Клуб "Преступление и наказание"

ТОЧНО! Ну как же я забыл главный закон эмигранта На западе все в миллион раз круче, чем в России. Трава зеленее, небо чище и вода прозрачнее.
Короче, с каждым разом понты все дешевле и дешевле.

Кому интересно:
Moonshine - это дистиллят, а в рассказе речь шла о ректификате. И даже не о Everclear, а о банальном пшеничном спирте. У нас, кстати, есть еще кукурузный, коньячный и виноградный. Цена (на память, не ловите за язык) примерно 25$ за бутылку. Это я про пищевой. Можно еще в аптеке купить , но он не вкусный, в него какую-то гадость добавляют.
Разозлился я, не только потому что парням было меньше 21 года. Они в принципе раздобыли спирт незаконно.
Не знаю, если тут смысл рассказывать о возможностях самогоноварения... Если интересно - спросите, я объясню. Как по закону, как в обход закона

Все, кому текст поперек горла - конечно, вы свободны. Я все равно это напишу так, как считаю нужным и правильным, без учета чьих-либо табу.

Зима была мягкой.
С каждым днем время бежало все быстрее и быстрее. Я не мог надышаться тем первым, честным и искренним, глубоким чувством, так неожиданно накрывшем меня. Да и когда оно к кому приходило по предварительному согласию?
Чем дальше все это продолжалось, тем слабее становилось мое желание уезжать. Отцу я ничего не говорил. Ему и так было не просто. Он еще надеялся, что, возможно, Макс передумает…
А у Макса все было отлично. Может он и задумывался о той стороне океана, но как только рядом появлялась Кира — мне кажется, что он вообще обо всем переставал думать. Меня это мучило. Я видел, что брат влюблен по-настоящему, на сколько это возможно было в наши годы. Готов был отказаться от переезда, только бы не расставаться со своей девушкой. Я тоже колебался все больше и больше, но однозначно высказаться был не готов.
При случае вызвал брата на откровенность.
— Арт, я хочу! Нет, правда, я очень хочу уехать с вами. Ты даже не представляешь себе, как!
— Так какого хрена тогда ты нам всем головы морочишь?
Макс надулся, отвернулся и засопел.
— А как я ей скажу?
— Кому? Кире? Ну… так и скажи, мол все, так получилось, мы уезжаем.
— Дурак ты, Артур! Она же плакать будет.
— Макс… и все же. Если ты хочешь…
— Артур, я хочу. Но ее я хочу больше. И в конце-то концов, что я потеряю, оставшись тут? При желании, я же смогу переехать и потом, правильно?
Я кивнул.
— А если я уеду сейчас, я точно потеряю ее навсегда.
Черт! Ну как же он был прав…

Февраль, разгар третьей четверти. Макс злой и растерянный, сидит на уроках и с упрямо-безжизненным выражением лица и смотрит в доску. Вот не на нее, а как-то внутрь. Ну, или сквозь. Он не живет, он сейчас существует. Третьи сутки.
Зачем он вообще ходит в школу — не понятно. Хотя нет, понятно. Как ни странно, это единственное место, где его все оставили в покое и не трогают. Дома — тревожные глаза матери, выматывающие и без того высохшую душу. А в школе его просто боялись трогать в таком состоянии. И он словно немой истукан сидел за партой и как голем передвигался из класса в класс.
Ну заболела девчонка, чего с ума-то сходить?
Не выдержав, я загнал брата за угол школы и смяв в кулаках лацканы его пиджака, хорошенько встряхнул и приложил спиной об мерзлую кирпичную стену.
— Ну, ты чего, а?
В любом другом состоянии Макс бы ответил.
Сейчас он безучастно стоял, прижавшись спиной к школьному зданию.
— Плохо ей.
— Ну плохо, Макс, ну поправится же! Ты чего хоронишь-то себя?!
Брат посмотрел на меня так, что мне дурно стало. Как в ужастиках по видео, честное слово. Мы же зеленоглазые оба! А у него тогда глаза были черные. Я чуть не отшатнулся.
— Мась (это, как Артик, детско-нежное), что случилось?
Я потянул его к себе и обнял.
— Она… ей… короче, ее тошнит какие сутки!
— И что? Ну, пройдет.
Да, я тупица, не въехал!
— Она вообще есть ничего не может. И температура. С постели не встает.
Я начал осмыслять то, что сказал Максим. Скорее даже не из-за симптомов, а сколько чувств было в его голосе и как он дрожал.
— Аааа… матери-то она сказала?
— Нет.
— Но Софья Мартиновна же должна сама догадаться?
Брат пожал плечами.
— Макс, ей в больницу надо.
— Она боится.
Я придерживаю брата за плечи и слегка, уже заботливо встряхиваю.
— Макс, ей теперь по любому нужно в больницу, понимаешь?
— Да.
— Пошли к Стейхам.
Мы заскочили в класс перед самым звонком, забрали сумки и ушли. Ничего личного, это опять была литература.

Софья Мартиновна была дома. Она слегка удивилась нашему появлению, пригласила в дом и сказала, что Киру ночью увезли в больницу.
— Я к вам, Софья Мартиновна.
Макс был бледный, как смерть. Я присел в кресло, а он остался стоять, закусив губу так, что вот-вот брызнет кровь.
— Я вас внимательно слушаю, молодой человек.
Без сарказма. Но было видно, что она тоже волнуется.
— Я… знаю, что Кира… заболела. Это… я виноват.
Макс спотыкался через слово. От того, на сколько трудно ему было говорить меня трясло.
— Вы… только не подумайте… Я… мы с ней… мы… поженимся.
Макс уронил голову, плечи задрожали.
Я не мог сидеть и встал.
Софья Мартиновна тоже подскочила, но только за тем, чтобы приобнять Макса одной рукой, второй выдвинуть стул и буквально силой усадить его за стол.
— Минеральная вода на кухне, в холодильнике, бокалы в шкафу. Артур, будьте любезны!
Я исполнил.
Она заставила Макса напиться и только потом, убедившись, что его перестало трясти налила мне и себе.
— Неожиданная, конечно, информация. Однако.
Вот у кого можно поучиться держать удар в любой ситуации!
Софья Мартиновна даже усмехнулась:
— Я правильно понимаю, Максим Эдуардович, что у вас есть основания полагать, что моя дочь беременна?
Ну наконец-то, хоть кто-то произнес это слово!
— Да, Софья Мартиновна.
— И вы желаете жениться на ней по сему случаю?
Она была абсолютно серьезна и очень внимательно изучала сгорбившуюся фигуру парня с пылающим от стыда лицом.
— Да!
Еще одна усмешка.
Макс уловил иронию и скрипнул зубами. И голову поднял, посмотрев будущей теще в глаза.
— Даже не знаю, как вам сообщить, Максим Эдуардович, — вот он, профессиональный троллинг высшего уровня! — но моя дочь не в положении.
Я не выдержал, встал и налили себе минералки. Вовремя, прежде чем выпить, одумался и разлил остатки всем сидящим за столом.
— То, что вы, бестолковая молодежь, приняли за токсикоз, называется интоксикация.
— Аааа… это…
— А это, Максим Эдуардович, чтоб вы знали, называется задержкой менструального цикла! И ее причиной в период пертубертата не всегда является беременность.
Кажется, она разозлилась.
— Простите нас, Софья Мартиновна! — Макс покаянно опустил голову.
— Максим…
И она заплакала.

Софья Мартиновна не рассказала Кире о нашем визите.
Максу, строго настрого велела даже не думать о том, что она отдаст свою дочь за какого-то разгильдяя.
— Получите образование, профессию и возможность содержать семью. И только потом можете строить планы на личную жизнь с моей дочерью. До этого, даже не смейте поднимать такой важный вопрос! Я с себя ответственности не снимаю за то, что произошло. Но и усугубить ситуацию не позволю. От дома не отказываю, это глупо, но прошу вас…
Ну хоть тут она запнулась!
— Я все понял, — торопливо ответил Макс.
После этого он железобетонно отказался обсуждать возможность эмиграции.

19**, Detroit
— Эдик, пожалуйста, поговори с ним!
Мама позвонила, когда уже все доводы и аргументы были исчерпаны. Макс окончательно и бесповоротно решил бросить ВУЗ и работать. За одно снять квартиру.
Разговаривать с сыном о том, что нужно ценить и быть благодарным за поступление в один из самых престижных ВУЗов и за квартиру на Цветном отец не спешил. С Максом бы это не прокатило. Если он что-то решал для себя, то переубедить его было почти невозможно.
Решение созрело дня через четыре, после еще одного звонка. Трубку взял я. Какой-то смутно знакомый женский голос неуверенно поздоровался и попросил:
— А я могу поговорить с Эдуардом Генриховичем?
Вот на том, как голос произнес отчество отца я вспомнил где раньше слышал эту манеру, немного «в пафос». Ничем не выказав, что узнал, позвал отца, сообщил, что сейчас подойдет. Чуть не заржал от «Спасибо вам, Артур Эдуардович». Отвык уже.
О том, что отец в ярости я понял по тому, с каким грозным спокойствием, прикрыв глаза, он вытянулся в кресле и молчал часа два, после разговора. Только желваки ходили, и ноздри раздувались.
Закончилось все тем, что отец выпотрошил счет, я продал машину, Макс купил квартиру и вернулся к учебе. А на первый курс МГИМО поступила маленькая, худенькая и очень перспективная студентка.