Клуб "Преступление и наказание"

Это из фейсбука взято безо всяких ссылок.

Надежный источник.

Американец приходит к адвокату проситm совета.
- Мой сосед должен мне $500, и не отдаёт. Могу я как-нибудь отсудить эти деньги у него?
- Можете, но для этого нужно письменное доказательство, что он вам должен. У вас есть такое доказательство?
- Нет. Я ему под честное слово дал.
- Тогда напишите ему письмо, и потребуйте в этом письме, чтобы он немедленно вернул вам $1000.
- Но он мне должен только $500!
- Если он вам так ответит, то это будет его письменным признанием, что он вам должен $500!
***
Если прилепить дохлую осу на ладонь, то можно ударить вашего начальника со всей силы по затылку и прикинуться, что вы его спасли от укуса.
***
Взял обязательство курить только после секса. При этом число выкуренных сигарет не должно превышать число брошенных "палок". Вот так постепенно и бросил курить.

В адвокатской конторе на стене висит картина, наиболее точно отражающая сущность данной профессии:
Двое мужиков спорят, кому принадлежит корова, один тянет ее за рога, другой - за хвост, а адвокат в это время спокойно себе доит эту самую корову…
***
- Братва, это не ваш бультерьер тут бегает?!
- Ну наш. А что?
- Моя собачка случайно убила
- А чо у тебя за зверь?
- Да маленький такой пуделек!
- И как он сумел?
- Ваш бультерьер им подавился...!!!
***
Звонок на фирму, которая занимается ремонтом компьютеров:
- Мой принтер начал плохо печатать!
- Вероятно, его надо просто почистить. Это стоит $50. Но для вас будет дешевле, если вы прочтете инструкцию и выполните эту работу сами.
Клиент, удивленный такой откровенностью спрашивает:
- А ваш босс знает, что вы таким образом препятствуете его бизнесу?
- Это идея нашего боссы. Мы получаем куда больше прибыли, когда позволяем нашим клиентам сначала самим попытаться что-то отремонтировать.

Буква "щ" и "Лебединое озеро"

Карина Кокрэлл-Фере

Вспомнилось сегодня в результате одной беседы на тему принуждения к
языкам...
А ведь дама была совершенно трезвой...
Но расскажу по порядку.
Нас пригласили к себе приятели, художники по фарфору, он - итальянец,
она - русская, четверть века прожившие во французской глубинке.
Простая ферма 16 века, утренние вокализы галльских петухов, дом из
красного песчаника, огромный, закопченный очаг с древними крюками для
жарки мяса, вырубленная в одной из стен ниша "сырная пещера" (дом
пристроен прямо к скале), винный погреб, колодец с темной, необыкновенно
вкусной водой, небольшой виноградник, белая лошадь, сумеречным призраком
пасущаяся в ореховой роще.
В числе гостей на ферме, кроме меня, была и эта женщина со своей
многострадальной дочерью-подростком лет 14.
Первое впечатление располагало: высокая немолодая красавица рубенсовских
форм с полными яркими губами и очень приятным, журчащим голосом. Эти
губы, однако, служили источником частого гусиного шипения, направленного
в ухо дочке (та выглядела пока еще контурной копией красавицы-матери):
- По-русски отвечай, кому я говорю?!
Девочка заливалась пунцовой краской и старательно выговаривала русские
слова с ощутимым английским акцентом.
Мать работала "аукционером предметов искусства" (так она представилась),
живя "между Москвой и Лондоном" (тоже ее выражение), а дочь с пяти лет
училась в дорогой английской "бординг-скул" (я поняла).
- Самое главное - это наш язык, такого ни у кого нет и не будет! Я ей
сказала - по-английски дома - только через мой труп! А у вас дети есть?
Девочки? Не говорят по-русски? Плохо говорят? Это ваша вина, милочка.
Надо было заставить, кровь из носу. Кровь из носу. Вы даже не сознаете,
как вы ограбили своих детей, обделили, - она прямо расстроилась.
Расстроилась и я.
Что-то в голосе красавицы вдруг заставило Францию исчезнуть перед моим
внутренним взором и столкнуло меня в страшно далекое воспоминание:
институтский субботник, с которого нельзя уйти, речь комсорга...

...Ресторан, куда все мы поехали, был на платформе-острове, посреди
широкой, но полноводной и быстрой реки. В плавнях гнездились серые
цапли, двигавшиеся с грацией прима-балерин.
Приятели всю дорогу рассказывали нам, какой это уникальный ресторан. Его
хозяин ничего не импортирует, там подают только свежайшие продукты,
выращенные в деревнях той же долины.
Дама в молчании наблюдала закатные пейзажи за окном.
- Красота. Но пусто. Вы заметили, как везде пусто. Людей нет. Некому
заселять. А свято место пусто не бывает... Ничего, скоро им тут все
заселят... Они ж не понимают, что придут и заселят. Каждому свое, - изрекла
она таинственный пифийский оракул.
Уровень ресторана во Франции всегда можно определить по виду официантов
и их выражению лиц. В этом ресторане официантов было всего двое. Они не
просто принимали заказы и подавали пищу - у каждого была жаровня для
фламбэ и они священнодействовали в сполохах пламени как жрецы у
жертвенных треножников. Наверняка братья, они напоминали актера Броуди
из фильма "Пианист". Немолодые, сухопарые, полные спокойного
достоинства, любезные без услужливости, они превращались еще и во
вдохновенных трубадуров (мы это подслушали), воспевающих крошечные
деревни в небольших ущельях, откуда им привозили знаменитые сыры; они
исполняли импровизированные поэмы в прозе о специфике трав и пойменных
лугов Луары, где на приволье откармливались до совершенства их утки и
гуси, потом копченые. В этих импровизациях сквозило не что иное, как
гордость за свою землю (не метафорическую, а буквальную), которая
производит такую несравненную еду! О, они были патриотами своей
маленькой долины, эти двое! Об этом мы за столом и заговорили.
Это почему-то вызвало раздражение дамы.
- Я не буду никакой аперитив! Ненавижу аперитивы, эта дурацкая
французская манера предлагать шампанское до еды! - неожиданно резко
сказала красавица.
- Хорошо, если мадам желает что-нибудь другое, вот винная карта...
Девочка - во взгляде молния беспокойства - взглянула на мать.
- Я хочу чаю. Простого чаю. С лимоном. И сахаром. Чай должен быть с
сахаром, - строго сказала мне она.
Нет, голос этой женщины имел странную способность возвращать меня в
прошлое. Мне вспомнился поезд Москва-Воронеж, проводница, дребезжание
подстаканников, тающий в прозрачном стакане рафинад на фоне несущегося
за поездом темнеющего леса...
Официант кивнул: чаю так чаю.
- Что у них тут? - дама развернула меню. - Ни слова по-человечески!
Впрочем, чему удивляться, это же провинция.
Мать сунула меню дочери.
Девочка стала терпеливо переводить названия блюд. Она, оказывается,
прекрасно говорила и по-французски.
Мать вздохнула.
- Сделали культом то, чем набивают живот. Сто двадцать соусов. Столько
суеты, а зачем? Суета сует... когда интеллектуальные искания и искусство
заменяются потребностями брюха... Надо освобождаться от суеты, - строго
приказала она притихнувшим нам.
Риторика дамы скакала от остапобендеровской до библейской и обратно.
- И все эти дурацкие ритуалы - первое, второе, третье. И кто установил
такие порядки? А если я не хочу? Если я хочу одно только блюдо, без
дурацких ритуалов? Если я хочу курицу. Можешь ты мне найти тут просто
курицу, человеческую курицу?!
Девочка, щеки которой превратились по цвету уже в нечто авангардно-пунцовое,
лихорадочно искала матери "человеческую курицу".
Официанты не понимали по-русски и не очень понимали причину нервозности
посетительницы и нашей напряженности за столом:
- Мадам нужно еще время, чтобы выбрать? Возможно, я могу помочь...?
Мадам не обратила на официанта никакого внимания.
Она резко вырвала из рук дочери меню, ткнула куда-то в его чрево:
- Хиар, уан диш, джаст уан, ай уонт джаст уан, андерстанд?
Пунцовая девочка перевела это официанту, чуть не плача.
Тот кивнул и удалился.
Разговор за столом зашел о путешествиях - безопасная тема.
Красавица побывала в таком количестве стран, что это граничило с
невозможным... Начинала она бортпроводницей "Аэрофлота". Она интересно
рассказывала об этом, размешивая ложечкой чай.
Наконец, нам принесли первое блюдо.
Ей - ничего.
- Эй, это еще что такое! Ну-ка спроси, где мой заказ!
Дочка перевела.
- Мадам не заказала первого блюда, сразу главное, а его приготовление
требует дольше. Обычно шеф готовит главное блюдо, пока посетители едят
первое. Я могу предложить вам что-нибудь легкое, пока Вы ждете. Например...
Дочка начала переводить, мать перебила:
- Ай уонт май диш нау!
- Это невозможно, мадам. Каждое блюдо требует определенного времени.
В невозмутимом тоне официанта чувствовался холод лимонного сорбея.
А ее журчащий голос (crescendo) превращался в рев водопада,
- Нет, ну что за кретины! Это официанты или кто? Я плачУ, а они мне
здесь говорят, что возможно, а что невозможно! Скажи ему - одно блюдо и
сейчас, вместе со всеми! Вот она, хваленая свобода и демократия. Они все
равно заставляют нас делать все по-своему! Да в Москве бы я за это...
- Мама, перестань, ты же обесчала! - взмолилась дочь. Она чуть не плакала...
- Не "обесчала", а "обещала", буква щ-щ-щ, учи по-русски, по-человечески
слова произносить, дурищща! (это она добавила полушепотом).
На нас уже оборачивались посетители, неожиданно многочисленные для
такого отдаленного сельского ресторанчика.
Художники по фарфору были смущены, муж подруги заказал еще бутылку
белого вина, чтобы только разрядить обстановку, и стал преувеличенно
громко обсуждать достоинства стиля ар-деко, в котором был оформлен ресторан.
Это неожиданно отвлекло возмущенную даму, она стала рассказывать случаи
из своей аукционной практики, связанные с ар-деко, все более добрея.
Дочка беззвучно плакала, уткнувшись глазами в скатерть.
Настало время главного блюда.
Перед дамой поставили... красивое болотце.
На белой круглой тарелке в невозможно реалистической манере "выполнены"
были кочки из картофеля, и "камыши" и "кувшинки" из овощей, и "ряска" из
зеленого спаржевого мусса, а по центру, потешно, абсолютно готовые
исполнять "танец маленьких лебедей", располагались... лягушачьи лапки.
Дама смотрела на это болотце ошеломленно, потеряв дар родной и любой
другой речи, медленно осознавая, что, вероятно, ткнула в меню куда-то не
туда...
Французский кулинар, наверняка, был не только художником, но и сатириком.
Девочка подняла заплаканные глаза, увидела тарелку матери и впервые за
весь день улыбнулась, а потом весело, заразительно, заливисто захохотала.
За ней засмеялись все, даже за соседними столиками, даже официанты...

Напрягся, чтобы прочесть "многа букофф". Прикольно! Подтвердило утверждение спеца по нашим мозгам, биолога, д.б.н. профессора Савельева С.В. о биологической потребности примата доминировать. Что у дочери в подростковом возрасте будут конфликты с такой матерью - закономерно. Жаль, что дочь не смогла выработать адекватную реакцию. Проблема в том, что дочь этому некому научить. Ну, не хватило у дочери реакции обратиться к официанту:
- Месье, скажите пожалуйста, что заказала мама. Я опасаюсь, что это не то, что она ожидает.
- Мама, ты действительно хочешь после сладкого чая лягушачьи лапки?
Просто захотелось сыграть за дочь.

Заодно вспомнился и анекдот про африканский ресторан
..................................................
Петька, как ты думаешь, что бы нам подали, если бы мы заказали не молоко, а пиво по африкански!

Посмотрите на команду школьников США, победившую команду Китая по математике!

Как однажды пошутил Задорнов:
Когда на международных соревнованиях по боксу тренеры обоих соперников матерятся по русски, я испытываю гордость за нашу страну!

Добрый день, Джеймс!
Рады сообщить вам, что наше издательство планирует напечатать ваш роман. Должны отметить, что вы невероятно талантливы и вас ждет большое будущее в литературе.Однако, есть важное требование. Вы должны изменить пол главного героя. Сейчас очень актуален образ сильной женщины.
С уважением, Л. Саммерс.

——

Добрый день, Линда.
Как вы и просили я изменил пол главного героя. Теперь это женщина. Так же изменил любовную линию. Теперь главного героя, во время экспедиции на северный полюс дома ждет Стивен - верный муж.

Джеймс Мороу.

——

Добрый день, Джеймс.
Прочитали новую версию. Редактор рекомендует изменить еще один эпизод. В седьмой главе, когда замерзающие полярники греются друг об друга в одном спальном мешке. Теперь, когда главный герой женщина, возникает странный сексуальный подтекст, попробуйте что-то сделать с этим.
И еще - в десятой главе полярники все вместе молятся. Религия - достаточно острый вопрос, сделайте так, чтобы они молились разным богам, а не одному.
С уважением, Л. Саммерс.

——

Здравствуйте, Линда.

Я заменил эпизод о котором вы говорили. Теперь полярники молятся не только богу. У каждого своя религия. В том числе вуду и неоязычество. Надеюсь это достаточно обширный список.
Так же я изменил седьмую главу. Теперь полярники греются группами, согласно религиозным соображениям. А героиня вообще отдельно.
Скажите, должна ли она носить паранджу? Ведь один из полярников весьма радикальный исламист.
Джеймс Мороу.

——

Добрый день, Джеймс.

Мы решили публиковать ваш роман в нашем литературном журнале по главам. Это позволит нам вносить правки в еще неопубликованные главы. Мы уже опубликовали первую главу и получили ряд комментариев связанных с тем, что среди полярников нет азиатов и людей с ограниченными возможностями. Пожалуйста, внесите соответствующие правки.
С уважением, Л. Саммерс.

——

Изменил вторую главу. Теперь среди полярников есть представители всех рас и безногий азиат. Его тащат на санках. Надевать ли паранджу на главную героиню?
Джеймс.

——

Добрый день, Джеймс.
Мы получили массу негативных отзывов.
1. Людей с ограниченными возможностями должно быть больше. Дело в том, что когда он один и все его тащат - складывается образ неполноценного человека.
2. Нужны 3 гомосексуалиста.
3. Сделайте главную героиню более бодипозитивной. Паранджу не надевайте.
С уважением, Л. Саммерс.

——

Как вы и просили, внес правки. Теперь с ограниченными способностями все, кроме исламиста и главной героини. Сама героиня теперь донельзя бодипозитивна.
Джеймс.

——

Джеймс, срочно внесите правки. Исламист не должен быть единственным человеком без ограниченных возможностей, это создает ощущение будто он возвышается на фоне остальных, пусть он отморозит ноги. Срочно развивайте любовную линию религиозных гомосексуалистов. Скажу честно публика не в восторге.
Л. Саммерс.

——

Отморозил ноги исламисту, заставил всех гомосексуалистов любить друг-друга и православного вудуиста. Прописал линию спасения редкого белого медведя ценой жизни двух полярников.
Джеймс.

——

Джеймс, к сожалению, мы вынуждены прекратить публикации. Дело не в том, что история о банде сумасшедших, религиозных гомосексуальных инвалидов-полярников прикармливающих медведя своей плотью под командованием двухсоткиллограмовой бабищщи выглядит откровенно странной. Просто сегодня к нам в редакцию пришел глава ассоциации неумеющих читать и сказал, что их чувства оскорбляет ваш роман. Ибо они не могут его прочесть. Теперь вместо вашего романа мы будем публиковать пустые страницы.
Надеюсь на понимание.
С уважением, Линда Саммерс.

——

Слава богу это закончилось!
Джеймс.

——

Добрый день, Джеймс.
Пишу это письмо, чтобы предупредить вас. К нам в редакцию пришла повестка в суд от религиозного общества «Святых Всенаполненных Братьев». Их оскорбляет хтоническая пустота вашего романа и поэтому они намерены добиться вашего ареста. Бегите из страны, Джеймс!

Как человеку приходит в голову положить дуршлаг в ящик со сковородками? Даже вегану понятно, что дуршлаг должен лежать в ящике для кастрюль. Форма, кулинарная преемственность процесса. Интуиция наконец! А давилка для чеснока? Может ли человек с высшим образованием, правом избирать президента и рожать детей положить давилку для чеснока в отделение ящика с разрезной лопаточкой для сыра и маленькой теркой? - Нет! - скажете вы. Ни в коем случае! - А ведь кладут! - отвечу вам я. И кто? - Самые близкие люди.

Я знаю семью у которых на кухне десертные вилочки перемешанны в ящике с обычными. Отец семейства в 90-ые вытащил меня из очень кучерявого замеса. Авторитетный человек. Срок мотал по серьезной статье. А понятия о приличиях нет. Если у такого человека разброд в вилках, что ожидать от других? Я ему прощаю, так как сильно обязан, но это же неприлично.

Ты влюбляешься, женишься, а через 10 лет жена недрогнувшей рукой складирует стеклянные контейнеры для пищи вместе с пластиковыми. Или кладет ложку-нуазетку с чайными ложечками. А у вас уже совместные дети. Имущество. Две собаки. Рыбки. Тараканы. Назад пути нет.

Ставят декантер рядом с чашей для крюшона. Не стесняясь соседством кувшина для сангрии. Хлебный нож развратно валяется на мясных резаках. Я сам это видел в одном доме. Жена филолог, диссертацию написала об образе иннуитов у Хега и Моуэта. Я б таких в правах поражал, а не ученые степени давал.

Трубочки для коктейлей должны лежать вместе с мерной мензуркой, а не валяться между коробкой с пищевым алюминием и пакетиками для завтраков. Лишь последний мудозвон может положить шпиговальную иглу в ящик с картофелечисткой. И только гнида, с полностью атрофировавшимся чувством прекрасного пристроит кулинарный шприц для мяса в отделение, где лежит точилка для ножей.

Я иногда не выдерживаю, и говорю им всем - Вы, что совсем сумасшедшие?!

Мемуары младенца

Олег Батлук

Глава 38. Пионерский Шаолинь

Сейчас вокруг снова спорят о захоронении Ленина.

А мне кажется, главное - похоронить Ленина в самом себе, а все остальное уже не
так важно.

Я похоронил в себе Ленина в восьмом классе средней советской школы.

В школе я сделал головокружительную партийную карьеру.

Я начинал цветоводом. Это не тот, кто водит цветы на прогулку. У нас была не
такая школа. Я следил за цветами в классе. Поливал их, окучивал, рыхлил.
Защищал. Да, приходилось защищать. Одноклассник постоянно поедал мои цветы. Он
сидел у окна, на котором стояли горшки, и жрал герань. Видимо, в его детском
организме не хватало каких-то микроэлементов. Кстати, тот одноклассник потом
пошел работать в прокуратуру. Не знаю, как это связано. Надеюсь, что никак.

Затем я поступательно восходил на партийный олимп звеньевым, старостой,
председателем совета отряда и, наконец, дослужился до члена совета дружины. В те
времена русский язык был менее многозначным, и "член совета дружины" звучало
гордо.

Казалось бы, после члена дальше было некуда, только Брежнев. Но я сумел
подняться еще выше.

Как отличник, председатель и член, я был выдвинут в знаменосцы всея школы.

Мне поручили носить наше знамя. На знамени изображался Ленин и прочие бородатые
харизматики того времени. Фактически я нес на руках самого Ильича - это было
невероятно почетно.

Я носил знамя школы на торжественных линейках и прочих аналогичных сборищах
советской поры, на школьном дворе снаружи и в актовом зале внутри.

"Вынос знамени" представлял собой строго регламентированную театрализованную
постановку.

Мне, как знаменосцу, полагался конвой: передо мной вышагивал направляющий, а за
мной - замыкающий. Сейчас я могу уже ошибаться в терминологии. Одним словом,
один школьник шел впереди и один сзади, чтобы я не убежал, наверное. Втроем,
кортежем, мы вносили знамя на место сборища.

Я прослужил знаменосцем несколько месяцев. Все шло идеально. Пока школьные
функционеры не решили заменить мне кортеж.

Дело в том, что поначалу меня сопровождали исключительно мальчики. Их выбирали
из самых достойных учеников. Но как-то раз на очередной линейке какой-то бонза
из министерства образования, взглянув на нашу процессию, сказал: "А как же
Терешкова?" В те годы с птичьего партийного умели переводить молниеносно.
Реплика начальника означала, что в конвой необходимо добавить девочек.

Так в результате этой сексуальной революции, которая прошла, как и полагается
революции, под руководством партии, в группу знаменосцев добавили девочек. От
души так добавили, чтобы не мелочиться перед глыбой высочайшего указания, сразу
двух. То есть одну девочку впереди меня, а другую позади.

Причем это сделали скоропостижно, прямо накануне очередного торжества. Торжество
проходило в актовом зале школы. Нам даже не дали времени порепетировать в новом
составе. А раньше давали, да. Были репетиции. Фееричные репетиции выноса флага,
тот еще Антонен Арто.

Работали с колес, что называется.

Большой сложности процесс не представлял. Нужно было войти в двери актового
зала, продефилировать по нему метров десять и остановиться по центру. И потом
стоять, стараясь не заснуть от величия всего происходящего. Единственная
трудность во всей процедуре - проход в двери зала. От знаменосца требовалось
немного опустить знамя вниз, чтобы не зацепить высоким древком дверной косяк
сверху. Всего и делов-то, как говорил профессор Хансен в "Осеннем марафоне".

То мероприятие было, как всегда, страшно торжественное, жутко ответственное и,
возможно, даже в чем-то перевыборное. Школьники послушно сунули мытые шеи в
петли красных галстуков и застыли в почетном строю. На торжестве присутствовал
начальственный бонза, тот самый, который потребовал от нас Терешкову.

Мы, группа знаменосцев, вишенка на идеологическом торте, стояли перед закрытыми
дверями у входа в актовый зал, ожидая команды.

Я делал это десятки раз. Я был профи.

И тем не менее мое сердце отчаянно колотилось. От волнения. От волнения школьной
юбки на девочке впереди меня.

Это было то самое наше нововведение - девочки в кортеже. Одна впереди - другая
позади. Обе - старшеклассницы, мне на погибель.

И у той, что впереди, на сквозняке волновалась ткань на юбке. Как желтеющая нива
в стихотворении Лермонтова. А юбка была так коротка. А девочка была так хороша.

Так хороша, что у меня внутри сразу набухли почки. Не те физические, которые
набухают от пива. А те невидимые, набухающие от элексиров покрепче.

Древко знамени хрустело в моих руках. Или это хрустели фаланги пальцев. Я
вцепился в знамя, чтобы меня не унесло вихрем. Вихрем полового созревания,
которое началось у меня именно в тот момент, как я сейчас предполагаю.

Одним словом, если опустить лирику, я не мог оторвать взгляда от той
старшеклассницы передо мной, в частности, от ее юбки. Я даже почувствовал, как
начал сильно косить правым глазом.

И в этот момент нам дали долгожданный сигнал, и двери распахнулись.

Морковка передо мной сделала шаг вперед, а вслед за ней и я, ее красноглазый
кролик.

Конечно, я забыл опустить знамя, проходя через дверной проем...

Мы торжественно вошли в актовый зал под барабанную дробь. Древко зацепилось
сверху за дверной косяк, и знамя рухнуло на девочку сзади.

От неожиданности она упала. Я этого не увидел - лишь услышал за спиной грохот.

Зашибив девочку сзади, знамя легло мне на плечо параллельно полу.

По инерции я прошел еще несколько метров, пока находящийся в стрессе мозг
обрабатывал информацию о звуке грохота.

Наконец, догадавшись обо всем, я экстренно остановился и зачем-то по привычке
исполнил два шага на месте, как делают все кошерные знаменосцы при остановке,
хотя в той ситуации это было определенно лишним и даже немного вызывающим.
Остановившись, я сообразил шикнуть красавице спереди, и она тоже немедленно
застыла на месте как вкопанная.

В таком положении, со знаменем, лежащем на моем плече параллельно полу, я
инстинктивно развернулся на сто восемьдесят градусов, чтобы выяснить судьбу
упавшей девочки...

Дальнейшее напоминало фильмы с Джетом Ли про Шаолинь. В одном из них он
демонстрирует технику работы с шестом. Шест - это мощное боевое оружие, если
умело с ним обращаться. Об этом не понаслышке знают мастера восточных
единоборств и стриптизерши.

Когда я инстинктивно развернулся на сто восемьдесят градусов со знаменем на
плече параллельно полу, я случайным образом исполнил Джета Ли из фильмов про
Шаолинь. Металлической звездой на кончике знамени-шеста со звездой я прицельно
попал красавице в юбке с разворота прямо в голову. Она могла бы избежать своей
участи, бедняжка, если бы не послушалась моего шиканья за своей спиной и
продолжила движение. Своим шипением я словно пригласил ее на казнь...

А во лбу звезда горит - это только для сказочной царевны хорошо. Ясное дело, что
красавица в юбке тоже рухнула как подкошенная.

И вот он, ваш выход, товарищ Гоцман.

Потому как - картина маслом, и лучше уже не скажешь.

Я стоял над бездыханными телами юных амазонок с карающим знаменем наперевес. Ну,
может, и не совсем бездыханными. По правде говоря, какое-то шевеление на полу
подо мной было. Президиум сидел весь красный, в правильной пролетарской палитре,
а партийный бонза - и вовсе багровый: наш перформанс даже отдаленно не напоминал
Терешкову.

Крепкие комсомольцы сгребли нас троих в охапку и вынесли из зала. Директор лично
подхватил выпавшее из моих рук знамя и понес его дальше в светлое будущее, в
конце которого грозно маячил багровый бонза. К директору попытался пристроиться
трудовик, чтобы изобразить хоть какое-то подобие почетного эскорта, но тот его
отогнал. Трудовик был, как всегда, в своем засаленном халате - не лучшая
альтернатива старшеклассницам.

На следующий день меня разжаловали. Лишили всех должностей. Хорошо хоть, что не
подвергли гражданской казни и не стали ломать знамя над моей головой. Видимо,
резонно решили, что от этого знамени уже и так пострадало достаточное количество
черепов. Мне не оставили даже должности цветовода. К тому моменту ее упразднили,
так как прожорливый одноклассник окончательно сжевал все цветы.

Вот тогда я и похоронил в себе Ленина: зачем мне истукан, карающий за чистую
юношескую любовь.

А с девочкой в юбке мы потом дружили.

И даже целовались под лестницей, прикрывшись пионерским галстуком. Моим, потому
что ее на тот момент уже приняли в комсомол. А за комсомольским значком наши
размашистые брежневские поцелуи было не утаить.

- Мы часто слышим, что на Западе люди улыбаются друг другу просто так, и как это чудесно. А в России живут угрюмые, мрачные человеки, не ведающие, что рот – он для того, чтобы непрерывно улыбаться.
- Совершеннейшая правда! Вот со мной на днях… По скользкой дороге слетел в кювет. Стою на обочине, прихожу в себя. Подъезжает мужик: «Трос есть?» Киваю. Подцепил, вытащил. Обматерил, когда я предложил денег. Бросил «Бывай!» и уехал. И все это, знаете ли, угрюмо так, неприветливо, неулыбчиво… Россия, одно слово!