Клуб "Преступление и наказание"

- Огонь моих чресел! - он тащит меня вдоль длинного коридора.

- Грех мой! - шаги, широкие его и торопливые, непоспевающие мои, гулко отдаются в пустоте.

- Душа моя! - жесткие пальцы сомкнуты на моем левом плече.

К вечеру следы вспухнут, нальются темными на контрасте с белоснежной майкой синяками, и я буду любоваться ими, будто ничего прекраснее не видела на свете.

Прекраснее только он сам - очень молодой, почти два метра роста, пшеничного цвета волосы, падающие на скулы, улыбка, от которой мои локти покрываются мурашками, и его имя - Кайден. Мне следует называть его по фамилии - мистер Лакомб. В классе я так и делаю.

Кайден распахивает дверь туалета так резко, что она с грохотом врезается в стену. Несколько остроугольных кусков штукатурки разбиваются о кафельный пол.

- Свет моей жизни!

Мне хочется указать на неверный порядок цитат, но я благоразумно молчу - его голос и так полон уничтожающего сарказма.

- Посмотрите на себя, Долли, - он ставит меня рядом с умывальником.

И я смотрю. В прямоугольном, забрызганном водой и мылом зеркале я чудо как хороша: голубые глаза густо подведены черным, рот блестящий, яркий, будто я только что ела малину, школьная рубашка растегнута на три пуговицы, ослабленный узел полосатого галстука висит где-то возле солнечного сплетения.

- Я предупреждал, что если вы еще раз явитесь в школу в подобном виде, я лично займусь вами?

Я киваю. Провести утро наедине с ним - ради такого я готова каждый день рисовать стрелки на веках и терпеть жирную, пахнущую воском помаду.

Он хмур, брови его сведены, а взгляд не обещает ничего хорошего.

- Пообещайте, что больше этого не повторится, - его интонации внезапно смягчаются, - Вы смоете макияж, приведете в порядок форму - где, кстати, ваша жилетка - и пойдете в класс.

Но мне не нужна ни его мягкость, ни шанс, который он так великодушно пытается мне дать. Я хочу, чтобы он сдержал свое слово. Хочу знать, что будет дальше, хочу, чтобы он стал ближе. Хочу знать, на что он способен, и, глядя ему прямо в глаза, говорю “нет”.

Мистер Лакомб смотрит на меня очень внимательно, и мне начинает казаться, что каждая из неозвученных мыслей написана у меня на лице.

- Вам не понравится, - он открывает кран с водой, пододвигает меня еще ближе, и через мгновение я чуть не захлебываюсь.

Одной рукой Кайден держит меня за шею, а второй возит по моему лицу. Его огромная мокрая ладонь делает круги от лба до подбородка и обратно, размазывая тени и тушь.

- Не надо! - я пытаюсь вырваться, но бесполезно, ледяная вода брызгает во все стороны.

- Бог мой, Долли, тебе всего тринадать, зачем ты творишь это с собой, - приговаривает Кайден, не замечая, что переходит на ты, - Кому и что ты хочешь доказать?

Но я все равно не могу ему ответить.

- Учеба! Учеба и поведение. И манеры. Вот, что должно тебя волновать, а не как понравиться мальчикам!

Его слова так нелепы, что я не могу удержаться от смеха, который он принимает за всхлип и резко останавливается.

Он смотрит на меня сверху вниз, его взгляд все еще суров, я же чувствую себя жалкой мокрой курицей, а не сногшибательной красоткой, как всего несколько минут назад.

Кайден оказался прав - мне не понравилось. Мне хочется заплакать - громко, в голос, чтобы он перестал сердиться и простил меня, но я не такая.

- Можно мне, пожалуйста, полотенце? - я очень стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно и даже равнодушно.

- Конечно, Долли, - спохватывается мистер Лакомб, - Давай я помогу.

Он отрывает бумажное полотенце и очень осторожно, словно это не он минуту назад грубо умывал меня, промакивает лоб, щеки, стирает черные полосы под глазами и розовый перламутр с подбородка. Мне становится холодно, и я начинаю дрожать.

- Сейчас, сейчас. Сейчас приведем все в порядок, - Кайден приглаживает мои волосы и поправляет воротничок рубашки.

Его взгляд скользит ниже, где школьный галстук болтается, оборвавшейся петлей висельника. Тонкая белая ткань под ним промокла и облепила тело. На мне нет ни белья, ни обязательной майки, одежда больше ничего не скрывает. Я думаю, что это мой шанс - заставить его увидеть меня, посмотреть другими глазами, но заливаюсь краской - щеки, лоб, даже глаза - все горит от нестерпимого стыда.

- Господи Иисусе, - слышу я, - Боже ты мой…

Дважды упомянуть бога в суе слишком даже для учителя английской литературы. Я хочу поделиться с ним этими мыслями, но вижу, как он стаскивает с себя клубный вельветовый пиджак. Он заворачивает меня в него, укутывает, как в большой плед, полы свисают почты до колен, а от лацканов пахнет сигаретами.

- Посмотри на меня, - его голос больше не строг, но я слишком смущена, чтобы подчиниться.

- Долли?

Я сверлю взглядом черные лакированные туфли с тонким ремешком. Мне нечего ему сказать.

- Тебя нужно переодеть. Я принесу сухую одежду - в ящике с потерянными вещами наверняка что-нибудь найдется.

Он возвращается через несколько минут. В его руках чья-то мятая рубашка, наверняка грязная, но выбора у меня нет.

Кайден ждет меня за дверью. Я возвращаю пиджак.

- Иди в класс. Что у тебя сейчас?

- Математика.

- Скажи мисс Коул, что я тебя задержал.

- Да, мистер Лакомб.

- И Долли, - слышу я уже в спину, - Без наказания ты не останешься. Жду у себя, после уроков.

****

Широкие полоски папиросной бумаги, кисточка и клей в пластиковом блюдце. Стопка растрепанных книг в тонких обложках, которые мне нужно подклеить высится издевательским Эверестом. Такой же издевательской была ухмылка Кайдена, засадившего меня за эту работу.

- С воодушевлением, Долли, - сказал он, будто я собиралась играть фортепианную пьеску.

На большой перемене я уговорила Эми Гибсон сбегать домой и принести мне чистую рубашку. Волосы я расчесала и заплела в две простые косы. Верхняя пуговица жесткого воротника впивается мне в самое горло, но ради мистера Лакомба я могу и потерпеть.

Я вожу растрепанной кисточкой по размокшей бумаге и считаю до ста.

Сорок шесть. Сорок семь.

Он мог бы меня отшлепать. Просто перекинул бы через колено, задрал юбку и не останавливался, пока я не расплачусь. А потом продолжил.

Левая бровь Кайдена ползет вверх, он черкает своей зеленой ручкой в чьем-то сочинении,
и я чувствую знакомые мурашки на своих локтях.

Шестьдесят два. Шестьдесят три.

Или высечь. Указкой, например. Поставил бы возле доски стул, а я бы подняла юбку, перегнулась через спинку и возялась руками за сиденье. Его указка достаточно гибкая и тонкая, чтобы было больно. Две дюжины ударов, и деревянный стул завтра покажется особенно неудобным.

Восемьдесят семь. Восемьдесят восемь.

Кайден отрывается от чтения и гляжу прямо на меня.

Дяносто три. Девяносто четыре. Девяность пять. Девяносто шесть. Девяносто семь. Девяносто восемь. Девяносто девять.

Сто.

- Вы могли бы наказать меня по-нормальному! - мой голос звенит разочарованием, возмущением и слезами, - Или вам совсем все равно?!

- Мне не все равно. И уже очень давно.

Я закрываю рот и смотрю, как он встает. Сначала убирает со столешницы учебники, отодвигает стопки тетрадей, сгребает в одну беспорядочную кучу бумаги и засовывает их в ящик, пока на столе не остается ничего, кроме указки. Кайден движется очень медленно, как бывает во сне или это мне, кажется, что время совсем остановилось.

- Марш к моему столу! Быстро! - от резкого приказа я немею.

Мои шаги такие же медленные, как его полминуты назад.

- Уже очень давно я вижу, что вы изо всех сил пытаетесь вывести меня. И сегодня вам, наконец, удалось.

Мне не видно, что он делает за моей спиной и не могу разобрать звуков, кроме шуршания - так сильно стучит в груди сердце, подпрыгивая до горла.

- Хотите по-плохому? Будет по плохому. Встаньте ровно!

Стопка истрепанных книг в мягкой обложке шмякается на отполированную поверхность письменного стола. За ней летят блюдце с клеем и кисточка. Широкие полоски папиросной бумаги рассыпаются веером.

- С воодушевлением, Долли! Живо! Если, конечно, не хотите провести целую неделю за подклейкой старых брошюр.

Вторая стопка, в полметра высотой приземляется рядом с таким же оглушающим звуком, чтобы возвыситься надо мной издевательским Монбланом.

Ну слава богу, хоть этот текст не про придурка доминанта.
Как всегда жжете глаголом, товарищ 13.

Школьная форма, светловолосый высокий Верхний, указка, ирония, Набоков...

Все настолько вкусно, что не знаешь, с какого бочка укусить пирожное. Хотя,чует сердце, это скорее конфетки Bertie bott's- и попасться может все,что угодно.

Тринадцатая, Вы - лучшая.
Спасибо!!)))

Передача монолога Гумберта «Лолите» … при таком финале… это даже не тонко, а изощренно. Изощренно смешно и больно.

Захотелось тут же затянуть свою песню «когда я на почте служил ямщиком»… В смысле, когда я в детстве «вот это все».
И чем это кончилось. Собственно именно то, «чем это кончилось», делает мысль поделиться стократно неуместной…

«но я слишком смущена, чтобы подчиниться» - волшебно. Сочувствую, боюсь и радуюсь за тех, кто ТАК…

Отличный рассказ. Безупречный.

Господи, какая прелесть!!

Обожаю, когда рвут шаблоны и обманывают ожидания. Да еще так красиво.

Мистер Лакомб -- мой кумир. Настоящий садист!

Рассказ хороший - и по сути вполне мейнстримный, хотя и тематик читает с удовольствием.

Единственно что в современных условиях ни здесь, ни, подозреваю, в большей части Штатов учителю не разрешили бы физический контакт - особенно такой, от которого синяки на запястье .

ну почему в современных

Рассказ хороший, мне понравился.
Однако поскольку автор уже позиционирует себя как издающегося писателя, буду критиковать по гамбургскому счету.

Главная претензия: героиня изображена не безмозглой тринадцатилетней дурищей, а взрослой ХЖМ-ной мазохисткой, с немалым опытом:

Он мог бы меня отшлепать. Просто перекинул бы через колено, задрал юбку и не останавливался, пока я не расплачусь. А потом продолжил.
Или высечь. Указкой, например. Поставил бы возле доски стул, а я бы подняла юбку, перегнулась через спинку и возялась руками за сиденье. Его указка достаточно гибкая и тонкая, чтобы было больно. Две дюжины ударов, и деревянный стул завтра покажется особенно неудобным.

По мелочи:
Дважды упомянуть бога в суе слишком даже для учителя английской литературы.
За такое авторов порют суями.

Эверест почти вдвое выше Монблана: стало быть вторая стопка была меньше, что странно.