Клуб "Преступление и наказание"

И да, в прододлжении темы всякого разного черного зверья - это, конечно, вот это, Бродский - https://www.stihi.ru/diary/de_brunes/2016-02-12

из сетевой лирики:

Мне приснился зверь из Жеводана,
С пастью наподобье чемодана.
Был он весь хтонический и жуткий
С юною пастушкою в желудке...

_________________
мыслящий тростник

***
Меня словно выкидывает из водоворота этих пленительных глаз. Прихожу в себя.
Волк все еще сидит на мне, а я обнимаю хищника за шею .
Черт, ну как же тяжело дышать!
Будто услышав мои мысли, зверь спрыгивает с меня и устало, словно израненное животное, семенит к выходу из гостиной.
- Подожди!
Я подскакиваю.
Взгляд – как резкий удар плети. Злой, запрещающий, предостерегающий.
Я сажусь обратно. За окном совсем уже ночь. Или очень поздний вечер. Беру бутылку с водой. Пью. А потом жадно, с каким-то чисто наркоманским кайфом затягиваюсь сигаретой. Потрясающий эффект – Marlboro на голодный желудок!
- Если тебе сейчас станет плохо – потом не говори, что я к этому имею хоть какое-то отношение!
Я резко вздрагиваю и роняю сигарету на пол. Ну хоть наступил и растер, чисто на рефлексе.
Ольга выглядела просто потрясающе. Элегантная прическа, почти незаметный макияж, короткая кожаная юбка и черная водолазка без рукавов.
Это не та растерянная девчонка с трассы и не простушка из номера! Ольга двигалась с вальяжностью сильного, грациозного хищника. Смелый, смеющийся прищур. Хрипловатый, совсем не от отчаянья или страха голос.
- Спасибо, что пришел и остался.
С ответом я немного замешкался, а потом он уже и не понадобился.
Ольга прижалась ко мне упругим, крепкий телом. Ее губы были теплыми, мягкими, очень нежными. А поцелуй долгим…
Острый голод и ненасытная страсть. Часы - как опадающие листья с уснувших деревьев тихого сада. Мы угомонились только за полчаса до рассвета. И уже ничего не волновало: ни полукруги укусов на плечах, ни темные следы поцелуев на шее, ни расчерченная ровными, параллельными полосами спина.
Время, словно вор, забрав у нас все самое лучшее торопливо убегает из дома.
- И так все это длится уже второе столетие: ночью девушка, днем волк? Но есть же выход?! Его не может не быть, выход есть всегда!
- Мне уже почти не нужна кровь. Я могу питаться энергией. Но если нет энергии, то я начинаю задыхаться. А потом срываюсь, насыщаюсь, затихаю, просыпаюсь от голода и все заново.
- Ты поэтому заманиваешь в свой дом…
- Секс, боль и страх. Я могу жить на этом.
- В современном мире вообще почти все на том поставлено! Раздобыть коктейль таких эмоций не проблема.
Злой, почти разочарованный взгляд усталой, зрелой женщины. Всего на секунду. А потом короткий вздох и простые искренние слезы девчонки, которой почти полтора века семнадцать лет.
- Я… не могу так просто… с любым.
Горячий, темный, тягуче-сладкий, как глинтвейн стыд, заливал ее щеки и шел ей просто невероятно. Она опустила глаза и на кончиках ее ресниц задрожали капли подтаявшего января.
- Ты же… такой, да?
- Какой такой?
- Ты – такой же как я! Такой, какой меня сделали, ты тоже Хищник! Я это чувствую, но ты сильнее. Запри меня тут. Я не могу это сделать сама, мне не хватает смелости и силы воли. Закрой меня в этом доме. Его все равно не найти, если дом не захочет того сам. Тебе нужно просто вставить ключ в замок ворот с внутренней стороны, выйти и захлопнуть калитку. И все. Эта усадьба провалится в другие слои бытия. Меня тут никто не найдет, я не смогу покинуть пределы сада. Когда иссякнет энергия – я умру. И стану свободной. Закрой меня!
Я вспоминаю слова Даниеля, перед обрядом: «А может… закрыть вас в клетке, обрекая на медленную, жестокую и очень мучительную, как от жажды, смерть. Безумие, Ольга, и смерть.»
- Я никогда не сделаю этого!
- Сделай! Ты сможешь!
- Совсем охренела?! Закрыть тебя, улететь домой и знать, что ты мечешься тут в голодной ярости по саду, стонешь, изнывая без подпитки и сходишь с ума, потеряв надежду? Нет. Я оставлю ключ на столе. Живи. Если надо – убивай. Я тебе не судья. Тем более, что те трупы – не лучшие представители человечества. Ты не виновата, что тебя такой сделали. С этим нужно жить.
- Я не хочу так жить, не хочу! Или дай мне то, чего я так хочу. Дай!
Не знаю, употребляют ли оборотни наркотики, но ее взгляд и крик были безумными, требующими, умоляющими, выпрашивающими, словно нищий, те крохи, которые так необходимы.
- Пожалуйста, помоги мне, - ее шепот был… сладким.
Нагибаюсь к валяющимся у дивана брюкам, вытягиваю из петель ремень. Встаю в полный рост.
Никакой радости, подъема, предвкушения. Какое-то тяжелое чувство долга, желание помочь. И что-то такое еще… что я пока не осознаю до конца, а разобраться – мне не хватает времени.
Ольга приподнимается, встает на колени посреди дивана, прижимается грудью к мягкой спинке.
Секс, боль и страх.
Что ж, я постараюсь, чтобы тебе этого хватило на долго!
Смотрю на идеально прогнутую поясницу, словно вылепленные искусным скульптором ягодицы. Поднимаю руку и со всей силы опускаю ремень на белую, красивую спину. От неожиданности Ольга дергается и с удивлением оглядывается назад. За что получает еще один сильный удар по плечам. Больше она не оглядывалась. Сложив руки перед собой, Ольга наклонилась к спинке дивана, закусив свои пальцы, изогнув спину, покорно подставляя свое тело под ремень, дающий ей боль и страх. Свою боль, свой страх, которые сейчас не нужно выжимать из кого-то.
Ты все же просчитался, Даниель! Она сохранила свой разум, совесть и мораль. И сполна рассчитывается все эти годы, за твою ошибку!
Я не считаю удары. Не стараюсь класть их ровно и красиво. Она не моя нижняя, которая любит смотреть на следы после порки.
С оттяжкой, на раз-два, я перекрещиваю полосы на ее спине. И еще. И еще. То ли женский плач, то ли волчий вой. Низкое грудное контральто вибрирует, как зарождающий хищный рык.
Шаг в сторону, встаю с боку. И наотмашь, без снисхождения вытягиваю ее по ягодицам. Ольга визжит, пытается присесть, получает удар по ступням и со стоном выпрямляется, крепче вжимая свое тонкое тело в спинку дивана. Она трется животом об обивку, кричит при особенно сильных и болезненных ударах. Иногда выворачивается так, что встает ко мне, то животом, то спиной. Но мне не приходится приказывать ей вернуться в позу. Она сама принимает нужное положение, как только получается справиться с болью.
Я не знаю, сколько это продолжалась. Судить можно только по потемневшим полосам, покрывавшим все тело и многочисленным, от ребер до бедра захлестов. Наконец Ольга соскользнула со спинки, свернулась клубком на диване, вжав лицо в колени. Я вытянул ее еще несколько раз по пропечатавшемуся сквозь кожу позвоночнику и отбросил ремень.
Она тихо плакала от боли, глотая слезы, иногда всхлипывая. Трогательно, как девочка.
Сердце сжалось.
Я присел на диван, коснулся ее плеч, мягко потянул на себя. Она поддалась. Я обнимал ее, ласково гладил по голове, а она плакала на моем плече. Как человек. Не Хищник.

***
25 января 2019 года
пятница 23:00, вечер

«Он приказал мне жить. Сказал, что это единственное, чего бы ему очень сильно хотелось – чтобы я жила и была свободной.
Он оставил ключ на столе, отказавшись запереть ворота и не попросив разрешения забрать ключ с собой. Я не ошиблась. Он Хищник. Он такой же, как и я. Его тоже таким сделали. Просто другим обрядом, другим ритуалом, другим тотемом. Это не важно.
Главное, что ту гонку на трассе он проиграл. И уже никогда не сможет изменить… ничего.
Просто ждать».

- Ок, парни, принимайте авто, спасибо за сервис. Прощай, Россия!
Я кидаю ключи веселым ребяткам из аutomobile leasing, беру с сиденья свою сумку и вхожу в здание международного аэропорта.
Все. Я доехал спокойно, без приключений.
Что чувствую? Невероятную тоску!
Я так и не смог закрыть усадьбу на замок, освободив округу от Хищника. Кто я такой, чтобы убивать ее?
Держать на привязи? Секс, боль и страх? Я не хочу! Это должно быть не так.
Это было не так с той, у которой глаза, как янтарь и орех, поздней осенью.
И все не так, как с той, у которой короткая черная стрижка и челка.
И с Ольгой… все тоже не так. А как по другому – я не знаю.
От всего этого бардака в душе я хмурился и нервно стучал пальцами по карману куртки.
- Простите, это ваша сумка?
- Да, моя, а в чем дело?
- А что у вас в переднем кармане сумки?
Я зависаю на пару секунд, а потом недоуменно пожимаю плечами.
- Не знаю, не помню. А что там?
Мою сумку снимают с ленты сканера. Я чувствую какую-то тревогу. Она понемногу накатывает, как тяжелая, темная волна. Охрана аэропорта неторопливо, стараясь не привлекать к ситуации лишнего внимания, словно случайно, подходит к месту досмотра.
- Откройте этот карман, пожалуйста.
Я распахиваю молнию, сам, своей рукой лезу в нутро сумки.
Достаю ключ. Маленький, витой, девчачий.
- Вы внесли данное ювелирное изделие в декларацию?
- Что?!
Я ошарашенно смотрю на девушку, проверявшую сумку, потом обвожу взглядом охрану и подтянувшихся ребят из полиции. Они ответили хмурыми, напряженными взглядами, предвидя серьезный конфликт.
Я беру себя в руки.
- Простите, не понимаю, вы хотите сказать, что это дорогая вещь?
- Да, конечно. Это же старинная драгоценность … разве нет? Или подделка?
Я не знаю, что сказать. Я просто в ступоре!
- Вы можете объяснить откуда у вас это украшение?
Я все еще не нахожу слов, чтобы объяснить все, что со мной произошло после последнего задержания.
- Но это ваш ключ?
- Да.
- Он внесен в декларацию?
- Нет.
- Мы вынуждены снять вас с рейса, до выяснения обстоятельств.
Я начинаю хохотать, как безумный.
Полиция переглядывается и плотнее пододвигается к стойке, на которой лежит моя сумка.
Я просчитываю самые разные варианты развития событий, прикидываю свои шансы…
А, к черту все!
- Давайте только без наручников парни, ок?
Полицейские расслабляются, согласно кивают.
Один берет мою сумку, второй протягивает руку:
- Можно ваши документы?
- Да, конечно. Хотя… стоп!
Я достаю из паспорта билет. Мну его, а потом, порвав, выкидываю в ближайшую мусорку.
- Держите, лейтенант!
Час на звонки, выяснение каких-то вопросов, заполнение бумаг.
Мой борт, на который я снова не попал, привычно и равнодушно набирает высоту, поднимаясь в темное небо, уходя в сторону моего света, тепла и незыблемого домашнего уюта.
Наконец меня ведут к полицейской машине, и мы возвращаемся в Питер.
- Да вы только не переживайте, если выяснится, что не раритет какой-нибудь и не дорогое ювелирное украшение – вам все вернут.
- Ничуть не сомневаюсь.
Я не хочу ни с кем разговаривать. Зачем? Я все равно знаю и понимаю, что происходит. К чему это все, и, к сожалению – чем закончится.
Холодная питерская ночь клубится над трассой серым туманом и смотрит сверху, сверкая мелкими блестяшками.
Полицейский форд несется по трассе, пользуясь приоритетом, торопясь как можно скорее добраться до города.
Я чувствую хищный интерес тумана к нашей машине, он вьется, пока еще где-то на уровне бампера, но уже понемногу поднимается, стремясь разлиться по лобовому стеклу.
«Не надо», - мысленно прошу я. – «Все хорошо. Я сам приеду».
«Как ты понял?»
«Слепая зона. Она не отражается в зеркале. Но я ее чувствую. Всегда.»

Душераздирающе, Arthur. Финал, особенно.

Здесь, Холмс, у вас такой вид, словно в вас целятся из винтовки. Но у меня нет оружия. Честное крокодильское.

Не ту вы мне статью шьете, товарищ оперуполномоченный. Нет у меня хищных интересов, это ирония все.

Черт! Действительно душераздирающе! Выход есть всегда?! Ну раз ты, Хищница, можешь выходить за ограду, мотай на ближайшую войну, и будет тебе неограниченное количество страха, боли, ужаса, секса! А еще и море слухов, рассказов, легенд и прочего.

Спасибо, Артур, ещё раз.

Удивительно. Я думал, это замах на долгое повествование. А кончилось одним эпизодом, но никакого ощущения скомканности нет, композиция выдержана и всё логично. Логично в том смысле, в каком это возможно в произведениях подобного жанра: тут логика может быть только внутренняя - правила игры определяет автор.

Здорово. И Тема абсолютно на месте.