Клуб "Преступление и наказание"

Это очень личное. И ПиН тоже очень личное. Так что, пусть, оно побудет на ПиНе, не в блоге на чёрном.

***

Вот ведь, бывает, зацепится на языке какая-то фраза, огрызок несказанности, и вертится, будто вишенка - ягоду съел, а черенок грызешь задумчиво, рассасывая остатки вкуса. Я хожу по дому, сумрачно спрятав холодные руки под свитер, с мазохистским удовольствием коля бока ледяными пальцами. Старый новый год. Седьмая жертва. Ну жертва не обсуждается, эта лексема вроде кофе по утрам, без жертв тематического рассказа не напишется - а седьмая-то?
Чёрт его знает, он вообще ни разу не седьмой, но в пределах второй десятки хотя бы, я же у него и вовсе полутысячная, интересно, как ведет счет? В календарике отмечает или просто пишет список? Почему седьмая всё же?

- Какое у Вас любимое число?
- Девятнадцать.
Пауза.
- А у Вас?
- Тринадцать и шесть.

Улыбнуться, чуть передернув плечами.

Горите в аду, правила этикета. Горите в аду, вбитые в мою голову бабушкой-преподавательницей (высокий воротник, всегда шляпка) вежливость и холодность. Есть вещи, которые нельзя назвать совпадениями. Числа в их числе.

Седьмая, поет дом трубами и половицами.

- Скажите, что Вы любите меня!
- Я не умею любить.

Колкий мороз, зимняя Москва, винные губы. Скажите.
Мы бродим в словах, как в лесу, блуждаем в трех соснах, ломаем дрова, вырубаем вишневый сад. Скажите. Я ничего от Вас не хочу - Вы спрашивали в апреле, я отвечу Вам в декабре - ничего не хочу по-прежнему. И Вы ничего не хотите. Но скажите, что любите - разрешая себе самому чувствовать - так ли я Вам не нужна, сэр? Вы уверены, что встретите еще аналогичную? Вы уверены, что я - всего лишь барьер, за который надо перешагнуть, а за ним окажутся невиданные страны и новые дивные дивы? Скажите.

- Вы мне нравитесь.

Отвечаю спустя несколько встреч - а я Вас ненавижу. Плачу о Вас.
- Не стоит.
- Не из-за Вас, о Вас.

Почему - седьмая?

Я никогда Вам не признаюсь, что одной из причин моей поездки, большей частью деловой, были Вы. Когда-то, страстно рассказывая мне о древнем морском городе, империи страдания, величия, огня и бессмертия, Вы заставили меня полюбить его - как и Вас, еще не зная.

И сходить с ума потом, думая : Вы проходили здесь, о чем Вы думали? Друг, я размышляла о "Веке Константина Великого", перечитывала эссе Бродского пополам с Шлиманом. О камнях и растениях, куполах и пиратских кладах.

Сначала я скучала по Вам, потом все умерло.

Друг, седьмая жертва!.. Нуар. Падающие стулья, свисающие петли, запетые на цепочку комнаты, догорающие в пепельнице сигареты со следами губной помады. В черно-белых тонах я вижу эти алые следы. Мелькают люди, как в ускоренной съемке, подъезжает поезд, он заберет Вас с платформы.
Посередине этих месяцев Вы приснились мне - со спины, в длинном кресле перед камином Вы беседовали с кем-то невидимым на незнакомом языке. Потом попрощались, оставив меня посреди толпы, поцеловав в лоб, как не делали прежде, почему-то в военной серой форме. "Милая моя девочка, это еще не конец."

Исчезнете, сэр, пожалуйста. Оставьте меня в покое - Вы ненавидите литературизированность, а для меня она единственная отрада в Теме. Оставьте мне мои тягучие сны о море, тусклый свет лампы, планшет и планшетники. Вы такой же - Вы не любите во мне себя.
Пусть это будет конец.
Жертва, да. Я не претендую на роль хищника. Седьмая - результат вычитания. Отрицательный результат.

***

Дайте мне слова, я вставлю их кирпичиками в несущую стену рассказа.
Перечисляете, не думая, первое, что взбредёт в голову: роза, чай, бумага, белый, стрижка.
А?! Последнее не в кассу. Остальное по-блоковски: ревёт ураган, поет океан, мчится мгновенный век, снится блаженный брег....

Это 'Роза и крест'. Вот Вам первая попытка. Я розы не переношу напрочь. Спутник, милый сердцу, замечаете: но розы универсальны.

Вот именно, улыбнулась, не улыбаясь глазами. Вот именно. И поэтому я их терпеть не могу.

- Угадайте, - продолжаю, - что из цветов нравится мне?

- Дикие огромные ромашки? Яркие такие? - смеётесь.

Запинаюсь. Я их любила в 14-16(а мы играем как раз в тот период) - и сложно вообще, знаете ли, угадать

Но сейчас нет.

- Угадайте!- через плечо на прощанье.

(И, знаете ли, важно последнее слово.)

Стрижка... В первый из всех последних лет, о внутренней борьбе и подростковом максимализме, я отращиваю волосы - они струятся до лопаток, падают локонами на обнаженную спину.

Волосы - защита, когда не можется не краснеть. А краснеть приходится слишком часто.

...дорогой неожиданно друг, называю Вас другом - потому что как иначе? Потому что кто Вы мне иначе? Я подберу нужные определения, все в порядке со словарным запасом, но Вы не он. Не вот то, что хочется сказать в минуты развязно-циничных откровений с близкой подругой. Помните?

Слова повисали в воздухе. Пространстве. Огромными дождевыми каплями. Водой в космическом корабле - пузырьками, которые надо ловить ртом, а они ускользают из губ. Дуновением дыхания мы толкали их навстречу друг другу, в глупой игре на выбывание, только я не игрок, в отличие от Вас.

Не игрок - и слава Богу, слава всем римским богам, потому что, иначе, я начала бы с плана ставок, скрупулёзно записанного на листке бумаги (- у Вас, юная леди, почерк человека, всю жизнь проведшего за клавиатурой. - Что, сэр, ощутили нашу разницу в возрасте?). Я бы пыталась следовать плану, и ничего не получалось - мне нечего больше дать Вам, кроме своей души.

И эту ставку я (бы) потеряла в первые месяцы.

Занавешиваюсь неподстриженными волосами, розовею, столкнувшись с вашим взглядом, белею как бумага, в часы долгих разлук, когда жду единственной фразы все разлуки, и не получаю, потому что для слова нужно явление, слово лишь знак, нельзя изъявить что-либо словом, не имея факта.
И я, о боги, боги мои, этого факта, явления, сущности, каркаса всей жизни, не могу изъявить за Вас. Не могу за Вас...

Вы сердитесь на мой холод, пьете горячий чай. Смотрите на покрытый дождевой паутиной город - капли шариками несказанных слов скатываются по стеклу.

" - Я хотел бы, что бы Вы меня полюбили. Меня. Настоящего.
-Вам это не понравится. Вам это не нужно."

Барабаните пальцами по столу.
Ставки сделаны, ставок больше нет.

- Скажите, юная леди.
- Я больше не буду, сэр!

***

Слова на сегодня, - необходимость развить мысль была отрадно подкреплена толстым деревянным спанком. (я до сих пор чувствую себя неудобно, ерзая на лекционной скамье. Корите себя, сэр, - Вы лишаете меня внимания к светочу знаний, зато заставляете помните о Вас каждую крохотную секунду, миллисекунду, ох!) Так вот: тренч, бетон, часы, шорох, щелчок.

Когда хочется воскресить в памяти особенно приятное, то почему-то представляется два: первое - как я торопилась к Вам на первый же наш кофе. (Вам не говорила, лишнее - но как же нервничала! Мы обсуждали особенности перевода топонимов, учитывая специфику искусственных толкиновских языков, и вот должны встретиться, я страшно опаздывала (ну, как водится), бежала, и полосатый мой красный шарф летел вслед по воздуху.

- Вам нужно повернуть на проспект, я в синем пальто и красном шарфе.
- Я тоже в синем пальто и красном шарфе, одну минуту!

...Дорогой сэр, но о кофе ли я, если там было высокое мартовское холодное небо, испещренное солнечными лучами. В тот день, первый за много мертвых зимних дней, - я ожила. Что-то случилось вдруг за разговор наспех ни о чем и о многом - оба через насмешки доказывают, какие они интересные. Вы мне написали сразу после - я не хотел расставаться .

Вы! - и не хотели.

А второй вот уже почти по заданной теме. Видясь почти каждый день ( Вас это выводило из себя, - непривыкшего, непонимающего, что происходит) - мы расстались на две недели. Редкая переписка не в счёт. За эти две недели случилась наконец весна.

И я думала - Вы приедете в московскую весну. Вы ворветесь в апрель, и я Вас встречу. Ужасно хотелось - встретить.

В этой весне я поднималась из подземки, уже с утра зная, что Вы прилетите. (с самого начала, я знала каждый день и час наших встреч.) Я поднималась вся в черном - от очков, до высоких ботильонов, почти забыв, как Вы выглядите - что толку об этом знать, мы ведь говорим, а не смотрим! Но Вы стояли против солнца, загородив его, и...

Вы были в тренчкоте, или тренче, предпочитаю британский вариант, я могла слышать шорох апрельского ветра, выносящего из моей головы все мысли.

В среде фикрайтеров популярна тема взрослых героев Хроник Нарнии, Вы, дорогой сэр, как есть - версия короля Питера Великолепного. Золото солнца, холод северных морей. Мы стояли напротив друг друга, я смотрела на это солнце, которое будет моим от и до, от привычки никогда не брать меня за руку, только на переходе, до смеха, пробегающего по моим венам - быстрой, опьяневшей кровью. Простите, обычно я гораздо красивее, но солнце в тот миг заставило меня сощуриться изо всех сил.

Шли часы, песчинки мировой истории, тянулись секунды- спустя годы я буду цедить каждую как вино. По капле выдавливая из себя сентиментальность: Вы всегда в моей памяти "Вы", не абстрактный ОН. К Вам обращаюсь напрямую, в Вас вижу человека и собеседника, не какого-то там "его".

А что потом... У Вас бетон и околобетонистое настроение, у меня синтаксисы и прогоны спектаклей, сыгранных внутренними тараканами.

Я все хотела Вам сказать... подбирала слова - и не слышала, будто вода шумит, шумит, шумит.

Солнечный луч сквозь пелену мороси прорезает небесное пространство. Ни о чем не думая - в смысле не замышляя - ничего не говоря, медленно, в такт Вашим шагам навстречу, в такт щелчков секундомера, ...

Или не так.

Пока Вы говорите по телефону, отвернувшись к окну, а я смотрю в зеркало, напротив Вас, ...

Или ещё.

Когда шумит вода в ванной, хлещет апрельский потеплевший дождь, ничего не услышать, ...

И я, зная, что Вы не услышите меня в городской шумной сутолоке, сквозь телефон, через стену, ...

Закрывая Ваши глаза ладонями, чтобы не прочли по губам,

Размеренно и четко, стараясь сама запомнить,

Говорю:

- ...
- Их всего три.

Пауза.

- Не надо больше. Пожалуйста.

Душераздирающе .

***

Меловой да соляной
Твой Славянск родной,
Надоело быть одной -
Посиди со мной...

Стол накрыт на шестерых,
Розы да хрусталь,
А среди гостей моих
Горе да печаль.

И со мною мой отец,
И со мною брат.
Час проходит. Наконец
У дверей стучат.

Как двенадцать лет назад,
Холодна рука
И немодные шумят
Синие шелка.

И вино звенит из тьмы,
И поет стекло:
“Как тебя любили мы,
Сколько лет прошло!”

Улыбнется мне отец,
Брат нальет вина,
Даст мне руку без колец,
Скажет мне она:

— Каблучки мои в пыли,
Выцвела коса,
И поют из-под земли
Наши голоса.

1940 А.Тарковский

Это стихотворение посвящено либо первой любви - Марии Густавовне Фальц. Они расстались, когда будущему поэту было 14 лет. И стихотворение "Первые свидания" посвящено этой женщине (ей было что-то около 25 ко времени этих свиданий). Понятно, что пожениться они не могли, она вышла замуж, Тарковский издали интересовался ее судьбой. Умерла она рано, а он оплакивал ее почти всю жизнь, во многих стихах с упоминанием имени Мария, что было причиной грусти его первой жены, которую тоже звали Марией. В 1940г Тарковский жил в Чечено-Ингушетии, уже со второй женой. Он был известен как переводчик стихов, хотя говорил, что стихи писал с детства, ничего своего не пытался публиковать. В том же 40-м Цветаева пишет ему: "Милый тов. Т. (...) Ваш перевод - прелесть. Что вы можете - сами? Потому что за другого вы можете - все. Найдите (полюбите) - слова у вас будут...." Письмо не отправлено. Цветаева - жена "врага народа", знакомые, завидев ее на улице, переходят на другую сторону.

***

Всё повторяю первый стих
И всё переправляю слово:
— «Я стол накрыл на шестерых»...
Ты одного забыл — седьмого.

Невесело вам вшестером.
На лицах — дождевые струи...
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть — седьмую...

Невесело твоим гостям,
Бездействует графин хрустальный.
Печально — им, печален — сам,
Непозванная — всех печальней.

Невесело и несветло.
Ах! не едите и не пьете.
— Как мог ты позабыть число?
Как мог ты ошибиться в счете?

Как мог, как смел ты не понять,
Что шестеро (два брата, третий —
Ты сам — с женой, отец и мать)
Есть семеро — раз я̀ на свете!

Ты стол накрыл на шестерых,
Но шестерыми мир не вымер.
Чем пугалом среди живых —
Быть призраком хочу — с твоими,

(Своими)...

Робкая как вор,
О — ни души не задевая! —
За непоставленный прибор
Сажусь незваная, седьмая.

Раз! — опрокинула стакан!
И всё что жаждало пролиться —
Вся соль из глаз, вся кровь из ран —
Со скатерти — на половицы.

И — гроба нет! Разлуки — нет!
Стол расколдован, дом разбужен.
Как смерть — на свадебный обед,
Я — жизнь, пришедшая на ужин.

...Никто: не брат, не сын, не муж,
Не друг — и всё же повторяю:
— Ты, стол накрывший на шесть — душ,
Меня не посадивший — с краю.

1941 М.Цветаева

Считается, что о существовании этого стихотворения Тарковский не знает. Кто-то оставил воспоминание о том, что после их встреч в 40-м, когда он слушал ее с почтением, как ученик, весной 41-го он не поздоровался с ней. Кто-то интерпретирует сие, что он не хотел ее любви, что он не любит, когда его любят, что он любит сам любить. А, мб, проблем, так как на руках у него, помимо жены, было двое своих детей, да еще приемная дочь, да старенькая мать; их надо было кормить. Тем не менее, тогда же он пишет:

Все, все связалось, даже воздух самый
Вокруг тебя - до самых звезд твоих -
И поясок, и каждый твой упрямый
Упругий шаг и угловатый стих.

Ты, не отпущенная на поруки,
Вольна гореть и расточать вольна,
Подумай только: не было разлуки,
Смыкаются, как воды, времена.

На радость руку! На печаль, на годы,
Но только бы ты не ушла опять.
Тебе подвластны гибельные воды,
Не надо снова их разъединять.

В 41-м эвакуация в Чистополь. Цветаева и Тарковский с семьей должны были поехать туда одновременно. Но Тарковский отправляет туда жену с приемной дочерью, сам будет там лишь осенью. О смерти Цветаевой он узнает в Москве.

Далее:

Зову - не отзывается, крепко спит Марина,
Елабуга, Елабуга, кладбищенская глина...
1941 г

Марина стирает белье.
В гордыне шипучую пену
Рабочие руки ее
Швыряют на голую стену...
1963 г

Как я боюсь тебя забыть
И променять в одно мгновенье
Прямую фосфорную нить
На удвоенье, утроенье
Рифм - и в твоем стихотворенье
Тебя опять похоронить".
1963 г

О чем вы пишите, Chanterelle, в этом рассказе? Сами вы не расшифруете и никто этого не сделает. Но пусть будет, конечно, вы это заслужили.

Знаете, Цветаева в своей прозе (и иногда в стихах) каждому, кого она любила (платонически) по сути ставила памятники. Романтизм Героя трактует очень часто инфернально. Вам, напротив, хочется то дидактики, то фейерии. Но памятников вы притом не ставите.

К вопросу о дидактике...

Быть мальчиком твоим светлоголовым —
О, через все века!
За пыльным пурпуром твоим брести в суровом
Плаще ученика.
Угадывать сквозь всю людскую гущу
Твой вздох животворящ,
Душой, дыханием твоим живущий,
Как дуновеньем — плащ.

Победоноснее царя Давида
Чернь раздвигать плечом,
От всех обид, от всей земной обиды
Укрыть тебя плащом.
Быть между спящими учениками
Тем, кто во сне не спит.
При первом чернью занесенном камне —
Уже не плащ, а щит.

О, этот стих не самовольно прерван —
Нож чересчур остер —
И дерзновенно усмехнувшись — первым
Взойти на твой костер.

это Цветаева, конечно

Очень хорошо. У меня другая ассоциация - надеюсь, гештальт поймет и простит:

_________________
мыслящий тростник

_________________
мыслящий тростник

_________________
мыслящий тростник

_________________
мыслящий тростник

Chanterelle, спасибо!
А что мне больше всего в этом произведении понравилось, не скажу.