Клуб "Преступление и наказание"

Идеальная женщина - Маргарита.

Сама не писала, не частила - тихо приносила чай, легко идя своими стройными ногами с сухими щиколотками - о, эти щиколотки, воспеваемые не одним поколением символистов! Да, присаживалась рядом на корточки, подставляла кудрявую голову под ладонь, ластилась кошкой - молчала, молчала, молчала. Когда говорила - только приятное. Гений, Мастер, Творец, умница...снова - Мастер. Он трогал ее, мял, отвлекался на полчаса, и снова возвращался к работе, и снова она затихала, словно причудились все ее стоны и крики, словно не было их никогда - только этот перестук легких ступней по дощатому полу.

Милостивые государи, теперь я разгадала вас всех, теперь только я поняла, чего вы хотите от женщины - тишины. Боже, как мало, Боже, как много! Ти-ши-ны. Ну греметь посудой можно изредка на кухне - надо же и гениям питаться, да-с! И жаркий шепот трелью соловья на накрахмаленных простынях непременно. А в остальное время - молчи, будь добра, а если скажешь - так только приятное, если скажешь - только то, чему сам учил, разве нужно мне твое мнение, нужны мне твои мысли, куколка, сладенькая, молчи, молчи, молчи - закрывают ладонью рот, обрывают речь сухим "пора", и замолкаешь уже сама - растерянно, изумленно...

Я была глупа, я была слишком юна, мне было 19, и 20, и 21 - и я все говорила, писала, творила сама. Он - Мастер - как-то в приступе честности, сказал мне, уставившись в потолок спальни: "Ты талантливее, чем я . Ты в свои 19 пишешь, не сидя за справочниками, то, как я, наверное, в свои 40 не могу писать". Я гордилась, дура, а надо было - сбежать еще тогда. Он мне этого не простил потом - причем здесь другие причины развода. И другие не простили, и другие отвернулись, дура, дура - это шаги мои были слишком незаметны, а слова врывались в уши звоном противного утреннего горна, и встречали меня как то утро - раздраженно и зло.

- Ты идеальная любовница, знаешь?

- О, да. При том еще, что я не собираюсь досаждать тебе тоннами писем и звонков, признаваться в любви, влезать в твою жизнь...

- Это не так уж плохо...

- Это плохо, поверь.

Тебе легко говорить, радость моя сероглазая. У тебя невеста, и планы об общем с ней доме где-нибудь на Балканах, ты можешь позволить себе отказаться от очередного тельца, как бы тельце это ни было идеально - а я не так уж и не - у меня бока, слишком большая грудь и неумение улыбаться. Да, ты можешь себе позволить - а я не. Потому что я-то как раз пишу, потому что вою в этой идеальной тишине, где никто не выкричит меня в окно - вою, вою, вою забытой, забитой, стерилизованной сукой, и никто ко мне не придет, и никто меня не пожалеет. Боже, как много это значит - умение улыбаться, Боже, как много - умение молчать.

Идеальная женщина - Маргарита. Гениальный писатель - Булгаков. "А прогнать меня ты уже не сумеешь, беречь твой сон буду я". Маргарита не писала, Маргарита не страдала, Маргарита не ходила тенью в ногу с сотней других теней в лечебнице. Вот только не надо про страдания! Каждой хочется быть ведьмой при сотне вышколенных сатанинских слуг. Ну голая - зато в диадеме, ну несколько часов приема - зато под музыку короля вальсов. Но Мастер, конечно, тебя заслужил....

И была бы я той красавицей маргаритовского типажа - может, и мне простили бы эти руки, что так жаждут писать, помимо ласки? Может, и мне простили бы этот рот, который умеет еще и говорить, а не только целовать?

Но я не красавица, не Маргарита, не невеста, не любимая.

Любящая.

Я приношу чай, аккуратно переступая по дощатым половицам, он гладит меня по голове - отстраненно, не отвлекай; я ляпаю, глядя в экран: "Послушай, но где же ссылка на первоисточник, и потом, не стоит ли посмотреть публикации за прошлый год?"

Вижу, как изумленно у него поднимаются брови, и быстро добавляю: ой, извини, я такая глупая. Это гениально, что ты пишешь, гениально!

Потом просыпаюсь, начинаю выть, и затихаю заново под самое утро.

Мне снится рассвет, блеск первых лучей, каменный мшистый мостик, венецианское окно и вьющийся виноград.

И кто-то говорит мне :...Беречь твой покой буду я.

Я, конечно, тот еще критик, но скажу вот что (в пространстве великого произведения классика). Мастер - это ребенок, Шантрель. Он талантлив, но бесконечно уязвим, не приспособлен к миру, как выброшенная на берег рыба. Он живет не в мир, как обычные люди, а живет в себя. И жить без внешних опор он не способен, поэтому и оказывается вначале в психиатрической лечебнице, а потом в дарованном ему Забвении.

Он олицетворяет философское мужское начало - это разум. Вектор, мысль.

Маргарита, напротив, олицетворяет женское начало - саму суть энергии (уж простите за банальщину). Она - квинтессенция силы, и для Мастера и для Булгакова - архетипичный образ матери, Богини. Союз мужского начала и женского рождает в итоге Творение.

Как бы сказать проще - пока он пишет, она держит его сердце в руках. Это называется любовь. И любовь, эта, Шантрель, обладает такой силой, что ее признает сам Сатана. Против таких союзов бессильно время и обстоятельства.

Все остальное глубоко вторично - и вышколенные (чужие) слуги и, уж тем более, ноги.

Voyage, voyage!
Plus loin que la nuit et le jour,
Voyage
Dans l'espace inou; de l'amour.
Voyage, voyage
Sur l'eau sacr;e d'un fleuve indien,
Voyage
Et jamais ne revient...

(Desireless, "Voyage, voyage")

Кто-нибудь, заберите рептилию, я же об нее скоро убьюсь в темноте. Ну неужели совсем бесхозная? Ау, люди?

рада бы, но не могу, меня просили не мешаться у мадмаузель под ногами)

Не знаю чем помочь. Ты меня видела. С его порогом боли это закончится катастрофой. Тут мама нужна.

Если ближе к тексту, то с пьедестала прозвучало следующее:

Электра, умерьте пыл критика, мне, в отличии от Butterfly, не нужно объяснять, что мои тексты хороши.

Милая Шантрель, найти я ничего, увы, не могу, дискуссия эта уничтожена, как понимаю, по вашей просьбе. Могу только по памяти вкратце уточнить, что я пыталась у вас выяснить, что означает ваша угроза уйти в аскезу в смысле литературного направления. Вы сказали, что имеете в виду некий суперреализм и связываете это с О'Нилом. На это я вам ответила, что не вижу разницы между таким реализмом и романтикой и в этой связи выразила пожелание не торопиться ни в какую аскезу. Поскольку разговор этот происходил на фоне вашей словесной потасовки с Butterfly, в ходе которой вы защищали то, что вами уже написано (критика Butterfly вся в ее "Иршелаиме" и по сути, идейно совпадает с критикой come-about), к своему пожеланию не торопиться в эту самую аскезу, я присовокупила пожелание оставаться на ваших сегодняшних позициях. Вы вдруг заявили, что оставаться на этих самых позициях не желаете и в моей критике-поддержке не нуждаетесь (см. просьбу умерить пыл). Я так поняла, что вы все сказанное мною восприняли как еще бОльшую критику, чем у Butterfly, возможно - критику на опережение (в связи с тем, что я не вижу различий между суперреализмом и романтизмом, к которому вы близки сегодня), хотя, что именно вы подумали, вам, разумеется, виднее. Понимаю, что это все внутри очень непросто (поиски себя), эмоции через край, разговора за рамками сплошных эмоций может не получиться (пока) - просто умываю руки.