Клуб "Преступление и наказание"

Дни конца сентября в Крыму - странные, долгие... Песок серый, неприятно-холодный, изредка проглянет солнце, осветит его до белизны да заставит сверкать серебром муть водной глади. Я бродила у берега, топила в студеном море потрепанные летом сандалии, безуспешно куталась от ветра в свитер. Дрожь, неприкаянность - вот и все, что сопровождало меня на пути из одного конца пляжа в другой.

Иногда становилось теплее. Тогда из окрестных гостиниц тоненькой струйкой просачивались на пляж отдыхающие. Почти все нездоровые, кашляющие, надеющиеся подлечиться морским воздухом.

От ветра закрывались плотными тентами, строили баррикады из деревянных лежанок.
Как-то случайно, загорая в таком убежище, я обронила часы в щель между панелями. Пришлось возвращаться, долго рыться в песке. Часы пережили со мной - что только не пережили! И терять их так глупо не хотелось.

Высокий человек в светлых брюках и синем поло подошел ко мне и молча начал переворачивать лежанки, помогая в поисках. Часы не нашлись, и мы разговорились на обратном пути к гостинице. Я не шла сначала на контакт - ясно, что человеку немыслимо скучно, а молоденькое смазливое личико по наблюдениям у меня одной из всех женщин поблизости. Но постепенно разговорилась. Стандартные вопросы и ответы: откуда приехали, зря, конечно, что так поздно в сентябре, а я тоже в Москве живу... Нам было не то, чтобы легко общаться - откровенно никак. Но возвращаться в номер не хотелось, читать было нечего, и мы тратили время друг на друга, как тратит, скрепя сердце, на обед скупец микроскопическую часть своих сбережений.

Разговор, конечно, зашел об отношениях и любви. Видно, человек надеялся продолжить знакомство в пропахшей морской солью гостиничной постели, успев узнать, что здесь я одна, а назавтра уже улетаю.
Но тут, устав, разозлившись и не выдержав - с самого начала вынужденного отдыха я упорно старалась и вовсе не вспоминать, не думать на эти темы; я впервые за всю беседу твердо и ясно взглянула ему в глаза. Глаза казались бесцветные, блеклые, равнодушные.

- Вы желаете знать, что такое любовь? Слушать долго придется.
- Ничего-ничего,- он молодцевато, с надеждой расправил плечи, закинул ногу на ногу.
- Вот так бывает, знаете, встречаются два человека, - сосредоточенно глядя в сторону, продолжала я, - встречаются случайно, не вовремя ...

... Оба, связанные обстоятельствами. Но они вдруг, неожиданно, непредсказуемо поднимают глаза в один и тот же миг. Взгляды сталкиваются: помещение большое, он - в левом верхнем углу, она - в нижнем правом. Одна-единственная прямая. Наискось разделившая мир на "до" и "после".

Вселенская катастрофа. Взрыв. Начало или конец нового мира? Глаза они, конечно, больше не могут отвести. Стоя с теми, с кем пришли изначально. Но это неважно. Потому что красной нитью через сознание проходит мысль: вот оно! Вот!

... Проходит несколько месяцев, в общем и целом они не общаются, хотя думают друг о друге. Но раз списываются в социальной сети. А потом случайно оказываются в одном и том же месте. А потом у них начинаются агония. Потому что с одной стороны - нельзя! Он - женат, она - невеста его приятеля. А с другой - черточка к черточке, штрих к штриху. Все, как хотелось. Все, как мечталось. Он долго еще сопротивляется. Она - соблазняет первой, ей плохо и одиноко. А он, такой теплый, уютный и жестокий, - манит ее к себе магнитом. И тогда они перестают таить от себя передуманное, пережданное, пережитое не с теми и не так.
Ныряют в омут, где давным-давно уже не тихо, и черт на черте сидит.

Потом о связи узнает ее жених. И сходит с ума в тот же час. Его маленькая, чистая, невинная, нежная - с другим? Пусть это будет грязью, пусть это будет только сексом, только Темой, но он-то лучше, он ее вытащит из всего этого, вылюбит из нее разврат и пошлость. Она не могла сама, девочка, милая, юная, ее просто использовали - тот, кто старше, кто морально сильнее и без всяких притом внутренних моральных тормозов.

- Вы курите? Дайте мне одну, пожалуйста.

Затягиваюсь неумело. Руки дрожат.

- Да...Стало быть , жених ее отпустить никак не может. Потому что привык, потому что, наверное, любит. Поэтому он берет с нее клятву не общаться более ни с кем из тех, кто знает. А таких несколько человек. И знают - всё! Вот что самое унизительное ... Ну а главный герой, как мы помним, женат. Она не первая , не последняя. Такие, как он, знатные ходоки.

Герои расстаются, потом сходятся на немного - часов ли, дней ли, ночей? Редкие скомканные встречи - противным, мокрым, соленым комком. Радость исчезла. Потом окончательно расстаются. Было у них лето, да прошло, отцвели хризантемы в саду.

Огненные мотыльки искорок летят в траву. Южные ночи обрушиваются сверху чернотой за несколько минут. Я, кашлянув, прочищаю сухое горло.

- Все правильно закончилось, не так ли? Порезвились две юные души. Точнее, душа-то юная одна, а о нем искренне хочется сказать, что он всего лишь ... Что это всего лишь интрижка. Всего лишь секс. Всего лишь Тема.
Но у нее -то лишь не было. Слишком - было.
Слишком много и слишком о любви.

Я кидаю погасшую сигарету в урну, киваю слушателю, ухожу в свой домик. Не могу больше говорить. В ярком свете фонарей отчетливо видны темные кружки слез.

Часть 2.

- Власти над человеком без любви не бывает, - строго говорит она ему. В тот день впервые за все лето подули холодные ветра, и они сочли за благо спрятаться в городских проулках.

Вера недавно вернулась из-за границы, и все казалось ей новым в окутанной мрачным предчувствием войны и разрухи Москве. Так же, как и раньше, натужно-весело подмигивали неоновые вывески, всюду висели огромные рекламные плакаты, и толпа – многоногим безликим пестрым студнем - протекала мимо окон кофейни, в которую они заглянули с Алексом, чтобы «по-правильному», взаправду, по-взрослому выпить кофе.

Но фальшивость, неискренность всего происходящего, усталое и мрачное выражение лиц, пробивающееся из-под сползших улыбок, нервируют ее. Она берет большую загорелую ладонь Алекса в свои, маленькие и бледные, и прижимается к ней губами.

- А что насчет власти любви? – прищурившись, он наблюдает за ней - так наблюдают за приближающейся добычей большие кошки. Так смотрят в прицел охотники.

- Она безгранична. Она повсюду: в первом ли пробивающемся из-под земли весеннем цветке, в камне, обросшем сверху мхом, в далеких скалах, в сером осеннем море, которое блестит под редким солнцем, в сердце, заходящемся от плача, в звездах, в глазах изнывающего от безнадежности.

- Бери ручку и записывай, прозаик.

- Который про заек? Еще она в том, как ты наматываешь мои волосы на кулак, и дергаешь меня к себе, и я падаю перед тобой, разбивая колени в кровь.

-Замолчи, - он резко ставит перед ней чашку так, что кофе мелкими брызгами окропляет ее блузку, а сама Вера мгновенно затыкается и смотрит сквозь Алекса, куда-то за левое плечо.

- Я ненавижу читать и слушать тебя, понимаешь? – говорит он, чуть смягчаясь, - ты живешь в мире, откуда я не могу тебя вытащить, и этот мир привлекает и страшит меня. Не знаю, ничего не знаю, откуда ты появилась, как мы познакомились, зачем это все…

- Нас познакомила Алина, ты помнишь, в ноябре?

-Да, конечно. И это было ее ошибкой.

Он встает, нависает над ней теплой огромной тенью, тянет за собой к выходу. Вера идет и думает, что впервые в жизни не находит ни русских, ни английских слов, чтобы описать происходящее, может только тихонько вздыхать вслед – опять не дослушал, опять все зря.

Ветер на улице сшибает с ног, Арбат простирается сиреневой пустыней, с желтыми глазами фонарей, где-то поют, где-то играют, она чувствует себя одинокой и ненужной никому – так бы улетела в неизвестность, или отправилась на очередной квартирник к приятелям, напилась до разнузданной беспамятности, курила бы долго в форточку с потрескавшейся краской, и все было бы так же зря – как и его равнодушие!

Он будто чувствует ее мысли, потому что сразу берет за руку и прижимает к себе.

- Сегодня ночуешь у меня.
- А жена?
- Ее нет. Втроем нам было бы слишком тесно.

---

В прихожей Вера долго и смущенно расстегивает ремешки туфель и топчется потом в гостиной – почти сразу заметив книжные шкафы и незамедлительно прижавшись к ним носом. Полное собрание сочинений Скотта, Лема, военная история - большинство книг будто переселилось из семейной библиотеки , и она радостно-удивленно проводит пальцем по чуть пыльным корешкам.

- Я почти не читаю, - Алекс усаживается в низкое кресло возле нее, походя проведя ладонью по ее спине и ногам, - вот и запылились…Иди сюда, - и ставит перед собой на колени, так что она может уткнуться носом в его грудь, - от него пахнет мылом, горькой туалетной водой, немного потом и чем-то еще, чем, что она никак не может вспомнить, дать этому название – но от этого запаха у нее кружится голова и дрожат пальцы.

…потом она засыпает на полу, не слыша, как Алекс подхватывает ее на руки и кладет на постель, смотря задумчиво на ее залитое лунным светом лицо.

Познакомились они случайно, не должно было случиться этого знакомства, но вот глаза их встретились. Невидимые токи чувств столкнулись. Слились. Сжали пространство между ними в бесконечное мгновение.
Какой восхитительной казалась ему потом наивность, которой она пыталась скрыть избыток волнения, наигранное равнодушие к солнечной радости, вспыхнувшей в ее сердце первым рассветным лучом…
Тихими теплыми летними вечерами они подолгу бродили по набережной, по зеленым тропинкам парка. Смотрели в глубокое небо неуловимого оттенка. Фиолетовые, розовые облака сменялись черным бездонным полотном. Сверху небо инструктировали звездами – рисунок не менялся все лето. Алекс отыскивал знакомые созвездия, восторженно рассказывал о звездах, водил Веру по Млечному пути.

Но они говорили на разных языках. Все, что казалось ей важным, пугало его своей ненужностью. Ее щенячья восторженность перед миром, перед будущим раздражала Алекса.
В нем вспыхивала ревность к бесчувственной природе, гипнотизирующей Веру и сманивающей ее все дальше от реальности, от него.

Единственное, что сближало их, было тотальным болезненным одиночеством. Боль одиночества обволакивала их сверху как царапающий кожу шерстяной плед. Иногда Алекс позволял своей персональной боли вырваться наружу – тогда и Вера вырывалась из своей холодной мраморной оболочки нелюдимости и неотмирности , становилась его. Она в эти моменты была его Верой, которую он никогда и никому бы не отдал, возил бы с собой до смерти.

Если бы она не говорила! Если бы она не писала! Власть любви, власть без любви…Любовь – это то, как он на нее смотрел. Любовь – это мелкое чувство, слишком мелкое по сравнению с тем, как она красива.

Долго так продолжаться не могло. Осенью они расстались.

Вера почти сразу уехала на море, и, стоя на пляже, целыми днями всматривалась Ассолью в даль, где стирались границы между небесной и водной кромкой. Кричали чайки на мокром холодном песке, ветер прогибал стенки заброшенных палаток. Невидимкой по вечерам двигался по воде катер, издали казавшись, если бы не огни на корме, иллюзией.
Алекс бродил по тому же городу – случайность? Не искал, не звал и даже не пробовал позвонить.


Часть 3.


Мне не хотелось долго мерзнуть на террасе перед главным корпусом гостиницы после ухода Веры.
С трудом удержавшись, чтобы не броситься за ней вслед, успокоить, сказать, что не так уж все плохо, что есть надежда, и сейчас в эту самую секунду, если б Вы только знали, кто сюда едет!, я затерялся на перепутье мыслей. Машинально перебирал в кармане брюк всякую всячину, пока не наткнулся на ремень часов, неосторожно забытых Верой на лежанке. Сам не знаю, что нашло, когда я взял их себе – хотел вернуть, познакомиться с девушкой поближе…Ровно до тех пор, пока она, чуть не всхлипывая, не начала делиться своей историей.

Проблема была в том, что часы эти я видел не только на крымском песке, но и в совершенно других обстоятельствах, куда более пикантных. Сейчас я отчетливо это вспомнил.

У Саши было милое хобби – делать фотопортреты своих наиболее выдающихся любовниц. Славное, неопасное совершенно хобби, сделавшее его завсегдатаем различных дилетантских фотовыставок. На одну из них он пригласил меня этим летом, как ценителя искусства, я ведь художник, и гордо показал на один из портретов. В первые секунды я оторопел. На зеленой-зеленой траве под голубым-голубым небом, самым краешком протиснувшимся в рамку, лежала лицом вниз обнаженная девушка. Камера акцентировала внимание зрителя на связанных сзади руках, на левой виднелись довольно массивные черные часы, странно контрастирующие с хрупким запястьем. Часы эти напоминали почти кандалы. Фотография называлась просто и безыскусно: «Надежда».
- Надежда выбраться из веревок? – спросил я тогда Сашу.
- Это аллюзия на ее имя, и все. – подбородком он указал на изображение девушки.
Да, небо было почти синее. Если долго вглядываться вдаль, на горизонте можно было заметить первые зажигающиеся звезды.

Сегодня звезды тоже были хорошо видны. Яркие,микроскопические крошки разбитой луны, они образовывали огромный купол, вымазанный изнутри фосфорной краской.

Я прошел мимо спящих гостиничных корпусов-домиков, вышел за ограду. Там затихла темная служебная машина. Из Москвы присылали специалистов для устранения очередной крымской проблемы. Машина казалась в ночи огромным горбом . Раздался щелчок сигнализации, знакомый голос произнес несколько фраз. Потом появился серый силуэт, он прошел прямо ко мне, на ходу обретая плотность и свет.
Я провел его в свой номер, усадил в кресло, откупорил купленную накануне бутылку «Мадеры». Спрашивал о чем-то, искоса поглядывая – выглядел он донельзя усталым и невыспавшимся.
- Много работы, - сказал он, поймав мой взгляд.
Поговорив о каких-то мелочах и выпив каждый по бокалу, мы вышли на веранду. Ночь продолжалась - странная ночь. Я сжимал в кармане часы в кулак и никак не мог решиться рассказать ни о них, ни о том, что догадался, кого увидел сегодня.
Вокруг покой...да, вокруг был вселенский покой.
Мы беседовали в потемках среди почти осязаемой тишины.
Наконец я решился.

- Помнишь, как на выставке ты показал мне портрет девушки с часами?
- «Надежду»? – он слегка поднял брови, удивившись смене разговора.
- Да. В общем, вот, - я вынул из кармана руку, разжал кулак, - это ведь ее? Это она здесь?
Саша кивнул с незамеченным мной выражением на лице: - Скорее всего, ее. Она говорила летом, что поедет в Феодосию.
- Ты не хочешь ее видеть?
- Нет. Мы расстались. Да и не было там ничего – ну сам понимаешь, жена опять же…Зачем тянуть волынку? Раз – и все! – он широко рубанул воздух ладонью.
- Смотри, но она напротив меня поселилась. Это судьба – ты же не знал, что тебя пошлют именно сюда? Не куда-нибудь, а за несколько километров от нее.
- Нет судьбы, просто совпадение. Мы и в первый раз встретились случайно, потом, она молоденькая, быстро в себя придет. Любовь – не любовь… Знаешь, - он впервые за беседу улыбнулся, - я и сам помолодел тогда. Вот что живительная сила секса делает. Ты художник. Романтик. Не понимаешь, держишься упорно за какие-то установки в своем романтическом сознании.
Я покачал головой.
- А все-таки, Саш, и твоя военная натура тонкая. Даром, что ли, на твоих фотокартинах есть небо, звезды, пейзаж в таинственном сумраке? А сейчас что говоришь? Какую грязь… У тебя же светлая душа. Не понимаю.
- Я атеист. Ну какие души? Откуда они берутся? И, если они вечные ,то где-то их огромное множество скапливается. Но где?, - он хмыкнул, но я услышал его почти мольбу ему ответить. И так, чтобы можно было сразу же согласиться с ответом, принять его.
- Души невидимы. Они - частички безграничного Бога. Разуму не понять ни смысла жизни, ни безграничности Вселенной. А душа знает все...
- И что знает моя душа?

Вместо ответа я молча протянул ему свой кулак, высыпав в руку ношу. Я засмеялся про себя от мысли, как трогательно выглядели бы ручки Веры, сжимающие Сашины ладони.
Саша тяжело вздохнул, словно дышал не воздухом, а дымом.
- Так значит…
Он запрокинул голову, прищурившись, посмотрел на звезды.
- Гляди, - показал пальцем, - это Вега, моя любимая. Следом Альтаир, а дальше идет Денеб, они только летом так хорошо видны. Вот их большой летний треугольник.

Потом задумался еще раз и сказал глухо: - Пора.
Через минуту мотор машины заворчал, нарушая безмятежность приближающегося утра. Машина зажужжала по-жучьи, попятилась, словно попыталась взлететь над кустарниками. Потом ловко развернулась, и взвизгнув тормозами, умчалась в пустоту.

Я поежился от холодной свежести сентябрьской ночи. Внезапный озноб от ощущения чего-то невозвратного, неизменного, охватил меня, и я, покачнувшись, сел на землю. В небе горел звездный треугольник. Одна из звезд спешила ближе к Млечному Пути – вот она достигла его и полетела мимо Большой Медведицы. Теряясь, угасая, исчезая…

---


Через несколько лет они столкнулись в аэропорту Вены. Она обозначилась золотистым мазком на фоне светлой и шумной толпы. В ее яркой хрупкости он сразу уловил тень печали и тревоги. Вспыхнули воспоминания, истомленное, утомленное сердце забилось, готовясь выпрыгнуть из груди. Но это длилось мгновение – так падает звезда с небосклона на мокрую от росы траву.

Рассказала, что вышла замуж. Он – что женат вторым браком.

Потом внимательно всматривались в лица друг другу, без умолку говоря о разных пустяковых вещах, и дружно, с видимым облегчением, вручили каждый новые номера мобильников, помахали руками еще раз, уже отойдя на приличное расстояние, издали через стекло, отделяющее один зал от другого, и затерялись в многолюдьи.


В кресле самолета, неторопливо затягивая ремень безопасности, он вдруг вспомнил, что не спросил ее, нашла ли утром на перилах подложенные им часы, вспомнил, как ночные фонари освещали ее рыжие волосы, вспомнил ее уверенный голос, говоривший о любви, и прикрыл горячие, почему-то влажные, глаза ладонью.

Очень здорово написано.

Да, хорошо. Но чуть-чуть придирок.

"небо инструктировали звездами"

Студеное море в конце сентября в Крыму?
Купался там и в конце сентября, и (в другой год) в начале октября - вода была уж точно теплее 20-ти, я не "морж".

Ну, наверное вам просто не повезло - год такой выдался.

Да, согласен.

Это не замечание, так, обратная связь. Когда в коротком тексте два рассказчика с прямой речью, есть два варианта восприятия:

1) ничья, как в фильмах, где одну и ту же историю рассказывают с двух разных сторон, и читатель понимает, что #всеврут

2) либо в ком-то из рассказчиков солирует автор, тогда, на стороне этого персонажа и читательская эмпатия; подозреваю, что вы задумывали вариант 2, но доверять художнику с блеклыми и равнодушными глазами уже не получилось - ему не веришь до финала, а в финале подозреваешь, что он тоже *&^#=!

Волшебная история!