает, забывает долг перед Богом. Показатель психологического возраста - в первую очередь, степень ответственности; взрослый - значит, ответственный. Бытовые мелочи - посуда, тарелка - просто наглядная иллюстрация. Куда страшнее душевная лень, наплевательство на самого себя. Хороший сын благодарен родителям за наказание, взрослый возносит Господу хвалу за удары судьбы.

Светлана, уставясь перед собой в одну точку, чеканит как по-писаному. Я все намереваюсь возразить, но внезапно теряю нить разговора, проваливаюсь будто в транс - и сама Светлана, похоже, в трансе, глаза искрятся, тело мелко вибрирует - хотя, наверное, эта вибрация - уже плод моего разгулявшегося воображения. Неожиданно ситуация становится нестерпимой, напряженность все нарастает, мне хочется свести на нет этот источаемый Светланой жар, который, слегка обдав, вот-вот поглотит меня целиком, и я, оставаясь сидеть на месте, четко вижу, как встаю со стула, быстрым и выверенным движением ладони зажимаю Светлане рот, валю ее с табуретки на пол, сажусь на нее сверху, начинаю душить, вижу ужас у нее в глазах, но моя хватка не ослабевает, я ликую, и на смену ужасу в глазах Светланы является безразличие, Светлана, похоже, теряет сознание, лицо бледнеет, наружу лезет язык, черно-синий, будто в рябиновом соке...

- Эй, что с тобой? Опять ты так смотришь... Я же просила! - Светлана пристально вглядывается мне в лицо, - О чем ты думал только что, а ну-ка признавайся.

- Каких-то ужасов поневоле напредставлял... Будто задушить тебя пытаюсь... Прости. Это вышло само собой, - честно докладываю я.

- Ну да, - Светлана, кажется, совсем не удивлена, - Потому что на самом деле ты согласен с каждым моим словом. Просто это слишком горькая для тебя истина. И тебе ничего не оставалось как наброситься на меня, за неимением лучших аргументов. А говоришь, убивать никого неохота.

Мы молчим. Закуриваем. Курим в тишине.

- И не только для тебя это горькая истина, - продолжает Светлана, - Почти никто не в силах этого вынести. Не в силах сознаться самому себе, что когда-то сбился с дороги. Люди, увы, инфантильные идиоты. Наркоманы, как ты. Просто наркотики бывают разные. Кто химией травится, кто новостями из телевизора. Вот мы с тобой сидим на кухне в городе Москве. Город, блин, герой. Восемнадцать, что ли, миллионов человек населения. Восемнадцать миллионов идиотов. Тебе не страшно?

- Знаешь, Светлана, и меня иногда посещают такие мысли. Только я стараюсь давать им отпор. Люди-то чем виноваты? Это со мной, наверное, что-то не так.

- С тобой, возможно, и не так... Пойми, они разучились просто жить, они забыли, каково это - дышать, ходить ногами по земле, радовать Создателя. Детьми знали малыми, потом забыли. И вспоминать не желают. Мало им того, что есть, трудностей подавай, проблем! А потом сами жалуются на эти проблемы - по секрету всему свету, куда деваться от самих себя не знают, а надо мужество иметь судьбу свою принимать, благодарным за любые невзгоды быть, глаз от Бога не прятать! Любишь Гребенщикова?

- Гребенщикова? Мы не знакомы...

- "Не прячь от Бога глаза, а то как он найдет нас?" Хорошо как сказано, да? И еще у него в тему есть, щас-щас, о, вспомнила: "Кто сказал, что мы не можем стать чище?" Действительно, кто?

- Не особенно люблю, сказать по правде. Слишком уж благостный какой-то. Впрочем, возможно, это только имидж...

- Благостный? Не сказала бы. Чертей гоняет будь здоров. Я даже на концерте у него была. Один раз. Колоссальный получила заряд.

- Не знаю-не знаю. У меня другие эстетические предпочтения.

- Да ясно. По тебе заметно. Наверняка какой-нибудь мрак беспросветный.

- Ну, у меня широкий кругозор.

- Я не сомневаюсь. Так вот... Слушай, ты как насчет поесть? Я чего-то вся изголодалась, - Светлана делает пару шагов в мою сторону, распахивает дверцу низенького холодильника и присаживается на корточки, - Так, понятно, полтора помидора. Подождешь меня? За картошкой сгоняю. Будешь картошку?


***

Я один. Дождь закончился, показывается солнце. Я выхожу из-за стола, смотрю в открытое окно, щурюсь на свет, делаю два глубоких приседания, вытаскиваю из пачки сигарету, подношу зажигалку и закуриваю, взяв пепельницу в свободную руку.

Стоит раз затянуться, как меня осеняет, что совсем недавно весь этот же набор действий проделала у меня на глазах Светлана. Усмехнувшись, я продолжаю, уже сознательно, представлять себя на ее месте. Вот напротив сидит воображаемый гость. А вот я разгоряченно что-то доказываю, увещеваю, цитирую, провожу в воздухе рукой с дымящейся сигаретой...

- Гребенщикова любишь? Чертей гоняет будь здоров! Кто сказал, что мы не можем стать чище? - громко, подражая Светланиной интонации, восклицаю я, встречая каждую из этих реплик безудержным внутренним хохотом. Так, что теперь? Телесная память опережает мысль, я сажусь на корточки и открываю холодильник. Все правильно: одинокое блюдце, на нем - полтора помидора. Большие, красные.

Я закрываю холодильник и сажусь на стул.

Звук поворачиваемого ключа из передней, и я вздрагиваю с чувством, будто меня застали врасплох, будто Светлане откуда-то уже известно о том, как я, воспользовавшись кратким одиночеством, прилежно копировал ее повадку.

- Помочь? - я выхожу в коридор и принимаю у Светланы из рук тяжелые пакеты, - Ух, тяжесть... Пошли бы вместе...

- Не люблю чувствовать себя обязанной, - Светлана вешает куртку на крючок, проходит в ванную, моет руки.

- Любишь в мундире? Чистить неохота, - Светлана споласкивает под краном картофелины и помещает в кастрюлю. Щелкает ручкой плиты, конфорку опоясывает оранжево-голубое пламя; с сигаретой во рту Светлана нагибается к конфорке, опаляет волосы, быстро подается назад, прихлопывает искру у виска, садится на табуретку и молча курит.

Странно, я так ждал ее возвращения, а теперь, когда Светлана снова тут как тут, я будто вспоминаю заново, что мы едва знакомы, что мы друг другу, по сути, никто. Откуда отчужденность, откуда внезапный холод? Так хотелось продолжения беседы, а теперь не знаешь что и сказать. Впрочем, возможно, мне только так кажется. Мирно побулькивает кипяток в кастрюле, рядом Светлана затягивается сигаретой. И все-таки мне не терпится разведать обстановку.

- Светлана, - несмело обращаюсь я, - Возможно, ты устала? Мне лучше уйти?

- Сиди, - не глядя в мою сторону, отвечает Светлана с какой-то обреченностью в голосе.

- Я могу тебе еще много о чем рассказать... Чтобы не скучно было сидеть в тишине...

- Валяй, - разрешает Светлана, все так же не глядя.

- Я хотел бы рассказать о своей личной жизни...

- А я все знаю о твоей личной жизни, - Светлана тушит в пепельнице сигарету и наконец поворачивает ко мне лицо, - У тебя ее нет.

- Да, я сам тебе сказал, что мы расстались...

- Да мало ли чего ты мне сказал. Видишь ли, Сергей, к женщине нужен подход.

- Ты мне не доверяешь?!

- Доверяю. Я специально так ответила. Захотела позлить. Видишь, тебя волнует только твоя репутация, кто о тебе чего подумал, как тебя воспринял... А надо уметь отдавать. Как иначе-то? Кто любит, тот любим, кто светел - тот и свят. Воду в ступе толчем тут с тобой пол-дня, я ведь наверняка тебе нравлюсь...

- Да...

- А почему тогда сидишь сложа руки? Почему до сих пор понять не дал?

Светлана поднимается с табуретки и вилкой проверяет готовность картошки.

- Готово.

- Помочь? - спохватываюсь я и подаюсь в сторону плиты.

- Сиди, - Светлана быстро раскладывает еду по тарелкам, ставит тарелки на стол, вынимает из холодильника блюдце с помидорами, режет их на небольшие ломтики, - Приятного аппетита. Негусто, ну да ладно, что Бог послал.

Мы молча едим.

- Спасибо, - я кладу вилку поперек пустой тарелки.

- На здоровье, - Светлана ест не спеша и продолжает говорить в процессе, - Сергей, пойми, я девушка простая, недосказанностей всех этих, двойных смыслов, полунамеков не понимаю - люблю порядок, чтоб все понятно было в жизни, - Светлана доедает и отодвигает тарелку с вилкой от себя подальше, - А ты, Сергей, какой-то непонятный. Давай сменим тактику. Давай начистоту. Говорю как есть: нравишься ты мне! Я тебе тоже, сам признал только что. Так действуй! Покажи на что способен!

От этой декларации бесхитростности мне хочется забиться под стол и сгруппироваться так, чтобы занять в пространстве как можно меньше места, но я, конечно, этого не делаю и просто остаюсь сидеть где сижу.

- Ты говоришь, я тебе нравлюсь, но чем? Один из миллионов идиотов...

- У тебя очень классная спина. Я внимание обратила, когда ты рубашку переодевал. И плечи. И профиль такой интересный. Губы, рот. А то, что в голове бардак - не беда. Наверстаем. Презервативы есть с собой?

- Нет, откуда...

- И у меня нет. Сгоняй купи. Супермаркет из подъезда направо.

Я выхожу на лестницу, а Светлана, замерев на пороге с полуоткрытой дверью, провожает меня взглядом. Лифт, похоже, не работает, и я спускаюсь с четвертого этажа пешком. Навстречу, шаг за шагом, держась за перила, поднимается пожилая женщина, она улыбается Светлане, и та в ответ с ней здоровается. Мелькает слабая надежда, что это ее родственница - мать или бабушка, что она живет с ней в одной квартире, и значит, наш план отменяется. Я даже успеваю уловить между Светланой и этой женщиной небольшое портретное сходство. Впрочем, по интонации, с которой Светлана здоровается, сразу очевидно, что это просто соседка по дому, что ей в другую дверь - и, действительно, Светлана выходит на площадку, берет женщину под локоть и помогает ей одолеть очередной пролет. Во дворе - свежий воздух и детские голоса на площадке; за домом - станция метро и оживленный проспект, и вместо похода в супермаркет я огибаю только что покинутый дом, и вклиниваюсь в людской поток; недавние пассажиры трамвая чуть ли не наперегонки спешат пополнить ряды пассажиров метро, и я иду вместе с ними, к спуску в переход с разгорающейся в занявшихся сумерках большой буквой "М".

У спуска я замираю. Люди снуют вверх-вниз, но сегодня выходной, и в вагонах, скорее всего, довольно-таки просторно. Мне хочется присоединиться к этим незнакомым людям, спуститься на станцию, уехать и никогда не возвращаться. Почти минуту я всерьез обдумываю такую возможность. Но в памяти с каждым мигом все живее события недавнего прошлого, мысленно я переношусь к Светлане на кухню и вижу ее такой, какой только что оставил - босую в черных обтягивающих джинсах и свободной майке почти без рукавов, когда-то темно-зеленой, но вылинявшей от множества стирок, за складками которой почти не различается грудь - зато прекрасно видны крепкие, почти как у мужчины, голые мускулистые руки; общее несколько брутальное впечатление усиливается отсутствием макияжа и украшений - ни серег, ни колец, ни браслетов - только на шее шнурок от крестика. И, в то же время, этот детский взгляд и звонкий голос, эта копна волос...


***

- "Розовые в пупырышках с ароматом ванили" - вслух разбирает Светлана шрифт на упаковке, - Твои любимые?

Мы все так же за столом на кухне.

- Какие были, - угрюмо отзываюсь я.

- Да ты не стесняйся. Действуй, - щелчком Светлана посылает упаковку по столу в мою сторону, - Ну чего ты опять завис? Представь, что я - твоя подруга-наркоманка. Как это у вас обычно происходило? Ах да, видимо по трезвяку никак... Ну, тут уж я ничем помочь не могу, не располагаю, так сказать, - в который раз Светлана закуривает.

- А хочешь, покажу как надо? - предлагает вдруг Светлана спустя пару кратких затяжек, - Хочешь знать, чего женщина ждет от мужчины? Ну-ка погоди-ка...

Светлана поспешно впечатывает в пепельницу недокуренную сигарету, быстро выходит, закрывает за собой дверь, но тут же открывает и заходит.

- Так, это че, в натуре?! - басит Светлана, нависнув надо мной, уперев кулаки в бока, - Это че ваще, ты тут какого хрена сидишь без дела? - Светлана приподнимает со стола тарелку и тычет мне ей в лицо, демонстрируя подсохшие следы от картошки, после чего швыряет тарелку обратно на стол, да так, что едва не разбивает, - Неряха, бездельница, только и знаешь что штаны протирать в соцсетях!

Первую секунду я ошарашен этим нежданным напором и мне действительно делается несколько не по себе.

- Ну же, подыграй мне, - шепчет Светлана и заговорщицки подмигивает.

Я что-то виновато бормочу в свое оправдание, одновременно удивляясь, до чего легко дается роль.

- Ладно уж, прощаю, так и быть, но в следующий раз получишь взбучку, фингал на пол-лица поставлю, понятно? А теперь вставай-ка раком, я тебя хочу. Да, прямо здесь!

Я поднимаюсь со стула, Светлана берет меня за плечи, разворачивает к себе спиной и похлопывает ладонью мне по животу, предлагая нагнуться; я облокачиваюсь на стол.

- Вот так, вот так, вот так, - приговаривает Светлана, стукаясь об меня сзади в такт своим словам.

- Вот так, вот так, вот чего ты заслуживаешь, вот как с вами со всеми надо обращаться, - Светлана, кажется, немного утомилась от своих стараний и уже готова выйти из игры, но напоследок расхрабрившись, касается меня между ног.

- Ого! - Светлана приятно удивлена, - Значит, такое не только девочки любят? Подумать только... Так ему же тесно, давай-ка на волю выходи, - Светлана расстегивает мне ремень, нашаривает пуговицу, я отстраняю ее руку и сам растегиваю джинсы, а Светлана стягивает их вниз.

- Так. Ну-ка повернись. Рубашку приподними. Какой, однако, красавец. А можно погладить?

- Да, - едва дыша, позволяю я и уже мечтаю о прикосновении, как у Светланы вдруг звонит мобильный телефон. Быстрым движением ладони она велит мне одеться, как будто на том конце нас могут не только услышать, но и увидеть, я поспешно привожу себя в порядок, но Светлана, похоже, успела забыть о моем существовании - она садится на свое место у плиты, кладет ногу на ногу, а свободной рукой подпирает голову, закрывая ухо, хотя на кухне тихо и спокойно.

- Здравствуй, мама, здравствуй, дорогая, - говорит Светлана через паузы, - Да-да, все хорошо. Все как всегда...

Минут за пять окончив разговор, Светлана откладывает в сторону телефон и молча смотрит в стену.

- Плохие новости? - осторожно спрашиваю я, - Ты помрачнела...

- Зажги свет, справа от тебя, сколько можно в потемках.

Я щелкаю выключателем, и при свете еще очевиднее, до чего Светлана расстроена.

- Точно все в порядке? Точно ничего не случилось? - допытываюсь я.

- Ну да. Все как всегда.

- И ты всегда так расстраиваешься?

- Ну да.

Мы долго молчим. Светлана вытаскивает из пачки сигарету, вертит в пальцах и откладывает на стол незажженной - рядом с сотовым.

- У вас проблемы? Плохие отношения? - аккуратно пытаюсь я выяснить.

Светлана тяжко вздыхает.

- Ну да. Можно и так сказать.

- Прости, я могу не расспрашивать...

- Просто зверею, как слышу этот голос. В детстве боялась. Сейчас ненавижу. И тогда, и теперь. И люблю в то же время. И она. Говорим друг другу черт знает что... Пустые формальности. Тошно, деваться некуда. Только молитвой и спасаюсь. Молю о милости, молю избавить от гнева. Ну и за нее молюсь, чтобы хорошо все было, с здоровьем там, все дела. Черт, вот так всегда, - Светлана поворачивается в мою сторону, - Взбрело позвонить в самый подходящий момент...

- Светлана, если я могу как-нибудь помочь...

- Можешь. Иди домой. Мне надо одной побыть.

- Хорошо, я уйду, но...

- Иди-иди. Как-нибудь увидимся. Приподними-ка рубашку... Красивый ремешок. Вот такой же примерно и у нас был в детстве. Его, правда, никто никогда не носил. Он для другой цели предназначался, ну, ты понял. Как огня боялась, как резаная орала. У отца-то рука потяжелее, но и отходил быстрее, а мать уж как возьмется - не утихомирится, пока совсем из сил не выбьется. Иногда оба за меня брались, в особых случаях. Один держит, другой дубасит. Устанут - меняются.

- Светлана, - робко возражаю я, - Но ведь ты сама... Сама говорила пару часов назад...

- Да-да, - кивает Светлана моим мыслям, - Они хотели как лучше. Тем более, пай-девочкой я не была, отнюдь. Но Бог справедлив. А они были справедливы далеко не всегда.

Светлана напряженно замирает и вот-вот заплачет. Кажется, этому препятствую только я.

- Иди, - просит она, поборов исказившую лицо гримасу, - Иди, не обижайся. Телефон свой оставь, позвоню.

Я спускаюсь в переход с горящей "М", но уже не предвкушаю от поездки ничего хорошего, мысленно я со Светланой, и, кажется, стоило захлопнуться входной двери, как я начал скучать, начал не находить себе места.

Ух ты!
Проду! Проду!хоть бы и через 3 месяца, угу.
Upd: и если по замыслу прода вообще предполагается.

_________________
Следите за фигурой, где Игрок я;
Лай, плеть, перешибая лицепальмы!
А.Е.М.

Если "прода" - это продолжение, то всё творчество Фейерверка - продолжение этого рассказа или, наоборот, этот рассказ есть приквел ко всему, что Фейерверк написал. Открывайте любой его рассказ и читайте.

Expat, ник мне как будто примелькался слегка,что-то даже уже читал как будто... и в таком случае, совсем уж не могу с Вами согласиться. Тогда уж даже Вы везде пишете один и тот же иероглиф, если так воспринимать. Точнее - так же само давно не пишете.
Ждём комментариев ТС, короче говоря. Я нахожу историю глубоко индивидуальной, зародившейся.
(Если что, поиском по постам юзера пользоваться умею, спасибо).
Upd: точно, я же помню его по конкурсному рассказу, а не по чему-то, написанному от собственного ника...ой, не, ну что Вы... какой приквел?!

_________________
Следите за фигурой, где Игрок я;
Лай, плеть, перешибая лицепальмы!
А.Е.М.

Рад, что читаете. Да, я множество текстов посвятил этим персонажам, из нескольких периодов их многолетних взаимоотношений, потому и ведут они себя в разных рассказах несколько по-разному.