Клуб "Преступление и наказание"

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

7.

Полина тяжело, даже как-то обреченно вздохнула... и высказала то, что от нее требовалось по сценарию этого странного спектакля.

- Господин Доктор! – сказала она. – Я... я вынуждена напомнить Вам еще об одном документе, который хотела получить от Вас...

Девушка на секунду запнулась, и с трудом закончила:
- ...моя госпожа.

Крайние два слова она произнесла едва ли не через силу. И с раздражением, и даже какой-то обидой подумала о том, что миссис Фэйрфакс наверняка предвидела все это ее смущение и прочие эмоции, максимально эффектные, убедительные в своей естественности. Мысль эта была девушке крайне неприятна. Впрочем, в следующее мгновение, продолжение их бредового диалога отвлекло ее и заставило отыгрывать предписанную ей роль спектакля точно так, как это предполагалось изначально.

- Я Вас слушаю! – молодой Эскулап был сама любезность.

- Предыдущий управляющий, отправляя меня к госпоже Фэйрфакс, снабдил меня рекомендательным письмом, - Полина высказала все это сбивчивым голосом, краснея и пряча глаза от своего весьма благородного и доброжелательного собеседника. И она все сильнее испытывала чувство стыда от того, что была вынуждена делать. Вернее, говорить...

- Ну что же, - молодой мужчина, уже снявший белый халат, всем своим видом подтвердил правильность этого обычая деловой практики, - с его стороны это было не лишено определенного смысла.

- В нем меня отрекомендовали как особу, склонную к неповиновению, строптивую и склонную к неподчинению воле своих владельцев, - Полина почти буквально процитировала строки, написанные тем самым мерзавцем. Да-да, она их запомнила! На всю жизнь! - Управляющий рекомендовал меня...

Полина на секунду замолчала, справляясь с волнением, а после продолжила.

- Он рекомендовал отправить меня в полицейскую часть и подвергнуть там сечению розгами. Для внушения покорности новой владелице, - Полина знала, что сейчас говорит сущую правду, причем правду вполне для нее уже безопасную, ну, если, конечно, верить исходным заявлениям самой миссис Фэйрфакс! И теперь девушка, с трудом выдавшая из себя финальные слова своего монолога, ожидала бури негодования со стороны своего благородного собеседника.

И буря грянула...

- И что, неужели миссис Фэйрфакс поверила во всю эту злобную чушь?! – кажется, врач уже полон возмущения. Впрочем, это было вполне ожидаемо... И Полина продолжила.

- Матушка-барыня пожелала узнать, сколько ударов, максимально, я смогу выдержать... без вреда для здоровья, - девушка произнесла эти слова уже чуть не плача, но почти твердым голосом. Будто приговоренная к чему-то ужасному, старающаяся не подать виду, как ей страшно. Желающая сохранить свою достоинство даже в такой отвратительной ситуации. – Так, чтобы это было высказано... с точки зрения медицины...

Вот сейчас Полина опять-таки говорила чистейшую правду! Ее госпожа произнесла именно эти слова! Правда, в несколько ином контексте...

- Госпожа Фэйрфакс сказала так: «Чтобы соблюсти все местные обычаи, и в то же время не выйти за пределы гуманизма», - Полина и в этот раз позволила себе абсолютно точную цитату из речи своей хозяйки, снова не уточнив контекст произнесения ею указанных слов.

- И это она называет гуманизмом?! – врач, сидящий за столом напротив девушки, говорящей столь страшные вещи, совершенно неприемлемые и нетерпимые для нормального человека, был полон искреннего гнева и возмущения. – Да с чего это она вообще взяла, что у нас в России есть такой бредовый обычай, истязать ни в чем неповинных, только что приобретенных слуг?!

- Я сказала ей об этом, - Полина по-прежнему говорила правду, причем оглашала в точности то же самое, что она же сама и высказала своей госпоже, пытаясь уклониться от данного ей поручения. Вот только тогда она вовсе не преуспела в защите своей позиции. А сейчас те же ее слова работают совсем иначе!

- И что же ответила наша «госпожа американка», дочь «цивилизованной белой нации»? – тон благородного медика был полон сарказма.

- Что обычай торговать белыми людьми это не меньшая дикость, но это здесь никого не смущает. А значит, и наказание только что купленной служанки на съезжей, для внушения почтения к новым господам, не лишено смысла. С точки зрения местной православной публики.

Полина еще раз высказала в точности то, что ей самой некоторое время тому назад заявила ее госпожа, прямо по дороге сюда, убеждая в необходимости всего этого спектакля. И снова девушка вынужденно умолчала о той убийственной иронии, с которой ее госпожа произносила все эти слова, оскорбительные для слуха цивилизованного человека. Впрочем, для того, чтобы полностью обозначить эту презрительную интонацию, уточнить эмоциональную оценку всех мерзостей рабства, нужно было быть самой госпожой Фэйрфакс! Увы, даже гениальной актрисе это оказалось бы не под силу!

Поэтому Полина смогла обозначить только одну эмоцию. Исключительно свою. Она опустила очи долу, испытывая мучительный стыд от того, что она вынуждена говорить все это своему собеседнику, современному благородному молодому человеку, вызывая у него вполне обоснованную ответную реакцию, а именно, искренний гнев и возмущение.

- Она... Она оскорбляет мою Родину! – молодой врач был полон искреннего возмущения. – Это все... возмутительная ложь!

Увы, если не все, то многое, из высказанного Полиной, пока что всю дорогу оказывалось чистой правдой. Поэтому девушка просто пожала плечами, все еще не поднимая глаз на своего негодующего собеседника.

- Итак, - лицо молодого человека выражало неподдельное возмущение всей этой дикой историей, - эта Ваша «госпожа» желает, чтобы я своей рукой подписал количество ударов по телу... прекраснейшей из российских девушек, той, которую я только что... осматривал?

- Количество ударов, сверх которого меня не смогут наказать в полиции, - тихо, почти шепотом произнесла Полина. Ей было действительно, мучительно стыдно уже отыгрывать эту роль, но она все еще находила в себе силы придерживаться согласованного сценария. – Матушка-барыня сказала, что никто из полицейских не рискнет выдать крепостной сверх того, сколько дозволит дипломированный доктор.

- Какое трогательное доверие к силе медицины! – воскликнул молодой человек. - Тогда извольте же! Я и напишу, и подпишу! Прямо сейчас, не откладывая!

Он выдвинул ящик письменного стола, вынул оттуда свежий бумажный лист, и с грохотом задвинул его обратно. Затем положил бумагу перед собою, взял перо и сразу же, быстро, нервным движением обмакнул его в чернильницу, разбрызгав несколько капель ее содержимого наружу. А потом начал писать, быстро-быстро. И почерк его стал чуть менее аккуратным.

На оформление обещанного документа у молодого врача ушло совсем немного времени. Всего минут через пять, Полина держала в руках еще одно заключение того же рода, но расписывающее состояние ее здоровья, совсем в иных тонах. В тексте сего документа, подробно обосновывался конечный, четкий и недвусмысленный вывод о том, что Полина Савельева никакому телесному наказанию в принципе не подлежит, «ввиду общей слабосильности и опасности подобного воздействия для ее жизни». За той же подписью и с приложением оттиска такой же печати, как та, что давно уже отметилась-покрасовалась и на первой бумаге. А молодой человек при этом взирал на свою визави с чувством глубочайшего удовлетворения блестяще исполненным долгом. Ну, долгом в некоем общем моральном смысле.

В этот самый момент, в дверь постучали. Не громко, а так, чисто символически. И сразу же после этого условно-акустического жеста предупредительной вежливости, дверь отворилась, и в кабинет вошла та самая «любительница гуманизма», что затеяла весь этот спектакль. Она явилась собственной персоной к самому финалу спланированного, рассчитанного и реализованного действа, разыгранного ею как по нотам. Лицо ее обозначало крайнюю степень удовольствия от всего происходящего.

- Ага, вот и бумаги поспели! – констатировала факт прекрасная авантюристка, подходя к Полине и совершенно бесцеремонным жестом отбирая у нее свежеоформленный документ.

С текстом заказанной и полученной бумаги она ознакомилась весьма бегло, странно хмыкнула, иронично взглянула на медика. При этом, молодой человек напряженно молчал, причем, обозначая это свое специфическое бездействие максимально презрительным выражением на лице. Но адресат его жесткого мимического жеста просто прищелкнула пальцами, и тоже, не говоря ни слова ему в ответ на молчаливое презрение, протянула руку к своей помощнице по бытовому существованию и ассистентке по этому спектаклю, требуя выдать ей и предыдущий экземпляр. Полина, все также безмолвно-покорно, повиновалась своей госпоже.

Просмотрев переданное ей, госпожа Фэйрфакс коротко усмехнулась, и совершенно бесцеремонно уселась на стул, вовсе не спрашивая на то никакого согласия у хозяина кабинета, одновременно простым коротким жестом приказав Полине сделать то же самое и рядом. Девушка, естественно, исполнила ее распоряжение, по-прежнему молча.

- Как интересно! – она обратилась к врачу, как и прежде, взиравшему на нее из-за стола с сугубым презрением во взгляде. – Я просто не верю своим глазам! Передо мною сразу две бумаги. Написанные одним и тем же Эскулапом, – надо же, в этот раз она снова совершенно правильно произнесла имя древнеримского бога-покровителя медицины! Кто бы мог подумать, что такое возможно! – Об одном и том же лице, в одно и то же время. В одной из них, лицо, которое осмотрел дипломированный медик, объявляется здоровым во всех отношениях. А в другой бумаге, то же самое предъявленное ему лицо, тот же самый врач объявляет страдающим множеством заболеваний, от порока сердца до склонности к эпилептическим припадкам.

- И что с того? – лицо молодого врача почти закаменело в условной маске еле сдерживаемой ярости по отношению к этой странной и вопиюще безжалостной собеседнице.

- Полина, - миссис Фэйрфакс повернулась к девушке, - у тебя часто болит сердце? Бывают припадки, когда ты себя не контролируешь, падаешь на пол и бьешься в конвульсиях? Отчего же ты все это скрыла от меня? Я бы трижды подумала о том, брать ли тебя к себе на службу... Да и вообще, наверное, воздержалась бы от столь сомнительной покупки.

- Я вполне здорова, - заявила Полина, уже вся красная от стыда. Она была готова расплакаться, но ее госпожа по-прежнему оставалась неумолима в своем желании довести до конца весь этот жестокий спектакль.

- Вы слышали? – миссис Фэйрфакс обратилась к раздраженному молодому человеку. - Это значит, что некто, - она особым образом, весьма иронично выделила сие неопределенное местоимение, - совершил должностной подлог. Или же мошенничество. Деяния, крайне неэтичные. И даже, возможно, противозаконные. Полагаю, если об этом узнают представители властей, у некоего Эскулапа возникнут определенные проблемы.

- Я не боюсь ответить за свои дела, - молодой человек многозначительно усмехнулся. – А вот Ваша репутация... Если кто-нибудь узнает, что представительница цивилизованной американской нации собирается истязать русскую девушку... Знаете, меня уж точно никто не осудит за желание спасти свою соотечественницу от всей этой омерзительной жестокости!

- Ни обращенной к Вам просьбой о медицинском освидетельствовании здоровья моей служанки, ни своим, теоретически возможным, обращением в полицию, насчет ее, служанки, телесного наказания, я не нарушаю ни законов, ни обычаев столь любезного Вашему сердцу «Отечества», - это слово миссис Фэйрфакс произнесла с отчетливой изысканной иронией в своем нежном голосе. И добавила нечто... весьма и весьма жестокое и оскорбительное для слуха ее патриотичного собеседника. – Между прочим, эта Ваша соотечественница, в полном соответствии с законами Вашего «Отечества», будучи белой и православной, принадлежала графу Прилуцкому как вещь. После его смерти, эти же законы дозволили выставить сию белую невольницу на торги. На аукционе ее приобрел мой поверенный, опять-таки не нарушив этой сделкой ни слова, ни буквы, ни единого предписания этих самых законов. И, наконец, мой поверенный, оформив соответствующий договор, в полном соответствии с Вашими законами, отдал эту милую девушку мне в личный наем, со всеми правами собственника.

- Вы могли... отпустить ее на свободу! – с горечью произнес молодой врач, явно не в силах возразить на эту безупречную иезуитскую логику нечто дельное. – Вам, с Вашим-то состоянием, это вовсе ничего не стоило!

- Вот здесь Вы в корне неправы, - самым спокойным тоном возразила ему молодая американка. - Эта девушка была приобретена для меня за три тысячи рублей серебром. Полагаю, вся Ваша практика стоит несколько дешевле.

- Как же Вы, янки... неприятны, - молодой человек явно заменил эпитет, но сохранил откровенно презрительную интонацию в своем голосе. – Все Вы так и меряете на деньги. На этот самый, «презренный металл»!

- Вовсе нет! – миссис Фэйрфакс весьма очаровательно улыбнулась, но ее слова, сказанные при этом, прозвучали почти оскорбительно. – Дело отнюдь не в деньгах. Просто мне очень нравится жить в России и пользоваться этой уникальной возможностью. В какой еще стране, всерьез претендующей на звание цивилизованной, можно на вполне законном основании обладать очаровательной и неплохо образованной белой рабыней? Чувствовать неограниченную власть над нею, гарантированную мне законами этой Страны! Поверьте мне, это совершенно уникальные, непередаваемые словами ощущения!

- Господи, какая мерзость... – казалось, что ее собеседник с трудом удержался от плевка в сторону своей изящной визави. – Так Вы... решили удовлетворить свои садистические грезы, презренные желания мерзостной рабовладелицы, мечтающей подвергнуть эту несчастную девушку самым гнусным истязаниям! Да Вы просто чудовище!

- Я всего лишь размышляла вслух о возможности воспользоваться особой услугой местной полиции, которую она охотно оказывает здешним господам, - тон госпожи Фэйрфакс оставался по-прежнему весьма изысканным, но Полина уже была готова вскричать: «Хватит! Не надо больше! Довольно этого фарса!» Ей уже казалось, что каждое слово ее хозяйки хлещет наотмашь по душе их собеседника, как кнут или плеть. Да и ее собственная душа, душа той самой крепостной девушки, о которой вела речь «госпожа мериканка», страдала сейчас ничуть не меньше! Но миссис Фэйрфакс по-прежнему расчетливо играла свою роль, и девушка была вынуждена выслушивать ее реплики, одну за другой. – Поэтому местным рабовладельцам вовсе нет нужды самим наказывать своих крепостных рабов. К их услугам опытные профессиональные палачи, пардон, экзекуторы. Один визит к ним, и девица будет как шелковая еще много дней подряд! Очень удобно, и даже бесплатно, что немаловажно, согласитесь! И все это в рамках действующих законов Вашего «Отечества», которые санкционируют все это, как необходимые и желательные мероприятия по поддержанию традиционного для этого самого «Отечества» порядка!

- Дрянь! – у молодого человека непроизвольно сжались кулаки. Он бросил на молодую женщину взгляд, уже полный вполне искренней ненависти. – И у Вас хватает совести этой самой услугой пользоваться!

- Ну, а чем же, по-Вашему, я хуже обычных рабовладельцев этой страны? - кажется, его эмоции госпоже Фэйрфакс вовсе не безразличны, а напротив, доставляют странное извращенное удовольствие! - Чем заботиться заготовкой розог и собственноручно "отмахивать лозою", не легче ли обратиться к услугам профессионалов, которым привычны подобные... э-э-э... "упражнения" на бессловесных, хотя, наверняка, отнюдь не безгласных, ну, в ходе указанных процедур, телах? Вы не находите?

- Довольно! - не выдержала Полина. - Хватит!

Она смотрела на свою госпожу со слезами на глазах, в полном отчаянии от ее немыслимой жестокости.

- В чем дело, Полина? - кажется, этот ее взгляд хозяйку вовсе не впечатлил. - Разве тебе есть чем меня упрекнуть? Ты голодна? Раздета и разута? Тебя оскорбляли, били, издевались над тобой?

- Нет... - Полина отрицательно покачала головой. И все же попыталась что-то добавить, хотя и безуспешно:
- Но Вы...

Голос у девушки прервался. Она едва не плакала от обиды и отчаяния. И, естественно, благородный врач тут же поспешил ей на помощь.

- А то, что Вы собираетесь унизить ее этим истязанием, это, как бы, по-Вашему, даже и вовсе не повод к огорчению, так? - в голосе у молодого человека уже нет ненависти. Скорее, просто едкая горечь, в гремучей смеси с презрением и омерзением, как от чего-то немыслимо гадостного. А еще в его словах все еще сквозит искренняя жалость к той девушке, что сейчас сидит перед ним вся в слезах, рядом со своей госпожой, истязающей ее всеми этими отвратительными рассуждениями. - И я, по-Вашему, что, должен был всю эту мерзость одобрить?

- Разумеется, нет, - в этот раз миссис Фэйрфакс сказала это несколько иным тоном, почти без иронии в голосе. Но тут же разъяснила:
- Дело в том, что вопрос наказания этой девушки находится вовсе не в Вашей компетенции. Вам, любезнейший Иван Дмитриевич, должно было всего лишь определить максимальный предел этого теоретически возможного наказания для моей служанки. А вот наказывать ли ее, или же нет, и как именно наказывать... Это решать вовсе не Вам.

- То есть... - молодой человек уже был чуть ли не в ужасе. Полина, кстати, тоже.

- Теперь пределы возможного наказания для моей Полины придется определять мне самой, - как-то слишком уж громко, скорее притворно, вздохнула ее американская госпожа. - Увы, раз уж наука отказывается помогать мне в решении этого вопроса, мне самой придется определять количество ударов. И сколько же мне теперь назначить моей бедной девочке... Двести... Или же все триста розог... Я даже не знаю. Впрочем...

Она усмехнулась. А после, повернувшись к чуть не плачущей девушке, широким жестом протянула Полине оба документа, разница в которых стала поводом для этого ее эффектного выступления.

- Выбирай! - заявила она то ли торжественным, то ли провокационным тоном. - Пускай из этих двух бумаг останется только одна, на твой выбор! Если ты пожелаешь полностью обезопасить себя от возможного телесного наказания, выбери ту из них, где ты врачом отрекомендована как насквозь больная. Если же ты доверяешь мне себя полностью и безо всяких оговорок, ты выберешь ту, где указано, что ты вполне здорова. Я жду.

Девушка, с лицом, искаженным от стыда и обиды, дрожащими пальцами выхватила один из предложенных ей документов и разорвала его на несколько частей. Потом скомкала их, как снежок, и... на секунду замерла, не зная, что же ей делать с этим мусором дальше. А после, отбросила-отшвырнула его в сторону обратную от направления к ее госпоже. Бумажный комок ударился о стену и несколько откатился от нее.

И сразу же после этого гневного протестного демарша, юная крепостная выхватила из рук своей госпожи вторую бумагу, Развернула ее перед нею так, чтобы та, кто все время издевалась, то ли над молодым врачом, то ли над самой девушкой, воочию, точно и безошибочно удостоверилась в только что сделанном ею выборе.

- Вот! - воскликнула она. - Я выбрала! Я здорова, можете не сомневаться! И если хотите, то Вы можете меня отправить в полицейскую часть незамедлительно! И пускай меня там высекут, до крови, до полусмерти, как Вы прикажете! Пусть! Только, ради всего святого, что у Вас еще осталось в душе, прекратите издеваться над этим благородным человеком! Довольно уже оскорблений! Мне стыдно за Вас! Понимаете? Стыдно!

- All right! - неожиданно серьезно, и каким-то очень уж спокойным тоном прознесла адресат столь искренней и гневной речи. - Отныне я буду считать тебя физически здоровой. Насчет твоего душевного здоровья, разумеется, есть вопросы. Впрочем, ответы на них я, наверняка, найду и без помощи нашей уважаемой медицины. Я так поняла, что ты желаешь незамедлительно прервать наш визит. И жаждешь переговорить со мною наедине. О многом и серьезном. Так?

Полина поняла, что позволила сейчас себе дерзость на грани оскорбления в адрес своей госпожи. А может быть, ее странная хозяйка восприняла эти слова как-то иначе. Кто знает... Во всяком случае, вот прямо сейчас никакого оскорбленного или обиженного выражения на ее лице и в помине не было.

- Простите... – пролепетала перепуганная девушка. – Нам, кажется... И впрямь, лучше уйти отсюда поскорее.

- Не вижу поводов к возражениям с моей стороны, - как-то уж очень спокойно, преувеличенно бесстрастным голосом заявила ее госпожа. Все это прозвучало как-то неожиданно и весьма контрастно ко всем ее предыдущим ироническим эскападам. – Документ об истинном состоянии твоего здоровья нами уже получен, врач, как я понимаю, не имеет возражений в части того, чтобы ты у меня служила. В таком случае, нам с тобою действительно стоит откланяться.

Крайнюю фразу она высказала уже весьма многозначительным тоном. Потом встала-поднялась и коротким жестом заставила свою трепещущую компаньонку последовать ее примеру. А после забрала у нее выбранную ее крепостной вышеупомянутую бумагу и, сложив сей документ вдвое, спрятала его в свой ридикюль.

- Кстати, - она усмехнулась, вновь весьма выразительно заглянув в глаза молодого врача. За время этого короткого визита, который, откровенно говоря, трудно было назвать дружественным, она умудрилась довести его до белого каления раз двадцать, если не больше! – я полагаю, пришло время оплатить счет!

Она положила на стол заранее выписанный чек. Врач, не вчитываясь в содержание сего финансового документа, разорвал его на мелкие кусочки, и так же, как незадолго до этого сделала Полина, скомкал его и бросил в сторону. Свежеприготовленный бумажный комок, ударившись о стену, отскочил, и там, на полу, составил компанию первому.

- Ваши деньги, как и Ваши слова, суть грязь и зло, - сказал он. – И я их не приму. В этих бумажках, производных от Вашей мерзости, я не нуждаюсь.

- Хм... Это несколько опрометчиво с Вашей стороны, - заметила его собеседница. – И это все, что Вы хотели бы мне сказать на прощание? Как вежливо!

- Насчет вежливости, - усмехнулся ее неоднократно оскорбленный собеседник, - боюсь, Вы ее недостойны ни от меня, ни от этой несчастной девочки! – он указал глазами на дрожащую крепостную.

- Жаль, - странно, но в этот раз, казалось, будто миссис Фэйрфакс говорит достаточно грустным тоном. Неужели она действительно, уже и впрямь сожалела обо всем, сказанном и сделанном ею? Самое время! – Очень жаль. Я полагала, что мы расстанемся без взаимных обид, и вовсе не в столь дурном настроении!

- Вы знаете, - сила горечи в голосе молодого врача достигла величины порядка ста хинных единиц, – я сейчас весьма сожалею о двух вещах.

- Каких же? – в голосе его собеседницы зазвучал неподдельный интерес.

- О том, что я не имею сейчас возможности выкупить у Вас эту несчастную девочку. Чтобы избавить ее от Вашей жестокости. И еще о том, что Вы, к моему глубокому сожалению, все-таки дама. И я не могу, по причине Вашего пола, вызвать Вас на дуэль!

- Я, право, весьма польщена! – странно, но миссис Фэйрфакс искренне улыбнулась, как будто и впрямь была очень довольна этими словами своего разгневанного визави. – Мне никогда еще не делали столь изысканного комплимента!

Она рассмеялась, и кажется, почти искренне. А потом...

Она усмехнулась вовсе иначе, уже как-то грустно и почти серьезно. И сказала то, что заставило Полину судорожно вздохнуть. В удивлении, почти что в испуге.

- Увы, я Вам действительно не ровня. В отличие от Вас, дорогой Иван Дмитриевич, я не имею в своем семейном прошлом нескольких поколений предков, состоявших в потомственном дворянстве, обретших свое высокое достоинство под знаменами великих государей, перекраивавших Европу, - сказала ее хозяйка этому благородному молодому человеку. – Поэтому, дуэль с Вами, будь я мужчиною, была бы для меня высокой честью! Но Вы, в этом случае, вряд ли бы удостоили своим вызовом человека, едва-едва, без году неделя произведенного во дворянство за благотворительные заслуги, человека, происходящего из низших слоев общества. Как это там Вы их называете... ах, да, из подлого податного сословия! Вы бы не постеснялись сказать про эдакого свежедворянского субъекта, что он вышел из рядов подлых людей лишь только на бумаге. А душою остался в той самой, свойственной низшим классам духовной подлости. Поверьте, будь я мужчиной, Вы бы и сами вовсе не пожелали предложить мне выбрать дуэльный пистолет или скрестить со мною шпагу.

Кажется, ей в очередной раз удалось задеть его. Молодой врач, похоже, вовсе не считал себя тем, кем его только что отрекомендовали. Полине было очевидно, что он желает показать свою близость народу, борется с отвратительными сословными пережитками и вовсе не в восторге от такого сравнения... И он в этот раз совершенно не был готов хоть сколь-нибудь внятно ответить на подобный изящный словесный выпад своей остроумной собеседницы.

- Хорошо-хорошо! – его визави улыбнулась чуть веселее. – Давайте считать, что именно мой пол, а также Ваша сугубая галантность, как благородного человека, спасает меня в этот раз от крайних проявлений Вашего гнева. Могу Вам твердо обещать, что я и впредь буду пользоваться этой своей привилегией совершенно беззастенчиво! Уж Вы потерпите. А насчет этой несчастной девочки...

Вот здесь улыбка совершенно спала с ее лица, и миссис Фэйрфакс продолжила вполне серьезным тоном, вовсе не шутя.

- Мой поверенный не продаст ее никому, и ни за какие деньги, даже не пытайтесь ему это предлагать, - сказала она. – Эта девочка одна из тех, кто мне по-настоящему дорог. А я, почему-то, даже будучи янки, при всей моей, предполагаемой Вами, продажности и склонности поклоняться «Тельцу Златому», все же считаю, что продавать человека это низко и подло. А уж продавать тех, кто тебе доверился, это одно из самых мерзких деяний, которые я могу себе представить.

Ее собеседник взглянул на нее с удивлением. А миссис Фэйрфакс, после секундной паузы, закончила свою мысль.

- Да-да, дорогой мой Эскулап, - сказала она, - я действительно не хочу выглядеть в Ваших глазах еще и Иудой!

Молодой человек как-то смущенно потупил свой взгляд. А его визави тем временем продолжила говорить весьма странные слова, от которых Полине стало вовсе уж не по себе, настолько сказанное ее госпожой выбивалось из канвы всего предыдущего разговора.

- Что же касается Ваших благородных опасений в части возможного нанесения Полине какой-либо обиды с моей стороны, могу ответить следующее, – голос ее госпожи звучал почти торжественно. - Что бы Вы обо мне ни думали, поверьте, я умею ценить благородство души. И я не стану унижать и оскорблять ту, в ком обнаружила это редкое свойство. Я не только сама не обижу ее, я вообще не позавидую всякому, кто посмеет обидеть Полину.

- Значит, Вы цените благородство... – молодой человек произнес это слово с прежней горечью, и снова позволил себе презрительную усмешку.

- Разумеется, ценю! – на лице миссис Фэйрфакс по-прежнему не было и тени улыбки. – И именно по этой причине, я приношу Вам свои извинения!

- Что? – молодой врач не верил своим ушам.

- Я прошу у Вас прощения за этот спектакль, который мы с Полиной сейчас разыграли, - отвечала его странная собеседница. – В свое оправдание я могу сказать только одно. Мне было необходимо удостовериться в том, что Вы и впрямь достойны нашего с ней доверия. И что из всех врачей этого города, я могу только Вам доверить наблюдение за здоровьем моей помощницы.

А дальше... Полина не поверила своим глазам. Всегда ироничная миссис Фэйрфакс, без тени улыбки на лице, низко поклонилась своему оппоненту. А потом, пользуясь его замешательством, она схватила за руку свою дрожащую компаньонку и буквально потащила ее к выходу. У дверей ее госпожа обернулась и каким-то прежним ироничным тоном произнесла свою финальную речь, явно приготовленную ею заранее, специально для эффектного завершения этого странного спектакля.

- Между прочим, - сообщила она своему потрясенному собеседнику, - Вам не стоит так уж переживать из-за сложностей с оплатой аренды этого Вашего кабинета. Я только что внесла за Вас всю необходимую сумму. В счет оплаты этого нашего визита... ну и последующего, наверное, тоже. Что поделать, я не люблю оставаться в долгу, тем более у благородных людей. А что-то мне изначально подсказывало, что мой чек Вы порвете. Поэтому я немного подстраховалась и возместила стоимость Ваших услуг несколько иначе. Еще раз прошу у Вас прощения за возможную бестактность, что я, наверное, позволила себе в общении с Вами.

И она вышла из кабинета, увлекая за собою растерянную девушку, оставив молодого врача в сугубом удивлении и полном недоумении от всего, что случилось.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

8.

Когда они вышли из этого дома и спустились на тротуар с невысокого крыльца, Полина попыталась, пускай и весьма условно, обозначить необходимость немного притормозить стремительное движение своей госпожи. Она не сопротивлялась, нет. Просто, чуть сильнее сжала руку хозяйки. Миссис Фэйрфакс оглянулась на нее и как-то сочувственно покачала головою.

- Кажется, ты уже вся изнервничалась, - сказала она с явным неодобрением в голосе. – Давай-ка я тебе помогу.

Она вынула свой белоснежный платок, промокнула им глаза своей компаньонки, а потом отдала его девушке, жестом приказав ей привести себя в порядок. Подождав, пока Полина исполнит это ее молчаливое требование, миссис Фэйрфакс еще одним безмолвным жестом дала ей понять, что сей сугубо гигиенический предмет ей следует оставить у себя. Полина также молча кивнула ей в ответ и спрятала платок в карман. А потом, наконец-то, решилась посмотреть в зеленые глаза своей американской госпожи. Миссис Фэйрфакс явно ждала от нее каких-то важных слов, важных для них обеих. И Полина решилась.

- Алена Михайловна, - сказала она уже почти твердым голосом, – пожалуйста, простите меня. Я не сдержалась, и посмела Вам дерзить.

- Ну, если честно, именно этого я от тебя и добивалась! – усмехнулась ее госпожа. – Надо отдать тебе должное, ты продержалась много дольше, чем я рассчитывала. И помогла мне довести этого милого молодого человека до грани весьма серьезного нервного срыва. На самом деле, Иван Дмитриевич очень хорошо владеет собой, и обычно мне не удается пробить барьер его напускной иронии и вполне искреннего патриотизма. Но вместе с тобою, мы смогли это сделать!

- Вы добивались того, чтобы этот благородный человек... – Полина недоговорила, но миссис Фэйрфакс сама, без принуждения и дополнительных вопросов, охотно продолжила ее мысль.

- Я хотела, чтобы он по-настоящему проявил свое благородство, - сказала она, - чтобы он показал себя таким, как он есть изнутри, без этой его обычной маски ироничного патриота. Видишь ли, Полина, я, пожалуй, самая богатая из его пациенток. Мои рекомендации в отношении доктора Посланникова, в кругу значимых лиц, это гарантия того, что его заметят в пресловутой «древней столице», в первопрестольной. Он, знаешь ли, из благородных по происхождению, да только денег у него в карманах совсем негусто, гораздо меньше, чем необходимо для существования, приличествующего его потомственному дворянству. Не сомневайся, будь наш милый доктор циничным профессионалом, он бы только ехидно подмигнул тебе и выписал справку на двадцать-тридцать розог, задав максимум возможного наказания для милой девушки совершенно иного сословия, утешая себя тем, что без этой его бумаги тебя могли бы наказать много строже! Врачи, знаешь ли, циничны по самой природе их специфической профессии. Их постоянно сопровождает чужая боль. Они, в силу особенностей всей своей повседневной работы, просто обязаны научиться смотреть на все это совершенно спокойно. Они обязаны привыкнуть к мучениям окружающих, и вовсе не обращать никакого внимания на людские страдания. Даже когда их обязывают присутствовать при телесных наказаниях и прочем, еще более жестоком.

- Я понимаю, - вздохнула Полина.

- Ничего ты не понимаешь! – жестко сказала ее госпожа. – Представь себе, что такой благородный человек, как наш с тобою недавний собеседник, принужден, в силу служебных обязанностей полкового или тюремного врача спокойно – да-да! Совершенно спокойно! – взирать на корчи обнаженного человеческого тела при наказании плетьми или же шпицрутенами, как принято в Австрии, ну и... в твоей стране тоже. И он, совершено не в силах прекратить этот ужас, должен наблюдать, как на теле наказываемого выступает кровь, и слышать крики, от которых закладывает уши. Да, он не может защитить тех, кого истязают в полном соответствии с предписаниями местных законов. Его задача всего лишь не дать забить секомого до смерти. И даже если тот, кто подвергают экзекуции, потерял сознание, это часто не повод прекратить его мучения. Таковым может стать лишь глубокий обморок, явно опасный для жизни. В случае же обычной потери сознания, врач просто приводит наказываемого в чувство, и его истязают дальше.

- Ужас... – Полина вся содрогнулась.

- Или же врач, присутствующий при повешении или расстреле, - кажется, сегодня миссис Фэйрфакс решила быть совершенно безжалостной к нервам своей компаньонки. – Ведь его задача констатировать смерть того, кто осужден к такой казни. И не важно, что он думает о личности того, кто оказался в руках палачей!

- Я поняла, Вы знаете о страшной стороне этой профессии! – воскликнула Полина. – Но причем же здесь наш собеседник, господин Посланников?

- Иван Дмитриевич Посланников совсем еще недавно был военным врачом, - ответила ее госпожа. – Возможно, по долгу своей службы он исполнял обязанности, связанные исключительно с военно-полевой хирургией. Но я вовсе не могу дать тебе гарантий того, что в ходе его военной службы ему не приходилось заниматься чем-либо подобным.

- Вы снова пугаете меня! – Полина покачала головою.

- Скорее уж предостерегаю, - миссис Фэйрфакс холодно усмехнулась. – Предостерегаю от излишнего восхищения людьми, которые кажутся тебе симпатичными. Это касается и нашего милейшего доктора, который, кстати, остался весьма и весьма неравнодушен, и к твоему телу, и к твоей душе... Ведь это же касается не только тебя лично, но и... меня тоже!

- Вы... так воспитываете меня, да? – Полина посмотрела на нее... Нет, не с удивлением, почти с пониманием. – Стараетесь показать людей и ситуации хуже, чем я готова их увидеть? Чтобы я могла смириться с этим и принять тех, кто рядом, такими, как они есть, без прикрас?

- Умница! - Миссис Фэйрфакс широко улыбнулась, а потом... положила свои руки на плечи юной компаньонки и, совершенно не стесняясь того, что все это происходило на улице, расцеловала ее в обе щечки, тут же вспыхнувшие как маков цвет.

- Я думала, что до тебя это дойдет... ну, завтра, или даже послезавтра, - сказала она. – Но ты сообразила, что к чему, гораздо быстрее, чем я рассчитывала! Прости меня, Полина, я действительно хотела показать себя не с самой лучшей стороны. И показать вовсе не доктору, Бог с ним! Все-таки, он уже общался со мною, пусть и в несколько смягченной версии наших с ним вечных споров. Этот спектакль предназначался именно для твоих глаз.

Миссис Фэйрфакс снова сверкнула зелеными глазами, и девушка замерла.

- Да, Полина, - на лице ее госпожи появилась торжествующая улыбка, - я действительно бываю порою жестока. Но только по необходимости. И так уж сегодня совпало, что я сумела одним этим забавным балаганом достичь сразу нескольких целей. Как это у Вас в России говорят, застрелить трех куропаток одной пулей?

- Одним выстрелом убить двух зайцев, - Полина мягко подсказала своей собеседнице настоящую исходную поговорку.

- Точно! – кажется, ее госпожа вовсе не сердится на эту поправку ее русской речи со стороны... то ли крепостной, то ли все же помощницы.

Далее, миссис Фэйрфакс наконец-то прервала их стояние в двух шагах у парадного входа в ту часть дома, где находился кабинет знакомого им Эскулапа, и куда они сегодня нанесли свой «медицинский» визит. Впрочем, по дороге к экипажу она не переставала говорить со своей юной визави.

- Видишь ли, - доверительно сообщила она, - я считаю, что тебе пора взрослеть и узнавать множество весьма и весьма неприглядных вещей, которые, увы, составляют весьма значимую часть нашего Мира, его отнюдь не парадную сторону. Например, ты должна быть в курсе того, что у каждого хорошего врача есть личное кладбище. На котором, образно выражаясь, похоронены жертвы его медицинских ошибок, тех, которые его коллеги по медицинскому обществу стараются всячески покрыть пеленою забвения. Но сам-то он, сам врач, он все помнит, все как было, в точности...

Полина вздохнула. Все же, Иван Дмитриевич Посланников оставил у нее только самые благоприятные впечатления.

- Кстати, тебе следует знать, - «госпожа американка» взяла ее за руку и повела дальше от места отыгранного ими спектакля, попутно продолжив свои поучения, - что у каждой странной дамы-путешественницы с неопределенным кругом занятий, вроде меня, которую некоторые вообще считают исключительно «записной модницей», имеется множество скелетов в шкафу.

- В смысле, некрасивых секретов? – догадалась Полина. – Тех, о которых могут знать только самые близкие люди, готовые и понять, и простить... И даже помочь их припрятать от чужих глаз?

- Примерно так! – согласно кивнула ее госпожа. – Разбитые сердца, обиды, несбывшиеся мечты... То, что она, действительно, доверит лишь самому близкому человеку.

- Например, мне? – Полина откуда-то знала, что может сказать это. Впрочем, она сразу же замолчала, обратившись к лицу своей хозяйки несколько взволнованным и даже виноватым взглядом. Но та, сразу посерьезнев, снова кивнула ей в ответ, в знак подтверждения ее догадки.

- Ты все правильно поняла, - сказала она. – Я действительно хочу доверить тебе... очень многое, и поэтому, уж прости меня, затеяла весь этот спектакль. Я хотела тебя увидеть в непростой ситуации, увидеть, как ты ко мне отнесешься, обнаружив не самые приятные черты моего характера. И рада тому, что я в тебе вовсе не ошиблась.

- Но я... – Полина крайне смущена.

- Ты вела себя воистину благородно и весьма осмотрительно, - заявила ее госпожа. А потом усмехнулась:
- Я все тебе объясню, но только... Дома, все дома, хорошо?

Полина молча согласно кивнула ей. Просто за всеми этими разговорами они уже дошли до высоких створок ворот чугунного узорчатого забора, окружавшего этот дом.

Миссис Фэйрфакс призывно махнула рукой кучеру, а после, многозначительно улыбнувшись, подмигнула своей компаньонке.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

9.

Дома они оказались только через полтора часа. После того странного визита к доктору Посланникову, миссис Фэйрфакс приказала ехать чуть ли не на окраину Москвы, в Замоскворечье. Оказалось, что там, на одной из традиционно «купеческих» улиц, по ее заказу возводили двухэтажный каменный дом. Не очень большой, во всяком случае, много меньше, чем тот, где сейчас обитала «госпожа-мериканка». Миссис Фэйрфакс потребовала, чтобы Полина сопровождала ее и в этом очередном «деловом вояже». Девушка, естественно, не заставила себя упрашивать, и прошла вместе со своей госпожою по комнатам дома, где уже заканчивали отделку, выслушивая дельные замечания своей «мериканской барыни» строителям и это постоянное «Будет исполнено, Ален Михал-на!», которое слышалась в ответ со стороны угодливых приказчиков и слегка насмешливых мастеров.

Миссис Фэйрфакс зачем-то спросила у того приказчика, который, судя по всему, заправлял всем этим «строительным бедламом», запирается ли входная дверь на ночь и, получив утвердительный ответ, затребовала себе один из ключей. Сказала, что как владелица строения, заканчиваемого постройкой, желает иметь его у себя в знак обладания возводимым домом. Это ее вполне себе законное требование было незамедлительно исполнено. После чего хозяйка проверила, подходит ли ключ к замку той самой входной двери и зачем-то отдала его Полине, приказав всегда хранить его при себе, как она выразилась, «Так, на всякий случай!» Естественно, девушка выполнила ее просьбу, припрятав ключ в карман, после чего они покинули сие созидаемое домовладение, и сразу же отправились обратно.

По возвращении домой из столь многочисленных «деловых поездок», совершенных во второй половине дня, Полина, наконец-то, помогла своей госпоже переодеться в домашнее. И сама тоже переменила одежду на новое платье, купленное ей хозяйкой специально для «домашнего бытия». Это так сама миссис Фэйрфакс ей сказала.

Странно. Обычно ее госпожа говорит совершенно без акцента и даже так, как будто всегда, всю свою жизнь думает по-русски. Но иногда она даже не знает элементарных поговорок, вполне привычных для ушей любой крестьянской девушки. Да и господскому уху, тоже знакомых. Если, конечно, его обладатель вырос в России.

«Она играет! – догадалась Полина. – Она все время играет какую-то придуманную ею же самою роль. В спектакле, где все окружающие ее люди не более чем актеры и статисты. Которые, все и каждый, должны в точности соответствовать своему амплуа, чтобы следовать тому сценарию, который она написала. Может, оттого она и проверяет так жестоко всех, кто ей симпатичен? Ну, на предмет того, каковы они внутри, каковы на самом деле? И впишутся ли новые актеры в тот самый спектакль, который она организовала изо всей своей жизни?»

Эта мысль пришла к ней в то мгновение, когда ее хозяйка как-то удовлетворенно окинула придирчивым взглядом стройную фигурку своей компаньонки, одетой в платье из тонкой шерсти, приятного темно-зеленого цвета «с искоркой». Госпожа Фэйрфакс коротким жестом то ли предложила, то ли все же приказала девушке взять стул и придвинуть его поближе к камину. На улице уже было вовсе не так уж студено, за день воздух нагрелся почти что до температуры прохладного лета, даром, что было ясно. Однако к вечеру снова посвежело. Наверное, по этой причине в камине чуть теплился огонь. Право, с ним было гораздо уютнее.

Сама миссис Фэйрфакс придвинула к камину свое кресло, удобно устроилась там. И Полина, повинуясь еще одному ее жесту, пристроила свой стул рядом.

- Ну что же, самое время поговорить! – заметила ее хозяйка. – Для начала, позволь мне еще раз поблагодарить тебя за исполнительность и выдержку во время нашего с тобою делового визита к нашему дорогому Эскулапу.

- А я еще раз прошу у Вас прощения за ту истерику, которую я себе позволила там, в кабинете у врача, - искренне отозвалась ее юная собеседница.

- Твоя истерика была запланирована мною, - живо откликнулась ее госпожа. – Я с самого начала хотела довести тебя до слез. Так, чтобы наш собеседник смотрел на меня как на чудовище, с искренней ненавистью и омерзением. Прости, что я заставила тебя пройти через это, но... В общем, так было нужно.

Полина тяжело вздохнула. С одной стороны, на нее, кажется, вовсе не сердились. И это было очень даже хорошо. А с другой стороны...

- Отдельное тебе спасибо за то, что сдержала себя, когда порвала ту, неприятную для тебя бумагу, - продолжила миссис Фэйрфакс. – Ты ведь хотела, очень хотела швырнуть обрывки мне прямо в лицо. Ведь так?

- Так, - Полина виновато опустила очи долу. – Мне очень стыдно за эти мои мысли.

Она на секунду замолчала, а потом подняла свои голубые глаза и посмотрела прямо в лицо своей госпожи, рискнув даже зацепиться взглядом за тот странный колдовской отблеск зеленого, который, как ей казалось, снова блеснул в очах той молодой женщины, что была рядом с нею.

- Скажите, - спросила девушка, – а если бы я и впрямь так поступила, Вы бы отправили меня на съезжую за оскорбление, да?

- Любая московская барыня, за подобное оскорбление, легко и просто бы отправила свою прислужницу под розги, - как-то очень уж спокойно ответила ей миссис Фэйрфакс. – Но лично я в подобной ситуации ограничилась бы двумя-тремя пощечинами. Просто, чтобы привести тебя в чувство.

Полина попыталась улыбнуться ей в ответ. Получилось не очень. Тогда миссис Фэйрфакс взяла свою компаньонку за руки, мягко-мягко, и заглянула в глаза своей визави с какой-то грустной нежностью.

- Полина, я все понимаю, - сказала она с каким-то странным сочувствием в голосе, – такое экспрессивное общение вполне могло бы поставить крест на всяких доверительных отношениях между нами. Или уж, во всяком случае, это рассорило бы нас с тобою надолго. Ты спасла ситуацию, так что, честь тебе и хвала, моя дорогая!

Полина покраснела в сугубом смущении от такой похвалы. И подумала, что может позволить себе продолжить задавать вопросы. Ну, раз уж ею пока что вполне довольны!

- Скажите, Алена Михайловна, - обратилась она к своей госпоже. – А все-таки, чем же Вам досадил этот доктор... Посланников? Вы все время пытались его разозлить и обидеть. Хотя, он и не ровня Вам... Ой!

Она замолчала в смущении, решив, что в этот раз уж точно позволила себе лишнее. Но ее хозяйка, похоже, вовсе так не считала. И поддержала беседу на столь скользкую тему.

- По уму и нравственным свойствам он мне, скорее, ровня, - не согласилась ее госпожа, - а по рождению он, в отличие от меня, весьма и весьма благородного происхождения. В свою очередь, я много богаче его. Но, увы, в основном деньгами моего покойного мужа. За годы своего вдовства я прирастила свое состояние не более чем наполовину к исходному. Впрочем, я ни в чем серьезном себе не отказываю. Даже в покупке крепостной со всеми этими сопутствующими юридическими хитростями.

- Я благодарна Вам! – Полина действительно, с искренней благодарностью посмотрела на свою госпожу.

Внезапно, ей захотелось поцеловать ее руку, в знак покорности воле своей хозяйки. И она даже попыталась исполнить это свое желание, изящно скользнула со стула вниз, на пол, опускаясь перед нею на колени. Но ее госпожа отчего-то вовсе не согласилась с этим жестом изъявления преданности. Чуть нагнулась к своей компаньонке, подхватила ее за руки и отрицательно покачала головою.

- Полина, я понимаю, ты хочешь сейчас удостовериться в том, что я действительно на тебя не сержусь. Пойми, я и впрямь, вовсе не обиделась на твои резкие слова и жесты. И я просто хочу, чтобы ты избавилась от такой склонности к раболепию. Хотя...

Она усмехнулась.

- Полина, принеси мне подушку с дивана! – сказала она. – Самую большую! Пожалуйста!

Полина беспрекословно исполнила ее повеление. Миссис Фэйрфакс жестом указала ей положить принесенный предмет рядом со своим креслом, подвинув стул в сторону, фактически, на его место.

- Присаживайся боком, прямо сюда, под мою руку, - сказала она, когда девушка исполнила это ее распоряжение.

Полина послушно пристроилась рядом со своей госпожой. И та, нежно улыбнувшись, мягко-мягко погладила ее по голове. А Полина отчего-то в ответ мурлыкнула. И сразу же смущенно покраснела. Миссис Фэйрфакс рассмеялась каким-то очень добрым смехом и символически почесала ее за ушком.

- Ты такой милый котенок! – отсмеявшись, сказала она. – Ну что же, если ты хочешь обязательно обозначить себя как мою подчиненную, если тебе это так уж необходимо надо, можешь вот так вот усаживаться на подушку у моих ног. Мне будет очень приятно погладить тебя. Но ради всего святого, Полина, не надо всех этих... уничижительных действий, которые отчего-то приняты здесь, у вас, в отношениях между барами и крепостными! Вставание на колени и целование руки... Ты знаешь, это слишком уж личный жест...

Она как-то странно покраснела, произнеся эти свои слова. И сразу же замолчала, как будто высказала сейчас нечто... действительно лишнее. Возможно, что-то действительно, по-настоящему личное, такое, что разглашать для чужих людей недопустимо и немыслимо. Полина с тревогой наблюдала за тем, как лицо миссис Фэйрфакс на какую-то секунду резко омрачилось, будто ей вспомнилось что-то очень тяжелое и весьма неприятное. Но все это продолжалось всего лишь какое-то мгновение. Заметив, что девушка смотрит на нее снизу встревоженным взглядом, молодая женщина снова улыбнулась ей. Слишком быстро, слишком резко. Визуально обозначив на своем лице положительную эмоцию, но сделав это излишне откровенно и демонстративно. Полина почувствовала, что эта непонятная горечь и пустота пришли из прошлого ее госпожи, и остались сейчас где-то там у нее, внутри. Как некая былая боль. Когда вроде бы все уже давным-давно отболело, но все же... Нет, иной раз все-таки всплывет, вспомнится нечто... И это не сама боль, нет-нет! Просто, скорее воспоминания о ней. Чуть мягче, чуть легче того, что она испытала когда-то раньше. Но все же, это тоже больно...

Кажется, и сама миссис Фэйрфакс сейчас тоже поняла, что ее компаньонка ощутила сейчас отголосок ее прежнего страдания. Улыбка молодой женщины стала чуть грустнее, зато куда более искренней. Но Полина почувствовала, что ее госпожа вряд ли захочет поделиться с нею этой своей прошлой болью. Во всяком случае, не сегодня.

- Почитаешь мне? – миссис Фэйрфакс задала этот вопрос явно для того, чтобы, сменив тему, сбить и себя, и свою компаньонку с такого чрезмерно грустного настроения.

- Конечно! – ответила Полина и улыбнулась ей в ответ. С пониманием, обозначая свою готовность услышать то, что мучает ее госпожу, быть ее своеобразной исповедницей. Пусть и не в этот раз.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

10.

Ужинали в столовой, на втором этаже, снова вдвоем, госпожа и ее крепостная компаньонка. Весенний вечер еще давал возможность воспользоваться сумерками, не зажигая света, однако, хозяйка дома сего все же потребовала поставить на стол свечи, чтобы, как она изящно выразилась, "насладиться зримыми прелестями сервировки и прочего". Хрусталь, фарфоровые тарелки и серебряные столовые приборы в этом смешении игравших в стеклах высоких окон отдаленных вечерних отблесков закатного солнца, уже почти что скрывшегося за горизонтом, и теплого света пламени восковых свечей, действительно смотрелись как-то загадочно и таинственно, задавая вечерней трапезе совершенно нежданный, волнующий мысли романтический тон.

Кажется, Полина привыкла к такой «господской» обстановке и почти что уже не стеснялась, позволяя себе и улыбки, и смех в застольных разговорах со своей госпожой, обсуждая не только события прошедшего дня, но и прочие вопросы, например, манеры и наряды дам, которых они видели на улицах Первопрестольной и в модных лавках. Возможно, этому способствовал налитый ей хозяйкой небольшой бокал «рейнского». Надо сказать, что так уж открыто девушка пила вино впервые в жизни. Ну, если не считать тех случаев, когда ее пытались угощать горничные там, в прежнем доме графа Прилуцкого. Впрочем, тогдашняя дешевая кислятина не шла ни в какое сравнение с напитками, которые подавали для госпожи американки и ее крепостной компаньонки здесь, в этом ее новом Доме.

Между прочим, госпожа Фэйрфакс, по ходу, как ею же было сказано, "вкушения пищи", шутливо интересовалась, какой все-таки из множества возможных вариантов обозначения собственного имени Полина предпочитает в повседневном общении. За этот день ее успели назвать и полным именем, и уменьшительными формами, вроде "Полинушка" или же "Полюшка". В устах госпожи звучали даже иностранные версии имени ее крепостной, такие как "Полли" и "Паулин". На все это специально предложенное-перечисленное ей богатство именных словоформ, девушка отреагировала смехом и шутливым дозволением своей госпоже именовать ее как угодно, "главное только, чтобы с улыбкою и ласково". На что миссис Фэйрфакс почти серьезно кивнула головою и поблагодарила за такое разрешение. Кажется, она сказала это вполне себе искренне...

Потом, госпожа и ее "Полюшка-Паулин" - кажется, к миссис Фэйрфакс в полной мере вернулась прежняя ироничность! - перешли в гостиную. Вошедшая вслед за ними Дуняша внесла туда же два подсвечника, каждый о трех свечах. Горничная оставила их на круглом полированном столе, после чего вышла и закрыла за собою двери, оставив хозяйку дома и ее крепостную рабыню наедине. Рассеянный сиреневый свет за окном стремительно переходил в густо-лиловые сумерки, так что теперь уж обычные средства домашнего освещения были очень даже кстати.

Впрочем, Полина уже совсем неплохо ориентировалась в лабиринте комнат. Она побывала здесь еще раньше, днем, и в полной мере оценила изящество убранства парадной части этого Дома. Мягкая мебель, новая, с обивкой модных цветов. Узорный, мозаичной выкладки, паркет. Шелковые обои... Красиво и изысканно, цвета подобраны с хорошим вкусом. Ну, так, во всяком случае, это виделось Полине.

Да, юная компаньонка по достоинству оценила вкус хозяйки этого Дома. А теперь девушке предстояло узнать ее, госпожи, отношение к музыке.

В гостиной стояло изящное фортепиано. Небольшой кабинетный рояль. Цвета красного дерева, полированный. Крышка, прикрывавшая его клавиатуру, была закрыта. Однако, Полина была абсолютно уверена в том, что прикосновение к клавишам слоновой кости окажется для нее невыразимо приятным.

Да-да! Она была абсолютно уверена, что клавиши там самого дорогого и эффектного материала, черное дерево и слоновая кость, только так! Ведь точно такой же рояль...

Она позволила себе подойти к этому роскошному и изящному инструменту чуточку ближе.

- Вы играете, Алена Михайловна? – спросила она свою госпожу.

Миссис Фэйрфакс удобно устроилась на диване, с краю, поближе к столу, на котором стояли подсвечники с горящими свечами, с книгою в руке и чашкой кофе в другой. Наверняка, она собиралась предложить своей компаньонке исполнить какое-то задание, вроде очередного сеанса чтения вслух по-французски.

Впрочем, сейчас ее хозяйка смотрела на свою крепостную весьма заинтересованным взглядом. Кажется, своим интересом к фортепиано девушка умудрилась в очередной раз разжечь огонь ее любопытства!

- Увы, нет, - ответила миссис Фэйрфакс. – К сожалению, я вовсе не музыкальна. В смысле, не играю сама. Но охотно слушаю хороших пианистов. А ты?

- Я... – Полина смутилась.

Когда-то давно она действительно играла на фортепиано. На самом деле, это было всего несколько месяцев тому назад. Однако для нее все это уже казалось какой-то совсем иной, прошлой жизнью, действительно, похожей на некий странный спектакль, в котором она играла главную роль... Или это просто воспоминание о той странной роли?

Да-да, там, в графском доме, было точно такое же фортепиано. На том инструменте училась играть юная графиня Ирина Прилуцкая, ее, Полины, тогдашняя непосредственная хозяйка. Будучи тогда своеобразной «крепостной компаньонкой» указанной барышни, она присутствовала при этих уроках. И иногда, позволяла себе садиться за рояль, обычно так, чтобы этого никто не видел. Но, увы, тогда с нею никто толком не занимался. Впрочем, она сама внимательно прислушивалась к замечаниям педагогов-наставников, которые они высказывали ее юной госпоже. Пыталась подражать ее движениям. Но вот чтение нот давалось ей с большим трудом.

Хотя... сама юная графиня Ирина иногда играла с нею в «учителя и ученицу». И во время этих игр, барышня частенько била ее тонкой линейкой по рукам, не очень больно, но чувствительно, считая, что «ученица» неправильно ставит пальцы, не округляя кисти рук, прикасаясь к клавишам как попало. Полина морщилась от боли, но не жаловалась, а старалась исправиться. Просто других учителей по столь сложному предмету у нее никогда не было и даже не предвиделось. А играть ей очень хотелось.

Иногда, в те часы, когда она была не занята со своей юной хозяйкой, Полина пробиралась - почти что тайком, украдкой, чтобы никто не заметил! – в особую музыкальную комнату, где стояло то самое фортепиано, числившееся в доме графа Прилуцкого «учебным». В гостиной стоял еще и другой рояль, чуть не в два раза больше по размерам, еще более роскошный, который в том доме так и называли, «большим». Он был предназначен для приглашенных пианистов-виртуозов, игравших на музыкальных вечерах. Эти праздники музыки, особые домашние представления с участием лучших приезжих музыкантов, давала покойная красавица-графиня, молодая и прекрасная собою женщина, которую нищие льстецы, из числа людей искусства, приходившие в ее дом, называли покровительницей всего изящного. Но этот инструмент крепостная девчонка, мечтавшая о музыке, и тронуть не смела! Зато куда более миниатюрное фортепиано юной графини иногда становилось соучастником ее странных музыкальных опытов. Соучастником деятельным и созвучным.

Полина пыталась играть не так, как это делала ее госпожа, не так, как учили наемные педагоги, немцы и французы, помогавшие Ирине Прилуцкой оттачивать свое пианистическое мастерство, действительно, весьма изрядное, как говорил некий композитор, то ли Песочников, то ли Глинников, приходивший в гости к господину графу. Увы, несмотря на то, что крепостная девочка прекрасно знала ноты, она не могла читать их с листа достаточно бегло, так, чтобы не спотыкаться, связывая обрывки музыкального текста воедино и воспроизводя его движениями пальцев. Но она постоянно пыталась подбирать на слух когда-то услышанные мелодии. А иногда и сама пыталась что-то сочинять, наигрывая то, что приходило ей в голову. Исполняя ту музыку, которая как бы сама являлась к ней, как бы ложилась под ее пальцы.

Полина никогда толком не могла запомнить эти свои «наигрыши». В те минуты импровизаций, она чувствовала странную, необъяснимую словами «высокую пустоту», своеобразное ощущение полета внутри себя. Она наслаждалась каждым звуком, который ей удавалось извлечь. Вслушивалась в оттенки звучания струн, задеваемых обтянутыми войлоком молоточками, приводимыми в действие теми клавишами, которые разбудили ее пальцы. Ей казалось, что она, действительно, как бы пробуждает ту музыку, которую хотелось бы сыграть вовсе не ей, а самому инструменту, с которым она так странно общалась, ощущая изнутри себя это звучание.

Ей поневоле приходилось играть очень тихо, трогая клавиши с какой-то особой нежностью. И они действительно, отзывались на прикосновения крепостной пианистки-самоучки, и звучали они вовсе иначе, чем это было в те часы, когда за инструментом упражнялась сама юная графиня.

Иногда Полине казалось, что этот рояль просто любит ее. Что своим особым звучанием, которое, наверное, слышно только ей, он просто отвечает взаимностью столь странной пианистке. Впрочем, похоже, что кроме самого инструмента, все остальные обитатели графского дома относились к ее музицированию с откровенным пренебрежением. Как-то, услышав эти странные импровизации своей крепостной, графиня Ирина откровенно расхохоталась. Она тут же, буквально выгнав Полину из-за инструмента, уселась за клавиатуру сама и с блеском сыграла короткую бравурную пьесу, изобилующую всеми этими форшлагами-триолями и сложными пассажами, требующими виртуозной техники исполнения. Ирина играла уверенно, в очень быстром темпе, без единой помарки. Полине только и оставалось, что восторженно вздыхать и с искренним восхищением качать головою по поводу мастерства своей юной госпожи-графини.

Впрочем...

Был один случай, когда к Полине, увлеченной своими музыкальными фантазиями, и не замечавшей никого и ничего вокруг, неслышно подошел сам граф, Василий Евгеньевич Прилуцкий, собственной персоной. Он тогда отчего-то не прервал игру юной крепостной пианистки-импровизатора. Он просто молча слушал то, что выходило из-под ее пальцев, все эти вариации на темы мелодий, которые она когда-либо слышала.

Полина тогда действительно не видела ничего, кроме черных и белых клавиш, она и не слышала ничего, кроме тех звуков, которые извлекались ее прикосновениями к этим самым клавишам. Иногда она прерывала свою игру, делая паузу для смены позиций рук или перехода к иной гармонии, иному стилю аккомпанемента, иной манере условной вышивки нитями звука по музыкальной ткани. Но эти паузы в тот миг тоже принадлежали только ей и роялю. Когда же девочка – ей тогда еще не было и пятнадцати лет! – наконец-то завершила эту свою импровизацию, и устало выдохнув, убрала пальцы с клавиатуры, на ее плечо опустилась рука самого Хозяина дома, где она служила. Он не отругал ее, и даже не вышутил. Моложавый красавец-граф произнес всего одну фразу, процитировав Пушкина: «Садился он за клавикорды и брал на них одни аккорды». А после как-то грустно улыбнулся, достал из кармана шлафрока марципановый шарик в блестящей обертке, отдал сей конфект в руки оробевшей девочки и мягко потрепал ее по голове.

Полина тогда не только не поклонилась своему барину, но и не поблагодарила его даже словами. Просто, молча, приоткрыв от удивления рот, смотрела на то, как фигура господина графа, обтянутая блестящим шелком домашнего одеяния, удаляется из комнаты. Полина тогда так и не поняла, одобрил ли он ее музыкальные экзерсисы или же просто так, мягко, по-доброму, как умел только он, посмеялся над наивной пианисткой-неумехой.

Кстати, марципановый конфект оказался весьма и весьма недурен... Полина даже почувствовала во рту тот орехово-пряный вкус, когда подошла к роялю, стоявшему в гостиной ее госпожи. И ей отчего-то безумно захотелось насладиться прикосновениями к его клавишам. И звуками, которые эти прикосновения смогут породить...

Она в нерешительности подняла глаза на свою хозяйку.

- Ну? – ее госпожа как-то одобрительно улыбнулась своей компаньонке. – Если ты хочешь сыграть на этом рояле, играй, ради Бога! Я дозволяю тебе играть, когда ты не занята. Столько, сколько ты захочешь, пожалуйста!

Полина кивнула и как-то очень поспешно – вдруг госпожа передумает! – взяла один из подсвечников и шагнула к инструменту под любопытствующим взглядом своей визави. Кажется, хозяйке этого Дома действительно было весьма и весьма любопытно, что же получится из этой затеи ее крепостной?

Девушка подошла к роялю со стороны клавиатуры, поставила подсвечник наверх, так, чтобы он чуть-чуть освещал своими отблесками место музыканта. А потом она осторожно, почти бесшумно открыла крышку и дрожащими пальцами коснулась клавиш. Совсем чуть-чуть, почти нервным движением прижав их так, чтобы те самые молоточки, которые извлекают звук, чуть вздрогнули, но все же не коснулись струн, пробуя инструмент на туше, как бы приручая его. Почти как котенка, подошедшего под руку на заранее чуть напряженных лапах, готового отпрыгнуть куда-то в сторону, обнажив свои острые коготки для защиты от предполагаемого людского вероломства.

Нет, ну, конечно же, ожидать чего-нибудь подобного от кабинетного рояля было бы крайне странно! Но ведь и он тоже может... обидеться и замкнуться от неловкого и грубого прикосновения, которое способно его напугать. И тогда услышать его истинный звук будет решительно невозможно!

Однако нет, вроде бы все в порядке. Это первое касание клавиатуры оказалось удивительно приятным. Инструмент явно соскучился по общению и готов был зазвучать так, как надо. Так, как надо именно ему самому. Полина просто ему в этом немного поможет.

Девушка отпустила клавиши и нетерпеливым жестом поддернула под себя стоявший рядом стул. Уселась на самый краешек, снова мягко коснулась клавиш кончиками пальцев и...

Нет, не заиграла. Она действительно, просто извлекла звук, оттуда, из глубины какой-то непонятной сущности этого рояля. Наверное, даже не из струн. Из души инструмента.

Странно... Ну откуда у этого изящного полированного ящика, внутри которого звучат натянутые струны, может быть душа?

А почему бы и нет? Возможно, он сам решает, открыть ли ее хоть кому-нибудь, или же просто сухо отозваться на грубые прикосновения того, кто хочет им «овладеть».

Нет, Полина позволила ему самому начать, сказать первое слово, взяв широкий аккорд, сопроводив его басовой поддержкой в левой руке, прозвучавшей мягко, но весьма основательно. А дальше... Звук, которым он, этот инструмент, откликнулся на ее прикосновения, звук рояля... просто повел ее сам, все дальше и дальше, по затейливому лабиринту музыкальных импровизаций. И казалось, что это вовсе не она играла на инструменте, истосковавшемся по тактильному общению. Нет, это он сам зазвучал так, как ему хотелось, откликаясь на ее туше...

Полина не помнила тех мелодий, которые прозвучали в ее импровизациях. Звук для нее всегда был много важнее собственно мелодической части. Звучание инструмента, которое она пробуждала, входило в какой-то резонанс с нею, изнутри, там, где-то чуть выше солнечного сплетения. Да, этот звук... он был не только вне ее, но и внутри, задевая ее сердце, заставляя его сладко трепетать, синхронно с колебаниями этого звучания, ощущаемого снаружи не только слухом, но и кожей, да так, что волоски сами собою начинали шевелиться. Да еще и воспринимаемого этим... особым сердечным чувством, ощущающим суть звукового пространства, отнюдь не разреженного, а по-своему плотного.

Полина плыла в этом звуке, наслаждаясь тем, что происходило одновременно вокруг и внутри нее. Всем тем, что вызывалось к жизни прикосновениями ее пальцев к клавишам рояля. Всем тем, что было в этом странном акустическом пространстве, вызванном собственным желанием инструмента звучать здесь и сейчас, только так, и никак не иначе.

Белые клавиши – слоновая кость – на самом деле они чуть желтоватые. Но их почти гладкая поверхность казалась почти что живой, теплой на ощупь, при каждом прикосновении, когда она задевала их чувствительными кончиками пальцев. Черные клавиши эбенового дерева на ощупь были чуточку шершавыми, ну так, самую малость. Их грани были немного скруглены, совсем капельку. И затрагивать их, даже краешком подушечки пальца, было невыразимо приятно.

Полине казалось, что клавиши сами ложатся ей под пальцы, и что рояль сам предлагает ей своеобразную, незримую, но ощутимую изнутри, канву для узора, для той мелодии, что она сейчас играла...

Наконец, все закончилось. Полина оторвала пальцы от клавиатуры и замерла, вслушиваясь в отголоски затухающего звучания струн рояля. И только несколько секунд спустя, она позволила себе бросить украдкой взгляд в сторону своей госпожи.

То, что она узрела, привело ее в замешательство. В боковом свете свечей, стоявших на столе, ей стало отчетливо видно, что выражение лица у миссис Фэйрфакс было отнюдь не восторженное. Скорее уж какое-то озадаченное или даже ошарашенное. Она отложила книгу в сторону и теперь с явным удивлением взирала на свою крепостную, молча качая головой.

И самое главное, чашка, которую ее госпожа держала в руках в тот самый миг, когда Полина только что начала играть, валялась сейчас возле дивана на полу, вернее, на краешке изящного персидского ковра. И ворс этого шерстяного чуда уже почти впитал в себя лужицу от пролитого кофе.

Полина опрометью бросилась туда, подхватила чашку с полу и, метнувшись к столу, поставила ее туда. Хотела сбегать за тряпкой, чтобы, промокнув, попытаться спасти иранскую шерсть, шедевр восточных мастериц, от опасности, которая ему, этому чуду, угрожала. Однако ее госпожа сделала короткий жест, который трудно было расценить иначе, чем запрещение покидать эту комнату.

Полина остановилась в полном замешательстве.

Следующим своим жестом, все так же безмолвно, миссис Фэйрфакс приказала ей присесть рядом. Полина, струхнув, робко уселась на краешек дивана, вся в недоумении и даже в страхе. Неужели она играла так уж плохо? И что, ее госпожа теперь запретит ей впредь приближаться к роялю? Неужели она будет с нею столь жестока?

«Пусть уж лучше высечет! – мелькнула у нее в голове паническая мысль. – Там у себя, в той самой комнате с книгами на полках, которую она называет своей малой библиотекой! Уж лучше так, лучше мне один раз перетерпеть эту жгучую боль от ее руки, чем навечно оставаться вне музыки!»

Впрочем, лицо у госпожи американки было отчего-то вовсе не гневное. И даже место былого удивления на нем заняло вовсе иное выражение, свидетельствующее о неподдельном интересе. Да, кажется, ее хозяйке и впрямь, весьма любопытно!

- Что это было, Полина? – осведомилась миссис Фэйрфакс. – Я никогда не слышала ничего подобного! Это написал кто-то из современных композиторов? Но это не Шуман, и уж тем более, не Лист! Может быть, кто-то из французских молодых мастеров? Сезар Франк или Алексис Шабрие*? Знаешь, говорят, что они экспериментируют со звуком и гармонией, добиваясь совершенно особого эффектного звучания! Впрочем, я сама их не слышала, возможно, это и не совсем так, как я запомнила из богемных разговоров там, в Париже... Но неужели юная графиня Прилуцкая нашла время разбирать столь замысловатые клавиры? В жизни не поверю!

- Это я... сама, - несмело призналась смущенная пианистка. – С листа я играю весьма и весьма посредственно. Но иногда я немного импровизирую...

Она недоговорила, намеренно оставив оценку этих самых своих импровизаций за своей благодарной слушательницей. Заранее готовая и к тому, что эта самая благодарность может быть вынесена ей в форме телесного наказания. И даже оставив за собою право умолять о нем, в том случае, если альтернативой будет запрет играть.

Но ее госпожа, похоже, вовсе даже не была огорчена тем, что ей довелось услышать некоторое количество звуков фортепиано в исполнении своей крепостной.

- Импровизируешь ты... – миссис Фэйрфакс покачала головою. – Ты знаешь... Я потрясена.

- Неужели все так уж... плохо? – Полина все же надеялась на то, что ее госпожа к ней окажется, скорее, благосклонна.

И у нее отлегло от сердца, когда ее хозяйка наконец-то улыбнулась.

- Вовсе нет, - сказала миссис Фэйрфакс. – Просто я никак не ожидала, что ты так хорошо играешь!

- Правда?! – Полина вспыхнула лицом. Еще бы! Первая похвала за много лет!

- Правда, - как-то почти серьезно ответила ее госпожа. – Вот только понять твою музыку смогут далеко не все. У тебя получается не просто извлекать звуки, пусть даже и в хорошем темпе, с соблюдением нужных пауз и прочего. Ты умеешь транслировать эмоции, свои личные впечатления, внутренние ощущения вовне себя, посредством звука. Кажется, что ты как бы пропускаешь его через себя. Собираешь его у себя внутри и передаешь потом вовне, придав ему иную, совершенно особую окраску. Увы, это редчайший дар, и почувствовать его прикосновение, дано вовсе не всякому. А уж оценить его...

- Но Вы ведь все поняли, да? – Полина была в восторге от того факта, что ее наконец-то оценили. – Ну, что я... стараюсь чувствовать инструмент?

- Да, - подтвердила миссис Фэйрфакс. – У тебя прекрасное туше, и особое отношение к звуку. И ты можешь через этот звук передавать то, что ты чувствуешь. Полина, я не просто слышала, как ты играешь. Я чувствовала твою музыку... не знаю, кожей, что ли. Наверное, почти так же, как ее чувствуешь ты. И еще...

Она усмехнулась, а потом сказала нечто странное, отчего Полина снова вся покраснела, как маков цвет.

- Я любовалась тобою, - сказала ее госпожа. – Я чувствовала, что ты вся там, в этих чудных особых звуках, которые только ты можешь извлечь из того инструмента, с которым вы... подружились, что ли... Или же просто поняли друг друга... Я думаю, твой талант действительно, совершенно особый. Почувствовать со стороны, что это нечто значимое, увы, сможет не каждый. Но ты знаешь, я так заслушалась твоей игрой, и так засмотрелась на то, как ты это делаешь, что даже уронила свой кофе!

- Я сейчас же все приберу! – Полина попыталась снова соскочить с дивана, чтобы бежать за тряпкой, но ее хозяйка мягко придержала девушку за руку, явно обозначая свое желание видеть юную крепостную пианистку рядом с собою.

- Останься, - сказала она. – Я после прикажу Дуняше все прибрать... за нами.

- Но... Алена Михайловна! – девушке почему-то стало стыдно от того, что ее как бы противопоставляют другой прислуге. Выделяют особой привилегией, задавая почву для зависти и недовольства тех, кто служит рядом с нею. – Пятно же останется!

- Я сказала, оставь! – мягким, но не допускающим возражений тоном произнесла ее госпожа, и Полина подчинилась.

Ей было очень приятно, оттого, что миссис Фэйрфакс взяла ее за руки и как-то очень серьезно посмотрела ей в глаза. В этот раз взгляд зеленых очей этой Колдуньи она ощутила почти как прикосновение. Как будто изнутри ее тронули-погладили мягкой рукой, нежно-нежно...

И она почти не удивилась, услышав эти слова.

- Если пятно останется, значит... так тому и быть! – сказала хозяйка этого Дома. – Значит, пускай остается... на память!

- На память о чем? – спросила девушка.

- На память о чуде, - тихо ответила ей молодая женщина с зелеными глазами. – Не так уж много чудес случается на свете.




*Сезар Франк и Алексис-Эммануэль Шабрие французские композиторы середины XIX века, сочинявшие весьма авангардную музыку, естественно, по меркам тех консервативных времен. Критики, по стилистике сочиненных ими произведений, считают их предшественниками Клода Дебюсси.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

11.

Этот странный день, день ее появления в Доме зеленоглазой Колдуньи, «госпожи-американки», подошел к концу. Полина с удивлением отметила для себя, что вполне освоилась в этом Доме. И ей здесь нравилось, нравилось всё. И все, кто здесь жил, ей были безоговорочно симпатичны. И те, кто по своему сословию ей скорее близки, и та, кого они все вместе уважительно именуют «матушка-барыня». Кстати, сама ее американская госпожа не далее как сегодня вечером дала отповедь своей юной крепостной, четко обозначив, и словами, и весьма недвусмысленным тоном, что вовсе не считает сие обращение достаточно адекватным своей истинной личности.

Дело обстояло так. Миссис Фэйрфакс сказала, что пришло время «идти ко сну» – на каминных часах было уже одиннадцать часов. И она пожелала, прежде чем они займутся ее вечерним туалетом, осмотреть комнату своей крепостной, совместно с ее нынешней обитательницей.

Придя туда, она помогла ей зажечь особую масляную лампу с пузатым стеклом, прикрывавшим фитиль и занятным винтовым устройством, помогавшим регулировать пламя путем выдвижения этого самого фитиля. Точно такую же, какие освещали ее собственную спальню. Миссис Фэйрфакс попросила Полину обратить сугубое внимание на то, как это все было ею исполнено, чтобы в следующий раз девушка это могла сделать сама, без ее хозяйской помощи. А потом стала объяснять своей совершенно смущенной крепостной, где находится постельное белье и как Полине следует стелить постель. Заодно, госпожа высказала недвусмысленное пожелание взглянуть-проверить, как именно ее компаньонка развесила и разложила все те обновки, которые они купили для нее сегодня. Осмотрев все предъявленное ее глазам со стороны юной компаньонки, госпожа сделала несколько эмоциональное, почти что патетическое заявление. Дескать, все, что она увидела, это «Ужас, кошмар и фантасмагория Бедлама!» Впрочем, все это было высказано несколько наигранным тоном, возможно, просто в педагогических целях. Хозяйка дома тут же потребовала от своей компаньонки незамедлительно навести порядок, естественно, под ее личным присмотром.

Даже нет, не так. Миссис Фэйрфакс, с весьма недовольным видом, несколько раз заставляла свою крепостную все перевешивать и складывать, по возможности аккуратно. Но потом, в итоге, махнув рукой, сама, лично привела гардероб своей компаньонки в тот порядок, который, судя по всему, более-менее соответствовал ее, госпожи, представлениям о должном.

- Спасибо Вам, матушка-барыня! – сказала тогда Полина. И несколько смущенным голосом добавила:
- Вот только... господское ли это дело, в шкафу у своей горничной порядок-то наводить?

- Во-первых, порядок абсолютно необходим! – наставительным тоном произнесла ее хозяйка. – Как же без этого? И кто, кроме меня, тебя к нему приучит, позволь уж мне тебя спросить?

- Простите, Вы, конечно же, правы, - Полина покраснела. – Я, кажется, очень уж привыкла к Вашей доброте и, наверное, позволяю себе... лишнее. Простите меня, ежели мои слова показались Вам дерзкими!

- Дерзкими? Ну, так, самую малость! – улыбнулась ее госпожа. И закончила свою мысль, обозначив этой легкой улыбкой условное неудовольствие торопливостью суждений своей компаньонки. – А во-вторых, я не являюсь полноправной «барыней». Впрочем, кажется, я об этом уже немного говорила тебе.

- Простите... – девушка всем своим видом показала, что уже весьма и весьма сожалеет о собственной болтливости. Но миссис Фэйрфакс взглянула на нее очень серьезно.

- Да-да, милая моя Полина, - продолжила она. – Я вовсе не являюсь дворянкой по праву рождения. Не забывай, в Штатах, в моей стране, никаких дворян нет и в помине. В столь высокое – она произнесла это слово с нескрываемой иронией, - достоинство меня возвели деньги, моя практичность и продажность одного итальянского герцога. Я сочла, что наличие формального дворянства дает множество возможностей, недоступных простым смертным, даже в цивилизованной Европе. При этом, так уж совпало, что тот самый герцог, - омерзительнейшее, я тебе скажу, существо! – весьма и весьма поиздержался. И нуждался в крупной сумме наличными. А они у меня как раз были.

- Вы... доверяете мне свои тайны? – Полина никак не могла поверить в то, что стала поверенной столь... необычного секрета.

- У меня действительно, есть некоторые тайны, - ее госпожа как-то снисходительно улыбнулась. – Однако то, что я тебе сейчас рассказала, к таковым не относится. Скорее уж, это своего рода «Секрет Полишинеля». Просто я тебе рассказала его таким, каков он есть, по сути. Все окружающие знают меня как эксцентричную американку, пожалованную во дворянство в Италии за участие в богоугодных делах призрения больных и немощных, и в прочей благотворительности. Смысл, в общем-то, тот же, но звучит все немного красивее, чем так, как было на самом деле.

- Неужели герцог забрал лично себе деньги, предназначенные для сирых и убогих?! – Полина даже всплеснула руками, будучи вся в недоумении и возмущении от такой новости в отношении лиц, власть предержащих, правящих в цивилизованной Европе. И даже позволила себе весьма невежливое заявление, достойное того, чтобы в России ее объявили бунтовщицей:
- Ведь это же... истинная подлость!

Она замолчала, испуганно взглянув на свою хозяйку. Ту самую, кто когда-то вела свои дела с этим самым титулованным подлецом и, возможно, имела по указанному вопросу мнение, весьма отличное от наивных суждений своей крепостной компаньонки. Но миссис Фэйрфакс только неопределенно пожала плечами.

- Видишь ли, моя дорогая, - ответила она на ее вербальные и жестовые эмоции. – Мне было крайне необходимо официальное пожалование в число тех, кого здесь, в России, обозначают дворянами. Приехав в Европу, я осознала, что даже формальная принадлежность к пресловутому «благородному сословию», - слово «благородному» прозвучало из ее уст весьма и весьма иронично! – дает массу привилегий, которые в реальной жизни оказываются отнюдь не лишними. И вот здесь, весьма кстати, появился этот самый герцог с его финансовыми проблемами, которые я помогла разрешить. Вот и все.

- Я понимаю, - тихо сказала Полина и чуть слышно добавила:
- Простите меня. Я не должна была, не имела никакого права осуждать Вашего... сюзерена.

Это мудреное слово из каких-то книжек, которые Полина читала в библиотеке своей барышни-графини, сорвалось у нее с языка как-то... само собою, что ли. Но ее госпожа явно оценила и смысл, и контекст сказанного крепостной девушкой. И как-то весьма одобрительно улыбнулась своей юной компаньонке. А потом каким-то особым покровительственным жестом положила свои руки ей на плечи.

- Мой, как ты изволила выразиться, «сюзерен» действительно знатный подлец, причем во всех смыслах. Здесь я с тобою полностью согласна, - сказала она, как бы закрывая тему своего господства над нею, производного, якобы «из прав благородного сословия». - Хотя ты даже и не представляешь себе, насколько его подлость омерзительна. Но он в тот раз все устроил очень красиво. Я оплатила строительство лечебницы его имени и еще некоторых «мест призрения неимущих». В полуторную цену, разницу от которой «его светлость», - ирония в этих словах миссис Фэйрфакс была почти что физически ощутимой! – положил себе в карман. Но мне это было безразлично. Каждый получил свое и даже в чем-то красиво. Во всяком случае, в той лечебнице действительно врачуют итальянских бедняков, благословляющих имя своего властителя... А меня благодарят те врачи, кто знают, как все было на самом деле. Мне это неимоверно льстит, и лично я на своего «сюзерена» вовсе не в обиде!

- Вы воистину благородны! – воскликнула Полина. – Для меня честь служить Вам! Располагайте мною так, как Вы сочтете нужным, я сделаю для Вашей милости все, что будет в моих силах. Прикажите, и я исполню любой Ваш приказ, любое Ваше пожелание! Клянусь!

- Наивное восторженное дитя! – как-то очень мягко улыбнулась ее визави и внезапно крепко обняла девушку. У Полины даже на мгновение перехватило дыхание, то ли действительно от избытка чувств, то ли от силы и энергичности этого самого объятия. Затем ее госпожа снова мягко отстранила от себя свою компаньонку и жестом приказала ей присесть на постель. Когда девушка исполнила требуемое, миссис Фэйрфакс присела рядом и как-то очень доверительно, как близкую подругу, приобняла ее за плечи. Полине этот нежный, почти интимный знак близости показался безумно приятным. Ей на секунду захотелось прижаться к ней, положить свою голову на плечо своей хозяйки и зарыться лицом в ее волосы, снова ощутив их особый запах.

Ее госпожа пользовалась странными духами, имевшими чуть сладковатый, но вовсе не приторный, а какой-то очень свежий аромат. И ее волосы пахли сейчас именно так, особенно приятно, поскольку молодая женщина только что, всего несколько минут тому назад, перед тем как расчесать свои каштановые волосы, отливавшие на свету оттенком темной меди, нанесла на гребень слоновой кости несколько капель этой самой упоительно пахнущей жидкости.

- Полина, милая моя! – как-то очень тихо, но внятно сказала ее госпожа. – Никогда не бросайся такими словами и обещаниями! Даже если искренне любишь кого-то и восхищаешься им. Даже если этот человек, по твоему искреннему убеждению, достоин столь высоких клятв, никогда не произноси ничего подобного! Будь осмотрительна!

- Но отчего же? – девушка очень удивилась такому неожиданному призыву к сугубой осторожности.

- Оттого, что немало найдется желающих воспользоваться твоей искренностью, наивностью и простодушным благородством! – самым серьезным тоном высказала ее госпожа и, видя, что девушка явно желает возразить ей, в части своего предполагаемого благородства, отрицательно покачала головою.

- Я знаю, о чем говорю, - продолжила она, и чуть сильнее сжала свои руки, почти стиснула девушку в своих объятиях. От этого, кстати, Полина снова почувствовала странное удовольствие. Совершенно непривычное для нее удовольствие от этих прикосновений своей госпожи. – Ты, воистину, благородна от природы. Это благородство происходит прямо из глубины твоего нежного сердца. И твое «низкое», с точки зрения генеалогии, происхождение здесь роли не играет. С моей точки зрения, человеческое существо является благородным или же низким изначально, по самой своей сути. Образование, воспитание, все это может только помочь высвободить уже имеющиеся благородные задатки и пригасить низменные инстинкты и проявления темной стороны души. Но полностью изменить свою истинную суть едва ли под силу обычному человеку. Ты благородна вовсе не потому, что выросла в доме графа Прилуцкого, рядом с его дочерью, и смогла перенять некоторые дворянские манеры. Твое благородство идет у тебя изнутри. И в этом смысле, ты куда как выше того самого герцога, коего ты так изящно назвала моим «сюзереном», того, кто действительно пару лет назад произвел меня во дворянство.

- Вы меня... – Полина снова смутилась и густо покраснела, стыдясь таких похвал.

- Я просто вижу тебя такой, какая ты есть, - миссис Фэйрфакс произнесла это вполне серьезным тоном. – И мне безразлично твое происхождение. Кстати, Полина, - добавила она, чуть отстранившись, убрав руки с плеч своей визави, и многозначительно заглянув ей в глаза, - я надеюсь, что тонкости той истории, ну, то, как именно я стала итальянской дворянкой, навсегда останутся между нами. Договорились?

- Клянусь! – смущенно ответила Полина. И тут же, заметив укоризненный взгляд своей госпожи, поправилась:
- Обещаю!

- Уже лучше! – сказала миссис Фэйрфакс, одобрительно кивнув своей компаньонке. И мягким, но очень наставительным тоном добавила:
- Будь аккуратна в общении с людьми, никому не раскрывай свое сердце без необходимости, не клянись и не давай излишних обещаний. Помни, любую клятву или обет, те, кто заинтересованы в их исполнении, могут обратить против тебя. И тебе придется делать обещанное, даже в том случае, когда ты будешь твердо уверена в том, что это пойдет тебе во вред, и те, кем ты совсем недавно восхищалась, вовсе не столь прекрасны, как тебе казалось всего несколькими днями ранее. Но именно твое внутреннее благородство не позволит тебе отказаться от исполнения своей клятвы таким вероломным существам, обернувшимся к тебе своей темной стороной. А она, эта самая темная стороны натуры, поверь мне, есть у всякого! И ты сама, понуждаемая внутренней своей потребностью быть честной, нет, не перед теми, кто тебя откровенно использует, а перед собственной совестью, принесешь себя в жертву чужим интересам, зная при этом, что те, ради которых ты все это делаешь, в принципе недостойны твоих усилий. Но ты не сможешь, дорогая моя Полина, ты просто не сможешь поступить иначе, вот в чем проблема...

- Хорошо, я не буду клясться без необходимости, и постараюсь не давать несбыточных обещаний, которые мне потом смогут припомнить, – сказала Полина и, улыбнувшись, добавила:
- Но ведь Вы же не такая! Вы благородны и честны. И не станете унижаться до того, чтобы воспользоваться чьей-то оплошностью!

- С чего это ты взяла? – миссис Фэйрфакс с явным удивлением поглядела на свою визави. – Я вполне могу быть и крайне жестокой, и весьма злопамятной! И мне ничего не стоит воспользоваться другим человеком для достижения моих личных целей и извлечения выгоды. Да что там говорить! Ты что, уже позабыла о том, как я жестоко подтрунила над доктором, всего лишь из-за его несколько предвзятого отношения ко мне любимой. И тебя довела до слез. И даже не раскаиваюсь в том, что сделала.

- Неправда! – Полина покачала головою. – Вы ведь извинились за то, что были столь... суровы. И не стали меня наказывать за дерзость. Нет-нет, я знаю, Вы хорошая! Я Вам верю. Просто, Вы заботитесь о том, чтобы я не наделала глупостей!

- Полина, сим волеизъявлением я навсегда освобождаю тебя от всех опрометчивых клятв, которые ты успела дать мне за сегодняшний день, - тихо, но как-то очень уж внушительным тоном произнесла миссис Фэйрфакс, глядя на свою компаньонку очень серьезно. – Я хочу, чтобы между нами не было поводов к взаимным обидам и недоразумениям. Знай, ты свободна в своих мнениях и желаниях. Когда мы одни, ты вправе высказываться откровенно и нелицеприятно обо всем на свете. Обо всем, что ты думаешь, обо всех и о каждом, даже обо мне! И если у тебя возникнет желание поспорить, наедине со мною ты вправе высказывать свое мнение сколь угодно жестко. Я же, со своей стороны, тоже постараюсь обойтись в отношении тебя сугубо словесными увещеваниями. Полина, я хочу, чтобы наедине со мною ты чувствовала себя свободной от всех и всяческих условностей. Да-да! Я хочу видеть рядом духовно свободную девушку, а вовсе не крепостную рабыню, которую мне отдали внаймы. Девушку образованную и благородную душою, достойную куда лучшей участи, чем прозябание в рабском состоянии!

- Вы... осуждаете меня за раболепие, да? – голос Полины чуть дрогнул. – Я слышала там, в доме, где я служила прежде... Покойный господин граф говорил, будто бы за границей все считают русских прирожденными рабами. Причем, там не делают разницы между дворянином и крепостным крестьянином. Для Вас, европейцев, это отнюдь не важно. Вы все равно презираете нас за то, что мы преданны своему государю и верны тем своим господам, кого считаем благодетелями для нас и наших близких. Да, я такая! Я была верна дому Прилуцких, где служила ранее! Но господин граф вовсе не был дурным человеком. Он ведь заботился обо мне, и был достоин моего почтения! Да, я, конечно, росла там отнюдь не на правах его родной дочери, но ко мне он относился очень хорошо! И поверьте, я перед ним никогда не становилась на колени. Он просто не допустил бы такого... как Вы сказали... раболепия! И Вам я сегодня клялась от чистого сердца, а вовсе не из-за того, что Вы моя нынешняя хозяйка! И таких слов, как Вам, я никому и никогда не говорила! А Вы...

Полина всхлипнула, и своими глазами, полными слез, встретилась с зелеными очами своей госпожи. И увидела там... Вовсе не иронию или же иную форму насмешки. Скорее огорчение тем обстоятельством, что ее, взрослую и весьма неглупую женщину, снова поняли неправильно. А потом госпожа американка снова молча прижала девушку к себе. И в этот раз Полина взревела, уткнувшись ей в плечо. Просто чувствуя, что больше не может сдерживать своих слез...

Трудно сказать, сколько они просидели так, обнявшись. Наверное, с четверть часа, не меньше. Полина забыла о времени, полностью отключившись от всего, что ее окружало. Чувствуя неодолимую потребность прореветься всласть и прижаться к родному плечу. Она действительно не плакала уже давно. И сейчас, кажется, уцепилась за такую возможность. Впрочем, похоже, что ее госпожа-колдунья вовсе не возражала против такого излияния чувств. Она мягкими движениями гладила девушку по спине. Со стороны могло показаться даже, что она как бы выдавливает из нее эти слезы, помогая расслабиться, выплакать все ее страхи и обиды. И действительно, с каждой слезинкой, пролитой на ее плече, Полина избавлялась от своих былых кошмаров и переживаний. Кажется, ее госпожа действительно помогала девушке расстаться с той, прежней жизнью, перед тем как она обретет новую.

Возможно, все действительно так и было...

...Но, как известно, слезы не бесконечны, что бы ни говорили об этом моралисты-критики, высказывая свои сентенции о женщинах и их умении спасаться плачем от приступов горя и от разных обид. Мало-помалу, Полина затихла. Госпожа еще некоторое время держала ее лицом на своем плече. А потом очень мягко отстранила девушку от себя, вынула платок и привела свою визави в порядок. После этого, свернув и убрав обратно в кармашек платья тонкую ткань, взяла девушку за руки и этим молчаливым движением заставила ее поднять свои голубые глаза и встретить взгляд своей хозяйки. Полина на секунду показалось, что зеленые глаза ее госпожи снова вспыхнули колдовским огнем. Но это «внутреннее» пламя не обжигало, скорее, очищало девушку от остатков былого. Раскрывало Книгу Жизни с чистого листа.

- Полина, милая моя, - голос миссис Фэйрфакс звучал как-то грустно и очень искренне. Хотелось слышать каждое слово, произнесенное ею. И верить всему тому, что будет сказано, сразу и безоговорочно, без сомнений, отныне и навсегда! – Я вовсе не презираю русских. Мой отец был русским. Это он выучил меня языку своей родины. И уж в нем никакого раболепия не было, нет, и никогда не будет! Пойми, я просто хочу, чтобы ты была со мною по-настоящему близка. Чтобы страх не омрачал твои мысли. Ты ведь уже стала поверенной некоторых моих тайн. У меня их еще много, уж ты не сомневайся! И я хочу, чтобы ты эти тайны хранила искренне меня любя, а вовсе не из пресловутого чувства долга или же по принуждению. Вот и все. Я хочу довериться тебе во всем и ожидаю от тебя взаимного доверия. Мне не нужна покорная раба, или девушка, которую я повязала обетами из чувства благодарности!

Миссис Фэйрфакс сделала небольшую паузу, но Полина не нашла, что ей ответить. Только опустила очи долу, пытаясь как-то собраться с мыслями. Ее госпожа мягко улыбнулась и выпустила кисти рук девушки из своих пальцев.

- Насчет презрения к русским со стороны европейцев, - заметила она, – я вовсе не в курсе. В Европе я говорю по-французски, по-английски, по-итальянски и даже немного по-немецки. Поэтому я никакого презрения никогда не ощущала. Кстати, не забывай, моя дорогая, что сама я американка. Мы тоже, также как и русские, несколько... чужие в Европе!

Эти слова она произнесла с явной иронией, и Полина, наконец-то, чуть-чуть улыбнулась в ответ на ее слова.

- Ты не обижаешься? – вопрос ее госпожи прозвучал скорее в утвердительном тоне.

- Я благодарна Вам, - откликнулась девушка

А потом Полина позволила себе то, чем умудрилась сходу вогнать в краску смущения свою заботливую хозяйку. Она сама взяла ее за руки и сказала:
- Я подтверждаю свои клятвы. Я стану служить Вам верой и правдой. Буду преданна Вам телом и душою. И я никогда не отрекусь от своих слов.

- Я принимаю твои клятвы, - лицо миссис Фэйрфакс стало очень серьезным, и говорила она в этот раз почти торжественным голосом, безо всякой иронии. – И я в свою очередь, клянусь, что исполню твою просьбу об освобождении от них, незамедлительно, сразу после того, как ты обратишься с нею ко мне.

И, видя, как верная ей девушка отрицательно качает головою, добавила:
- Ежели когда-нибудь искренняя и преданная служба мне станет для тебя в тягость... В общем, Полина, ты вправе попросить освободить тебя от всех клятв и обещаний, что будут к тому времени связывать нас с тобою. И пускай Господь Бог будет мне свидетелем в том, что я сейчас, сию минуту, поклялась исполнить эту твою просьбу.

- Но... – девушка в полном смущении опустила очи долу.

- Нет, Полина! – миссис Фэйрфакс покачала головою. – Не спорь со мною! Я хочу, чтобы ты имела возможность отказаться от своих слов, от выражений преданности мне, ежели на это будет такая необходимость. Так будет и правильно, и попросту честно.

- Хорошо... – вздохнула Полина, явно оставшаяся при своем прежнем мнении, и вовсе не желающая его менять. А потом, наконец-то, по-настоящему, с искренним облегчением улыбнулась.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

12.

- Ну что же, моя очаровательная крепостная исполнила на сегодня почти все свои обязанности. Кажется, теперь настала очередь госпожи, присмотреть за тем, как будет устраиваться на ночлег ее верная раба!

Так высказалась госпожа Фэйрфакс, уже облаченная в шелковую ночную рубашку, набросив на плечи нечто вроде шелкового стеганого халата.

Да-да! Она так и сказала девушке, помогавшей своей хозяйке в приготовлениях ко сну. Хозяйка произнесла это своим фирменным ироничным тоном, точно так же, как обычно. Так, что и не разберешь, где в этих словах таится насмешка, а где ее, этой самой насмешки, в общем-то, и вовсе нет.

Полина тогда застыла в странной позе, едва отпустив подушку, которую перед этим поправляла на постели своей госпожи. Девушка выпрямилась, заглянула в насмешливые глаза госпожи-американки, а после, отведя взгляд в сторону, вспыхнула, как маков цвет. Еще бы! Весь этот день ее хозяйка всячески старалась подчеркнуть, что крепостное положение ее компаньонки для самой миссис Фэйрфакс никакого значения не имеет. И вот теперь так безжалостно...

- Ты обиделась, - прокомментировала факт ее госпожа.

- Нет, - упрямо, и глядя в сторону, произнесла Полина, хотя чуть не заплакала от этого внезапного и совершенно незаслуженного унижения.

- Не обманывай меня! – продолжила хозяйка, и приподняла лицо девушки чуточку вверх за подбородок.

Полина упрямо прикрыла свои глаза, чтобы ее госпожа не увидела слез, готовых пролиться от этой незаслуженной обиды. И почувствовала, как ее век поочередно коснулись нежные губы ее визави.

- Не шевелись! – приказала ее госпожа. – Не мешай мне!

И девушка замерла, боясь шелохнуться. А ее так и нерасплаканные глаза все целовали и целовали. Потом на плечи девушки легли руки ее хозяйки, и Полина поняла это как молчаливое дозволение узреть, наконец, происходящее.

В мягком теплом свете этих удивительных заграничных ламп, где ярко горящий фитиль как-то странно прикрыт этой хитро выдутой из стекла, то ли трубой, то ли колбой, цвет глаз ее хозяйки скорее угадывался, чем был виден явно. Миссис Фэйрфакс усмехнулась, но вовсе не презрительно, по отношению к своей юной крепостной компаньонке. Скорее уж с какой-то странной, весьма непривычной смесью эмоций. Иронически и нежно, Да-да, именно так, в одно и то же время...

- Жестокая хозяйка испила слезы своей несчастной рабыни, - сказала она, и Полина, отчего-то, в этот раз вовсе не обиделась на ее слова. Наверное, именно из-за той нежно-ироничной интонации, с которым они, эти самые слова, произносились. – И слезы эти были упоительно сладки. Вот так, жестоко и безжалостно. Ты решила, что все обстоит именно так, да?

Полина ничего не сказала, только молча кивнула головою. Странно, но слез в ее глазах уже не было. Вот только в горле у нее сызнова застрял этот предательский комок, мешающий говорить.

- Девочка моя! – голос ее госпожи был уже вполне серьезным. Да и в глазах уже не было прежней иронии. Скорее, там сейчас сквозила странная, совершенно непонятная грусть. – А тебе не кажется, что все это просто... красиво и забавно? Нет?

Полина, по-прежнему не произнося ни слова, отрицательно покачала головою.

- Вдумайся, Полина, - кажется, ее госпожа весьма настойчива, как будто хочет, чтобы она поняла что-то очень важное. Но именно сама, без лишних подсказок с ее стороны. – Я родилась свободной, в свободной стране, в самой свободной стране на свете! – голос ее госпожи отчего-то снова наполнен иронией. - И вот теперь я, дочь солдата, беглеца с русской службы, авантюриста и путешественника-коммивояжера имею диплом о дворянстве, купленный в Италии, кстати, за приличные деньги. Впрочем, он стоил той платы, что за него запросил тот герцог... И вот я здесь, на родине отца своего, занимаю место почти что вровень с теми самыми дворянами, что происходят напрямую от тех, кто властвовал над его предками! Я играю роль «барыни», прикупив себе рабу из местных...

Далее, ее госпожа произнесла несколько слов по-английски. Полине явственно послышалось произнесенное на заокеанский манер слово, означающее «мать», вот только в версии наречия, лишь отдаленно связанного с эпически велеречивым языком Вильяма Шекспира. Остальное девушка не очень-то разобрала, но покраснела, вполне и однозначно поняв-догадавшись о не слишком-то приличном для культурного уха содержании этой краткой, но весьма энергической реплики.

Тем временем, закончив выражать на иностранном языке свои эффектные эмоции, ее госпожа как-то резко усмехнулась и... отчего-то сразу же прикусила губу, как будто сердилась на самое себя за то, что не сдержалась и высказала лишнее. Впрочем, сделав небольшую паузу, она продолжила.

- Да, Полина, вот теперь я ощутила себя барыней. Эдакой «владелицей душ». И знаешь, я, кажется, начинаю понимать всех этих ваших «Салтычих». Все-таки власть над себе подобными, возможность безнаказанно унижать, оскорблять, издеваться над подвластными... И даже истязать их... Это... Непередаваемо! Ощущение неограниченной власти над бессловесными «телами», даже если и вовсе не собираешься позволять себе с ними ничего подобного. А уж в моем случае...

Она недоговорила, но Полина толком и не обратила внимания на эту странную реплику, лихорадочно соображая, как бы ей ответить так, чтобы при этом не оскорбить свою госпожу, свою нынешнюю владычицу. Кажется, миссис Фэйрфакс снова испытывает свою компаньонку на прочность, и девушке необходимо срочно придумать эффектное, но корректное возражение, позволяющее ничтожной крепостной сохранить свое достоинство. Но что же именно следует ей сказать, в ответ на такое?..

- Да, для того, чтобы испытать такие ощущения, стоило приехать на землю предков, будучи под защитой дворянского звания! - кажется, в голосе ее госпожи снова слышатся нотки прежней иронии. Надо этим обстоятельством непременно воспользоваться!

- Но я слышала, что у вас, в Америке, тоже есть рабство, - Полина читала в библиотеке графа «Хижину дяди Тома», и оценила сходство положения американских негров и российских крепостных. – Вы вполне могли бы позволить себе покупку какой-нибудь невольницы, например, на рынке рабов в Новом Орлеане, - Полина сейчас придумала это обстоятельство просто наугад, пытаясь своей неуклюжей иронией обозначить тот самый достойный ответ, которого, наверняка, ожидала ее госпожа. – Стоило ли пересекать Атлантический океан и ехать далее, через весь континент, для того только, чтобы ощутить власть над какой-нибудь ничтожной девкой?

- Браво! – миссис Фэйрфакс восторженно захлопала в ладоши. Потом рассмеялась, расцеловала Полину в обе щеки и цепко схватила девушку за обе руки, неожиданно сильно сжав ее изящные, отнюдь не крестьянские на вид ладони. – Вот так вот и надобно отвечать разной зарвавшейся нелюди, когда она начинает себя вести слишком нагло! Браво, моя отважная девочка!

Она с какой-то очень яркой, искренней улыбкой на лице подмигнула своей рабыне, а потом снова рассмеялась.

- Пойдем! – воскликнула ее госпожа и тут же потянула Полину к выходу из своей спальни.

Она привела свою компаньонку в ту самую комнату, что была ею же определена Полине для проживания в этом Доме. Скромные апартаменты крепостной были чуть-чуть освещены отблесками света, проникавшими через окно со двора, вернее, с улицы, где, чуть в отдалении, горел газовый фонарь. Впрочем, их вполне хватало для того, чтобы ориентироваться впотьмах.

- Ты помнишь, что там, на полке, у тебя стоит заправленная лампа, и рядом с нею лежит коробка спичек, - подсказала госпожа, обращаясь к внезапно присмиревшей девушке. – Ну-ка, найди их.

- Вот, нашла, - откликнулась ее помощница, беря в руки коробку шведских спичек. Лампу она в полумраке тоже заметила, но благоразумно решила подождать дальнейших распоряжений своей хозяйки, которые, впрочем, были вполне предсказуемы.

- Сними их и поставь на стол, - продолжила распоряжаться миссис Фэйрфакс. И Полина незамедлительно исполнила ее приказание.

Девушка поняла, что сейчас наступает время очередного урока, который ее хозяйка собирается преподать своей крепостной. Что же, она вовсе и не против снова почувствовать себя ее ученицей!

- Ты ведь так толком и не запомнила, как следует правильно обращаться с этими предметами? – спросила ее госпожа, в несколько утвердительном тоне и, не услышав ответа, но явно, по умолчанию, предполагая подтверждение этого своего предположения, скомандовала: - Давай-ка повторим. Сними стекло, зажги спичку и подожги от нее фитиль лампы. Ты уже знаешь, что он пропитан особым очищенным нефтяным маслом, будет гореть ровно и почти без копоти. Потом поставь колбу на место, чтобы огонь не задуло сквозняком. И сделай свет чуточку ярче, открутив фитиль.

Полина беспрекословно исполнила эти ее приказания. Кстати, вполне успешно.

- Подвинь лампу подальше от края стола, - приказала далее миссис Фэйрфакс. А потом, когда Полина исполнила и это ее требование, как-то загадочно улыбнулась и сказала:
- А теперь... раздевайся!

- Зачем? – Полина снова почувствовала, как краснеет и порадовалась тому, что сейчас стоит чуть-чуть спиною к свету, и ее смущение в этот раз не столь уж заметно.

- Вообще-то, я собиралась помочь тебе. Уложить тебя спать, пропеть тебе колыбельную, подоткнуть одеяло... – с этими словами, миссис Фэйрфакс изысканно-иронично усмехнулась и действительно, сняла изящным жестом покрывало с постели своей крепостной. Аккуратно сложила его и отложила в сторону, на стул. Еще одним красивым жестом она предложила Полине разоблачиться.

И девушка, едва сдержав вздох, начала расстегивать платье...

Госпожа Фейрфакс, кажется, снова проверяла свою компаньонку, выясняя то ли границы смелости юной рабыни, то ли пределы ее терпения. Она даже вовсе не отвернулась, когда смущенная девушка снимала с себя все предметы своего одеяния, один за другим. Учитывая тот факт, что в этот раз одежда ее была новой, вовсе не такой как прежде, и Полина с непривычки путалась в застежках и пуговицах, отчаянно стесняясь собственной неловкости, госпожа американка могла бы действовать и потактичнее. Однако ее хозяйку все это скорее уж развлекало. И когда Полина, наконец-то полностью обнажилась, миссис Фэйрфакс снова многозначительно усмехнулась, и на тот самый стул, куда Полина уже успела сложить всю свою одежду - все свои только что снятые вещи - отложила тонкую ночную рубашку, которую она до этого держала в своих руках.

Миссис Фэйрфакс повернула девушку к свету и долго разглядывала ее, обнаженную. Смотрела на нее внимательным взглядом, без малейших признаков улыбки на лице. Как будто бы она вовсе и не видала ее в таком же натуральном виде, причем, не далее как сегодня утром!

Видимо, подобное недоумение от непонимания ситуации отразилось на лице девушки, потому что ее госпожа заглянула своей крепостной прямо в глаза и как-то странно улыбнулась ей. Даже не ободряюще, а так, как будто бы она, хозяйка Дома сего, и повелительница своей крепостной компаньонки, сейчас извинялась перед своей подвластной за сие докучливое и не слишком-то вежливое внимание.

- Ты сейчас вовсе другая, не такая как утром! - Алена Михайловна погладила девушку по плечу и это странный, адресный, почти что интимный знак близкого внимания доставил Полине непривычное удовольствие. Да-да, это прикосновение было ей очень приятно! - Ты действительно, очень красива. Ты просто удивительно красива, моя девочка!

Высказав это, госпожа Фэйрфакс снова погладила Полину по плечу. Но теперь девушка опустила очи долу и нервно прикусила губу, тщетно пытаясь изгнать внезапную и очень даже неприятную ей мысль... Однако, ее госпожа явно заметила выражение лица своей визави. А может, она просто почувствовала подушечками пальцев, как вздрогнула в этот раз ее крепостная. Или же как-то иначе она ощутила тот самый страх, что на секунду овладел душой несчастной покорной рабыни. Миссис Фэйрфакс покачала головою и как-то многозначительно улыбнулась.

- Вот сейчас ты подумала, что я позавидовала твоей красоте, и что я запросто могу тебя сейчас остричь, просто, чтобы унизить, опозорить... Или же могу изуродовать твое тело клеймом. А еще могу подвергнуть тебя жестокому бичеванию, - голос хозяйки был теперь весьма серьезен. И сейчас она отнюдь не вопрошала, она просто констатировала факты, для нее совершенно несомненные и вполне себе очевидные. И девушке казалось, что миссис Фэйрфакс и впрямь умеет читать мысли своей визави, перепуганной этими ее словами. Ну, или же она как-то иначе способна воспринимать мысли и чувства той несчастной девушки, что находится под ее владычеством, и не смеет всерьез протестовать.

- Не надо! - Полина посмотрела на нее умоляюще. - Пожалуйста, не делайте этого!

- Глупая моя маленькая девочка! – улыбка ее госпожи почти что сочувственная. – Ну отчего же ты так меня боишься? Отчего не хочешь понять, что я просто восхищаюсь тобою! Ну, разве я лишена права восхищаться таким чудом, как ты?

- Вы вправе поступать со мною так, как Вам будет угодно, - тихо сказала Полина. – И меня, увы, никто не защитит... от Вашей... жестокости! – добавила она, и умоляюще посмотрела в зеленые глаза своей визави.

- Никто, - миссис Фэйрфакс даже кивнула головою в знак подтверждения этой простой мысли. А потом... снова обняла свою беззащитную... то ли рабыню, то ли компаньонку, опять притянула-прижала ее к себе и тихонько шепнула ей на ушко:
- Никто, кроме меня! Я теперь твоя единственная защитница и покровительница в этом ужасном мире, где все готовы тебя продать и предать. Я одна забочусь о тебе. И я никогда тебя не брошу, милая моя Полина! Клянусь!

- Вы... – Полина не поверила своим ушам. – Вы ведь говорили, что... почти никогда не клянетесь!

- Почти! – усмехнулась ее госпожа, говоря по-прежнему ей на ушко. И тихо-тихо, как будто бы в этих покоях ее кто-то может подслушать и осудить за такое... странное и в высшей степени доверительное выражение чувств. – И все же, иногда я позволяю себе искренние клятвы. Но только в отношении тех, кто мне по-настоящему близок и дорог.

- Я... – Полина была вся в замешательстве, но ее госпожа еще одним коротким объятием дала своей подопечной понять, что обсуждение причин ее столь адресного внимания прямо сию минуту будет совершенно неуместно. И девушка замолчала, довольствуясь этим молчаливым пояснением.

- Полина, - сказала миссис Фэйрфакс, - я хочу совершить над тобою один ритуал.

Она снова отстранила девушку от себя и заглянула ей прямо в глаза с каким-то особым выражением полного доверия.

- Какой... ритуал? – Полина совершенно не понимала о чем идет речь, но ее госпожа, похоже, вовсе не собиралась что-либо объяснять своей компаньонке. Она просто взяла девушку за руку и молча потянула ее к выходу из комнаты, заодно прихватив с полки зажженную лампу.

Полина была в ужасе. Ритуал... это нечто мрачное и жуткое... И, возможно даже, жестокое и мучительное. Неужели...

Сердце обнаженной перепуганной девушки начало бешено стучать о ребра изнутри грудной клетки. Вот сейчас, наверняка, ее отведут в ту самую малую библиотеку. И там ее, наверняка, ждет знакомство с той самой скамьей красного дерева и...

Однако... миссис Фэйрфакс, по-прежнему молча, тянула ее направо по выходу. И привела совсем даже не в помещение для возможной экзекуции, а в туалетную комнату. Пристроив лампу на полке, госпожа сняла со стены большой таз, поставила его на пол и жестом приказала своей крепостной встать в него обеими ногами. Полина тоже молча, но совершенно безропотно исполнила это молчаливое распоряжение. Ее ногам стало непривычно прохладно от потемневшей меди. При свете лампы, которую миссис Фэйрфакс поставила на полку, девушка видела, как ее хозяйка взяла кувшин для умывания и зачерпнула воду из бронзовой емкости. Там, где она же, Полина, готовила воду для вечернего омовения своей госпожи. Да, вода там еще оставалась, и она точно помнила это, поскольку сама обливала госпожу подобным же образом, но чуточку раньше. И хозяйка тогда зачем-то приказала принести еще горячей воды из кухни, но прежде убрать слитое, вылив содержимое таза и его ополоски в специальное устройство, вроде воронки с пробкой и крышкой сверху, предназначенное для слива вниз по бронзовой трубе, идущей дальше, до какой-то емкости, стоящей, наверное, где-то в подвале. И теперь Полине стало ясно, зачем ее госпоже понадобилось столько воды.

А теперь ее хозяйка, сняв с той же полки, где стоит сейчас лампа, пузырек с какой-то жидкостью, уронила несколько капелек из него прямо в тот самый кувшин, который только что наполнила водой. Полина как завороженная наблюдала за тем, как ее госпожа взяла сей кувшин поудобнее. Девушка все поняла и, вздрогнув, приготовилась к тому, что сейчас ее будут обливать этой самой свежеприготовленной смесью. В этом, наверняка, и состоит тот самый Ритуал, обещанный госпожой своей юной компаньонке. Сейчас с нее будут символически смывать все ее былые грехи, и иные дурные обстоятельства ее, Полины, прошлого. Такое, символическое, омовение...

Вода была вовсе даже и не прохладной, а совсем теплой, похоже, просто не успела остыть. А запах...

Да-да! От душистой жидкости, которую ее госпожа добавила в воду, явно исходил тот самый любимый аромат ее госпожи, так полюбившийся девушке! Миссис Фэйрфакс не пожалела для этого символического омовения своей крепостной компаньонки своих любимых духов!

Полина оценила этот щедрый жест своей хозяйки. Она стояла смирно, когда ее аккуратно поливали, от плеч, по бокам и вниз, так, чтобы ароматная жидкость оросила ее кожу равномерно. Остатки содержимого кувшина миссис Фэйрфакс вылила ей на макушку. Девушка еще не расплела на ночь свои косы, и подумала, что ей теперь предстоит расчесывать влажные волосы.

Тем временем, госпожа Фэйрфакс вернула уже пустой кувшин на полку, а после, сняв с настенного крючка полотенце, быстро промокнула от влаги кожу своей крепостной, оставив на ней лишь тот самый приятный аромат. А потом, хозяйка чисто символически коснулась мягкой тканью чуть влажных волос девушки, накинула полотенце ей на плечи. И сразу же после этого, взяв второе полотенце, чуть поменьше размером и пожестче, нагнулась, почти поклонилась ей, обтирая ноги своей рабыни, к полному ее смущению.

В довершение ко всему, миссис Элеонора Фэйрфакс, выпрямившись после столь странного жеста, красивым движением сорвала со своей крепостной условный покров полотенца, повесила его обратно на крючок, куда добавила и то, которым она вытирала ноги своей креостной. Потом она вышла из своих турецких мягких туфель без задника и сделала весьма недвусмысленный жест, обращенный к своей визави. Полина поняла, что должна немедленно обуться в те самые туфли своей хозяйки. И вновь она не посмела ослушаться.

Ее госпожа, по-прежнему молча, ступая босыми ногами по полу, вывела свою юную компаньонку обратно, в ее, Полины, комнату, снова освещая им путь той самой лампой, горящей теплым мягким светом, что сопровождала их в этом странном Ритуале. И это торжественное шествие, туда-и-обратно, заставило девушку признать все происходящее чем-то очень серьезным. Прежде всего, для ее госпожи. Но, конечно же, и для нее, для крепостной девушки, объекта этого самого Ритуала, все происходившее тоже... было значимо. И, наверняка, даже в большей степени, чем для хозяйки.

Миссис Фэйрфакс, войдя в комнату Полины, поставила лампу обратно на полку. А потом, выведя свою компаньонку на середину, заставила ее разуться и опуститься на колени. Затем, она положила свою ладонь на голову босой и обнаженной девушки и, наконец-то, прервала это их обоюдное молчание.

- Я, Элеонора Фэйрфакс, из Балтимора, американка, принимаю под свою руку присутствующую здесь Полину Савельеву. Слышишь ли ты меня, понимаешь ли ты смысл моих слов и действий? – обратилась она после такого выспреннего заявления к своей коленопреклоненной рабыне.

- Да, - робко, тихим голосом отозвалась девушка, глядя на нее снизу вверх. И внезапно добавила неожиданное обращение:
- Моя госпожа!

Эти слова прозвучали вполне искренне и, кажется, очень понравились ее хозяйке. Она улыбнулась и продолжила свою речь.

- Я принимаю тебя в мой Дом, - сказала она, - беру тебя под мою защиту и покровительство. И, в связи с этим, объявляю о том, что с этого момента на тебя распространяется моя власть, в соответствии со всей совокупностью местных законов и обычаев. Согласна ли ты принять мою власть без споров, недовольства и сопротивления? Готова ли ты принять меня как свою госпожу, облеченную в отношении тебя всей полнотой власти, признаваемой законом и традицией?

- Да, моя госпожа, - Полина произнесла эти слова так же искренне. И миссис Фэйрфакс снова удовлетворенно кивнула головою.

- Доверяешь ли ты мне, Полина? – спросила она. – Готова ли исполнить любое мое приказание, беспрекословно, точно и в срок? Готова ли ты служить мне верой и правдой?

- Да, моя госпожа! – голос у Полины стал куда более твердым. Кажется, она уже осмысленно делает свой выбор.

- Я счастлива твоим доверием, - миссис Фэйрфакс искренне рада этим ее словам, - и я очень надеюсь оказаться достойной его!

- Я верю Вам! – тихо сказала Полина

- Поднимись! – приказала миссис Фэйрфакс, а когда девушка исполнила это ее распоряжение, госпожа молча усадила ее на постель. Присела рядом с нею, развернула ее к себе спиной, за плечи, и начала расплетать косу своей визави. Все это она делала молча. Затем, ее госпожа достала из кармана гребень и, не произнося ни слова, расчесала волосы своей крепостной компаньонки. А после, так же молча, сунула этот предмет в руки девушке. Мельком взглянув на него, Полина оценила роскошь резьбы по слоновой кости и попыталась вернуть гребень обратно.

- Не вертись! – вовсе не сердито, а скорее укоризненно сказала миссис Фэйрфакс, игнорируя красноречивый жест своей визави. – Ты мешаешь мне заплести тебя как следует!

- Но, матушка-барыня... – Полина снова попыталась протестовать, но была остановлена словами, сказанными, пусть и весьма мягким, но совершенно безапелляционным тоном.

– Это мой тебе подарок, - сказала миссис Фэйрфакс. – Я очень хочу, чтобы ты пользовалась им. Просто, чтобы ты и думать забыла о том, что я хоть в чем-то тебе завидую, или просто дурно думаю о твоей красоте. Я надеюсь, ты не станешь оспаривать мое право восхищаться тобою и дарить тебе подарки?

- Я... - Полина на мгновение замолчала, подбирая слова. – Я не заслуживаю Ваших милостей, - сказала она. - И не стоит мною так уж восхищаться. Вы ведь сами очень красивая. Я же видела!

Полина нисколько не преувеличивала. Ведь сегодня она раздевала хозяйку ко сну и не могла отвести свой взгляд от тела госпожи американки. От ее изящных грудей, что крупнее, чем груди самой Полины, с чуть напряженными сосками, от ее стройных ног, от округлых половинок ее зада, в которые переходили ее изящные бедра. Занятно, но чуть выше правой лопатки у миссис Фэйрфакс была странная родинка, два пятнышка, как бы сошедшиеся друг с другом и сложившиеся в условную символическую картинку, в виде темного мотылька, Это смотрелось удивительно изящно и трогательно. Форма этой родинки просто притягивала взгляд...

В общем, Полине тогда показалось, что в своем телесном совершенстве ее хозяйка почти идеальна. И теперь, слышать от своей американской госпожи такие похвалы, ей было очень даже странно.

- Ты красива по иному, чем я, - вздохнула миссис Фэйрфакс. – Твоя душа, вкупе с телесным совершенством... Даже не повод к зависти с моей стороны. Только к восхищению таким чудом, которое сегодня утром пришло ко мне.

- Но Ваша душа... – Полина хотела сказать, что за этот странный день она имела возможность неоднократно оценить высокие свойства души своей хозяйки. Но миссис Фэйрфакс отчего-то сделала ей знак молчать. И Полина снова беспрекословно повиновалась.

- Чужая душа – потемки, - наставительным тоном произнесла ее госпожа. – Так, кажется, говорят у вас, в России. Ты ведь толком не знаешь обо мне ничего. И все же пытаешься судить о моих нравственных достоинствах. Не стоит поступать столь опрометчиво, когда пытаешься понять другого человека.

- Вы лучшая из тех, кого я видела, - тихо сказала Полина. – И я верю Вам. Только благородная душа способна рисковать доверием к себе, чтобы предостеречь от возможной ошибки!

- Значит тебе всю жизнь везло встречать мерзавцев и не получать от них серьезных неприятностей, – вздохнула ее хозяйка, - А мне вот теперь повезло с тобою...

Полина, окончательно смутившись, не посмела возражать. А сама миссис Фэйрфакс на некоторое время замолчала, продолжая приводить прическу своей крепостной компаньонки в состояние, которое бы ее, госпожу, удовлетворило. Закончив свой труд, она как-то странно усмехнулась и развернула девушку к себе лицом. Госпожа американка взяла Полину за руки, сжала ее ладони своими изящными, но очень сильными пальцами. Сжала крепко, так что не вырвешься, но совсем не больно.

- Ты знаешь, Полина, - сказала она с этой странной, почти удивленной улыбкой на своем красивом лице. – Я теперь, действительно, понимаю этих ваших русских бар. Власть над себе подобным, полная, неограниченная... Это действительно ни с чем не сравнить... Помнишь, ты сказала, что я могла прикупить себе рабыню в Новом Орлеане?

- Да, - еле слышно отозвалась девушка и почти шепотом выдохнула:
- Простите меня... за дерзость!

- Нет-нет, милая моя девочка, я вовсе не сержусь! – голос ее госпожи был задумчив, как будто она размышляла вслух, вовсе не стесняясь своей крепостной, а напротив, желая поделиться с нею своими тайными мыслями. – Скорее уж, наоборот, ведь этим своим возражением ты мне очень помогла. Помогла понять, в чем собственно состоит разница. Ну, между владением чернокожей рабыней в Штатах и обладанием белой крепостной здесь, в России.

- И в чем же? – Полина уже почти не боялась всех этих странных разговоров. Ей уже просто интересно было понять суть размышлений ее взрослой собеседницы.

- Видишь ли, моя девочка, - кажется, ее госпожа действительно была готова поделиться со своей юной рабыней чем-то почти сокровенным. Во всяком случае, не предназначенным, почти запретным для слуха иных-прочих, кто не являются близкими ее госпоже-американке, - даже понимая умом, что чернокожие тоже люди, мы, тем не менее, чувствами воспринимаем их «инаковость», их чужеродность нашей белой расе. И даже видя в них личностей, считаем их всего лишь почти равными себе. Мы, белые, где-то там, в глубине своей души, все равно числим их дикарями, низшими, почти животными. И обладание ими нам кажется почти что естественным. А вот иметь белую рабыню, которая одной с тобою расы и христианской веры... Это вовсе другое!

- Но ведь и негры тоже... христиане! – не сдавалась Полина. – Они ведь тоже наши братья во Христе!

- Младшие братья! – с мягкой усмешкой ответила ей миссис Фэйрфакс. – Братья, которым свет Христова Учения принесли именно мы, старшие, белые братья и сестры. Мы к ним относимся так, как будто они совсем недавно вышли из низшей животной стадии своего существования. Вышли из нее, во многом благодаря тому, что мы их просветили. Едва ли не напрасно... Ведь нет никаких гарантий того, что они отплатят нам за нашу доброту почтительным уважением, а не грабежом или убийством, что они не держат за пазухой нож, чтобы исподтишка им воспользоваться для нашего убиения!

Миссис Фэйрфакс на секунду замолчала и опустила очи долу. А потом, вновь усмехнувшись, снова заглянула в глаза своей покорной белой рабыни.

- У нас чернокожий раб всего лишь животное тело. Так что, невелика честь, обладать столь низменным предметом! – сказала она с веселой – ну, почти что веселой! - интонацией в голосе. – А здесь, в России, помещики владеют даже не телами, а душами! Представляешь, Полина? Душами! Душами людей общей с ними православной веры, душами белых людей!

- Да, конечно... – Полина вспомнила ту жестокую сцену, что ее госпожа разыграла, общаясь с врачом, когда миссис Фэйрфакс говорила нечто подобное, но несколько в ином ключе.

- Это совсем другие ощущения! – голос ее госпожи становится каким-то вкрадчивым. – Владеть душами, это ведь... прерогатива Бога! Вот где есть разгуляться гордыне! Вот это настоящая власть! Власть, стоящая всех тех денег, которые можно потратить на покупку белых рабов!

Полина судорожно вздохнула. Если ее госпожа хотела в очередной раз напугать свою рабыню, у нее это точно получилось.

Миссис Фэйрфакс, тем временем, продолжала.

- Если я разденусь донага, как ты сейчас и встану рядом с тобою перед зеркалом, трудно будет разобрать, кто из нас госпожа, а кто рабыня. Я выгляжу чуточку постарше. Но у тебя в лице есть нечто такое... возвышенное! И не факт, что какой-нибудь Парис, которому предложат разрешить этот спор**, обязательно угадает!

- Вы... – Полина облизнула пересохшие губы. Господи, ну зачем эти мучения? За что они ей? – Вы преувеличиваете!

- Не знаю, не знаю, - как-то лукаво подмигнула ей госпожа. – Но я точно знаю одно. Лично я готова властвовать над тобой. Да, я готова насладиться владычеством над твоей душою. Тем самым владычеством, которое мне дозволяют ваши местные законы!

Полина в отчаянии посмотрела в глаза своей хозяйки. «Нет-нет! – говорил ее взгляд. – Это все неправда! Я не верю!» Но улыбка ее госпожи была уже почти торжествующей.

- Если я сейчас же возьму тебя за руку, отведу в мою малую библиотеку и разложу там, на скамье, ты ведь даже не посмеешь мне сопротивляться, - заявила она своей несчастной крепостной, говоря эти слова с каким-то воистину пугающим воодушевлением. – Ты будешь знать, что ни в чем не виновата, и что ты вовсе не заслуживаешь подобного истязания. Но ты все равно не посмеешь мне перечить, и промолчишь, просто потому, что я буду в своем праве!

Полина стиснула зубы и зажмурила глаза, судорожно сглотнула комок в горле, чтобы только не разреветься от обиды. А тем временем, голос ее госпожи звучал все тем же нескрываемым торжеством.

- Ты ляжешь покорно под розги, даже без малейшего принуждения с моей стороны, - говорила она, как-то злорадно усмехаясь грядущим страданиям своей рабыни, - и когда я начну тебя сечь, ты будешь думать только о том, как бы не закричать. Просто, тебе, такой благородной и утонченной, будет стыдно пугать весь дом своими криками. Тебе будет стыдно от одной мысли о том, что кто-то узнает о твоем сечении, о том, что с тобою обошлись как с обычной крепостной девкой! Я могу истязать тебя сегодня, завтра, послезавтра... И ты никогда не посмеешь оказать мне ни малейшего сопротивления, как бы я ни была с тобою жестока! Просто потому, что я и впрямь могу отправить тебя в сопровождении Архипа Ивановича в полицию. А уж там, по моей записке, тебя крепко высекут на съезжей. Высекут мужчины в полицейской форме, грубые и куражливые. А ты этого все еще боишься больше всего на свете. Так?

Полину как будто взорвало изнутри. Она отбросила державшие ее руки – и откуда только силы взялись освободиться! – вскочила, сжимая, в сердцах, кулаки. В яростном отчаянии она окинула свою вероломную госпожу гневным взглядом, а потом... сама схватила ее за руку.

- Довольно! – воскликнула она. – Ежели Вы намерены меня истязать... Что же, я готова! Извольте приступать!

- Полина! – голос хозяйки дрогнул, свидетельствуя о ее полном замешательстве, она явно не ожидала ничего подобного. Но девушка вовсе не собиралась останавливаться в своих деяниях и явно была готова бунтовать до конца, до какой-то особой, специфической победы над своей безжалостной хозяйкой. В чем бы эта самая победа ни выражалась...

- Моя душа... – голос Полины на какую-то секунду прервался от сдержанного рыдания. Но девушка все-таки справилась с волнением и продолжила свою гневную речь. – Да, она и вправду принадлежит Вам. Но вовсе не по законам государственным, не по купчей крепости, что была составлена на меня по Вашему желанию! А просто потому, что я Вам... поверила! А Вы...

- Молчи!!! – воскликнула ее визави.

Миссис Фэйрфакс рванулась вперед и буквально подхватила, прижала к себе свою отчаянную рабыню, заставив обнаженную, перепуганную, обиженную (все сразу, одновременно!) девушку уткнуться носом в плечо своей госпоже. Полина разрыдалась в ее объятиях, а сама хозяйка, крепко прижимая к себе юную компаньонку, гладила ее по спине и нежно целовала в шейку и плечо.

- Прости... прости... прости... – шептала она в промежутках между этими короткими поцелуями. – Я виновата, я... мне нельзя было... Нельзя было поступать с тобою так... сурово... Прости...

Она повлекла Полину за собою, так и не отпустив, и снова усадила девушку на постель, даже не разнимая своих объятий.

- Это... жестоко! – всхлипнула Полина.

- Знаю, милая моя, знаю, - шепнула ей миссис Фэйрфакс. – Ты молодец, ты выдержала... Даже такое...

- Значит... я не ошиблась! – Полина даже отпрянула от нее и с обидой уставилась на свою госпожу, глядя на нее глазами, полными слез. – Вы снова устроили мне испытание! Ну и на предмет чего Вы проверяли меня в этот раз? Выясняли пределы моей покорности Вашей воле? Ну и как, я прошла его, это Ваше испытание?

- Нет, - тихо ответила ее госпожа, как бы отрицая ее надежду на победу в этом странном эпизоде, в этом особом, специально подстроенном противостоянии. И добавила нечто и вовсе странное:
- Ты превзошла его.

Девушка фыркнула ей в ответ, с явной обидой в этом эмоциональной проявлении, и даже попыталась отвернуться. Но миссис Фэйрфакс снова взяла ее за руки, так же, как незадолго до этого. И вновь девушка отчего-то сразу же почувствовала себя куда как спокойнее, чем за мгновение до этого.

- Полина, милая моя, скажи мне, ты ведь не шутила? – выражение зеленых глаз этой Колдуньи почти что просительное, чуть ли не умоляющее. – Ну... когда сказала, что твоя душа принадлежит... мне? Это все... правда? Ты действительно все решила именно так?

- Да, я доверила Вам свою душу, - Полина зачем-то продолжала поддерживать этот странный, почти безумный... Да-да, в высшей, в высочайшей степени безумный диалог, о неких «высоких материях». О тех вещах и явлениях, которые ее визави, похоже, воспринимала вовсе не так отвлеченно, как прочие, совсем не как некую условную «фигуру речи»!

Впрочем, и сама Полина на сей раз не столь уж и преувеличивала, говоря о «высоком» со своей загадочной госпожой. Да, она действительно отдала этой странной зеленоглазой Колдунье свою душу, в тот самый миг, когда та, еще этим утром, впервые улыбнулась ей, сразу же после торжественного сожжения того самого злополучного письма ее, Полины, прежнего управителя.

- Спасибо, - как-то очень серьезно произнесла ее госпожа. А потом сверкнула зелеными глазами и приказала:
- Выпрями спину, Полина!

А когда ее визави исполнила сей приказ, Колдунья внезапно наклонилась вперед и на мгновение коснулась губами нежной белой кожи своей рабыни, ниже ключиц, там, где начинается ложбинка между ее обнаженных грудей.

Полина ощутила нечто вроде укола в сердце, который, однако, вовсе не был сколь-нибудь ей неприятен. Совсем наоборот, что-то странное, мгновенно, то ли расцвело, то ли как-то медленно и нежно вспыхнуло, почти что «взорвалось» у нее там, внутри. Даже сердце на мгновение замерло в этой сладкой судороге-«вспышке». От этого Полина вздрогнула и выдохнула-вымолвила всего одно только слово:
- Зачем?

- Не бойся! – отозвалась ее хозяйка. – Это не опасно. Это просто в знак того, что я принимаю твою душу во владение. Прости, но мне никак невозможно обозначить этого факта иначе, чем коснувшись твоего сердца.

- Но Вы... – Полина с трудом перевела дух. – Вы же вовсе не демоница, нет! Вы не можете быть злой...

- Я не демоница, - подтвердила ее визави. – Хочешь, я прочитаю Молитву Господню, «Богородице Дево, радуйся!» или же Символ Веры? На русском языке, или же по-латыни? Мне не трудно!

- Тогда как же Вы сможете овладеть моей душой? – Полина не то, чтобы сильно напугана, она просто в искреннем удивлении этими странными словами и делами ее хозяйки, ее зеленоглазой Колдуньи.

- Владеть душой это вовсе не значит отобрать ее у того, кто тебе ее подарил, - миссис Фэйрфакс улыбнулась своей компаньонке, вовсе не досадуя на ее недоумение и непонимание очевидного. Ну, в смысле, очевидного для самой госпожи! – Это значит хранить и защищать ее, эту самую душу, доверенную тебе, оберегая ее от всякого зла. Видеть ее, ощущать, любоваться ею. И иногда чувствовать изнутри себя отголоски твоих, Полина, светлых чувств. Того, как ты ощущаешь этот Мир. Слышать изнутри себя, сердцем, все твои радости. Поверь мне, в этом и состоит вся прелесть владения твоей душой, этим светлым образом, отражением твоих высоких мыслей и чувств. Это великое счастье, воспринимать тебя как часть меня самой, будто ты укрылась в самой глубине моего сердца...

- И это будет... взаимно? – спросила девушка. – Я ведь тоже смогу... читать в Вашем сердце?

- Чуть позже, - ответствовала ей миссис Фэйрфакс. – Да, я, конечно, пущу тебя в свое сердце. Вот только...

Она как-то очень уж тяжело вздохнула и отвела свой взгляд.

- Я, право, не знаю, Полина, нужно ли тебе знать меня так уж близко, - тихо сказала она после непродолжительного молчания. – Не отпугнет ли тебя знание обо мне, такой, какая я есть, о моих мыслях, чувствах и желаниях. Ведь...

Она покачала головою и посмотрела на свою визави грустным взглядом.

- Мне очень приятно, - продолжила она, - выглядеть в твоих глазах лучше, чем я есть на самом деле. Образцом благородства, телесной и душевной красоты. Но поверь, на фоне твоей светлой души я выгляжу вовсе не столь уж эффектно. И я боюсь...

Миссис Фэйрфакс замолчала, а потом заглянула своими зелеными очами... Нет, не в глаза своей крепостной а, скорее, прямо в ее душу.

- Полина, - сказала она, почти осветив ее изнутри этим зеленым сиянием, - ты ведь прошлой ночью твердо решила отдать свою душу на волю Господа, если с тобою поступят как-то... бесчестно. Так?

- Да, - тихо призналась ей Полина. – А откуда Вы это узнали?

- Ты собиралась убить себя в случае насилия, - напомнила ей госпожа. – А значит, ты вознесла молитву ко Господу о милости Его к твоей душе, и мысленно простилась с жизнью. И с тех пор ты воспринимаешь все, что с тобою произошло дальше, как чудо, говорящее о том, что тебе пока что рано уходить. И меня ты сейчас считаешь проводником Воли Божией, некой Старшей, ниспосланной тебе Небесами, чтобы ты приняла меня как свою покровительницу, воле которой ты должна подчиниться без возражений. Так?

- Истинно так! – Полина кивнула ей, а потом, нагнувшись, поцеловала руку своей госпожи. – Вы такая и есть!

- Полина, - голос ее хозяйки серьезен, - я прошу тебя поклясться мне.

- В верности и покорности Вашей воле? Но я ведь уже сделала это! – Полина улыбнулась, но ее госпожа отрицательно покачала головой.

- Мне этого вовсе не надо, - сказала она. – Я знаю, что ты останешься искренне преданной мне. Во всяком случае, до тех пор, пока будешь уверена в том, что я достойна этого твоего обожания. Вот только долго ли это все продлится... Не знаю, не знаю...

- Но я думаю... - начала было девушка, однако ее хозяйка снова прервала речь своей крепостной.

- Не рассуждай о том, чего ты никак не можешь знать, - сказала она. – Просто поклянись мне, что не дашь, не позволишь себе впасть в отчаяние, и не сделаешь с собою ничего дурного, если ты когда-нибудь разочаруешься во мне. Может быть, тогда ты уже не захочешь больше меня видеть. Или даже станешь почитать меня своим врагом. Я хочу, чтобы ты смогла это все пережить, и осталась в здравом уме и трезвой памяти.

- Клянусь! – ответила ей Полина. Скорее машинально, чем осмысленно.

Действительный смысл этой клятвы дошел до нее только спустя несколько мгновений после того, как она произнесла ключевое слово. И сразу куча вопросов в голове: о чем это она? Что именно хотела сказать, что имела ввиду ее зеленоглазая Колдунья, требуя от своей компаньонки этого клятвенного обещания?

- Но отчего... – начала девушка, однако, хозяйка, не улыбаясь, покачала головою, снимая все эти недоуменные вопросы, отвечать на которые она явно посчитала для себя совершенно неуместным.

- Ты поклялась, - сказала она, - и мне этого вполне достаточно. А теперь, моя дорогая, тебе пора отправляться в постель.

- Я... – Полина снова попыталась вставить слово, но ее госпожа коснулась ее щеки своими губами. Которые показались девушке какими-то... Нет, не горячими. Мягкими, нежными... Все не то. Просто это касание, короткий поцелуй, показалось ей неким жестом особого доверия. Почти что интимным.

- Прости, что я сегодня заставила тебя мучиться и страдать, - сказала ее госпожа, чуть отстранившись от своей визави и снова глядя ей прямо в глаза. При этом зеленое марево в это раз вовсе не исходило из очей Колдуньи. Она глядела на свою крепостную обычным, а вовсе не особым, не колдовским взглядом. Но Полине это казалось просто очередным подтверждением доверия, которое ей оказали. - Не обижайся на меня. Так было нужно. Я просто хотела, чтобы ты сама, по своей воле отказала мне в моих претензиях на владение чем-то помимо твоего тела, сама обозначила границу между нами так, как будет для тебя приемлемо и комфортно. Чтобы этот барьер был выстроен именно с твоей стороны, и я знала, как его преодолеть в последующем. Я бы убирала его осмотрительно, не торопясь. Шаг за шагом, понемногу приближая тебя к себе. А ты... Ты сразу же подарила мне себя полностью, насколько это вообще возможно. Я вовсе не ожидала с твоей стороны такой милости! Но знай, Полина, я ни в коем случае не стану отказываться от столь щедрого, хотя и совершенно необдуманного дара! Я-то знаю, что такой шанс, стать настоящей душевладелицей, выпадает, наверное, раз в жизни. И если уж все сложилось именно так...

Она сделала паузу, а потом, весьма торжественным тоном заявила:
- Я клянусь, что отпущу тебя, если только общение со мною станет тебе в тягость. Даже если мне это будет непросто. Поверь, я этого вовсе не хочу, но я клянусь что, если нам все же придется расстаться, я сделаю так, чтобы ты была независима от меня. В этом случае, я постараюсь избавить тебя от своей опеки. Я сделаю так, что ты ни в чем не будешь зависеть от меня. Клянусь.

- Я доверяю Вам, - сказала Полина. Она постаралась произнести эти слова как можно более твердо. У нее получилось. Почти.

- А вот я себе нет, - ответила ее госпожа, и по выражению ее лица, Полина поняла, что никаких объяснений столь скептического отношения к себе, миссис Фэйрфакс давать ей сейчас вовсе не будет. Почему? Бог весть...

Полина отчего-то захотела снова поцеловать руку своей госпожи, обозначив тем самым ей свое сугубое доверие. Это было просто... как некая безмолвная реплика, в ответ на то, что было сказано ее хозяйкой всего секунду тому назад.

Она нагнулась, подчиняясь этому внезапному порыву, прикоснулась к коже запястья молодой женщины своими губами. И почувствовала, что ее как-то странно задели. Сзади, по голове. Вернее, уже, наверное, сверху. Полина дернулась от неожиданности, почувствовала, как задела затылком нечто... твердое. И услышала странную фразу, высказанную по-английски и весьма энергично: «Fuck off!»***

- Ой, простите меня! – она осторожно подняла свою голову, и увидела, что миссис Фэйрфакс энергично растирает свой ушиб.

- Хорошо, что я только лбом тебя коснулась, - усмехнулась она. – Вот как знала, что не стоит тебя целовать. Ну, в этот раз! – уточнила она, подмигнув своей визави.

- Алена Михайловна! – Полина всплеснула руками. – Я...

Но миссис Фэйрфакс просто рассмеялась в ответ на эту ее испуганную фразу и обняла девушку. А после встала-поднялась с ее постели и прошла к стулу, туда, где лежала тонкая, почти прозрачная ночная рубашка ее компаньонки. Она взяла ее в свои руки, вернулась обратно и жестом предложила Полине подняться. А потом, изящно поклонившись своей юной крепостной, помогла ей одеться ко сну. И сразу же, откинув элегантным движением одеяло, и чуть иронично улыбнувшись, жестом предложила девушке ложиться в постель. И когда Полина исполнила это ее молчаливое распоряжение, она по-прежнему молча подоткнула на ней одеяло.

Потом госпожа присела на краешек постели своей крепостной и мягко, очень мягко провела по одеялу рукой.

- Я счастлива ощутить себя душевладелицей, - сказала она, улыбнувшись ей. А потом, покачав головой, продолжила:
- Кто бы мог подумать, что у меня появится такая прекрасная душа, своими достоинствами выгодно восполняющая мои недостатки! И вот, к моему удивлению, такое случилось, как говорят у вас здесь, в России, нежданно-негаданно!

- Спасибо! – с искренней благодарностью откликнулась Полина. Сейчас, при взгляде снизу, в неярком свете лампы, стоявшей на полке, ей снова показалось, что глаза ее хозяйки блеснули зеленым. Но как-то мягко, таким странным отблеском-цветом, который отчего-то показался ей уютным и теплым, несмотря на общий изумрудный тон этого сияния. Или же ей просто показалось, и тональность этого цвета зависела только от ее собственного настроения? Бог весть...

- Да не за что тебе меня благодарить, - кажется, улыбка ее госпожи в этот раз была вполне искренняя, и вовсе даже не грустная.

Миссис Фэйрфакс наклонилась к ней и поцеловала Полину в щечку, нежно-нежно. А после снова улыбнулась ей с каким-то явным облегчением на лице.

- Спокойной ночи, душа моя! – сказала она. И Полина не нашлась ничем другим, как сказать ей в ответ почти то же самое.

- Спокойной ночи! – ответила девушка своей зеленоглазой Колдунье.






*Skillet американская многостилевая группа, которую относят к условно "христианскому" року.

Примерный перевод эпиграфа:

Кругом я вижу осколки,
Но мне не скрыть этой тайны...
И не отвести взгляда
От всей той боли, что мы причинили этому миру...

Кстати, сюжет песни "Rise", начальные строки которой выбраны эпиграфом, по сути повторяет историю про "Ивана Помидорова", когда-то поведаную Юрием Шевчуком - прим. Автора.

**Парис – персонаж поэмы «Илиада» Гомера. Изначально должен был разрешить спор о прекраснейшей из богинь, выбрав между Афиной, Герой и Афродитой. К слову сказать, спор этот был весьма специфический. Его организовала богиня раздоров Эрида. То есть спор был в любом случае бесперспективный, чисто на «простебаться», как и результат всякого грамотного троллинга. Зевс, к которому, как главенствующему на Олимпе, изначально обратились, сразу въехал в это дело, и переадресовал его «подставному дураку», царевичу Парису Троянскому. Интересно, что разрешая этот "троллинговый" спор, Парис влез в совершенно идиотскую коррупционную схему, когда ему, в виде взятки, предложили Елену, жену спартанского царя Менелая, повязанного родственными и прочими связями с предводителями континентальных греков-ахейцев. Парис повелся на этот лохотрон, после чего Троя огребла изрядное число эпичных неприятностей, описанных Гомером - прим. Автора.

***Ну, если честно, Автор в точности так и не понял, какое именно слово-междометие-восклицание по-аглицки использовала миссис Фэйрфакс. Поэтому заменил его первым попавшимся выражением, свойственным речи вроде бы современных американцев, приблизительно подходящим по смыслу.

Переводить в настоящей сноске само указанное англоязычное выражение, Автор не счел необходимым, справедливо полагая его и без того знакомым всем тем, кто смотрел боевики made in Hollywood, USA. Впрочем, хотя выражение это и является общеизвестным, оно все же, к немалой радости и Автора, и его, Автора, Ценсоров (обоих ), пока что остается вовсе не общеупотребительным.

Настоящая сноска сделана по настоянию Ценсора. Ну, Вы поняли!

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

13.

Говорят, поначалу на новом месте, особливо в первую ночь, завсегда толком не спится. Наверное, так оно и есть. Во всяком случае, в ту ночь, в ее первую ночь, проведенную в доме зеленоглазой Колдуньи, Полина действительно, долго не могла уснуть.

Сначала ей почудилось, что в комнате, отчего-то, стало невыносимо душно. И она, встав-поднявшись с постели, поначалу приоткрыла форточку, а потом, подумав, что вряд ли замерзнет, даже если ночной воздух, паче чаяния, вдруг окажется чересчур свежим, распахнула ее настежь. Потом, полежав-поворочавшись на льняных простынях, девушка подумала, что всему виною просто этот аромат расцветающей черемухи, что росла прямо под окном. И он сейчас, вот именно сегодня ночью какой-то особый, слишком уж сильный. Странно, прежде этот запах ей всегда был исключительно приятен. Но сейчас он казался ей каким-то чересчур, по-особенному резким. Так что, форточку в итоге, все же пришлось прикрыть.

Полина снова, уже в который раз за эту ночь, нырнула под одеяло, прикрыла утомленные глаза и попыталась уснуть. Не получилось. В голову лезли какие-то хаотические воспоминания, отголоски прошедшего дня. Сцены, виденные, как бы кем-то со стороны, с ее, Полины, участием, за сегодня. Как картинки дагерротипа, только цветные.

Вот она, Полина, с ужасом в глазах, берет то самое рекомендательное письмо с советами новой ее госпоже от прежнего управителя. Письмо, о ее, Полины, наказании... Крупной такой картинкой видится ухмыляющееся лицо этого обрусевшего немца, его тонкие усики, неровные, желтоватые от постоянного курения зубы, открывшиеся в злорадной усмешке...

Вот она видит себя как бы со стороны. Как девушка в крылатке и скромной шляпке подходит к дому миссис Фэйрфакс и стучится в двери. Отдельными картинками мелькают лица слуг. Варвары Петровны, Архипа Ивановича, Глафиры и Дуняши.

И сама миссис Фэйрфакс. Сначала там, в своей спальне-кабинете, в утреннем домашнем синем хлопчатом платье, украшенном на вороте и манжетах скромной имитацией кружев «а-ля Ришелье». Потом она же, в «выходном» кашемировом наряде, выбирает для Полины одежду и белье, в одной из самых дорогих лавок на Кузнецком мосту. Выражение ее лица при этом такое заботливое и внимательное. Госпожа американка выбирает вещи для своей компаньонки, периодически поглядывая на Полину, явно прикидывая, как тот или иной наряд будет на ней смотреться. И самое интересное было здесь то, что она в своем выборе ни разу не ошиблась! Все, что она подобрала для своей крепостной, подошло просто идеально!

И снова она же, ее госпожа, но уже там, в кабинете у доктора Посланникова. Резкая, язвительная, ироничная в высшей степени! Бог весть, чем умудрился ее обидеть этот самый молодой врач. Но в том безумном диалоге она явно хотела его задеть, оскорбить, унизить...

Зачем было это все делать? По мнению Полины, ее госпожа совершенно напрасно отыгрывала эту странную «шутку», даже тогда, когда ей самой, безусловно, стало ясно, что эта их игра в покорную рабыню и ее безжалостную хозяйку, якобы «добросовестно исполняющую» некие загадочные «русские обычаи», зашла чересчур далеко. Так далеко, что и сама Полина в какой-то момент этого спектакля уже была уверена в цинической жестокости своей госпожи. Конечно, чуть позже миссис Фэйрфакс показала ей себя вовсе иной. Доброй, заботливой, участливой...

Особенно, когда она успокаивала Полину, расчувствовавшуюся после тех ее слов. Когда она, миссис Фэйрфакс, отказалась принимать ее, Полины, восторженные клятвы верности и покорности. Девушка оценила ее тактичность и заботу об интересах своей крепостной компаньонки, то, что ее госпожа все время действовала так, чтобы все эти искренние клятвы и обещания ничем не повредили самой клянущейся. Это выглядело весьма благородно. И Полина не нашла тогда ничего лучшего, чем эти самые свои давешние клятвы подтвердить...

А еще... Миссис Фэйрфакс воистину прекрасна, и лицом, и телом. Но она отчего-то искренне восхищается красотой самой Полины. И это девушке льстит безмерно...

Полина снова и снова ворочалась с боку на бок. Нет, в эту ночь ей определенно не заснуть! Ну никак не получается!

Может быть, бессонница ее одолела из-за этих странных звуков, что вроде бы слышатся там, за окном, среди деревьев, которые растут во дворе. Во внутреннем дворике этого роскошного и удобного дома, оснащенного по последнему слову городской техники. Дома с доходящим аж до кухни водопроводом, канализационным сливом, электрическими звонками, для связи их госпожи с прислугой, и очень яркими лампами, в которых горит не масло, а некий загадочный химикалий нефтяного происхождения, с названием «керосин».

Шум деревьев, так похожий на тихий шепот... Может быть, просто кошка Василиса лазает там, среди ветвей, покрытых только-только развернувшимися светло-зелеными мягкими и клейкими листиками? Или же это шорох крыльев потревоженной птицы, сорвавшейся, с одного из этих дерев, ветви которых действительно шевелятся. Может быть, Василиса-охотница действительно, спугнула ту птицу, и именно это разбудило Полину окончательно, да так, что сна уже и вовсе нет ни в одном глазу?

Наверное, все так и было. Хотя...

Нет, здесь что-то другое причиной! Откуда-то слышится странный вздох. Вот сейчас, так, чуть слышно...

Нет, показалось... Или все же...

Да, вот сейчас Полина ощущает его, этот странный... стон. Она, отчего-то, не просто слышит его своими ушами. Девушка воспринимает этот звук неким особым, совершенно непонятным, непостижимым способом, ощущает его своею кожей. Или даже она «слышит» этот звук всем своим телом. Во всяком случае, от этих отдаленных звуков начинают как-то весьма тонко, на грани чувствительности, но вполне себе ощутимо чесаться-взъерошиваться светлые, почти невидимые волоски на ее коже. Но ведь и сердце как-то... судорожно замирает, реагируя на то, что девушка сейчас ощущает, как бы изнутри самое себя.

Странно, неужели можно слышать... сердцем?

Полина замерла и внимательно прислушалась. Ушами, кожей, сердцем... не суть! Суть была в том, что звук, окончательно пробудивший Полину ото сна, раздавался совсем неподалеку. И вовсе не за окном, а где-то там, в глубине этого дома.

Полина замерла. Ей показалось, что этот вздох повторился. Да-да! Кажется, что этот звук действительно слышится вновь, и именно со стороны двери ее комнаты, ведущей в коридор. Сквозняк от распахнутой форточки чуть-чуть ее приоткрыл, и... Да, этот стон-вздох слышен именно с этой стороны, противоположной окну! Тот, кто стенает, явно находится то ли в коридоре, то ли где-то... дальше, но в том же самом направлении.

Полина почти неслышно выскользнула из постели, как-то тихонько, бочком-бочком прошла к двери, неслышно ступая босыми ногами по деревянным лакированным половицам. Вышла в коридор – дверь даже и не скрипнула, вот так вот! – и снова прислушалась. Вроде бы теперь все тихо, и в доме, и на улице...

Неужели показалось?

Нет! Чуть слышный стон снова раздается в ночи. Причем, звук этот явно слышится со стороны двери, ведущей прямо в комнату миссис Фэйрфакс!

Кажется, этот звук послышался именно оттуда! Дверь в комнату хозяйки тоже чуть-чуть, самую малость, приоткрыта, возможно, тоже из-за сквозняка. И оттуда, из апартаментов ее госпожи американки, снова доносится этот мучительный вздох-стон, который так странно отзывается в ее, Полины, сердце. И именно туда, за дверь, в покои ее хозяйки, как бы вовсе ненавязчиво приглашает этот светлый лучик от полной Луны, светящей в окно.

Да, окна комнаты миссис Фэйрфакс выходят на ту часть улицы, что свободна от всяких высоких застроек. И сегодня полнолуние, а значит, вся комната ее хозяйки залита сейчас этим призрачным сиянием серебряного лунного света.

«Господи, что же это с нею? – думает Полина. – Неужели Алена Михайловна больна? Тогда... Нужно кого-нибудь позвать на помощь!»

Она уже совсем было решилась кричать караул и будить весь дом. Ну, чтобы тут же послали за доктором, чтобы спасти эту удивительную зеленоглазую женщину, которая умеет быть одновременно сильной и слабой, великодушной, и жестокой. Колдунью, прекрасную телом и... душой. Хотя насчет своей собственной души ее госпожа отчего-то вовсе не лучшего мнения. Странно, отчего это она так строго к себе относится?

Господи, помилуй и спаси! Богородице Дево, заступница наша! Да что же это за мысли такие глупые бродят у нее в голове?! Ведь там же матушке-барыне плохо! Чего же она так медлит и вовсе не поднимает тревоги?!

Да все очень даже просто. Полина сама хочет помочь своей Старшей. Хочет одна спасти ее. Чтобы отблагодарить свою хозяйку за все благодеяния прошедшего дня! А значит, вперед!

Полина не побежала, нет. Она на цыпочках, тихонько прошла по коридору, отворила заветную дверь и одна вошла в комнату миссис Фэйрфакс.

Спальня ее госпожи была залита призрачным сиянием. Полная Луна ярко светила в переплет стекол высокого окна и освещала постель молодой женщины. Вернее, освещала ее саму, лежащую на шелковых простынях. Полина замерла всего в двух шагах от порога, который переступила в искреннем желании спасти ту, кто сейчас эффектно, почти по-театральному подсвеченная, возлежала на своей собственной постели, как на сцене.

Балдахин кровати был эффектно раздвинут, как будто и впрямь театральный занавес, приоткрывавший сцену, где царит примадонна. Вот только роль, которую она, эта главная Актриса, сейчас играет...

Полина глядела во все глаза, впитывая своим обострившимся зрением каждую деталь, каждую мелочь этого странного спектакля. Госпожа Фэйрфакс была полностью обнажена. Ее ночная рубашка тонкого шелка, сброшенная за ненадобностью и смятая, валялась в стороне, чуть свисая с края постели. Миссис Фэйрфакс возлежала на постели, ноги ее были чуть разведены в стороны. Пальцы ее правой руки лежали прямо на стыдном месте, в изножье, ниже темного треугольника волос, что внизу живота. Госпожа странными ритмичными движениями гладила себя... там. При этом, левая ее рука была на правой груди, и тонкие пальцы сжимали сосок. Сжимали очень нежно и точно в такт движениям пальцев ее же правой руки, тем, что и вызвали у хозяйки странную сладкую судорогу во всем теле.

С губ ее госпожи сорвался очередной стон, вовсе не страдальческий, а томный. Да-да! В этих звуках и вовсе не было никакого страдания. И хозяйку этого дома вовсе не нужно было спасать!

«Господи, она же...» - пронеслось в голове у девушки.

Впрочем, она не посмела «додумать» эту мысль. В конце концов, она сама иногда позволяла себе нечто подобное. Стыдясь этого, зная, что рукоблудие суть грех. Понимая, что ее стоны, вызванные касаниями пальцев, перебирающих трепещущий под их прикосновениями «венерин бугорок», может кто-нибудь услышать, и тогда не миновать ей сурового наказания!

Но Полина никогда не видела этого со стороны. И сейчас...

Да, умом она понимала, что ей следует просто вернуться в свою комнату. Что подглядывать за взрослой женщиной, которая явно вынуждена, по какой-то известной лишь ей одной причине, обходиться без мужского внимания... Что это очень нехорошо и некрасиво, в любом случае!

Но она отчего-то не могла оторваться от этого странного зрелища. Полина даже сделала несколько осторожных шагов вперед – очень-очень маленьких, но все же сделала! И она остановилась рядом с этой своеобразной сценой, встав так, чтобы наслаждаться всем происходящим, все видеть и все слышать, не загораживая свет.

Да-да, именно наслаждаться! Очень точное слово отчего-то промелькнуло в ее голове. Она именно наслаждается тем, что видит перед собою!

При этом, девушка прекрасно понимала, что смотреть на то, что делает сейчас ее госпожа, это низко, подло и отвратительно! Но...

Миссис Фэйрфакс была изумительно красива. И то, как она все это делала, было изящно, эффектно, захватывающе...

Вот-вот, точно! Именно захватывающе! Полине все это представление казалось вовсе не аморальным или недопустимым. Ее волновал вид обнаженной красивой женщины, делавшей нечто запретное. Нечто такое, что отнюдь не поощряется общественной моралью и даже считается чем-то крайне безнравственным. Но сама Полина сейчас ощущала все это вовсе иначе. Совсем не так, как ее учили. Вовсе не как нечто постыдное или же попросту нехорошее. Ей даже казалось, что все это очень красиво! И она почти с восторгом наблюдала за тем, как тело ее госпожи резко изогнулось, и миссис Фэйрфакс задергалась в невидимых путах сладкой истомы, разметав темные волосы по подушкам. Стон ее перерос в нечто вроде сдавленного крика. Это было странно, необычно, завораживало особой естественностью и неподдельностью ощущений, тех, что испытывала молодая женщина, главная героиня этого чувственного спектакля.

Господи! Что же выкрикнула в тот сладкий миг ее госпожа? Какими словами обозначила она эту высшую точку, пик своего наслаждения?

- Полюшка! Полина! Милая моя!

Что?! Неужели госпожа в это мгновение взывает именно к ней, к ничтожной рабыне, к той, кто менее суток обитает с нею в одном доме и под одной крышей?

И девушка не удержалась, откликнулась на этот ее зов.

- Я здесь, матушка-барыня! - нет, не воскликнула, скорее уж как-то непроизвольно выдохнула она в ответ. Почти шепотом, но эти ее слова прозвучали неожиданно громко. – Здесь!

Глаза миссис Фэйрфакс распахнулись, широко-широко, ох, как бы и не на половину лица. Казалось, что среди белого сияния луны, лившегося в окно, вспыхнуло-полыхнуло зеленым. Это было невероятно. Наверное, девушке это просто почудилось, с перепугу, просто привиделась эта яркая вспышка. Но сейчас Полина с ужасом осознавала, что именно натворила, наблюдая, как на лице ее госпожи сменяют друг друга несколько выражений, последовательно и быстро, в какие-то считанные мгновения.

Изумление. Испуг. И сразу же... негодование, почти что переходящее в ярость.

Впрочем, ее госпожа не позволила себе ничего такого неподобающего. Она мгновенно овладела собой и успела каким-то неимоверным усилием воли нацепить на лицо бесстрастную маску ледяного спокойствия.

Миссис Фэйрфакс резко поднялась, присела на середине постели, под балдахином, изящным движением сдвинув свои стройные ноги чуть в сторону. На мгновение она замерла. Телесной своей красотой, благородной осанкой и холодно-бесстрастным выражением лица, ее госпожа сейчас напоминала собою статую древней богини, ожившую внезапно и без какого-либо предупреждения-предзнаменования, к вящему ужасу и изумлению юной зрительницы. Потом миссис Фэйрфакс внешне вполне-вполне спокойным движением набросила на свои плечи покрывало, даже не став задрапировываться в него полностью, фактически оставшись полуобнаженной. И от этого ее величественная госпожа стала еще больше походить на ожившую статую древнегреческой или же римской богини.

Девушка застыла перед нею, протянув к ней свои руки, почти в молитвенном жесте, молчаливо обращаясь к своей повелительнице, то ли за благословением, то ли даже за своеобразным наказанием. Да, она, Полина, готова принять от этой величавой женщины-статуи, освещенной призрачным белым сиянием лунного света, и от этого кажущейся богиней, любое истязание за эту свою глупость. Все, что угодно, лишь бы она ее простила!

Миссис Фэйрфакс первая нарушила молчание.

– Что ты здесь делала, Полина?

Ее госпожа сказала это совершенно бесстрастным голосом. Бог весть, чего ей стоило это кажущееся спокойствие! Но она сказала эти слова, и Полина восхитилась ее самообладанием.

- Я... просто любовалась Вами, - тихо сказала она чистую правду. И только уже произнеся это, сообразила, что за такие слова она, ничтожная крепостная, заслуживает как минимум нескольких затрещин. Однако, ее госпожа, похоже, была куда более выдержана, чем этого можно было бы ожидать. Во всяком случае, вместо ругани или же вполне заслуженного рукоприкладства, Полина за все вышесказанное получила от своей госпожи лишь ироничную улыбку.

- Зачем же ты сюда пришла? – спросила ее госпожа. – Что ты здесь искала? Тебе что, стало вдруг грустно, одиноко и захотелось хорошей компании? Или тебе просто не спалось на новом месте?

- Я просто испугалась за Вас, - искренне сказала Полина. – Простите меня! При других обстоятельствах, я не посмела бы Вас побеспокоить!

- А с чего это ты стала так обо мне волноваться? – скептически произнесла хозяйка. И, сразу же догадалась - возможно, по выражению лица своей визави? А может быть, она и впрямь умеет читать ее, Полины, мысли?

- Ах, да, ну, конечно же... - усмехнулась миссис Фэйрфакс. И сказала с нескрываемой иронией:
- Это ведь было, наверное, громко, да? Немудрено было... испугаться!

Полина чуть не разревелась, прикусила губу и опустила очи долу. Но ее хозяйка не стала длить своих насмешек. Просто, снова тяжело вздохнула и...

- Ступай к себе, Полина! - сказала она каким-то усталым голосом.

Девушка подняла на нее свои глаза, полные слез, то ли надеясь на прощение, то ли хотя бы на обещание наказания. Но миссис Фэйрфакс, которая, несомненно, прочла в них ее молчаливую просьбу, скорее даже мольбу о милосердной жестокости, снова покачала головой.

- Ложись спать, моя девочка, - сказала она, чуть смягчив свой тон. – Как говорят у вас, в России, утро вечера мудренее. Если ты захочешь, мы после поговорим с тобою... Обо всем, что случилось.

Сказав это, миссис Фэйрфакс снова легла в постель, и даже прикрылась одеялом, явно давая понять своей крепостной, что на сегодня все разговоры закончены. И Полина, сдерживая подступающие рыдания, покинула спальню своей госпожи...

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

14.

Стоять на коленях оказалось неожиданно тяжело. Видимо, она инстинктивно выбрала для себя совсем уж неудобную позу. Чуть наклонившись вперед всем телом, с вытянутыми в сторону хозяйской постели руками, в которых были зажаты три гладких прута, самых длинных, «суровых» из тех, что ей удалось обнаружить в напольной вазе. Ну, там, в той самой малой библиотеке.

Вытянутые руки затекли, спина заболела. Казалось, что она уже целый день успела потрудиться на какой-то работе «в наклонку». В поле или же на уборке и помывке полов в ее прежнем господском доме. А ведь времени прошло совсем не так уж и много...

Однако, Полина не собиралась менять свою позу на какую-нибудь иную, чуть более удобную, воспринимая эту боль в напряженных мышцах как часть своего наказания...

Миссис Фэйрфакс, наконец-то, пошевелилась. Молодая женщина открыла свои глаза. Потом приподнялась на своем ложе и...

Да, осознав, что за зрелище предстало ее очам сразу после пробуждения, она в удивлении зажмурилась и помотала головою. Затем, ее госпожа сызнова открыла, сначала правый глаз, потом левый. И снова не смогла сдержать своего удивления.

- Полина! – воскликнула она, осознав, что это вовсе не сновидение, а реальность ее нынешнего утреннего бытия. – Господи, что случилось?!

Ответа со стороны ее коленопреклоненной визави не последовало. Впрочем, миссис Фэйрфакс явно припомнила события прошедшей ночи. И сразу же нахмурилась. А потом передвинулась изящным движением, спустила ноги с постели. Устроившись так, ее госпожа зябко передернула плечами и накинула на них одеяло. Сразу же после этого она недовольно поморщилась, вздохнула, как-то очень огорченно покачала головою и... хлопнула рукой по месту рядом с собою, на ее собственной постели. Полина подчинилась ее молчаливому призыву и присела рядом с нею, протянув хозяйке то, что держала в руках.

Миссис Фэйрфакс приняла и тут же небрежным движением отбросила прутья в сторону, а потом развернула девушку спиной к себе, и несколькими точными прикосновениями, нажимая и поглаживая прямо через тонкую ткань домашнего платья, сняла ее боль, очень быстро, почти что мгновенно убрав те самые мышечные зажимы, что заставляли страдать ее крепостную все время, пока она стояла на коленях. Потом молодая женщина опять повернула свою юную компаньонку к себе лицом и, снова вздохнув, грустно улыбнулась.

- Доброе утро, Полина! – сказала она девушке. И продолжила, уже и вовсе безо всякой улыбки:
- Не спрашиваю, как тебе спалось и что снилось. Ясно, что ничего хорошего. И долго ты вот так вот простояла на коленях?

- Чуть больше часа, - тихо откликнулась ее юная крепостная.

- И, конечно же, ты не меняла позы, чтобы, не дай-то Бог, не умягчить, не облегчить своих страданий, так? – спросила ее госпожа весьма и весьма скептическим тоном.

Полина молча кивнула, боясь высказать лишнее слово и спугнуть эту глупенькую дурочку надежду. Надежду на то, что за ночную провинность ее немедленно сурово накажут и сразу же после этого простят.

- Глупый ребенок! – миссис Фэйрфакс в очередной раз тяжело вздохнула. – А если бы я не умела снимать боль в мышцах? Что тогда? Неужто ты думаешь, будто от твоих телесных страданий хоть что-то изменилось в лучшую сторону? В смысле, кому-то стало лучше, легче, свободнее?

- Я виновата, - ответила девушка, рискнув поднять на нее свои голубые глаза и посмотреть ей в лицо.

- Чем же это ты передо мною так уж провинилась? – кажется, ее хозяйка сейчас пыталась успокоить нежную совесть своей юной компаньонки. – Скорее уж, это я была несколько... бестактна. Ну, в отношении тебя.

Полина, глядя ей прямо в глаза, прикусила губу и молча отрицательно покачала головой.

- Полина, я все понимаю, - похоже, что миссис Фэйрфакс решила сейчас же принять все возможные меры для вразумления своей подопечной и улучшения ее настроения, наверняка изрядно подпорченного этим неприятным ночным происшествием. – Ты услышала, как в моей комнате кто-то стонет. И сразу же побежала меня спасать. Что же в этом такого дурного? Да мне впору гордиться тем, что ты пыталась проявить заботу обо мне!

- Я оскорбила Вас, - Полина по-прежнему была непреклонна в этом своем самообвинении. – И вовсе даже не тем, что посмела войти в Вашу спальню без Вашего дозволения, а тем, что не вышла сразу же после того, как поняла, что Вы... в безопасности. Мне нельзя было там находиться. А я, дура, смотрела на Вас, и отозвалась, когда Вы произнесли мое имя. Да-да! – воскликнула она, заметив, что ее госпожа желает на это ей чем-то возразить. – Я должна была уйти и забыть обо всем, что я видела и слышала у Вас в комнате! Мое ли это дело, рассуждать о том, что...

Она на секунду запнулась, опустила очи долу в некотором смущении, но спустя какую-то секунду, решительно заявила:
- Но я посмела смотреть на Вас! Как будто...

Девушка снова замолчала, не решаясь продолжить. А вот госпожа ее как-то очень уж серьезно взглянула в лицо девушки, опять уткнувшейся глазами куда-то в пол, прямо перед постелью своей хозяйки.

Миссис Фэйрфакс взяла ее за руки.

- Полина, - в голосе ее, как ни странно, вовсе не было никакого смущения, а был только некий странный и весьма-весьма непосредственный, совершенно не скрываемый интерес, - а скажи-ка мне, неужто я и вправду тебя... звала? Ну, когда...

Вот здесь ее госпожа действительно смутилась. Ну, так, самую малость. А потому, сделала многозначительную паузу, вовсе не обозначая причины этого своего призыва, что она позволила себе этой ночью. Но Полина, естественно, все поняла. И просто молча, утвердительно кивнула головою.

- То есть... ты просто откликнулась на мой зов? – уточнила ее госпожа – И ты не испугалась того, что увидела, не испытала отвращения к тому, что я тогда делала?

- В этом не было ничего дурного, - тихо произнесла Полина и дальше высказала нечто странное, но вполне искренне:
- Это было... красиво!

- Taisez-vous!* - воскликнула миссис Фэйрфакс и схватила-обняла Полину, крепко прижала ее к себе и даже на секунду коснулась ее шейки своими губами. Полина в полном смущении приняла этот почти интимный знак близости безо всякого сопротивления. Напротив, ей было очень приятно. Хотя этот нежный поцелуй и искренние объятия вовсе не убрали из ее души прежнего чувства вины перед ее Старшей, вины за это бестактное подглядывание.

И еще... там, внутри нее, осталось... такое странное, совершенно необъяснимое желание получить суровое, но справедливое наказание из рук госпожи американки за эту свою вину...

В этот раз миссис Фэйрфакс держала в своих объятиях юную компаньонку гораздо дольше, чем прежде. Наверное, несколько минут, не меньше. Да и потом она не отпустила девушку куда-либо далеко от себя. Просто чуть отодвинулась, и при этом еще больше повернула ее лицом к себе, возложив свои нежные, но очень сильные руки на плечи своей визави.

- Полина, милая моя! – сказала она с чувством. – Пожалуйста, не вини себя ни в чем. Это я, дура...

Она на секунду замолчала и с какой-то грустью покачала головою.

- Господи, ну как же я так могла? – тихонько, почти неслышно прошептала она, то ли себе, то ли своей покорной рабыне. – Сделать такую глупость... И терять из-за этого такое... чудо... Как же это... больно и обидно!

В голосе ее хозяйки Полине послышались непонятные нотки. Странная интонация, как будто она, решительная, умная и весьма ироничная по своей натуре, только что покорилась чему-то необоримо неизбежному. Чему-то, что ей победить не по силам. Странно это... Очень странно...

Девушка осмелилась заглянуть в ее зеленые глаза, и увидела в них такую бездну отчаяния, напополам с невыплаканными слезами, что сама она пришла в ужас.

- Матушка-барыня! Да что это с Вами? – воскликнула она.

В ответ миссис Фэйрфакс только отвернулась, отпустив свою юную визави. Полина поняла, что ее хозяйка стыдится того, что позволила себе расчувствоваться или же стесняется чего-то другого. Того, о чем она отчего-то совершенно не хочет говорить...

И Полина сама немедленно опустила очи долу, только чтобы не смущать свою Старшую.

- Полина, пожалуйста, помоги мне умыться и одеться, - сейчас голос у ее госпожи был какой-то... очень уж ровный. Слишком ровный, чтобы быть естественным. Полина внутренне восхитилась выдержкой своей Старшей и, ответив на ее просьбу обычной фразой «Конечно, матушка-барыня!», приступила к исполнению своих прямых обязанностей.

Спустя каких-то полчаса, миссис Фэйрфакс была умыта, причесана и уже сидела в шелковом халате за туалетным столиком, окончательно приводя себя в порядок средствами косметики. Тогда Полина отложила на стул те самые прутья, которые приготовила еще с утра, лично для себя любимой, для того самого наказания, о котором она молчаливо попросила свою госпожу. Потом заправила ее постель и постелила покрывало.

Когда Полина, наконец-то, закончила возиться с постелью, она снова взяла в руки эти самые прутья и подошла чуть ближе к своей хозяйке, ожидая от нее дальнейших распоряжений.

- Полина, ты не будешь возражать, ежели мы не станем тратить время на завтрак, а сразу же оденемся и выйдем в город, прогуляться по делам?

Голос ее хозяйки в этот раз прозвучал безо всякой иронии, как будто интересоваться такими вопросами, в смысле, выяснять приемлемость распорядка дня госпожи для интересов простой крепостной рабыни-приживалки, это все в порядке вещей.

- Как будет угодно Вашей милости, - тихо отозвалась Полина. Ей показалось, что слова хозяйки в этот раз снова полны иронии. Возможно, так оно и было. Но вот по какому поводу? Что было в их размолвке такого, чтобы миссис Фэйрфакс позволила себе столь странную реакцию?

- Как будет мне угодно... – ирония в голосе миссис Фэйрфакс зазвучала уже на грани сарказма.

Молодая женщина усмехнулась какой-то вовсе не доброй усмешкой... Но в то же время, и не злой.

- Что же, это ты сама сказала! – услышала от нее девушка.

Ее американская госпожа внезапно стала очень серьезной. Она покачала головою и высказала, даже не улыбнувшись, и самым безапелляционным тоном.

- Во-первых, - голос хозяйки был тверд, и Полина испуганно вздрогнула, осознав, что вот сейчас эта зеленоглазая колдунья впервые отдает ей приказы по-настоящему всерьез. И ослушаться их для нее, для крепостной компаньонки, просто немыслимо! – мне угодно, чтобы ты незамедлительно вернула прутья обратно в вазу. Сейчас не время рассуждать о твоих мифических провинностях. Понятно?

- Да, матушка-барыня, - ответила Полина.

Но она вовсе не помчалась исполнять это ее приказание, а почтительно склонила перед нею свою голову, потупив очи долу и ожидая продолжения. Предполагая какие-то дальнейшие распоряжений со стороны своей госпожи, каковые незамедлительно и последовали.

- Во-вторых, ты сейчас же пойдешь к себе и сама выберешь себе нарядное платье, в то же время, пригодное для деловых прогулок, - столь же серьезным тоном продолжила миссис Фэйрфакс. - Ты оденешься и покажешься мне, я хочу увидеть, как оно будет на тебе смотреться. Вчера мы приобрели тебе достаточно приличной одежды, выбери сама. Учти, я хочу, чтобы девушка, которая меня сопровождает, выглядела прилично, хотя бы как выпускница Смольного института, а вовсе не как бедная приживалка. Но в то же время, постарайся обойтись без вульгарностей. Выбери себе что-нибудь, что тебе понравится, а я оценю твой вкус.

- Будет исполнено, - сказала Полина ей в ответ.

И снова она замерла, в ожидании очередного приказа. И снова не ошиблась.

- И в-третьих, - вот теперь, по тональности голоса своей хозяйки, Полина поняла, что серия приказов, требующих исполнения на сей момент времени, завершается, и приходит время их исполнения. В точности так, как это указано ее госпожой, не отступая ни на линию, ни на йоту! – Прихвати с собою тот ключ от дома в Замоскворечье, что я отдала тебе на хранение. Надеюсь, ты его не потеряла?

- Он лежит у меня в столике, - сказала Полина, машинально отметив, что уже в мыслях своих числит ту самую комнату, в которой она провела всего-то одну ночь, своей. – Я помню.

- Вот и будь так любезна его не позабыть, - заметила ее госпожа. И сразу же добавила: - А когда сама приведешь себя в порядок, живо сюда, поможешь мне одеться, как следует. Так, как подобает этой вашей местной... душевладелице!

Слова миссис Фэйрфакс прозвучали резко, почти на грани грубости. Голос хозяйки был как-то чрезмерно насмешлив, как будто бы она сейчас и взаправду иронизировала, чуть ли не насмехалась над покорностью своей крепостной. Черты лица ее были напряжены, в уголках губ притаилась холодная усмешка. Вот только глаза...

В зеленых глазах ее госпожи застыли слезы. Как будто бы это сама миссис Фэйрфакс, а вовсе не она, не Полина, сейчас была в отчаянии. Непонятно, от чего...

- Да, Алена Михайловна! – странно, но Полине впервые захотелось обозначить свою хозяйку именно так. Как будто бы она, Полина, обращалась к ней сейчас вовсе не как рабыня, покорная ее барской воле, а как свободная, равная ей самой... Ну, почти что как равная.

Миссис Фэйрфакс тоже почувствовала, что слова ее компаньонки сейчас прозвучали как-то иначе. И лицо госпожи американки сразу стало грустным. Тяжелый вздох зеленоглазой молодой женщины прозвучал действительно так, будто она сейчас и впрямь прощалась с кем-то особенно близким...

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

15.

Этим утром в Александровских садах было не столь уж и многолюдно. Миссис Фэйрфакс сидела на скамейке и рассеянным взглядом провожала одетых в изящнейшие наряды дам, проходивших мимо, кто соло, а кто в компании принаряженных кавалеров. Впрочем, здесь и сейчас было скорее время детворы и нянь, что сопровождали детей во время этих парковых гуляний. Одетые в яркие одежды ребятишки бегали по аллее и своими голосами оживляли пространство этого прогулочного места в центре Первопрестольной. Но они играли чуть-чуть в стороне от той скамейки, где сейчас пристроились госпожа американка и ее крепостная компаньонка.

Полина подумала, что это место, неподалеку от Итальянского грота, ее госпожа избрала вовсе не случайно. Здесь было очень хорошо. Сегодня утром погода все еще была довольно прохладной, почти как накануне. Так что, шерстяная крылатка на плечах девушки вовсе не чувствовалась излишней. Ближе к полудню, наверняка, должно было потеплеть, но пока что общая атмосфера этого весеннего дня все еще казалась ей какой-то бодряще свежей. Легкий ветерок иногда налетал, двигаясь по дороге в никуда из ниоткуда, и проносил по мощеной аллее остатки прошлогодней листвы. Впрочем, свежие листья уже проклюнулись из почек на ветвях деревьев, уже почти что «выстрелили», вырвались из своего всезимнего заточения. И они, в добавление к распускающимся цветам, вносили свою свежую нотку в букет весенних ароматов.

Весна. «Черемуховые холода». Странная прохладная пауза между теплыми фазами весеннего бытия.

Почти символично...

- Ты думаешь сейчас о том, зачем я привела тебя именно сюда, - кажется, миссис Фэйрфакс по-прежнему свободно читает ее, Полины, мысли. Или же у крепостной компаньонки все так уж явно на лице написано?

Когда-то Полина потихоньку забиралась в библиотеку графа, ее прежнего хозяина, и пыталась прочесть там некоторые особые книги из его обширного и богатого собрания текстов. В один из таких тайных визитов, ей встретилась забавная брошюрка, написанная по-аглицки. Говорилось в ней о типических проявлениях мысли на лице собеседника, которые автор, если верить этому тексту, сам читал достаточно свободно. И он, в этой своей книжке, даже готов был поделиться с читателями некоторыми секретами этих своих «прочтений значения выражения лиц человеческих». В этой брошюре действительно, в виде иллюстраций были приведены картинки с лицами, мужскими и женскими, выражавшими самые разнообразные мимические акценты, на которые только способна человеческая физиономия. И вот там подробно разъяснялось значение каждой подобной гримасы, из числа тех, кои автор этой забавной книжки имел смелость (или же наглость!) исследовать. Жаль только, что многие оттенки смысла этой самой брошюры девушка поняла, как говорится, через два слова на третье, поскольку аглицким языком владела более чем посредственно. Но в общем-то говоря, для самой миссис Фэйрфакс, ее госпожи-американки, этот язык родной! Возможно, нынешняя хозяйка Полины когда-то изучала нечто подобное. А может быть, она была знакома и с самим автором? Или некогда даже значилась его, автора, ученицей?

- Не пытайся понять, откуда я знаю, о чем ты сейчас думаешь, - похоже, миссис Фэйрфакс, по-прежнему, была прекрасно осведомлена обо всем, что творилось в голове ее подопечной! – Это не имеет никакого значения. Важно лишь то, что сейчас ты именно здесь, рядом со мною. И ты готова меня выслушать.

- Конечно! – Полина и словами, и сдержанной улыбкой подтвердила эту свою готовность. Но ее госпожа, похоже, была вовсе не в восторге от грядущего общения.

Некоторое время миссис Фэйрфакс молчала, но всем своим видом показывала, что разговор с юной компаньонкой предстоит вовсе не из числа приятных. Сделав выразительную паузу, госпожа-американка начала как-то издалека.

- Я думала отвести тебя в кондитерскую, накормить пирожными... – произнеся эту фразу, миссис Фэйрфакс позволила себе почти саркастически усмехнуться, а после продолжила:
- Подсластить пилюлю, так сказать... Себе заказать чашечку кофе, горячего, горького, под стать нашему с тобою разговору. Полюбоваться на то, как ты ешь сладкое... напоследок.

- Алена Михайловна... – Полина хотела высказать свое удивление этой странной тирадой, однако замерла на половине фразы.

Миссис Фэйрфакс взяла свою крепостную компаньонку за руки и посмотрела ей прямо в глаза. Девушку как будто снова подхватило этой зеленой волной, даже голова закружилась, и сразу же расхотелось говорить. Теперь ей хотелось только молчать и слушать, слушать этот гипнотический голос своей хозяйки.

Вот только слова, которые госпожа американка произносила этим своим чудным голосом, были... Жестокие, безжалостные, страшные...

- Я не смогла, даже в такой малости не смогла пойти тебе навстречу. Решила обыграть расклад себе под настроение, вовсе без скидок на твои интересы. Без жалости и снисхождения к тебе.

Полина сумела в ответ лишь как-то смущенно улыбнуться своей госпоже и пожать плечами, обозначив этой почти что нейтральной реакцией свое отношение к сказанному. Она вовсе не понимала ничего из происходящего, но откуда-то точно знала, что обязана сейчас выслушать то, что ей будет высказано со стороны зеленоглазой Колдуньи. Даже если все услышанное ею окажется в высшей степени неприятным.

- Я решила исповедаться именно здесь, - молодая женщина на секунду отвела свои глаза в сторону, но почти сразу же вернула взгляд своей визави. – Место это древнее, рядом одна из ваших русских святынь. Кремль, сакральное место, связанное с властью в вашей стране. А там, - она показала рукою в сторону Красной площади, - Лобное место, где когда-то казнили государственных преступников. Весьма впечатляет совпадением, правда?

Полина снова пожала плечами. Ей вовсе не казалось, что в этом есть какое-то совпадение. Тем более, хоть сколь-нибудь уместное. Но, в конце концов, госпоже виднее, где именно ей... исповедоваться. Где и кому.

- Если Вы хотите что-то рассказать, - сказала она, наконец, после нескольких секунд молчания, - то Вы сами вправе выбрать и время, и место. И собеседника... Как Вам будет угодно. И Вы не обязаны объяснять мне причины своих предпочтений.

- Напротив, только тебе и обязана, - не согласилась ее Старшая, и Полина на секунду ощутила в горле этот предательский комок, как будто ей самой сейчас захотелось прореветься и получить утешение от этой зеленоглазой Колдуньи. Но нет, сейчас, кажется, они должны были поменяться своими ролями.

Что же, она, Полина, к этому была вполне готова.

- Ежели Вы того пожелаете, я всегда готова выслушать Вас. И я почту за великую честь быть свидетельницей Вашей откровенности, - с искренним чувством заявила она своей госпоже. - И я клянусь сохранить в тайне все то, что Вы соизволите мне поверить!

- Поверю, уж на этот счет ты можешь быть спокойна! - откликнулась на ее выспреннее заявление хозяйка. А после как-то грустно усмехнулась своей крепостной.

- Вообще-то, - сказала она, - все это странно донельзя. Здесь вроде бы и место, где полно сторонней публики. Но все равно, по сути-то никому до тебя здесь нет никакого дела. И все-таки, внешне остается эта забавная иллюзия публичного покаяния. Которое, на самом-то деле, целиком и полностью предназначено тебе и только тебе, моя милая девочка! И только ты моя судия, в этом самом месте и на этот час!

- Я не вправе судить Вас, - отозвалась Полина и как могла мягко добавила:
- Но я хочу услышать то, что Вы мне имеете сказать. И я обязательно постараюсь Вас понять.

Слово «простить» Полина не произносила. Впрочем, кажется ее госпожа и без того все правильно поняла. И даже снова как-то грустно улыбнулась.

- Слушай же, милая моя Полина, - сказала ее хозяйка. – Я знаю, что кажусь тебе эдакой благородной спасительницей, пришедшей из-за океана. Ты серьезно думаешь, будто я появилась в твоей стране, чтобы нести свет во тьму исконного русского убожества и дикости, помогать всем и каждому и, прежде всего, тебе. А ведь все обстоит далеко не так, как ты себе вообразила. Я приехала сюда вовсе не для того, чтобы творить добро всем тем, до кого сумею дотянуться. Я приехала сюда, в Россию, с одной простой и понятной целью. Получить тебя в мою личную и безраздельную собственность. И эта цель достигнута.

- Вы приехали... за мною?! – Полина воскликнула эти слова чуть более громко, нежели правила приличия дозволяли применительно к этому самому месту. Ей даже показалось, что кое-кто, заслышав с ее стороны выражение столь непосредственных эмоций, даже обернулся в их сторону.

Впрочем, ее собеседницу, ее госпожу, так просто и незамысловато признавшуюся в весьма и весьма странном, подобная реакция окружающих, похоже, вовсе не взволновала. Миссис Фэйрфакс просто отвела свой взгляд от лица девушки и тяжело вздохнула.

- Да, Полина, - подтвердила она. – Я приехала в Россию, в эту варварскую страну, где рабство фактически не считается злом, исключительно из-за того, что мне была обещана ты, в награду за то, что я когда-то сделала, в утешение всех моих потерь. Ты моя награда. Мне было обещано обладание тобою.

- Кто же мог пообещать Вам такую... награду? – в сугубом удивлении вопросила ее крепостная компаньонка. – Кто знал... кто вообще мог знать обо мне? И... с чего это он решил, что я могу стать Вашей?

- Есть древние силы, - странно ответствовала ее госпожа, - которым безразличны наши желания. И волю которых лучше принять сразу и безоговорочно, без ропота и сопротивления. Особенно если, по их мнению, это будет именно тем, что обязательно должно произойти.

- Я... не оспариваю того, что случилось, - тихо сказала крайне смущенная девушка, - и все же...

- Я трибада, - с каким-то особым значением сказала ее госпожа. – Ты... понимаешь значение этого слова?

- Нет, - честно ответила ее визави, - я вовсе никогда его не слыхала.

- В древности, - пояснила миссис Фэйрфакс, - этим словом обозначали женщин, стремящихся насладиться интимными ласками от своих подруг. И мое влечение к тебе именно такого особого рода. Это еще называется «лесбийским грехом». Если верить тем, кто изучал историю, то в древности именно гречанки с острова Лесбос грешили подобным.

- Но Вы ведь были замужем! – Полина, оказалась в крайнем удивлении, почти что в шоке от услышанного ею, от этих странных слов, - «лесбийский грех». Но зато теперь ей стало вполне понятно все то, что случилось этой ночью. Впрочем, она отчего-то вовсе не склонна была осуждать это специфичное влечение к ней своей госпожи. Ведь это льстило в высшей степени именно ей, крепостной компаньонке.

- Мой муж был благородным человеком, - с какой-то теплотой в голосе произнесла миссис Фэйрфакс. – И нас связывало многое, отнюдь не только постельные утехи, которых, впрочем, мы не избегали. Но я для него была прежде всего ближайшей помощницей в его делах, делах особого рода... А уж потом служила для его интимных услад. Я любила его, он любил меня... Мы были честны между собою и доверяли друг другу наши самые потаенные мысли и желания.

- И Вы... поверили ему о себе... такое? – Полина все больше оказывалась в удивлении от всех этих удивительных тайн своей госпожи.

- Я выходила замуж по сговору родни. Вернее, мы оба исполняли волю наших семей. И вместе обрели свободу от их влияния, - похоже, сейчас миссис Фэйрфакс вовсе не жалела о том, что когда-то с нею случилось. – Мой муж, Эдуард Фэйрфакс, принял меня такой, какая я была. И я не скрывала от него никогда и ничего. Мы объяснились с ним сразу, буквально наутро после первой брачной ночи, которая, кстати, прошла у нас прекрасно, - молодая женщина нисколько не смутилась своих слов. В отличие от ее покрасневшей визави. - Тогда я рассказала ему, кто я по своим ощущениям и дала ему право распоряжаться моей жизнью и моим телом так, как он сочтет нужным.

- То есть Вы, по сути, позволили ему... убить Вас?! Ну... ежели он сочтет Вас изменницей? – догадалась Полина.

- Именно так, - подтвердила ее госпожа. И сразу же уточнила:
- Впрочем, когда мой муж был жив, я хранила ему верность, не имея близких подруг. Да, я принадлежала только ему. И поверь, это было изумительно приятно! Но вот после его смерти ни один мужчина не пробудил во мне желание близости.

- Но зато в Вашей жизни была одна женщина. Та самая, которую Вы полюбили, - догадалась Полина. – Та самая, чей подарок разбила Дуняша, верно?

- Моя милая Славушка утешила меня после смерти Эдуарда, - кивнула головой ее госпожа. – Она была полькой по нации. Звали ее Станислава Пржибышевская. Да, у поляков такие смешные фамилии... Мы с нею говорили на странной смеси русского, польского и французского. И я звала ее Славушкой. Она...

Миссис Фэйрфакс снова отвела свой взгляд в сторону. Видимо, воспоминания о подруге оставались тем самым тяжелым камнем, который все еще лежал у нее на душе.

- Алена Михайловна! - Полина вся покраснела, но все же попыталась перебороть, преодолеть свое смущение словами. – Право, не знаю, смогу ли я заменить Вам ту девушку... которую Вы тогда потеряли. Но я... попробую быть с Вами!

- Какое благородство! – странно, но в голосе хозяйки Полине была слышна сейчас лишь горькая ирония, почти на грани отчаяния. Однако девушка вовсе не понимала ее причин.

Между тем, миссис Фэйрфакс отпустила ее руки, выпрямила спину и прикрыла веки. Полина залюбовалась ее утонченным изящным профилем.

Вот только... Слеза, что застыла на ее щеке...

- Матушка-барыня! – взмолилась Полина. – Да чем же я Вас обидела-то?

Миссис Фэйрфакс с какой-то грустной усмешкой покачала головою. Открыв глаза, она посмотрела на свою компаньонку взглядом, полным нежности и печали.

- Несчастное дитя! – прошептала она. – Ты готова принести себя в жертву похоти страшной и омерзительно нечестивой извращенки, на годы отказаться от мужчин ради ее противоестественных наслаждений...

- Я просто хочу, чтобы Вам было хорошо, - ответила Полина. – Простите, я, конечно, вовсе не знаю, приятны ли будут Вам мои ласки. Но я готова...

Она смущенно улыбнулась и замолчала. Миссис Фэйрфакс покачала головою и грустно усмехнулась.

- Все-таки, неудобно строить из себя благородную даму, - заметила она. – Этот мой образ, почти изысканный и в чем-то даже романтичный, совершенно не позволяет мне воспользоваться опрометчивостью одной воистину благородной девочки, которая по злобной иронии судьбы числится моей рабой. Девочки, которой я попросту могу приказать сделать все, что я от нее только пожелаю. А она ведь, оказывается, еще и сама готова добровольно отдать свое тело для моих интимных развлечений.

- Я отдала Вам мою душу, - напомнила Полина их вчерашний разговор.

- И это исключает для меня возможность применять к тебе насилие и обман, - возразила молодая женщина. – Я не вправе подличать и причинять тебе хоть какое-то зло. Я не могу обмануть твое доверие. И я не вправе вводить тебя в заблуждение многозначительными недомолвками.

- Что Вы имеете в виду? – Полина почувствовала, что ей сейчас выскажут нечто еще более жесткое, чем известие о странных интимных предпочтениях ее хозяйки.

И она не ошиблась.

- Те розги, которые вымачиваются в той самой напольной вазе, что стоит у меня там, в малой библиотеке... и та роскошная скамья красного дерева... В общем, они предназначались совсем не для Дуняши. И вообще, все это было собрано там вовсе не для устрашения прислуги, - почти спокойным голосом заявила ее жестокая госпожа. – Это все изначально было приготовлено исключительно для тебя одной. И когда нынче ночью ты явилась спасать меня от неведомой тебе беды, я всего-навсего грезила о том, как хлестала тебя до слез, до крика... А после ласкала твое высеченное тело, обладая тобою. Вот так вот. Да, милая моя Полина, я желала и желаю обладать тобою именно так, жестоко и омерзительно.

- Вы... шутите, Алена Михайловна? – жалобным голосом спросила несчастная девушка.

- Нет, Полина, - голос у миссис Фэйрфакс звучал вполне искренним сочувствием, однако, судя по всему, с ее стороны, на этот раз, вовсе не предполагалось даже намека на попытку очередного розыгрыша, - я сказала тебе чистую правду. Мне бы очень хотелось сохранить в твоих глазах реноме благородной иностранной госпожи. Но шила в мешке не утаишь, а свою подлинную суть не спрячешь. Прости, что я такая... страшная и отвратительная изнутри.

- Я не верю, что Вы столь дурны, как хотите мне себя показать, - упрямо ответила ее крепостная компаньонка.

- И что же мне сделать, чтобы ты поняла, чтобы ты осознала всю мою внутреннюю мерзость? – госпожа покачала головою и снова взяла Полину за руки.

Полина опустила очи долу и снова упрямо мотнула головой в знак отрицания утверждений своей хозяйки.

- Я не хочу мучить тебя, - настойчиво продолжала миссис Фэйрфакс. - И я не хочу сама мучиться, страдать от того, что ты рядом, и я при этом не могу...

Она замолчала, и Полина то ли кожей, то ли нервами снова ощутила тоску этой странной женщины, а внутри себя опять почувствовала ответную... жалость и симпатию к той, кто сейчас рассказала о себе столь жуткие вещи.

Тем временем, миссис Фэйрфакс явно преодолела эти свои занятные переживания, и даже, похоже, приняла для себя какое-то значимое решение. Наверняка, совершенно неожиданное, как это обычно и бывало у госпожи американки.

Увы и ах, Полина никогда не могла в точности разгадать мысли той, кто волею Судьбы стала ее хозяйкой. Иногда она просто чувствовала их суть, но только самыми общими ощущениями. Как тепло или холод. Или же как нечто, так скажем, условно, «зудящее» где-то там, у нее внутри. Вот сейчас девушка почувствовала...

Пустоту.

Нет, скорее нечто куда более странное. Предчувствие, ожидание этой самой пустоты...

Нет! Этого не может быть! Алена Михайловна не может быть столь... жестока!

- Ты знаешь, Полина, - ее госпожа для продолжения разговора снова заходит как-то... издалека. Но девушка уже чувствует, что слова хозяйки больно ее обожгут, – я долго думала о том, как мне тебя растлить. Да-да, именно растлить! – повторила она, очень жестко выделив грубое словечко, невзирая на молчаливый протест своей визави. – Поверь, я вовсе не стыжусь этого слова. Оно весьма и весьма точно, и без лишних сантиментов обозначает мои исходные намерения в отношении тебя. Самые темные и низменные. Ты изначально была для меня своеобразной добычей, объектом моего вожделения. Вряд ли здесь речь может идти об истинной любви. Даже такой... странной, извращенной. Я вполне осознаю, что мое влечение к тебе совершенно противоестественно. Ты должна жить нормальной жизнью, вне того жуткого общения, которое уготовано тебе моей жестокостью. Ты, Полина, достойна самого лучшего. Поэтому...

Миссис Фэйрфакс вздохнула и высказала то, чего Полина, откровенно говоря, уже и ожидала, и даже опасалась.

- Нам придется с тобою расстаться, - произнесла ее госпожа.

- Вы... продадите меня?! – Полина была в ужасе от этого своего предположения.

- Нет-нет, милая моя девочка, я тебя не продам, - ответила ей миссис Фэйрфакс. – Просто ты... Через несколько дней ты будешь свободна. Я прикажу господину Сергееву подписать тебе вольную.

Полина ошарашено покачала головою, не в силах принять это как некое благо, хотя бы и условное. А ведь всего несколько дней тому назад, она посчитала бы для себя невозможным даже мечтать о такой новости, которая тогда показалась бы ей, крепостной девушке, почти что невообразимой, как некое проявление удивительного, небывалого счастья и великой милости Сил Небесных!

- Я дам тебе денег, - продолжила ее госпожа, - достаточно для того, чтобы ты дальше смогла жить сама, без моего вмешательства. Чтобы ты жила вполне достойно твоему свободному состоянию, - и твоим высоким душевным свойствам тоже! - однако... совершенно независимо от меня. Ведь ты же не потеряла ключ от того дома, который мы с тобою вчера осматривали ввечеру?

- Не потеряла. Вот он! – Полина показала своей хозяйке тот самый ключ от дома в Замоскворечье.

- Храни его у себя, - кивнула головою госпожа Фэйрфакс. – Отныне он символ твоих прав. Тот дом это твоя нераздельная собственность. Ты будешь в нем жить. Ты выйдешь замуж, нарожаешь детей и... забудешь про меня.

- Я Вас не забуду! – Полина была откровенно возмущена столь жестоким для нее, и даже почти что бесчестным предположением, - ведь ее, по сути, только что обвинили в неблагодарности! Однако, сообразив, через мгновение, насчет своей оплошности, девушка сама же себя и поправила:
- Я не стану Вас забывать! И я...

Она на какую-то секунду замолчала, лихорадочно соображая о том, что же именно сейчас ей следует сказать. И выпалила:
- Я отказываюсь от свободы, которую могу обрести ценою Вашей боли! Я не хочу, чтобы Вы страдали из-за меня! И я... все равно попробую Вас полюбить!

- Нет!!! – воскликнула госпожа Фэйрфакс.

Это прозвучало чересчур громко. На них даже оглянулись прохожие, впрочем, всего на какое-то мгновение. Видя, что ничего такого небывалого не происходит – ну, подумаешь, поспорили две дамы о чем-то своем, о дамском, мелком и несущественном для окружающих, эка невидаль! – интересанты этого зрелища почти сразу же вернулись к своим обычным прогулочным занятиям и беседам.

Однако самих участниц этой сцены подобный интерес неких сторонних лиц отчего-то почти не встревожил. Они просто не обратили внимания на тех, кто находился в стороне, поодаль.

Миссис Фэйрфакс отшатнулась от своей решительной визави, с выражением испуга на лице. Она отдернула от Полины свои руки, всплеснула ими, как будто обжегшись, чуть ли не выставила их, защищаясь от своей юной компаньонки. Потом молодая женщина закрыла свои глаза, а после и вовсе прикрыла лицо ладонями, ненадолго, буквально на несколько секунд. И почти сразу же, медленно опустила руки на колени, несколько раз вдохнула-выдохнула, как будто выполняя некое странное дыхательное упражнение. И уже после всего этого, вроде бы даже спокойным голосом, заявила девушке:
- Молчи, Полина. Не давай мне призрачной надежды. Не надо. Это слишком жестоко...

- Но я могу... – Полина так и не произнесла слово «попробовать», осеклась, увидев в глазах своей госпожи отчаяние.

Впрочем, длилось это все не слишком-то долго. Выражение взгляда госпожи американки снова переменилось. Теперь во взоре у нее читалась только странная грусть. Ее хозяйка еще раз вздохнула и покачала головою.

- Давай-ка отложим этот разговор, - сказала она. – У нас еще будет время...

Она сделала паузу, а потом как-то странно усмехнулась и продолжила:
- Время, пока твой номинальный хозяин оформит все необходимые бумаги в точности так, как я того хочу. А хочу я, чтобы ты из крепостной крестьянки стала свободной горожанкой. Как это называется здесь, в России... мещане? Да, я хочу, чтобы тебя определили в это сословие, оставив жить здесь, в Москве. Наверное, это займет несколько дней или недель, а может быть, и месяцев... Увы, я понятия не имею, как долго будут готовить твой переход из одного сословия в другое. Возможно, здесь, в России, превратить крепостную в свободную горожанку не так уж и просто... Не знаю, не знаю... Впрочем, это дела моего стряпчего, а вовсе не мои. Ему виднее, как толковать ваши, русские законы. В любом случае, ты еще успеешь оценить тот грандиозный подарок, который я сейчас тебе делаю. А у меня, в свою очередь, достанет времени, чтобы примириться с мыслью о том, что ты будешь счастлива, но... увы, отдельно от меня.

У девушки замерло сердце. Нет, в принципе, все было просто замечательно. Она сразу поняла, что госпожа вовсе и не шутит, отпуская ее на волю. Да еще и с приданым, в виде дома в Москве, хорошего, добротного дома, в котором и купцу, да и дворянину тоже будет жить вовсе не стыдно. Конечно, этот дом еще должны довести до ума плотники и прочие мастера. Но в принципе, в том строении, что не далее как вчера видела Полина, уже вполне можно жить. Для начала ей одной. Ну, или же с какой-нибудь приживалкой-помощницей, в конце-то концов. А потом можно завести торговлю. Ну, на те самые деньги, что уже как бы обещаны ей госпожой-американкой. Можно, как она ей и посоветовала, выйти замуж, нарожать детей... И славить в вечерних молитвах свою былую благодетельницу, ее благословенное имя.

Эти мысли промелькнули-пробежали у нее в голове, и девушка почти увидела перед собою эту картинку, где она стала созидательницей своего уютного семейного гнездышка, свитого ее личными стараниями, правда, за счет денег, данных ей бывшей хозяйкой. Да-да, все это станет возможным именно за счет госпожи Элеоноры Фэйрфакс.

Эти деньги... Они ведь, по сути, отступное. Эдакий залог, внесенный во избавление от той загадочной и непонятной, почти что невыразимой словами любви, которая так мучает ее госпожу, эту удивительную женщину, прекрасную и душой, и телом. Цена, уплаченная любящей стороной объекту своей любви, в тщетной попытке расстаться с былыми чувствами, изгнать их, забыть о былом и никогда больше о них не вспоминать...

Полина отчего-то подумала, что все это происходит, ну как-то... совершенно неправильно. Что ей нельзя, ни в коем случае нельзя строить свое счастье на отчаянии той, кто готова оплатить свой отказ от обладания крепостной компаньонкой, расплатившись за него и деньгами, и молчаливыми горькими слезами...

А это значит, что свобода Полины искупается страданиями - Да-да, страданиями! – той самой благородной женщины, кто пожелала ее освободить.

И что же теперь делать?

Ее госпожа напряженно молчала. А Полина думала о том, что свобода это и есть то самое высшее и лучшее, что благородная госпожа Фэйрфакс могла когда-либо подарить своей крепостной. И она, Полина, должна быть благодарна ей за такую жертву.

Вот только, вправе ли она, Полина, эту самую жертву принять?

Но ведь свобода, это же...

А что такое, эта самая Свобода?

Возможность быть собою. Просто быть самой собою, вне этой унижающей барской власти, когда некто может распорядиться живым и разумным, чувствующим человеком, как вещью.

Свобода, это значит, что никто и никогда ей, Полине, не прикажет чего-то унизительного. Никто ее не обидит. И она, Полина, отныне и навсегда, сама себе госпожа.

Госпожа...

Ха-ха-ха! Госпожа! Держи карман шире!
Увы... Увы... Увы... Это даже и вовсе не смешно. Ведь в России все не так-то просто.

Вот одно дело – баре-господа, дворянского сословия. Особливо, ежели не за выслугу, а совсем-таки потомственные. Благородные, образованные.

Вот что, по сравнению с ними, и купцы, и мещане, в которые ее, Полину, возможно, запишет господин Сергеев, ну, в точности так, как и пообещала ее нынешняя хозяйка? Да ничто! Ну, просто, никто и ничто! Низшие, податные существа. Весьма и весьма незначительные городские обыватели. Ну, после крепостных, естественно! Те уж и вовсе ничтожества в «стране рабов, стране господ».

Полина сама не помнила, где и когда она прочла эту звучную фразу. Кажется, эти слова ей попались в каких-то "списках", рукописных тетрадях, тех, что лежали в библиотеке ее прежнего хозяина на особой полочке. Полина почему-то хорошо запомнила эту строчку из некоего запретного стихотворения, сохраненного одной такою рукописью. Строчку, что неприятно поразила ее этим своим, очень уж резким, почти что жестоким обозначением, избранным безвестным Автором в отношении той самой страны, где она, Полина, родилась.

Да, здесь, в России, всегда и на всякого найдется-отыщется тот персонаж, кто стоит на ступеньку выше. И здесь вышестоящий почти всегда готов унизить того, кто ему подчинен. Уж таковы обычаи среди местных обитателей. И чем это все не проявления отношений в стиле «раб – господин»?

Впрочем, Полина хорошо помнила, что все может быть иначе. Ведь ее нынешняя владелица...

Да, она помнила, что ее госпожа может быть ироничной, насмешливой, и даже жестокой в общении. Ей довелось, за какие-то сутки с небольшим, узнать много такого, что заставляло ее, крепостную девушку, и радоваться, и пугаться. Но все-таки, никто и никогда не относился к Полине с таким вниманием и... нежностью.

Естественно, для крепостной девушки Полины Савельевой переход в московское мещанство это грандиозный прыжок, буквально скачок вверх в писаной и неписаной иерархии человеческих отношений. Она достигнет общественного положения куда более высокого, чем теперь. Ничтожная раба, дочь крепостных, теперь, возможно, окажется вознесенной куда как выше, чем она когда-либо могла рассчитывать. И все это может, вполне может случиться, но только исключительно благодаря ее нынешней хозяйке, госпоже-американке, миссис Элеоноре Фэйрфакс!

Но даже все это вместе взятое не казалось Полине столь значимым, как то, что ее госпожа...

Все это Полина думала-передумала и все же не успела домыслить до конца в то непродолжительное время, пока ее госпожа молчала. Но эта пауза закончилась. Лицо ее хозяйки приняло серьезное выражение. И девушка, наконец-то, услышала ожидаемое.

- Идем, Полина, - сказала госпожа Фэйрфакс весьма решительным тоном. – У нас с тобою на сегодня есть еще дела, не терпящие отлагательства!

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

16.

Дела этого дня завертелись каруселью сразу же после того, как миссис Фэйрфакс и ее юная компаньонка дошли до первой же улицы, где госпожа-американка смогла кликнуть извозчика. Наемный возница быстро довез их до Знаменки. Там располагалась контора господина Сергеева, присяжного поверенного, того самого, кого миссис Фэйрфакс прежде сама отрекомендовала своей крепостной, как ее, Полины, «номинального хозяина».

Впрочем, в том, что задумала ее хозяйка, без помощи этого стряпчего никак было не обойтись. И Полина это все прекрасно понимала.

Господин Сергеев встретил их вполне приветливо. Впрочем, завидев в компании госпожи американки свою крепостную, он, для начала, эдак грозно нахмурился, сдвинул брови. А потом и спросил, весьма, кстати, суровым голосом, почти как подлинный хозяин, как, мол, его собственность изволит служить у его же доверительницы, исправна ли она в этой своей службе, не грубит ли, и вообще, прилично ли себя ведет. Даже поинтересовался эдаким, весьма многозначительным тоном, не пора ли в отношении нее прибегнуть к дисциплинарным мерам хлесткого рода, да с присвистом. Мол, если что, полицейская часть располагается совсем неподалеку. Да и сам он, сказал, усмехнувшись, законник, состоящий на службе у хозяйки Полины, ежели что, тряхнет стариной, и вполне может прописать девице-красавице ижицу, красным да по белому, совсем не хуже иного квартального!

Странно, еще вчера утром подобная, пускай и весьма ироничная угроза, не на шутку перепугала бы девушку. Наверняка, она бы расплакалась, приняв эту злую иронию всерьез, с обидой и страхами. Но, похоже, что после всего того, что с нею уже случилось-приключилось за эти два дня, - после всех этих сказок-прибауток, и особливо после сегодняшних откровений ее американской госпожи на «розговые» темы, - Полина принимала это все совсем иначе.

И вправду, девушка просто чуть смущенно улыбнулась и предоставила миссис Фэйрфакс самой аттестовать ее, Полины, службу в доме своей новой хозяйки.

Госпожа американка похвалила ее, правда, достаточно сдержанно. А потом спокойно, тоже весьма и весьма сдержанным тоном, изложила свою просьбу. Она, в точности так, как и обещала Полине там, на скамейке в Александровских садах, попросила своего стряпчего составить в отношении, как она выразилась, «присутствующей здесь мадемуазель Савельевой» вольную грамоту, освободив ее от крепостного состояния на веки вечные.

Выслушав все это, ее поверенный, мужчина средних лет, волосы которого уже были чуть тронуты сединой, человек, наверняка придерживавшийся, судя по его шуточкам, весьма нелиберальных взглядов на жизнь, аж крякнул от неожиданности. И как-то ехидно усмехнувшись, осведомился, не жалко ли ей, женщине, принадлежащей к торговой нации, терять деньги, вложенные в столь специфичное приобретение. На что его прекрасная доверительница как-то очень уж многозначительно улыбнулась, и заверила своего стряпчего, который так уж пекся о состоянии ее кошелька, что все это делается ею вовсе не из соображений абстрактной филантропии, или же склонности к аболиционизму. Что все это нужно для дела. И с этого дела миссис Фэйрфакс обязательно получит, как она изящно выразилась, «весьма существенные дивиденды, разного рода, но серьезные!»

А еще, ее госпожа высказала так, многозначительно, что, дескать, в своем свободном состоянии, мадемуазель Савельева принесет ей, госпоже американке, куда больше пользы, чем в крепостном. Пожилой стряпчий сызнова усмехнулся, переспросил свою доверительницу, действительно ли она этого желает, как он сказал, «всерьез и без водевиля». На что миссис Фэйрфакс еще раз подтвердила всю серьезность намерения освободить свою юную компаньонку, добавив, что вознаграждение за хлопоты сии воспоследует наличными, незамедлительно и вдвое против обычного.

Это решило исход дела. Стряпчий шутливо поднял руки вверх перед столь неотразимыми аргументами, как звонкая монета и ассигнации. А после он, снова изобразив на своем лице весьма и весьма суровое выражение, сделал Полине длинное и очень-очень строгое моральное внушение. На предмет того, что теперь она становится свободной и сама должна отвечать за все свои поступки. Что она, Полина, будет свободной де-юре, то есть, с точки зрения формального государственного закона. Однако, с точки зрения Закона Нравственного...

Здесь пожилой стряпчий позволил себе произнести серию сентенций, насчет ее, Полины, обязанности почитать свою бывшую барыню, как благодетельницу и заступницу. Что теперь, с этого самого дня, девушка обязана, отныне и до века, молить Бога о здравии и всемерном благополучии своей бывшей госпожи, а также радовать ее своими успехами в жизни и сугубо благонравным поведением.

Эта речь, полная нравоучений, грозила затянуться. Но в итоге, поток риторических велеречивых образов был прерван многозначительным покашливанием, сопровождавшимся преувеличенно вежливой улыбкой госпожи-американки. На вопросительное выражение лица своего поверенного, она отозвалась важным дополнением к исходному поручению, указав на необходимость записать освобожденную от крепостной зависимости девушку в ряды московского мещанства. Стряпчий в этот раз весьма озадаченно покачал головою, и заметил, что это все вполне себе тянет уже не на двойную а, скорее уж, на тройную оплату. На что получил незамедлительное согласие своей взрослой визави, выраженное и словами, и одобрительными жестами.

Полина поняла, что ее освобождение, помимо безвозвратной потери тех денег, которые ее госпожа потратила там, на аукционе, выкупая свою будущую компаньонку из имения княгини Хлестовой, кроме оплаты всех прежних услуг того самого стряпчего, в чьей конторе происходили все эти переговоры, приведет к новым тратам. Теперь финансовые потери госпожи-американки дополнятся еще и той суммой, что перекочует в карманы ее, Полины номинального хозяина за его, как стряпчего, грядущие хлопоты об освобождении той, кто числится его же собственной крепостной. А ведь к ним еще можно присовокупить и вчерашние расходы на наряды, приобретенные в дорогих московских лавках... А ежели вспомнить расходы на их вчерашний визит к врачу... Однако все это вместе взятое делало ее свободу все более дорогой, даже в чисто финансовом смысле.

Ах, да! Ведь миссис Фэйрфакс еще хотела выдать ей нечто вроде приданого. В дополнение к дому, ключ от которого по-прежнему лежал в ее, Полины, кармане.

Так сколько же все это, вместе взятое, стоит? На какую сумму, выраженную в серебряных рублях, орленых гербом Российской Империи, или же в ассигнациях, уменьшится состояние ее госпожи по итогам всей этой странной авантюры? Авантюры, связанной с именем Полины Савельевой...

И что же ей теперь делать? Как ей вернуть этот долг своей хозяйке? Ведь такие деньги... Да ей, Полине Савельевой, бывшей крепостной девке, столько и за всю свою жизнь не заработать!

Кстати, интересно, а захочет ли вообще ее госпожа принять подобное возмещение именно в деньгах? Не сочтет ли она это для себя чем-то сродни оскорблению?

И все-таки...

Вот здесь Полина отчетливо почувствовала-ощутила, что именно сейчас наступило то самое время, когда ей следует обозначить каким-нибудь символическим жестом тот факт, что она помнит об этом своем долге. Том самом, моральном долге, о котором столь велеречиво напомнил ее официальный хозяин. Ну, раз уж деньгами со своей благодетельницей ей все равно никогда не рассчитаться. И девушка сделала то первое, что пришло ей в голову. Поднялась со стула, шагнула ближе к своей хозяйке и, к вящему изумлению стряпчего, встала на колени перед своей нынешней владычицей.

- Алена Михайловна! – сказала она. – Я знаю, что Вы сделали, и что обещали сделать для меня. Я понимаю, что ничем не заслужила тех милостей, что Вы мне оказали. И все же...

Она на секунду замолчала, а потом продолжила.

- Я постараюсь быть достойной Вашей доброты, - она говорила взволнованно и серьезно. – Я знаю, мой долг перед Вами неизбывен и неоплатен. А поэтому, я...

Полина снова сделала паузу, а потом произнесла те слова, которые тут же вызвали явное одобрение со стороны стряпчего, как свидетеля этой сцены. И вовсе не наигранное смущение у адресата столь странного обращения.

- Алена Михайловна! – голос Полины звучал почти патетично, но саму девушку это вовсе не смущало, в отличие от ее визави. – Служить Вам, это честь для меня. Располагайте же мною, согласно моих способностей, и ныне, и впредь!

Девушка произнесла это сходу, почти без паузы. Потом замолчала и перевела дух. А после продолжила.

- Да, я сделаю все, что будет Вам угодно, - Полина говорила со всей возможной серьезностью, готовая в точности ответить за каждое произнесенное слово.- Располагайте же моими силами и умениями утром, днем или же ночью, когда и как Вы пожелаете, так, как Вам будет угодно ими воспользоваться. Приказывайте мне, как и прежде и позвольте служить Вам верой и правдой, так, как Вам самой будет угодно!

Девушка снова на секунду замолчала, а после выпалила единым духом, едва ли понимая истинное значение слов, которые сейчас произносила, для той, к кому она обращалась:
- Я люблю Вас. Поверьте, я буду любить Вас и впредь. Я в Вашей личной власти, отныне и до века! И вовсе не важно, что я стану вольной!

- Ну что ж... Да, теперь я вижу, что эта девушка достойна того, чтобы ее сделали вольной! – сказал одобрительно стряпчий, обращаясь к своей доверительнице. – Она действительно, останется с Вами и после своего освобождения. И Вы, госпожа Фэйрфакс, абсолютно правы, Ваша... э-э-э... компаньонка вполне способна принести Вам больше пользы, будучи свободной, чем в своем исходном состоянии.

Далее, с его стороны последовали многочисленные похвалы, как самой хозяйке, проявляющей безусловное благородство поступков, так и той самой крепостной, что так искренне и трогательно обозначила ей свое доверие и покорность.

Поверенный миссис Фэйрфакс выразил свое полное удовлетворение всей этой ситуацией и заявил, что будет свидетелем свободного волеизъявления госпожи и этих трогательных в своей непосредственной искренности клятв ее крепостной. Госпожа Фэйрфакс весьма смущенно улыбнулась, и коротким жестом приказала девушке подняться с колен и вернуться на ее прежнее место. Но перед этим она несколько секунд напряженно вглядывалась в черты лица своей коленопреклоненной компаньонки и только потом позволила ей встать на ноги.

Полине даже показалось, что ее госпожа хотела ей что-то сказать, то ли одобряя ее поведение, то ли осуждая его... А может быть, выразить какую-то нейтральную похвалу, так уж сходу и не поймешь! Миссис Фэйрфакс даже вроде бы произнесла какой-то звук, нечто вроде «Ах!» или же «Ох!» Но замолчала, даже не на полуслове. Даже губу прикусила, чтобы не сказать чего-то лишнего.

Что же она хотела сказать тогда, на самом-то деле? Бог весть...

Впрочем, за нее все нужные слова произнес тот самый пожилой стряпчий, с сединой в шевелюре и с хохолком на голове. Сама же госпожа Фэйрфакс просто молчаливо одобрила эти его озвученные мысли по поводу Полины. Но сама хозяйка о поведении своей компаньонки так внятно тогда и не высказалась.

Высказалась она чуть позже, после того, как они уже ушли из конторы господина Сергеева, пообещавшего уже послезавтра, ближе к обеду, доставить к своей доверительнице все необходимые документы, насчет освобождения ее крепостной, прямо на дом. Высказалась особым образом, молчаливо, но от того не менее эффектно.

Выйдя на улицу в сопровождении своей компаньонки, все еще взволнованной результатами только что состоявшихся переговоров, миссис Фэйрфакс вновь коротким жестом, небрежным, но понятным вознице, привлекла внимание извозчика. Вместе с Полиной она уселась в наемную коляску и так вот они вместе доехали обратно до дома. По дороге ее хозяйка не произнесла ни слова, помимо того, что было потребно для общения с кучером наемного экипажа. Вот только ее взгляд...

Господи! Как же она умеет напугать этим сверканием своих зеленых глаз! Что именно было во взгляде, которым она одарила свою компаньонку уже там, в коляске... Не оценить, не понять тому, кто этого не видел...

Полина тогда обратилась к ней, мол, «Алена Михайловна, скажите...» и... осеклась-замолчала, наткнувшись на этот ее взгляд, в котором были... Обида, раздражение, гнев на нее, на Полину, которая посмела нарушить запрет демонстрировать раболепие, пав перед нею на колени в присутствии ее поверенного, того самого господина Сергеева. Девушка покраснела, почти до корней своих волос, догадавшись о причине господского недовольства. Еле сдержала себя, чтобы только не расплакаться со стыда. Юная компаньонка опустила очи долу и лишь спустя четверть часа посмела снова взглянуть на свою хозяйку.

Лучше бы она и дальше смотрела в сторону, пряча глаза от своей госпожи, до самого дома!

Миссис Фэйрфакс всю дорогу тоже старалась, по возможности, смотреть куда-то мимо Полины. Но лицо молодой женщины было исполнено презрения к той, кто находилась рядом с нею, на одном сиденье.

Но это только на первый взгляд. Рискнув все же мельком посмотреть на свою хозяйку, Полина увидела, что в уголке глаза ее госпожи блеснула слезинка.

Что? Ее госпожа... плачет?

Нет. Все же, миссис Фэйрфакс великолепно владеет собою. Со стороны, при взгляде с улицы, она, наверное, кажется сейчас такой холодно-равнодушной молодой дамой, совершающей предобеденный моцион в компании... подруги-служанки-воспитанницы... Короче, вместе с сопровождающей ее спутницей женского полу. И только этой самой ее спутнице, ее пока еще крепостной девке видно, как напряжены черты лица этой госпожи-американки.

А еще, только ей, компаньонке, сидящей рядом с этой странной женщиной, видно, что миссис Фэйрфакс, способная своей холодной иронией довести до белого каления даже самого выдержанного из своих собеседников, – по вчерашнему визиту к молодому врачу, Полина это знает совершенно точно! – сейчас чуть-чуть, еле заметно прикусила губу. Сейчас она пытается скрыть свои истинные чувства. И то, что в этот миг истязает ее изнутри, это даже не гнев а, скорее, отчаяние!

Полина изнутри себя ощутила, что ее госпожа, вот прямо сию секунду, очень хотела бы оказаться дома, в своей спальне, а там... Упасть на постель и зарыдать в голос. Выплакаться всласть, выплеснуть-исторгнуть из себя это жуткое чувство безысходности. Но отчего же это все обстоит именно так? Неужели ее настолько сильно обидело то, что Полина встала перед нею на колени не наедине, а в присутствии чужого человека, пускай даже и своего поверенного по вопросам действия местных законов, а также их обхода и прочих разных юридических дел?

Может быть, она действительно, желала, чтобы это странное зрелище коленопреклонения досталось именно ей, только ей одной? Как эдакий личный знак внимания и подчинения, символическое обозначение признания ее личной власти со стороны той, кого она официально освобождает от крепостной зависимости?

Да, этот жест со стороны ее крепостной обозначал замену формальной власти иной властью, фактической, и от того куда более личной и значимой!

Вправе ли была она, Полина, делать чужого для них человека свидетелем столь личного, почти что интимного жеста?

Когда их наемная колесница, наконец, достигла цели, остановившись у ворот дома миссис Фэйрфакс, хозяйка дома сего расплатилась с возницей и жестом приказала Полине выходить. Девушка послушалась ее и вышла-спустилась из коляски. А когда ее госпожа тоже собралась спускаться с лесенки-подножки, девушка, чуть поклонившись, почтительно, подала ей свою руку, для того, чтобы помочь. Холодно-равнодушный взгляд миссис Фэйрфакс был ей ответом. Молодая женщина проигнорировала почтительный жест своей пока еще крепостной компаньонки и прошла мимо нее, как будто девушка, застывшая в почтительном полупоклоне, была пустым местом. Полина вынуждена была спешно шагнуть вслед за нею, войти в дом и далее поспешать за своей госпожой по лестницам и коридорам весьма и весьма быстрым шагом.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

17.

Войдя в свои апартаменты, миссис Фэйрфакс незамедлительно прошла в свою спальню и сразу же, вовсе не прося Полину о помощи, сама расстегнула плащ-крылатку, нервным движением швырнула-бросила его в кресло, всем своим видом показывая девушке, что совершенно не нуждается в ее услугах. И тут уже сама Полина не выдержала. Взревела белугой и бросилась перед своей госпожой на колени. Девушка обхватила руками ее за ноги и сжала. Она прижалась своим лицом к мягкой шелковистой ткани ее одежды.

- Простите, Алена Михайловна! – воскликнула она. – Я не хотела... не хотела Вас обидеть!

Миссис Фэйрфакс молча подхватила ее за подмышки, заставив подняться. Почти силой принудила ее подойти к дивану, усадила рядом с собою, и даже воспрепятствовала попытке своей визави сползти вниз и сызнова встать перед нею на колени. Кажется, она вовсе не хотела этого самого «покаянного спектакля».

Во всяком случае, выражение ее лица... Сказать, что оно просто недовольное, это не сказать ничего. В глазах ее госпожи застыла обида. И пустота, как будто бы она, ее госпожа, сегодня потеряла кого-то, очень близкого ей. И Полина понимает, кого именно...

Да, в этот раз миссис Фэйрфакс не стала улыбаться ей, сочувственно и по-доброму, так, как до этого всегда бывало. Не стала ее как-то ободрять. Просто, сызнова утерла ее слезы, пролитые в тщетной мольбе о прощении. А потом, когда Полина, наконец-то, посмела поднять на нее свой взор, девушка опять заметила этот странный зеленый отблеск в глазах своей хозяйки. Она почувствовала изнутри себя уже знакомое ей ощущение давней боли, явно пробужденной обратно к сущему чем-то жестоким, что сделала именно она, Полина Савельева.

Ее госпожа как-то вовсе уж невесело усмехнулась, точно определив по лицу своей пока еще крепостной это узнавание боли. Кажется, она даже условно, почти что символически, посочувствовала той, кому это все довелось вынужденно ощутить... той, кто сейчас испытала долю ее личного страдания со стороны.

- Полина... Полина... Ну, зачем же ты так поступила? – спросила она, сочувственно вздохнув.

- Я... хотела, чтобы Вы мне поверили! – Полина все еще была уверена в том, что гнев ее госпожи вызвало пресловутое вставание перед нею на колени в присутствии ее поверенного, ставшего невольным свидетелем столь личного, почти интимного жеста. – Я вовсе не думала, что Вы обидитесь!

- А я и не обиделась, - миссис Фэйрфакс тяжело вздохнула, взяв свою крепостную компаньонку за руки, чуть-чуть сжала свои пальцы у нее на ладонях, как будто этим коротким пожатием хотела ей объяснить-передать нечто того самого чувственного рода, что никак невозможно высказать словами. – Я просто... огорчилась.

- Простите меня! Я... – Полина опять попыталась соскользнуть на пол и встать перед нею на колени, однако, ее хозяйка снова этому воспротивилась.

Девушка прикусила губу, в точности как это прежде сделала ее хозяйка там, в наемной коляске, по дороге домой. И она тоже сумела удержаться от рыдания. Почти что замерла на всхлипе, но не расплакалась, а просто несколько раз вздохнула и, наконец-то, почти что спокойно, произнесла:
- Да, я знаю, я нарушила Ваш запрет. Я помню, что не должна вставать перед Вами на колени, целовать Вам руки и высказывать иное... раболепие. Но я не могла иначе показать Вам, что для меня Вы больше, чем просто хозяйка. Я действительно люблю Вас!

- Молчи, жестокая девчонка! – воскликнула ее госпожа. – Прояви немного милосердия! Хотя бы здесь, в моем доме!

Она оттолкнула свою визави. Да так, что Полина не то, что соскользнула, она просто упала с дивана. Боком, на ковер. Да еще и очень неловко, прямо на локоть.

Нет, она не ушиблась как-то уж сильно. Хотя и вскрикнула. Но, скорее, от неожиданности, чем от боли, вполне, кстати, терпимой.

Да-да, она просто... испугалась! Особенно, когда миссис Фэйрфакс буквально кинулась к ней на выручку, с выражением тревоги на лице.

- Полина! – воскликнула ее госпожа. – Ты не ушиблась? Что с рукою?

И теперь уже хозяйка стояла на коленях перед своей крепостной. Она наклонилась, почти что припала к поверженной девушке. А потом подняла ее и прижала к себе.

- Полина... Полюшка моя... – прошептала она. – Прости меня, моя милая! Я...

Она недоговорила, просто нежно-нежно погладила тот самый локоть, на который девушка неудачно приземлилась. Как будто стыдилась, боялась тронуть ту часть ее, Полины, тела, что случайно пострадала от господской руки.

- Я... Я в порядке, Алена Михайловна, – так же тихо отозвалась ее рабыня, не смея противиться этим нежным объятиям. – Я... даже и не ушиблась вовсе! Я сама не удержалась, Вы и вовсе в этом не виноваты!

- Господи, девочка моя! – огорченно вздохнула ее госпожа. – Ну, кого же ты хочешь обмануть, а? Мою совесть? Так ведь не получится!

Она помогла девушке подняться, а потом подошла к дивану, швырнула с него несколько подушек на пол, прикрытый белым ковром, и жестом предложила девушке присесть прямо на них. И сама тоже устроилась на такой подушке, опершись спиною о диван и вытянув ноги на ковре. Затем, она сызнова притянула Полину к себе, обняла ее, а потом заставила девушку лечь навзничь, головою к себе на колени, как на подушку. И далее, она некоторое время молча гладила черты лица своей юной рабыни. Так нежно, легонько прикасаясь к коже самыми кончиками своих пальцев. Девушке даже захотелось прикрыть глаза и просто наслаждаться, получая непривычное удовольствие от этих прикосновений, радоваться этим удивительным ощущениям. Она не сделала этого только потому, что ее госпожа, при всем при этом, смотрела на нее... очень серьезно, без малейших признаков улыбки на своем лице. И от того, как миссис Фэйрфакс глядела на нее сейчас, Полина снова почувствовала к своей госпоже странную нежность, и даже желание взять на себя часть ее боли. Или же получить боль из ее рук... иначе...

Нет-нет, вовсе не то... Юная крепостная компаньонка сызнова ощутила внутри себя отголосок той самой прежней грусти и душевной боли. И она поняла, что госпожа американка вовсе не желала того, чтобы она, ее покорная раба, разделила с нею эти ощущения, что она лишь случайно позволила ей прикоснуться к своей душе, познать вместе с нею ничтожную долю тех самых тяжких чувств из прошлого, что обуревают сейчас саму госпожу. Нет-нет, ее хозяйка вовсе не хотела поделиться с нею этим своим страданием.

И девушке даже стало слегка обидно. От того, что боль миссис Фэйрфакс остается у нее, у хозяйки, там, внутри. Если бы она могла ее хоть как-то выплеснуть - именно на нее, на Полину, а вовсе не на кого-то другого! – всем было бы куда как легче! Но нет, госпожа вовсе не желает делиться со своей рабою этим былым страданием...

И Полина решилась. Она первая заговорила о том, что, будучи недосказанным, легло условной пропастью между ними. Пропастью, которую только она, Полина, сможет перескочить, перелететь, перепрыгнуть...

- Матушка-барыня, - сказала она, - Вы ведь просто не хотите меня отпускать?

Вот и все. Подобрала юбки, разбежалась и прыгнула. И пусть голова ее по-прежнему покоится на коленях этой загадочной женщины с зелеными глазами, зато внутри себя Полина сейчас четко осознает и всеми нервами ощущает это странное захватывающее чувство полета над бездной. Страх и напряженное ожидание. И эта странная пустота внутри себя самой... Как будто бы ты и впрямь становишься легче, просто чтобы облегчить своему телу это странное путешествие сквозь несуществующий, но ощущаемый поток воздуха, безо всякой видимой опоры, на незримых крыльях твоей души, тех самых, которые вот-вот развернутся у тебя за спиною...

- Если бы мы жили в Древнем Риме, и я была бы патрицианкой, я надела бы на тебя серебряный ошейник, - тихо отозвалась ее госпожа. - Лучший ювелир украсил бы его моим родовым именем. На поясе у меня всегда была бы изящная серебряная цепочка, чтобы я могла в любую секунду пристегнуть ее к твоему ошейнику, обозначив для всех и для каждого тот несомненный факт, что только я властвую над тобою. Да-да! Только я, а не кто-нибудь другой! – подчеркнула молодая женщина.

Полина мягко улыбнулась этому странному заявлению, обозначая свое отношение ко всему сказанному ее хозяйкой, как к некой изящной шутке. Дескать, Вы снова иронизируете и разыгрываете занятный водевиль, моя дорогая и любимая госпожа! Но та, кто произносила эти речи, похоже, вовсе не была настроена на некий шутейный лад.

- Я не знаю, кем бы я тебя числила, - миссис Фэйрфакс произнесла это задумчиво, без тени улыбки на лице, - может быть, секретарем, благо, и читать и писать ты умеешь, и даже весьма неплохо. Или же библиотекарем, что тоже близко тебе... Впрочем, говорят, что в те времена это были сугубо мужские профессии. Только сейчас в Америке такую работу изредка начали предлагать некоторым женщинам... Думаю, скорее всего, ты была бы моей кастеляншей. Или же вестипликой*. Хотя...

Миссис Фэйрфакс, наконец-то, улыбнулась. Правда, слова, которые она произнесла при этом, вовсе не давали поводов для веселья. Во всяком случае, для ее крепостной...

- Это сейчас я вынуждена придумывать работу для той, кого люблю, чтобы оправдать ее присутствие рядом со мною для всех любопытствующих, от властей до журналистов, и даже для собственных слуг, - сказала она и как-то странно усмехнулась. - Как будто бы я сама не могу справляться со своею собственной одеждой или же деловой перепиской! В те времена, когда рабы и господа не прятали свои отношения за ширму морали, никто бы и не стал интересоваться, а почему это красивая девушка постоянно находится при своей хозяйке, повсюду ее сопровождает и даже ночью имеет право входить в ее, госпожи, спальню!

- Такое право есть у любой горничной! – не согласилась Полина. – И ни одной барыне никто не ставит в упрек, что она пользуется ее услугами.

- О-о-о! Это ведь смотря какими услугами! – снова усмехнулась миссис Фэйрфакс. А после этого тяжело вздохнула и поглядела на свою рабыню едва ли не с состраданием. – Господи, Полина, ну зачем же ты делаешь вид, будто ты ну совсем-совсем ничего не понимаешь? Я ведь тогда, еще там, на скамейке в Александровских садах, объяснила все так, как есть. И я снова повторяю, что купила тебя с целью растления. Чтобы ты делала для меня вещи, которые в обществе считаются непотребными. Ты должна была стать моей игрушкой для разврата, жестокого и отвратительного! Ты читала маркиза де Сада?

- Нет, - честно призналась девушка. И пояснила:
- Я вообще читала не так уж и много французских книг. Предпочитала наши, русские.

- Ну что же, я дам тебе прочесть это, - как-то иронически выделив крайнее слово, многозначительно усмехнулась ее госпожа. – У меня есть несколько томов произведений этого... забавного автора. Там, в малой библиотеке. Интересно, на какой странице ты отшвырнешь с омерзением любую из его книг, и чем же тебя придется принуждать к этому неприятному чтению, ежели у меня взыграет фантазия заставить тебя прочесть хотя бы одну из них до конца...

- Не стоит принуждать меня к этому, - отозвалась на ее грустную иронию Полина. – Ежели будет на то Ваша воля, тогда...

Девушка на секунду замолчала, а потом... Сказала тихо, но твердо, глядя в глаза своей Колдуньи и пытаясь поймать в них тот самый отблеск зеленой вспышки:
- Я прочту все то, что Вы мне укажете. Приятно ли мне это будет, или же вовсе противно, не суть. Вы прикажете - я исполню. Но я уже поняла, что он, наверняка, писал о неких развратных мужчинах и женщинах, хлещущих друг друга, чем попало... и всячески мучающих, и себя, и всех тех, кому не посчастливилось оказаться рядом с ними.

- Блестяще! – миссис Фэйрфакс почти искренне расхохоталась. – В жизни не слыхала столь краткого и точного изложения сути флагеллянтской развратной литературы! А ведь ты даже и вовсе не читала ничего подобного!

Она наклонилась и несколько раз поцеловала Полину в щеки, а потом, выпрямившись, снова чуточку грустно улыбнулась ей.

- Ну, каково тебе оказаться во власти развратной женщины, мечтающей отхлестать тебя, чем попало? Желающей растлить тебя, истязать и потом насладиться твоей истерзанной плотью?

- Вы клевещете на себя, - чуть укоризненно заметила ей девушка. – Ничего подобного Вы мне никогда не приказывали.

- Извини, я просто не успела, - миссис Фэйрфакс сказала это уже вовсе без улыбки, снова вполне серьезным голосом. – И потом, поверь, мои фантазии насчет тебя куда занятнее всего, что напридумывал себе этот французский романтик!

- Романтик? – Полина вежливой улыбкой обозначила свое несогласие с такой характеристикой автора столь... странных литературных произведений.

- Да, он творил во времена романтиков, - как-то грустно усмехнулась ее госпожа и добавила нечто весьма странное:
- Во времена Революции, когда у власти в Париже были якобинцы, маркиз де Сад был одним из судей трибунала, отправлявшего людей на смерть. И сам едва не угодил на гильотину за то, что спасал невиновных от последствий доносов, которые на них написал кто-то из недоброжелателей.**

- Гильотина? – Полина выказала лицом некоторое... непонимание этого слова.

- Машина для отрубания голов, - охотно пояснила ее госпожа. – Весьма кстати изобретенное устройство для быстрого лишения жизни. Как раз к эпохе массовых казней. Практичные и романтичные французы неплохо сэкономили на профессиональных палачах.

- Какие же они все-таки страшные, там, в Европе! – Полина вся содрогнулась, будучи под впечатлением столь ужасающих подробностей.

Ее госпожа как-то грустно улыбнулась и, чуть нагнувшись, успокаивающе погладила плечи своей рабыни.

- Ты не поверишь мне, Полина, - сказала она, сделав небольшую паузу, - но доктор Гильотен, придумавший это страшное устройство для умерщвления людей, был вполне искренним гуманистом. Не всякий палач способен с одного удара перерубить шею осужденному. А гильотина все это делает быстро и без излишних мучений для казнимого. Сейчас сей шедевр гуманизма прошедшего века стал символом жестокости и кровопролития. Так бывает. Между прочим, в глазах суровых моралистов, тексты маркиза де Сада до сих пор затмевают десятки жизней тех людей, которые он спас в жестокое и подлое время их, французов, Революции. Такая вот... странная аберрация зрения.

Полина, к стыду своему, не знала точного значения слова «аберрация», но все же догадалась, что это нечто вроде искажения, но как-то по-иностранному. И она не стала переспрашивать.

Тем временем, ее госпожа продолжала.

- Мои грезы с твоим участием были вовсе не так уж и кошмарны, - по глазам своей хозяйки, Полина поняла, что она сейчас, вот сию минуту, вспоминает то, о чем когда-то мечтала. – Да, я представляла тебя в одеждах из виссона***, прозрачных, почти не скрывающих всех прелестей твоего тела, лишь делающих его красоту еще более волнующей. В моих мечтах, ты так мило улыбалась мне... И так очаровательно смущалась, когда я раздевала тебя... собираясь приласкать, или же... высечь...

- Алена Михайловна! – Полина смотрела на нее глазами, полными... нет, не ужаса...

Скорее уж, сострадания.

Но ее госпожа жестом указала, чтобы она замолчала. И девушка поняла, что миссис Фэйрфакс сейчас необходимо выговориться, высказав свои воспоминания о давешних грезах. И поведать о них ей просто некому. Ну, кроме той самой девушки, кто была их главным действующим лицом.

- Знаешь, - сказала ее госпожа, - это ведь изумительное, совершенно непередаваемое ощущение от того, что наслаждения и страдания прекрасной невинной девушки целиком и полностью находятся в моей власти. Я могу хлестать тебя или же ласкать, в точности так, как мне захочется. В своих грезах я была опьянена властью над твоим телом. И там ты отчего-то была искренне рада отдаваться мне. Даже когда я истязала тебя, ты, смахнув слезы, поднималась со скамейки мне навстречу. И обнимала меня... А я в ответ ласкала твое исхлестанное тело. Мне нравилось задевать кончиками пальцев красные припухлые полосы на твоей нежной коже, проводить по ним, вдоль шершавой, воспаленной поверхности каждого рубца... Они мне казались изысканными украшениями, предназначенными исключительно для твоего тела. Так же, как и серебряный браслет на твоей левой руке, браслет с моим именем, тот, что ты носила чуть выше локтя...

Полина прикусила губу. Ее госпожа заметила этот нервный жест своей визави. И укоризненно покачав головою, снова мягко погладила свою рабыню по лицу, шее и плечам. Кажется...

Полине в голову пришла странная мысль, догадка, и она сразу же озвучила это свое внезапное понимание.

- Алена Михайловна, - сказала девушка, - Вы ведь специально все это рассказываете? Вы ведь хотите, чтобы я испытывала к Вам отвращение и неприязнь, да?

- Я рассказываю о себе правду, - миссис Фэйрфакс говорила ей все это по-прежнему, безо всякой улыбки. – Я хочу, чтобы ты знала меня такой, какая я есть на самом деле, без прикрас и всяческого фальшивого обаяния, которому ты, я вижу, уже поддалась. Вот уж не думала, что умение нравиться может когда-то создать мне проблемы!

- Мне кажется, Вы просто хотите, чтобы я полюбила Вас такой, какая Вы есть...

Эти слова девушка произнесла тихо-тихо, шепотом, почти что про себя. Скорее, для себя самой, чем для своей взрослой собеседницы. Но госпожа американка эти слова все равно услышала. Лицо ее омрачилось, и она даже выпрямилась, отодвигаясь, как бы несколько отстранившись от той, кто сейчас возлежала головою у нее на коленях.

- Полина, не будь столь жестока ко мне, - тихо произнесла ее госпожа. – Не говори мне о любви. Позволь мне... проститься с тобою без обид и взаимных унижений.

- Вы ведь вовсе не хотите отпускать меня, - в который раз уже заметила ее визави. Девушка повернулась, приподнявшись на локте, изящно сдвинув свое тело так, чтобы оказаться полулежащей на боку, справа от хозяйки, рядом с нею. Глядя на нее при этом немного снизу вверх, как на Старшую, главенствующую в этом раскладе. Ту, от которой все зависит, здесь и сейчас.

Полина вовсе не пыталась целенаправленно достичь такого визуального эффекта, вычурно-покровительственного обозначения отношения к ней со стороны хозяйки. Просто так получилось. Само собою, даже без ее намерения.

- Не хочу, - подтвердила ее догадку миссис Фэйрфакс. Даже не вздохнув, обозначив свое нежелание лишь взглядом и словесно.

- Так оставьте все как есть, - высказала Полина очевидное. – Я ведь никогда и не рассчитывала, что стану... свободной. И Вы...

Она на секунду замолчала, а после все-таки произнесла то, что по ее мнению она была обязана сказать, как бы это ни было ей затруднительно. Даже запинаясь через слово.

- Я готова вернуться вместе с Вами к господину Сергееву. Сегодня, сейчас же, - сказала она, а потом, сделав короткую паузу, продолжила уже немного смелее:
- Давайте, мы приедем к нему, вместе. Вы скажете, что случилось нечто... неприятное. Что «воздух свободы» сыграл со мною злую шутку, и я посмела Вам дерзить. Что Вы откладываете вопрос о моем освобождении... ну... к примеру... на год. И тогда все будет по-прежнему.

Ее госпожа молча, отрицательно покачала головою. Однако Полина продолжила. Хотя и смущаясь, и делая продолжительные паузы между фразами, которые она произносила.

- Я даже подыграю Вам. Поплачу, попрошу у Вас прощения. А Вы испросите у господина Сергеева разрешения... телесно наказывать меня... Ну... во исправление...

Она сконфуженно замолчала, увидев, какое странное выражение принимает лицо ее госпожи. Недовольное... Огорченное...

И снова волна боли, почти что физически ощутимой, но испытываемой «изнутри» себя. Боли, переполняющей ее госпожу в это самое мгновение...

Впрочем, на этот раз ее хозяйка почти что справилась со своими эмоциями. Даже улыбнулась ей в ответ. Как-то серьезно, почти что холодно и с грустью во взоре. Так, как до этого не улыбалась ей ни разу.

- Право наказывать тебя телесно я получила с самого начала, - она произнесла эти слова странно будничным тоном. И девушка по этому признаку четко поняла, вернее, почувствовала, сколь огромные усилия предпринимает эта молодая женщина, чтобы не сорваться в крик, в истерику, из-за этих неожиданных слов, высказанных ее компаньонкой. Слов, которые, похоже, прозвучали для нее почти на грани оскорбления. А может быть, она, Полина, высказав сейчас такое, даже и перешла эту грань... – Так что, будь на то мое желание, я могла бы применить к тебе столь суровые средства, не испрашивая ни у кого никаких дозволений на полномочия сверх тех, что у меня уже имелись.

Она говорила подчеркнуто в прошедшем времени, явно обозначая свое нежелание применять предложенные меры. Но Полину это, отчего-то, вовсе не обрадовало...

- Но то, что ты мне предлагаешь... это просто... – миссис Фэйрфакс прикусила губу, а потом сказала подчеркнуто спокойным тоном, но так, что Полина вздрогнула от страха и стыда. – Подло, жестоко, и...

Она усмехнулась, и Полина поежилась от этого ее смеха.

- А ведь это же, на самом деле, так просто и соблазнительно! – голос миссис Фэйрфакс звучит с особой такой, изысканной насмешкой. – Воспользоваться твоим благородством. И твоей глупостью. Сыграть все назад, сделав тебя своей игрушкой, бессловесным, бесправным существом. Оставшимся со мною... то ли из жалости, то ли из чувства долга. И видеть, как ты, обязанная мне свободой, захочешь вернуться в рабство ради моего спокойствия.

- Вы бы могли поступить иначе, - заметила Полина. – Просто, оставить меня при себе. Сокрыв ото всех, кроме господина Сергеева, факт моего освобождения. Да он и не станет никому рассказывать обо мне. Не столь уж я ему интересна!

- Сокрыть твою свободу... – покачала головою ее госпожа. – Даже не знаю, что будет выглядеть с моей стороны большей подлостью. Оставить тебя в прежнем рабском состоянии, или же играть с твоей свободой, как кошке с мышкой...

Она покачала головою.

- Нет, Полина, - сказала она, наконец, - я не согласна. Ты будешь свободна. Я так решила, и это не обсуждается. И я хочу, чтобы о твоем освобождении знали все. О том, что ты сама себе госпожа, и что ты вольна поступать так, как ты сама захочешь.

- А если я захочу остаться с Вами? – Полина смотрит на свою хозяйку с надеждой на ее, госпожи, милосердие. – Я сказала это при господине Сергееве, и вовсе при этом не шутила! Я и вправду, готова... служить Вам дальше. И я не покину Вас, кля... обещаю!

Она оборвала себя, и заменила желаемое для произнесения слово на иное, сходное, но... не столь уж подпадающее под запрет. Но ее госпожа снова отрицательно покачала головой.

- Алена Михайловна, я буду и впредь покорна Вашей воле... – Полина продолжила эти свои отчаянные уговоры, но миссис Фэйрфакс жестко прервала ее.

- Замолчи, глупая! – вскричала ее госпожа. – Ты не понимаешь, ничего не понимаешь! Ничего!

Она вскочила на ноги и отошла к окну. Встала спиной к оставшейся на полу компаньонке, обозначив свое неприятие тем словам, что были произнесены ее крепостной, которой предложили свободу.

Полина поняла, что ее госпожа не желает, чтобы она следовала за нею. Поэтому девушка тоже поднялась с пола и присела скромненько так, на диван, на самый его краешек. Она решила, что наговорила лишнего, и теперь ей следует молчать до тех самых пор, пока ее хозяйка не успокоится и не позволить своей рабыне говорить снова. Для себя же она теперь твердо решила, что тот самый дом, ключ от которого у нее хранится, вряд ли порадует новую владелицу, если та, кто его подарила, будет страдать от ее, Полины, ухода.

Да и не готова еще юная компаньонка госпожи-американки к тому, чтобы уйти от нее. Страшно. Боязно. Неуютно.

Одиночество, вот что ждет ее в случае, если она, Полина, сейчас согласится уйти.

- Я люблю тебя, Полина, - тихо произнесла молодая женщина, стоящая у окна. – И именно поэтому, я сделаю тебя свободной. Любовь не терпит порабощения.

- Но Вы же мне позволите остаться с Вами, ведь так? – с какой-то отчаянной надеждой в голосе отозвалась вопросом девушка.

Миссис Фэйрфакс медленно повернулась к ней лицом.

- Повтори еще раз, что ты сейчас сказала? – голос ее госпожи был каким-то очень уж напряженным.

Она сейчас была бледна лицом. Но Полина откуда-то точно знала, что причина ее бледности вовсе не страх. Скорее уж нечто сродни гневу...

- Я прошу у Вас позволения остаться с вами, - Полина произнесла эти слова с замиранием сердца. Сейчас-сейчас все решится! Что же выскажет в ответ ее госпожа?

- Конечно же, ты останешься, - ответила ее Старшая. Словами, которые, вроде бы, должны ее, Полину, успокоить. И сразу же добавила, жестко, безапелляционно. Как будто ударом, наносимым откуда-то изнутри. Почти что в область сердца...

- Я уже говорила, что ты останешься в моем доме ровно до того дня, когда решится вопрос о твоем статусе московской мещанки. Я так понимаю, это все будет как-то увязано с имущественным цензом... И потребует оформления на тебя какой-то городской недвижимости. Полагаю, дом, что достраивают для тебя, там, в Замоскворечье, в этой части вполне подойдет. Ты официально станешь домовладелицей, свободной горожанкой. И сразу же переедешь жить отдельно от меня.

- Даже если я стану мещанкой, по Вашей воле... – Полина произнесла эти слова спокойно. Даже слишком спокойно. – Я все равно хочу остаться с Вами.

- Нет, - голос ее визави звучал тоже вполне спокойно. Но Полине все время казалось, что это обманчивое, весьма обманчивое спокойствие перед бурей. – Я уже все решила. Ты уедешь отсюда.

- Вы хотите, чтобы я была свободной, перестала ощущать себя... крепостной рабыней, - ого, кажется, девушка намерена бунтовать супротив воли той, кто так желает ее сейчас освободить! – А сами... Ведь сами Вы все решили за меня! И вовсе не спросили по этому поводу моего мнения!

- Потому, что оно вполне очевидно, - парировала ее госпожа. – Конечно же, я сразу поняла, что ты непременно захочешь остаться. Из чувства благодарности ко мне... Или же из чувства страха перед неизвестностью твоей свободы... Полина, милая моя! Я все понимаю! Тебе действительно легче остаться со мною, чем уйти. Но это будет неправильно.

- Вы обещали позаботиться обо мне, - напомнила Полина.

- И я это сделала, клянусь честью! – говоря это, миссис Фэйрфакс даже не улыбнулась. – Я дарю тебе свободу и состояние, вполне достаточное для нормальной жизни в твоей стране. Я спасаю тебя, чистую душою и невинную девушку от разврата и унижения, от женщины, желавшей тебя растлить. И я без колебаний жертвую своими деньгами и чувствами. Таков мой долг.

- А я... не принимаю Вашу жертву! – лицо Полины выражало сейчас крайнюю степень упрямства. – Я никогда не смогу быть по-настоящему счастлива, ежели ценою этого моего счастья станет Ваше горе.

- Цена моего счастья – твои унижения и мучительная боль, - напомнила ей госпожа. – Я не желаю и слышать о том, что ты заплатишь эту цену!

- А если я готова... Если я желаю... ее заплатить? – Полина явно не шутила.

- Тогда... - миссис Фэйрфакс в этот раз усмехнулась, однако, как-то очень уж... недобро.

Она снова вздохнула и произнесла со странной горечью в своем голосе:
- Тогда я просто покажу тебе, что это за цена, на самом-то деле.

Полина вздрогнула, вспомнив о пресловутой скамье красного дерева, стоящей там, вдоль стены в соседней комнате, в той самой малой библиотеке.

Кажется, зеленоглазая госпожа догадалась, о чем именно сейчас подумала ее крепостная компаньонка. И даже покачала головой, как бы в сомнении.

- Нет-нет, не думай обо мне так уж дурно, - сказала она. - Я же обещала, что применю к тебе это крайнее средство только с твоего согласия. Но поверь мне, Полина, я вполне способна сделать твою жизнь в моем доме совершенно невыносимой. Даже не причиняя тебе физической боли, я могу заставить тебя страдать. Ну, зачем это... нам?

- Нам?! Вы ведь тоже будете от этого страдать? Значит... все не так, как Вы сказали мне! – Полина вскочила с дивана и бросилась на колени перед своей хозяйкой. – Матушка-барыня! Я хочу остаться с Вами! Я знаю, Вы меня никогда не обидите! Вы просто проверяли, Вы снова проверяли меня! Я знаю, Вы не способны делать больно тем, кого любите! Тем, кого Вы любите по-настоящему!

- Посмотри мне в глаза!

Эти слова молодой женщины прозвучали очень резко. Не просто как приказ, скорее уж как нечто, что куда как выше приказа. Как то, чему нельзя не подчиниться.

Миссис Фэйрфакс шагнула вперед, оказавшись ближе к Полине. Она тоже опустилась на колени перед своей уже коленопреклоненной компаньонкой. Нет, вовсе не для того, чтобы о чем-либо ее умолять. Просто, чтобы оказаться прочти вровень с нею. Чтобы посмотреть ей в лицо. Короткий взгляд глаза в глаза, и девушку охватило странное чувство. Ей захотелось раствориться в этом зеленом мареве, полностью погрузившись в живое сияние этих глаз. А дальше...

Зеленая волна подхватила Полину. У нее даже закружилась голова в этом странном хризолитовом вихре. Но эта дурнота продлилась совсем недолго. Всего какое-то мгновение спустя, зеленое узорное марево полностью рассеялось. И Полина оказалась...

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

18.

Полина оказалась в очень странном месте. Оно было вовсе не похоже ни на комнату самой девушки, ни на спальню ее госпожи.

Это было совершенно незнакомое ей помещение. Очень странное. Стены убраны-завешены мягкими ворсистыми коврами. Их расцветка... не то, чтобы яркая, нет. Тона подобраны в благородном-синем и бордовом тонах. Кое-где с коричневым, оттенка медвежьей шкуры, но чуть-чуть с блеском. Подобного же оттенка ковры постелены и на полу. В этом небольшом зале, где обстановка в целом носит оттенок эдакой смутной и почти что неуловимой «восточности» - ну, как ее себе представляют цивилизованные европейцы! - вдоль стен были разложены подушки, вышитые цветными арабесками по шелку и бархату. В углу стоял весьма изящный, вполне европейского виду стол, изготовленный из палисандрового дерева, в комплекте со стульями того же материала, в количестве двух штук, исполненными мебельным мастером в том же изысканном стиле. По диагонали от этого условного цивилизационного очага мебельной Европы, располагалось широкое ложе, постеленное золотистой шелковой простыней, с вышитыми замысловатыми узорами подушками того же цвета. Ложе явно не было предназначено для того, чтобы попросту выспаться на нем. Скорее уж, оно предполагалось, так сказать, «для любовных утех»

А вот для каких именно...

На это явно намекала скамья того же палисандрового дерева, что и стол, узорная, стоявшая чуть ли не посередине этого небольшого зала.

Скамья, очень даже похожая на ту, что стоит вдоль стены в малой библиотеке и, судя по всему, ждет не дождется привязанного обнаженного тела. В смысле, терпеливо ожидает того момента, когда миссис Фэйрфакс разложит на ней именно ее, Полину!

Впрочем, кажется, что деревянная скамья, расположенная в этом «восточном» зале, тоже поджидает некую жертву! Вот только, кого именно?

В стене этот странного «восточного» помещения открылась доселе незаметная дверь. Несколько сбоку, раньше ее не было заметно, ибо на ней тоже висел ковер, ни цветом, ни фактурой вовсе не выделявшийся среди других ковров, которыми были завешаны эти стены. Возможно, это была аккуратно вырезанная часть коврового полотнища, специально подогнанная, в точности по размерам двери. Или же это саму дверь заказывали в точном соответствии с размерами драгоценного творения восточных мастериц? Кто ж его знает, что вышло бы дешевле в итоге?

Полине показалось, что по этой комнате, или же залу, прошла-пробежала странная волна. То ли свежести, то ли прохлады. Не ветер, не сквозняк, а нечто вовсе иное. Во всяком случае, от этого быстро пробежавшего холодка, пламя в светильниках, забранных странными пузатыми стеклами-трубками, совершенно не дрогнуло, даже не шелохнулось. А вот общее ощущение от этого пространства, и даже запах, отчего-то разительно переменились. Полина почувствовала прохладные, ощутимые кожей всплески-колебания воздуха, а также то, что они принесли с собою знакомый свежий аромат. Ну да, это же любимые духи ее госпожи! Те самые, что так нравятся и самой Полине!

А вот, наконец-то, и сама миссис Фэйрфакс! Да еще и не одна она здесь появилась. Ее сопровождает, вернее, ей предшествует...

У Полины на секунду перехватило дыхание, до того вошедшая была похожа на нее саму. Во всяком случае, издали, фигурой и общей внешностью. И даже волосы ее... светлые, длинные. Но отчего-то они убраны не в косу, а просто забраны «в хвост», перехваченный какой-то пестрой тесемкой или же лентой.

Впрочем...

Нет, не так уж они и похожи меж собою, Полина и эта странная спутница ее госпожи. У только что вошедшей в комнату девушки волосы чуточку светлее, чем у самой Полины. Лицо вошедшей немного скуластое. Глаза... не голубые, а серые. Но очень выразительные. И выражение этих глаз весьма и весьма ироническое.

И особая, такая странная улыбка, тоже полная мягкой иронии.

«Эта девушка... полька! – догадалась Полина. – И это... Да-да! Наверняка это та самая девушка, которая... умерла в Париже!»

Тем временем, эта юная сероглазая красавица осмотрелась кругом и явно осталась вполне довольной всем увиденным.

- Изящно ты все это устроила! – заявила она, с легкой иронией в голосе и смешинкой во взоре.

- Все для тебя, моя милая Славушка! – в тон своей визави, не менее иронично ответила ей та, кто вошла в этот зал вслед за нею.

Да, вошедшая это именно ее госпожа, миссис Фэйрфакс собственной персоной! Вот только одета она в этот раз... вовсе иначе. И выражение ее лица у нее сейчас совсем другое, совершенно непривычное для Полины. Кажется, сейчас миссис Фэйрфакс как-то счастливо и чуть смущенно улыбается своей визави, той самой девушке, что первая вошла в этот зал.

Что же, здесь и сейчас ее госпожа счастлива и почти беззаботна. И она искренне любит эту ироничную девушку. Любит, что бы это слово ни означало для них обеих.

Любовь...

Полина отчего-то подумала, что должна сейчас испытывать к той, что находится в этом зале, рядом с ее госпожой, чувство ревности. Однако же она, нынешняя компаньонка госпожи Фэйрфакс, вовсе не чувствовала к этой девушке какой-нибудь неприязни. То, что она ощущала, можно было скорее обозначить как интерес, к которому добавлялась какая-то искренняя симпатия к той, кто когда-то была так близка с ее, Полины, хозяйкой.

Эта только что вошедшая девушка... Полина вспомнила ее имя. Да-да, ее звали Станислава Пржибышевская.

Полина попыталась осознать-прикинуть свои ощущение от той, кого сейчас рассматривала, и поняла, что она ей очень нравится. Эта девушка, она была очень похожа на саму Полину и, в то же время, совершенно отлична от нее. Чувствовалось, что та, прежняя компаньонка миссис Фэйрфакс, по свойству своего характера очень смела. Вернее, нет, не так. Она безразлична к опасностям. Как будто, эта девушка заранее знает свою судьбу, но при этом вовсе не плачет, тоскуя о том, что ей суждено «погибнуть во цвете лет». Эта юная полька, подруга миссис Фэйрфакс, просто старается прожить каждый день своей жизни так, чтобы ни о чем не сожалеть. Нет-нет, это вовсе не бесшабашно-беспутное «Après nous le déluge!»* Это просто обыденная жизнь той, кто хочет, чтобы о ней помнили после того, как она уйдет. И не только та, кого она любит...

Полина, наконец-то, обратила внимание на то, как были одеты вошедшие. И сама миссис Фэйрфакс, и ее тогдашняя компаньонка, выглядели, на первый взгляд, так, будто собирались отходить ко сну. На них были изящные одежды, немного похожие на ночные рубашки. При этом, Полина откуда-то точно знала, что это вовсе не обычная одежда для спальни, или же просто нижняя одежда, привычная в гардеробе современной женщины. На юных женщинах были не платья, скорее, нечто вроде древнегреческих или же римских туник. В мыслях девушки всплыло странное слово: «линостолия». Льняная стола. Так, кажется, когда-то, много веков назад, называлась подобная одежда. Откуда к ней пришло это знание, она не понимала. Как и того, откуда взялась эта почти полупрозрачная ткань из какого-то совершенно особого тончайшего льна, столь не похожего своим видом на привычный материал для крестьянской одежды.

Кстати, внешне их одежда была действительно, совершенно непривычной. Свободный покрой, с которым так гармонично сочетались многочисленные вертикальные складки, удивительным образом стройнил фигуру, делая ее визуально похожей на изящную коринфскую колонну. Ну, условно, по внешнему подобию.

Кстати, эти складки были отнюдь не лишними, ибо ткань...

Она была совершенно удивительной. Гладкая и какая-то... полупрозрачная. И Полине показалось, что она даже заметила под изящными драпировками очертания изящных грудей госпожи и ее подруги. Ей даже почудилось – да нет, вовсе и не почудилось, а именно все так и есть! – что сквозь белую полупрозрачную ткань виднеются темные ареолы вокруг сосков. И сами соски у молодых женщин, вошедших в эту комнату, были несколько... напряжены, Как будто нечто предстоящее их возбуждало. Нечто такое, о чем Полина, кажется, уже почти догадалась. Вот только, она гнала эту свою догадку от себя же самой.

- Ну что же... Вполне приятная, на вид, обстановка! – улыбнулась первая из вошедших. – Если немножко напрячь фантазию, вполне можно представить себя в покоях римской патрицианки... Или же, в покоях восточных владык, в каком-нибудь гареме.

- Или же просто в нашем с тобою доме, здесь, на улице Фермопил**, в Париже, - слегка виновато улыбнулась в ответ на ее иронию миссис Фэйрфакс.

Странно, но Полина никак не могла понять, на каком именно языке они сейчас разговаривают. Артикуляция, движения губ говорящих не всегда совпадали со словами, которые они произносили. Казалось, будто, кто-то переводит речь говорящих на русский язык, и воспроизводит слова голосами тех, кого она сейчас видит перед собою. Точно так, чтобы ей, русской девушке, все это было понятно.

«Наверняка, они все-таки говорят по-французски!» – подумала Полина. Но выводы из этого сделать как-то... не рискнула. Просто, во все глаза смотрела и во все уши слушала то, что происходило в этом зале. Ведь на самом деле все это было... несколько лет тому назад, в Париже.

- Ну, сегодня ты нас переодела в линостолии, - странно, но ироничная сероглазая спутница госпожи Фэйрфакс использовала то самое слово, что ранее уже прозвучало в ее, Полины, мыслях! – А значит, нынче мы играем в Антик, так? И во что именно? В Рим, или же в Грецию?

- Ну... ты же хотела побыть моей рабой! – миссис Фэйрфакс, в свою очередь, улыбнулась своей визави не менее иронично. – Сама же хотела почувствовать себя моей вещью!

- Я же не спорю! – усмехнулась ее компаньонка. – Просто мне кажется, что ты всю дорогу стесняешься обладать вещью, которая хочет тебя...

- Хорошая вещь! Любимая! – госпожа не дала ей договорить, а просто... обхватила-обняла свою подругу и, чуть склонив свою красивую голову, убранную в изящную прическу из нескольких кос, красиво переплетенных между собою, коснулась губами ее обнаженной шейки.

- Щекотно! – со смехом произнесла ее шаловливая компаньонка. А потом шепнула на ушко своей возлюбленной:
- Но приятно! Продолжай!

- Молчи! – почти суровой улыбкой ответствовала (именно так!) ее госпожа. – Не забывай, ты моя вещь! А вещи не болтают, и не мешают их ласкать!

- А рабов, к твоему сведению, римляне относили к говорящим орудиям! – нежный голос обнимаемой молодой женщины по-прежнему сочно звучал веселой иронией. – Так что, я всего-навсего исполняю то, что мне предписано традицией, играю ту самую роль, что я себе выбрала!

- И что же это за роль? – спросила ее госпожа, делая эффектные паузы, заполняемые поцелуями.

- Роль дерзкой бунтовщицы! – усмехнулась та, кто чуть раньше назвала себя «вещью».

- Мне нравится твоя дерзость! – ответила ей старшая подруга. Старшая во всех смыслах. Она была вынуждена прервать череду своих поцелуев, чтобы продолжить этот разговор. – И все же, мне казалось, что ты, как орудие, - она тоже напустила в голос изрядную долю иронии! - могла бы быть чуть менее разговорчивой!

- И орудием чего я буду в этом случае? – адресат поцелуев госпожи Фэйрфакс вовсе не стеснялась напрашиваться на комплименты. И, естественно, их получала!

- Орудием для моих наслаждений! – заявила ее госпожа, как говорится, ничтоже сумняшеся. – Кем же еще ты можешь быть? И, кстати, будь-ка так любезна, стоять смирно, когда я тебя целую!

Последующее было вполне логичным, и даже в чем-то ожидаемым. Миссис Фэйрфакс расстегнула аграф, скреплявший одежду ее визави на левом плече и начала целовать открывшееся ее губам пространство тела прекрасной «вещи». Она чуть-чуть отстранила от себя юную женщину, двигаясь поцелуями все ниже и ниже, пока не коснулась губами соска ее левой груди.

- Ах-х-х... – вырвалось из уст рабыни. Впрочем, этот стон обозначал вовсе не боль, а наслаждение.

Полина на секунду почему-то подумала, что и сама бы не отказалась от такого знака любовного внимания к своей персоне. То, как реагировала на ласки ее госпожи эта сероглазая смешливая полька, вовсе не выглядело ни дурно, ни раздражающе. Юная «раба» стояла, чуть прикрыв веки, явно наслаждаясь всем тем, что проделывала с нею «госпожа-патрицианка». Миссис Фэйрфакс коротким движением своего язычка коснулась ложбинки между грудей своей... то ли подруги, то ли рабыни. Раз, другой, третий...

Трудно сказать, делала она все это специально, чтобы спровоцировать свою компаньонку, или же все вышло почти что случайно... Но только Полина имела честь наблюдать настоящий эмоциональный взрыв, последовавший за этими интимными ласками. Полуобнаженная юная полька Станислава, замершая было в сладкой истоме, стоявшая доселе в полной покорности воле своей госпожи, буквально как с цепи сорвалась. Молниеносным, но очень точным, как будто заранее отработанным движением, она сорвала-расстегнула на своей хозяйке металлический пояс, составленный умелым мастером-ювелиром из металлических узорных блях, то ли позолоченных, а может быть и впрямь золотых. А потом, столь же быстрым, но явно рассчитанным движением, она подняла руки к плечам своей госпожи. И, в мгновение ока, освободила ее одеяние от застежек на плечах. Естественно, тончайшая ткань не задержалась на теле ее визави и волной опала вниз, открыв взору и Полины, и самой дерзкой рабыни соблазнительные формы патрицианки.

- Что ты... – госпожа, кажется, попыталась протестовать, но ее молодая рабыня буквально заткнула ей рот своим поцелуем. Куда только подевалась ее ироничная улыбка! Впрочем, и впрямь, целовать подругу, и одновременно с тем улыбаться ей, было бы несколько... затруднительно! Или же сероглазая полька отдавалась своему чувственному занятию с истинной страстью. Во всяком случае, оторвавшись от губ своей хозяйки, решительная рабыня прижала ее к себе и почти впилась ей в плечо очередным поцелуем. Впрочем, получив подобный же, весьма искренний поцелуй в ответ.

Руки...

Руки молодой польки как-то по особенному, изящно скользили по обнаженному телу ее госпожи, играя на нем, как на своеобразном музыкальном инструменте. Во всяком случае, звуки она действительно извлекала. Миссис Фэйрфакс как-то напряженно вытянулась в объятиях своей страстной подруги, и чуть подрагивала всем своим телом от ее ласк. И стоны госпожи...

Полина опять смутилась. Она снова, уже второй раз за какие-то сутки, видела интимный момент в жизни своей хозяйки. Вернее, в этот раз она наблюдала случай из жизни очень странной пары, где миссис Фэйрфакс, наверняка, играла главенствующую роль. Но, во-первых, в этот раз девушка совершенно не имела возможности хоть как-то уклониться от рассмотрения этого зрелища. А во-вторых... Она сама теперь хотела узреть все это, в точности так, как оно было когда-то там, в Париже.

Умом Полина вполне понимала «незаконность» подобных специфических отношений, этой особой любви между двумя молодыми женщинами. Но всеми своими чувствами она была на стороне этой пары, вовсе не видя в их взаимных ласках ничего, кроме своеобразной изящной чувственности, которая вовсе никак не пугала и совершенно не возмущала ее, Полину, нынешнюю компаньонку миссис Фэйрфакс. Движения рук, игра пальцев юной рабыни по телу ее хозяйки завораживали зрительницу. Стоны-вздохи той, кто сейчас замерла, наслаждаясь, в объятиях своей подруги, ласкали ее слух. Полина и сама вовсе не ожидала, что проникнется такой симпатией к этим двоим «полюбовницам», погрязшим в «запретном», женском грехе. Том самом «лесбийском» грехе, о котором сама же миссис Фэйрфакс говорила ей не далее как сегодня утром. Полина поняла, что именно так называются эти своеобычные отношения, что связывают юных женщин, милующихся в этом зале, оформленном как некие «восточные или же условно «античные» апартаменты. Девушка также поняла что, наверняка, любой священник, мягко говоря, не одобрит такого странного общения. Несколько... неподобающего. Нет, она, Полина, вовсе не встречала до этого дня ничего подобного. Но такие отношения отчего-то вовсе не казались ей неприемлемыми. Все происходящее казалось ей скорее красивым... И ей действительно, на какое-то мгновение даже захотелось испытать на себе нечто подобное. Она сразу же устыдилась этой мысли, но ощущение странного любопытства, неизъяснимого интереса к происходящему осталось, пускай и спрятанное под условным покровом общей неловкости.

Девушка почти с восхищением глядела на то, как сероглазая полуобнаженная рабыня ласкала ее, Полины, хозяйку. Как она гладила спину своей госпожи, спускаясь руками все ниже и далее жадно касаясь самых нежных мест тела миссис Фэйрфакс. Будучи невидима им обоим, Полина странным мысленным усилием как бы «шагнула», сдвинулась так, чтобы видеть эту странную пару со стороны, сбоку. И она сейчас совершенно не стеснялась наблюдать за тем, как рабыня резко сжала пальцами обеих рук ягодицы своей хозяйки. При этом, служанка чуть-чуть согнула свои колени, оставаясь, впрочем, на ногах. Просто так этой юной польке удобнее было оказаться в позиции, когда ее правая ладонь сжимала левую, а левая, соответственно, правую половинку зада ее госпожи. И это страстное движение пальцев сероглазой красавицы, одновременно и хищное и мягкое...

Да, не только лицом, но и всем своим телом Станислава Прижишевская обозначала, что это именно она, рабыня, сейчас, сию минуту властвует над своей госпожой. Она не просто обхватывала «нижний бюст» хозяйки своими ладонями, как-то очень точно положив большие пальцы в ямочки над ягодицами. При этом, юная рабыня средними пальцами играла где-то там... между... Она почти что «проникла» туда, в сокровенные места, о которых по-срамному стыдно даже помыслить приличной девушке! Раз, другой, третий...

Миссис Фэйрфакс, эта обнаженная патрицианка, вся как-то дернулась в ее объятиях «снизу», вскрикнула, не стыдясь. А ее подруга-рабыня в этот самый миг резко прижала свою госпожу к себе, всем телом, отзываясь чуткими движениями своих пальцев на каждый сладкий спазм, сотрясающий изнутри молодую женщину, объект ее страсти, продлевая и усиливая ее наслаждение. Обнаженная патрицианка еще несколько раз вздрогнула, еще раз отчаянно, даже почти что жалобно вскрикнула... А после этого как-то обмякла и опустила голову на плечо своей подруги. Ее глаза были прикрыты. Кажется, она, то ли сознательно, то ли рефлекторно коснулась губами того места на теле юной рабыни, где изящная шейка переходила в плечико. Сероглазая полька ответила ей тем же интимным жестом, а потом, передвинув руки и сдвинувшись влево, лицом к Полине, аккуратно уложила свою хозяйку на ковер, подхватив ее под спину и плечи.

Теперь обнаженная патрицианка лежала на спине, понемногу успокаивая свое прерывистое дыхание. Ее груди вздымались и опадали вниз, как будто горы во время мощнейшего землетрясения, потрясающего самые основы бытия. Впрочем, ежели сравнить молодую женщину с целым миром, то госпожа, лежащая на полу, покрытом ковром, именно сейчас, явно испытала нечто подобное тем самым потрясениям, что вздымают из моря гребни морских хребтов, вершины которых образуют цепочки вулканических островов. Да что там острова, целые континенты вздымаются подобными силами!

Полуобнаженная рабыня возлегла сбоку от своей госпожи, опершись на руку, игриво закинув свою ногу через правую ногу своей хозяйки, изящно прикрыв коленом треугольник темных волос внизу ее живота. Впрочем, не только прикрыв, или же касаясь... Кажется, это такая особая, совершенно интимная форма ласк, чуть-чуть, совсем немного, почти что незаметно ерошить темные волоски лонного треугольника, задевая нежнейшую кожу в изножье лежащей навзничь молодой женщины.

- Сла... – выдохнула миссис Фэйрфакс. Голос ее прервался на первом же слоге, она снова вздохнула и, наконец-то смогла произнести звуки любимого имени своей визави:
- Славушка... Что... что это было... такое?

- Разве это было так уж неприятно? – сероглазая полька лукаво усмехнулась. – Неужто, тебе совсем не понравилось?

- Я... – кажется, сейчас у ее возлежащей госпожи просто не было слов. Во всяком случае, за этим неуверенным озвучением личного местоимения последовала долгая пауза. И, лишь через несколько секунд, обнаженная патрицианка смогла отдышаться и немного собраться с мыслями и речью.

- Славушка, милая, ты... волшебница! – сказала-выдохнула она, наконец. – Что ты сейчас... сделала?

- О-о-о! – рассмеялась ее рабыня, глядя на свою подругу сбоку-и-сверху. – Я сейчас совершила нечто весьма и весьма предосудительное. Я, рабыня, осуществила интимное насилие над моею госпожой. И моя хозяйка была мною повержена наземь - пардон, на ковер! – будучи в сладкой эйфории от моих умелых рук насильницы. А я сейчас властвую над нею, бунтуя супротив обычного порядка вещей и отношений. И мне это очень даже нравится! Ну, что ты скажешь?

- Хм... – усмехнулась ее госпожа, которая, похоже, пока что вовсе и не собиралась менять своего условно приниженного положения на обычное господство. – Да ты, я вижу... смутьянка! Ты, хотя бы, знаешь, какое наказание полагается рабыне за то, что ты совершила?

- Смерть, конечно же, - со странной легкомысленной улыбкой, весьма контрастной к ужасающим словам, откликнулась ее визави. Сказав это так, будто бы такое жуткое наказание было для нее чем-то... само собою разумеющимся, даже безо всяких объяснений. Она даже пожала плечами. Это выглядело очень эффектно, когда юная женщина в полурасстегнутой, спущенной с левого плеча и обнажавшей одну грудь линостолии, обозначила такой жест, свидетельствующий о безразличии к своей собственной судьбе. – Я думаю, ты пожелаешь казнить меня смертью. Разве можно наказать меня как-то иначе?

- Казнить тебя... И лишиться твоих нежных рук...

Госпожа приподнялась на локте, подобно своей визави, наклонилась и проследовала поцелуями по нежной коже своей рабыни, по ее руке, от запястья до плеча. Потом нежно-нежно коснулась ее шейки, еще раз, но уже чуточку повыше... Крайний из этих поцелуев оказался уже на лице юной польки. Молодая патрицианка коснулась губами нежной кожи чуть ниже ушка своей рабыни. А потом, внезапно, отстранилась от нее. Усмехнулась, и внезапно, неуловимо быстрым движением, коснулась ее губ, буквально на какую-то долю секунды.

- Лишиться твоих губ... – сказала она, вернувшись в исходное положение. – Нет, это было бы для меня невозможной потерей. А уж потерять это...

Миссис Фэйрфакс как-то изменилась в лице, принявшем выражение некой суровости. А потом, она протянула руку к правому плечу своей рабыни, на котором еще держалась верхняя часть линостолии, и резко рванула вниз тонкую ткань. Раздался легкий треск, испорченный аграф, скреплявший одежду юной польки, отлетел в сторону.

- Не бережешь ты... свои вещи! – с какой-то очень уж ироничной укоризною в голосе заметила ее компаньонка. Кажется, этот весьма и весьма грубый жест ее не только не обидел, но чуть ли не позабавил.

- Напротив, - в голосе миссис Фэйрфакс добавилось властных ноток. – Я забочусь о своих вещах. Так, как я считаю нужным. И я использую свои вещи так, как мне нравится. Например, так.

С этими словами, молодая женщина вытянула вперед свою левую руку, ту, на которую в тот миг не опиралась, и резким движением пальцев сжала сосок на правой груди своей визави. Юная полька, адресат этого грубого и даже жестокого жеста, негромко вскрикнула, дернулась от внезапной, совершенно неожиданной боли.

- Молчи! – ее госпожа произнесла это слово самым жестким тоном. – Я хочу, чтобы моя вещь молчала!

- Не выйдет! – похоже, ее рабыня уже полностью овладела собою. И она снова позволяла себе скептическую улыбку на лице и прежние иронические интонации в голосе. Впрочем, улыбка в этот раз у нее вышла несколько напряженная. – Рабыня, по определению твоего любимого Катона, суть вещь говорящая.

- Или же кричащая? – похоже, миссис Фэйрфакс почти всерьез вжилась в образ жестокой патрицианки. И, кажется, она готова была поступить со своей невольницей весьма и весьма сурово!

- Или кричащая, - неожиданно легко согласилась ее визави. – Если хочешь, проверим это. Все не так тоскливо, как тупое молчание, да еще и по твоему приказу.

- Ты смеешь оспаривать мои приказы? – госпожа как-то очень уж сурово и многообещающе покачала головою.

- Да ну, была нужда! – сероглазая рабыня снова позволила себе откровенную насмешку. – Что толку спорить с тобою? Лучше просто устроить небольшой саботаж!

Кажется, словечко это ей очень понравилось, поскольку интонация, с которой оно было произнесено, вышла эдакой... весьма и весьма удовлетворенной. Как будто высказавшая эту, надо отметить, почти бунтовщическую фразу, долго искала и, наконец-то, нашла очень точный речевой оборот.

- Значит, саботаж... – как-то задумчиво повторила это слово за своей рабыней обнаженная прекрасная патрицианка. Произнесла его медленно, будто пробуя незнакомое слово на вкус.

Миссис Фэйрфакс как-то странно, недобро усмехнулась. А потом она сдвинула брови, всем видом показывая свой господский гнев на эту наглую бунтовщицу, и хлопнула ладонью по ковру, обозначив этим крайнюю степень своего раздражения по отношению к своей рабыне.

- Встать, негодная девчонка! – воскликнула она. – Встань и помоги подняться мне! Живо!

- Слушаю и повинуюсь, сладкая моя госпожа! – трудно сказать, чего было больше в словах юной польки, иронии или же этой фальшивой, приторно-слащавой вежливости, той самой, которую западные романисты обычно вкладывают в уста слуг восточного происхождения.

Сия смесь интонаций была воистину гремучей, ибо в ней одна составляющая активировала и подпитывала другую. По счастью, в этот раз все же обошлось вовсе без взрыва. Без взрыва хохота со стороны самой изящной полуобнаженной насмешницы и гневных эмоций от ее хозяйки. Сероглазая шальная бестия вскочила на ноги, выпрямилась и, рассмеявшись, наклонилась. Юная полька протянула руку своей хозяйке, все еще возлежащей на ковре. Миссис Фэйрфакс схватила ее, сжала и, опершись на нее, поднялась. И встала, напротив, гневно сверкнув глазами в ответ на все эти скабрезные шуточки своей рабыни.

- Так ты знаешь, что по римским законам полагается за то, что ты совершила? – кажется, возмущение и негодование в ее голосе звучат почти что искренне!

- Не-а! Совершенно себе не представляю! – сероглазая полька только что не хохочет над своей слегка обескураженной госпожой. – Зачем это мне? Я ведь рабыня, а не законница!

- Ты моя вещь! – миссис Фэйрфакс ткнула ей пальцем в плечо, этим грубым жестом обозначая крайне суровое отношение ко всему происходящему.

- Не просто вещь! – похоже, что молодую рабыню ничто не могло сбить с ее ироничного настроения. – А любимая вещь!

- За насилие над своим господином, раб подвергается мучительной смерти! - рука хозяйки взметнулась в жесте, то ли взывающем к Небесам, то ли просто угрожающем.

Впрочем, на ее рабыню сия жестикуляция, похоже, серьезного впечатления не произвела вовсе.

- Я не раб, а рабыня, - даже не возразила, а просто напомнила ее полуобнаженная визави. Линостолия у нее держалась на поясе, и невольница сейчас смотрелась бы весьма пикантно, как некая жертва, приговоренная к жестокой казни. Ну, если бы рядом с нею не было обнаженной женщины, которая, впрочем, нисколько не стеснялась того, что стоит сейчас безо всякой одежды перед ничтожной своей рабой.

Когда-то Полина читала, что знатные римлянки нисколько не стеснялись своих рабов, считая их действительно, своеобразными «говорящими орудиями», почти неотличимыми от домашних животных. Так что, в этом раскладе миссис Фэйрфакс вела себя, как ни странно, вполне себе правильно. Правильно в том смысле, что ее поведение находилось в полном соответствии с избранной ею тематической ролью.

Полина удивилась тому факту, что сейчас она сейчас так легко и свободно размышляла об этих странных отношениях своей госпожи и ее подруги. Той самой, которая умерла несколько лет тому назад, там, в Париже.

Да, Полине было понятно, что эта смешливая сероглазая полька, которая то ли просто шутила, то ли откровенно издевалась над своей «госпожой», играющей эту забавную роль «патрицианки» в богемных интерьерах, при свете современных изысканных ламп безопасного освещения, и была та самая подруга миссис Фэйрфакс. Та самая девушка, о которой так скорбила ее хозяйка.

Именно о ней напоминала фарфоровая статуэтка, разбитая горничной Дуняшей. Миссис Фэйрфакс тогда еще высекла свою служанку за эту провинность, о чем позже искренне сожалела...

И теперь Полина видела то, что случилось когда-то давно, несколько лет тому назад. Видела ожившие воспоминания своей госпожи, причем даже не глазами своей хозяйки, а как бы со стороны. Как будто она, Полина, и впрямь присутствовала при этих играх. Сейчас она откуда-то точно знала, что и «госпожа» и «рабыня» в этот раз всего лишь условные роли, которые две молодые женщины для себя избрали сами и по собственному обоюдному желанию. Возможно это все им... нравится?

Полина даже чуточку смутилась от таких своих мыслей. Да кто она такая, чтобы их осуждать? Между прочим, на какое-то мгновение ей и самой захотелось оказаться на месте ее хозяйки, которую так изысканно красиво ласкала сероглазая рабыня...

А сейчас они продолжали играть, как будто та, что надела на себя маску суровой госпожи, действительно, всерьез и без шуток рассержена тем, что ее служанка позволила себе лишнего. Хотя, наверняка, подобные ласки и даже, возможно, еще более странные, непривычные для образа мыслей обычных людей, являлись неотъемлемой частью их общения. И если все это им приятно, то нет никакого смысла осуждать их за эти особые отношения.

Между прочим, эта забавная игра в «госпожу и рабыню» продолжалась. И в ней сероглазая полька только что сделала очередной ход, провоцируя своей «непонятливостью» дальнейшее развитие конфликта со своей хозяйкой. Пока что, вроде бы, несколько наигранного. Теперь настало время для возражения, для ответного удара со стороны ее госпожи. Ибо она именно Госпожа, и она обязана показать, что это она властвует над своей рабыней, а вовсе не наоборот!

- То, что ты не мужчина, вовсе не дает тебе никаких привилегий в оценке твоих деяний! – как-то не слишком убедительно заявила в ответ ее хозяйка. Впрочем, смысл ее слов был почти понятен. Почти!

- Ну, так позови стражу, и пускай меня отведут к претору***, - пожала плечами ее визави, которая, естественно, знала о том, что ей ничего подобного не грозит.

А потом...

Рабыня как-то странно, тяжело вздохнула. И промолвила:
- А можешь и вовсе не тратить время на такие глупости. Суди меня своим домашним судом и казни смертью. Если ты так решила... Ты же знаешь, что жизнь моя принадлежит тебе и только тебе!

- Мутабор! – миссис Фэйрфакс внезапно произнесла волшебное слово из сказки Хауфа****. А после этого, тут же схватила свою подругу за руки и почти что силой поволокла ее в сторону. Полина, по-прежнему, странным образом незримая свидетельница их общения, проследовала за ними.





*«После нас хоть потоп!» - фраза приписывается маркизе де Помпадур, любовнице французского короля, Людовика XV. На самом деле, у этой поговорки куда более глубокие и латинские корни – прим. Автора.

**Rue des Thermopyles одна из изящнейших улочек Парижа. Из личного общения с ............... (удалено Ценсором ) Автор понял, что героини в тот период времени обитали именно там. Ну, возможно!

***Претор – чиновник в Древнем Риме, одна из ключевых ступенек в тамошнем-тогдашнем административном аппарате. Обладал судебными полномочиями. Теория разделения властей это достаточно поздняя идея. Современные читатели привыкли к тому, что административные и судебные полномочия разделены и не смешиваются. А в древности все было несколько сложнее...

****Имеется в виду сказка Вильгельма Гауфа "История о Калифе-аисте" (1826) – прим. Автора.

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

19.

Госпожа Фэйрфакс усадила девушку, свою партнершу по этим играм в «госпожу-рабыню», на одну из подушек, заставив ее привалиться спиною к стене, обитой шелковыми узорными обоями. Сама же она, обнаженная, опустилась перед подругой на колени, чуть сбоку. Вовсе не для обозначения своего подчиненного положения. Просто ей так удобнее было положить своей визави руки на плечи. Особым таким жестом, не столько властвующим или же покровительственного рода, сколько поддерживающим ее и задающим короткую, предельно доверительную дистанцию и уровень взгляда, глаза в глаза.

- Славушка, сердце мое! – Полина откуда-то точно знала, что эти слова были сказаны ее госпожой по-русски. – Да что же с тобою сегодня? Эта игра тебе не по нраву, да? Так давай же прекратим. Я же вижу, что-то пошло у нас с тобою не так, и ты стала раздражаться. Отчего тебе нехорошо? Тебе страшно?

- Мне?! – ее полуобнаженная подруга вспыхнула лицом. – Да с чего это ты взяла? Ты же знаешь мои вкусы. Все точно так, как надо. Мне захотелось увидеть, как ты от моих ласк заходишься в экстазе. И я вдоволь наигралась с твоим телом. И теперь я готова... сделать так, как нравится тебе!

- Но это же... больно, моя радость! – миссис Фэйрфакс нежно провела руками по плечам своей визави, мягко-мягко, самыми кончиками пальцев, до локтей.

А потом... прижалась к ней. Грудь к груди. И поцелуем уткнулась ей в плечико, обняв руками со спины.

- Разве ты забыла? – сероглазая шалунья шептала ей на ушко, но Полина слышала, все-все слышала! – Боль от твоих рук... для меня это иное. Счастье, наслаждение... Болезненное и острое. Кричать от твоих ударов и плакать потом в твоих объятиях. И это счастье я не променяю ни на что на свете!

- Спасибо, Славушка, милая, спасибо! – миссис Фэйрфакс гладит обнаженную спину своей подруги. – Но отчего же ты сегодня так мрачна и язвительна? Скажи мне, что с тобою, сердце мое? Отчего эти твои колкости?

- Все в порядке, моя милая Аленушка, все хорошо! – надо же, как она называет свою американскую госпожу! – Все славно...

И снова поцелуи от той, кто приняла на себя роль госпожи. В плечико, потом выше, в шейку и к нежному ушку рабыни. Снова и снова... Особые, только для нее одной.

- Все славно, моя милая, все славно... - шепчет сероглазая красавица, и ее лицо становится непривычно серьезным. – Мы с тобою рядом. Живем в собственном доме, в роскоши, почти что немыслимой для обитателей этого города. Мы любим друг друга... Пусть мы покажемся и странными для всех, кто может узнать про нас с тобою... Пусть любовь наша противоречит всем законам этого мерзкого общества лицемерных святош. Но ведь нам на это наплевать, ведь так, любовь моя?

- Конечно, счастье мое, конечно! – отвечает ее обнаженная госпожа.

И целует, целует нежное плечо, оказавшееся под ее губами, когда она заключила свою подругу в объятия.

- Но Аленушка моя, милая, - шепчет ей эта полька, чья ирония куда-то внезапно совершенно улетучилась. – Это все... хорошо, просто замечательно... Но как же это все... ненадолго...

- Что? – ее подруга отстранилась и поглядела на свою визави в полном недоумении. – Что ты сказала? Повтори, я не поняла! О чем это ты?

- Вот ты купила этот дом, - отозвалась девушка, сидящая у стены. – Обставила его по нашему вкусу, как будто собралась здесь жить со мною много-много лет. Но ведь это... Нет, милая моя, это, увы, недостижимо...

- Сердце мое, разве здесь тебе плохо? – миссис Фэйрфакс задала этот вопрос почти что с обидой, нервно сжав своими пальцами ее нежные плечи. – Ведь это все мы создавали с тобою вместе! Так, чтобы нам обеим было хорошо! Что же тебе здесь не нравится? Что тебя беспокоит?

- Здесь хорошо, моя милая Аленушка, лучше уж и быть не может! – странно, что серьезное выражение лица этой юной польке идет даже больше чем насмешливое. А эти ее глаза... тревожные и гораздо темнее, чем обычно. Будто озера бездонного омута, где запросто можно утонуть! – Вот только я... в этом твоем доме ненадолго. Так, гостья в перерыве между дальними странствиями.

- Ты хочешь уехать? – миссис Фэйрфакс прекрасно поняла тревожные намеки своей подруги. Но все же, она попыталась перевести разговор в иную плоскость, заставить свою возлюбленную, если уж не замолчать о грустном, чего сама она страшится, то хотя бы говорить о чем-то более приятном.

Она хотела обмануть себя. Или же просто отложить этот болезненный разговор «на когда-нибудь потом». Но юная полька в ответ только покачала головою. И ее визави с болью в сердце была принуждена слушать нечто весьма ее пугающее.

- Милая, милая моя Аленушка! – с нежностью произнесла сероглазая красавица, и Полина почувствовала, как у ее обнаженной подруги похолодело на сердце. – Пойми, моя дорогая, что я здесь с тобою совсем ненадолго. И я хочу, чтобы ты...

- Молчи! Славушка, родная, пожалуйста, молчи! – Алена Михайловна – странно, что Полина подумала сейчас о своей барыне именно так! – снова прижала свою подругу к груди, а потом, чуть отстранившись от нее, попыталась заткнуть рот своей возлюбленной поцелуями.

Адресат этого интимного деяния ответила ей, но как-то вяло. Будто бы даже и через силу. Ее подруга, естественно, это заметила. Или же просто почувствовала.

Отстранившись от своей возлюбленной, миссис Фэйрфакс взглянула на нее почти что с укором.

- Славушка, милая! – воскликнула она, уже со слезами в голосе. – Ну как же мне еще порадовать тебя? Что мне сделать, чтобы ты сызнова мне улыбнулась?

- А разве я не улыбаюсь? – попыталась отшутиться ее визави, улыбнувшись при этом несколько неестественно. – Смотри внимательнее!

И она изобразила на лице своем целую серию разнообразных улыбок, от сдержанно грустной до откровенно печальной улыбки Белого Клоуна. Той самой, которой он сопровождает каждый жест того сценического действа, в котором участвует, каждый антрэ, который он исполняет по ходу лицедейского празднества. Естественно, ее подругу это все вовсе не убедило в хорошем настроении той, о ком она так стремилась позаботиться.

- Не та улыбка, - сказала она в ответ на ее эскападу. – И не притворяйся, ты знаешь, о чем я сейчас. Моя любимая Славушка всегда улыбается вовсе иначе. Так, что хочется улыбнуться ей в ответ. А нынче...

Она сокрушенно покачала головою и произнесла с явной грустью в голосе:
- Нынче я вовсе не узнаю тебя. Будто бы и вовсе тебя подменили.

- Да я это, я! – улыбка ее визави в этот раз... пободрее, что ли... – Просто... время пришло... такое...

- Да что же это стряслось, со временем-то? – кажется, ее подруга вовсе ничего не желает ничего понимать. – Что с ним не так?

- Все с ним в порядке, - улыбка молодой польки снова грустная. – Просто пришло оно, это время...

- О чем это ты? – ее подруга все еще делает вид, будто ничего не поняла, как бы совсем ничего! – Какое такое «время»?

- Время уходить, - ее визави улыбается так, как будто хочет сейчас извиниться перед своей подругою. – Уйти туда, куда ушел твой Эдуард.

- Славушка, нет! – в голосе миссис Фэйрфакс звучит откровенный ужас. – Не покидай меня, прошу! Не надо!

- Не бойся, милая моя Аленушка! – голос сероглазой польки звучит как-то странно. Полине кажется, что в нем внезапно стало чуть больше этих специфических для польского языка ноток с жужжаще-шипящими согласными, будто юная собеседница миссис Фэйрфакс хочет высказать нечто такое, для чего ей на русском не хватает слов и понятий. И она сейчас пытается использовать свою родную речь в тщетной попытке передать суть, истинный смысл своих мыслей и чувств вовне. – Это ведь случится не сегодня, не завтра и даже не через месяц. Но просто...

Кажется, серых глазах этой польской насмешницы блеснули слезы. Но она не позволила себе расчувствоваться. Даже не всхлипнула.

Впрочем, и не рассмеялась тоже. Юная женщина вздохнула и, еще чуть-чуть отстранившись от своей обнаженной подруги, взяла ее руки в свои нежные пальцы. Потом, нагнувшись, коснулась рук своей госпожи губами и, наконец-то, с облегчением улыбнулась.

- Я высказала тебе то, что пришло ко мне во сне позавчера, – сказала она. – И мне стало легче. Может и взаправду, все это пустая дребедень полуночных наваждений, И вовсе ничего не значит.

- Конечно же, ничего не значит! Это просто сны! – кажется миссис Фэйрфакс хватается за эту спасительную идею, как утопающий за соломинку! – Не бойся, милая моя Славушка! Они не сбудутся! Никогда!

- Дай-то Бог, милая моя Аленушка, дай-то Бог! - сероглазая полька улыбнулась теперь совсем по-другому. Возможно, она и сама поверила в то, что тот самый жуткий сон, о котором немного рассказано, и вовсе никогда не сбудется.

Ну, почти поверила.

- Вернулась! - миссис Фэйрфакс снова порывисто обняла свою подругу. - Вернулась моя Славушка!

- Конечно, моя милая! - ответила ей та, что так мило улыбается. А потом, сероглазая шалунья дотянулась своими губами до ушка миссис Фэйрфакс, поцеловала его и шепнула чуть слышно:
- Мутабор!

- Ты... хочешь продолжить? - по тону хозяйки было слышно, что она уже вовсе не настаивает на том, о чем они явно договорились заранее, еще до начала этой странной игры в "госпожу и рабыню".

Полина поняла, что слово из сказки Гауфа, той, про Калифа-Аиста, дает каждой из играющих право сделать паузу в согласованном действе, а то и вовсе даже прекратить его. Странно, что в этот раз подобной возможностью воспользовалась именно "госпожа", а вовсе не подвластная ей "невольница".

- Разумеется, хочу и даже очень! - усмехнулась эта самая полька, та, что по склонности иронизировать обо всем и вся, явно превосходила свою обнаженную подругу. - И я даже знаю, что моя сладкая госпожа ждет и все никак не дождется момента, чтобы обрушить лозу своего хозяйского гнева на мягкие холмы моей нежной плоти. На те, что находятся у меня чуть пониже спины и уже трепещут в ожидании твоих жгучих ласк!

- За твою вину, за твои непотребства, полагается самая жгучая лоза! - миссис Фэйрфакс как-то знакомо прищурилась, явно обозначая этим тот самый "господский гнев". - За дерзости и невоздержанность в твоих любовных желаниях, я приговариваю тебя к пяти дюжинам ударов! И сечь тебя я стану без малейшей жалости или же снисхождения! Я заставлю тебя кричать в голос, дерзкая девчонка!

- Вот только, постарайся сама в конце сечения не заплакать. Ну, чтобы не случилось, как в прошлый раз! - странно усмехнулась ее подруга. - А то было просто удивительно. Вроде бы и шкурку мою нежную с меня спустила, с самых нежных мест, с моей спинки и задницы. А ведь и сама потом ревела, ревела...

- Не знаю, о чем это ты говоришь! - взгляд у ее госпожи образцово строг. Но, кажется, этой своей показной строгостью миссис Фэйрфакс просто прикрывает свое собственное смущение от слов своей визави. Возможно, и в самом деле, в прошлый раз все было вовсе не так уж и сурово!

Кстати, а что именно было? Кажется, в разговоре были упомянуты некие "холмы пониже спины" и... розги?

То есть, что же это получается? Миссис Фэйрфакс собирается высечь розгами эту сероглазую красавицу, свою польскую подругу?

Нет, в своих шуточных эскападах сероглазая полька явно перешла все границы приличия. Но, судя по всему, для этой удивительной пары - а Полина уже поняла, что это именно пара, живущая вместе, единое целое, очень похожее на семью! - некие "приличия" или вовсе никем не писаны, или же весьма и весьма условны. Либо писаны они как-то иначе, чем для всех остальных, вовсе не такие, как для обычных людей. Хотя, возможно, не менее строгие и последовательные...

Нет, здесь речь вовсе не идет о каких-то реальных провинностях, как это было, к примеру, с Дуняшей, когда незадачливая горничная разбила статуэтку танцующей балерины. Это игра, по особым правилам. Игра достаточно жесткая, но все ее запреты и дозволения заранее известны им обеим. И в неукоснительном соблюдении всех этих оглашаемых и подразумеваемых предписаний заинтересованы обе участницы.

Между тем, сероглазая полька, похоже, окончательно пришла в себя. И сразу же, ироничная улыбка снова вернулась на ее лицо. А на лице ее госпожи появилась улыбка облегчения.

И чуточку строгости в глазах. И это... очень красиво!

Миссис Фэйрфакс поднялась на ноги и визуально стала подлинной госпожой. Хозяйкой положения, свысока, с этаким высокомерным пренебрежением глядящей на свою провинившуюся невольницу.

- Встань! – жестким голосом распорядилась обнаженная «римская патрицианка». – Ты приговорена к розгам, и я желаю исполнить твое наказание немедленно!

- Да будет исполнена воля моей суровой госпожи! – ироничная полька живо поднялась на ноги и исполнила весьма странное движение, немного напоминающее поклон. При этом с самым серьезным выражением лица. Возможно, именно в этом была высшая степень иронии, которую она смогла на нем изобразить.

- Ежели моя прекрасная госпожа пожелает, она вправе сделать со мною все, что ей, госпоже, будет угодно! – заявила она, окончив эту свою очередную шутовскую эскападу.

Она выпрямилась, и снова взглянула на свою хозяйку совершенно серьезно.

- Пожелаю, уж можешь не сомневаться! – как-то многозначительно усмехнулась ее визави. А потом, протянула руки и несколькими быстрыми движениями даже не сняла или расстегнула, скорее уж раздернула-сорвала со своей «рабыни» пояс, да еще и властным движением сдернула линостолию с ее бедер, заставив одежду из тонкой льняной ткани опадать по изящным ногам своей подруги чуть быстрее.

Сползающее одеяние на какую-то долю секунды задержалось на бедрах юной женщины, прикрыв ей низ живота. Но все же, поддавшись неодолимой силе земного тяготения, описанной безжалостным Ньютоном, этот своеобразный театральный занавес все же скользнул вниз, дальше по ногам прекрасной польки, открыв взору незримой зрительницы нечто весьма и весьма пикантное, что смутило ее едва ли не сильнее, чем все, что она видела в этой комнате ранее. Самый низ живота возлюбленной ее хозяйки был гладко выбрит. Там не было ни единого волоска! И оттого, ироничная полька сейчас казалась еще более голой и какой-то совершенно беззащитной. Особенно, в преддверии того сурового болевого испытания, которое здесь должно было состояться.

И все же...

Удивительная, полная нежности улыбка озаряет сейчас лицо той, кому предназначено страдать, здесь и сейчас, среди всей этой, то ли античной, то ли восточной роскоши.

Юная женщина склонила голову перед своей суровой госпожой, и снова на нее свой взгляд. А потом высказала нечто удивительное, добавив толику иронии и на уста свои, и в голос, которым она произнесла эти слова:
- Да отверзнутся врата боли, моя Владычица!

У Полины похолодело где-то там, в груди. Юная женщина не просила сейчас боли у своей подруги, вовсе нет! Она просто обозначала то, чему сейчас должно случиться. И от этой удивительной смеси нежности и иронии в ее словах, Полине было совершенно не по себе. Как будто и впрямь эта юная полька, подруга ее госпожи и покорная «раба» по ее сегодняшней роли, желает, чтобы длинные прутья оставили на ее обнаженном теле красные жгучие полосы...

Полине странно от одной этой мысли об этом, а для той, кому предстоит сейчас возлечь на деревянную скамью, это чуть ли не изысканное наслаждение!

Как такое может быть вообще?

Между тем, обнаженная госпожа, не вдаваясь в дальнейшее обсуждение предстоящего, молча указала своей рабыне на деревянную скамью. И та, сразу же исполнила это ее требование. Подошла и легла вниз лицом на узкую плоскость темного дерева. Полина сразу поняла, что это даже не красное дерево, а нечто гораздо дороже, как бы и не драгоценный палисандр! Сама скамья была сделана почти что просто. Если бы не скругленные края и полировка, то можно, вполне можно было бы признать ее частью обычного интерьера крестьянской избы.

Или же... «съезжей»...

Странно, но это слово, которое пронеслось у девушки в голове, сейчас ее вовсе уже не напугало. Как будто она, отныне и довеку, уже избавлена от знакомства с сечением в полицейской части. Как будто она уже и вовсе не крепостная!

Неужели она, сама того не замечая, числит себя изнутри свободной? Что она привыкла уже считать себя выше, чем это реально есть, за какие-то несколько часов? Ведь господин Сергеев еще не оформил на нее всех необходимых бумаг!

Да, похоже, что она и впрямь ощущает себя свободной. Свободной от...

От чего?

От ощущения рабства. Она, Полина, и впрямь теперь числит себя свободной. И будет воспринимать как должное обращение к ней «по уму», а не по положению.

А почему бы и нет? Ведь она, Полина, такая умная, начитанная, умеет неплохо играть на фортепиано... Еще она знает и по-французски, и по-аглицки! И... много чего еще, из того, что должно знать отнюдь не крепостной крестьянке!

Да, отныне она, Полина, свободная! Она это знает, чувствует! Вот только...

Что будет, ежели миссис Фэйрфакс, та, оставшаяся в реальном мире, испытавшая когда-то боль от потери этой самой своей подруги... Ну, той, с которой Полина только что познакомилась. Пускай только так, непонятно, то ли во сне, то ли еще как-то... неясным образом! Зато познакомилась в таких подробностях и с такими обстоятельствами, что...

Да, что же будет, ежели госпожа-американка потеряет еще и ее, свою русскую рабыню, искренне любимую ею?

Да, миссис Фэйрфакс хочет расстаться с Полиной по своей доброй воле, однако...

Своей? Доброй?

Но в какие бездны отчаяния может завести ее нынешнюю хозяйку эта самая «доброта»?

А с другой стороны...

Доброта миссис Фэйрфакс выражается именно в том, что она пожалела ту, кого искренне полюбила. И желает избавить ее, Полину, от тех страданий, которые сама же и могла бы ей причинить.

Вот точно таких же страданий, какие она будет сейчас причинять этой очаровательной польке.

Между тем, действо, которое наблюдала незримая свидетельница, продолжалось. Миссис Фэйрфакс отошла в сторону, к комоду к стены, не стесняясь своей наготы, изящно нагнулась и, открыв один из нижних ящиков, достала оттуда бурую веревку, длинную и чуть не в полдюйма толщиною. Подойдя к скамье, на которой уже возлежала ее столь же обнаженная подруга, молодая женщина почти торжественно опустилась на колени у нее в изголовье. А дальше, она каким-то очень аккуратными, почти что нежными, ласковыми движениями привязала свою возлюбленную - да-да, и во взгляде, и в каждом движении, в каждом жесте «госпожи» читалось, что эта юная женщина, возлежащая на скамье, это ее возлюбленная! Привязала так, что руки очаровательной польки оказались прикрепленными к ножкам скамейки снизу. Далее, толстая бурая веревка тремя оборотами прижимала возлежащую за пояс, а в итоге, крайняя часть пеньковой привязи в несколько оборотов обхватывала изящные щиколотки юной польки. Конец веревки уходил вниз, и в итоге тоже плотно удерживал ноги той, кому было определено это ужасное наказание. Впрочем...

Когда миссис Фэйрфакс закончила привязывать свою «жертву» на этом своеобразном «алтаре», она повела себя вовсе иначе, чем Полина могла бы ожидать. Ее госпожа вовсе не торопилась брать в руки прутья из высокой напольной вазы. Вместо этого, она прошла и улеглась на ковер, прямо перпендикулярно скамье, в головах у возлежащей подруги. Улеглась, подперев рукою голову, глядя в лицо привязанной юной женщине. Причем, в этот раз именно ее взгляд был полон иронии. Полина усилием воли попыталась переместиться ближе, так, чтобы видеть их лица и слышать, о чем они говорят. Странно, но у нее это вполне получилось. И она увидела, как ее госпожа усмехнулась и даже подмигнула своей подвластной, распростертой на узкой деревянной плоскости.

- Ну, вот ты и попалась, моя милая! – чуть насмешливым тоном обозначила она расклад. – Ну что же, расскажи мне, моя дорогая невольница, каково это быть в полной моей власти?

- Уютно, - усмехнулась ей в ответ сероглазая полька. И Полина в этот раз даже не почувствовала в ее словах никакой насмешки. Как будто сказано это слово было всерьез. И снова, в голосе этой покорной «жертвы», распростертой на узкой деревянной плоскости, она не услышала никакого страха. Нет, подруге ее госпожи, наверняка, подобные сечения были вовсе не в диковинку. И все равно, ее реакция на предстоящее действо, наверняка полное боли, представлялась девушке совершенно непонятной, вовсе немыслимой.

- Уютно? – как-то многозначительно усмехнулась ее госпожа. – Правда? А ежели так?

И она, приподнявшись, надвинулась на нее с угрожающим видом. А потом резко нагнулась, оскалила зубы, как для укуса и... мягко коснулась губами обнаженного плеча своей визави. И дальше проследовала касаниями своих губ к ее шее.

- Кусай! – громко шепнула та, кто была объектом ее ласк. Она прикрыла свои прекрасные серые глаза и судорожно вздохнула, ожидая исполнения своего желания.

- Не-а! – шаловливым тоном шепнула ей прямо на ушко игривая подруга. – Не дождешься! Укусы я оставляю для наших постельных утех. А сейчас... наказание! И суровое!

С этими словами, она переместилась дальше и в обход скамейки, встала на колени и нагнулась-налегла со стороны поясницы привязанной подруги, наискосок, прикоснувшись кончиками своих напряженных грудей к ее спине. А дальше, каким-то странным движением всего своего тела, она вызвала-исторгла из уст своей привязанной подруги громкий стон.

- Сладко? – каким-то странным, то ли насмешливым, то ли игривым тоном спросила она у распростертой «страдалицы».

- Сладко... - прошептала в ответ возлежащая на скамье. – Сла-а-аденько...

- А так? – ее госпожа, все еще не отрываясь, почти что лежа на спине своей подруги, подвинулась чуть вперед и жадно впилась поцелуем ей в шейку.

- А-а-а... – простонала привязанная, в то самое время, когда властвующая над нею молодая женщина, подвигаясь поцелуями от шеи по ее левому плечу. Потом по спине, к лопаткам. На них, отчего-то, госпожа остановилась особо, не торопясь, касаясь их короткими, резкими движениями языка, почти ударяя нежную кожу своей подруги в этом самом месте.

- Аленушка, милая, ниже! – выдохнула привязанная к скамье.

Ее госпожа, не тратя лишних слов, чуть усмехнулась. А потом, начала сдвигаться поцелуями все ниже и ниже, к изящным ямочкам, что чуть выше ягодиц. По ним нежная мучительница тоже прошлась языком, вызвав серию громких стонов, правда, так и не дошедших до уровня крика. Просто потому, что обнаженная госпожа внезапно прервала свое изысканное истязание, сызнова переместившись в изголовье скамьи, и снова пристроившись поперек, так чтобы видеть лицо своей привязанной подруги.

- Ну и как? Каково же тебе теперь, моя милая? – миссис Фэйрфакс усмехается так знакомо! Ее взгляд теперь снова знаком девушке. Он полон иронии, в точности как тогда, в минуты, предшествовавшие тем ее откровениям в общении со своей крепостной компаньонкой. – Хорошо ли моей невольнице? Приятно ли тебе быть в моей власти?

- Дай мне свою руку, - выдохнула привязанная.

- Изволь! – снова усмехнулась ее обнаженная владычица. А потом...

Взмахнула своей левой рукой. Таким коротким, резким движением.

У Полины замерло сердце. Трудно сказать, отчего, но то, что в реальности, наверняка, заняло доли секунды, она сейчас увидела вовсе иначе. Движение ее хозяйки и повелительницы той, привязанной к скамье обнаженной рабыни, виделось ей как очень-очень замедленное. Ладонь госпожи Фэйрфакс развернулась, как для пощечины-оплеухи, и неминуемо должна была обрушиться на лицо подвластной.

И все-таки, в какое-то ничтожное мгновение, госпожа сдержала это свое движение, и хлесткий удар не состоялся. Изящные пальцы владычицы замерли в финале этого эффектного жеста в каком-то дюйме от губ той, кто была его адресатом.

Странно, но лежащая на скамье вовсе не выказала каких-либо признаков, не то что испуга, а даже и какого-то удивления. Как будто, ничего другого она от своей суровой подруги и не ожидала. Возможно, неспроста, и такие резкие и в то же время изящно-нежные жесты были ей вовсе не в диковинку. От того она вовсе и не удивилась. Не отпрянула в ужасе, пытаясь преодолеть сопротивление стягивающей, удерживающей, сковывающей ее движения привязи, даже не зажмурилась. А вместо этого, просто потянулась губами к пальцам своей мучительницы и коснулась их по очереди, поцеловав каждый в отдельности. А потом, усмехнулась, глядя прямо в глаза своей визави. Усмехнулась с нежностью, вовсе без обычной своей иронии. Чем вогнала свою прекрасную подругу в краску сугубого смущения.

- Могла бы уж немного и напугаться, - проворчала она, на секунду потупив очи долу. – Ну, хотя бы и для виду...

- Могла бы, - полька снова улыбнулась, и опять, с нежностью, и вовсе безо всякой иронии, - но не хочу!

И сызнова коснулась губами ее пальцев.

- Вот только не подумай, - все тем же смущенно-ворчливым тоном продолжила ее визави, - что я прощу тебе розги! Или же высеку тебя не так строго, как обещала!

- Ну, так секи, как решила, - по улыбке привязанной к скамье юной женщины вовсе не заметно, чтобы она была хоть немного напугана перспективой предстоящего ей жестокого и болезненного наказания. – Я же не против. Я твоя раба. Была, есть и буду покорна твоей воле. Я не нарушу свою клятву, и буду твоей, пока смерть не разлучит меня с тобою!

- Довольно! – кажется, ее обнаженная госпожа вовсе не в восторге от таких слов. – Я желаю владеть тобою! Немедленно!

- Я твоя, - снова улыбнулась ее привязанная подруга, - бери меня так, как ты захочешь. Болью или ласками...

- Для начала, ласками, - усмехнулась ее госпожа и, придвинувшись к возлежащей, коснулась губами ее губ. Один раз, другой, третий... Рабыне не слишком-то удобно было отвечать на ее поцелуи, и госпожа не стала затягивать эту часть своего обладания привязанной. Она приподнялась и коснулась губами плеча своей подруги, потом сызнова проследовала поцелуями ниже, от лопаток до ямочек над ягодицами. Та, кого она целовала, вздрагивала от этих ее нежных прикосновений и стонала, явно вся в ожидании чего-то особенно приятного.

- А сейчас, я попробую на вкус твою... филейную часть, - сказала ее госпожа. И добавила с усмешкой: - Это блюдо я охотно отведаю в двух последовательных вариациях. В белом, прохладном, и в красном, разогретом. Под горько-сладким соусом из твоих слез. Изысканное блюдо. И только для меня!

Ее подруга, притянутая веревкой к деревянной плоскости, почему-то не ответила на это замечание, поскольку вся судорожно напряглась, явно в ожидании продолжения этой жестокой любовной игры. И оно, это самое продолжение, не заставило себя долго ждать, будучи обозначено на теле покорной рабыни дальнейшими нежными поцелуями. Да-да, прямо по округлости зада ее обнаженной подруги, в точности так, как это было обещано! Сначала вверх по «холмам», потом вниз к изножью.

Странно, но все происходящее по-прежнему не вызывало у Полины никакого неприятия. Напротив, это зрелище ей казалось все более и более привлекательным. И вовсе даже не постыдным...

И ей даже захотелось отчего-то – удивительно, как ее мысли могло посетить столь странное желание! – чтобы откровенные стоны привязанной к скамье прекрасной польки становились все громче, и даже переросли в крик.

Но ее госпожа, видимо, придерживалась на этот счет несколько иного мнения, и вовсе не стремилась на этой стадии своей изысканной любовной игры, удивительного любовного спектакля «для двоих» - не считая незримо присутствующей Полины! – доводить свою подругу до столь отчаянного состояния. Отчаянного, естественно, в переносном смысле.

Миссис Фэйрфакс чуть приподнялась над телом своей подруги, а потом провела своей щекой по белым ягодицам привязанной, вызвав этим громкий вздох, прозвучавший из самых глубин груди прекрасной польки. После этого, госпожа, подвинувшись чуть вперед, прижалась грудью к обнаженному телу лежащей, а потом, неуловимо красивым движением вправо-влево и снова так же, елозя по коже своей покорной рабыни, и передвигаясь на коленях, прошла-передвинулась в этом странном положении, к изголовью скамьи.

Полина наблюдала это как-то по стороны, и ей отчего-то было очень приятно, и вовсе даже не страшно наблюдать свою обнаженную хозяйку, так сказать, во всем великолепии изящных тыловых пространств. Все это зрелище вовсе не казалось ей каким-то непристойным. И ничего, кроме этого необъяснимого, почти восторженного интереса к ней, Полина сейчас не испытывала.

Девушка даже поймала себя на мысли, что хотела бы испытать эти, наверняка, весьма приятные ощущения... на месте той, кто была снизу...

Действительно, очень интересно, каково это чувствовать, когда-как напряженные кончики грудей изящной миссис Фэйрфакс касаются той ложбинки между ягодицами, тех самых ямочек чуть ниже поясницы... А потом, спины... И тех чувствительных мест под лопатками...

Она даже на секунду почувствовала-вообразила себе эти все ощущения. В виде своеобразной щекотки. И впервые смутилась. Ну там, в этом удивительном... сновидении.

Да-да! Наверное, это сон! Как же иначе она могла бы увидеть такое зрелище, притягательное и завораживающее!

Тем временем, госпожа Фэйрфакс, наконец-то, переместилась в избранном ею направлении и сызнова пристроилась прямо в головах своей подруги, возбужденно дышащей и, похоже, уже жалеющей о том, что не имеет свободы движений. Во всяком случае, привязанная рабыня всем телом своим потянулась к молодой женщине, вновь улегшейся прямо в изголовье скамьи, опершись на локоть. И снова, на улыбающемся лице госпожи американки появилось это весело-ироничное выражение.

Сероглазая полька полураскрытыми губами и выражением мольбы на лице обозначила томительное желание поцеловать свою госпожу. В этот раз ее повелительница изобразила на лице снисходительное величие и, сделав, естественно, томительную паузу, сама потянулась к той, кто так жаждала ее ласк. И она же ответила своими губами на страстные поцелуи привязанной подруги. Хозяйка даже подвинулась чуть ниже, пристроилась так, чтобы покорной рабыне было удобнее ее целовать, не задирая голову.

Полина умом своим прекрасно понимала, все то, что предстало ее взору в этом сновидении, суть грех, тот самый грех лесбийской любви, о котором ей когда-то поведала сама миссис Фэйрфакс. И вот этому самому греху они и предавались сейчас со своей подругой...

Но это все еще не казалось девушке чем-то дурным, страшным или же отвратительным. И она во все глаза, не отрываясь, смотрела на то, как две обнаженные молодые женщины дарят друг другу нежность и ласки, которые обычно приличествуют лишь отношениям между мужчиной и женщиной, сочетавшимися священными узами брака. Однако, сейчас она никак не могла осуждать их, ощущая как-то изнутри себя, по особому, зная откуда-то, что чувство любви, этой странной любви, замешанной на нечто немыслимое для обычных людей, здесь, между ними, женщинами, совершенно искреннее и взаимное. И нет в нем ничего дурного или же неприятного. Хотя...

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра

20.

Тем временем, миссис Фэйрфакс оторвалась, наконец-то, от своего прекрасного занятия, чуть отодвинулась, снова возлегла, опершись локтями на восточный ковер и положив подбородок на ладони, глядя на свою привязанную визави чуть снизу.

- Ну что, продолжим? - спросила она, улыбнувшись, причем в этот раз ее улыбка выглядела не столь иронично, скорее уж многообещающе и лукаво.

- Да-а-а... - выдохнула-протянула ее обнаженная подруга. - Продолжай... пожалуйста!

Миссис Фэйрфакс снова усмехнулась, протянула руку вперед и нежно погладила свою покорную рабыню по щеке. Сероглазая полька повернула свое лицо, поймала пальцы своей госпожи губами и стала жадно целовать их, каждый в отдельности. При этом, она особенно выделила своими ласками средний и указательный. В очередной раз расцеловав персты своей хозяйки, она умоляюще заглянула ей в глаза, явно намекая на нечто, чего Полина вовсе не поняла. То ли привязанная постеснялась обозначить требуемое словами, то ли тому, о чем она так безмолвно просила, и вовсе не было внятного обозначения. Но госпожа Фэйрфакс прекрасно все поняла, все-все и в точности. Она снова лукаво улыбнулась и отрицательно покачала головою.

- Аленушка, пожалуйста... - голос ее визави совершенно растерянный. Кажется, она вовсе не ожидала этого молчаливого отказа. И покорная раба, притянутая веревкой к скамье, все же надеялась на то, что ее госпожа смилостивится над нею и сероглазая шалунья получит нечто... особое и ожидаемое ею.

- Ну уж нет, моя милая! - улыбка миссис Фэйрфакс и общее выражение ее лица какие-то неумолимые и шаловливые в одно и то же время. Как будто ей доставляет особое, изысканное удовольствие поддразнивать свою подвластную вот так вот, особым образом. - Сладости и нежности ждут тебя несколько позже! А сейчас...

Она улыбнулась одновременно ласково и хищно, и в то же время, опять с нескрываемой иронией по отношению к безвластной и беспомощной своей подруге, крепко привязанной к деревянной скамейке и полностью зависимой на этот час от ее господской воли.

- Знаешь, моя милая Славушка, я осмотрела те белоснежные холмы, что составляют часть твоих изящных телесных достоинств, - продолжила ее ироничная госпожа. - И я пришла к обоснованному выводу, что они вполне достойны того, чтобы на них были обозначены-вспаханы, - она произнесла эти слова напыщенно-иронично, как некое обозначение значимости и условной серьезности грядущей части любовного действа, - гряды для ягодок. Красных и сладких, в точности как я люблю.

- Аленушка... - молодая полька, притянутая веревкой к деревянной плоскости, как-то странно, смущенно улыбнулась, будто бы внезапно застеснялась предстоящего ей. Как будто в этом было нечто... Нет, не постыдное. Желанное, но такое, особое, что поймут и оценят не все и не каждый.

- Не спорь, моя радость! - миссис Фэйрфакс как-то заговорщически подмигнула своей привязанной рабыне. - Я знаю, тебе это нравится! Хотя, конечно, тебе, наверняка, будет горячо и больно... Зато, чуть позже я, так уж и быть, тебя вознагражу!

- Как пожелаешь, моя госпожа! – выдохнула ее подруга, лежащая на скамье. В голосе ее отчетливо слышались нотки, выражающие... страх? Да, именно страх, именно... эту... эмоцию... Кажется, что предупреждение, насчет «горячо и больно», было высказано всерьез, произнося эту фразу, госпожа Фэйрфакс вовсе не шутила. Но к этому страху явно примешивалось нечто иное...

Как будто, эта грядущая боль действительно была для молодой польки чем-то желанным. И она ожидает ее... почти что как ласки от своей удивительной подруги.

Миссис Фэйрфакс как-то удовлетворенно усмехнулась, а после этого снова придвинувшись к своей визави, возлежащей на деревянной плоскости, подарила ей еще один короткий поцелуй. В этот раз она коснулась места, где шейка молодой польки переходила в изящную линию плеча. А потом...

Молодая женщина снова одарила свою подругу многозначительной улыбкой и, поднявшись, проследовала к стене, возле которой стояла ваза с прутьями. Не торопясь, явно со знанием дела, выбрала один из них, несколько раз взмахнула им, пробуя на хлест. Когда лоза с каким-то хищным присвистом рассекала воздух, молодая женщина, привязанная к скамье, вздрагивала всем телом, явно зная, каково будет прикосновение этого орудия наказания к ее коже. Полина тоже чуть вздрогнула от этих присвистов, вспоминая все те случаи, когда ей самой доводилось «вкушать премудростей лозы», когда за компанию с юной графиней Ириной Прилуцкой, а когда и соло. И в то же время... Полине очень хотелось увидеть во всех подробностях предстоящую экзекуцию, как будто бы в этом жестоком зрелище было нечто... захватывающее и приятное для глаз постороннего наблюдателя.

Да, ей было чуточку неловко, совестно, почти стыдно от того, что ей сейчас предстоит любоваться чужими страданиями. И все-таки она не смогла удержаться и мысленно пожелала сменить свою диспозицию для лучшего обзора. Пространство этого странного зрелищного сна тут же исполнило ее безмолвную просьбу изменить местонахождение стороннего наблюдателя любовного действа так, чтобы оказаться поближе к скамье, рядом с нею, почти что над левым плечом возлежащей молодой польки, так, что ей теперь были видны все подробности того, что должно было происходить на обнаженном теле привязанной женщины. А еще...

А еще ей немножко было видно лицо той, кому предстояло подвергнуться этому истязанию из рук своей любимой подруги. На лице ее были не только выражение страха и смущения, чему никак уж не приходилось удивляться, но и напряженное ожидание этого болевого испытания.

Да, ее госпожа не ошиблась. Та, кому предстояло сейчас подвергнуться сечению, желала этой боли. И это было... Страшно, удивительно и... красиво. И почти что оправдывало Полину, в ее желании видеть все происходящее, буквально пожирая своими глазами жуткое зрелище страданий этой прекрасной молодой женщины.

Тем временем, миссис Фэйрфакс вернулась, так сказать, на секущую позицию, встав по другую сторону скамьи от Полины, чуть правее того места, что незримо занимала сама юная наблюдательница происходящего действа. Молодая женщина встала точно напротив той, условно нижней части тела своей подруги, которую она явно собиралась сейчас разукрасить "красным по белому", в точности так, как и обещала. Госпожа усмехнулась, и аккуратно коснулась тонким, хлестким концом прута белых ягодиц молодой польки. Та снова вздрогнула всем телом. "Белые холмы" содрогнулись, сжались. Но это нервное сотрясение тела своей жертвы, миссис Фэйрфакс вовсе не воспринимала как повод к милосердию.

- Ты рано дрожишь, любовь моя! – ее слова звучат почти что с укоризною, с упреком на это специфичное, завораживающее движение, обозначающее условную робость ее подруги в ожидании сечения. - Я ведь еще просто примерилась к дистанции и месту приложения. А вот сейчас самое время!

И она с силой взмахнула прутом. Ивовая лоза свистнула в воздухе и хлестко-звонко стегнула по обнаженной коже, оставив на тех местах секомой, которые ее госпожа столь поэтично назвала белыми холмами, первую из обещанных красных гряд. Припухлая саднящая полоса разделила две половинки зада почти что посередине, чувствительно захлестнув гибким кончиком правую ягодицу обнаженной польки с противоположной стороны от того места, которое условно занимала незримая наблюдательница. Полина почти что ощутила отголоски этого жгучего удара своими напряженными нервами. Она отчетливо увидела, что кончик лозы оставил там, на той стороне "белых холмов", которую она сейчас видела, болезненно ноющую красную точку, из которой выступила крохотная капелька крови, яркая, блестящая, притягивающая взор бисеринка в обрамлении воспаленной кожи.

Действительно, этот яркий акцент на белой коже сейчас не позволял девушке взглянуть на что-то еще. Как будто ей необходимо, непременно нужно понять его особый смысл...

Да-да! Полина все поняла! Вот эти-то яркие точки на воспаленной коже, это же и есть пресловутые "ягодки", желанные для той, кто исполняет сечение молодой польки. "Ягодки" красного цвета, которые должны расцвести-проявиться на тех самых припухлых полосах, "красных грядах", по ходу сечения.

От этого открытия у нее даже дыхание перехватило. Полина непроизвольно, хотя и беззвучно, повторила тот судорожный вздох-стон, что издала лежащая на скамье в ответ на хлесткий удар. Саму Полину никогда не секли так сурово. Вот так вот безжалостно, чтобы на теле выступила кровь, ее, кажется... вообще никогда не наказывали. Только до этих розовых припухлостей, которые после порки так саднят и чешутся.

Или же нет... Было как-то раз и нечто... несколько более суровое, чем обычно...

Впрочем...

Не суть и не важно, что было у нее когда-то там-и-давно, в годы ее службы в доме графа Прилуцкого! Важно, что... здесь-и-сейчас все куда как строже, чем это бывало обычно тогда, во времена ее, Полины, детства!

Тем временем, миссис Фэйрфакс сделала паузу. Она явно наслаждалась этим занятным зрелищем, когда заранее расслабленные ягодицы ее подруги, явно опытной в «делах сечения», на мгновение как бы промялись под ее ударом. А миг спустя, от жесткого касания прута, оставившего красную полосу, они уже напряглись, почти синхронно со стоном молодой польки.

Да, кажется, госпожа и впрямь наслаждается всем происходящим. И свистящим звуком, с которым лоза рассекает воздух, и звонким шмяком прута, стегающего белоснежную кожу, и вздохом своей покорной подруги... По глазам молодой женщины было видно, что она, подобно утонченному гурману, получившему в свое распоряжение гастрономический шедевр, смакует каждое мгновение этого жестокого действа, и желает как можно дольше длить это свое удовольствие. Губы миссис Фэйрфакс были чуть сжаты, ноздри как-то хищно раздувались. И дыхание... Дыхание госпожи-американки было таким же неровным, как и у молодой женщины, лежавшей на скамье.

Нет, не то, все еще страннее. Кажется, что и госпожа и ее покорная рабыня дышат чуть ли не в унисон друг другу. Полине даже показалось, что ее хозяйка так изнутри себя переживает ту первую волну боли, что сейчас пронзила ее привязанную подругу. Да-да, они обе, на удивление синхронно сделали несколько вдохов и выдохов, после которых госпожа снова коснулась лозой тела своей подруги, распростертой на деревянной плоскости, тем самым обозначив, что готова нанести следующий удар. Ее подруга в ответ как-то странно «сыграла» телом. Поначалу вся напряглась, да так, что форма ягодиц молодой польки странно, и почти что неприятно, изменилась. «Белые холмы» сжались. Полине показалось, что они на секунду стали почти что твердыми. Ну, насколько твердой может быть живая человеческая плоть. А после этого они как-то визуально опали, как после некоего... землетрясения. И этот красный огонек на белом, крохотная капелька крови на конце саднящего рубца, "ягодка", ежели воспользоваться терминологией госпожи Фэйрфакс, как-то эффектно - почти призывно! - дернулась, сыграла своеобразным маячком, привлекающим внимание невольной зрительницы...

Полина снова почувствовала изнутри себя отголоски ощущений секомой. Сейчас молодая полька медленно и аккуратно расслабляла все свое тело. Медленно-медленно, мышца за мышцей, явно в преддверии, в ожидании продолжения своего болевого испытания. Эта странная волна, пробежавшая по телу секомой, не осталась без внимания ее подруги.

Миссис Фэйрфакс, стояла над нею, обнаженная, взволнованная всем происходящим, с напряженными от возбуждения кончиками грудей, по которым было четко видно, как на нее действует происходящее. Впрочем, прекрасная истязательница уже немного успокоилась, выполнив несколько странных вдохов-выдохов, снова почти что синхронно со своей привязанной подругой. Миссис Фэйрфакс посмотрела на молодую польку... не столько с вожделением к истязанию ее плоти, сколько с явным одобрением молчаливой покорности своей возлюбленной в ее приготовлениях к принятию грядущей боли.

- Умница, моя милая! – в ее голосе в этот раз и вовсе не прозвучало никакой иронии. – Я вижу, ты вполне уже готова. Тогда... продолжаем!

Взмахнув прутом, она оставила еще один краснеющий след, в дополнение к предыдущему. Потом снова и снова, с чуть меньшими паузами, нежели в первый раз, чередуя места приложения гибкой лозы, оставляя все новые яркие отметины на белом теле, поочередно, выше и ниже. С разных сторон относительно той, самой первой припухлой полосы, алеющей почти посередине, с самого начала, подобно экватору, рассекшей-разделившей ягодицы ее привязанной подруги на две условные части, верхнюю – к пояснице - и нижнюю – к ногам. Полине стало ясно, что первый удар послужил своего рода меткой, а также «пробником», эталоном, по которому сверялись другие. Боль от первой жгучей полосы служила для своеобразной настройки участниц этого действа. Одну, ту, что снизу, она настроила на готовность терпеть страдания. Другую, ее госпожу, ту, что сверху, на это своеобразное ощущение от управления тем загадочным чувственным действом, что происходит сейчас между ними.

Сейчас во власти госпожи американки если и не количество ударов - оно уже объявлено, и вряд ли предполагается к превышению! - то, во всяком случае, манера наказания, то есть, как именно эти удары будут нанесены. Глядя на самое начало этой изящной экзекуции, Полина поняла, что, оказывается, причинять боль розгами можно очень по-разному. В принципе, об этом она догадывалась и раньше, ведь Агафья-ключница, в доме ее прежнего господина, назначая дворовым девушкам наказание, всегда уточняла, как именно их будут сечь. «Солянушками», то есть солеными розгами, вымоченной или же свежесрезанной лозой. «Березкой», в смысле, пучком березовых виц, или же «ивушкой»... И часто добавляла слова, вероятно обозначавшие манеру сечения. «С оттяжкой», «накосую, скользом» и... прочее. К счастью, самой Полины такие жгучие тонкости не коснулись, поскольку ее наказывала исключительно гувернантка юной графини Прилуцкой, а мамзель Луиза вовсе не интересовалась такими изысками, выхлестывая и свою подопечную, и ее компаньонку совершенно одинаково, вовсе не делая различия в том, кто из них служанка, а кто госпожа.

Кстати, та француженка-гувернантка наказывала их более чем умеренно! Да-да, Полина это только сейчас поняла, что мамзель Луиза обращалась с нею весьма и весьма мягко, с пощадой. А вот то, что сейчас делала со своей подругой миссис Фэйрфакс...

Молодая женщина, выдав молодой польке полдюжины ударов, перешла на ту же сторону скамьи, где стояла Полина, примерила дистанцию, коснувшись лозой тела привязанной к скамье. Девушка обратила внимание на то, что прут стал чуточку короче. Кончик его отломился, а место облома чуть разлохматилось. И все же, миссис Фэйрфакс пока что не спешила менять его на свежий. Возможно, именно такой прут, чуть излохмаченный, но все еще пригодный для нанесения ударов был ей удобнее...

Полина отметила, что сейчас уже не чувствует изнутри себя прежнего страха перед происходящим. И даже былая жалость к секомой куда-то улетучилась. Сейчас девушке было просто интересно наблюдать это загадочное и жестокое действо.

Миссис Фэйрфакс в эти мгновения выглядела просто божественно. Наверное, так смотрелись со стороны греческие жрицы, совершавшие в античных храмах все эти жестокие и загадочные ритуалы с кровавыми жертвами и истязаниями. На это намекали те самые роскошные фолианты, что иногда оказывались у нее в руках, книги о древней истории, из библиотеки графа Прилуцкого. В них, кажется, упоминалось о неких ритуальных бичеваниях, которыми сообразительные эллины заменили человеческие жертвоприношения.

Ее госпожа сейчас явно была возбуждена всем происходящим. Она стояла, обнаженная, ничуть не стыдящаяся ни своей телесной красоты, ни того, что совершает.

Миссис Фэйрфакс чуть выдвинула вперед правую ногу. Снова резкий взмах, свист лозы и хлесткий отклик на это жгучее прикосновение секомой кожи, а после... Чуть более громкий стон той молодой женщины, кто терпит это изысканное истязание плоти. Та, что участвует в этом действе на верхней стороне, как-то странно усмехнулась. Беззвучно и почти что незаметно, просто уголками рта обозначила свое искреннее удовлетворение этими звуками, обозначающими страдание ее привязанной подруги. В другое время, Полина, наверняка, пришла бы в ужас от чего-то подобного, но сейчас она вовсе не воспринимала жестокие эмоции своей нынешней госпожи как нечто внушающее страх или отвращение. То, что Алена Михайловна делала со своей покорной подругой, казалось девушке не столько пугающим, сколько завораживающим и даже по-своему красивым. Движения обнаженной женщины, вооруженной лозой, были изящными и грациозными. А это зрелище красных припухших «гряд», уже вспахавших тело молодой польки, жуткое для обычного человека, вовсе не казалось ей сейчас неприятным и отталкивающим.

Во всем происходящем чувствовалась некая утонченная эстетика, приводящая все это жуткое действо к специфической гармонии, своей, особой, непривычной для глаз нормальных обывателей. И нагота молодой женщины, возбужденной этой своей властью госпожи над покорной рабыней вовсе не казалась ни развратной, ни бесстыдной. Хотя, конечно, любой и всякий моралист обязательно усмотрел бы в этом крайнюю степень разврата. Однако Полине подобные отношения между двумя любящими друг друга женщинами уже не казались чем-то неправильным, недопустимым, безумным. Да, это именно любовь, в ее особой форме, недоступная пониманию большинства окружающих. Госпожа, истязающая свою подругу, делала это со странным вожделением в глазах. Кажется, что она действительно была одержима страстью к истязанию этой молодой польки со странным именем Станислава. И Полина сейчас точно знала, что никакая другая женщина, вообще, никто другой в этот миг не привлечет внимания зеленоглазой Колдуньи. Точно так же, как это было бы и в любом ином случае истинных любовных отношений. А ее покорная подруга...

Полина видела, что полосы на заду молодой польки сияли неподдельной, весьма нешуточной краснотой. То есть, госпожа Фэйрфакс хлестала свою возлюбленную без какого-то снисхождения. Тот удар, что обрушился несколько мгновений тому назад на тело жертвы ее... то ли жестокости, то ли страсти, оставил на коже молодой польки не просто саднящий красным рубец. Те самые темно-красные точки, акценты, что оставались на конце каждой из «гряд», где кончик прута захлестывал распластывавшуюся под ударом ягодицу, уже налились капельками крови. Эти точки проявляются при каждом таком хлестком ударе. И, с другой стороны, наверняка, тоже остались подобные следы в виде кровавых выпуклых точек, обрамленных воспаленной кожей. Но сейчас две похожие темно-красные бисеринки выступили и сверху, на самой припухлой полосе.

Полина прекрасно понимала, что при такой, суровой манере сечения, кровь на теле наказываемой появится совершенно неизбежно. Но сейчас это зрелище ее... нет, не напугало. Девушка просто им восхитилась. А еще более она восхитилась терпением секомой. Сейчас молодой женщине, лежащей на скамье, больно, очень больно. Однако она ведь еще ни разу даже не вскрикнула, не подала голос. Молодая полька все еще в силах сдерживать себя. Во время этого жестокого действа, красавица Станислава всего лишь отзывалась сдержанным стоном-вздохом на каждый взмах хлесткой лозы, что держала в руке ее подруга. Сама Полина на ее месте уже давным-давно ревела и истошно голосила бы, не в силах вынести этой муки, моля свою госпожу о пощаде и сострадании. А может быть, уже и прокричала бы спасительное слово «мутабор», позволяющее вырваться из этого круга истязания, спастись от безжалостно жалящего прута...

Но молодая полька стойко терпела это добровольное мучение и вовсе не собиралась сдаваться. Полина как-то, то ли почувствовала, то ли поняла разумом, что частью этого действа является своеобразное соревнование, в котором госпожа стремится выбить из секомой искренние слезы и крик, а рабыня пытается «вылежать» это странное болевое испытание максимально стойко и красиво. Наверняка, в этом «состязании-истязании» были какие-то свои правила, прекрасно известные им обеим. Правила, за пределы которых они ни в коем случае не выйдут. Например, госпожа, скорее всего, не вправе «частить» удары, наращивая боль для той, кто сейчас возлежит на деревянной плоскости. Та, что «сверху», обязана после каждого взмаха прута давать отдышаться «нижней» стороне этого противостояния. И она, главенствуя в этом раскладе, наверняка, не вправе пользоваться и иными «приемами», которые могли бы причинить ее подруге чрезмерные страдания. Чрезмерные, естественно, по меркам самих участниц этого «болевого спектакля». Причем, обязательным условием, скорее даже свойством их особых отношений является не только абсолютная честность, но и полное их доверие друг другу. И даже эта удивительная зрелищность, особая, завораживающая красота нанесения ударов по обнаженному телу, эффектных следов от них на коже секомой и своеобразная эстетика стойкого терпения той, кому в этом странном раскладе предписано добровольно страдать... Да-да, это главное! Эта особая, доступная пониманию весьма и весьма немногих красота перенесения, претерпевания страданий той молодой женщиной, кто возлежит сейчас на скамье из драгоценного палисандра.

Полине отчего-то пришло в голову, что молодая полька, возможно, иной раз играет в подобных спектаклях и на «верхней» стороне. И... тогда сама миссис Фэйрфакс, тоже иной раз терпит добровольные страдания подобного рода. И стонет, и плачет, и кричит от этой жгучей боли...

Жгучей и желанной, это Полина тоже поняла. Однако постичь причину желания страдать столь странным образом... Нет, это по-прежнему оставалось для нее загадкой.

Впрочем, кое-что становилось для нее вполне очевидным. То, что лично она, Полина, сейчас жаждет видеть продолжение этого болевого спектакля. И даже, если бы она, паче чаяния, оказалась сейчас видимой для обеих участниц этого игрового противостояния, это вовсе ничего бы не изменило. Она точно так же взирала на это зрелище без зазрения совести. Вот сейчас она с удовольствием наблюдала, как миссис Фэйрфакс очередным взмахом жгучей лозы высекала из груди своей привязанной подруги громкий вздох-стон. И снова... И снова...

Теперь уже, отсчитав очередную полудюжину ударов, ее госпожа, Алена Михайловна, не торопясь, отходила к стене, отбрасывала размочаленный на конце прут в одну из ваз и выбирала из соседней вазы лозу ему на смену. Возвращаясь обратно, она вставала уже с другой стороны скамейки. С каждой такой переменой стоны ее подруги становились громче, уже почти на грани крика.

Полина заметила, что ее госпожа выдерживала все большие паузы между ударами. Да и свои прогулки за очередной лозой, взамен чуть истрепанной, она делала все более протяженными, неторопливыми. А когда, в самом начале восьмой «перемены», прут, только что вызвавший очередной сдержанный вскрик у секомой, внезапно переломился почти что напополам, миссис Фэйрфакс сделала паузу для его замены куда более продолжительную, чем прежние. Она снова молча проследовала к двум вазам у стены, швырнула обломки в ту из них, что предназначалась для мусора (вторую половину прута она перед этим, тоже не торопясь, подобрала с пола), затем долго и придирчиво выбирала прут на замену сломавшемуся, свистя в воздухе предполагаемыми кандидатами в орудия для продолжения экзекуции. При этом, обнаженная истязательница-мучительница прекрасной польки искоса поглядывала на свою подругу.

«Она сейчас дает ей отдохнуть и успокоиться!» - мелькнула мысль в голове у незримой зрительницы этого болевого спектакля.

Полина внимательно посмотрела на молодую женщину, лежащую на скамейке. Сейчас лицо польки как раз было повернуто в ее сторону, и по его выражению девушка поняла, что наказываемая находилась на последней грани своего, казалось бы, бесконечного, терпения. Слезы залили уже не только глаза и пунцовые от стыда щеки молодой женщины, но и деревянную поверхность, к которой она была привязана. Ежели цель этой игры состояла в том, чтобы непременно сломать моральный дух секомой, заставив ее молить о пощаде, то она, эта цель, уже была почти что достигнута. Вот только взгляд той, кто сейчас выбирала лозу для продолжения этого истязания...

Нет, так не смотрят на ту, кого хотят усмирить, унизить неким постыдным поражением. Во взгляде госпожи Фэйрфакс сейчас читалось не столько удовлетворение страданиями несчастной жертвы (хотя и этот оттенок выражения на ее лице тоже присутствовал!), сколько восхищение стойкостью той, кого она мучает столь изысканным способом. Ее госпожа сейчас именно наслаждается этой своеобразной, аж до жути, эстетикой происходящего. Действительно, ягодицы ее подруги уже «вспаханы» красным, кое-где эти полосы даже с синевой. И еще на них выделяются те самые «красные ягодки с белых холмов», темные капельки крови, что уже выступили не только на точках захлестов. Ужасное для обычного, нормального обывателя зрелище! Но Полину оно почти что гипнотическим образом притягивало, привлекало ее внимание. Все это казалось ей уже просто по-особому красивым.

Более того, Полина отметила для себя, что она будет искренне огорчена, ежели миссис Фэйрфакс вот прямо сейчас, сию же минуту простит секомую и прекратит ее истязание, удовлетворившись этим своеобразным тайным осознанием своей победы над нею, реализовав стремление к милосердию, которое явно читалось из общей неторопливости ее действий во время паузы. Ей действительно хотелось продолжения болевого спектакля, где главную страдательную роль играла прежняя компаньонка ее госпожи. Сейчас Полина очень хотела услышать эти искренние крики боли от той, кого так любит... любила ее хозяйка.

Нет-нет! Она вовсе не ревнует эту очаровательную польку к своей повелительнице. Ну, разве что так, самую малость... Просто, Полина никогда не подозревала, что подобное жестокое зрелище может ей так понравиться!

Тем временем, миссис Фэйрфакс вернулась на прежнее свое место, уже со свежим прутом в руке. Лежащая на скамье молодая полька как-то судорожно вздохнула, причем, Полина была готова поклясться, что за этим вздохом секомая попыталась спрятать всхлип. Станислава отвернула голову в сторону от своей хозяйки и незримая наблюдательница поняла, что эта девушка, ее ровесница, так похожая на нее саму телесно, но совершенно отличная от бывшей рабыни по образу мыслей, сейчас изо всех сил пытается сдержать готовые прорваться рыдания. Ей хочется выиграть еще один раунд в этом странном поединке. А ее госпожа...

Господи! Нет, это невозможно! Миссис Фэйрфакс сейчас взглянула на привязанную девушку, предназначенную ей к дальнейшему истязанию, со странной нежностью. Она усмехнулась, нет, вовсе неслышно, так, чтобы ни в коем случае не задеть чувства своей подруги, тщетно пытающейся скрыть от нее свой страх и слезы. И выражение ее лица при этом было такое...

Вот сейчас Полина искренне позавидовала секомой. Вот уж точно, никогда бы не подумала, что такое возможно! Но на какое-то мгновение ей самой захотелось оказаться там, на скамье. Высеченной, зареванной и едва удерживающейся от того, чтобы запросить пощады, буквально на последней грани терпения. Она бы догадалась повернуть голову в сторону своей Старшей и оценить-увидеть это восхищение упрямством и терпением истязуемой девушки. Миссис Фэйрфакс сейчас искренне гордится своей подругой. Восхищается ее умением претерпевать жгучую боль от розог. Незримой наблюдательнице этого действа очень жаль, что адресат странного восторга сейчас этого не видит.

Хотя...

Нет-нет, та, кто едва-едва держится, чтобы только не запросить пощады, может только расплакаться от любого знака внимания и проявления любви своей старшей подруги, потеряв последние остатки контроля над собой. Во всяком случае, она, Полина, на ее месте точно бы разревелась. Все-таки, обе участницы этой жестокой игры ведут себя исключительно правильно. Просто, они хорошо знают друг друга.

А значит...

Наверняка, Станислава, эта молодая полька, уже не раз получала подобное чувственное внушение по «нижним мягким». И уж она-то знает истинное отношение к ней, горячо любимой, со стороны той, кто сейчас исполняет роль ее суровой госпожи.

Да, Полина все глубже понимала суть того, что связывало ее нынешнюю хозяйку и эту красавицу. И она... принимала это как должное. Принимала их такими, как они есть.

И когда ивовая лоза, после этой длительной паузы, снова взвилась и просвистела в воздухе, юная зрительница с полным удовлетворением сказала про себя «Да!» продолжению этого спектакля. С замиранием сердца она смотрела, как тело наказываемой вздрогнуло, а после исстеганные красным ягодицы молодой польки на мгновение распластались-расплющились, чуть позже напряженно округлились и снова расслабились. И от этого уже знакомого движения бисеринки-капельки крови стали крупнее. Некоторые слились в нечто более крупное, а одна такая крупная капля двинулась с места, сбоку «белого холма», оставляя по себе красноватую ломаную дорожку-тропинку, все вниз и вниз...

Госпожа Фэйрфакс, вполне удовлетворенная этим зрелищем, а также сдержанным стоном – а вовсе не отчаянным криком! – вырвавшимся из уст ее привязанной подруги, одобрительно улыбнулась, совсем чуть-чуть, буквально уголками рта. А после продолжила экзекуцию. К счастью, оставалось уже немного. И она даже не стала менять снова прут, отсчитав оставшиеся удары прерванной полудюжины. Она просто, в очередной раз сменила позицию и «досекла» этим прутом очередную порцию до обычной перемены лозы и места ее приложения к телу своей подруги...

А вот финальный болевой аккорд, крайние шесть ударов, оказались для молодой польки воистину нестерпимыми. Или же тогдашняя компаньонка миссис Фэйрфакс в конце сечения просто отпустила на свободу свои чувства и перестала сдерживаться?

Во всяком случае, кричала она искренне и громко, почти что с облегчением в голосе. Как будто в этой части их жестокой игры она могла уже себе позволить такое проявление страдания. И Полина вовсе не зажмурилась, видя, как хищный прут буквально выстегивает кровь на воспаленной коже ее сверстницы, и не заткнула уши от этого отчаянного крика.

Хотя, когда все закончилось, и последний вопль обнаженной, привязанной к скамье молодой польки, уже отзвенел в воздухе, сменившись звуками ее же тяжелого дыхания, тоже сродни стонам, Полина почувствовала облегчение. И удовольствие, почти наслаждение от всего увиденного.

Она даже улыбнулась, увидев как миссис Фэйрфакс, отсчитавшая своей подруге последнюю, очень жесткую полудюжину хлестких ударов, медленно опустилась на колени и одним красивым движением распустила хитро исполненный узел веревки, а после раздернула путы, освобождая верхнюю часть тела своей возлюбленной. Хозяйка помогла молодой польке приподняться на локтях и перевести дыхание и, наклонившись, как-то странно ее коснулась. Нет, ни губами. Она задела нежное ушко своей подруги, буквально потерлась об него кончиком носа, исполнив какое-то странное движение. Которое, кажется, доставило наказанной молодой женщине огромное удовольствие.

Миссис Фэйрфакс искренне улыбнулась, подмигнула лежащей на скамье, а потом снова поднялась на ноги и отошла к столу. Вернулась она уже держа в руках серебряный поднос, на котором стояли два хрустальных бокала, наполненные каким-то напитком красного цвета. Там же лежал белоснежный носовой платок, которым госпожа, опять встав на колени в изголовье скамьи, незамедлительно привела лицо своей рабыни в относительный порядок. Поднос с бокалами она расположила в стороне, неподалеку, прямо на ковре.

Когда слезы были утерты, молодая полька улыбнулась своей старшей подруге, а та, низко склонилась перед нею, прямо к голове своей все еще наполовину привязанной рабыни, так что ушко госпожи американки оказалось в пределах досягаемости для ее губ. Удивительно, но эта несчастная жертва, на исполосованные ягодицы которой было страшно взглянуть, незамедлительно воспользовалась такой соблазнительной возможностью. Она потянулась в сторону своей подруги и нежно поцеловала ее, коснувшись своими губами именно ушка той, кто в этой их жестокой игре приняла на себя роль госпожи.

А еще эти губы шевельнулись, произнеся тихо-тихо одно только слово. И Полина была готова поклясться, что расслышала его почти отчетливо. И это было слово «Люблю!»

Случайная зрительница этого удивительного зрелища была совершеннейшим образом восхищена этим невероятным контрастом. Девушка четко видела на теле высеченной молодой польки жуткую красную поверхность, с условными, почти слившимися в одно пятно припухлыми «грядками», на которых хорошо виднелось несколько кровавых «ягодок»-бисеринок. Там же имелось несколько пятен, смазанных от попадания на них прута, и даже пара тропинок-дорожек от капелек, стекших вниз. Все это выглядело очень сурово, и боль от такого наказания, наверняка, была весьма мучительной. И все же, молодая женщина, столь строго наказанная в ходе игры за несуществующую провинность, не только не обиделась на свою подругу, но даже выразила ей свою нежную благодарность! Ведь следующей фразой, которую она произнесла так же, адресно и еле слышно, было «Спасибо, любовь моя!»

«Господи, Ты, Боже мой, со всеми Твоими Святыми Угодниками! Помяни меня во Царствии Твоем, спаси и помилуй меня, грешную рабу твою! Да неужто кто-то может благодарить за такое?!»

Эта длинная тирада пронеслась у нее в голове как вихрь из слов и странных ощущений. У Полины закружилась голова и она замерла, наблюдая за тем, как миссис Фэйрфакс сдвинулась в сторону и, пользуясь тем, что ее подруга по-прежнему возлежит на деревянной скамье, чуть придержала ее за плечи, обозначая этим свое желание оставить пока все как есть. Забавно, но молодая женщина, возлежащая на скамье, как-то смущенно улыбнулась, когда суровая хозяйка коснулась губами ее плечика. А потом она, склонившись над телом красавицы Станиславы, все еще распростертой на деревянной плоскости, чуть сдвигаясь на коленях, проследовала поцелуями далее по ее обнаженной спине до самых ямочек над ягодицами. Эти нежные ласки заставили молодую польку рассмеяться почти что счастливым смехом. Удивительно, такая искренняя радость после всей этой боли...

То, что последовало за этим, повергло Полину сразу же одновременно в трепет, от ужаса и восхищения. Миссис Фэйрфакс приподнялась, по-прежнему стоя на коленях перед молодой женщиной, только что высеченной ею, жестоко и безжалостно, и коснулась кончиками пальцев самого края того красного пятна на ягодицах своей подруги, «вспаханного» длинными прутьями. Полина тут же пожелала видеть подробности происходящего, и вновь пространство, где она находилась, охотно пошло ей навстречу, позволив сызнова изменить свое положение, сменить угол зрения, даже как-то приблизить рассматриваемое. Девушка увидела все крупным планом, и просто испугалась зрелища вздувшихся красных полос, во многих местах отливавших синим. А вид крупных капель выступившей кое-где крови и вовсе ее шокировал, так же как полустертые следы от тех капель, которые чуть ранее смахнула безжалостная лоза, или тех, которые в ходе этого истязания успели сбежать вниз, по белой нежной коже. Сейчас пальцы ее госпожи с нежностью касались-скользили вдоль этих самых припухлых полос, «грядок», видневшихся на этом настеганном пространстве. Безжалостно-нежная истязательница сейчас наслаждалась этим зрелищем и неописуемыми тактильными ощущениями от ласковых прикосновений к иссеченной, нахлестанной коже. При этом, ее госпожа старательно избегала кровавых мест, причем вовсе не и страха причинить своей подруге излишнюю боль, - кажется, главнейшие страдания секомой на этот день уже закончились! Наверняка, сейчас она собиралась получить какое-то удовольствие или наслаждение особого рода.

Сколько длились эти аккуратные ласковые прикосновения к сеченному телу... Наверное, не больше минуты. Потом миссис Фэйрфакс как-то особенно нежно улыбнулась и, нагнувшись, наконец-то сделала то, что хотела - коснулась красного «вспаханного» поля на вершине одного из «холмов»-ягодиц своей подруги губами. Очень аккуратно, чуть-чуть в стороне от крупной, готовой пролиться кровью, темной точки. А дальше...

Госпожа Фэйрфакс рассмеялась совершенно счастливым смехом и легким, почти что ласковым и очень красивым движением своей руки провела тыльной стороной ладони по коже исхлестанного зада своей возлюбленной, аккуратно собирая на свою кожу те самые капельки крови, оставшиеся на нем после сечения. Эта ласка как бы завершила ее манипуляции по взращиванию на этих «ягодных холмах» своеобразного «урожая» - не зря же она чуть ранее разрисовала-вспахала эти свои «угодья» до красноты и синевы! Занятно, но ей удалось снять этот самый «урожай», очистив тело своей подруги от крови, но не размазав ее по коже своей руки, а сделав так, чтобы все эти «ягодки» оказались рядом друг с другом, по соседству на бархате кожи самой госпожи. Высеченная молодая женщина при этом шумно вздохнула, но отчего-то вовсе не вскрикнула от боли, которую она, несомненно, почувствовала. При этом, по ее чуть смущенной улыбке читалось, что она скорее рада тому, что делает та, кто подвергла ее столь изысканному истязанию, а сейчас приготовила и вовсе нечто из ряда вон выходящее.

- Урожай поспел, любовь моя! – провозгласила миссис Фэйрфакс иронично-торжественным тоном, где, как ни странно, в этот раз вторая составляющая явно преобладала над первой. – И я желаю угостить нашими ягодками мою возлюбленную!

- Давай! – шепнула ее все еще наполовину привязанная подруга, приподнимаясь на локтях.

Миссис Фэйрфакс не заставила себя ждать и, по-прежнему на коленях, но все равно, очень быстро переместилась в изголовье скамьи. Оказавшись там, она низко наклонила голову и протянула руку своей подруге, как будто для поцелуя.

«Она хочет, чтобы Станислава попробовала собственную кровь с ее руки! - догадалась Полина, испытывая от этой своей догадки одновременно и ужас, и своеобразное восхищение. – Неужели...»

Довести свою мысль до конца, до кошмарно-логичного завершения ей не удалось. Просто, все случилось сразу же и без пауз – молодая полька охотно исполнила желание своей подруги-истязательницы. Она припала губами к тыльной стороне ладони своей госпожи и собрала с белой кожи все-все капельки. А после, даже не облизнувшись, с кровью на губах - Полина отчего-то увидела это ясно и четко, ее зрение снова переместилось, и она оказалась почти что вровень с лицом привязанной молодой польки, – сероглазая рабыня почти что с обидою в голосе выдохнула:
- А ты?

- Только из твоих уст, любовь моя! – улыбка ее визави обозначила желание и готовность разделить этот «эликсир любви» со своей возлюбленной. Естественно, она получила на это полное согласие, выраженное молчаливым призывным движением окровавленных губ ее высеченной компаньонки.

- Люби... меня... – слова, сорвавшиеся с этих уст, прозвучали тихо и отрывисто. И они не оставляли выбора.

Миссис Фэйрфакс немедленно впилась в них поцелуем. Полина даже ощутила это страстное касание, ответные движения губ ее возлюбленной, как будто сама она сейчас была на месте привязанной молодой женщины, в одно и то же время несчастной от боли и счастливой всеми проявлениями этой жестокой любви. Сейчас она чувствовала поцелуи, доставшиеся когда-то молодой польке, подруге миссис Фэйрфакс. И это каким-то непостижимым образом пришло к ней, как воспоминание о былом со стороны ее госпожи, той, кто осталась живой после эпидемии холеры в Париже, о которой Полина что-то слышала из господских разговоров, когда-то давно, в доме прежнего ее хозяина, графа Прилуцкого.

Да, это воспоминания миссис Фэйрфакс об одном вечере, там, в Париже. В доме, где боль и наслаждение были столь причудливым образом перемешаны между собою. Полина почувствовала на своих губах поцелуи той самой женщины из плоти и крови, что истязала свою подругу и в конце этого мучения символически напоила истязуемую ее же собственной кровью. И тот финальный поцелуй в сцене, незримой свидетельницей которой она стала, был вовсе не актом жестокости, скорее особым проявлением высшей степени взаимного доверия и искренней любви двух прекрасных женщин.

Впрочем, вкуса крови на своих губах Полина так и не почувствовала. Все-таки секли в тот раз вовсе не ее саму, а совсем другую... компаньонку ее госпожи...

_________________
"Но автор уже изнасиловали все правила..."

(C) Кассандра